Летчик Михеев

В ТЕ ДНИ…

После первого успеха Михеев вновь с головой ушел в работу. Он детально ознакомился со всеми машинами, имевшимися на аэродроме, а потом начал летать на них. В нем проснулось желание стать военным летчиком, и он успешно овладел самым трудным для молодого летчика самолетом — истребителем "ныопором".

Для того чтобы быть летчиком-истребителем, надо уметь вести бой в воздухе с самолетом противника, а для этого надо знать фигурные полеты. Летчик-истребитель должен обладать исключительно высокой техникой полета. Все это и привлекало Михеева.

Молодые летчики московской школы при всякой погоде вылетали на тренировку. То замыкая петлю за петлей, то переворачиваясь через крыло, то ввинчиваясь с огромной скоростью в воздух, летали они. Бурно приливала к голове кровь, темнело в глазах, дрожали уставшие мускулы — от систематического недоедания почти все страдали малокровием.

Но не только в этом заключались трудности летной службы того героического времени. Летчикам приходилось летать на устарелых, миллион раз чиненных самолетах, которые они добродушно-презрительно называли "гробами". Обойдет бывало летчик свою машину, посмотрит на нее с недовернем и скажет товарищам:

— Ничего себе гробик… Правда, гудит в полете, что твой орган, и довольно заносчив, но в общем не хуже других…

Однажды в теплый зимний день, закончив полеты, Михеев стоял у ангара, наблюдая за репетицией воздушного боя. В прозрачном мартовском воздухе весело кружились два самолета. Михеев видел, как один из них, окончив бой, удалился в сторону, а летчик другой машины стал тренироваться в приемах высшего пилотажа. Одну за другой начертил он несколько петель и снова, набрав высоту, поставил свой самолет боком, совершая переворот через крыло. В этот момент правое крыло самолета внезапно отделилось, и, как показалось с земли, взмыло куда-то вверх. Самолет понесся вниз. Через несколько секунд до слуха Михеева донесся отзвук тяжелого удара.

Он вскочил в автомобиль и вместе с товарищами домчался к Москве. У поворота к Боткинской больнице они увидели людей, бегущих к месту катастрофы. В двух метрах от каменного больничного корпуса в огромном снежном сугробе торчали обломки самолета, запутавшиеся в толстых электрических проводах. Летчика среди них уже не было.

В приемной больницы Михеева встретил врач. Оказалось, что летчик уже лежал на операционном столе; его оперировал профессор Розанов.

— Ваш товарищ будет жив, — заверил Михеева врач.

— Он упал с полутора тысячи метров и остался жив? — удивился Михеев.

— У него сломана нога и два ребра.

Санитар рассказывал;

— Стою я на крыльце, свертываю "козью ножку". Вдруг как засвистит вверху! Поднял я голову — мне снегом глаза так и залепило. Смотрю кабеля электрические — их всех шестнадцать — порваны. И прямо в кучу снега машина воткнулась. А снег мы этот ночью сгребли — на вчерашнем субботнике с крыши его сбросили, высокая груда. Вот, думаю, парень ловко угадал. Как раз куда нужно… Смотрю и глазам не верю: поднялся из обломков человек, погрозил кому-то вверх кулаком, выругался… А потом упал!

Провода и куча снега спасли летчика, упавшего с огромной высоты на землю. Через неделю, сидя на койке в палате Боткинской больницы, он рассказал Михееву о своем падении:

— Лечу камнем, верчусь. Думаю, сейчас-капут. Но решил не сдаваться без боя. Начал работать рычагами управления, но понял, что тросы порваны. Взглянул направо, смотрю — нет крыла. На всякий случай выключил мотор, чтобы не сгореть при ударе; увидел на альтиметре цифры: пятьсот… четыреста… и в этот миг последовал удар…

Через два месяца Михеев узнал, что уехавший в отпуск "счастливец" заразился по дороге сыпным тифом и умер в железнодорожной больнице.

