Летчики и космонавты

В ГОДЫ ПРЕДВОЕННЫЕ

Совет Я. И. Алксниса. — Военно-воздушная академия. — Будни депутата. — Новые советские самолеты. — В. П. Чкалов и М. М. Громов. — Боевой опыт Г. П. Кравченко. — Дискуссия: истребители или бомбардировщики? — Харьковская авиабригада. — Долина Фирюза. — Начало войны.

Очень часто в литературе встречается такое выражение: самолет мчится с ураганной скоростью. Ураган! Вздымая клубы пыли, сметая на своем пути целые рощи вековых деревьев, руша дома, он стремительно проносится по земле, оставляя за собой хаос. Издревле человек привык считать стремительность движения урагана ни с чем не сравнимой. И когда человек обрел крылья, овладел самолетом, он сравнил его скорость с ураганом. Когда я впервые сел в самолет, это сравнение было справедливо.

Бурный рост советской авиации в предвоенные годы многие понятия сделал устаревшими. Так случилось и с термином «ураган». Уже тогда в небе Отчизны стали летать самолеты-истребители И-16 и бомбардировщики СБ со скоростью в два-три раза больше скорости урагана.

В самом деле, скорость урагана, пусть даже самого сильного, составляет всего лишь 150 от силы 200 километров в час. Современный сверхзвуковой самолет теперь летит в пять, десять, пятнадцать раз быстрее. Таков результат бурного авиационно-технического прогресса, такова действительность. Этот прогресс вызвал к жизни новые явления, ввел новые понятия, заставил по-иному смотреть на то, что стало привычным, обжитым.

Именно об авиационно-техническом прогрессе вел с нами разговор начальник Военно-Воздушных Сил Яков Иванович Алкснис во время беседы в его кабинете в один из жарких летних дней 1934 года. Затем он прямо, без обиняков задал вопрос:

— Так что будем делать дальше? Какие планы?

В самом деле, что теперь делать? Родина увенчала нас лаврами героев, по-матерински ласково встретила нас Москва, прошел митинг на Красной площади, состоялся прием в Кремле, незабываемы встреча с руководителями партии и правительства, вручение высоких наград. Все это промелькнуло как в волшебном сне. Затем целая серия торжеств, чествований, наполненных приветствиями, дружескими объятиями, непередаваемым восторгом людей, искренне гордящихся своей Родиной.

Съездили мы в родные края, к землякам. Вернулись в Москву, много беседовали со специалистами-летчиками, штурманами, инженерами о полетах в условиях Дальнего Востока и Арктики, обсуждая планы будущих полетов в районах Крайнего Севера. Родилось много ценных советов, рекомендаций из практического опыта, выстраданного нами на Чукотке. Но все это позади.

— Итак, ваши планы, товарищи? — после минутного молчания напомнил нам Алкснис о цели разговора.

— Арктика зовет, товарищ командарм, — ответил Доронин.

— Летать, — сказал Ляпидевский.

И все мы закивали головами.

— Понятно, товарищи, понятно. — Алкснис встал, неторопливо прошелся по кабинету, остановился…

— Хотите выслушать мой совет?

Алкснис задал вопрос тихо, с теплой задушевной интонацией. Пытливо оглядев нас, прочитав на лицах выражение любопытства и ожидания, он высказал то, о чем мы меньше всего думали, когда вопрос касался нашего будущего:

— Идите на учебу. И не куда-нибудь, а в Военно-воздушную академию. Стране нужны очень хорошие, высокообразованные кадры для нашей авиации. Проблему среднего звена мы решили, школ и училищ у нас достаточно. Теперь надо готовить кадры высшего звена. Нам нужны комбриги и командармы. Пока у нас в ВВС есть только одна академия — имени Жуковского. Вам туда дорога. В этом ваш партийный долг.

Агитировать нас не пришлось. Внутренне мы были готовы к этому, только в глубине души гнездился червячок сомнения: по плечу ли нам эта задача? Совет старшего начальника оказался, как никогда, кстати.

— Вот и договорились, — весело заключил наш разговор командарм.

Алкснис подошел к столу, снял телефонную трубку, и мы стали свидетелями того, как быстро и оперативно решал вопросы начальник Военно-Воздушных Сил СССР.

— Товарищ Тодорский, здравствуйте. — Алкснис назвал себя и начал разговор с начальником Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. — У меня находятся летчики, спасавшие челюскинцев. Они изъявили желание пойти на учебу в академию. Я думаю, надо им помочь в подготовке к экзаменам. Договорились? Сегодня же они будут у вас. Да, почти вся семерка. Всего доброго, товарищ Тодорский.

Щелкнула телефонная трубка. Алкснис весело оглядел нас. По всему было видно, что разговор пришелся ему по душе.

— Не скрою, нам сейчас очень нужны в строю летные кадры. Такие, как вы. На четыре года отпускать вас на учебу — это роскошь, конечно. Но надо глядеть вперед. Будущее куется сегодня. Надеюсь, вы Родине вернете с лихвой все то, что она вам даст за эти годы. Значит, так, товарищи. Экзамен в ноябре. Не допустите срыва. Экзамен мужества вами выдержан, теперь вам предстоит экзамен иного плана. Желаю удачи.

— Спасибо, товарищ командарм.

Было за что благодарить этого изумительного человека — коммуниста. Именем партии верный ее сын командарм Яков Иванович Алкснис указал нам дальнейший путь в службе и в жизни.

Меня как строевого командира многое изумляло в этом человеке. Если во время первых встреч на Дальнем Востоке он покорял людей своей простотой и непринужденностью в обращении с подчиненными, то здесь, в своем рабочем кабинете, он преподал нам урок того, как надо решать сложные вопросы. Оперативно, четко, не откладывая в долгий ящик. Настоящий ленинский стиль.

Начальник Военно-воздушной академии имени Жуковского А. И. Тодорский встретил нас приветливо и вместе с тем сразу дал понять, что в академию мы идем не на праздные встречи и банкеты, не для приятных воспоминаний о совершенном, а для большой работы, учебы. Без скидок, без поблажек. Всерьез!

Лично мне такое условие пришлось по душе. И когда мы всей семьей поехали скорым на Дальний Восток, в свою родную часть, чтобы оформить перевод в академию, то основной поклажей в моих чемоданах были учебники. Дни, проведенные в поезде, использованы сполна: немало было прочитано, законспектировано.

В моем личном деле появилась такая запись:

Замечательна история академии. 26 сентября 1920 года был организован институт Красного Воздушного флота. 9 сентября 1922 года приказом Реввоенсовета республики № 2125 институт получил новое название — Академия Воздушного флота имени Н. Е. Жуковского. В нее было набрано 140 слушателей. Вначале академия имела два отделения — конструкторское и эксплуатационное, позднее образованы воздухоплавательный, общекомандный и ряд других.

Из стен академии вышли десятки видных ученых, Генеральные конструкторы, ведущие инженеры-эксплуатационники, авиационные командиры — цвет советской авиации в прямом смысле этого слова. Учиться в таком учебном заведении — великая честь, и мы не жалели сил для того, чтобы успешно освоить программу.

В нашей трудной учебной работе большую помощь оказывало командование академии, профессорско-преподавательский состав. Это были поистине прекрасные люди, самоотверженные труженики, энтузиасты авиации. Было у кого учиться, кому подражать, в больших и малых вопросах.

Шла партийная конференция коммунистов Ленинградского района столицы. В президиуме конференции я сидел рядом с А. И. Тодорским. Внимательно слушал выступающих — рабочих, служащих, ученых, партийных, советских работников. Я слушал, а мой сосед слушал и делал записи в свой блокнот. В перерыве мы разговорились.

— Не скучаете? — спросил Тодорский.

— Выступления интересные, хотя и не по авиации…

— А почему не записываете?

— Зачем? — ответил недоуменно. — От военных вопросов ораторы далеки, от авиационных еще дальше.

— Зря так думаете, — укоризненно сказал Тодорский. — Нам все нужно знать, все запомнить. На память не надейтесь, подведет, потускнеет. А жизнь следует видеть во всех ее красках. Вот тут с трибуны рассказывал о делах одного цеха рядовой рабочий. Я записал цифры, которые он называл, и характерные выражения. Выступал академик — другой строй речи, иные логические построения, выводы. Все это крайне интересно и, главное, поучительно. Ведь любое собрание, а тем более конференция — это громадная школа политического воспитания.

— Даже для вас?

— Для каждого коммуниста. Если он не хочет отстать от жизни, попасть в обоз.

После перерыва снова на трибуну поднимались ораторы. По примеру Тодорского я стал записывать в блокнот наиболее интересное из услышанного. А вечером разобрался в записях, вновь осмыслил события дня и убедился в мудрости совета старшего товарища. С тех пор взял за правило дружить с дневником, с карманным блокнотом, присматриваться к людям и их поступкам, осмысливать события, фиксировать их и в памяти и на бумаге. Очень полезно.

Да, мудрым человеком был Александр Иванович Тодорский. Еще в 1918 году, проживая в захолустном Весьегонском уезде, он написал книгу «Год с винтовкой и плугом», которую Владимир Ильич Ленин назвал замечательной и советовал извлечь из нее серьезнейшие уроки по самым важным вопросам социалистического строительства.

Мне как слушателю Александр Иванович Тодорский запомнился требовательным и чутким начальником, создавшим в академии строгий воинский порядок, четкий, хорошо спланированный учебный процесс, отзывчивым старшим товарищем. К нему частенько обращались слушатели со своими нуждами и всегда уходили довольными, даже в тех случаях, когда их просьбы не могли быть удовлетворены.

— Откажет — не обидит. Обещает — сделает! — говорили о нем.

Слушатели любили профессоров и преподавателей академии. На первый взгляд кажется, что математика — сухая, тяжелая и скучная наука: формулы, доказательства, выводы. Но наш математик — член-корреспондент Академии наук СССР профессор В. В. Голубев читал лекции так увлекательно и живо, что невозможно было оставаться равнодушным к его предмету. Можно прямо сказать, что в математике он был поэтом.

Секреты штурманского искусства раскрывал перед нами Александр Васильевич Беляков — теоретик и прекрасный практик самолетовождения. На этой кафедре была преподавателем Марина Михайловна Раскова, сумевшая через несколько лет в исторических полетах показать свое выдающееся мастерство штурмана.

Командный факультет возглавлял доцент М. Д. Смирнов, впоследствии ставший начальником Краснознаменной Военно-воздушной академии.

Дни учебы были до отказа заполнены лекциями, самостоятельной работой, выполнением домашних заданий. В довершение к академической нагрузке надо прибавить еще многочисленные приглашения в учреждения, на предприятия, в школы, в воинские части, работу с письмами, которые шли непрерывным потоком. Нас, первых Героев, поздравляли, с нами спешили поделиться радостями и успехами в жизни и труде, посоветоваться по наболевшим вопросам, обращались за помощью в тяжкую минуту жизни, жаловались на несправедливые, а порой и справедливые наказания, на обиды.

Люди писали нам, как в какую-то наивысшую инстанцию. Мы понимали, что это значит, и старались сделать все от нас зависящее, чтобы помочь, устранить допущенную несправедливость.

В моей квартире не только жена, но и сыновья превратились в своеобразных секретарей, помогали разбирать почту. День обычно складывался так. Утром спешил в академию на лекции. Вечером — встреча с рабочими завода, или со школьниками, мечтающими стать летчиками, или с работниками искусств, или с воинами части. Встречи доставляли большую радость и удовольствие: узнавал людей, вникал в жизнь, с ее трудностями и радостями, с ее прошлым, настоящим и будущим, с думами и подчас сердечными людскими тайнами.

Затихали московские улицы, меркли россыпи звезд в темной глади Москвы-реки, когда устало пофыркивающий газик шуршал шинами по Каменному мосту, спускаясь к дому, что высится на набережной, рядом с кинотеатром «Ударник». Здесь мне была предоставлена квартира. Кстати, в ней мы живем уже более 30 лет.

Дома меня ждали письма. Их было много, в среднем ежедневно приходило по 50. Адрес на них был предельно прост: Москва, Герою Советского Союза Каманину Н. П. Потом мне стали писать как члену ВЦИК и депутату Московского городского Совета депутатов трудящихся.

Зимой 1937 года мне выпала честь стать депутатом Верховного Совета Союза ССР первого созыва. В высший орган власти послали меня избиратели Новохоперского избирательного округа Воронежской области.

Прошла незабываемая сессия Верховного Совета, а затем началась будничная работа депутата. В чем она заключается, как ее выполнять, каковы формы и методы деятельности депутата? Это теперь четко очерчены права и обязанности депутатов верховного органа власти. А тогда все эти вопросы для многих из нас являлись неясными. Ясно было одно: мы — слуги народа, его посланники, стоящие на страже прав граждан страны социализма.

Мой рабочий день в те годы начинался рано. Возвращался домой я поздно вечером, и Мария Михайловна встречала меня сообщениями:

— Сегодня получено семьдесят писем. Растет почта. Прибывает работы.

— Это хорошо, Муся. Нужны мы людям, значит.

— А учеба? — с тревогой спрашивала жена.

— Нормально. Сегодня была прекрасная лекция по истории военного искусства. А после обеда предполетная подготовка.

— Завтра полеты? Тогда объявляется отбой. Никаких сверхурочных работ. Даже депутатской почты не дам, — решительно протестовал мой «секретарь».

Принимал компромиссное решение и работал только с письмами, требующими срочных мер.

А утром на Центральном аэродроме комэск В. Г. Рязанов проверял нашу готовность к полетам. Летали на новом скоростном бомбардировщике СБ. На нем можно было выжимать до 400 километров в час — под стать хорошему истребителю. Нам он очень нравился.

Командир эскадрильи Василий Георгиевич Рязанов относился к нам хорошо. Это значит, не делал нам никаких скидок, для него мы были только летчиками, и потому сполна предъявлял требования летных инструкций. Он дал нам провозные на СБ, затем выпустил в самостоятельные полеты.

Василий Георгиевич был старше нас по возрасту и по опыту летной работы. Летать он начал в самом начале двадцатых годов и много лет отдал инструкторской работе. В годы минувшей войны Рязанов стал видным авиационным командиром, генерал-лейтенантом авиации, возглавлял штурмовой авиационный корпус, был удостоен двух Золотых Звезд Героя Советского Союза.

Летали мы не только с Центрального аэродрома. Летом выезжали в лагерь и там, на аэродроме, упорно и настойчиво учились летному делу. Мы понимали, что нам нельзя отставать от новинок в авиации, бурно развивавшейся в те годы.

Новых совершенных самолетов становилось все больше и больше. Страна обретала могучие крылья. За годы второй пятилетки экономика страны сделала мощный бросок вперед. Советский Союз не только прекратил ввоз из-за границы проката, шарикоподшипников, алюминия, но и сам стал экспортировать автомобили, тракторы, шарикоподшипники, генераторы, паровозы, анилокрасители, бензол и многое другое.

Авиапромышленность во вторую пятилетку по сравнению с первой произвела продукции более чем в пять раз. Прекрасные двигатели для самолетов дали конструкторские коллективы, возглавляемые В. Я. Климовым и А. Д. Швецовым. Появились дальние и фронтовые, а также пикирующие бомбардировщики, штурмовики, истребители конструкций А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, В. М. Петлякова, П. О. Сухого, С. А. Лавочкина, А. И. Микояна, А. С. Яковлева, Н. Н. Поликарпова, А. А. Архангельского и других.

Конструкторское бюро Н. Н. Поликарпова создало оригинальную боевую машину для поражения малоразмерных целей — ВИТ-1, воздушный истребитель танков. Это был двухместный пикирующий бомбардировщик, развивавший скорость до 530 километров в час, имевший радиус действия 3 тысячи километров. На борту этого самолета имелось пять пушек и пулеметов и одна тонна бомб.

Немало новых боевых машин появилось в те годы в наших ВВС. И это понятно, ведь мир вползал в новую мировую войну, развязываемую фашистами и милитаристами.

Очаги военных пожаров вспыхивали, в разных пунктах земного шара. Итальянские империалисты залили кровью джунгли Абиссинии. Японские милитаристы прошли с огнем и мечом по Маньчжурии и продолжали кровавую войну в Китае. Фашистские агрессоры Германии и Италии разожгли гражданскую войну в Испании, поддержав мятеж против законного республиканского правительства, против свободолюбивого испанского народа.

Вместо коллективного отпора агрессорам, прожженные политики Запада вели дело так, чтобы натравить армии фашистских государств на Советский Союз. Учитывая реальную угрозу новой войны, наша партия и правительство проявляли неустанную заботу об укреплении оборонной мощи. Стране нужен был могучий военно-воздушный флот, и она его создавала.

В течение 1934—1938 годов советская промышленность вооружила наши Военно-Воздушные Силы совершенно новой авиационной техникой. Нарком обороны К. Е. Ворошилов, выступая на XVIII партсъезде в марте 1939 года, заявил:

Бурно развивались в те годы не только военная авиация, но и гражданский воздушный флот, спортивная авиация. Достаточно сказать, что, обогнав такие страны, как США, Англия, Франция, Советский Союз вышел на первое место в мире по протяженности воздушных линий. В 1937 году воздушные трассы страны составляли почти 100 тысяч километров.

