Леший и Кикимора

5

На широкой поляне пылал костер, языки пламени взбирались все выше и выше. Катерина испытывала странное чувство, как будто кто-то из темноты, по другую сторону пламени, смотрел на нее. Она ощущала этот взгляд с самого начала, когда в темноте австралийской ночи ее позвали к костру.

Она уже вручила подарок — торжественная часть праздника Русского ребенка проходила неподалеку. Ее пригласили на круглую деревянную сцену как гостью из России, представительницу главной женской организации, с которой у австралийских женщин давние связи.

Она произнесла краткую речь на русском языке, в которой было сказано все, что положено, — о мире, дружбе, любви к соотечественникам, потом вручила самовар. Но странное дело, вместо невероятной легкости, о которой мечтала, Катерина Николаевна ощутила пустоту — дело сделано, и словно отрезан якорь, который держал ее на плаву. Теперь она болтается в огромном океане чужих людей.

Но это ощущение оказалось кратким, ее тут же подхватили и увели — хозяева хотели показать, как русские скауты укладывают дрова для костра.

— Это настоящий русский костер, — говорила Мария, жена местного журналиста Джимочки, как она называла его. Джим Райтер работал в Москве собкором коммунистической австралийской газеты, а Мария служила его переводчиком. Ради нее он оставил жену с шестью детьми, которая не поехала с ним в Москву, женился на Марии. — Ты видишь, — говорила она, — сначала они выкладывают площадку из толстых веток, потом кладут дрова…

Катерина слушала вполуха, исподтишка оглядывая людей, испытывая странную злость на себя: «Ну почему ты не видишь?» А что она должна увидеть?

— Сейчас увидишь.

Она вздрогнула — Мария читает мысли?

Но та продолжала:

— Ты увидишь русские пляски и хороводы, а потом… Джимочка заставил меня сочинить сценарий из русских сказок. Ты удивишься, все будет как в России. Даже костюмы, какие положено.

Пламя взвилось и рассыпалось искрами, когда юный скаут засунул в огонь хвойный лапник. Катерина Николаевна не была уверена, что это елка, но искры летели точно такие, как от еловой ветки. Она видела много костров, когда жила в Алдане. Леший любил огонь.

Скауты и их гости обступали костер все плотнее. Потом — она не заметила, что явилось сигналом, — началось такое! Играли на балалайках и баянах, плясали, пели старинные русские песни. А когда пламя костра опало, один за другим прыгали через него самые ловкие и самые смелые.

Ей вдруг показалось, что она стоит на голове. А что удивительного? Она в Южном полушарии. Выходит, жизнь ее тоже перевернулась, это никакие не глупости, не фантазии. Разве не маленькая Кикимора только что прыгнула через огонь? Она видела ее.

Катерина Николаевна потрясла головой. Но кто-то действительно в костюме Кикиморы прыгал через костер. Костюм в точности как шила ей мать на Новый год. Но где тогда Леший?

Да вот он. В таком, как когда-то Леша Соболев, австралийский скаут перемахнул через пламя. Зипун, подпоясанный пеньковой веревкой, борода клокастая. Палка, на которую он опирался в прыжке, делала его похожим на прыгуна с шестом.

Она поискала глазами Марию, хотела попросить воды, потому что горло перехватило.

Но Марии не было, от нее остался только громкий голос:

— Джи-мо-чка! Ты снова не надел свою кэп! Уже прохладно…

Она усмехнулась. Вот то, чему удивляются все, кто побывал там, где осели выходцы из России. Смесь языков, причудливая, но ненарочитая. Кажется, почему Марии не сказать «кепка» вместо «кэп» Но видимо, она слишком часто гоняется за мужем с этой самой кепкой. Бережет умную голову, улыбнулась Катерина Николаевна, от простуды.

Она отступила от костра и вдруг почувствовала, что спина ее уперлась во что-то широкое и плотное. Она сделала шаг вправо — то же самое. Потом влево — снова стена.