В тяжелых условиях жили летчики того времени. Окруженная кольцом фронтов страна голодала. Пайки были ничтожны, а работать приводилось по четырнадцать-шестьнадцать часов в сутки: время военное! Особенно трудно приходилось семейным. Они вставали на рассвете, кололи дрова, таскали воду, бегали к вокзалам, чтобы достать пуд картошки или выменять ковригу хлеба для ребят. А потом летали, тренировались сами, учили молодых летчиков. И так каждый день.

Зачастую с московского аэродрома поднимался самолет и уходил в необычайный рейс: летчик летел в деревню за продуктами. Езда по железной дороге требовала много времени, поэтому обходились "своими средствами". Однажды и Михееву пришлось принять участие в таком полете.

?

Иван Климентьевич Поляков давно уже собирался слетать за продуктами. Друг и товарищ Михеева — Игорь Попов, с которым они жили вдвоем в небольшой комнате около аэродрома, предложил полететь в деревню к его. родителям. Его предложение было принято.

При взлете сильный порывистый ветер так подбросил самолет, что Михеев едва усидел на месте, а у Полякова ветер вырвал из рук карту. Полетели без карты.

В пятидесяти километрах от Москвы мотор закапризничал. Нужно было садиться. Выбрали в. лесу подходящую полянку, но ветер не давал подойти к земле, отбрасывая легкий самолет в сторону леса. При третьей попытке сесть шквал чуть не перевернул самолет на высоте двухсот метров от земли, Полякову едва удалось уже перед самой землей вывести машину из смертельного скольжения. Мотор наконец взял. Словно поняв опасность, управляемый опытной рукой Полякова "верблюд" послушно: взмыл к облакам, закрывавшим горизонт. Обрадованные летчики решили продолжать полет. Скоро в "окно" между облаками показалась деревня.

Ветер все усиливался и переходил в бурю. Но, тем не менее, садиться было нужно, и самолет осторожно планировал па небольшую лесную полянку. Поляна росла, мчалась навстречу. Оба чувствовали себя уже на земле, как вдруг раздались треск и звуки, похожие на выстрелы. Это рвались тросы. Потом все смолкло.

Вылезая из-под перевернувшегося самолета, летчики увидели подбегающих деревенских ребятишек.

— Попали!.. — печально суммировал Иван Климентьевич.

— Да, брат, такие самолеты и в мастерских не чинят, — ответил в тон ему Михеев.

Обсудив положение, все же решили самолет чинить: слишком позорно возвращаться в Москву в поезде.

Ночью Михеев отправился на ближайшую железнодорожную станцию и послал своему другу Попову телеграмму c просьбой срочно привезти пару колес.

Михеев вернулся только к утру. Поляков уже был за работой. Он достал досок, гвоздей, кровельного железа, раздобыл пилу. К вечеру следующего дня, когда прибыл Попов, друзья уже успели замелить сломанные части крыльев новыми и перебрали мотор. Но все же отремонтированный столь кустарным способом, видавший виды "верблюд" вызвал возмущение Игоря:

— Это что же, в насмешку, что ли, вы заставили меня тащиться за пятнадцать верст от станции? К чему вам колеса? Неужели вы полетите на этой машине?

Однако с помощью Игоря ремонт был закончен, и на третий день "приёмная комиссия", состоявшая из трех приятелей, испытала самолет в воздухе.

— Ничего, до Москвы долетим, — заключил Иван Климентьевич.

Провожаемые Игорем, оба летчика взяли курс на Москву.

Михеев рассказывал потом, что никогда еще испытывал такого беспокойства. Какие-то тяжелые удары все время потрясали ветхую машину, но он никак не мог определить происхождение этих ударов.

При спуске на аэродром они имели несчастье подрулить прямо к начальнику школы товарищу Левину. Удивленно взглянув на самолет, начальник быстро подошел к ним. Иронически осмотрев заплатанный самолет, он сделал вид, что не замечает коровьей ноги, высовывавшейся из-под сиденья Ивана Климентьевича и рассыпанного на сидении Михеева пшена. Он закусил губу, чтобы не рассмеяться, и сказал:

— Сфотографировать как образец полевого ремонта и… сдать на кладбище.