Наши летчики продолжали штурмовать Арктику. В 1936 году М. В. Водопьянов пролетел по маршруту Москва — Архангельск — Земля Франца-Иосифа и обратно. В том же году В. С. Молоков проложил новую трассу в северных широтах, пролетев из Красноярска в Москву через Якутск, Ногаево, Петропавловск-на-Камчатке, Анадырь, бухту Тикси, Архангельск. Величайшим успехом в освоении Арктики явилась эпопея высадки самолетами научной экспедиции И. П. Папанина на Северный полюс.

Немеркнущие страницы славы советской авиации тех лет — целый каскад дальних перелетов. В этой связи хочется назвать Михаила Михайловича Громова. Еще в 1934 году М. М. Громов со штурманом И. Т. Спириным на самолете АНТ-25 без посадки за 75 часов пролетел расстояние 12 411 километров. В сентябре 1934 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Наша семерка первых кавалеров Золотой Звезды от всей души поздравила Михаила Михайловича с этой наградой.

В 1936 году семья Героев Советского Союза пополнилась целым экипажем, возглавляемым Валерием Павловичем Чкаловым. Экипаж В. П. Чкалова перелетел из Москвы на остров Удд в устье Амура, покрыв расстояние в 9374 километра за 56 часов 20 минут. А в июне 1937 года В. П. Чкалов провел свой самолет из Москвы в США на аэродром Ванкувер через Северный полюс.

В тот год стала популярной песня, в которой были такие строки:

Вскоре после смелого броска Чкалова из Москвы в Америку, М. М. Громов пролетел по прямой без посадки свыше 10 тысяч километров, приземлившись в местечке Сан-Джасинто (Калифорния). К этому надо прибавить рекордные полеты Владимира Коккинаки, поднимавшего в стратосферу многотонные грузы, перелеты наших летчиц — Полины Осипенко, Валентины Гризодубовой, Марины Расковой, решительное наступление авиационных спортсменов, завоевавших десятки мировых рекордов. Все это означало триумф советской авиации.

А над миром мрачнели тучи войны. Нашим военным летчикам пришлось скрестить оружие с агрессорами и на Востоке и на Западе. В Китае в боях с японскими милитаристами, защищая от ударов с воздуха китайские города и деревни, советские летчики-добровольцы, верные интернациональному долгу, проявляли истинное мужество и отвагу. Со многими из них мы встречались, обсуждали события, изучали тактику воздушного боя.

Из Китая вернулись авиационные командиры: С. А. Красовский, ставший позднее маршалом авиации; Ф. П. Полынин, выросший впоследствии до генерал-полковника авиации; политработник А. Г. Рытов, в послевоенные годы ставший членом Военного совета ВВС, генерал-полковником авиации, и многие другие.

И среди них непоседливый, «заводной с полоборота», как говорили о нем, полный неукротимой энергии, всегда веселый и жизнерадостный боевой летчик-истребитель Григорий Пантелеевич Кравченко. Невысокого роста, крепко сложенный, с ясным, чуть прищуренным взглядом, он как-то сразу располагал к себе. С ним я встречался неоднократно, и он запомнился мне особенно ярко.

Биография Григория Кравченко предельно проста. Сын крестьянина-бедняка из села Голубовка Перещенинского района Днепропетровской области, окончил школу крестьянской молодежи, стал студентом Московского землеустроительного техникума. По комсомольской путевке в 1931 году был направлен в Качинскую авиашколу. По окончании стал инструктором в школе, затем летчиком, командиром звена в строевом полку.

22 февраля 1939 года Г. П. Кравченко удостоился звания Героя Советского Союза. Это — за боевые подвиги в борьбе с японскими милитаристами в небе Китая. А 29 августа того же года он был удостоен второй Золотой Звезды Героя. Это — за боевые подвиги по защите от японских захватчиков территории дружественной Монголии в районе реки Халхин-Гол. Вместе с Г. П. Кравченко дважды Героями Советского Союза стали комкор Я. В. Смушкевич и майор С. И. Грицевец — первая тройка дважды Героев.

На Халхин-Голе майор Кравченко командовал полком. Прекрасно командовал, умело строил воздушный бой. Только за восемь дней боев над Халхин-Голом летчики полка Кравченко сбили 42 японских истребителя и 33 бомбардировщика.

Прошло уже несколько десятков лет, а Григорий Кравченко и сейчас вспоминается сидящим в кабине боевого истребителя. После жаркого неба Монголии он водил группы истребителей над полями Западной Украины, а затем над Карельским перешейком, командуя особой авиагруппой в боях против белофиннов.

Когда взметнулись первые всполохи войны с немецко-фашистскими захватчиками, генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко сражался с врагом на Брянском, Калининском, Западном, Волховском, Ленинградском фронтах. Командуя авиационными соединениями, он часто сам летал на боевые задания. И погиб генерал Кравченко в феврале 1943 года в кабине боевого истребителя. Вступив в неравный бой над своим аэродромом, свидетелем которому был весь полк, генерал дрался упорно, нанес большой урон противнику и погиб, не дав врагу возможности уничтожить наши самолеты на аэродроме.

Но все это будет потом, спустя почти пять лет. А пока мы видели Григория Кравченко неутомимым, жизнерадостным. Помню, на нашем командном факультете академии шла теоретическая конференция на тему о тактике воздушного боя. Слово взял Кравченко:

— Любой воздушный бой, — говорил он, — складывается из трех компонентов: осмотрительности, маневра и огня. И овладеть ими надо в совершенстве. Главное — нападать, в этом ключ к победе.

— А если враг жмет числом? — бросил кто-то реплику.

— Все равно нападать. Оборона в воздушном бою немыслима, — горячился Кравченко, спеша привести доказательства своей правоты. И доказывал, убеждал.

На другом совещании в штабе ВВС, в 1940 году, говорили о путях строительства Военно-Воздушных Сил. Речь шла, по существу, о выработке нашей авиационной доктрины. Кравченко выступил в роли ревностного сторонника истребителей как основной силы, способной решать главные задачи всей авиации.

— Борьба за господство в воздухе решается в воздушных боях. Да, да, — с жаром говорил Григорий Пантелеевич. — Только там, в воздухе, мы можем уничтожить воздушную мощь врага. И наступательную — в виде бомбардировочной авиации, и оборонительную — истребителей. Опыт Халхин-Гола говорит об этом. 95 процентов потерь враг понес в воздушных боях с истребителями и только пять процентов, запомните эту цифру, только пять процентов своих потерь он имел на аэродромах от наших штурмовых и бомбардировочных ударов. Только истребительная авиация нам нужна.

— А дальние бомбардировщики? Их роль, вы забываете об этом?

— Знаю, что вы хотите сказать, — не сдавал своих позиций Кравченко. — Бомбовые удары по военно-промышленным центрам врага? Немцы сообщают в газетах, что многие заводы они запрятали в землю. Никакая фугаска не возьмет. А сколько стоит звено бомбардировщиков? — Кравченко от обороны перешел к наступлению на своих оппонентов и выложил свои главные «козыри»: — Звено бомбардировщиков по стоимости равно целому полку истребителей. А полк наших истребителей уничтожит по меньшей мере полк вражеских бомбардировщиков. Вот что такое истребители.

Конечно, Григорий Пантелеевич Кравченко в своих взглядах на роль и место различных родов авиации в войне был не во всем прав. Но мне нравилась его горячая любовь к истребительной авиации, его неукротимый характер, напористость и огромное жизнелюбие. Таким он остался в моей памяти.

Вспоминая эти жаркие дискуссии, борьбу мнений, ясно понимаешь, насколько правильной была наша военная доктрина того периода, основанная на марксистско-ленинском учении о войне и армии. Исходя из того, что победа в войне достигается совместными усилиями всех родов войск и видов вооруженных сил, наша доктрина утверждала необходимость развития и создания всех родов войск в разумной, необходимой пропорции.

Тучи новой мировой войны сгущались над миром. Пользуясь попустительством со стороны правительств западных стран, германский фашизм наглел с каждым днем. Вслед за Австрией гитлеровцы расправились с Чехословакией, замахнулись на Польшу. В этой сложной международной обстановке в марте 1939 года состоялся XVIII съезд Коммунистической партии, который принял третий пятилетний план и наметил пути дальнейшего повышения экономической и оборонной мощи страны.

Нарастала угроза военного нападения на Советский Союз. Учитывая это, Центральный Комитет Коммунистической партии и Советское правительство усилили внимание к развитию военной промышленности. В результате за три предвоенных года третьей пятилетки ежегодный прирост всей промышленности составил в среднем 13 процентов, а оборонной — 39 процентов.

Быстрее стала развиваться авиационная промышленность. Комитет Обороны при СНК СССР в сентябре 1939 года принял постановление о строительстве девяти новых самолетостроительных заводов и семи авиамоторных. Кроме того, в 1940 году в авиапромышленность было передано семь заводов из других отраслей народного хозяйства. Все это дало возможность в 1940 году выпустить 8331 боевой самолет. Однако это были в основном самолеты устаревших конструкций.

Конструкторские коллективы в предвоенные годы создали вполне современные по тому времени боевые самолеты. В 1939—1940 годах были построены такие новые машины, как истребители ЯК-1, МИГ-3, ЛАГГ-3, штурмовик ИЛ-2, пикирующий бомбардировщик ПЕ-2 и другие. Эти машины пошли в серийное производство. В первой половине 1941 года их было выпущено уже свыше 2650.

Перевооружение авиационных частей новой техникой и переучивание на нее летно-технического состава шло усиленными темпами, но до начала войны эти мероприятия удалось осуществить лишь частично: из 106 авиаполков, запланированных на перевооружение, только 19 успели получить новую технику и освоить ее. Большинство наших авиационных частей вступило в войну, имея на вооружении устаревшие типы самолетов.

Два последних предвоенных года максимально использовались для подготовки квалифицированных командных кадров. К началу войны в нашей стране было 19 военных академий, 10 военных факультетов при гражданских вузах, 203 военных училища. Подготовка среднего командного состава шла весьма интенсивно и в большом объеме.

В 1939 году я окончил Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Это было большим праздником, венчавшим пятилетний труд.

— Товарищи командиры! Вы окончили учебу в академии, с чем вас и поздравляем, — услышали мы поздравление на выпускном вечере. — Только знайте, что настоящая учеба у вас впереди, на практической работе. Школа жизни — вот самая высшая академия.

В правдивости этих слов пришлось очень скоро убедиться. Мне была вручена копия приказа о назначении на должность командира легкобомбардировочной авиабригады в Харьковский авиагарнизон.

Скажу прямо, очень трудно мне было в бригаде довольно-таки продолжительное время. Потом дело пошло на лад. Помогли коммунисты, партийная организация.

Всю осень и зиму шла напряженная учебная работа в классах и на аэродромах. Летали много. Прав Суворов, утверждая: «Солдат ученье любит, было бы с толком». Наши летчики, техники, механики видели толк в учебе и не жалели времени и сил на подготовку к вылетам и на сами полеты.

Наступила весна. Отжурчали звонкие ручьи, поля и рощи оделись в зеленый наряд. Мы готовились к празднику 1 Мая. Решили отметить в приказе лучших летчиков, штурманов, техников, механиков. Перед праздником съездил в Харьковский обком партии к секретарю Алексею Алексеевичу Епишеву, с которым у нас завязались хорошие, дружеские отношения. Подготовили воздушный парад. Над городом в часы первомайского парада и демонстрации прошли плотным строем колонны наших самолетов.

Праздник удался. А утром 4 мая над гарнизоном взвыла сирена, возвестившая боевую тревогу. Это в бригаду неожиданно нагрянула комиссия — командующий войсками округа, начальник ВВС округа, много офицеров. В общем, большое начальство.

На аэродроме Сокольники, куда я срочно приехал, стояла группа инспектирующих. Они наблюдали за действиями личного состава, часто поглядывая на часы, стрелки которых, как мне казалось, слишком стремительно бежали по циферблату.

— Товарищ командующий! Бригада к вылету готова.

Командующий войсками округа поставил задачу:

— Взлет с практическим бомбометанием!

— Есть!

Один за другим звенья поднялись в воздух, собрались на кругу и ушли в район полигона. Когда все 102 самолета бригады с грузом бомб поднялись в воздух, я доложил об этом командующему войсками.

— На все ушло 55 минут, — взглянув на часы, удовлетворенно произнес командующий. — Это меньше, чем норматив. Отлично. Но подожди радоваться, товарищ полковник. Посмотрим, как отбомбятся, как совершат посадку.

Не подвели летчики бригаду: отбомбились отлично, вернулись на аэродром четким строем, организованно зашли на посадку, сели, зарулили на стоянку.

— Вот теперь вижу: бригада к бою готова. Благодарю.

На разборе этого полета командующий войсками округа и представители штаба не жалели похвал. Всех расхвалили, никого не обидели.

И надо же такому случиться, что в скором времени в бригаде произошло тяжелое происшествие: столкновение двух самолетов в воздухе, погиб воздушный стрелок, остальные спаслись с парашютами. Мы все остро переживали эту трагедию. Но больше всего нам досталось от окружного начальства. Если раньше нас расхваливали, то теперь разносили по всем статьям! И зазнались мы, и самоуспокоились, и неизвестно, кто мы, и непонятно, на кого мы работаем(!)…

А бригада летала хорошо. Создался крепкий командный коллектив, летный состав шел от рубежа к рубежу в овладении полетами. Стали летать на предельный радиус, на разведку, на бомбометание, в простых и сложных метеоусловиях, днем и ночью, в ясную погоду и в облаках. В конце 1940 года я сдал бригаду с сознанием честно выполненного долга, уверенный в том, что в любую минуту бригада готова подняться в воздух и нанести по врагу сокрушительный удар.

…Есть в Средней Азии чудесная, сказочно красивая долина. В этой цветущей долине, утонув в зелени, стоял дом отдыха летчиков авиационной дивизии, которой мне доверили командовать. Вечером 21 июня 1941 года мы приехали в долину, чтобы свалить с плеч усталость от напряженной работы и набраться сил в запас.

Поработать пришлось перед поездкой много. Авиационная дивизия была только что сформирована. Она являлась одним из крупных авиационных соединений, создававшихся перед войной как новая оперативно-тактическая единица. Дивизия включала полки бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей, поэтому называлась смешанной. Мне как командиру пришлось изучать новую для меня материальную часть истребителей, штурмовиков, особенности их боевого применения.

С группой командиров мы сидели на балконе особняка, вдыхали полной грудью воздух цветущей долины, обсуждая события последних дней. Было уже за полночь, когда разошлись по комнатам…

В шесть утра по местному времени меня разбудил посыльный. А еще через пять минут я услышал по телефону из штаба страшное слово:

— Война!

По частям полетели первые военные приказы: рассредоточить полки на полевые аэродромы, замаскировать самолеты, повысить боеготовность. Дыхание войны, уже полыхавшей на наших западных границах, мгновенно пришло и сюда, в цветущую, сказочной красоты долину Фирюза.

САМОЛЕТЫ ПОЛЯ БОЯ

Как создавалась штурмовая авиадивизия. — ИЛ-2 — «летающий танк». — Некоторые вопросы боевого применения ВВС. — Командный состав дивизии. — Несколько слов о начальниках штабов. — Вынужденное ожидание. — Перелет на фронт.

В июле 1942 года мне был вручен документ, на основании которого я немедленно прибыл на фронт:

Наконец-то мне лично дали возможность включиться во фронтовую боевую работу. Наконец-то кончилась пусть крайне необходимая и весьма трудная работа в Средней Азии по подготовке летных кадров для фронта, по укреплению южных границ Родины, по формированию частей.

За первый год войны на территории Среднеазиатского военного округа мы разместили 17 летных школ и училищ, эвакуированных из прифронтовой полосы. На пустынных местах создали военные городки, аэродромы, наладили учебный процесс и начали давать обученных летчиков и техников для фронта.

Мы принимали участие в так называемой иранской операции. Суть ее состояла в следующем. Гитлеровцы намеревались превратить территорию Ирана в плацдарм для вторжения в советское Закавказье с юга, чтобы захватить наши нефтяные районы. В Иране они создали профашистские организации, сосредоточили «пятую колонну». Надо было сорвать эти коварные замыслы врага. 25 августа 1941 года Советский Союз, по предложению английского правительства и в соответствии с советско-иранским договором 1921 года, временно ввел свои войска в Северный Иран. Тогда же в южную часть Ирана вошли английские войска.

В те дни многие экипажи авиационной дивизии перебазировались в Северный Иран. Мы совершили немало полетов через горные перевалы, организуя базирование наших эскадрилий в Иране. Наладили связь, службу снабжения, словом, обжили новые аэродромы. Наши наземные части заняли ключевые позиции в этой стране, похоронив замыслы врага.

Нефтеносные районы страны на юге, таким образом, были надежно прикрыты. Кроме этого СССР получил удобные коммуникации для доставки грузов по ленд-лизу южным путем через Иран. Другими словами, иранская операция имела большое политическое, военное и экономическое значение для нашей страны в период наибольших трудностей первых месяцев войны.

И все-таки то была работа тыловая. Все мы, от рядового летчика до комдива, рвались на фронт.

В Москве было в разгаре лето. В кабинетах Управления ВВС офицеры изнывали от жары. Это — внешне. А внутренне — все были крайне встревожены обстановкой, сложившейся на Дону. Враг занял Воронеж, его танковые клинья своими остриями грозили Сталинграду и Кавказу.