— Привет, Кикимора, — услышала она тихий голос. — Не дергайся, ты в моем круге.

Ее словно подстегнули хлыстом. Она подскочила и повернулась. Из темноты светились глаза, широко расставленные, на круглом лице.

Катерина покрутила головой. Это что — причуды Южного полушария? Если она стоит на голове по отношению к своей реальной жизни, значит, то, что было на дне головы, оно теперь сверху?

— Я Леший, узнаешь? Видела, как мы только что прыгали через костер? — шептал он из темноты.

— Это… на самом деле… ты? Настоящий? — прохрипела она и снова пожалела, что не попросила воды у Марии.

— Конечно, — сказал он. Леший постоял секунду, потом раскинул руки. — Вот мы и встретились. Поехали?

— Куда? — спросила она.

— А ты послушай.

— «Пое-едем кра-асо-отка, ката-аться»… — неслось со сцены в черноту ночи.

— Сама слышишь куда, — он кивнул в темноту, где была сцена, — кататься.

Ей хотелось сказать, что она приехала сюда по делу, она не может взять и исчезнуть. Ее станут искать…

Он угадал ее мысли.

— Мария отдала тебя мне.

— Отдала-а? — Катерина вытаращила глаза. — Она знает, что мы…

— Да нет. Просто я — важная персона. Я имею право делать с гостями что хочу. — Он рассмеялся и обнял ее. — Разве ты не заметила мое имя в списке организаторов праздника?

Она не заметила, точнее, не узнала его имя, написанное латинскими буквами. А ведь было странное чувство, когда она держала лист с именами в самолете… Будто ей нужно что-то рассмотреть…

Нерешительно Катерина сделала шаг к нему…

Леший отодвинул жалюзи, она увидела, как диск солнца, невероятно яркий, как уголь вчерашнего костра, поднимается над морем. Она приподняла голову и почувствовала, что шея затекла. Всю ночь, или то, что от нее оставалось, она, не шелохнувшись, пролежала на твердом плече Лешего.

— Привет, — снова сказал он. — Как спалось?

Катерина улыбнулась.

— А тебе? Плечо двигается? — спросила, потыкав пальцем в сустав.

— Сейчас попробуем. — Он приподнял руку и потянул ее обратно. — Как видишь, все в порядке.

— Ох, — выдохнула она.

— Искупаемся? — спросил он.

— У меня нет с собой купальника. Он в гостинице…

Леший засмеялся:

— Зачем Кикиморе купальник? Обернись рыбкой.

— Я уже кем-то обернулась этой ночью, — фыркнула она и зарылась лицом ему в грудь. Жесткие волоски пощекотали нос, она чихнула.

— Ты была… ну ты была… тасманской дьяволицей, — прорычал он.

— Ке-ем?

— Есть такое животное в этой стране, тасманский дьявол, ты вполне можешь считать себя его близкой родственницей.

— Не надо, не рассказывай. — Она рукой прикрыла ему рот. — Я… знаю… Я вела себя…

— Потрясающе ты вела себя. — Он наклонился и поцеловал ее.

Они плавали в теплом море, резвились, как когда-то, в жаркие дни в детстве. А потом вышли на берег и сели на песок.

Домохаус, прицепленный к «лендроверу», стоял в уединенном месте, Катя оглядывалась с любопытством. Она потянулась к высокому, похожему на кактус растению с желтыми цветами.

— Осторожно, не уколись. Эта подруга ядовита, — предупредил он. — Опунция. Из нее делают лекарство, которое повышает мужские возможности.

Катя засмеялась:

— Ты пробовал?

— Я… полон сил, — сказал он, привлекая се к себе.

— Это правда, — пробормотала Катерина, краснея. — Тебе не нужна опунция.

— Давай-ка отодвинемся от нее, — он подтащил ее поближе к себе, — а то вдруг заденем…

Песок был все еще теплый, он не остыл за ночь, солнце обещало раскалить все вокруг к полудню. Она обняла его.