Вечером приятели варили кашу и ели необычно вкусный борщ, но… без хлеба: две огромные ковриги так и остались на лесной поляне. Оба долго смеялись над своим беспокойством по поводу ударов, потрясавших самолет в воздухе. Оказалось, что по всей длине фюзеляжа во время полета перекатывалась огромная тыква — единственная жертва этого перелета: тыква разбилась.

?

Между тем учеба продолжалась. Весь аэродромный коллектив — летчики, механики и обслуживающий персонал — работал не покладая рук. Смена за сменой уходили из московской школы на фронт молодые советские летчики и, сражаясь с врагом, значительно превосходившим нас техникой, одерживали победу за победой. То одно, то другое имя воспитанников школы мелькало в приказах Реввоенсовета, где говорилось о храбрости й геройстве.

Нередко школе почти в полном составе приходилось выступать на фронт. Возвращаясь, летчики снова принимались за работу, упорно готовя смену погибшим товарищам.

Двадцатилетний друг Михеева — моторист Игорь Попов — мечтал о том, чтобы стать летчиком. Часто он выпрашивался в полет у инструкторов, но из-за очереди летать происходили целые сражения.

Раз в хмурое зимнее/утро Игорь с довольным видом оттеснил других и забрался в новый самолет "Авро", недавно отбитый у белых. Позади него уселся инструктор, который обучал Игоря полётам.

Самолет плавно взлетел и исчез в мерцании тусклого дня. Проводив друга, Михеев занялся очередной работой. Через несколько минут ему сказали, что Игорь и инструктор разбились. На высоте ста метров с мотора сорвался капот (металлический щит), часть его попала в тросы управления и разорвала их. Неуправляемый самолет перешел в штопор и камнем вонзился в землю. Инструктор сломал ногу. Игорю раздробило спинной хребет.

Через два дня Игоря хоронили. На аэродроме выстроились все самолеты. Около каждого из них стояли летчики и мотористы. Вдоль фронта двигался фюзеляж. На нем лежал красный гроб. Позади шли мать и сестра Игоря, оркестр и толпа провожающих.

Когда печальная процессия удалилась с аэродрома и звуки похоронного марша затихли вдали, Михеев взлетел на своем самолете. Он видел внизу поле, дорогу на кладбище, различал лица людей, провожавших тело его друга…

?

Закончилась гражданская война. Задымили фабрики и заводы. Начиналась борьба за восстановление хозяйства, и в ней должен был сыграть огромную роль наш воздушный флот. Организовалось Общество; друзей воздушного флота (ОДВФ), а за ним "Добролёт".

Открылась первая воздушная линия Москва — Нижний, за нею было прорублено первое воздушное окно в Европу — линия Москва — Кенигсберг (Германия). Рождался Красный воздушный флот.

В 1923 году Михеев и Поляков перешли на работу в общество "Добролет": Поляков — летчиком, Михеев — механиком. В восемь часов утра вылетали они обычно из Москвы, в одиннадцать часов дня видели под собой старые стены нижегородского кремля и, промчавшись над широкой лентой Волги, обгоняя пароходы, спускались на казанском аэродроме.

Советские летчики летали уже не на "гробах", сделанных из обломков разбитых самолетов. В их распоряжении были первоклассные машины иностранных марок и свои собственные, советские самолеты, построенные на наших, советских заводах.

Глубокая вера в прекрасное качество родных машин рождала мечту о дальних перелетах. Советским летчикам захотелось сказать громко, так, чтобы слышал весь мир, — сказать гордое слово о том, что их родина, вчера отбившая нападения многочисленных врагов, сегодня владеет своими самолетами, построенными целиком, до последнего винтика, своими руками, из своих материалов.

Этой мечте было суждено сбыться. Скоро правительство решило провести первый большой перелет, в котором наряду с машинами иностранной постройки должны были идти наши, советские машины. Шесть советских самолетов, поднявшись с московского аэродрома, должны были пройти большой путь на восток — через Волгу, через Уральские горы и равнины Сибири, через Байкал, пустыню Гоби в Китай и дальше в Японию.

На одном из самолетов летели Поляков и Михеев.

МОСКВА — КИТАЙ НА САМОЛЕТЕ

В начале июля 1926 года Михеев и Поляков сидели в самолете "Правда" и, словно зачарованные, смотрели вниз, туда, где расстилались воды Байкала.

