Лестница лет

9

Неудивительно, что Делия не могла представить себе зимы в Бэй-Бороу! Теперь она поняла, что где-то глубоко внутри себя надеялась, что Сэм приедет и заберет ее задолго до этого. Она напоминала себе тех сбежавших детей, которые никогда, независимо от того, насколько далеко забрались, никогда по-настоящему не хотели оставлять дом.

Ну, тем не менее, вот она здесь. И перед ней огромное пустое пространство, которое называется «до конца жизни».

По вечерам Делия садилась в кровати, уставившись в пустоту. Сказать, что она размышляла, было бы преувеличением. У нее не было никаких четких мыслей или, по крайней мере, таких, которые имели бы значение. Большую часть времени она просто смотрела перед собой, как в детстве. Маленькой она часами смотрела на крохотные частички, которые порхали в воздухе по комнате. Потом Линда сказала ей, что это пылинки. Почему-то после этого смотреть на них стало не так интересно. Кому есть дело до пыли?

Но теперь она думала, что Линда была не права. Она смотрела на воздух, ощущая его бесконечность, и чем дольше смотрела, тем большее облегчение чувствовала, тем спокойнее становилась.

Делия научилась ценить скуку — скука очищала сознание. Делия всегда знала, что ее тело — только оболочка, в которой она временно существует. Однако теперь она почувствовала, что сознание — тоже еще одна оболочка. В таком случае, кто же «она» такая? Делия прочищала свое сознание, чтобы понять, что останется. Может быть, ничего.

Часто она принималась за вечернее чтение не раньше девяти или половины десятого и не могла закончить книгу в один прием, поэтому с романов она переключилась на рассказы. Делия прочитывала рассказ, некоторое время смотрела в никуда и начинала другой. Она помечала страницу библиотечной закладкой и слушала звуки с улицы: шипение машин, жужжание насекомых, голоса детей в доме напротив. В особенно жаркие ночи старшие дети спали на балконе на втором этаже, они всегда болтали друг с другом, пока родители не вмешивались.

— Мне что, подняться к вам? — каждый раз спрашивал их отец.

Это их утихомиривало, но лишь на минуту.

Делия гадала, знал ли Сэм, что Кэролл записан на теннис на две недели в середине июля? Полагаться на память Кэролла в этом не стоило. И помнил ли кто-нибудь, что в этом месяце они обычно ходили к зубному? Ну, наверное, Элиза помнила. Если бы не было Элизы, Делия никогда бы не оставила свою семью с такой легкостью.

Но она не была уверена, стоит ли за это быть благодарной сестре.

Дело в том, что Делия была исключительной. Особенной. Она прожила свою замужнюю жизнь, как маленькая девочка в кукольном домике, а рядом всегда стоял кто-то взрослый — сестра, муж или отец.

Можно было бы подумать, что она находила это удобным (она так боялась умереть, когда ее дети были маленькими). Но вместо этого она страдала от зависти.

Почему, к примеру, все обращались к Сэму в трудную минуту? Он всегда был разумным, спокойным, на него можно было положиться, а жена была так, для красоты. Но как так вышло? Где она была, пока все это складывалось таким образом?

И следил ли кто-нибудь за здоровьем Сэма? У него была привычка перенапрягаться во время спортивных занятий. Но Делия напоминала себе, что это — не ее забота. Его письмо освободило ее. Больше не нужно считать граммы холестерина, не нужно помнить, что в «Наедайся» следует купить обезжиренный майонез.

Она вспоминала некоторые фразы из письма: «Ты не могла не отдавать себе отчета…» и «мне не совсем понятно». Пустые фразы, бесчувственные слова. Наверное, все соседи знали, что он женился на ней по расчету.

Делия снова представляла себе трех сестер на кушетке (вообще-то это было воспоминание Сэма, но казалось, оно ей передалось). Она видела отца в его кресле и Сэма в бостонском кресле-качалке. Мужчины обсуждали новое лекарство от артрита, в то время как она потягивала шерри и бросала взгляды на руки Сэма — они казались ей умелыми и знающими, они абсолютно соответствовали ее представлению о руках врача. Должно быть, из-за шерри, к которому она была непривычна, девушка чувствовала себя так странно.

Всего нескольких разрозненных моментов достаточно для того, чтобы описать жизнь человека, вдруг подумала Делия. Всего пять или шесть картинок, которые мелькают одна за другой снова и снова, как постоянно перетасовываемые карты таро. Пятно света на подоконнике в то время, как кто-то большой перевязывал руки Делии бинтом. Диктант в начальной школе, где Элиза провалилась, и в тот момент Делия посмотрела на нее как на чужую. Блеск русых волос Сэма на фоне темного дерева кресла-качалки. Отец, лежащий на двух подушках и пытающийся что-то сказать. И Делия, шагающая на юг вдоль Атлантического океана.

На этой последней картинке она была в сером платье секретарши (такие воспоминания не всегда точны) и черных кожаных туфлях, которые она купила в магазине братьев Бассет. Одежда была не та, но отражала характер — твердый, решительный. Такой она себя представляла.

— Когда я слышу слово «лето», — сказала одна из трех девушек, на которых можно было жениться (разумеется, Элиза), — мне чудится этот тающий запах, желтый, нагретый, обволакивающий запах.

И Линда встряла:

— Да, вот такая она! Элиза может учуять мускатный орех в наборе специй!

А Делия улыбнулась своему бокалу.

— А… — задумчиво пробормотал Сэм. Догадывался ли он об их истинных намерениях?

