Лемнер

Глава десятая

Появился завскладом Аркадий Францевич. Трепещущий, он подскакивал на одной ножке. Во время боя он прятался в норке. Стихло, он выглянул, не увидел опасности, вылез целиком и теперь благодарил Лемнера, хватал его руку обеими пухлыми ладошками.

– Это было великолепно! Как мы их разгромили! Как они нас испугались! Ах, если бы у меня был автомат!

– Доложите хозяину, что объект взят под охрану.

– Да он едет сюда! Вон его машина!

От трассы к складу плыли фары. Миновали тлеющую будку, хрустально брызнули, встали. Два тяжёловесных внедорожника гасили фары. Телохранители из передней машины гурьбой обступили вторую, тучные великаны с маленькими головами. «Волки», не остывшие от боя, хмуро смотрели на их чёрные пиджаки и белые сорочки с одинаковыми тёмными галстуками. В машине отворилась дверь, показалась нога в начищенной туфле, рука с бледными пальцами. Из машины поднялся Анатолий Ефремович Чулаки, с рыжей, небрежно стриженной головой, курносым надменным носом и множеством веснушек, насыпанных на лицо, как мак на бублик.

Лемнер был поражён. Таинственный завиток судьбы соединял Лемнера, Чулаки, Светоча, Ивана Артаковича и Аллу, сидевшую на льдине, как застывшая кукла. Каким образом их всех захватил завиток судьбы, было неясно, но это сулило множество предстоящих событий. События толпились в будущем, торопились стать настоящим.

– Анатолий Ефремович, позвольте представить героя Михаила Соломонович Лемнера. Поверьте, мы отважно сражались. Враг не прорвался. «Ни шагу назад!» Таков был наш девиз, – Аркадий Францевич попытался выгнуть грудь колесом, но мешал животик.

– Вы, Аркадий Францевич, вечно стремитесь в самое пекло. Но ваш шёлковый шарф выдает в вас не головореза, а эстета, – Чулаки мягко укорил Аркадия Францевича за неуместное молодечество.

Слово «головорез» относилось к Лемнеру, но тот не обиделся. Вспомнил, как голый Чулаки в ошейнике ползал на четвереньках, поднял ножку и помочился на спинку кровати.

– Склад не пострадал? Я просил, чтобы не было стрельбы. У нас в России слишком много болванов, умеющих стрелять, и мало ценителей прекрасного, будь то мысль, картина или бокал итальянского вина.

– Всё в порядке, Анатолий Ефремович. Я грудью заслонял территорию от стрелков.

Слово «болван» относилось к Лемнеру, но и на этот раз он не обиделся. Вспомнил, как Алла оседлала Чулаки, била по рёбрам пятками, а тот сладко повизгивал.

– Не сочтите меня неблагодарным, – Чулаки повернулся к Лемнеру. – У вас лицо интеллигентного человека, и вы поймёте, какие ценности сберегли для России.

Лемнер представился.

Аркадий Францевич поспешил к воротам склада, пошарил на животе и достал электронный ключ. Ворота мягко растворились. Чулаки, а за ним и Лемнер, шагнули в тёмное помещение склада.

– Одну секундочку, Анатолий Ефремович, сейчас зажгу свет, – торопился Аркадий Францевич.

Свет вспыхнул, и Лемнер ахнул. Распахнулся огромный сияющий зал, полы с драгоценным паркетом, солнечные хрустальные люстры. По стенам в золочёных рамах висели картины. Лики, нимбы, ангельские крылья, библейские бороды, дивные женщины, грозные воины. Лики струились, переливались из картины в картину, из одной золотой чаши в другую, как дивные видения.

– Что это? – изумлённый Лемнер, не снимавший с плеча автомат, водил глазами по великолепным картинам. Оружие, недавно стрелявшее, казалось неуместным, кощунственным среди этой красоты. Лемнер оставил автомат у дверей.

– Аркадий Францевич, познакомьте господина Лемнера с собранием картин, – приказал Чулаки.