Подернутая дымкой синева воды у противоположного берега окаймлялась коричневой полосой гор. Горы взбирались ввысь, закрывались до половины темною зеленью лесов, а выше блестели яркими снежными шапками.

Мотор ревел, и гул его отдавался громким эхом в горных ущельях.

Они летели оглушенные и счастливые. Девять дней они просидели в Иркутске в ожидании хорошей погоды, Все время дули ветры или стояли непроглядные туманы. Окружающие Байкал горные хребты были покрыты тучами. Лететь при таких условиях невозможно.

В наши дни — другое дело. Теперь, благодаря накопленному опыту, благодаря росту авиационной; техники и улучшению земной службы полеты над Байкалом совершаются беспрепятственно в любую погоду. Но тогда Михеев и Поляков впервые прокладывали этот воздушный путь.

На десятый день туман, наконец рассеялся, проглянуло голубое нёбо. Они вылетели из Иркутска, через озеро Байкал и Монголию, к пустыне Гоби.

Впереди заблестели серебряные вершины Хамар-Дабана, справа показалась словно вдавленная в горный кряж станция Танхой. Летчики весело переглянулись.

Четко и настороженно вели летчики свою машину. Вот вдали показалась долина и в ней сверкающая на солнце река Селенга. Граница! Дальше Монголия, а за ней — Гоби.

Горы остались позади. Внизу — песчаные холмы, серое однообразие монгольских степей. Проходит час за часом, но пейзаж не меняется. Под самолетом унылая пустыня с едва заметной ниточкой телеграфных проводов. Наконец впереди показалась гора Богда-Ул, у подножья которой раскинулся аэродром. Вот уже виден дым опознавательных костров, видны стоящие на краю поля самолеты летчиков Екатова и Томашевского, прилетевших раньше.

Вскоре прилетели Громов, Найденов и Волковойнов. Все шесть самолетов, вылетевших 10 июня из Москвы в Китай, собрались в столице Монголии.

?

Сдав машины аэродромной команде, летчики на автомобилях направились в город.

Через несколько минут Поляков и Михеев были в единственной в городе гостинице — в маленьком двухэтажном домике.

Советских летчиков встретили приветливо.

Здание монгольского правительства было украшено желто-голубыми национальными и красными советскими флагами. У дверей стоял почетный караул. На стенах висели портреты Ленина, Маркса и Сун Ятсена. Глава монгольского правительства Церен-Доржи приветствовал советских летчиков, а члены правительства рассказали им о возрождении страны, о ее героической борьбе за независимость.

— Старое уступает новому, — говорили они. — Культура начинает проникать в жизнь нашей страны.

Мы освободились от господства помещиков и иностранцев, безжалостно грабивших народ в течение долгих столетий. Мы развиваемся, растем, и в этом помогает наша дружба с. могучим соседом — Союзом советских социалистических республик…

На другой день, с первыми лучами солнца, летчики отправились на аэродром. Их автомобили обогнали колонну монгольских пионеров. Веселые смуглые личики, короткие трусики, красные галстуки, барабаны. Будущие строители новой Монголии звонко прокричали лозунг:

— Да здравствует революционная Монголия!

Перед летчиками лежал самый трудный участок пути: перелет через пустыню Гоби.

?

Сильный ветер подхватил самолет и прижал его к волнистым отрогам горы. В пилотскую рубку повеяло невыносимым жаром.

Быстро уплывали назад телеграфные столбы. Линия ушла куда-то вправо. Теперь под самолетом бежала лишь узенькая тропинка. Но скоро и она исчезла…

Михеев и Поляков управляют самолетом по очереди, чтобы дать друг другу отдохнуть. Постепенно они раздеваются почти догола, но и это не помогает: мокрые рубахи прилипают к телу, в висках стучит. А в термосах — словно нарочно — горячий кофе!

Вот уже сто километров остались позади. "Правда" одиноко идет над пустыней, остальные самолеты летят по другому пути.

Но что это за темное облако там, впереди?

Рука судорожно сжала штурвал: самум, грозный самум!

Поляков берет влево на север, пытается обойти самум.

Но зловещее облако уже занимает почти весь небосклон.