Что Элиза пыталась показаться интересной, что Линда пыталась указать на странности Элизы, что Делия старалась продемонстрировать ямочку на правой щеке?

Бинт на ее руке был шершавым и теплым, как кошачий язык. К конторке приближалась плоскогрудая, несчастливая женщина, мисс Сазерленд, которая постепенно превращалась в сестру Делии.

— Я хочу… — прошептал отец, и казалось, что, когда он шевелит губами, его потрескавшийся рот разрывается.

Потом он отвернулся от нее. В тот вечер, когда отец умер, она смогла заснуть, только приняв снотворное. Она так подозрительно относилась к таблеткам, что редко принимала даже аспирин, но с благодарностью проглотила пилюлю, которую протянул ей Сэм, и спала всю ночь. Только это было больше похоже на смерть, чем на сон, она как будто прорубала себе в ночи дорогу каким-то странным инструментом, вроде суповой ложки. Делия проснулась утром вспотевшей и усталой, с таким чувством, будто что-то пропустила. Теперь она подумала, что пропустила свое горе. Почему надо так торопиться забывать, спросила она себя. Почему нужно так спешить избавиться от тоски?

Делия гадала, чего хотел отец. В тот момент она этого не поняла — может быть, он решил, что она не переживает. Слезы наполнили глаза Делии и побежали по щекам. Она не пыталась их остановить.

Престарелые родители умирают именно в тот момент, когда другие люди (муж или жена, взрослые дети) перестают беспокоиться за них. Да, наверное, это так и бывает. Но ведь родители всегда волнуются за детей, всегда смотрят на ребенка с любовью. Один из многих жизненных парадоксов!

Делия потянулась к припасенной туалетной бумаге и высморкалась. Она чувствовала, что внутри у нее развязывается какой-то узел, и надеялась проплакать всю ночь.

В доме напротив ребенок закричал:

— Ма, Джерри меня пинает!

Голос казался таким далеким, как из сна, и ответ был мягким:

— Перестань, Джерри…

Постепенно начало казаться, что дети куда-то пропали. Паузы между словами становились все более длинными, и говорили они все более лениво, пока дом наконец не погрузился в тишину и никто больше ничего не говорил.

День независимости в Бэй-Бороу прошел почти незамеченным — ни парадов, ни фейерверков, только окна магазинов были разукрашены в красно-бело-синие цвета. День города, Бэй-Дэй, — совсем другое дело. В этот день отмечалась годовщина того знаменитого сна Джорджа Пендла Бэя. Делия все знала об этом, потому что мистер Помфрет был председателем культурного комитета. Юрист попросил ее напечатать письмо с предложением заменить бейсбол какой-нибудь другой игрой, которая требовала бы меньше места, к примеру игрой в подкову. Он приводил тот аргумент, что на площади слишком мало места и чересчур много деревьев. Но мэр Фрик, сын и внук предыдущих мэров, за которым, очевидно, было последнее слово, написал в ответ, что игра в бейсбол — «проверенная временем» традиция, которую необходимо продолжить.

— Традиция! — фыркнул мистер Помфрет. — Билл Фрик не заметил бы традиции, даже если бы она его по уху ударила! Раньше все начиналось с игры в подкову. А потом Эб Беннет проиграл и поджал хвост, а Билл Фрик-старший затеял игру в бейсбол, чтобы тот выглядел получше. Но Эб больше уже не играл! Он слишком старый. Он теперь стоит у лотка с напитками.

Делии не было дела до Дня города. Она собиралась посвятить утро прогулке и лишь потом зайти на площадь. Но сначала обнаружила, что все закрыто, а потом необычная погода (туман, густой, как кисель, и почти такой же мягкий) поманила ее гулять дальше, и к тому времени, когда Делия добралась до толпы, она чувствовала себя, словно в одеяле из тумана, и присоединилась к празднику.

Четыре улицы, примыкавшие к площади, были перекрыты и застелены одеялами для пикников. Вдоль дорожек расставлены лотки с едой, тут же продавали дудки, свистки и шарики. Даже здесь было трудно ориентироваться из-за тумана. Идущие навстречу люди, казалось, материализовались из мглы, а их черты становились различимы только на очень близком расстоянии. Особенно сильный эффект производили мальчишки на скейтах, которые неожиданно появлялись и так же неожиданно исчезали. Довольные тем, что улицы перекрыты для движения машин, они безрассудно носились туда-сюда. Все звуки были приглушенными, будто закутанными тканью, но, тем не менее, различимыми. Запахи казались более отчетливыми — как, например, запах бергамота, исходивший от двух старушек, разливавших чай из термоса.

— Делия! — позвал кто-то.

Делия обернулась и увидела Белль Флинт, которая раскладывала полосатый стул. На ней был ярко-розовый свитер, а руки унизаны браслетами, которые дружно звякнули, когда она села. Делия удивилась, поскольку до сих пор не была уверена, что Белль помнит ее имя.

— Привет, Белль!

А Белль спросила:

— Ты знаешь Ванессу?

И махнула рукой в сторону молодой мамы с площади. Та сидела сразу за Белль на расстеленном покрывале того же цвета, что и туман, карапуз пристроился у нее на коленях.

— Присоединяйтесь ко мне, — сказала она Делии.

— О, спасибо, но… — Делия засомневалась, а затем решилась: — Да, может, и правда… — и села рядом.

— Здесь полно всякой еды для пикника, — сказала Белль Делии. — Это своего рода соревнование, победителям вроде бы дают призы. А что ты принесла?

— Ничего, — ответила Делия.