Да, лето сложилось крайне тяжелое. Фашисты писали в листовках, что русским под Москвой помогла зима, что русские летом воевать не умеют и что сыны фюрера возьмут реванш за Москву. Для такого заявления у фашистов имелись свои козыри: в конце мая 1942 года им удалось разбить нашу Изюм-Барвенковскую группировку, изготовившуюся к наступлению и вместо этого попавшую в окружение. В том же месяце гитлеровцы смяли нашу оборону в Крыму и полностью его захватили. Наши армии на Юго-Западном и Южном фронтах отступали. Куда? Где тот рубеж, на котором удастся остановить врага? Вот вопросы, которые волновали каждого из нас в те дни.

Нужны были срочные и энергичные меры для организации отпора врагу. Это понимали все советские воины, от солдата до генерала. Поэтому я не удивился тому, что в приказе о создании штурмовой авиадивизии был дан очень малый срок подготовки ее к боевым действиям, точнее, никакого срока не было: сформировавшись, она сразу должна была вступить в бой.

Что же представляла собой штурмовая авиация, которой не имела ни одна армия капиталистического мира? В нашей армии такая авиация была создана и начала успешные боевые действия против гитлеровцев. Мы смогли создать такую авиацию потому, что у нас появился подходящий для нее по своим летно-тактическим данным самолет ИЛ-2. Расскажу о нем подробно.

После войны историки писали и долго еще будут писать о том, что ИЛ-2 в боях зарекомендовал себя прекрасной боевой машиной. Наши летчики называли его «летающим танком», «золотой машиной». У фашистов же штурмовику ИЛ-2 было дано название «черная смерть». Пусть будет «черная». Фашисты иной недостойны. Это в отношении эпитета. А что касается другого слова — «смерть», то тут, действительно, наш крылатый броненосец врага не щадил. Возможности для этого у него были богатые. Начнем с вооружения.

ИЛ-2 имел две пушки, два пулемета, реактивные снаряды и брал под крылья бомбовую нагрузку до 600 килограммов в разных вариантах. Самолет наносил мощные бомбовые удары, если под крылья ему вешали две бомбы по четверть тонны каждая. О таком варианте бомбового груза вооруженцы записывали: 2ФАБ-250. Сбросив эти бомбы на соответствующий объект, штурмовик атаковал наземные цели реактивными снарядами и пулеметно-пушечным огнем. А если на него нападал воздушный хищник — «мессершмитт», то и в этом случае ИЛ-2 давал отпор врагу: с тыла атаки вражеского истребителя отражал воздушный стрелок, открывая огонь из пулеметов «шкас», если же враг заходил в лоб, то попадал под удар пушек, управляемых летчиком.

Особо надо сказать о броне «летающего танка». Чего греха таить: тяжеловат был ИЛ-2. Но зато имел надежную броневую защиту, о которой летчики-штурмовики отзывались с благодарностью. Надежные стальные листы прикрывали наиболее жизненно важные узлы машины: двигатель, баки с горючим и маслом, систему охлаждения и, самое главное, летчика и воздушного стрелка.

Нередко бывало так: с боевого задания машина возвращалась, как говорят, на честном слове, и все дивились, как же она держалась в воздухе: продырявлен фюзеляж, в клочья изодраны крылья и хвостовое оперение, разбита кабина, а самолет все-таки садился на своем аэродроме. Как смертельно раненного солдата, осматривал его инженер и докладывал, что насчитал около 500 пробоин — осколочных и пулевых. Сразу представлялась такая картина: били с земли по штурмовику «эрликоны», поливали его огнем вражеские истребители, а он, клюя носом, упрямо выравнивался и, обработав цель, возвращался домой, взлохмаченный, изодранный, дымящийся, но все-таки живой. Выручала броня.

Сердце самолета — двигатель. На штурмовике он был безотказным. Конструкторское бюро, которое возглавлял А. А. Микулин, создав серию прекрасных двигателей в предвоенный период, считало шедевром своего творчества авиационный двигатель АМ-38 мощностью 1600 лошадиных сил. Помимо высокой надежности и экономичности, он позволял самолету ИЛ-2 развивать скорость до 450 километров в час. В то время на таких скоростях летали только истребители.

Надежно бронированный, имеющий мощное бомбовое и стрелково-пушечное вооружение, скоростной, маневренный, живучий, «двужильный», — таким был ИЛ-2. Этот самолет создало конструкторское бюро, возглавляемое ветераном отечественного самолетостроения, талантливым советским конструктором, человеком выдающихся организаторских способностей и глубокой инженерной мысли — Сергеем Владимировичем Ильюшиным.

Такого самолета поля боя не имела фашистская авиация, не было такого класса машины и у наших союзников.

Авиаконструкторы гитлеровской Германии в период войны неоднократно пытались создать самолет, подобный нашему ИЛ-2. В конце 1942 года немецко-фашистское командование в качестве образца для самолета-штурмовика взяло двухмоторный «Хеншель-129В». Вот его некоторые характеристики: скорость у земли — 343 километра в час, дальность полета — 700 километров, бомбовая нагрузка — 100—300 килограммов. «Хеншель» уступал нашему ИЛ-2 и в живучести, маневренности, огневой мощи и во всех скоростных характеристиках. Гитлеровцы скоро поняли: «хеншель» как самолет поля боя не годится — и решили использовать в качестве штурмовика истребитель ФВ-190. Они поставили на этот самолет дополнительную броню, он стал тяжелым, ухудшилась его маневренность. Таким образом, и эта затея не удалась.

Появление у нас самолета ИЛ-2 не является счастливой случайностью. История его создания, как и история создания штурмовой авиации вообще, берет свое начало в годы гражданской войны. По этому вопросу есть исторические исследования. Укажу лишь на следующее.

Во время гражданской войны вражеская конница наносила огромный ущерб нашим войскам. Нельзя ли против нее применить авиацию? Эту мысль высказал В. И. Ленин в известной записке Э. М. Склянскому:

Ленинская идея использования самолетов на поле боя была воплощена в боевую практику. Именно в годы гражданской войны советские летчики положили начало штурмовым действиям авиации. Известно, что во время налетов на белогвардейскую конницу Мамонтова и Шкуро советские летчики широко, применяли бомбометание и пулеметный обстрел вражеских войск с бреющего полета.

Имели и мы, предвоенное поколение летчиков, опыт учебно-боевой работы штурмовой авиации, хотя специального самолета-штурмовика и специальной штурмовой авиации тогда не было. На легких бомбардировщиках типа Р-5 и на истребителях «Чайка» звенья и эскадрильи овладевали способами штурмовых ударов по наземным целям с бреющего полета и с пологого пикирования.

В боевой практике такие задачи выполнялись в период боев с японскими милитаристами на озере Хасан, на реке Халхин-Гол и на других театрах военных действий.

Создание самолета-штурмовика ИЛ-2, по существу, явилось началом нового рода авиации — штурмовой. И это совершилось в ходе войны, было рождено боевой практикой.

Высокие качества ИЛ-2 как штурмовик показал в первых же вылетах даже в своем первоначальном варианте, когда он имел только одну кабину для летчика. В боях под Москвой наши летчики на ИЛ-2 успешно наносили штурмовые удары по вражеским танковым и мотомеханизированным колоннам.

Только за три месяца боев под Москвой летчики-штурмовики на ИЛ-2 одного из соединений уничтожили 608 танков врага. Мощное пушечное, бомбовое и реактивное вооружение самолета в борьбе с танками дало отличный результат, и в докладе 6 ноября 1941 года И. В. Сталин назвал этот самолет противотанковым, а в одной из телеграмм рабочим и инженерно-техническим работникам авиазаводов, строивших для фронта самолеты ИЛ-2, он писал, что «самолеты ИЛ-2 нужны Красной Армии как хлеб, как воздух».

Так закладывались основы для создания мощной советской штурмовой авиации с ее специальным самолетом и способами ее применения. Чтобы глубже понять значение этого факта, надо хотя бы кратко остановиться на роли и месте Военно-Воздушных Сил в войне по существовавшим у нас в то время взглядам.

Как известно, в начале тридцатых годов советские военные теоретики разработали теорию глубокой наступательной операции, нашедшую свое отражение в полевых уставах и наставлениях родов войск. Суть этой теории заключалась в применении крупных сил подвижных войск (особенно танков), артиллерии и авиации на важнейших направлениях в сочетании со сковывающими или даже оборонительными действиями на других второстепенных направлениях. Авиации при этом отводилась важная роль. Она должна была решать следующие задачи: вести борьбу за господство в воздухе, прикрывать сухопутные войска и объекты тыла от ударов с воздуха, непосредственно содействовать войскам в наступлении и обороне, обеспечивать высадку и боевые действия воздушных десантов, вести воздушную разведку. Решение этих задач организационно обеспечивалось мощной фронтовой авиацией.

Теория оперативного искусства ВВС разрабатывалась с учетом технической оснащенности войск и требований практики, с учетом опыта оперативной подготовки, маневров и учений, а также боевых действий авиации в районе озера Хасан (1938 год), на реке Халхин-Гол (1939 год), в гражданской войне в Испании (1936—1939 годы), в советско-финской войне (1939—1940 годы). В довоенное время оперативное искусство непрерывно развивалось и к началу Великой Отечественной войны достигло высокого уровня. Утвердилась стройная система взглядов на роль и значение ВВС в будущей войне, были разработаны уставы и другие руководящие документы, в которых определялись важнейшие положения по применению авиации в операциях и войне в целом.

Серьезный экзамен теория оперативного применения авиации выдержала в Великую Отечественную войну. Несмотря на тяжелые условия первого периода войны, советская авиация сохранила боеспособность, а затем, по мере поступления на фронт новой техники, непрерывно наращивала удары.

Врагу удалось нанести нам очень сильный удар. Достаточно сказать, что за первый день войны наша авиация потеряла около 1200 самолетов, в том числе на аэродромах было уничтожено 800 самолетов.

Однако расчет гитлеровского командования — внезапным массированным ударом разделаться с советской авиацией, чтобы расчистить путь своим танковым и механизированным соединениям и молниеносно закончить войну, — потерпел крах. Этому в значительной мере способствовали и такие факторы, как количественный и качественный рост советских ВВС в ходе боевых действий, дальнейшее развитие их военного искусства, приобретение боевого опыта личным составом. В 1942 году наша авиационная промышленность дала фронту 25 400 самолетов, превзойдя по производству этого вида вооружения промышленность фашистской Германии. В том же году резко, почти в шесть раз по сравнению с 1941 годом, возросло производство штурмовиков.

С учетом боевого опыта изменялась организационная структура ВВС. Весной 1942 года началось формирование воздушных армий фронтов и однородных авиационных дивизий. Были созданы также авиационные корпуса резерва Верховного главнокомандования, которые применялись для усиления воздушных армий в важнейших операциях.

Новое всегда рождается в поисках, экспериментах. Не было раньше штурмовых дивизий, и никто нам не мог предложить свой проверенный боем опыт тактического использования и боевого применения штурмовых частей и соединений. Нам предстояло идти нехожеными путями, воюя, учиться, вырабатывать и тактические приемы, и способы боевых действий штурмовиков, решать вопросы организации и управления соединением самим в процессе боев.

Обо всем этом мне пришлось думать по дороге из Москвы в город, где предстояло сформировать штаб дивизии. Полуразбитая «эмка» отчаянно скрипела на ходу, а ее скаты в дороге пришлось не раз латать, что доставляло немалые хлопоты шоферу и безжалостно съедало драгоценное время. В раздумьях о предстоящей работе, с остановками для походного ремонта нашей «эмки» мы добрались до аэродрома.

И рванулось с этого момента время вперед. Один за другим прибывали офицеры штаба дивизии.

На должность комиссара дивизии прибыл полковой комиссар Константин Гаврилович Присяжнюк. Я знал его раньше как комиссара Одесской школы летчиков. Вдумчивый политработник, спокойный, внимательный к людям. В первый же день он провел политинформацию, добыл свежую сводку Совинформбюро, вывесил ее у штаба. Потом всерьез, по-партийному потолковал с командиром батальона аэродромного обеспечения (БАО) о неурядицах в размещении и обеспечении личного состава. Вечером собрал коммунистов на организационное собрание партийной организации штаба, словом, комиссар сразу проявил себя как человек дела.

Начальником штаба дивизии стал мой однополчанин — дальневосточник Леонид Алексеевич Чижиков. Вот уж не думал, не гадал, что наши дороги вновь сойдутся! Да и он, обычно строгий, несколько даже суховатый на вид, когда встретились, расцвел улыбкой. Как офицер штаба Леонид Алексеевич работал четко, аккуратно, любое дело всегда доводил до конца.

Уместно заметить, что отлично работающий штаб — первейшее условие успеха в боевой деятельности. Это и четкий план боевых вылетов, и непрерывное управление авиацией в бою, и грамотные разборы полетов, и образцовый внутренний порядок в течение суток в дивизии и полках. И, вспоминая прошлое, могу искренне сказать, что все начальники штабов, с которыми мне довелось вместе работать, заслуживают самой высокой оценки.

В феврале 1943 года мы проводили подполковника Чижикова с почетом на должность командира дивизии, а на его место прибыл и долгое время работал полковник Федор Семенович Гудков. После войны он стал генерал-лейтенантом авиации, начальником Управления кадров ВВС.

В довоенный период, когда я командовал авиабригадой, начальником штаба бригады работал подполковник Г. И. Яроцкий — культурный, вполне сформировавшийся штабной офицер. В войну почти целых два года мы опять были вместе — я командиром корпуса, он — начальником штаба, и должен сказать, что в наших взаимоотношениях никогда не было недоразумений.

Начальники штабов офицеры Л. А. Чижиков, Г. И. Яроцкий, В. Ф. Бенюк, Ф. С. Гудков, с которыми мне довелось переносить тяготы войны, радоваться успехам, переживать ошибки — словом, все делить пополам, были настоящими боевыми товарищами, образцами трудолюбия.

Но возвратимся к началу формирования дивизии. Незаметно пронеслись организационные дни. Штаб с прибытием Леонида Алексеевича Чижикова работал, полки — в боевой готовности. Так и доложил вечером 25 июля командиру корпуса. А на другой день неожиданно получил новый приказ: полки передать другим соединениям, а штабу дивизии ждать подхода новых частей.

Было очень обидно: ведь дивизия уже через несколько дней могла вступить в бой, а тут кто-то выдумал реорганизацию.

Потянулись дни вынужденного ожидания. Вся техника шла под Сталинград и на Кавказ. Это было правильно, и наша дивизия очень пригодилась бы: именно там находился центр боевых действий. Так тогда нам казалось.

Дни вынужденного ожидания мы максимально использовали для учебы офицеров штаба. Занимались по 12 часов в сутки: изучали тактику, материальную часть ИЛ-2, проводили стрельбы, делали выходы в поле. Установили такой порядок: подъем в 5.00, начало занятий в 6.00, отбой в 22.00. Офицеры заметно подтянулись внешне, занятия проходили хорошо. Я летал на ПО-2, тренировал летчиков штабного звена связи днем и ночью.

Мне довелось принять участие в двух крупных учениях и присутствовать на ряде совещаний в Москве. 12 и 13 сентября 1942 года на совещании командиров дивизий и корпусов речь шла о включении в состав штурмовых дивизий истребительных полков из резерва Главного командования.

Только в сентябре наша дивизия была укомплектована. В нее вошли: 800, 820, 667-й штурмовые авиационные полки и 427-й истребительный. Срок готовности штурмовых полков был определен 20 сентября, а истребительного — 10 октября.

Мне стало известно, что личный состав полков получал новые самолеты. Затем полки должны были прилететь под Москву, в состав дивизии. Надо было срочно готовиться к размещению их на аэродромах Подмосковья, но на каких?

Я облетал все подмосковные аэродромы. Свободных не было. Перебазировал управление дивизии и сразу же начал борьбу за аэродромы. Кое-где авиаторы жили вольготно, но тесниться не хотели.

Полетел к командиру корпуса генералу В. Г. Рязанову и от него получил довольно странную рекомендацию:

— Размещайтесь, где хотите, и сами договаривайтесь с начальством.

— А если будут возражать?

— Действуйте самостоятельно.

Пришлось произнести уставное «есть!» и добиваться более сносных условий для базирования полков. Вскоре получил долгожданную телеграмму от начальника штаба корпуса полковника П. И. Брайко (после войны генерал-полковника авиации) о том, что полки вылетели.

Первым прилетел 800-й штурмовой авиаполк. Командиром полка был майор А. И. Митрофанов, комиссаром — старший политрук П. В. Поляков, начальником штаба — майор Е. С. Иванов. Полк имел свою историю: сформирован он был за год до войны под Киевом, с первого дня участвовал в боях, сначала на самолетах СУ-2, а в мае 1942 года получил ИЛ-2. Воевал летом на Юго-Западном фронте. За два месяца боев нанес врагу большой урон, но и сам потерял все самолеты и много летчиков, был выведен на переформирование.

— Сколько летчиков кадровых, с боевым опытом? — задал я вопрос майору Митрофанову.

— Немного, но есть.

— Сколько?

— Больше десятка. Орденоносцев тринадцать человек.

— Кто конкретно?

— Весь руководящий состав полка, командиры эскадрилий, их заместители, командиры звеньев.

— Остальные — рядовые летчики, молодежь? Фронта не знают?

— Точно так, товарищ полковник. Сержанты.