Он вдавил ее в песок, она обхватила его за шею, откуда-то из глубины времени до нее долетел собственный сердитый детский голос: «Ну, чего ты на меня навалился!» Она толкала его, а он засыпал ее снегом, который холодил шею, потом таял, тонкой струйкой воды стекая вниз по спине. «Отойди!» А он валял ее в снегу, как сейчас на белом песке… Хотел ли он того же тогда, что сейчас?

Конечно, понимала взрослая Катерина Николаевна, хотел, только то были неосознанные, полудетские желания. А она тоже хотела? Чего-то — да, иначе откуда взяться оглушительному биению сердца, такому громкому, что сама себя не слышала, своего голоса? Она это тоже помнит.

Детские игры, неосознанные желания. Это потом, читая и думая, она смогла все разложить по полочкам, понять, что уже девочкой любила Лешу Соболева. Это открытие она сделала, когда отказывалась разделить чувства с другими, ожидавшими отклика от нее. Но так и не дождавшихся.

А молодые люди были вполне завидными претендентами на ее руку — сын генерала интендантской службы, невыносимо скучный юноша с белесыми бровями и мутным взглядом. Уже потом, вспоминая и оценивая разных своих знакомцев, Катя спрашивала себя: не пытался ли он что-нибудь пронюхать?

Она отказала сыну отцовского друга, которому срочно понадобилась порядочная девушка в жены — его отправляли служить в торговое представительство в какую-то — она даже не вникала, какую именно, — африканскую страну.

— …Ненасытная, — прохрипел Леший, а она проследила за его рукой, которая безвольно упала на песок. Она увидела шрам на правой руке. Однажды он колол дрова для костра и сильно порезался. Рана оказалась такой глубокой, что Лешу Соболева пришлось срочно везти в больницу. Ее отец отдал свой вездеход.

Она боялась, что утро своим светом поставит между ними ширму. Вроде той, которую она видела в местном магазине, сплетенную из ротанга. «Сделано на Филиппинах», — прочитала она на этикетке. Она спросила почему. Ей ответили, что хозяин, русский по происхождению, перебрался сюда с Филиппин. Она знала, русские рассеялись по свету, как… горох… Они живут во Франции, Америке, Австралии, Китае. Но про Филиппины никогда не слышала.

Они смывали с себя песок в теплом море, брызгались водой, это снова купались Леший и Кикимора. Они молчали, потрясенные происшедшим, силой влечения, силой удовольствия и степенью растворения друг в друге.

— Поедем, — сказал Леший, — я хочу, чтобы мы обменялись…

— …кольцами, — насмешливо бросила она и прикусила язык.

— Нет, — просто сказал он. — Есть вещица, которая лучше всяких колец.

Он усадил ее на переднее сиденье «лендровера», она откинулась на жесткую спинку, и они покатили по песку.

Маленькая деревушка стояла у самой воды. Катя с тревогой подумала, что прибой может накрыть ее по самую крышу. Леший подрулил к розовому, похожему на крупную игрушку дому, обшитому виниловой вагонкой — сайдингом.

Она увидела перед домом прилавок, на котором лежали ярко раскрашенные деревяшки.

— Мы обменяемся ими. — Он кивнул на них, выходя из машины. — Вылезай. — Он подал ей руку.

— Это…

— Бумеранги. Один тебе и один мне.

— Но почему?

— Ты возьмешь мой, я возьму твой.

— Ты хитрый, Леший, — усмехнулась она.

— Кикимора хитрее, сама знаешь…

Он долго говорил с хозяином — аборигеном с косичкой, длинной бородой, в расписанной вручную рубахе. Катерина плохо понимала его английский. Потом хозяин ушел в дом и вернулся с парой бумерангов. Они казались чуть толще тех, что на прилавке. Леший расплатился, они попрощались и сели в машину.