— Вот это я понимаю, — сказала Белль, а потом наклонилась к ней и прошептала: — Сельма Фрик принесла ассорти холодных закусок в плетеных бамбуковых корзинах. А Полли Помфрет — свежие артишоки и запеченную рыбу.

— А я — как подростки, — сказала Ванесса, протягивая сыну печенье в виде зверюшки, — когда голодна, беру что-нибудь с лотка.

Она напоминала кинозвезд сороковых, стройная, смуглая и хорошенькая, в белой блузке и блестящих красных шортах, с черными волосами до плеч и ярко-красной помадой. Делия подумала, что ее сын одет слишком тепло — с первыми детьми так часто бывает. На нем были штанишки на бретельках и рубашка с длинными рукавами, он выглядел толстым и неуклюжим, да это и понятно — Делия чувствовала, как от нагретой мостовой сквозь одеяло поднимается тепло.

— Сколько вашему мальчику? — спросила она Ванессу.

— В прошлую среду исполнилось полтора года.

— Полтора года! — Делия помнила этот возраст. Когда Рамсэю было столько, он любил… и Сьюзи, когда Сьюзи научилась…

Начать разговор было так заманчиво: боли при родах, прорезывание зубов, — времена, когда она тоже могла назвать возраст своего ребенка с точностью до дня. Но она устояла. Улыбнулась, глядя, как блестят светлые волосы ребенка, и сказала:

— Думаю, цвет волос у него от отца.

— Наверное, — беззаботно сказала Ванесса.

— Ванесса — мать-одиночка, — сказала Белль Делии.

— О!

— Я не знаю, кто отец Грегги, — сказала Ванесса, вытирая рот ребенка полотенцем. — Точнее, у меня есть несколько предположений, но я никогда не могла выбрать среди них.

— О, понимаю, — сказала Делия и быстро повернулась, чтобы посмотреть на игру в мяч.

Вообще-то в тумане смотреть было особенно не на что. Площадка «наших», очевидно, находилась в юго-восточном углу. Оттуда слышались удары по мячу. Но Делия могла рассмотреть только вторую базу, которая была отмечена парковой скамейкой. Пока она наблюдала, бегун запрыгнул на скамейку, а игрок, который там уже сидел, поднялся, поймал мяч из ниоткуда и швырнул его обратно в дымку. Потом снова сел. Бегун наклонился вперед, уперся локтями в колени и стал напряженно вглядываться в сторону площадки своих, хотя что он надеялся рассмотреть, было непонятно.

— Дерек Эймс, — сообщила Белль. — Один из наших лучших игроков.

Делия заметила:

— Я думала, памятник будет им мешать.

— О, Джордж тоже играет, — хихикнув, сказала Белль. — Нет, серьезно, есть такое правило: кто попадет по памятнику, тот бежит первым. Пока сюда не переехал Рик Ракли, это автоматически засчитывалось. Но ты же знаешь профессиональных спортсменов: они в любом спорте — первые. Когда Рик играл, он лупил по старине Джорджу со всей силы.

— Рик Ракли — профессиональный спортсмен?

— Был им, пока не повредил колено. Ты откуда, с Марса? Он, правда, играл в футбол, но уж поверь мне, синим повезло, что Рик играет за них. Кстати, те на кого мы смотрим, если ты не знала, «Синие» против «Серых». «Синие» в городе новички, «Серые» здесь были всегда. Упс! По-моему, проиграли.

Раздался звук еще одного удара со стороны юго-восточного угла. Делия взглянула вперед, но увидела только опалово-белую, словно фланелевую завесу. На поле (если можно так назвать треугольник, покрытый травой, позади второй базы) один игрок спросил другого:

— Куда он?

— Черт меня побери, если я знаю, — ответил тот. Потом с приглушенным рычанием поймал мяч, который вдруг возник прямо перед ним. — Поймал! — крикнул он первому.

— Ты его видишь?

— Я его поймал.

— Уже поймал?

— Точно.

— Бобби, лови! — закричал второй в сторону площадки.

— Что?

— Он поймал его, — ответил кто-то. — Отбивающий в ауте.

— Он где?

— Он в ауте!

— Где отбивающий?

— Кто, отбивающий?

Ванесса дала сыну еще одно печенье в виде зверюшки.

— Здесь на День города почти всегда туман, — пояснила она Делии. — Я не верю, что кому-то когда-нибудь удалось нормально посмотреть игру. Ну что, Делия, как вам работается у Зека Помфрета?

— Ну… хорошо, — ответила Делия. Должно быть, в порядке вещей, что всем известно, где она работает.

— Знаете, он — действительно хороший юрист. Если вы решите продолжить свой бракоразводный процесс, лучше не придумаешь, чем нанять Зека.

Делия моргнула.

— Да, он отлично провел дело с моим бывшим приятелем, — наклонилась к ней Белль. — И вытащил из тюрьмы брата Ванессы, Джипа, когда Джип однажды влип в дурную историю.

— Я пока не очень думала о, хм, разводе, — сказала Делия.

— Ну конечно! И не торопись! И к тому же ситуация с моим бывшим сильно отличается от твоей.

Как, интересно, они представляли себе ее «ситуацию»? Делия решила не спрашивать.

Белль порылась в большой сумке и вытащила из нее бледно-зеленую бутылку и стопку бумажных стаканчиков.

