Летчик Михеев

ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ

Ледовитый океан и Белое море богаты рыбой и зверем. Там водится сельдь, треска, палтус, тюлени, громадные белухи и много другой рыбы и зверя. Но самым важным в этих местах является тюлений промысел. Он начинается обычно в феврале и заканчивается к маю. В это время сотни тысяч гренландских тюленей приплывают с далекого севера в Горло Белого моря. Огромные пространства льда покрываются бесчисленным множеством черных точек.

Вместе с тюленями на остров Моржовец приходят и зверобои. Они живут на острове в землянках или просто под опрокинутыми лодками.

Над морем ложатся туманы, льды крошатся и рыхлеют, но зверобои не обращают на это, внимания. Перебираясь со льдины на льдину, они преследуют морского зверя, вместе с ним уходя в море. Часто, увлеченные охотой, они попадают в опасное положение. Оторвавшаяся от ледяного поля льдина уносит оставшихся на ней людей далеко в океан.

Сколько шансов на спасение у кучки людей на оторвавшейся льдине? Кто может оказать им помощь? Только случайная встреча с судном. Но в это время не ходят пароходы регулярных линий! А льдина тает, разрушается на глазах у обреченных людей.

Взятые с собой запасы продуктов быстро иссякают, и зверобоям остается только выбирать способ смерти: потонуть или умереть с голода.

Десятки, сотни зверобоев гибли каждый год на оторвавшихся льдинах. Так было. Так продолжалось не одну сотню лет. Царскому правительству не было никакого дела до людей, рискующих собственной жизнью, добывая ценное сырье для промышленности.

Так было, но этого нет теперь. Советское правительство посылает на тюленьи промысла ледоколы и самолеты. Советское правительство бережет как зеницу ока людей своей страны. Самолет легко находит в море оторвавшуюся льдину, сбрасывает на грузовом парашюте продукты, по радио сообщает ледоколу. И через несколько часов потерпевшие бедствие зверобои отогреваются в его теплых каютах.

Лучшие капитаны, лучшие летчики страны работают у острова Моржовец в полярных водах. Но их обязанность — не только спасать оплошавших зверобоев. Их обязанности гораздо сложнее: они помогают зверобоям найти наиболее богатые лежбища морского зверя, помогают в разделке убитых тюленей, на месте принимают жир и шкуры, снабжают зверобоев оружием, одеждой, боевыми припасами и продуктами.

Самолет вылетает в воздушную разведку и высматривает местонахождение тюленей. По радио он сообщает о своих наблюдениях ледоколу. Ледокол, руководясь указаниями самолета, привозит зверобоев прямо к залежке. Они вооружены скорострельными винтовками. У каждого с собой до пятисот патронов. Передовые одеты в белые балахоны с белыми капюшонами, чтобы зверь не заметил их на снегу.

Тюлени — умные животные. Они обычно выставляют своих караульщиков — старых самцов. Изредка приподнимаясь на ластах, такой сторож зорко охраняет место залежки. Но одетых в белое охотников он не замечает. Пользуясь этим, охотники убивают "часовых". Только тогда начинают стрелять остальные охотники. Туши убитых тюленей сотнями распластываются на льду.

Когда охота кончена, на лед сходят рабочие. Они потрошат зверя, срезают пласты жира и снимают кожу. К вечеру кожи и жир убираются на ледокол, а мясо остается на льду, — его поедают птицы.

Уже в 1928 году благодаря применению ледоколов и самолетов добыча зверя возросла до трехсот тысяч голов, то есть стала почти в десять раз больше, чем в царской России.

Начиная с 1927 года, четыре года подряд работал Михеев на беломорской зверобойке в районе острова Моржовец. Самолет Михеева находился в распоряжении капитана ледокола "Малыгин".

?

Нелегко летать зимой на севере! Температура 40 — 46 градусов ниже нуля. Снег промерз до каменистого состояния и даже не скрипит под ногами. Но бывалый полярный механик Федор Иванович Грошев не унывает. Заиндевевший, похожий на сказочного деда-мороза, бродит он около пятиведерных котлов, где греется вода. Как хороший повар, заботливо помешивает воду палкой, то и дело сует в котлы градусник. Прерывая на минуту работу, подходит к мотору, заботливо поправляет фанерную заслонку, на две трети закрывающую ячейки радиатора, плотнее укутывает мотор ватными одеялами.