Сержанты. Летчики, командиры экипажей, в звании сержанта. Да, был такой приказ наркома С. К. Тимошенко перед войной: из летных училищ выпускать летчиков в звании сержантов, в частях держать их на казарменном положении до присвоения офицерских званий. Приказы не обсуждают. Это закон. Для нас, военных, это святой закон. Но этот приказ? Надо ли говорить, какое недовольство у выпускников училищ вызывал он и как трудно было работать с молодежью, ущемленной морально и материально. А во время войны сержанты летчики, командиры экипажей, воевали месяцами, так и не удостоившись лейтенантских погонов. Воевали, да еще как!

Вот такое пополнение и поступило в полки. Общий уровень выучки у молодежи, а она составляла большинство во всех полках, был невысоким. Но перелет прошел в общем удовлетворительно: на посадке повредили лишь два самолета. Могло быть и больше, ведь на ИЛ-2 многие летчики сделали всего лишь по одному-два вылета.

Вскоре прилетел еще один полк. Его история такова. В конце ноября 1941 года Таганрогская авиашкола сформировала и послала на Волховский фронт авиаполк, который вел боевую работу на самолетах Р-5. Полк наносил бомбовые удары днем и ночью. Воевал до последнего самолета. В конце лета 1942 года его отправили на переформирование.

Программу переучивания на новый самолет полк выполнил удовлетворительно. Под номером 667-го штурмового он и прилетел к нам в состав дивизии. Командиром полка был майор Г. П. Шутеев, комиссаром — батальонный комиссар Т. П. Оничек, начальником штаба — капитан И. П. Евдокименков. 14 летчиков в полку, в том числе майор Шутеев, были опытными воздушными бойцами, кавалерами ордена Красного Знамени. Хороший, крепкий костяк.

Немного позднее своих собратьев прибыл в дивизию 820-й штурмовой авиаполк. Он также не имел предвоенной истории, сформирован был в октябре 1941 года. Полк успел неплохо повоевать на Юго-Западном фронте. Орденоносцев насчитывалось 12, коммунистов — 54, комсомольцев — 106. Командовал полком майор И. Н. Афанасьев, комиссаром был майор Мельников — трижды орденоносец. Штаб возглавлял майор Д. С. Уртаев.

Для сопровождения штурмовиков в состав дивизии включался полк истребителей. Он был необходим для тесного взаимодействия и более быстрого решения боевых задач во фронтовых условиях. 427-й полк истребителей ЯК-1 прибыл в дивизию 10 октября, то есть в намеченный срок. Командиром полка был майор А. Д. Якименко, военкомом — батальонный комиссар М. Т. Вергун, начальником штаба — майор Б. И. Рубцов. Боевое крещение полк получил осенью 1941 года под Тихвином, он очищал от врага небо над Ладожским и Онежским озерами, а летом 1942 года геройски сражался с гитлеровцами в районе Изюма и Купянска. К нам он прилетел вполне боеспособным.

Для меня в этой обстановке главным было уставное требование: командир дивизии обязан знать технику, ее боевые возможности, тактико-технические данные, личный состав. Знакомство с людьми, изучение самолетов ИЛ-2 и ЯК-1 начисто забирало все время рабочего дня и большую часть ночи.

А тут подоспела новая задача — учение. Высшее командование решило проверить боевую подготовку дивизии и заодно тактику штурмовой авиации. Тема учения — «Массированные и непрерывные удары авиации на поле боя». Участвовала вся дивизия. Судьи были весьма строгие — К. Е. Ворошилов, Г. К. Жуков, А. А. Новиков, А. В. Ворожейкин, А. И. Шахурин, Н. Н. Воронов, М. М. Громов и другие.

Для полков это учение явилось проверкой боеспособности и боеготовности, мастерства личного состава; для штаба дивизии и для меня лично — экзаменом и хорошей тренировкой. Группы штурмовиков в заданные интервалы по нашим командам точно выходили на полигон, обрабатывали цели и исчезали из поля зрения. Штурмовики работали успешно. К. Е. Ворошилов и Г. К. Жуков дали им хорошую оценку. Экзамен был выдержан.

Стояла глубокая осень 1942 года. Под Сталинградом в те дни было самое тяжелое положение. И казалось, вся страна была готова ринуться на помощь защитникам города на Волге! Когда стало известно, что дивизия скоро вылетит на фронт, никто не сомневался в маршруте — Сталинград. Ко всеобщему удивлению, в приказе был назван другой пункт — Андреаполь.

Пришлось объяснять личному составу кое-какие прописные истины о законах войны и стратегических планах на ее этапах. Конкретно для нас это означало, что драться на любом фронте — помогать сталинградцам, оттягивать на себя вражеские резервы. Главное — воевать активно, непрерывно атаковать врага.

16 октября мы перелетели через Калинин в район Андреаполя и вошли в состав войск Калининского фронта. Все 120 самолетов дивизии прилетели в заданные пункты без аварий и поломок.

Нашей дивизии поставили задачу вести боевую работу по заданиям командующего 41-й армии. Я сразу же вылетел на командный пункт армии.

Командующий армией генерал-майор Г. Ф. Тарасов встретил нас радостно и сразу же объяснил положение дел: перед 41-й армией противник все лето имел лишь одну 187-ю дивизию, которую растянул в обороне на 40—50 километров. Глубина вражеской обороны была 3—4 километра. Последние данные разведки: враг подтянул части 6-го армейского корпуса в район Духовщины.

41-я армия имела завидное численное превосходство: 1 к 3 в людях; 1 к 6 в артиллерии; 1 к 5 в танках. На всем фронте от города Белого до Великих Лук было сосредоточено более 1000 самолетов, из них более 500 истребителей. В этом — наша сила. Слабое место — тылы наземных войск и авиации: мало горючего, в обрез боеприпасов, туговато с продовольствием. Осенняя слякоть еще более ухудшила дороги этого трудного театра военных действий. Район носил название лесисто-болотистого. Говорили, что надо ждать заморозков и тогда наладится подвоз грузов…

Ждать? Для большого наступления, может, и надо выжидать, а нам, крылатым воинам, ждать нечего. Получил в штабе армии объекты для работы в тылу врага и со своим штабом начал готовить боевые вылеты. Мы ждать не могли.

КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ

Первый боевой вылет. — Победы и потери. — «Ильюшины» громят танки врага. — Первые орденоносцы. — Под Великими Луками помогали Сталинграду. — Мастерство и мужество Бориса Лопатина. — Против шаблона, за творчество в тактике. — Герои боев: Георгий Красота, Михаил Одинцов, Талгат Бегельдинов.

Если посмотреть на карту того времени, то нетрудно определить, насколько удобным для нас был район Андреаполя. Линия фронта с севера от Великих Лук опускалась полукружьем к Смоленску, перерезая железную дорогу Великие Луки — Ржев, огибала полукольцом Ржев и вновь шла на юг, к Вязьме. Мы могли доставать своими штурмовиками до вражеских укреплений и тыловых баз в Великих Луках, в Смоленске, во Ржеве.

Первую задачу дивизии дали такую: нанести удары по врагу на железнодорожных станциях на участках Смоленск — Вязьма, Ржев — Великие Луки. Разведка донесла, что на станциях Дурово, Никитинка, Мостовая, Оленино, Чертолино стояли вражеские эшелоны с войсками и техникой. Объекты для удара подходящие.

Первый боевой вылет. Каждый летчик, офицер штаба, каждый моторист, оружейник, со временем привык к ритму боевой работы, когда вылеты стали обыденным явлением, но первый остался навсегда в памяти.

Вместе с начальником штаба мы поставили боевую задачу экипажам. Пусть простят командиры полков, что в этом мы подменили их. Впрочем, и они выбрали время для уточнения боевой задачи и проверки готовности.

В полках провели митинги. В этом инициатором был комиссар дивизии Константин Гаврилович Присяжнюк. Комсомольцы-оружейники на бомбах сделали надписи:

29 октября 1942 года задолго до рассвета я выехал на наблюдательный пункт, который находился в километре от передовой. Позвонил командующему армией и доложил о готовности к работе. Получив «добро», передал в полки команду на вылет.

Над линией фронта в морозном воздухе царила тишина. Но вот послышался гул летящих штурмовиков. Они появились из-за леса и шли точно над моим наблюдательным пунктом.

Первой шла пятерка самолетов 800-го полка. Ее вел старший политрук Фесенко. Связался с ним по радио. Его группа шла бомбить вражеские эшелоны на железнодорожных станциях Никитинка и Дурово.

С оглушительным грохотом проносились над нами штурмовики. Высоко в голубом небе выписывали «ножницы» истребители прикрытия — четыре ЯК-1, которые вел лейтенант Леонов.

Первая группа штурмовиков имела трудное задание: она должна пролететь десятки километров над землей, занятой противником, и нанести удар по очень важной для врага железнодорожной магистрали Смоленск — Вязьма. Было известно, что станция Дурово сильно прикрывалась зенитными батареями и истребителями. Ведущий группы старший политрук Фесенко знал об этом. Вслед за первой прошли другие группы, более мощные: 11 машин 667-го ШАП и 8 — 820-го ШАП. Их вели капитан Г. У. Чернецов и старший лейтенант Забненков. Четверка ЯКов прикрывала штурмовиков. Истребителей вел старший лейтенант Зотов.

Дрожала земля от выстрелов вражеских «эрликонов», там, за передним краем, надрывно трещали крупнокалиберные пулеметы. Враг своим зенитным огнем хотел сбить с курса наших штурмовиков.

— Товарищ полковник, кажется, «мессеры», — взволнованно доложил мне наблюдатель, не отрывая глаз от стереотрубы.

— Вижу «мессеров», несколько групп, эшелонированы по высоте, — немедленно передал я по радио предупреждение о грозящей опасности ведущим наших истребителей прикрытия.

Сколько их, «мессеров»? Насчитал около десятка. Шли они тремя группами, эшелонируясь по высоте. Внизу — четверка. Эти, конечно, будут атаковать наших штурмовиков. А выше — пара и четверка. Это резерв. Правильный был боевой порядок у врага: в три яруса!

Передал команду: ЯКам атаковать нижнюю группу «мессеров».

Раздалась серия глухих взрывов за передовой. Над перелеском вдруг возникло облако черного дыма: так коптить может только тяжелое горючее для танков. Это штурмовики угодили в склад с горючим.

Прошли минуты, полные тревоги. Наконец показались штурмовики. Они шли в стороне от нас, возвращались на свои аэродромы, и сосчитать их не удалось.

Все ли, родные, вернулись? Увидел одного отставшего ИЛа. За его хвостом тянулась серая дымная полоса. Пара ЯКов выписывала над ним ножницы, не давая врагу возможности добить раненого товарища. Молодцы!

И вот вечером мне на стол легла первая сводка о первом боевом вылете. Итоги были такие: в день боевого крещения дивизии, 29 октября 1942 года, атаковано 11 железнодорожных эшелонов врага, на которые сброшено 7 тонн бомб. Эшелоны обстреляны пулеметно-пушечным огнем 22 наших штурмовиков. Хорошее начало!

В первой боевой сводке были также слова скорби: смертью храбрых погибли в схватке с истребителями врага летчик-штурмовик сержант Семенов, командир звена истребителей лейтенант Леонов. Вечная память вам, верные сыны Отчизны!

Около полуночи ко мне пришел комиссар Константин Гаврилович Присяжнюк, положил на стол два письма родным погибших воинов. Сказал глухо, покашливая:

— Подпиши, командир. Привыкай и к этой тяжкой доле.

Как же тяжело было подписывать эти письма! Не привык. До конца войны не привык…

Вопрос о наших потерях обсуждался на совещаниях с командирами полков, с ведущими групп, со всеми летчиками. Говорили о том, что в боях потери, конечно, неизбежны, но надо сделать их минимальными. Нельзя, чтобы наши советские люди неоправданно гибли сами и губили боевую технику. Какие же мы командиры-коммунисты, если будем воевать большой кровью? А чтобы избежать излишних потерь, нужна учеба, овладение боевым опытом, нужны новые приемы и непрерывные поиски.

Причины наших потерь 29 октября — зенитный огонь и истребители врага. Значит, надо отрабатывать противозенитный маневр штурмовиков, выбирать наиболее выгодное направление выхода на цель, организовать тесное взаимодействие штурмовиков и истребителей, эшелонировать по высоте группы ЯКов.

Решение последней задачи облегчало то обстоятельство, что истребительный полк непосредственно входил в нашу дивизию. В этом сказалось несомненное преимущество организации смешанных соединений.

Всю ночь техники и механики под руководством дивизионных и полковых инженеров устраняли повреждения на боевых машинах. В 820-м полку инженерную службу возглавлял старший техник-лейтенант Ященко, в 800-м — старший техник лейтенант Кушко. Работали они в роли полковых инженеров хорошо, не стеснялись учиться у старших специалистов. Со временем приобрели опыт, наладили обслуживание боевой техники и ее ремонт в полевых условиях.

30 октября на рассвете летчики были уже на аэродромах. Возле самолетов их ожидали техники.

— Товарищ сержант! Самолет к вылету готов. Докладывает техник-лейтенант…

— Вольно. Приступаем к проверке.

Молодой летчик в звании сержанта проверял самолет и во время проверки давал указания технику, имевшему офицерское звание. Еще одно недоразумение предвоенного новшества в авиации. Но нам не было времени обращать внимание на подобные несоответствия. Все это прекрасно понимали и занимались делом. Ведь не было главнее задачи, чем нанести еще один удар по врагу, а потом еще, еще и еще, и так до полной победы. Высокая цель властно владела каждым воином.

Я собрал ведущих групп 800-го ШАП и еще раз уточнил с ними задачи. Они были аналогичны вчерашним, но добавлялась еще одна цель: штурмовка аэродрома севернее Смоленска. Обратил внимание на вопросы взаимодействия. С ведущими групп, которые имели задачу бомбить аэродром севернее Смоленска, побеседовал дополнительно. Группам штурмовиков из других полков было проще. Их цели — те же станции, которые бомбили накануне. Где стоят зенитки и сколько их — было известно. Никто не думал, чтобы противник за ночь смог перестроить свою систему ПВО.

Кто же должен был вести группы штурмовиков, которые занаряжены бить аэродром севернее Смоленска? Передо мной стояли штурман полка капитан П. А. Русаков и командир первой эскадрильи старший лейтенант М. С. Малов — рослый, широкоплечий, с крупным лицом, на котором выделялись внимательные, глубоко посаженные глаза. На фронте он с первых дней войны, облетан, обстрелян, награжден орденом.

Группа имела основную цель, аэродром, и запасную. Спросил ведущего о сроках вылета, времени выхода на цель, маршруте полета. Малов отвечал кратко, точно, без лишних слов. Это мне понравилось. Не любил и не люблю многословия, особенно перед боевым вылетом или важным заданием.

— Покажите карту.

Еще не совсем рассвело, поэтому Малов в одну руку взял планшет, в другую фонарик и стал подсвечивать. На карте маршрут был нанесен тщательно, красиво и, самое главное, полностью.

— Сколько заходов сделаете? Над первой целью?

— Не меньше двух, товарищ полковник.

— Хорошо, но вопрос о количестве заходов решайте в зависимости от обстановки в районе цели. Ночью поступили дополнительные сведения нашей разведки: вчера к вечеру на аэродром села еще одна группа самолетов, всего около 30 машин. Цель стоящая. Это значит, что о прикрытии немцы позаботятся. Будет тяжело.

— Над КП будете проходить, доложите. Если не дам подтверждения, работайте по второму варианту. Вы и капитан Русаков должны обеспечить точность выхода на цель.

— Ясно, товарищ полковник.

Светало. В морозном небе меркнул фосфорический свет звезд, на востоке робко прорезалась розовая полоса утренней зари. Сел в самолет ПО-2 и полетел на наблюдательный пункт, туда, где дремал в предутренней тишине передний край.

Утро второго дня боевой работы дивизии началось строго по плану. Закончился этот день опять поздно ночью, когда мы с начальником штаба подвели итоги. Во второй день дивизия произвела 56 самолето-вылетов (накануне — 29). Штурмовики нанесли бомбовые удары по трем вражеским эшелонам на участках железных дорог Смоленск — Вязьма и Мостовая — Ржев. На аэродроме севернее Смоленска было уничтожено 14 вражеских самолетов, в том числе три четырехмоторных, и около 20 автомашин. За день наши летчики сбросили на врага бомбового груза 12 500 килограммов, а во время штурмовки выпустили несколько тысяч снарядов и пуль.

В налете на вражеский аэродром севернее Смоленска отличилась группа старшего лейтенанта Михаила Семеновича Малова. Она сделала три захода по самолетным стоянкам, точно отбомбилась и проштурмовала пулеметно-пушечным огнем бензозаправщики и склад боеприпасов.

С боевых заданий не вернулось два ИЛа. Один из них сел на нашей территории, летчик жив, второй — погиб. Снова до полуночи совещались мы с командиром истребительного полка майором Якименко. Искали ответ на вопрос; что делать, чтобы не допускать к штурмовикам истребителей противника. Пришли к выводу, что необходимо усилить наряд наших истребителей и эшелонировать их по высоте.

И полетели одни за другими фронтовые будни, заполненные боевой работой. Только перед самым октябрьским праздником выдался небольшой перерыв: разненастилось так, что о вылетах и говорить не приходилось.