Аркадий Францевич, толстенький пугливый завскладом, преобразился. Статный, изысканный, с бледным породистым лицом, с шёлковым лиловым шарфом, двумя лентами лежащим на плечах, теперь он походил на известного петербуржца, директора «Эрмитажа». Да он и был им, с жестами чародея и жреца.

– Здесь находятся картины из личной коллекции Анатолия Ефремовича, – Аркадий Францевич широким жестом приглашал Лемнера любоваться. – Это «Спящая Венера» Джорджоне. А это «Весна» Боттичелли. Рядом «Девушка с горностаем» Рафаэля. За ней «Динарий кесаря» Тициана. Ну, а здесь, я думаю, вы узнаете, картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза».

Лемнер плохо знал живопись, но умел её ценить. Это были мировые шедевры, хотя по-настоящему ему нравилась единственная картина, та, что висела у него дома, «Пшеничное поле возле Оверна». Но эти картины ослепили его своей царственностью. Их создавали гении, которые являлись на Землю из иного мира. Сотворяли свои шедевры и возвращались на свою небесную родину.

– Перейдём в другой зал, – приглашал Аркадий Францевич. – Вы только что видели итальянцев, а здесь испанцы и голландцы. Это «Сдача Бреды» Веласкеса. Рядом «Маха раздетая» Гойи. Это две картины Эль Греко. Но а это «Слепцы» Брейгеля. Как это напоминает наших сегодняшних вождей с бельмами на глазах, ведущих слепой народ в пропасть!

Лемнеру казалось, что он видел эти картины, путешествуя по Европе. Они висели в знаменитых музеях мира. В итальянском Уффици, в Лувре, в мадридском Прадо. Но это собрание превосходило все мировые коллекции. Меценатом, собравшим шедевры, готовым передать их России, был Анатолий Ефремович Чулаки. Виляя голым задом, он бежал на четвереньках, неся в зубах туфлю проститутки Аллы. Теперь, созерцая коллекцию, Лемнер прощал Чулаки излишнюю эксцентричность, объясняя её свойственной коллекционерам увлечённостью.

Одни залы следовали за другими. В них был светящийся воздух храмов, торжественность и праздничность дворцов. Угрюмый чёрный брусок склада с унылой надписью «Орион» оказался дивным чертогом. Человечество, в лице Анатолия Ефремовича Чулаки, поместило в чертог свои духовные достижения, и Лемнеру, как подлинно русскому человеку, было лестно, что сокровища разместились в России на пятнадцатом километре Ново-Рижского шоссе.

Они шли по залам. «Даная» Рембрандта соседствовала с Босхом, с его «Садом земных наслаждений». А дивная «Шоколадница» Вермеера сияла рядом с «Распятием» Грюневальда.

И невероятным, феерическим казался зал импрессионистов. Райские острова Гогена, мистическое небо Ван Гога, голубые балерины Дега.

– А это «Герника» несравненного Пикассо!

Они остановились перед картиной. В клубках и кровавых кляксах, среди оскаленных пастей и изуродованных тел клубилась разноцветная липкая тьма. Глядя на картину, Лемнер замер. Она была из детских кошмаров, когда он вбегал в подъезд и мчался мимо подвала, а за ним гнался липкий ужас, пытался его схватить, затянуть в свой клубящийся ад. Он с криком летел по лестнице, слыша погоню, пока ни возникала спасительная дверь с табличкой «Блюменфельд». Теперь этот ужас вернулся. «Герника» вышла из давнишнего подвала. В том подвале сидел Пикассо. Его изуродованное бредом лицо явилось однажды Лемнеру в рюмочной на углу Палихи и Тихвинской улицы.