Наконец вода нагрелась. Первое ведро горячей воды, что выливает Грошев в радиатор мотора, он разбавляет пополам с холодной. Иначе — смерть мотору: резкое повышение температуры убьет его ставшие хрупкими на морозе части. Немного погодя он выливает из радиатора остывшую воду и наполняет его горячей, которую сейчас же выпускает обратно.

Мотор становится теплее, детали его приходят постепенно в состояние механического сцепления.

Грошев легко "провертывает" винт, чтобы подвигать ожившие от тепла поршни и размягчить масло. Если и со второй воды винт вращается слабо, то вода наливается третий раз, одновременно с горячим маслом.

После такой подготовки даже в самый сильный мороз пульс мотора начинает биться сильно и четко. Но это только первая победа летчика над зимней стужей.

Перед полетом и летчик и механик внимательно осматривают отепление масляных и всасывающих трубок карбюратора, асбестовую обмотку шнура. Из-за такого, казалось бы, "пустяка" можно сесть где-нибудь в глуши, в безлюдьи, а то и отправиться кормить собой рыб на дно Белого моря.

?

В лучах яркого зимнего солнца ослепительно блестит ровное снежное поле. Самолет легко поднялся и взял курс на север.

Мерно и ровно работает мотор, согретый заботой летающих людей.

На самолете — трое: пилот, механик и радист. В пятидесятиградусный мороз на высоте в тысячу метров они несутся в "страну полунощного солнца".

В пассажирской кабине, заставленной ящиками с запасными частями, сидит радист.

Морозная воздушная струя бьет в пилотскую рубку со скоростью урагана. Она проникает сквозь маску и льнет к самому лицу, сквозь перчатки леденит пальцы.

Постепенно картушка компаса перестала двигаться и наконец застыла неподвижно. Очевидно, жидкость, налитая в компас, успела превратиться в ледяную кашицу. Вот прекратил работу и саф — указатель скорости.

В чем дело?

Михеев вспомнил, что через полтора часа после вылета из Архангельска самолет пересек полосу чистой воды. Он почувствовал тогда относительное тепло испаряющейся влаги. Но именно это и послужило причиной порчи нового прибора: частицы влаги, осевшие на приемник сафа, при вылете из тумана на мороз замерзли и нарушили его работу.

Взглянув на часы, Михеев понял, что сейчас должен показаться далекий остров.

Привстав на сиденье, механик смотрел вперед. В это время раздался стук в иллюминатор из пассажирской кабинки, и радист передал записку. С большим трудом развернув ее, летчик прочел:

"Сейчас принял Моржовец… продолжаю переговоры… они видят нас…"

В этот момент среди черных извилин чистой воды и свинцового блеска льдов механик увидел серую глыбу на горизонте — остров Моржовец.

Подлетая к Моржовцу, летчик быстро нашел белую гладь озера, замерзшего, но волнистого, покрытого полосами.

"Заструги и надувы", подумал он.

Предстояло сесть на аэродроме, покрытом застывшими снеговыми волнами высотою до четверти метра и превратившимися почти в камень.

Трудна и опасна посадка на таком "аэродроме". Но опытный летчик, летающий за полярным кругом уже четвертый год, провел ее с присущим ему искусством.

Цель полета достигнута. Но прилетевшие люди не сразу уходят греться в теплый домик Совторгфлота. Необходимо вылить воду и налить в радиатор пять-шесть килограммов спирта, чтобы оставшиеся капельки воды, замерзнув, не разорвали радиатор.

После этого мотор закрывают теплым чехлом, а самолет прочно привязывают к кольям, вмороженным в лед.

Радист вынул аккумулятор из самолета и, тщательно осмотрев радиоприборы, бережно закрыл их ватными чехлами.

Солнце скрылось за горизонт, и очертания далекого маяка резко вырисовывались в оранжевом пятне заката.

Усталые после тяжелого полета, промерзшие в оглушенные ревом мотора, летчики сразу же легли спать.