Внизу затихшая пустыня.

Когда-то здесь было море. Но прошли миллионы лет, и пустыня Гоби — бывшее морское дно — раскинулась на тысячи километров, дышит одуряющим зноем.

Впервые над этими местами пели свою песню моторы: советские летчики первые прокладывали воздушный путь через пустыню. Они с тревогой смотрели на горизонт, откуда выплывал высокий, все растущий бурый столб самума. Неожиданно самолет резко провалился вниз, потом мощный поток раскаленного воздуха швырнул его кверху.

Работая в четыре руки, Михеев и Поляков старались выправить рискованные положения металлической птицы, но самум был сильнее мотора. Самолет становился на дыбы, прыгал словно лягушка в раскаленном воздухе.

Так продолжалось четыре часа подряд — до тех пор, пока самум внезапно не прекратился: самолет прорвался сквозь бурю. Летчики облегченно вздохнули. Но теперь новая беда: самум далеко отбросил самолет в сторону от намеченного пути, и они потеряли направление на оазис Уде, где должны были встретиться с остальными летчиками.

Что делать? Выручила счастливая случайность: Михеев заметил внизу караван, шедший из Манчжурии. По направлению его движения летчики догадались, что путь на Уде лежит правее.

Через тридцать минут в лощине между холмов показались колодец и фанза. Тут же виднелись самолеты и караван верблюдов. Это был оазис Уде. Загремели, отлетая от колес самолета, камни, устилавшие лощину, замолк мотор — и вот уже прибывшие ранее летчики тепло приветствуют Михеева и Полякова.

Невеселая это была встреча! Летчики узнали, что самолет Томашевского потерпел аварию и летчик и механик решили там же в пустыне исправить его.

Ночью опять начался шторм. Ветер сорвал с самолетов брезенты. Летчики, всю ночь не смыкая глаз, дежурили у самолетов. К утру шторм стих. Ровно в шесть часов утра самолеты покинули Уде.

Несмотря на зной, лететь было легко. Внизу хороший ориентир — четкая дорога с рядом телеграфных столбов. Изрядно мешает легкая болтанка, но настроение бодрое: Китай уже близко, скоро конец полету.

Жажда становится нестерпимой. В термосах горьковато-соленая вода из колодца-оазиса, а внизу, под самолетом, раскаленные пески. Но скоро пустыня постепенно переходит в степь с серой волнующейся травой.

Еще час — и Монголия осталась позади. Внизу ползут озера с густой зеленью вдоль берегов. Мелькают маленькие поселки, городки. И вот из голубой дали выплывает Миотань, где летчиков ждет первый китайский аэродром. С самолета уже видны люди, стоящие на крышах глиняных фанз.

Земля быстро, движется навстречу. Блестят трубы музыкантов. Солдаты в центре аэродрома. И вдруг резкий треск: "Правда" бессильно ложится на левое крыло…

Летчики выпрыгивают из сиденья и останавливаются перед бессильно накренившейся машиной. Весь аэродром, изрыт глубокими ямами; лишь в центре он гладок и ровен, но… там расположился почетный караул! Размышлять некогда — сверху уже слышится рокот моторов других самолетов, готовых опуститься на этот, с позволения сказать, аэродром. Поляков бесцеремонно попросил почетный караул освободить площадку, а Михеев уже тащил из самолета бидоны с бензином. Скоро посреди поля загорелись костры — предупреждение товарищам.

Осторожно снижаются Громов, Екатов, Найденов и Волковойнов. Все возмущены до глубины души. Разве для этого шесть советских самолетов летели через равнины Союза, горы Урала, тайгу Сибири, грозный Байкал и пустыню Гоби, чтобы по вине организаторов земной службы вывести из строя один из самолетов неподалеку от Пекина?

Но долго возмущаться было некогда — началась церемония официальной' встречи. Командир местной бригады китайской армии и генералы, уполномоченные главнокомандующим Фын Юйсяном, говорили торжественные речи. Гремела музыка. Михеев и Поляков печально стояли около своего искалеченного самолета. Они решили вернуться на автомобиле в Улан-Батор и привезти оттуда запасные части, а затем уже вместе с Томашевским лететь в Пекин.