Он почувствовал, как начинается озноб. Проснулись старинные яды, разлились по крови. Его бил колотун. Лемнер стоял, сотрясаясь, перед «Герникой», а Чулаки, не замечая его конвульсий, пояснял:

– Президент Троевидов хочет развязать войну с Украиной. Думает, что это будет парад на Крещатике, и он помолится в Святой Софии Киевской. Но он не знает, что эта война превратится в ужасную бойню. В ней погибнет Украина, Россия, вся Европа. Минотавр войны придёт в Кремль и насадит Президента на свой витой рог. Этим минотавром буду я. Я его сокрушу. Он губит дело моей жизни. Но я раскрыл тайну «мнимого числа». Я извлёк корень квадратный из минус единицы и вычислил нахождение России Мнимой. Хочу заменить отвратительную русскую подлинность восхитительной русской мнимостью. Осуществить Великий Переход и избавить мир от России Президента Троевидова. Чтобы мир обрёл, наконец, покой. Хочу избавить мир от России, а Россию от себя самой, чтобы и она обрела, наконец, покой. Я создал Вероучение Мнимой России. Создал церковь, исповедующую это вероучение. Собрал апостолов, несущих вероучение в народ. Разработал магические практики, позволяющие найти коридор из России Подлинной в Россию Мнимую и осуществить Великий Переход. И пусть эти практики покажутся излишне брутальными, как казались брутальными кровавые операции скопцов или развратные оргии Распутина с фрейлинами Двора. Вы, господин Лемнер, сподобились узреть эти шедевры и тем самым приобщились к церкви России Мнимой. Я сведу вас с нашей весталкой Аллой. Она познакомит вас с мистическими практиками Великого Перехода. Она примет вас в своей жреческой молельне на Патриарших прудах.

Чулаки видел, как сотрясает Лемнера колотун. Полагал, что так действует вероучение России Мнимой, которое Лемнер начал постигать.

Откровения Чулаки казались болезненной выдумкой. Лемнер был чужд мистических теорий о России Мнимой. Он был не чужд проституток, денег, грубых парней с пистолетами под мышкой, злых забав, вкусных вин. Но в нём таилась нераскрытая сущность, тяготевшая к больным фантазиям, тёмным верованиям, невнятным предсказаниям. «Корень квадратный из минус единицы» пленял воображение, как розовая морская раковина с таинственным моллюском. Этим моллюском была Россия, непостижимая, сокровенная, потусторонняя, постичь которую можно только в безумии.

Понемногу колотун унялся. «Герника» была по-прежнему ужасающей. Но теперь она погрузилась в Лемнера. Это была картина его духовного мира. Он был автор этой картины, был Пикассо.

– Вы готовы вступить в церковь Великого Перехода? – вопрошал Чулаки.

– Готов, – пролепетал Лемнер. – Хочу пополнить коллекцию полотном Винсента Ван Гога «Пшеничное поле возле Оверна».

Розовая раковина растворила свой зев, мерцала влажная, нежная плоть, созревала жемчужина.

– Принимаю ваш дар, брат Лемнер, – Чулаки милостиво кивнул.

Они прошли череду залов и оказались в небольшой уютной гостиной. Здесь стояли кресла, диван. Золото, красное дерево, малиновая парча, шитая серебряными королевскими лилиями. Любезный Аркадий Францевич угощал чаем.

– Я слышал о шедевре Ван Гога «Пшеничное поле возле Оверна». Чудесно, что он пополнит нашу коллекцию, – Аркадий Францевич наклонял над пиалкой Лемнера чайник с китайским узором. В его тёмном бархатном сюртуке заверещал телефон. Аркадий Францевич стал слушать, кивать.

– Анатолий Ефремович, приехали апостолы. Прикажете звать?

– Зовите.

Лемнер чувствовал, как толпившиеся в будущем события надвигаются, становясь настоящим. Дверь гостиной раскрылась, и вошли апостолы. То были вице-премьер Аполинарьев, ректор Высшей школы экономики Лео, режиссёр Серебряковский, публицист Формер.

Лемнер чувствовал, как плотно сжимается завиток истории, захвативший их всех одной петлёй. В этом захвате был тайный умысел. Он случился не сейчас, не вчера, а гораздо раньше, быть может, в детстве, когда из подвала кидалась на него неистовая «Герника», и он спасался у квартиры с биркой «Блюменфельд». Позднее он заглянул в рюмочную на углу Палихи и Тихвинской и заметил среди пьющих мужиков красную ошпаренную рожу пропойцы, свирепо бьющего о стол сушёной воблой. Этим краснорожим мужиком был Пабло Пикассо.