В праздник Великого Октября провели митинги, чествовали тех, кто вносил достойный вклад в дело победы над врагом. Вечером устроили торжественное собрание, был концерт.

Праздничный приказ Верховного главнокомандующего И. В. Сталина зачитали рано утром на построении полков. «Будет и на нашей улице праздник» — эти слова приказа стали крылатыми среди летчиков и механиков. Тяжело было под Сталинградом и на Северном Кавказе, а народ верил в победу. У людей было боевое настроение.

К нам в армию прибыли новые части. Чувствовалось, что мы скоро будем наступать. Несколько раз я летал в штабы нашего авиакорпуса и 3-й воздушной армии, где встречался с генералами В. Г. Рязановым и М. М. Громовым. От них получил задачу на подготовку к наступлению.

Наступление! О нем думали советские воины в тяжкие дни оборонительных боев, сдерживая натиск превосходящих сил врага, перемалывая их в неравных схватках. О сокрушающем наступательном ударе мечтали и летом и осенью, но тогда для этого еще не было сил и средств, враг был сильнее. После зимнего поражения под Москвой первой военной зимой гитлеровцы сумели собрать ударные кулаки для летнего наступления на Волгу и на Кавказ. Но наши войска сумели отразить вражеское наступление, добились изменения соотношения сил в свою пользу и создали необходимые условия для окончательного захвата стратегической инициативы Этот главный итог предопределил дальнейший ход вооруженной борьбы на советско-германском фронте.

К ноябрю 1942 года гитлеровцы имели на советско-германском фронте огромные силы — 266 дивизий, в которых насчитывалось около 6,2 миллиона личного состава, свыше 70 тысяч орудий и минометов, 6600 танков и штурмовых орудий, 3500 боевых самолетов и 194 боевых корабля основных классов. Такого количества войск и техники враг не имел на советско-германском фронте ни раньше, ни позднее за все годы войны.

Красная Армия к этому времени имела в своем составе более 6,1 миллиона личного состава в действующих частях, 72,5 тысячи орудий и минометов, 6014 танков и самоходных установок, 1724 установки реактивной артиллерии, 3088 боевых самолетов, 233 боевых корабля. Как видно из этих цифр, численного превосходства у противника уже не было.

Началось наступление под Сталинградом. Молниеносное грандиозное, невиданное в истории войн наступление с целью окружения 330-тысячной группировки врага началось 19 ноября 1942 года. Враг попал в кольцо, из которого так и не вырвался!

25 ноября рванулся в наступление и наш Калининский фронт. Авиаторы нашей дивизии обеспечивали наступление 41-й армии на участке город Белый — Черный Ручей. Наши летчики взаимодействовали с воинами 1-го мотомехкорпуса и 6-го стрелкового корпуса, наступавшими южнее города Белый.

Погода была скверная. Мела пурга, летали с очень большим риском. В первый день наступления сделали всего лишь шесть боевых вылетов. И это в то время, когда наземные войска сумели прорвать вражескую оборону и в прорыв был введен 1-й мотомехкорпус, Как нужна была им поддержка с воздуха! Проклятая пурга намертво приковала нас к земле, хоть плачь.

На другой день наступление нашей пехоты развивалось. К 14.00 советские воины прошли до 20 километров. А наши самолеты бездействовали. Первую половину дня валил снег, облачность прижималась к земле. С большим риском дал я задание послать на поддержку пехоты несколько пар штурмовиков.

К полудню снегопад поутих, погода чуть-чуть улучшилась: высота верхней кромки облачности поднялась до 50—100 метров, видимость по горизонту равнялась километру. Опасно в таких условиях летать. Все же мы произвели 74 самолето-вылета. На аэродромы не вернулось 15 машин. Как выяснилось потом, многие из них из-за плохой видимости сели на случайных площадках. Экипажи доложили, что враг вел очень сильный огонь с земли, самолеты вернулись с десятками пробоин, имелись раненые. В районе целей кружилось несколько «мессершмиттов».

27 ноября шесть самолетов, не вернувшихся накануне, прилетели в свои полки. Еще четыре были найдены на нашей территории. Получив повреждения от зениток, они совершили вынужденные посадки. О судьбе пяти экипажей не было известно. Это очень тревожило авиаторов.

Пурга неистово хозяйничала в небе и на земле, лишив нас возможности вести боевую работу. Снежные заряды окутывали белой пеленой аэродромы всю первую половину дня. Затем наступало затишье, и мы старались как можно полнее использовать его для полетов.

Так, 27 ноября до 14.00 погода была совершенно нелетная, потом наступило улучшение. Мы успели выпустить на боевые задания в район города Белый 19 самолетов. Все самолеты вернулись на аэродромы. На другой день дивизия не сделала ни одного полета, хотя имела задание совершить 150 самолето-вылетов.

41-я армия успешно наступала, ее 1-й мотомехкорпус (командир — генерал Соломатин) прошел около 40 километров. В конце ноября наши войска начали окружение Великих Лук, прорвали оборону в районе Сычевки и перерезали железную дорогу Ржев — Вязьма. На других направлениях советские воины также продолжали продвигаться вперед.

Как помочь наземным войскам? Мы мобилизовали весь личный состав частей и гражданское население на очистку аэродромов, но пурга все продолжалась, и летать было невозможно.

Светлое окно образовалось 30 ноября, и дивизия сделала 50 боевых вылетов. Но с задания не вернулись три экипажа. Враг вел очень сильный огонь с земли, и некоторые самолеты пришли искалеченными.

Наступление наших наземных войск постепенно приостановилось. Гитлеровцы подтянули резервы из Смоленска и ввели их в бой. Оперативно тактический успех, достигнутый нашими войсками в районах Великих Лук и Новосокольников, закрепить завершающим ударом не удалось.

Тем не менее действия войск Калининского фронта, их высокая боевая активность имели огромное значение. Врагу не дали снять свои части с этого участка для переброски под Сталинград.

3 декабря наши летчики произвели 84 боевых вылета. Штурмовыми действиями было уничтожено несколько десятков автомашин с грузами и пехотой, подавлен ряд артиллерийских батарей, атаковано три железнодорожных эшелона, разбито до 20 вагонов. Это хорошие результаты. Но были и потери. Не вернулись из боя шесть штурмовиков, а два подбитых самолета разбились недалеко от своих аэродромов. Это только за один день. А всего с 29 октября по 4 декабря дивизия потеряла 15 летчиков и 20 самолетов. Новых самолетов нам не давали, а подбитые машины из-за отсутствия запчастей восстанавливались очень медленно.

Как максимально сохранить боеспособность дивизии? Этому вопросу было посвящено совещание, состоявшееся 8 декабря 1942 года в дивизии. Перед совещанием с боевой работой дивизии обстоятельно познакомились командир корпуса В. Г. Рязанов, командующий 3-й воздушной армией М. М. Громов и заместитель главкома ВВС генерал-лейтенант авиации А. В. Ворожейкин, который и сделал разбор боевых действий штурмовиков. Особых замечаний я не получил. Начальство осталось довольно делами нашей дивизии. Генералы Рязанов, Громов и Ворожейкин так и сказали. Но я лично не был удовлетворен работой полков. Летчики действовали мужественно и умело, но организационная и тактическая сторона дела отставала. Здесь не все было сделано штабами, командирами полков и, конечно, мною.

В тот же день командующий 3-й воздушной армией прямо на аэродроме вручил ордена Отечественной войны 2-й степени четверым летчикам нашей дивизии, особо отличившимся в одном боевом вылете. Расскажу об этом вылете подробно.

На помощь окруженной в районе Великих Лук группировке враг бросил мотомеханизированную колонну. Ее обнаружили разведчики. Для удара по колонне вылетела четверка штурмовиков. Вел группу лейтенант Борис Шубин. Вражеская колонна находилась на марше. В трех километрах до цели штурмовиков встретили сильным заградительным огнем вражеские зенитчики. Летчики не свернули с курса. Они вышли на цель и стали штурмовать колонну. На танки сбрасывали бомбы. Обстреливали из пушек и пулеметов с бреющего полета автомашины с мотопехотой. Зажгли один танк, другой, третий, бензоцистерну.

Развернувшись на 180 градусов, «ильюшины» повторили атаку колонны. Последовали новые удары по танкам и автомашинам. Колонна остановилась. На дороге горели три цистерны с горючим, несколько танков. Штурмовики произвели и третий заход, сбросили на врага все бомбы и расстреляли весь боезапас. В результате колонна противника понесла большие потери. Замысел врага о деблокировании окруженной группировки был сорван.

Назову имена отличившихся летчиков: лейтенант Шубин Борис Федорович, младший лейтенант Гусев Юрий Иванович, сержант Борзилов Василий Иванович, сержант Алексеенко Иван Калинович — первые герои нашей дивизии, удостоенные боевых орденов!

После вручения орденов генерала Громова позвал к телефону командующий наземной армией.

— Сколько машин готово к вылету? Сейчас, немедленно? — спросил меня М. М. Громов после телефонного разговора.

Я сказал. Мало. Командующий приказал подготовить к вылету все машины, способные взлететь. И вот почему.

Положение наших наземных войск южнее города Белый к исходу 8 декабря стало критическим. Противник ударом танковой группы почти отрезал наши пехотные дивизии и 1-й мотомехкорпус генерала Соломатина. Танки противника сумели прорваться к полуокруженному гарнизону в город. Успех всей наступательной операции был поставлен под угрозу.

Наша дивизия должна была сделать все возможное для оказания помощи наземным войскам. В район вражеского прорыва мы направили несколько групп штурмовиков, 100 вылетов «ильюшиных» предотвратили катастрофу. Много танков, автомашин, артиллерийских и минометных батарей было уничтожено штурмовиками. Наши наземные войска хотя и отошли, но сумели удержать позиции, занятые в первые дни операции.

Командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов прислал в штаб дивизии телеграмму, в которой писал о действиях наших штурмовиков в районе Новосокольников и Великих Лук:

Телеграмму зачитывали во всех эскадрильях.

Наземная обстановка в середине декабря стабилизировалась. Успешно начатое вначале наступление наших войск замедлилось. Это дало гитлеровцам возможность подтянуть резервы и ударами со стороны Белого и болота Свитский Мох остановить наши войска и оттеснить их потом обратно. 41-я армия заняла оборону на исходных позициях, которые занимала перед наступлением.

Со второй половины декабря наше внимание было приковано к событиям, развивавшимся вокруг Великих Лук, где был окружен вражеский гарнизон численностью до 5 тысяч. На это направление противник стягивал резервы из Невеля.

Бить вражеские резервы — такую задачу поставили нашей дивизии, и наши летчики успешно ее выполняли. Только за два дня, 16 и 17 декабря, они совершили более 100 боевых вылетов. С заданий в эти два дня не вернулось шесть экипажей.

Над полем боя временами летало до 20—30 вражеских истребителей. Наши штурмовики и истребители провели с ними пять воздушных боев и сбили два МЕ-109. Летный состав дивизии получил благодарности от наземного командования.

Наступило короткое затишье. Мы воспользовались этим и подвели итоги боевой работы. За два месяца пребывания на фронте, с 19 октября по 19 декабря, дивизия произвела 955 боевых вылетов. Штурмовыми действиями наши летчики уничтожили сотни вражеских автомашин, 72 танка, сбили 7 самолетов, взорвали 32 автоцистерны с горючим, сожгли и разбили 7 паровозов, 91 вагон, создали 44 очага пожаров, подавили более 100 огневых точек противника на поле боя.

Наши потери за два месяца — 20 летчиков и более 35 самолетов. Геройски погиб старший политрук Фесенко — тот самый, который вел группу в первом налете на вражеский аэродром севернее Смоленска. Погиб летчик сержант Иван Алексеенко, который первым в четверке награжденных получил орден Отечественной войны за штурмовку вражеской мотоколонны 8 декабря. Только три дня он носил боевой орден. На четвертый день вражеский снаряд оборвал жизнь героя. Сраженья, победы, награды и смерть на фронте ходили рядом.

Во второй половине декабря опять начались снегопады и туманы, полетов не производили по два-три дня. Инженеры и техники ремонтировали машины.

20 декабря — радостный день: вернулись в полк значившиеся в списках погибших сержант Рубко и капитан Светличный. Их сбили в бою 30 ноября. 20 дней скитались они по вражеским тылам, полузамерзшие, раненые, голодные. И все же вышли к своим. Раненного в ногу Светличного сразу же отправили в госпиталь.

28 декабря я произвел свой первый боевой вылет. Группой штурмовиков, которых сопровождало шесть истребителей, мы бомбили скопления врага на станции Великие Луки. Все самолеты благополучно вернулись на свой аэродром.

В годы войны мне всегда хотелось летать на боевые задания. И не только мне. Многие командиры авиационных дивизий и корпусов, с которыми я не раз говорил об этом, также стремились непосредственно участвовать в боевой летной работе. Однако со стороны вышестоящего начальства мы не встречали поддержки. Как правило, нам говорили, что «нельзя превращаться в рядового летчика», что «наше дело — организовать вылет, управлять боевыми действиями, учить, воспитывать».

Я придерживался другой точки зрения и неоднократно высказывал ее. Периодически участвуя в боевых вылетах рядовым летчиком или ведущим группы, авиационный командир лучше, чем на земле, сможет изучить людей, разобраться в обстановке в воздухе, понять суть тактических приемов вражеской авиации и многое другое. Все это поможет ему наиболее правильно и эффективно организовать боевые действия летчиков и управлять ими с КП или с пункта наведения. Кроме того, непосредственно участвуя в нанесении бомбовых и штурмовых ударов по врагу, получаешь такое моральное удовлетворение, которое ничем не заменишь.

Незаметно подошел 1943 год. Конец 1942 года принес нам много радостей. Советские войска продолжали громить окруженную вражескую группировку под Сталинградом и вели успешные наступательные бои на Среднем Дону. Это поднимало боевой дух, звало на подвиги.

Наш Калининский фронт также вел активные боевые действия и тем самым помогал воинам-сталинградцам, сковывал противника, лишал его возможности маневрировать. Новый год воины нашего фронта ознаменовали славной победой — освободили город Великие Луки.

Гитлеровцы более месяца упорно дрались в полном окружении, удерживали за собой крупный узел дорог и тем самым затрудняли снабжение наших войск. 2 января сопротивление врага было сломлено, над Великими Луками взвилось знамя освобождения. Войска фронта приступили к ликвидации Ржевской и Демянской группировок врага.

4 января в штабе дивизии была получена следующая радиограмма от наземных войск:

В первые дни нового года боевыми делами отличились многие летчики, особенно лейтенант Борис Лопатин. Вот как это было.

После штурмовки цели шестерку штурмовиков атаковала группа истребителей противника. В первой же атаке на самолете Лопатина был убит стрелок, ИЛ-2 сильно поврежден, сам Лопатин ранен в голову. Самолет еле держался, двигатель не давал нужной тяги, скорость резко падала. В этот момент атаковавший Лопатина «мессершмитт» на большой скорости проскочил вперед штурмовика. Лопатин увидел противника перед носом своего самолета, собрал последние силы, заставил самолет сделать горку для атаки, прицелился и дал длинную очередь из пушек и пулеметов. Вражеский истребитель камнем полетел вниз. Гитлеровец выпрыгнул с парашютом, но парашют не раскрылся.

Недалеко от сбитого самолета противника Лопатин с трудом посадил свою искалеченную машину. Подбежали наши солдаты. Лопатину сделали перевязку. Вместе с бойцами он осмотрел сбитый самолет и убившегося фашистского летчика, после этого пехотинцы отправили отважного летчика в родной полк. Мы сердечно поздравили Бориса с замечательной победой и позаботились о его лечении.

Подвигов было много. Они совершались почти в каждый летный день, и мы старались воспитывать на них весь личный состав. Но не только на подвигах учились мы тогда, во время боевой работы. Приходилось учиться и на своих ошибках. 16 января утром над целью юго-западнее Великих Лук при выходе из атаки столкнулись в воздухе командир полка майор Г. П. Шутеев и комэск капитан Г. У. Чернецов. Столкновение произошло почти над линией фронта. О судьбе летчиков в этот день ничего не было известно. Только через два дня Шутеев и Чернецов вернулись в полк. После тщательного изучения происшествия мы выяснили, что причиной столкновения была плохая осмотрительность. Этот случай был предметом особого разговора в полках, мы провели большую работу, чтобы подобное не повторялось.

В середине января в дивизию прибыло молодое пополнение летчиков. Требовался минимум месяц, чтобы ввести их в строй. Создали специальные группы, выделили опытных боевых командиров, разработали программы, и учеба началась.

В те дни ко мне заехал полковник Максим Герасимович Баранов. Он привез мне письмо от жены и рассказал о бригаде, в которой мы вместе работали: я — командиром, он — комиссаром. Приехал сюда, как он сказал, «хлебнуть фронтового воздуха» — на стажировку, но сразу решил добиваться того, чтобы его оставили на фронте. И ведь добился своего, боевой комиссар!

Командир нашего корпуса генерал В. Г. Рязанов провел совещание командиров дивизий и полков. Разговор шел о том, как снизить потери и лучше и быстрей ввести молодых летчиков в строй. Я выступал с докладом по этим вопросам.

Основные причины потерь заключались в недостаточной подготовке молодых летчиков, в слабом, порой неумелом прикрытии штурмовиков истребителями, а также в шаблонном использовании нашей штурмовой авиации. Элемент внезапного нанесения бомбовых и штурмовых ударов по врагу с нашей стороны почти полностью отсутствовал.