— Вина? — предложила она. — Я его перелила в бутылку из-под лимонада. Не говорите Полли Помфрет. Так вот, ситуация с Нортоном была совершенно ужасной из-за одной вещи. Дело в том, что до этого он был женат всего год. По сути дела, мы познакомились в первую годовщину его свадьбы. Мы встретились во время уик-энда для игроков в азартные игры. Он проходит в Атлантик-Сити, и они с женой приехали туда праздновать. Мы с ним, как бы это сказать… это было как притяжение, понимаешь? — Она протянула Делии стаканчик с вином. — Помогло только то, что его жена оказалась из тех азартных людей, которых от игровых автоматов не оторвешь. И вот, просто, как раз, два, три, мы переезжаем в Бэй-Бороу, снимаем вместе небольшую квартирку, а Зек Помфрет занимается его разводом.

У вина был металлический привкус, как у грейпфрутового сока из жестяной банки. Делия, держа стакан обеими руками, сказала:

— Я пока не планирую ничего конкретного.

— Разумеется, нет.

— Я сейчас, правда, растерянна, что ли… Понимаете?

— Разумеется, растерянна! — сказали обе женщины хором.

Ажиотаж на площади, должно быть, прекратился. Игроки, за которыми они наблюдали, исчезли и появились другие, новый игрок на второй базе набирал очки, а потом отдыхал на скамейке.

Делии снилось, что Сэм в фургоне заехал на лужайку перед домом, а дети играют в прятки прямо на его пути. Они, правда, были маленькими, не такими, как сейчас. Мать пыталась позвать их и предупредить, но ее голоса не было слышно, и Сэм на них наехал. Потом Рамсэй поднялся, держась за запястье, а Сэм вылез из фургона и упал, попытался снова подняться, это повторялось снова и снова, и в груди у Делии появилась огромная, рваная рана.

Когда Делия проснулась, щеки ее были мокрыми от слез. Она давно утратила привычку плакать по ночам, но теперь слезы переполняли ее, и Делия принялась горестно всхлипывать. Ей все еще представлялся Рамсэй в маленьких коричневых сандалиях, про которые она почти забыла. Она видела, как ее дети лежат на земле, маленькие, не мускулистые и угловатые, и у мальчиков нет усов, а Сьюзи еще не купила дневник с «противовзломным» замочком. По этим детям она тосковала.

Однажды вечером в сентябре, вернувшись с работы, Делия увидела в коридоре на полу несколько конвертов со своим именем. Она знала, что это, должно быть, открытки ко дню рождения — завтра ей исполнится сорок один год. По тому, как написан адрес, было понятно, что они от родственников («Дом с низким крыльцом рядом с…»). На первой открытке, изображавшей тележку, полную маргариток, было написано: «ПОЖЕЛАНИЕ КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ», а внутри:

«Дружбы и здоровья

Смеха и веселья

Сегодня и всегда.

И так круглый год».

Под этим стояла простая подпись: «Рамсэй», причем хвостик над «й» был написан в виде сердечка.

Остальную почту она принесла наверх. Не было желания читать ее на людях.

Следующая открытка была подписана Сьюзи («Сердечные поздравления, счастья и любви»). От Кэролла не было ничего, хотя она дважды просмотрела конверты. Понятно, как так вышло. Послать открытки было идеей Элизы. Она собрала и усадила всю семью писать их. Она, должно быть, сказала: «Все, о чем я прошу…» Или: «Каждый заслуживает в день рождения…» Но Кэролл, упрямец, отказался. А Сэм? Его конверт Делия распечатала следующим. Цветная фотография, розы в синей с белым фарфоровой вазе. «Море радости, океан веселья…» Подпись: «Сэм».

Было еще письмо от Линды из Мичигана. «Я хочу, чтоб ты знала, что я искренне поздравляю тебя с днем рождения, — писала она, — я не держу на тебя зла за то, что ты так исчезла, хоть это и означало, что нам пришлось сократить отдых, во время которого у близняшек появляется единственный шанс получить какое-то представление о своих корнях, но так или иначе, желаю тебе хорошего дня». Под ее подписью стояли росписи Мари-Клер и Терезы — ровный ряд заглавных букв и нацарапанные левой рукой каракули.

«Дорогая Делия, — писала Элиза на еще одной открытке с поздравлениями. — У нас все в порядке, но мы надеемся, что ты скоро будешь дома. Я пока веду бумажные дела в офисе, а все трое детей снова пошли учиться.

Несколько раз звонила Бушей Фишер и некоторые соседи. Но я всем говорю, что ты пока гостишь у родственников.

Надеюсь, ты хорошо проведешь свой день рождения. Я помню ночь, когда ты родилась, как будто это было на прошлой неделе. Папа разрешил нам с Линдой и дедушкой подождать в прихожей, а потом вышел и сказал: „Поздравляю, дети, теперь вы можете составить певческое трио и отправиться петь к Артуру Годфри“, — так мы узнали, что ты — девочка. Я по тебе скучаю.

С любовью, Элиза».

Эту открытку Делия оставила. Остальные выбросила. Потом решила выбросить и ее тоже. Потом она села на кровать, прижав кончики пальцев к губам.

В день ее рождения пришла посылка от матери Сэма. Она была размером с книжку, но слишком толстая, чтобы ее можно было пропихнуть в отверстие для писем, поэтому посылка стояла за стеклянной дверью, где Делия и нашла ее, вернувшись домой. Делия усмехнулась, увидев почерк. Элеонора была известна исключительно практичными подарками — скажем, лента, на которой была написана система перевода мер, или аккумулятор для батареек, всегда завернутый в смятую бумагу, оставшуюся с Рождества. Делия принесла коробку наверх. На этот раз в ней оказалась миниатюрная лампа-прищепка для чтения. И в самом деле, она, наверное, будет работать лучше, чем ее лампа. Делия пристроила прищепку над подушкой, рядом с кусочком туалетной бумаги.