?

13 июля четыре советских самолета покинули Миотань и полетели в Пекин. Михеев и Поляков остались одни.

Ночь прошла неспокойно: хунхузы напали на китайских солдат,

охранявших аэродром. Были убитые.

Рано утром летчики выехали на автомобиле обратно в далекий Улан-Батор. Здесь летчиков ждало неожиданное распоряжение: "Немедленно выезжайте в Пекин. Томашевский здесь".

Оказалось, что пять самолетов из шести прибыли в Пекин, шестой достиг Китая, — задача выполнена! Решено было продолжить перелет на юг до Шанхая и на восток до столицы Японии Токио. В связи с этим в Пекине нужны были люди.

Итак, в обратный путь! Снова нанят автомобиль, на этот раз рейсовый. Кроме Михеева и Полякова, в нем едут трое китайских купцов.

Опять потянулись утомительные часы пути по пустыне.

Миновав Уде, машина приближалась к китайско-монгольской границе.

На последней остановке предупредили: неподалеку бродят шайки хунхузов. Но летчика торопились и, несмотря на позднее время, все же решили ехать.

Душная ночь покрыла темную землю. Пески дышали раскаленным зноем. Откуда-то доносился вой шакалов.

Ход машины замедлился — начиналась полоса зыбучих песков. Справа и слева высились огромные, камни. Фонари автомобиля бросали на них лучи дрожащего света.

— Вот на днях в этом самом месте… — начал было шофер; по замолчал: впереди показались вооруженные всадники.

— Стой!

Поляков, шофер и Михеев быстро соскочили с автомобиля.

Раз! — раздалось из парабеллума.

Два! — из второго.

Три! — из нагана шофера.

Взметнув косичками, хунхузы нырнули в сторону.

Тишина. Ехать дальше или стоять на месте? Решили ехать. Но как ехать, когда дорога исчезла под заносами песка?

Михеев отправляется на розыски/

Вскоре с той стороны, куда ушел Михеев, раздался выстрел. Это был условный сигнал. Автомобиль тронулся и, увязая в песках, потащился по направлению выстрела. Вот и Михеев. Он стоит на дороге.

Машина полным ходом двинулась вперед. Но песок мстил. Он набился в мотор, мешал его четкой, работе. Угрожающе закипела вода в радиаторе. Дальше ехать нельзя. В это время, в стороне от дороги, показалось низкое глиняное сооружение, обнесенное высоким каменным набором. Шофер, хорошо знакомый с местностью, сообщает:

— Фанза хунхузов!

Положение не из приятных. Но делать нечего — пришлось лезть, что называется, в самое пекло. Лучше встать под защиту ревниво охраняемого на востоке права гостя, чем ждать неожиданного нападения из-за угла.

Долго стучали в ворота. Наконец в полуоткрытую створку выглянул седоусый китаец. Он сделал удивленное лицо, но сейчас же притворно улыбнулся. Ворота открылись. Машина въехала во двор.

Старый китаец пригласил войти в фанзу, откуда доносились громкие голоса. Но летчики благоразумно отказались.

— Жарко в фанзе, — заявили они, — да и потом мы не надолго: подождем, пока придет другой автомобиль, и поедем дальше. А пока дайте нам воды.

Старик покачал головой и отказал: воды сейчас нет, можно достать только утром.

Он вежливо поклонился и ушел.

Томительно тянулось время. Невыносимо мучила жажда. Михеев не выдержал, направился к фанзе и вошел в большую комнату. Хунхузы зло и возбужденно спорили.

— Пить! — обратился Михеев к старику.

Тот подал ему маленькую чашку с горьковатой холодной жидкостью, и Михеев жадно стал глотать крепкий отвар зеленого чая. В это время раздался шум моторов. Старик бросился во двор, за ним выбежал и Михеев.

Какие-то люди бесцеремонно открывали ворота, и скоро два автомобиля въехали во двор. Это оказались датчане-монтеры, осматривавшие телеграфный кабель, проложенный в песках пустыни.

Усталые от переживаний, Михеев и Поляков сейчас же улеглись спать.

?