Через несколько дней вопрос о боевом применении авиации и снижении боевых потерь мы вновь обсуждали на другом совещании, которое проводил командующий воздушной армией генерал М. М. Громов в Андреаполе. В работе совещания участвовали командиры корпусов В. Г. Рязанов, В. А. Судец, Е. М. Белецкий, В. В. Степичев, командиры дивизий и полков.

В своем докладе генерал Громов подвел итоги боевой работы авиации на Калининском фронте за три месяца. Он сказал, что наша авиация оказала большую помощь наземным войскам в районе Великих Лук, города Белого, уничтожала резервы врага, но при этом и сама понесла большие потери. В чем же состояли причины этих потерь и что надо было авиационным начальникам делать, чтобы летчики действовали более эффективно, а потерь у нас было как можно меньше?

К сожалению, об этом командующий почти не говорил. Он обратил внимание собравшихся лишь на особенности нашего фронта, на большое количество нелетных дней. Конечно, нелетная погода мешала использовать авиацию, как следовало бы. Но ведь погода была нелетной и для противника. Главная причина наших потерь была не в плохой погоде.

Слушая доклад, я волновался и испытывал двойное чувство. Михаил Михайлович Громов давно был известен как очень талантливый летчик, человек сильной воли, твердого характера. Ведь он был гордостью нашей предвоенной авиации, и мне казалось, что он должен был выступить иначе.

Выступив на совещании в прениях, я высказал все, что меня волновало по вопросам боевого применения авиации, привел примеры шаблонности и безграмотности в использовании летчиков-штурмовиков. Участники совещания слушали мое выступление внимательно. Значит, думал я, мысли мои были правильными. Генерал Громов сначала хранил молчание. Через некоторое время после меня выступили генералы В. Г. Рязанов и В. А. Судец. Они поставили вопрос использования авиации не менее резко.

В своем заключении М. М. Громов покритиковал меня, Рязанова и Судца. Как видно, он был не согласен с нашими выступлениями. Затем он опять повторил ссылки на объективные условия и большую часть вины свалил на общевойсковых командиров, которые, по его мнению, не могут правильно использовать авиацию, так как не знают ее возможностей. Общевойсковые командиры, говорил он, ставят перед авиаторами задачи, а возможно ли выполнить эти задачи — это их не интересует.

На наш фронт прибывали все новые и новые авиационные части. Необходимо было позаботиться об оборудовании большего числа аэродромов для них, о материально-техническом обеспечении боевой работы. К сожалению, этим вопросам в нашей воздушной армии не уделялось должного внимания.

Большой разговор о боевом применении авиации был у меня через день после этого совещания с генералом В. Г. Рязановым. Мы сидели в небольшом бревенчатом домике. Была ночь. За окном завывала вьюга. Командир корпуса выслушал мой доклад о боевых действиях дивизии за день и перевел разговор на нашу злободневную тему.

— Так в чем же шаблон? — задал он прямой вопрос.

— Хотя бы в том, что на одну и ту же цель мы аккуратно день за днем в одно и то же время посылаем один и тот же наряд самолетов. Как будто у немцев переняли этот метод. А они в районе цели после первого же налета устанавливают множество зениток и ждут нас как по расписанию. Не так ли?

— Вы правы и не правы, — в раздумье ответил генерал Рязанов. — Надо говорить конкретно.

— И я за конкретность, за факты: это полеты на Смоленск, Дорогобуж, Великие Луки.

— Но эти факты говорят о другом, — возразил Рязанов. — Мы несколько раз повторяли налеты на аэродром севернее Смоленска. По-вашему, это шаблон. А на самом деле так и нужно было. В первый налет, 30 октября, на аэродроме уничтожили 15 или 18 самолетов врага, разбили взлетную полосу. А через день этот аэродром вновь работал, как будто и не было никакого налета. Значит, чтобы его парализовать, нужны систематические налеты. Вот вам одна цель. То же самое с узловой станцией Дорогобуж. Штурмовики нанесли по ней мощный удар. Но прошел день — другой, и станция вновь заработала. Опять нужны налеты. Вот вам вторая цель. По обеим надо удары наносить систематически.

— Но надо же разнообразить время налетов, менять маршрут выхода на цель, увеличивать и уменьшать наряд сил, — словом, путать врага, обманывать, — продолжал я отстаивать свое мнение.

— В этом вы правы. Тут мы должны проявлять творчество и уметь доказывать начальству, — сказал Рязанов. — В этом мы еще недорабатываем. А одни и те же цели бомбили и будем бомбить. Конечно, если они важные.

Эта беседа была очень полезна нам обоим.

Во время боевой работы дивизии мне много раз приходилось встречаться с моим непосредственным начальником генералом В. Г. Рязановым, тем самым, который в годы моей учебы в Военно-воздушной академии был командиром эскадрильи и учил нас летать на новых самолетах. На фронте вначале он показался мне несколько флегматичным, но скоро я убедился, что это не так. Василий Георгиевич вспоминается мне как один из талантливых авиационных военачальников.

Интересна биография В. Г. Рязанова. Сын нижегородского крестьянина, он в гражданскую войну взял в руки винтовку да так на всю жизнь и остался военным. Окончил летную школу, командовал звеном, эскадрильей, прошел все ступени служебной лестницы. В начале войны командовал дивизией, затем корпусом. После войны генерал-лейтенант авиации дважды Герой Советского Союза Василий Георгиевич Рязанов работал в ВВС в течение шести лет, до своей безвременной смерти, которая оборвала его жизнь на пятидесятом году.

Я не случайно вспомнил о наших спорах на совещаниях и в личных беседах с начальниками по поводу несовершенства тактики боевого применения штурмовиков. Это очень волновало многих командиров, в том числе и меня. Хорошо, что наше беспокойство и критические выступления на совещаниях у генералов Громова и Рязанова не прошли бесследно. В последующих боевых действиях авиацию, особенно штурмовую, стали использовать более умело и эффективно. Командиры авиаполков, глядя на нас, также стали больше проявлять инициативы, творчества.

Фронт жил боями, одна боевая задача сменялась другой. Немало пришлось нашей дивизии поработать в период так называемой Демянской операции, непосредственно участвовать в ликвидации крупной вражеской группировки с 15 по 23 февраля 1943 года.

Бои шли напряженные, трудные. Враг был почти полностью окружен. Наши войска настойчиво пытались перерезать коридор, захлестнуть петлю. Враг не менее отчаянно сопротивлялся, сумел удержать в своих руках небольшой коридор и по нему осуществить отход из Демянского котла. 21 февраля наши войска заняли Демянск. Это была победа, но далеко не блестящая.

Надо сказать, однако, что в этой операции наши летчики штурмовики и истребители прикрытия проявляли замечательные примеры мужества и отваги. Они штурмовали вражеские опорные пункты на поле боя, уничтожали артиллерийские и минометные батареи, громили колонны гитлеровцев. Многие авиаторы остались навечно в летописи боевой славы дивизии.

Всеобщей любовью пользовался у однополчан мастер штурмовых ударов лейтенант Георгий Тимофеевич Красота. Он летал неутомимо, сначала рядовым летчиком, затем ведущим группы, бил врага без промаха. Чуть выдавалась свободная минута, и лейтенант Красота доставал свой аккордеон. Вокруг сразу же собирались летчики, техники, механики. Запевали песню. И больше всех выделялся голос аккордеониста и певца Жорика Красоты.

И вдруг… Разве забыть такое? Как-то вечером начальник штаба доложил мне сводку боевых вылетов за день. А в ней такая фраза: «С боевого задания не вернулся лейтенант Красота».

Стали выяснять подробности. Оказалось, что самолет Красоты был подбит над целью, загорелся. Летчик пытался сбить пламя скольжением, не удалось. Товарищи видели, как горящий «ильюшин» неуклюже ткнулся в заснеженное болото, прочертив небольшую борозду. Что с летчиком — никто не знал.

Осиротел аккордеон любимца эскадрильи, не стало заводилы веселых вечеров. Прошел день, другой, пятый… Летчики, возвращавшиеся с заданий, дважды проходили над тем болотом, где упал штурмовик Красоты. Рассмотрели черную груду обломков — остатки сгоревшего самолета.

Но лейтенант Красота не погиб. Десять суток он скрывался в перелесках, пробираясь к своим. Мучила жажда — сосал льдышки. Хотелось есть — разгребал снег, находил на кочках мороженые ягоды. Раненный, обожженный, обмороженный, изголодавшийся, чудом державшийся на ногах, он то брел по сугробам, то полз. И все-таки вышел к своим. Подобрали летчика наши пехотинцы.

Снова зазвучала в эскадрилье песня лейтенанта Жорика Красоты, снова заиграл его аккордеон. Через несколько дней он сел в кабину ИЛ-2 и повел группу на штурмовку. Боевой путь дивизии привел летчика Георгия Красоту на родную Украину капитаном, командиром эскадрильи, Героем Советского Союза.

В ходе боев крепли крылья наших летчиков. Лучших из них мы отбирали, учили и выдвигали ведущими групп. Мы понимали, что, если в полках будут выкованы хорошие кадры ведущих групп, значит, можно наверняка быть уверенным в успехе. Волевой, инициативный, тактически грамотный ведущий группы — это надежная гарантия победы.

В 800-й полк пришел из госпиталя летчик М. П. Одинцов. Раньше он летал на бомбардировщике. В полку он быстро освоил новый для него самолет ИЛ-2. Летать начал уверенно, смело. На его боевом счету все чаще стали появляться записи:

Стройный, выше среднего роста, всегда опрятно, даже немного щегольски одетый, общительный, Миша Одинцов пришелся по душе однополчанам. Назначили его ведущим, и не ошиблись. Его группа метко поражала цели, а если случалось встречаться с врагом, с «мессершмиттами», то быстро по команде вставала в оборонительный круг и успешно отбивалась.

У Михаила Одинцова выявились замечательные качества воздушного вожака: он чувствовал настроение летчиков группы, умел вовремя заметить опасность и мгновенно принять решение. Он замечал даже тщательно замаскированную цель, безошибочно определял состав вражеской группы — сколько идет бомбардировщиков, сколько истребителей.

Это он, Михаил Одинцов, в конце ноября 1942 года, в самую, казалось, нелетную погоду, в паре с младшим лейтенантом Чернышевым вылетел на свободную охоту, чтобы разыскать колонны дивизии «Мертвая голова». Было известно, что эту дивизию гитлеровцы срочно перебрасывали из Смоленска к городу Белый для удара во фланг нашим наземным войскам.

Летели в снегопад на высоте 100—150 метров. В такую погоду трудно увидеть цель, но Одинцов разглядел фашистскую колонну и сделал по ней семь атак, израсходовав весь боезапас. А через полчаса по его маршруту пошли новые группы штурмовиков, и в итоге одна из моточастей дивизии «Мертвая голова» стала на самом деле мертвой.

Михаил Петрович Одинцов совершил много десятков боевых вылетов и закончил войну командиром эскадрильи, дважды Героем Советского Союза.

Генерал М. П. Одинцов и поныне летает, но уже на сверхзвуковых самолетах. По-прежнему он стройный, моложавый, уверенный в себе и в своих силах. Бывалый летчик-фронтовик, окончивший две военные академии, удостоен звания «Заслуженный военный летчик СССР».

В группе молодых летчиков, прибывших на пополнение в 800-й полк, сначала ничем не выделялся сержант Бегельдинов. Разве только своей внешностью — был он смугл и черноволос. Командир полка Митрофанов проверил его в воздухе на учебном самолете и зачислил в обычные «середнячки».

Мы вводили в строй молодых летчиков без спешки, без форсирования, строго по программе. Делали так, чтобы они привыкли к фронтовой обстановке, нагляделись, как на аэродром возвращаются с задания изрешеченные пулями и осколками снарядов боевые машины. А иногда и совсем не возвращаются… Смотрели, как увозят в санитарных машинах истекавших кровью летчиков, слушали на разборах боевых вылетов, как выковывалась победа и почему бывали промахи.

Так же как и другие, входил в строй Талгат Бегельдинов. А вот дальше пошло дело несколько иначе. После возвращения Бегельдинова с боевого задания стало известно, что в первом заходе он настолько удачно спикировал на цель, что бомба легла точно в бензохранилище, а со второго захода поджег склад боеприпасов. Такое бывало и у других летчиков, но редко. А у Бегельдинова получилось сразу.

В другом вылете штурмовиков «мессершмитты» прорвались к ним сквозь воздушную охрану наших истребителей. Плохо пришлось штурмовикам, изрядно нахватали они пробоин. Но и сами не остались в долгу, при каждом удобном случае били из пушек и пулеметов по вражеским самолетам. Такой удобный момент представился и сержанту Бегельдинову. На какое-то мгновение на вираже Талгат поймал в сетке прицела фашистский истребитель и ударил по нему из пушки. Фашист пытался выровнять свою подбитую машину, но она была уже непослушной и врезалась в землю.

Летал Талгат неутомимо. Мне доставило большое удовлетворение подписать на него несколько наградных листов, а затем представить к офицерскому званию. В день 25-летия Красной Армии мы поздравили Талгата Бегельдинова с двумя боевыми наградами и вручили ему офицерские погоны. В боевые расчеты его стали включать ведущим группы.

Начав боевую работу в 800-м штурмовом полку осенью 1942 года сержантом, рядовым летчиком, этот славный сын казахского народа прошел замечательный путь борьбы и побед. Под Харьковом он был ранен, сбит, блуждал по вражеским тылам и выжил всем смертям назло. Вернулся в свой полк, когда однополчане уже давно считали его погибшим. В родном полку он выздоровел, окреп и снова стал громить фашистов, водить в бой большие группы штурмовиков.

В последний день войны дважды Герой Советского Союза Талгат Якубекович Бегельдинов совершил свой 305-й боевой вылет. В день Победы Талгату исполнилось всего лишь 23 года. После войны трудящиеся Казахской ССР неоднократно избирали подполковника запаса Талгата Бегельдинова депутатом Верховного Совета СССР.

Георгий Красота, Михаил Одинцов, Талгат Бегельдинов — это они и другие, им под стать, ведущие групп, выросли и закалились в огне боев, обрели высокое мастерство, стали настоящими виртуозами штурмового удара. Это они прославили ИЛ-2 как «летающий танк», вдохнули в него жизнь, сделали прекрасную по своим летно-тактическим данным машину незаменимым самолетом поля боя.

Когда отмечали 25-ю годовщину Красной Армии, чествовали наших героев, как-то по-особенному чувствовалось, что совсем недавно сформированная дивизия представляла собой грозную силу для врага, превратилась в слаженную, закаленную боевую единицу.

И вот с этой дивизией, ставшей мне родной и близкой, пришлось расстаться. 1 марта 1943 года начальник штаба полковник Ф. С. Гудков передал мне приказ: дивизию сдать другому командиру, а самому лететь в Москву.

— Кто назначен? — спросил Гудкова.

Федор Семенович — опытный штабной работник. Я уверен, что ему это было уже известно. Но как всегда в таких случаях, ответил неопределенно:

— Точно не знаю. Слышал, вроде полковник Агальцов.

— Агальцов?

— Вы его знаете?

Еще бы не знать! В авиации этот человек был известен как видный авиационный командир и политработник, боевой коммунист.

Сын тульского крестьянина Филипп Агальцов в 1919 году девятнадцатилетним парнем вступил в Красную Армию, а затем и в партию большевиков. В гражданскую войну он был лихим пулеметчиком. В тридцатых годах окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Работал комиссаром эскадрильи. По зову сердца поехал в Испанию, где вел политическую работу среди наших летчиков-добровольцев в период первой битвы с фашизмом.

Из Испании комиссар Агальцов вернулся в 1938 году и стал членом Военного совета ВВС. Через два года его назначили командиром бомбардировочного полка, а в первые месяцы войны — начальником Тамбовской авиашколы, которая была эвакуирована в Среднюю Азию.

В Средней Азии и встретился я с Ф. А. Агальцовым. Как командующий ВВС округа, я сумел помочь школе и ее начальнику наладить нормальный учебный процесс в новых условиях. Неторопливым в принятии решений, опытным командиром, навсегда сохранившим комиссарскую жилку — таким я знал полковника Агальцова в Средней Азии.

Филипп Александрович Агальцов, приняв от меня дивизию, не расстался с ней почти до конца войны. Уже при нем она стала гвардейской, а сам он — генералом. После войны генерал Агальцов много лет успешно работал в Военно-Воздушных Силах. Стал маршалом авиации, командующим авиацией дальнего действия. Встречаясь, мы не раз вспоминали тот день, когда один из нас сдал, а другой принял боевую, обстрелянную, закаленную 292-ю дивизию, ставшую 9-й гвардейской.

ТАК СОЗДАВАЛСЯ КОРПУС

Напутствие маршала А. А. Новикова. — Трудности и радости. — Командир дивизии Г. Ф. Байдуков. — Как мы получали истребители. — Перелетаем на Степной фронт — Радиоучение. — Учебные полеты — К боевым действиям готовы.

— Наша авиация расправляет крылья. Промышленность дает все больше и больше самолетов, летные школы стали выпускать не сотни, а тысячи хороших летчиков. После Сталинграда на многих фронтах советская авиация господствует в воздухе. Отлично зарекомендовали себя штурмовики. Ваша дивизия — хороший тому пример. Но теперь она для вас — бывшая. Пришло время думать о более крупных масштабах. Вам поручается сформировать штурмовой авиационный корпус. Приказ о вашем назначении подписан. Желаю вам успехов, полковник Каманин.