?

Пятый день завывает шторм. Сильный норд-ост набрасывается на маленький домик, где живут летчики, завывает в антенне радиостанции, ломает лед у берегов. С океана движутся льды па Колгуев, на Канинскую землю, на Моржовец, и загромождают их берега. В воздухе стоит грозный гуд моря.

Наступает вечер.

В теплом уютном домике Совторгфлота семь человек: летчики Бабушкин и Михеев, механик Грошев, штурман Крюков, радист и двое научных работников.

За маленькими оконцами полыхают огни северного сияния. В ушах звучит "Кармен" из Московского Большого театра. Но достаточно повернуть ручку приемника — и Михеев легко ловит звуки заграничной музыки или человеческую речь из Барселоны, Берлина, Парижа.

Радио — единственное развлечение. Оно скрашивает однообразную жизнь и дает много радости.

Штурман Крюков играет целый вечер на гитаре.

Под аккомпанемент гитары механик Грошев щелкает на счетах и ругается:

— Что за чертовщина! Тринадцать бидонов в Архангельске, три на Кийской базе, двадцать семь здесь..

Где же остальные два?

Так он считает каждый вечер

Выведенный из терпенья Бабушкин хватает счеты и сам начинает щелкать костяшками. Итог получается верный. Грошев смущенно улыбается.

— Плохой ты бухгалтер, Федя, — говорит ему Бабушкин.

Все смеются.

Потом начинается чаепитие.

В этот вечер Михеев читал дневник Томашевского о полетах на зверобойке. Вот что писал он в 1926 году:

…Уже целый месяц, как я за полярным кругом, на острове Моржовец.

Этот остров — двенадцать километров в длину и восемь километров в ширину. Десять — двенадцать мужчин — все его население. В качестве аэродрома мне служит покрытое льдом озеро, а летаю я на сухопутном самолете.

Многих конечно удивит, почему самолет, предназначенный для полетов над океаном, не имеет поплавков, то есть не приспособлен для посадки на воду. Объясняется это просто: сезон зверобойных промыслов совпадает с периодом штормов и с преимущественными северными ветрами, набивающими к береговой полосе Моржовца груды крупноколотого плавающего льда, кромка которого уходит далеко в чистую воду. Озера во время этой полярной весны еще покрыты толстым слоем льда. Добраться по рыхлому льду на берег с чистой водой, где мог бы остановиться самолет, невозможно. Другой базы, более подходящей для самолета, поблизости к району промыслов нет. Вот почему самолет для разведки зверя и хода льдов поставлен на лыжи.

В весенний период море покрыто на две трети, а иногда и больше, плавающими льдами, но редко встречаются льдины, на которые была бы возможна посадка самолета. Льдины почти постоянно находятся в движении. Течением и ветром сжимает и давит льды и ломает их на мелкие куски. Скорость течения прилива и отлива, повторяющихся два раза в сутки, достигает двенадцати километров в час, а при попутных ветрах эта скорость увеличивается еще больше.

Резкие перемены погоды и то обстоятельство, что летать приходится на сухопутной машине, делают наши полеты в Горле Белого моря и зачастую над Ледовитым океаном особо опасными. Нам приходилось иногда садиться на ледяные поля, с которыми нас относило на двадцать и более километров. Иногда мы садились по собственной воле, иногда по воле мотора. Зачастую, поднимаясь с нашего случайного ледяного аэродрома, мы наблюдали сверху, как льдина, на которой мы только что были, крошилась и расходилась в воде.

Сильные туманы и низкая облачность заставляли нас летать буквально в нескольких метрах от воды, что было большим риском для самолета и наших жизней".

В тот момент, когда Михеев перечитывал эти строки, обычная тишина была резко нарушена криками и лаем собак па улице.

Минуту спустя в комнату ворвался радист в оленьем малахае, покрытом мокрым снегом. Он в возбуждении размахивал палкой, которой только что отбивался от собак.

— Ребята!.. S0S с Иоконги! — закричал он.