На другой день, вечером летчики прибыли в Калган. Отсюда только ночь пути до Пекина.

Итак, перелет Москва — Китай, пробный воздушный рейс советских летчиков, закончен! Вот что о нем писали советские газеты:

"Великий перелет закончен. Шесть самолетов, направленных из Москвы для того, чтобы достичь Китая, достигли его. Лишь у самого порога Пекина выбыл из строя один из шести самолетов, пройдя вместе с остальными весь огромный путь и преодолев труднейшую часть его — пустыню Гоби. Когда экспедиция покидала Москву, пускаясь в неизвестный путь, перед многими, вставал вопрос: "Сколько самолетов достигнут цели? Сколько из них останутся па пути по воле неизбежных случайностей, капризов мотора, туманов и бурь?" В советской авиации такой рейс совершается впервые; по количеству самолетов и участников он является первым в своем роде не только в нашей, но и в мировой практике.

Зная, что не только в групповых перелетах, но и в автомобильных пробегах всегда выходит из строя известная часть машин, можно было с полным правом опасаться, что до Китая дойдет: лишь половина участников, как это было хотя, бы в кругосветном перелете американцев. Результаты превзошли ожидания: программа перелета выполнена почти на сто процентов. Ни один из групповых перелетов за границей не может похвалиться такими результатами.

Перелетом Москва — Пекин вышли на мировую арену не только наши летчики, но, что еще важнее, наша авиапромышленность. Мощные моторы "М-5" и самолеты советского производства блестяще прошли весь огромный трудный путь.

Перелет Москва — Пекин всколыхнул все население вдоль пути, пройденного экспедицией, и приковал всеобщее внимание к строительству воздушного флота. Можно сказать, что города вдоль линии полета жили в те дни интересами авиации, думали о полете, волновались, тревожились и радовались вместе с участниками полета. Не было лучшего способа сосредоточить взоры всей страны на воздушном флоте, чем этот перелет.

И друзья, и недруги во всем мире видят воочию рост нашей авиации, нашей промышленности, нашей культуры. Неизгладимыми буквами войдет этот великий перелет па страницы нашей истории и вольет в ряды работников и друзей воздушного флота новую энергию для новых культурных побед советской авиации".

?

В 1929 году Михеев снова летел на Восток. Он должен был доставить в Иркутск самолет для работы на якутской воздушной линии.

Снова летит Михеев по тому пути, что и в 1925 году, при перелете Москва — Пекин. Но какая разница! Сейчас такие рейсы стали уже обычными. Когда-то (ему кажется, с тех пор прошла целая вечность) их провожала на аэродроме толпа парода, гремело несколько оркестров музыки, говорились речи, высказывались пожелания, а в глазах провожающих таилась тревога.

А теперь, когда Михеев улетал из Москвы, ночной аэродром был пуст. Лишь два-три дежурных сотрудника аэропорта провожали Михеева.

Встречали их тогда в Пекине так же торжественно, как и провожали в Москве. Они были победителями, они сделали небывалый перелет.

А теперь?.. Только Михеев сел на аэродром Иркутска, только, успел вылезть из кабины и расправить мускулы, как его окружили друзья:

— Куртки привез?

— А покрышки?

— А запасные части?

И товарищи бесцеремонно заглядывали в пассажирскую кабину.

Самолет разгрузили, и скоро рядом с ним выросла гора груза. Здесь и покрышки, и колеса, и инструменты для самолетов, и теплое обмундирование для летчиков. А самое главное — новый самолет для, полетов на якутской линии.

Весь перелет в четыре тысячи семьсот километров Михеев закончил в двое суток — за тридцать один час летного времени. Это своеобразный рекорд для грузового самолета. В 1925 году участники пекинского перелета покрыли это расстояние в десять суток. Немецкая экспедиция в 1927 году прошла это расстояние в пять суток, знаменитый французский летчик Пеллетье Дуази в 1928 году — в трое суток.

А города, которые Михеев видел при перелете тогда и теперь: Свердловск, Омску Новосибирск. Какая разница! Какое грандиозное строительство в них сейчас! Новые фабрики и заводы, новые здания, новые аэродромы, оборудованные по последнему слову техники…