Так меня напутствовал на новую должность командира штурмового авиационного корпуса генерал, ныне Главный маршал авиации, А. А. Новиков. С мая 1942 года и до конца войны он был командующим ВВС Красной Армии. В его кратком напутствии было много такого, что звало к осмысливанию происходивших событий.

В 1943 году у нас действительно появилось много самолетов-штурмовиков. Это радовало. Наша авиационная промышленность сумела выпустить в тот год 35 тысяч самолетов, значительную часть из них составляли новые типы истребителей и штурмовиков ИЛ-2. Созданные на всех фронтах воздушные армии стали мощными авиационными объединениями. На периоды наступлений эти объединения усиливались авиационными корпусами резерва Главного командования. К июлю 1943 года таких корпусов насчитывалось 22. Но это к июлю, а мне еще в марте было поручено формирование одного из таких соединений резерва Ставки. Срок готовности корпуса к боевым действиям опять был до предела кратким.

О командире и штабе еще в давние времена говорили примерно так: «Сильна рать воеводою» или «Ничто так не портит войско, как слабая команда». Хочешь добиться успеха в бою — подбери знающих дело людей в штаб, в инженерную службу, найди хороших связистов, тыловиков — такова истина, известная каждому командиру. Но как решить эту задачу?

С первых же шагов в роли командира 8-го смешанного авиационного корпуса (САК) я столкнулся с множеством трудностей. В резерве офицеров было очень мало, приходилось выпрашивать их в частях, а это не так просто. Шли только в порядке выдвижения, с повышением в должности.

В это беспокойное для меня время были и радостные дни. Особенно запомнилось 18 марта. В этот день в «Правде» был опубликован указ о присвоении мне генеральского звания. Друзья искренне поздравили меня и пожелали высоко нести честь советского генерала. Другое очень радостное событие в этот день: получил телеграмму о том, что моя семья вылетела из Ташкента в Москву. Кончилась пустота в московской квартире, а сама Москва для меня стала вдвое дороже и родней.

Промчались дни напряженной и довольно-таки суматошной работы, и вот уже обозначились контуры боевой организации соединения. Штаб корпуса разместили в деревне Б. Кузнечиково. Сюда прибывали все новые группы офицеров. В распоряжении управления корпуса появилась эскадрилья и рота связи.

Много, но без суеты и излишней спешки трудился начальник штаба корпуса полковник Георгий Иванович Яроцкий. Инженерную службу корпуса возглавил офицер Григорий Петрович Лешуков, ставший впоследствии генералом. Начальником политического отдела был назначен полковник Николай Яковлевич Кувшинников, опытный политработник, хорошо знающий тонкости службы в авиации.

В корпус вошли две штурмовые авиационные дивизии (ШАД). Одной из них, 212-й ШАД, командовал полковник Георгий Филиппович Байдуков. Его имя было широко известно и в нашей стране и за рубежом как члена чкаловского экипажа, прославившегося в довоенные годы дальними перелетами.

Мы встретились с Георгием Филипповичем Байдуковым на одном из полевых аэродромов. Шли учебные полеты, командиры проверяли подготовку молодых летчиков.

— На голодном пайке сидим, — хмурясь, сказал мне после обычных приветствий полковник Байдуков.

— Знаю, Георгий Филиппович, знаю. Нет горючего.

— И в верхах знают?

— Знают. Каждый день ведем далеко не дипломатические переговоры. Горючее идет на фронт — вот и весь разговор.

— Старая песня, — посуровел Байдуков, — экономим граммы на учебных полетах, а потом из-за этого теряем тонны в бою из-за недоученности летчиков.

— Если бы только горючее.

— Вот именно. Сейчас, пока погода стоит отличная и не раскисли аэродромы, нам бы и полетать.

— Ладно, Георгий Филиппович, не будем друг другу плакаться в жилетки. Расскажи подробнее о командирах полков, о комэсках. Чем сильны, в чем хромают?

Байдуков подробно охарактеризовал командные кадры полков. Людей он знал отлично.

До этой встречи с Г. Ф. Байдуковым мы виделись не раз, но, прямо говоря, в иной, парадной обстановке: в президиумах, на торжественных собраниях, на вечерах — встречах с героями. Теперь я увидел его в новом качестве, как командира дивизии.

Интересна его авиационная биография. Сын железнодорожника, Байдуков юношей пришел в авиацию. Окончив авиационную школу, стал работать летчиком-испытателем. Многим самолетам он дал путевку в жизнь. В 1934 году летчик-испытатель коммунист Байдуков участвовал в перелете по маршруту Москва — Варшава. Потом он вошел в экипаж самолета АНТ-25, ставшего легендарным. Эта краснозвездная машина совершила целую серию изумительных перелетов. На рассвете 20 июля 1936 года с подмосковного аэродрома Щелково экипаж АНТ-25 стартовал по маршруту Москва — Земля Франца-Иосифа — Северная Земля — Петропавловск-Камчатский. В составе экипажа были В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков, А. В. Беляков. Самолет пробыл в воздухе 56 часов 20 минут, покрыл расстояние в 9374 километра и приземлился на острове Удд в устье Амура. Этот полет явился крупнейшей победой советской авиации, и вскоре мы искренне поздравили славный чкаловский экипаж с Золотыми Звездами Героев Советского Союза.

А через год — новый блестящий успех дружного экипажа. 18 июня 1937 года АНТ-25 вновь стартовал с подмосковного аэродрома, без посадки пробыл в воздухе 63 часа 16 минут, преодолел 9130 километров над океанами и морями. Краснозвездный крылатый красавец совершил посадку на аэродроме Ванкувер в Северной Америке, проложив путь из Европы в Америку через Северный полюс. Это был новый триумф советской авиационной науки и техники.

В марте 1943 года прославленный летчик-испытатель, герой дальних перелетов Г. Ф. Байдуков был назначен командиром 212-й штурмовой дивизии. Опережая события, скажу, что Г. Ф. Байдуков успешно справился со своими задачами на этом очень трудном посту, и мне доставило большое удовольствие лично вручить ему генеральские погоны.

В другой дивизии, 264-й ШАД, которой командовал полковник Евгений Васильевич Клобуков, было около 60 процентов молодых летчиков-сержантов, только что окончивших училища. Этой дивизии требовалось хорошо потренироваться в учебных полетах, но, к сожалению, недостаток горючего являлся большим препятствием.

Третья дивизия, вошедшая в состав корпуса, — истребительная (256-я ИАД) — находилась в стадии формирования. В связи с этим пришлось несколько раз бывать в управлениях ВВС, чтобы «выколотить» для дивизии более совершенные самолеты-истребители, благо, была такая возможность. К этому времени промышленность серийно давала два типа истребителей — ЯК-9 и ЯК-7. Летчики предпочитали ЯК-9.

В нашу 256-ю ИАД стали давать ЯК-7. Мы добивались более совершенных машин. В таких случаях начальники, как всегда, возражали: «А кто же будет воевать на старых машинах? Чем вы лучше других?» Но какой командир, будь он на моем месте, согласился бы добровольно взять старую технику, когда есть новая? Пришлось и мне выпрашивать и «выбивать».

В конце марта формирование штаба корпуса подошло к концу. Основные кадры были подобраны и прибыли на место. Это — опытные офицеры Яроцкий, Бенюк, Станиславский, Мальцев, Демиров, Сапрыкин, Козлов, Французов.

Познакомился с руководящим составом полков. Командир 451-го штурмового полка майор Бокун произвел впечатление серьезного, опытного и знающего свое дело. Командир 235-го полка майор А. В. Безденежных еще не воевал, летный стаж у него был солидным, но полком командовал всего лишь несколько месяцев.

Командиры эскадрилий этих полков были все молодые, стажа командования эскадрильями не имели, зато в роли ведущих групп совершили по 20—40 боевых вылетов.

Командир 687-го штурмового полка майор Б. И. Ковшиков был под стать комэскам — молодой, энергичный, с боевым опытом. Командиры эскадрилий, их заместители и почти все командиры звеньев уже воевали на самолетах ИЛ-2. Полк был подготовлен хорошо.

Командир 809-го штурмового полка майор Д. С. Чанин был летчиком с 1931 года, но на ИЛ-2 не воевал. Ему предстояло вооружаться волевыми командирскими качествами, умением управлять подчиненными на земле и в воздухе.

Командирами эскадрилий в этом полку были офицеры К. С. Горнаев, В. Ф. Зудилов, М. И. Журавлев. Они успели побывать в боях. ИЛ-2 знали хорошо. Но более 60 процентов летного состава была молодежь, имевшая недостаточную подготовку.

Ознакомился также с личным составом 685-го ШАП. Полк произвел впечатление крепкой боевой части, вполне готовой приступить к боевой работе. Но и в этом полку была молодежь, очень нуждавшаяся в учебе.

Общий вывод такой: полки нуждались в тренировках, сколачивании, а главное, в учебных полетах. Но тылы 3-й армии отпустили нам до конца марта всего лишь 40 тонн горючего — очень мало.

По этому поводу звонил в Управление ВВС генерал-лейтенанту авиации А. В. Никитину. На его вопрос о сроках готовности корпуса ответил: «Нужно 7—8 летных дней и 400 тонн горючего». Это в десять раз больше того, что нам отпущено. Генерал Никитин обещал помочь с горючим к кое-что сделал.

Пока мы добывали горючее, весна властно заявила о себе. К началу апреля мы очутились в центре очень мощного циклона. Теплые фронты проходили один за другим, температура стояла плюсовая. Снег растаял быстро, и все наши аэродромы размокли, раскисли, дороги стали непроезжими.

Природа делала свое извечное дело. Весенняя распутица приостановила боевые операции с обеих сторон почти на всем советско-германском фронте. По этой причине наш корпус не торопили с вводом в бой, что дало возможность получше подготовить полки, потренировать молодежь, провести ряд учений, конференций по тактике действий штурмовой авиации, по взаимодействию с наземными частями и с истребителями сопровождения.

В начале апреля провели двухдневную игру штаба корпуса, которая показала, что связь и оперативный отдел еще недостаточно подготовлены к боевой работе. На разборе дал подробные указания о дальнейшем совершенствовании штаба, в частности, о проведении военной игры на фактическом материале боевой работы дивизий.

Сложнее обстояло с летной учебой. Мучила прежняя беда: на апрель отпустили для корпуса 200 тонн бензина. Этого количества едва хватило на 4—5 полетов для молодых летчиков. И тем не менее учеба шла полным ходом. Вот маленький перечень проведенных мероприятий только за одну неделю апреля. Организовали сбор командиров дивизий, начальников штабов и заместителей. Обсуждали тему «Полет и бой смешанной группы штурмовиков и истребителей». Провели строевое совещание управления корпуса. Внедрили четкий уставной порядок в штабах и в частях. Наладили ежедневные тренировки по радиосвязи между истребителями и штурмовиками, детально изучали район полетов всем летным составом.

Хорошо прошло летно-тактическое учение по теме «Действие штурмового полка по аэродрому противника под прикрытием истребителей». Молодые летчики извлекли поучительные уроки. В учении участвовало 24 самолета ИЛ-2 и 32 истребителя ЯК-9. ИЛ-2 работали хорошо: точно появлялись над целью, метко бомбили и стреляли, но строй штурмовиков легко разрывался. Истребители работали хуже: целой группой ввязывались в бой с парой истребителей противника и бросали штурмовиков. Ни одна группа штурмовиков надежного прикрытия не имела, хотя истребителей в воздухе было вполне достаточно. Вторая грубая ошибка истребителей — вели бой по принципу «карусели», без вертикального маневра. Хорошо, что эти изъяны мы вскрыли на учениях.

7 мая доложил генерал-полковнику авиации А. В. Никитину о готовности корпуса к боевой работе. Шесть штурмовых и два истребительных полка полностью закончили программу переучивания. Третий по счету, 728-й истребительный полк к этому времени перелетел из тыла на наш аэродром и был включен в состав корпуса.

Учебные будни не обошлись без происшествий. В 671-м ШАП (командир — майор Ищенко) произошла катастрофа. У одного ИЛ-2 при выходе из пикирования отвалилась левая плоскость. Летчик и стрелок погибли.

Наблюдавшие с земли за полетом сообщили, что угол пикирования штурмовика был не более 25—30 градусов, то есть обычный. Раскрутки винта, резких эволюции и большой скорости не наблюдалось. Катастрофа произошла на первом заходе при сбрасывании бомбы.

Срочно вылетел на место происшествия. Комиссия установила причину: недоброкачественность металла лонжеронов и наличие трещин узла заднего лонжерона.

— Ваше мнение, Григорий Петрович?

На этот вопрос главный инженер корпуса Г. П. Лешуков ответил без промедления:

— Производственный дефект. И слабый контроль на заводе.

— А все ли сделала инженерная служба корпуса для организации контроля?

— К сожалению, далеко не все, товарищ генерал.

— Доложите предложения. Хорошо обдумайте…

Пришлось полеты на пикирование временно прекратить. Распорядился снять плоскости на всех самолетах и тщательно осмотреть узлы крепления. Осмотрели за один день 13 самолетов. Были обнаружены трещины и дефекты узлов на двух машинах.

Послал в Москву запрос о том, что необходима авторитетная комиссия. Вскоре все самолеты были проверены самым тщательным образом, дефекты устранены. «Табу» на полеты с пикированием после этого снял, и обучение экипажей пошло по программе, без ограничений.

20 мая в корпусе состоялся большой праздник: дивизия, которую возглавлял генерал Г. Ф. Байдуков, и ее полки получили гвардейские знамена. Отныне дивизия стала называться 4-й гвардейской, а ее полки получили новые номера — 90, 91 и 92-я гвардейские штурмовые.

А через день пришел приказ командующего ВВС перебазировать корпус в район Лиски — Батурлиновка — Таловая с оперативным подчинением другой армии. Я сразу же с группой командиров на транспортном самолете вылетел в Воронеж, в штаб 5-й воздушной армии, в подчинение которой поступал наш корпус.

5-я воздушная армия вошла в состав Степного (Резервного) фронта, который был только что создан. Стало известно, что противник из района Харькова и Орла готовит удар с целью окружить и уничтожить нашу группировку на Курском выступе. По нашим разведданным, вражеские войска уже сосредоточивались и вскоре могли начать наступление. На случай прорыва нашей обороны на Курском выступе и был создан Резервный фронт. Войска этого фронта готовили оборонительные полосы. Таким образом, наш корпус с Калининского фронта переходил в самый центр назревавших больших событий войны.

Перебазирование корпуса — дело весьма сложное. Штаб разработал план, по которому сначала отправили железнодорожные эшелоны.

Авиационные полки корпуса летели по маршруту: Торжок — Москва (Тушино) — Ряжск — Батурлиновка — Воронеж. Перелет прошел нормально, погода благоприятствовала. В Тушине нас встретили замечательно. Очень хорошо прошла через Москву 256-я дивизия. Посадки и взлеты в большинстве случаев прошли отлично, ошибок почти не было. Для москвичей это было своеобразным парадом нашей воздушной мощи: почти 300 боевых самолетов компактными группами пролетели над столицей, направляясь в сторону фронта.

Как только штабы корпуса и дивизий устроились на новом месте, а полки разместились на новых аэродромах, меня вызвали в штаб Степного фронта для участия в учениях, которые длились четыре дня. Руководил этими учениями генерал-полковник М. А. Рейтер. В них участвовали генералы Г. И. Кулик, А. С. Жадов, С. Г. Трофименко, П. А. Ротмистров, М. И. Казаков, Г. Ф. Байдуков, С. К. Горюнов, А. В. Горбатов, И. А. Плиев и другие.

Район учений — Перевалочная — Безобразовка — Щигры. Тема — «Ввод в прорыв танковых и кавалерийских соединений».

На учении узнал много нового и был приятно удивлен, когда познакомился подробно с нашими резервами. Фронт имел пять общевойсковых армий, одну танковую и одну воздушную. По условиям учения он наносил главный удар в центре. Ударным армиям были приданы артиллерийский, танковый, кавалерийский и авиационный корпуса. На одном километре фронта прорыва сосредоточивалось до 150—200 орудий, до 30 самолетов и не менее 50—60 танков.

Учение показало рост нашего генералитета. Решения принимались четкие, продуманные, обоснованные. Два года войны, активная работа по воспитанию командных кадров сделали свое дело: наши командиры стали зрелыми, опытными. Нас, авиационных командиров, особенно радовало то, что общевойсковые начальники научились более правильно ставить задачи для авиации.

На фронтах в июне царило затишье. В корпусе удалось провести несколько штабных игр и учений.

Интересно и с пользой прошло радиоучение, в котором участвовали 24 штурмовика и 24 истребителя. Учения выглядели так: штурмовик прилетал на аэродром базирования истребителей, по радио вызывал прикрытие, устанавливал с истребителем связь. Затем на маршруте от аэродрома встречи до КПП штурмовик командовал им, а в районе КПП докладывал о выходе на цель. После установления радиосвязи с КПП самолеты уходили домой. Почти все экипажи выполнили задания на отлично и хорошо. Все же штурмовики на передачу работали лучше, чем на прием, а истребители — наоборот.