Мнимое число было вывернутой наизнанку перчаткой. В розовой раковине мерцала нежная чуткая плоть. «Корень квадратный из минус единицы» был «Вавилонской башней Брейгеля», опрокинутой в центр Земли.

– Братья, знакомьтесь, Михаил Соломонович Лемнер. Спас наше хранилище от налётчиков Светоча. Рисковал жизнью. Я посвятил его в вероучение России Мнимой, и он готов к Великому Переходу.

Лемнер поочередно жал руки апостолам, вспоминая, как один, голый, в зелёной тине, кидался в тростники. Другой ввинчивал себе в глазницу раскалённый болт, сидя в кипящем масле. Третий из набухших сосцов метал в подойник звонкие млечные струйки. Четвёртый залез в табуретку, выставил грозный кулак, читал второй том «Капитала».

Сидели в креслах, пили из восточных пиалок душистый чай. Лемнер делал маленькие глотки, опасаясь, что в пиалки налит настой лесных колокольчиков.

– Должен сообщить, братья. Приказ о начале войны с Украиной лежит на столе Президента. Троевидов подпишет его, как только Марс встанет напротив Нептуна, а Венера уйдет за Плутон. Так нагадала известная вам гадалка, – вице-премьер Аполинарьев пальцем водил по потолку, словно чертил орбиты планет и звёздные пути. Оставшись наедине с проституткой Аллой, он изображал корову. Он был по-коровьему губаст, уши, покрытые шерстью, шевелились, бёдра казались непомерно широки, в штанах колыхалось тяжёлое вымя. Он то и дело дергал крупом, словно бил себя по бокам хвостом. Так поступает корова, когда на неё садится слепень. – Ещё сообщаю, братья, что приобрёл для нашей галереи картину Рафаэля «Сикстинская мадонна». Храню в надежном месте. Пусть меня пытают ищейки Троевидова, я не открою им этого места.

– Пора устранить Троевидова. Друзья из Англии торопят. Предлагают прислать беспилотник-невидимку, если мы точно укажем местонахождение Президента. Но он постоянно меняет дислокацию. К тому же множатся двойники, – ректор Высшей школы экономики Лео сжимал губы дудочкой. Лемнер помнил, как Алла учила его дышать из пруда в камышовую трубочку. – Сообщаю, братья. Я добыл картину Боттичелли «Рождение Афродиты». Она в надёжном месте. Пусть ищейки Троевидова выкалывают мне глаза, я не укажу им этого места.

– Братья, физическое устранение Троевидова исключает суд над ним. А нам нужен процесс. Нужен Суд Народов. Будем возить Троевидова в клетке по городам Европы. Я берусь устроить из этого грандиозный спектакль. О, великий Данте, ты подсказал мне сюжет! – режиссёр Серебряковский захохотал сатанинским смехом, каким смеялся, когда Алла вонзала ему в лоб свой отточенный каблук. – Сообщаю, братья, что картина Рембрандта «Ночной дозор» находится в секретном месте. Пусть пытают меня палачи Троевидова. Мученья мне в радость. Они не найдут картину.

– Братья, пора сообщить другим нашим братьям день Великого Перехода. Наши сторонники в Государственной думе и Совете Федерации, в армии и спецслужбах, среди дипломатов и профессуры, писателей и артистов, в церкви и правительстве – все они хотят знать день Великого Перехода, – публицист Формер не удержался и изобразил «Девушку с веслом», причём столь правдоподобно, что у него появилась женская грудь и великолепное тугое бедро. – Хочу обрадовать вас, братья. Картина бесподобного Ренуара «Мадам Самари» мною хранится в тайнике. Туда не доберутся следопыты Троевидова. Пусть насадят меня на весло!

Лемнер понимал, что перед ним члены тайного ордена, братья масонской ложи. Он принят в их круг, посвящён в вероучение Мнимой России. Ему откроется тайна числа «Корень квадратный из минус единицы», и распахнутся врата в Россию Мнимую, где его ждёт неизречённое бытие, и нет смерти.