К подарку также прилагалось короткое деловитое письмо:

«Дорогая Делия,

Это просто маленькая вещица, которая, как я подумала, может оказаться тебе полезной. Когда я сама несколько раз путешествовала, света для чтения, в основном, не хватало. Может быть, у тебя так же. Если нет, просто отдай ее благотворительной организации, которая тебе по душе (недавно я была очень разочарована деятельностью „Организации доброй воли“, но мне кажется, что с Обществом инвалидов по-прежнему можно иметь дело).

Желаю тебе всего наилучшего в день рождения.

С любовью, Элеонора».

Делия перевернула письмо, но на обратной стороне было написано только: «БУМАГА ДЛЯ ПЕРЕРАБОТКИ БУМАГА ДЛЯ ПЕРЕРАБОТКИ БУМАГА ДЛЯ ПЕРЕРАБОТКИ». А она-то ожидала увидеть там какое-нибудь презрительное замечание или хотя бы несколько упреков.

Когда они с Сэмом были помолвлены, девушку переполняли большие надежды относительно Элеоноры. Она думала, что та станет ей матерью. Но это было до того, как Элеонора пришла к Фелсонам на ужин. Она приехала прямо из приюта для беспризорных девочек, где дважды в неделю вела бесплатные уроки машинописи. После того как всех представили друг другу, она едва взглянула на Делию. Элеонора говорила только об ужасающей, ужасающей бедности этих девочек и о том, что они никогда в жизни такого не ели — хотя на ужин подавали только мясо в горшочках под луковым соусом и салат-латук.

— Однажды я спросила одну бедную девушку, — повествовала Элеонора, — я сказала: «Дорогая, а они не могут купить машинку, чтобы ты могла работать дома, пока не родится ребенок?» — а она ответила: «Мисс, моя семья такая бедная, что мы не можем купить даже шампунь».

Перед Элеонорой поставили корзинку с булочками. Она взглянула на них с удивлением и передала дальше.

— Я не знаю, почему из всех вещей она выбрала именно это, — сказала она, — шампунь.

Почему-то Делия в последние дни вспоминала столько голосов. Иногда, засыпая, она слышала их гул, как будто все, кого она знала, сидели вокруг нее и беседовали. «Как люди у постели больного, — думала она, — у постели умирающего».

Еще Элеонора однажды подарила ей крохотный электрический утюжок, чтобы гладить одежду во время поездок. Это было несколько лет назад; Делия не помнила, куда он делся. Но штука была в том, что здесь, в Бэй-Бороу, утюжок мог бы пригодиться. Она смогла бы гладить свои офисные платья, которые после ручной стирки стали топорщиться на швах. Можно, конечно, купить обычный утюг и гладильную доску. Но почему она не сберегла утюжок? Почему не взяла его с собой? Как она могла быть такой недальновидной и такой неблагодарной?

Делия не ответила ни на одну из поздравительных открыток, но правила этикета требовали написать благодарственную записку Элеоноре. «Маленький светильник очень удобный, — писала она. — Он гораздо удобнее лампы, которой я пользовалась до этого. Поэтому я переставила лампу на бюро, и теперь мне не нужно включать верхний свет, а комната выглядит гораздо уютнее». Так она заняла всю поверхность открытки, ничего при этом не сказав.

На следующее утро, опуская открытку в почтовый ящик возле офиса, Делия внезапно вспомнила, что Элеонора работала в офисе. Ей удалось выучить сына в колледже на зарплату секретарши. Теперь Делия могла оценить, чего это стоило свекрови. Делия пожалела, что не упомянула в благодарственной записке о своей работе. Но, может быть, Элиза что-то говорила об этом. Должно быть, Элиза рассказала: «Делия работает у юриста. Ведет все его дела. Вы бы видели, как она одевается на работу. Встреть вы ее на улице, вы бы ее не узнали».

«Правда? — спросил бы Сэм (каким-то образом слушателем вместо Элеоноры стал Сэм). — Всем заправляет, говоришь? И не теряет важные документы? И не шатается по офису, почитывая дрянные романы?»

На самом деле она провела полжизни, стараясь заслужить одобрение Сэма. И подумала, что за один вечер ей не избавиться от этой привычки.

Наступил октябрь, и стало прохладнее. Площадь была усыпана желтыми листьями. Иногда по ночам Делии приходилось закрывать окна. Она купила фланелевую ночную рубашку и два платья с длинными рукавами — одно серое в светлую тонкую полоску, а другое зеленое — и начала присматривать в секонд-хенде хорошее пальто. Пока оно было не нужно, но она хотела быть готовой к худшему.

Теперь в дождливые дни Делия обедала в бильярдной «Кью Стикн'Кола» на Бэй-стрит. Она заказывала кофе и сэндвич и наблюдала за игрой на бильярде. Часто приходила Ванесса с коляской и присоединялась к ней. Пока Грегги в ярко раскрашенной шапочке слонялся между ножками стульев, Ванесса рассказывала Делии про игроков, указывая на них пальцем.

— Видишь того парня, который выигрывает? Бак Бакстер. Переехал сюда восемь или десять лет назад. Бакстер как Бакстер, из общества поставщиков средств для уборки, но говорят, что отец оставил его без наследства. Нет, Грегги, дядя не хочет твоего печенья. Ну, ее я не знаю, — говорила она.

Ванесса имела в виду маленькую темноволосую молодую женщину, которая вставала на цыпочки и наклонялась над столом, чтобы ударить по шару, не снимая с плеча фиолетовой полотняной сумочки.