Перед тем как свернуть на автобан, Леший остановил машину. Он взял бумеранг, провел пальцем по внутреннему краю, и он раскрылся.

— Тайник? — охнула она от неожиданности.

— Конечно, — с самодовольством подростка кивнул он. — Очень важная вещь.

— Откуда ты узнал о таких?

— От знакомых пиратов.

— Брось, Леший. Мы уже выросли из детства.

— Мы — нет. Мы там останемся на всю жизнь. — Он засмеялся. — Иначе мы не встретились бы на детском празднике. — Он протянул ей один бумеранг и сказал: — Он мой, но будет висеть у тебя на стене. А это твой — он будет у меня на стене…

Она вспомнила, что должна забрать подарок у Марии для комитета, и заволновалась.

— Как ты думаешь, что приготовили в подарок ваши женщины нашим? — с тревогой в голосе спросила она. — Может быть, знаешь, если ты такой важный человек в сообществе скаутов? Хорошо бы что-то легкое, из папиросной бумаги…

Он фыркнул.

— У тебя есть время помечтать… — Леший громко рассмеялся. — Немного времени…

Подарком оказалось огромное стеганое двуспальное одеяло из лоскутков. Когда Катерина Николаевна взяла сверток, ее почти не было видно под ним.

Вернувшись в Москву, она долго не могла прийти в себя — в своем полушарии надо снова встать на ноги, но голова отказывалась. В ней все еще сидели Кикимора и Леший. Писать отчет о поездке было трудно, как никогда.

Куратор назначил встречу возле витрин телеграфного агентства. Как всегда, боясь опоздать, она пришла раньше времени и рассматривала снимки, выставленные под стеклом.

Да неужели! На нее смотрела женщина с дикими глазами, она стояла на деревянном помосте и прижимала к груди расписной самовар. Катерина прошлась взглядом по лицам и увидела круглую, наголо стриженную голову Лешего. Он сложил руки на груди, на лице его замерла улыбка.

Она снова перевела взгляд на себя. Почему у нее такое испуганное лицо? Она как будто озирается, силясь кого-то увидеть. Но в тот момент она понятия не имела, что Леший в толпе. А Мария — вон она — поднимается по ступенькам на помост, чтобы взять у нее самовар.

Едва она перевела дыхание, над ухом раздался насмешливый голос:

— Вы потрясающе выглядите, вон там, — указал на фотографию.

Она резко обернулась.

— Спасибо. Но вид у меня какой-то… дикий. — Она усмехнулась.

— Я бы не сказал.

Она наклонилась и открыла сумочку, чтобы вынуть отчет.

— А вы написали в нем, — начал он, принимая пакет, — о том человеке? — Он указал на Лешего.

— А… что о нем? — Катя почувствовала, как сердце рухнуло и покатилось вниз. — Он не женщина.

— Я думаю, вы убедились в этом, — тихо сказал он. Ее сердце подпрыгнуло и шлепнулось на место. Да черт побери! Что он ей сделает? Ну, выгонят ее от ВИП-Дам, подумаешь!

И как бывает, когда что-то важное становится не важным, она успокоилась, сердце, вернувшись на привычное место, начало ровно биться.

— Я давно знаю Алексея Соболева, — продолжал Куратор. — О его детстве тоже. О вас в этом детстве. — Катерина Николаевна резко повернулась к мужчине. — Я знаю, кто вы. — Он следил за ее лицом, и перемены в нем явно забавляли его. Сейчас оно покрылось густой красной краской. — Вы Кикимора. Хи-хи… — Куратор протянул руку и взял ее руку в свою. — Все в порядке, Катерина Николаевна. Вы с ним встретитесь снова. Скоро.

— Когда? — спросила она.

— Вы увидите его в Чехии, в Брно. Передайте ему привет. От Сергея Антоновича.

А потом началась та жизнь, которая, похоже, подошла к концу…