И прочел радиограмму:

"Семнадцать норвежских зверобойных судов затерты льдами, шторм и течение носят их по Ледовитому океану. Они прибиты к Канин- кой земле. Многие уже сдавлены льдами. Некоторые разбиты. Уцелевшая часть команды одного из погибших судов по льдам добралась до радиостанции Иоконги".

Три дня уже продолжался шторм. Металлические крылья самолета, крепко привязанные к кольям, содрогались от бешеных порывов ледяного ветра.

Команда воздушного судна сидела над морской картой и строила планы спасения норвежских коряков.

В это время норвежский министр торговли обратился к правительству СССР с просьбой о помощи. Наркоминдел отдал по радио приказание Мурманскому порту, а через день радист принес копию телеграммы, посланной из Мурманска на ледокол "Малыгин:

"Желательно обследовать… найти с помощью самолета норвежские суда, терпящие бедствие где-то между Канинской землей и Колгуевом… если это не грозит опасностью для экипажа самолета".

Сразу взялись за дело.

Предстоял исключительный по трудности перелет: сухопутный одномоторный самолет должен был пройти около тысячи километров над океаном.

Механик Грошев сбросил с себя обычную веселость и сосредоточенно осматривал мотор.

На другой день утром внезапно, как это обычно бывает в полярных областях, шторм стих. Погода установилась ясная, морозная.

С большим трудом удалось разогреть мотор и вернуть его к жизни.

Лететь на розыски норвежских моряков вызвался Михеев. Бабушкин внимательно следил за приготовлениями. Но вот все готово. Улетающие прощаются с остающимися на земле товарищами.

Грошев заботливо, оглядывает пилотскую рубку, аэронавигационные приборы и наконец дает знак: все в порядке

Взвыл, взревел мотор, зашлепали лыжи по снегу, и сразу подъем. Выше и выше — над льдами, над морем.

Ветер поддал с левого борта, ударил, поднял крыло, подбросил машину кверху. Выправилась и снова зарылась в густой массе встречных потоков воздуха, задрожала металлическая птица. Остров Моржовец закрылся сизой дымкой и уплыл назад.

В пассажирской кабине — штурман Крюков и ученый Фрейман. Крюков ведет исчисление по морской карте, компасу и часам и передает записочки с курсами летчику. Фрейман с помощью самолетной радиостанции разговаривает с ледоколом "Малыгин".

Через час, закончив очередную разведку, самолет уже над "Малыгиным". Фрейман заканчивает свой радиодоклад о пройденном участке пути, о движении ' льдов, о погоде и наконец сообщает:

— Идем на разведку.

— Каков запас продуктов? — спрашивают с ледокола.

— На неделю.

— Мало! — ошарашивает ледокол. — Надо было взять больше.

И сразу все сидящие в самолете уясняют, какой риск представляет этот полет. Но нужно спасать терпящих бедствие моряков, надо лететь!

Ледокол скрылся позади. Курс — на южное побережье Канинской земли, к устью реки Кии. Там база для самолета.

Внизу покрытое льдом море. То и дело радио сообщает на ледокол:

"Слушай, слушай, слушай!.. Говорит самолет, говорит самолет! Нахожусь в квадрате 273…273…

Направление норд. Под нами чистая вода до горизонта… Сжатый лед… лед на расплавах".

Изредка ледокол важно буркает в ответ:

"Принято… принято… принято".

Скоро и Канинская земля. Самолет с трудом пробивает себе путь в белой полосе пурги. Но вот пурга уходит назад, и внизу неожиданно четко вырисовываются черные массивы камня и полосы снега. Место для посадки самолета здесь только одно — узкая долина реки Кии.

Безлюдная, пустынная страна! Чахлые, стелющиеся по земле полярные березки, несколько домиков да радиостанция на Канином носу — вот и все!

Словно гигантская каменная преграда, поставленная югом в защиту от севера, Канинская земля принимает на себя осенние и зимние могучие водопады, низвергаемые океаном на ее берега.

Мохнатые собаки встретили самолет громким лаем, а ребятишки прыгали и кричали от радости.

Летчики вышли из самолета и направились в избу. Сзади веселой ватагой потянулись дети. Оказалось, что все население Кии состоит сейчас из ребятишек и одной женщины.