— Она, должно быть, приезжая. Грегги, оставь дядю в покое. А парень в ковбойских сапогах — это бывший кавалер Белль, Нортон Гроув. Белль была не в себе, когда связалась с ним. Изменник! Это слово внесли в словарь, когда он родился.

У Делии складывалось впечатление, что Бэй-Бороу был скопищем неудачников. Почти все здесь откуда-нибудь сбежали или от них сбежали. И городок больше не казался идиллическим. Некоторые из пожилых горожан очень холодно обращались к Рику и Тинси Ракли и к двум единственным геям, которых она знала, а больше, похоже, вообще никто не общался. Поговаривали о том, что в колледже употребляют наркотики, а книга приемов мистера Помфрета пестрела данными людей, нарушавших законы о собственности и привлекаемых за вождение автомобиля в нетрезвом виде.

Но Делия по-прежнему чувствовала себя комфортно. У нее был удобный распорядок дня и было свое место в общем ходе вещей. Когда она шла из офиса в библиотеку и из библиотеки в кафе, казалось, что ее внутреннее ощущение находится во власти ее внешнего вида, как у тех, кто закрывает глаза и расслабляется, будто собираясь заснуть, и действительно засыпает. Нельзя сказать, что грусть покинула ее, но казалось, что она перенеслась на гладкую поверхность, находящуюся на несколько дюймов выше грусти. Каждую субботу Делия обналичивала чек, каждое воскресенье обедала в ресторане «Бэй Армз». Люди кивали, когда видели ее, что она воспринимала не только как приветствие, но и как подтверждение: «А, вот и мисс Гринстед, она именно там, где и должна быть».

Хотя часто некоторые вещи ее задевали за живое. Например, песня про «достучаться до небес», которую слушал Рамсэй в пору увлечения группой «Дедхед». Или мать, обнимающая маленькую девочку на улице перед домом.

— Она уходит от меня! — жалобно сказала Делии мать. — Уезжает на первую вечеринку с ночевкой!

Может, Делия могла бы обмануть себя и притвориться, что вернулась во времена до своего замужества. И совсем не скучает по детям просто потому, что они еще не родились.

Но и при таком раскладе оказывалось, что даже ей не хватало их. Разве было такое время, когда она не знала своих детей?

«Дорогая Делия, — писала Элеонора (в этот раз она отправила письмо на Джордж-стрит, 14).

Я была так рада получить твою открытку. Хорошо что мой маленький подарок пришелся кстати, и я рада, что ты читаешь.

Я сама не могу заснуть, пока не прочитаю хотя бы несколько страниц, предпочтительно чего-то поучительного, например чьей-нибудь биографии или последних новостей. Некоторое время после того, как умер отец Сэма, я читала словарь. Тогда только в нем были такие маленькие разделы, которые соответствовали моей тогдашней способности концентрироваться. К тому же информация была такой определенной.

Возможно, на судьбу Сэма как-то повлияло то, что он так рано лишился отца. Я хотела сказать об этом в своем предыдущем письме, но думаю, так и не сделала этого. А его отец никогда не был сильной личностью. Он был из тех людей, которые подождут, пока вся вода из ванны уйдет, прежде чем вылезут из нее. Может быть, для мальчика было бы плохо узнать, что он может вырасти и стать таким же.

Надеюсь, я не сказала лишнего.

С любовью, Элеонора».

Делия не знала, что об этом думать. Она лучше поняла это письмо, когда спустя две недели пришло следующее. «Пожалуйста, прости меня, если тебе показалось, что я высказалась, как „свекровь“, и поэтому ты мне не ответила. Я не хотела извиняться за своего сына.

Я всегда говорила, что он уже родился сорокалетним, и я осознаю, что с этим нелегко жить».

Делия купила еще одну открытку — на этой была картинка «Бэй-Дэй в Бэй-Бороу» и еще меньше места для текста. «Дорогая Элеонора, — писала она. — Я здесь не из-за Сэма. Я здесь из-за…»

Потом остановилась, потому что не знала, как закончить предложение. Она хотела начать заново, но открытки стоили денег, поэтому в конце концов решила написать: «Я здесь просто потому, что мне хотелось начать все сначала. С любовью, Делия». И отправила ее на следующее утро по дороге на работу.

И разве не это было истинной причиной? На самом деле, это было более правдиво, чем казалось, когда она писала эти слова. Ее уход не был связан с каким-то одним определенным человеком.

Открыв дверь офиса, Делия подумала: как хорошо, что в комнате никого не было. Она подняла белые жалюзи, перевернула страничку календаря, села и заправила в машинку чистый лист бумаги. Можно было до малейшей детали проанализировать утро и не найти ни единого неверного шага.

Иногда мистер Помфрет нанимал детектива по имени Пит Мёрфи. Это был не скользкий тип, которого представляла себе Делия, а пухлый мальчик из Итона с детским лицом. Казалось, что его иногда нанимают не для того, чтобы он разыскал людей, а для того, чтобы ему не удалось их разыскать! Как только завещание или еще какое-либо дело требовало его участия, Пит протискивался внутрь, немелодично насвистывая, махал Делии мягкой ручкой и проходил в кабинет. Он никогда не заговаривал с ней и, наверное, не знал ее имени.

Тем не менее однажды дождливым вечером он приехал, а под плащом у него что-то топорщилось и рвалось наружу.

— У меня для вас подарочек, — сообщил он Делии.

— Для меня?

— Нашел на улице.

Детектив расстегнул молнию, и на пол выпрыгнула маленькая, мокрая, серая с черным кошка, которая тут же рванулась к радиатору.

— Ой! — вскрикнула Делия.