Он оказался на пересечении трёх огненных линий. Его приблизили к себе три самые влиятельные в государстве персоны. Светоч, Иван Артакович Сюрлёнис и Анатолий Ефремович Чулаки. Все враждовали друг с другом. Все были тяжёлыми жерновами Русской истории, которая не уставала молоть. На эту русскую мельницу залетело горчичное семя, взращённое в пустыне Негов, он, Михаил Соломонович Лемнер. Эти жернова перетрут его в пыль, и сквозняк Русской истории разнесёт пыль по полям, заросшим борщевиком русской смуты.

– Я выслушал вас, братья, и должен заметить, вы изрядно потрудились во имя России Мнимой, – Чулаки благосклонно кивнул, и его похвала была любезна собратьям. – Картины, которые вы обрели, ждут часа, чтобы пополнить наше собрание, перед тем как мы переправим его в Россию Мнимую. Хочу пояснить нашему новому брату Лемнеру. Авторы картин – Боттичелли, Рафаэль, Брейгель, Дега – всё это русские художники, обитающие в России Мнимой. Там они носят простые русские фамилии. Мы с вами, когда перенесёмся в Россию Мнимую, обретём простые русские фамилии, Ивановы, Петровы, Сидоровы. – Чулаки провёл ладонью по своим веснушкам, словно менял лицо. Но оно осталось прежним, для многих в России отвратительным. – Теперь о главном, братья. Близится час Великого Перехода. Предстоит смертельная схватка. Троевидов бросит на нас всю мощь своей армии и силовых структур. Чем мы ему ответим? Прелестными ножками балерин Дега? Копьями картины «Падение Бреды»? Или омарами и камбалами с картин «малых голландцев»? Нам нужна своя армия. И мы её создадим, – Чулаки повернулся к Лемнеру. – Вы, брат Лемнер, прекрасный воин. Вы это доказали сегодня. Заслуживаете большего, чем охранять магазинчики мелких жуликов или предприятия удачливых воров. Я отправлю вас в Африку. Там я владею урановыми рудниками, золотыми приисками и алмазными копями. Вы возьмёте их под охрану. Для этого вам нужна армия. Мы поможем её создать. У вас будут отличные солдаты, первоклассные броневики и танки, вертолёты и системы космической связи. Вы обкатаете армию в Африке. Там кипят военные перевороты, бесчинствуют французы. А когда поступит приказ, приведёте армию в Россию. Она обеспечит переход в Россию Мнимую. Брат Лемнер, вы не боитесь Африки?

Мысли Лемнера метались, как искры между электродами. Ему была предсказана Африка, как предсказан Северный полюс. Он не был хозяином своей судьбы. Его судьбой управляли. Управляла колдунья с прекрасным средиземноморским лицом. Её колдовские глаза были обольстительны и вдруг становились недвижными глазами осьминога, всплывшего из глубин.

– Вы не боитесь Африки, брат Лемнер?

– Не боюсь, – пробормотал Лемнер. – Раньше русские шли в Африку с Карлом Марксом, а теперь мы пойдём с Пушкиным. Африка привела Пушкина в Россию, а Пушкин приведёт Россию в Африку.

– Как глубоко! Так пусть же ваша африканская армия именуется «Пушкин». А вы, брат Лемнер, станете «пушкинистом»! – Чулаки засмеялся, затряс щёками, и все веснушки осыпались. Подал знак. Апостолы снялись с кресел и покинули галерею.

Склад был чёрный, как угрюмый брусок. Уныло светила надпись «Орион». Чулаки и апостолы погрузились в машины. Брызгая фарами, машины ушли к шоссе и утонули в световоде огней. Над чёрным лесом занималась заря.

К Лемнеру подошёл Вава.

– Что за бакланы? – кивнул вслед исчезнувшим машинам.

– Вава, ты знаешь, где Африка?

– Оттуда приезжают в Россию чёрные проститутки с козьими сосками и курчавыми лобками до плеч.

– Обзаводись тропической формой и купи панаму.

– Понял, командир.