— А где мужики? — интересуется Грошев.

— Ушли тюленя промышлять, — отвечает хозяйка. — А молодайка с мальцом в гости пошла.

— Это куда же в гости? — любопытствует штурман, знающий Канинскую землю.

— Далеко, батюшка мой, чуть не на Никулин мыс. К родственникам на именины.

— Ничего себе кусочек — сто восемьдесят километров… В гости! — хохочет штурман.

Стоянка у Кии коротка. Наспех попили чаю, пока Грошев осмотрел мотор и запасся бензином для безостановочного шестичасового полета. И вот уже на высоте тысячи метров самолет летит через Канинскую землю к Колгуеву.

Утомительно-однообразно тянется время. Внизу — белесая зыбь тумана. Сверху и с боков — мрачные свинцовые тучи. В ушах шум и звон от рева мотора. Кажется, будто прошли века с тех пор, как самолет отделился от земли и несется с огромной скоростью в воздухе.

Но вот тучи начинают бледнеть. Они словно раздвигаются, и впереди, в точно положенное по расчету штурмана время, показывается ярко освещенный океан и голубое, давно невиданное таким небо.

Неожиданно настал ясный весенний день.

Через час пути впереди показались снежные горы Колгуева, Они блестели на солнце ослепительно белой полосой. Но и там чистая вода без льдов. Следовательно, норвежские суда находятся где-нибудь западнее. Михеев поворачивает назад.

В это время мотор самовольно сбавил обороты и стал сдавать. Тяга пока была достаточная, скорость с попутным ветром доходила до ста семидесяти километров в час, однако механик и летчик были не на шутку встревожены.

Внизу чистая вода, садиться некуда.

Обороты мотора угрожающе падали, а до берега оставалось еще сорок километров. В пассажирской кабине — никаких подозрений: оба пассажира спокойно работали. Только Михеев и механик Грошев знали об опасности.

Грошев приподнялся на сидении и, обдуваемый ветром, схватился за переключатель магнето, потом хитро подмигнул Михееву и грузно опустился на сиденье. Неисправность была найдена; выхлопная труба мотора тотчас же выбросила сгусток жирного дыма, мотор заревел и стал работать нормально.

Левое магнето снова стало работать. Люди спаслись от гибели.

Скоро показалась кромка льда. Это была Канинская земля. Вся северная часть ее зажата полосою мелко набитого льда в двадцать-тридцать километров шириною. Михеев внимательно рассматривал льды. К окнам прилипли наблюдатель и штурман.

— Вон, внизу! — указал Михеев на несколько черных точек среди ледяного хаоса.

— Норвежские суда! — увидели и из пассажирской кабины.

Ниже и ниже спускается самолет. Вот уже видны мачты парусно-моторных судов. Видны люди на палубах, дым из труб.

Еще ниже… Одна палуба занесена снегом. Очевидно, судно брошено. Вот и второе такое же. Вот третье, забитое льдами. В первый же шторм их окончательно раздавит, если не придет вовремя помощь.

— На палубу высыпали моряки. Они машут руками, удивленно смотрят на самолет.

Еще круг — и самолёт ложится на обратный курс. Поручение выполнено.

Невидимые волны плывут в эфире. Их ловят радиостанции, передают дальше. В Норвегии, в Мурманске, на ледоколе, в Иоконге — всюду уже знают, что местонахождение норвежских судов обнаружено советским самолетом.

В два часа дня, после сильной борьбы со встречным ветром, самолет добрался наконец до Кии. Сразу наступила темнота. Но скоро небо загорелось: заиграло огнями северное сияние.

Летчики сидели в жарко натопленной избе колонистов и пили чай. Выло весело и радостно от сознания, что сложная задача разрешена и терпящие бедствие люди будут спасены. Из далекого порта Варде вышли четыре спасательных судна и, ныряя по ледяным волнам, понеслись в указанном но радио направлении, чтобы спасти моряков.

На другой день утром старший товарищ — Михаил Сергеевич Бабушкин — крепко пожал руку тогда еще молодому Михееву.

Через несколько дней норвежский министр торговли выразил по радио благодарность пилоту.