Пит сказал:

— Черт! Вылезай оттуда, ты, маленькая дрянь.

Под радиатором было тихо.

— Если ей приказывать, она никогда не выйдет, — сказала Делия. — Вам нужно немного отойти. Отвернитесь. Притворитесь, что вы не смотрите.

— Ну, это я предоставлю вам. — Пит стряхнул с рукавов кошачью шерсть и направился к выходу из офиса.

— Мне? Но… подождите! Я не могу! — заволновалась Делия. Теперь она обращалась к мистеру Помфрету, который вышел из своего кабинета, чтобы посмотреть, из-за чего весь шум. — Он принес бродячую кошку! Я не могу взять кошку!

— Ну-ну, я уверен, что вы что-нибудь придумаете, — сказал мистер Помфрет, стараясь ее убедить. — Мисс Гринстед была кошкой в прошлой жизни, — добавил он, обращаясь к Питу.

— Кто бы сомневался, — кивнул Пит. Они вошли в кабинет и закрыли дверь.

В течение следующего получаса Делия краем глаза следила за радиатором. Она видела, что из-под него торчит серый с черным полосатый хвост, все больше распушающийся по мере высыхания. У нее было такое чувство, будто за ней следят.

Когда Пит снова появился, она спросила его:

— Может быть, кошка кому-нибудь принадлежит? Вы об этом не подумали?

— Сомневаюсь, — ответил он. — Я не увидел ошейника.

Он помахал рукой и ушел. Когда за ним закрылась дверь, хвост дернулся.

Делия встала и зашла в кабинет.

— Извините, — начала она.

Мистер Помфрет неопределенно хмыкнул. Он уже вернулся к своему компьютеру. Сегодня утром юрист обнаружил функцию под названием «Найти и заменить», что было чрезвычайно увлекательным. Тук-тук, постукивали его пальцы, когда он смотрел, нагнув упрямую шею, на экран.

— Мистер Помфрет! Кошка по-прежнему под радиатором, и я не могу ее никуда забрать! У меня нет машины!

— Можно взять коробку со склада. Черт! — Он нажал несколько клавиш. — Просто присмотрите за ней, мисс Гринстед. Вот так, хорошо.

— Я живу в пансионе! — воскликнула Делия.

Мистер Помфрет потянулся за инструкцией по эксплуатации компьютера и принялся ее листать.

— Кто эту чертову штуку писал? — спросил он. — Ее сам черт не разберет. Послушайте, мисс Гринстед, почему бы вам не уйти пораньше и не отнести кошечку, куда пожелаете?

Делия вздохнула и направилась к складу «Пет Хевен». Вот то что надо. Она вынула из коробки конверты и отнесла ее в другую комнату. Встав на колени перед радиатором, коснулась пола ладонью.

— Кис-кис, — позвала Делия.

Затем подождала. Через минуту она почувствовала легкое холодное дуновение.

— Кис-кис!

Кошка посмотрела на нее — был виден только нос, похожий на сердечко, и усы. Делия нежно обхватила хрупкое тельце рукой и вытащила ее.

И увидела, что это почти котенок — неуклюжий мальчик с большими тонкими лапами. Его мех был удивительно мягким. Она вспомнила, что котят кормят молоком. Когда она его гладила, котенок вздрагивал под рукой, но, похоже, осознавал, что убегать больше некуда. Делия взяла его на руки, посадила в картонную коробку и закрыла крышку. Перед тем как затихнуть, он один раз жалобно мяукнул.

По-прежнему шел дождь, а Делия не могла открыть зонтик, обе руки у нее были заняты, поэтому она шла быстро. Картонная коробка погромыхивала в руках, как будто там был шар для боулинга. Для такого маленького существа котенок был довольно тяжелым.

Она свернула за угол и рванулась к входу в «Пет Хевен». У кассы стояла женщина с седыми волосами и проверяла список покупок.

— Вы не знаете, есть ли в Бэй-Бороу отделение Ассоциации защиты домашних животных? — спросила Делия.

Женщина некоторое время на нее смотрела, потом сказала:

— Нет, ближайшее отделение в Эшфорде.

— А какое-нибудь другое место, где принимают бездомных животных?

— Простите?

— Может, вы возьмете котенка?

— Господи боже! Если я еще кого-нибудь бездомного притащу домой, муж меня убьет.

Так. Делия временно сдалась, купила коробку сухого корма и упаковку наполнителя для туалета, которой хватит ровно настолько, чтобы пережить ночь. Потом потащила кота домой.

Белль приехала раньше и говорила по телефону на кухне. Делия слышала, как хозяйка смеется. Она на цыпочках прокралась по лестнице, отперла свою комнату, поставила коробку на пол и закрыла за собой дверь. В зеркале отражалась какая-то сумасшедшая. Мокрые пряди прилипли ко лбу. На свитере, на плечах были мокрые пятна, и сумка тоже была в пятнах и потеках.

Она нагнулась над коробкой и раскрыла ее. Котенок сидел внутри, свернувшись в клубочек, и смотрел на нее. Делия отступила назад, присела на край кровати и намеренно посмотрела в другую сторону. Кот тут же выпрыгнул из коробки и стал обнюхивать половицы. Делия не двигалась. Он залез под бюро, а когда вылез, усы у него были в пыли. Затем тихонько подобрался к кровати, оглядываясь по сторонам. Делия отвернулась. В следующее мгновение она почувствовала, как матрас слегка прогнулся — котенок запрыгнул на него. Он забрался за ее спину и слегка, будто случайно, потерся о нее. Делия не шевельнулась, она чувствовала, что они будто танцуют вместе какой-то сложный, полный достоинства танец, похожий на ухаживание.

Но она вряд ли могла его оставить.

По лестнице процокали туфли Белль. Хозяйка почти никогда не поднималась наверх. А вот сегодня поднялась. Делия посмотрела на кота, ей хотелось, чтобы он спрятался. Но тот только замер, неподвижным взглядом уставившись на дверь. Тук-тук. Он распластался на подушке, подняв трубой хвост, похожий на ершик для мытья бутылок. Не заметить его было невозможно.

Делия подхватила его под горячие, пушистые, маленькие лапы. Она чувствовала, как колотится его сердце.

— Минутку, — сказала она.

Она подошла к коробке.

Но Белль, должно быть, не расслышала, потому что влетела внутрь со словами:

— Делия, там… — А потом воскликнула: — Ух ты!

Делия выпрямилась:

— Я пытаюсь его пристроить.

— А-а. Ну что за прелесть!

— Не волнуйся. Я не собираюсь его оставлять.

— Ну а почему нет? Его, он же… не дикий, разве нет?

— Все кошки — дикие, — рассердилась Делия. — Не говори глупостей!

— Ну, тем более! Не оставить себе эти сладенькие лапки? Эти мяконькие маленькие ушки? — Белль наклонилась над котенком и дала ему обнюхать свой накрашенный ноготь. — Разве у него не розовый носик? — пела она. — Разве он не пушистый комочек?

— Детектив мистера Помфрета нашел его на улице под дождем, — объяснила Делия. — Он просто кинул его мне, я ничего не могла поделать. Я хочу сказать, я знаю, что не могу оставить его себе. Где я, к примеру, буду держать его туалет?

— В ванной? — предложила Белль и принялась чесать котенка за ухом.

— А как он будет заходить и выходить?

— Ты можешь оставлять дверь приоткрытой, выпускать его и впускать, когда он захочет, — сказала Белль. — О, потрогай, какой он мягонький! Не знаю, почему ты вообще решила запираться. Ты думаешь, в таком маленьком городишке кто-то тебя ограбит? Кто-нибудь прокрадется и обчистит тебя?

— Ну…

— Поверь мне, мистеру Лэму на такое духу не хватит.

Белль почесала котенка за ушком, и тот блаженно откинул голову, тихонько урча, как автомобиль «Форд».

— Не уверена, что хочу так усложнять себе жизнь. — Делию мучили сомнения.

— Да уж, он ее усложнит. Это просто клубок неприятностей.

Делия заметила, что в руке Белль держит конверт. Должно быть, из-за этого она и поднялась наверх. На конверте был виден ровный почерк Элеоноры. Внезапно Делия почувствовала, что на нее свалилось слишком много. Как все быстро закрутилось!

Но когда Белль спросила:

— Эта сладенькая прелесть останется у тебя или у меня?

Делия ответила:

— Думаю, у меня.

— Ну хорошо. Давай назовем его Пушок, что скажешь?

— Хм. — Делия притворилась, что обдумывает эту кличку.

Но ей никогда не нравились ласкательные имена для животных. И к тому же в какой-то момент она уже начала называть котенка Джорджем.

В тот вечер Делия читала письмо Элеоноры уже в постели. Письмо было примерно таким же, как предыдущие: благодарность за открытку, новости с ее последней благотворительной работы. «Я, разумеется, прекрасно понимаю твое желание начать все с нуля!» — писала она (это аккуратное выражение «прекрасно понимаю» отражало ее попытку сказать что-то правильное).

«И мне стало легче, когда я узнала, почему ты уехала. Я решила, что это из-за Сэма. Я подумала, что он, может быть, хочет выставить тебя ветреной, а в этом случае тебя нельзя было бы винить.

Но когда ты закончишь „начинать все сначала“, собираешься ли ты вернуться в настоящее время и вернуться домой? Я просто спросила.

Со всей моей любовью, дорогая.

Элеонора».

Пушистая лапка потянулась, чтобы подцепить страницу, и Делия отложила письмо. Кот устроился на одеяле возле нее. Он съел какое-то невероятное количество корма и два раза прогулялся к туалету в ванной. Можно сказать, что он начинает осваиваться.

Женщина потянулась за книгой — Карсон Маккаллерс — и открыла ее на той странице, где вчера остановилась. Она прочла два рассказа и начала читать третий. Потом почувствовала, что засыпает, положила книгу на подоконник, выключила светильник и поставила его на книгу. Сквозь приоткрытую дверь пробивался свет, желтым лучом отражаясь на половицах. Очень осторожно, чтобы не побеспокоить кота, Делия улеглась поудобнее. Он теперь умывался и при каждом движении слегка нажимал на ее бок. Это казалось случайным прикосновением, но Делия знала, что он делает это специально.

Если подумать, как странно, что животные живут с людьми в домах! Ведь если бы Делия была где-нибудь на природе и рядом с ней был бы какой-нибудь лесной зверь, она умерла бы от ужаса.

Делия зевнула, закрыла глаза и натянула одеяло на плечи.

Один из рассказов, которые она сегодня прочла, назывался «Дерево, камень и облако». Герой этого рассказа говорил, что люди должны сперва научиться любить какие-нибудь простые вещи, прежде чем завязывать отношения с другим человеком. Он предлагал начать с чего-то менее сложного. С дерева. Или камня. Или облака. Эти три слова крутились в голове у Делии: дерево, камень, облако.

Сначала она была одна, потом познакомилась с кем-то, потом с несколькими людьми, теперь завела животное. Делия гадала, что будет потом. Чем это все закончится.