В один из июньских дней в корпус прибыла комиссия из Москвы, которую возглавлял начальник штаба ВВС генерал-полковник авиации С. А. Худяков. Комиссия проверила все три дивизии и сделала вывод: корпус к боевым действиям готов.

НА ГЛАВНОМ НАПРАВЛЕНИИ

Из резерва — в бой. — Командующий 2-й воздушной армией С. А. Красовский. — Операция «Румянцев». — Благодарность пехотинцев. — Пункт управления штурмовиками. — В наступлении не отставать. — Черный день корпуса. — Полководец Н. Ф. Ватутин.

«Цитадель» — так называли гитлеровцы свою наступательную операцию, которую они рассчитывали осуществить летом 1943 года. В этой операции немецко-фашистское командование поставило задачу нанести главный удар в районе Курского выступа по советским войскам двух фронтов — Центрального и Воронежского, окружить и разгромить эти войска, а затем нанести удар в тыл Юго-Западному фронту, уничтожить советские части и соединения в Донбассе.

Жажда реванша за зимнее поражение второго года войны, неуемное желание поправить пошатнувшийся авторитет фюрера и его окружения толкали гитлеровцев на новые авантюры. В районе Курского выступа фашисты надеялись изменить ход войны в свою пользу.

Операция «Цитадель» готовилась врагом тщательно и долго. Гитлеровский генерал Ф. В. Меллентин высказался по этому поводу следующим образом:

К летней кампании фашисты начали готовиться с января 1943 года, проводя тотальную мобилизацию. К лету 1943 года гитлеровская армия насчитывала 10,3 миллиона человек. В районе Курского выступа фашисты рассчитывали деморализовать советские войска своим сверхсекретным оружием — новыми танками типа «пантера» и «тигр», штурмовыми орудиями «фердинанд» и новыми самолетами «Фокке-Вульф-190А» и «Хеншель-129». Осуществить операцию «Цитадель» должна была мощная группировка вражеских войск, насчитывавшая около 900 тысяч человек при 10 тысячах орудий и минометов, 2700 танков и 2 тысяч самолетов.

Советская Армия имела достаточно сил и средств для того, чтобы начать летнее наступление на врага, но Ставка Верховного главнокомандования, основываясь на сведениях разведки, раскрывшей своевременно план операции «Цитадель», решила обескровить врага в оборонительных боях, а затем перейти в контрнаступление с целью полного разгрома вражеских войск в районе Курского выступа.

В период подготовки к летним боям было проведено немало важных мероприятий, в частности организована глубокая, многоэшелонированная оборона в полосах Центрального и Воронежского фронтов, создан рубеж обороны в глубоком тылу — по левобережью Дона и многое другое. Достаточно сказать, что на Курском направлении было подготовлено восемь рубежей обороны глубиной 250—300 километров.

Шла борьба за господство в воздухе. В начале мая была проведена первая операция по разгрому авиации врага на его аэродромах, в ходе которой фашисты потеряли свыше 500 самолетов. В июне советская авиация за два дня нанесла массированные удары по 28 аэродромам врага, и гитлеровцы вновь понесли огромный урон, потеряв 580 самолетов. Враг срочно перебазировал свои авиационные части в глубокий тыл. Тем не менее фашисты решили проводить операцию «Цитадель».

Рано утром 5 июля гитлеровцы перешли в наступление между Орлом и Белгородом. Советское Информбюро передало следующие итоги первого дня боев:

Наступление гитлеровцев на Орловском и Белгородском направлениях продолжалось несколько дней. Противник бросил в бой 50 отборных дивизий, из них 16 танковых и моторизованных. На Орловско-Курском направлении в первые дни боев все атаки врага были успешно отбиты, на Белгородском направлении фашисты вклинились в нашу оборону и заняли несколько деревень. Вражеская пропаганда считала это победой. Но вскоре берлинское радио объявило:

Это уже была иная песня, от хорошей жизни такое не запоешь.

Советские резервные соединения стали вступать в бой. Пришел и наш черед. Корпус получил приказ Ставки о переходе в подчинение из 5-й во 2-ю воздушную армию. Корпус был переименован из 8-го смешанного в 5-й штурмовой.

Срочно полетел в штаб 2-й воздушной армии, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский, один из ветеранов советской авиации. После встречи и беседы с ним был на приеме у командующего фронтом генерала армии Н. Ф. Ватутина.

Николай Федорович Ватутин проявил большой интерес к авиаторам-штурмовикам. Он подробно расспросил о состоянии корпуса, о его возможностях, степени готовности. Чувствовалось, авиацию он знал, относился к ней с уважением.

Во время нашей беседы в кабинет вошел маршал Г. К. Жуков. Мы встали. Генерал Ватутин официально доложил ему и представил меня.

— Садитесь, — сказал маршал Жуков. — А вы, Каманин, не изменились, даже помолодели. Как ваш корпус? Новиков докладывал, что он к бою вполне готов. Так это?

— Готов, товарищ маршал.

— Это хорошо. Нам сейчас штурмовики очень нужны. Сделано много, но главное — впереди.

Беседа в кабинете генерала Н. Ф. Ватутина продолжалась около часа. Из разговора маршала Жукова и генерала Ватутина я понял, что 23—25 июля наши войска начнут срезать Белгородский выступ. Гитлеровцы со своим планом «Цитадель» провалились и перешли к обороне, стали вытягивать свои войска из мешка. И это летом! Два предыдущих военных лета они наступали, а на третье — вынуждены обороняться. Это говорило о многом.

Из штаба генерала Н. Ф. Ватутина я уехал, имея четкие задачи на перебазирование корпуса в район предстоящих боев. Корпусу предоставили шесть полевых аэродромов в районе Оскол — Тим. На пяти аэродромах из шести еще не было батальонов аэродромного обслуживания, и это несколько задержало перебазирование 4-й гвардейской дивизии.

Штаб корпуса разместили в школьных зданиях деревни Вислая Дубрава, а эскадрилью связи — в большом фруктовом саду. Рано утром 23 июля я получил первую боевую задачу:

Бывает же такое: к бою готовились много недель, кажется, все предусмотрели, а когда приходит боевой приказ, обстоятельства складываются так, что выполнить его крайне трудно.

Именно так получилось в данном случае, когда пришлось решать задачу со многими неизвестными. Начну с того, что в приказе не был указан аэродром истребителей прикрытия. Своей линии связи с истребительной дивизией у нас не имелось, а она дислоцировалась где-то на 100 километров западнее нас. Значит, нам самим требовалось отыскать истребителей. Общее протяжение заданного маршрута приближалось к пределу радиуса действия штурмовиков. Даже погода стояла плохая, низкие тучи стлались над землей, шли дожди, видимость равнялась одному-двум километрам. Ко всему этому надо еще учесть, что мы находились в районе Курской магнитной аномалии, которая сбивала показания магнитных навигационных приборов, и, чтобы не сбиться с курса, летчики должны хорошо знать местность. Для большинства летчиков корпуса район Курской дуги был незнаком. Вот сколько неблагоприятных обстоятельств нагромоздилось одно на другое!

И все же боевые вылеты начались. На первое задание вылетели шестерки ИЛ-2 235-го и 809-го штурмовых авиаполков. Все экипажи успешно выполнили задания и благополучно вернулись домой.

На другой день опять летали группы штурмовиков этих же полков. Произвели 25 боевых самолето-вылетов. Наносили удары по танкам, автомашинам и артиллерии в районе Тамаровки, в 10—12 километрах западнее Белгорода. С боевого задания не вернулись два наших самолета — они были подбиты зенитной артиллерией.

Одна шестерка «ильюшиных» провела воздушный бой с шестеркой вражеских истребителей. «Мессерам» не удалось сбить в воздушном бою ни одного штурмовика, но три самолета вернулись на аэродром с множеством пробоин. В одном насчитали более 500 пробоин от пуль и осколков. И все-таки он прилетел на свой аэродром! Так началась боевая работа нашего штурмового корпуса в жаркие дни боев на Курской дуге.

В хуторе Веселый, близ Обояни, размещался штаб 5-й гвардейской армии. Здесь командующий фронтом Н. Ф. Ватутин провел важное совещание, на которое вызвали меня. В совещании участвовали генералы А. С. Жадов, С. А. Красовский. Обсуждали вопросы взаимодействия авиации с 5-й гвардейской армией, а также с 1-й и 5-й танковыми армиями.

Генерал Н. Ф. Ватутин изложил общий замысел предстоящей наступательной операции. Воронежскому фронту в первых числах августа основными силами 5-й гвардейской армии предстояло прорвать фронт противника западнее Белгородского шоссе, затем в прорыв намечалось ввести другие армии, в том числе две танковые. Нашему штурмовому корпусу была поставлена задача, взаимодействуя с наземными войсками, наносить бомбовые и штурмовые удары по вражеской обороне на участке нашей 5-й армии и тем самым обеспечить ей прорыв, а также ввод в прорыв танковых соединений и их действия в тактической глубине.

На другом совещании командующий 2-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский подвел итоги боевой работы авиации армии в Белгородской оборонительной операции с 5 по 18 июля. Авиационные части армии произвели 11 456 боевых вылетов, повредили и уничтожили 1320 танков и более 700 самолетов врага. Наши потери — более 500 самолетов, из них 371 — безвозвратно.

На вражеской стороне против нашего фронта действовали 52-я истребительная эскадра и эскадра «Удет» и другие авиационные соединения фашистской Германии. У врага на Курском выступе насчитывалось до 2000 самолетов.

Авиация 2-й воздушной армии прикрывала наши резервы и контратакующие группы, уничтожала танковые и мотомеханизированные части противника, затрудняла маневр его резервов. С этими задачами авиаторы армии справились успешно.

На совещании были вскрыты и недостатки: слабая связь штурмовиков с истребителями, недостаточная осмотрительность экипажей в воздухе, слабое использование средств радиосвязи.

Недостатки надо уметь замечать, но главное, вовремя исправлять. Помня это правило, в корпусе при первой же возможности я провел двухдневное радиоучение с ведущими групп. Результаты первого дня были очень плохими. На второй день дело пошло значительно лучше, хотя работать пункту управления с экипажами по радио было трудно из-за грозовых помех. Оперативная группа получила хорошую тренировку и к боевой работе подготовилась. Появилась уверенность, что она обеспечит управление штурмовиками с командного пункта 5-й гвардейской армии в предстоящем наступлении.

Мы готовились взаимодействовать с войсками 5-й гвардейской армии, которой командовал генерал А. С. Жадов. Полки и дивизии этой армии в период оборонительных боев на Курской дуге проявили невиданную стойкость и мужество. Именно войска армии генерала А. С. Жадова возле Прохоровки выдержали ожесточенный натиск вражеских танковых клиньев и во взаимодействии с танкистами генерала П. А. Ротмистрова нанесли врагу огромный урон. Это под Прохоровкой 12 июля на небольшой территории сошлись лоб в лоб около 1200 танков и целый день шло крупнейшее в истории войны танковое сражение, в итоге которого гитлеровцы вынуждены были перейти от наступления к обороне.

Вражеский план операции «Цитадель» был сорван. Вступал в свои права наш, советский план контрнаступления войск Воронежского и Степного фронтов под кодовым наименованием «Румянцев». По этому плану главный удар смежными флангами фронтов намечалось нанести в общем направлении на Богодухов — Валки, в обход Харькова с запада. В то же время с юго-запада в обход Харькова должна была наступать одна из армий Юго-Западного фронта, создавая угрозу окружения харьковской группировке врага.

Операция по плану «Румянцев» началась на Белгородско-Харьковском направлении рано утром 3 августа. К ней мы успели подготовиться, полки корпуса свои задачи знали и были готовы их выполнить.

Командный пункт генерала Жадова располагался невдалеке от переднего края наших войск, возле деревни Козьмо-Демьяновка. Земля была здесь сплошь изрыта траншеями, ходами сообщений, изуродована воронками от взорвавшихся бомб, снарядов и мин. Сюда с группой управления я приехал еще вечером 2 августа. Рано утром (было еще темно) на КП появились маршал Г. К. Жуков, генералы А. С. Жадов, П. А. Ротмистров, М. Е. Катуков.

Мой пункт управления находился рядом с командным пунктом наземной армии. На пункте имелось две радиостанции для связи со штабом и с самолетами, была группа офицеров, связисты, шоферы. Все в самом минимальном количестве.

Сил для нашего наступления было сосредоточено много. На каждый километр фронта приходилось 200 орудий, с воздуха наступление обеспечивалось тремя штурмовыми, четырьмя истребительными корпусами и двумя бомбардировочными дивизиями. В воздухе должно было работать более 1000 самолетов. И это только на нашем Белгородско-Харьковском направлении. А ведь наступали войска и на Орел, и южнее Харькова — целая группа фронтов. Действительно, лето 1943 года стало летом нашего наступления.

Ровно в назначенное время ударила артиллерия. Содрогнулась земля, и гул орудий не прекращался, пока шла артиллерийская подготовка; звенело в ушах; трудно стало работать на эфир, а надо было ни на минуту не прекращать связи со штабами и с группами штурмовиков. Я держал перед глазами маленький блокнот, в котором были записаны состав групп и фамилии ведущих, их позывные, закодированы команды. По этим записям дал соответствующие команды. Вскоре над нами в утренней дымке неба появились группы «ильюшиных». Ведущим групп я подтвердил приказание работать по первому варианту, то есть уничтожать основные цели (танки, артиллерию, резервы), заданные каждой группе штурмовиков перед вылетом.

Штурмовики корпуса произвели в короткое время 372 вылета. Мощный огонь артиллерии и бомбо-штурмовые удары авиации хорошо подготовили и обеспечили наступление наземных войск. С командного пункта было хорошо видно, как дружно пошла в атаку пехота. Она с ходу преодолела три линии траншей, затем пропустила вперед передовые части 1-й и 5-й танковых армий.

Все восхищались работой авиации, особенно хвалили штурмовиков. Бойцы говорили: «Если бы нам всегда так помогала авиация, мы давно были бы в Берлине». Слышать такое было отрадно, и хотелось сделать еще больше, задачу выполнить лучше.

В конце первого дня авиаторы нашего корпуса получили благодарность от Военного совета фронта.

Чувствовалось, что противник не оценил всей мощи нашего удара, его авиация почти бездействовала — за первый день контрнаступления я видел в воздухе около двух десятков вражеских истребителей и не более сотни бомбардировщиков.

Наступление стремительно нарастало, наземные войска ушли далеко вперед. На второй день авиаторам работать стало куда труднее. По замыслу командования, наши дивизии должны были действовать в интересах танковых армий и оперативно получать от них задания. На практике получилось так, что штабы этих армий имели слабую связь со своими частями, ушедшими далеко вперед, и не могли ставить задачи для авиации. Нужно бить противника в местах, где он оказывает сопротивление, а где эти места, штабы точно не знали.

— Передовые части предположительно находятся здесь, — офицер оперативного отдела указал на карте район.

— Предположительно?

— Да, к сожалению, предположительно. Вечером уточним.

Ждать было некогда. Я дал в штаб корпуса команду направить несколько пар штурмовиков на разведку. Вскоре поступили точные сведения, где противник, где наши войска. Теперь уже офицеры из штабов наземных войск стали охотиться за сведениями, добытыми нашими штурмовиками-разведчиками.

Гитлеровцы бомбили боевые порядки танков, несколько раз налетали на наш КП. От бомбы, сброшенной с Ю-88 на наш КП, погиб генерал армии И. Р. Апанасенко. На моем пункте был убит капитан Чижиков. Да, под огнем врага сильнее чувствуешь тяготы и жертвы войны, понимаешь, что война — это величайшее испытание нервов, характеров, физических и моральных сил.

Победы одерживались одна за другой: были освобождены Орел и Белгород. Московское небо впервые озарилось разноцветными огнями победных салютов, а в войсках появились части с наименованиями Орловских и Белгородских. Советские воины подошли к Харькову, заняли Золочев. Хоть и с трудом, но все же удавалось организовать взаимодействие с наступающими частями и направлять усилия корпуса на решение главной задачи по разгрому врага.

Поздно вечером 7 августа я встретился с начальником политотдела полковником Н. Я. Кувшинниковым. Он все время ездил по частям, очень устал, но был весел, возбужден. Рассказал, что все воодушевлены победами, что настроение людей бодрое, летчики готовы летать по 5—6 раз в день.

— Только в двух полках сегодня за день приняли в члены партии пятерых летчиков и троих в кандидаты. Восемь коммунистов! — С лица Николая Яковлевича не сходила радостная улыбка.

— Военный совет фронта и лично генерал Ватутин объявили корпусу благодарность, — в свою очередь сообщил я радостную новость полковнику Кувшинникову.

— Где текст?

— Вот, пожалуйста, — передал ему небольшой листок телеграммы.

— Забираю. К утру размножим и передадим в полки и батальоны. На утреннем построении объявим. Вот еще один документ. Мы его в политотделе уже размножили. Очень важный документ. От самой царицы полей — от матушки пехоты. — Николай Яковлевич протянул мне письмо пехотинцев в адрес летчиков-штурмовиков.

Таких писем наши летчики получили от пехотинцев немало. Они очень хорошо показывали силу взаимодействия наземных и воздушных бойцов, в ходе наступления поднимали боевой дух летчиков. А нам, командирам, напоминали о той великой ответственности, которая легла на наши плечи: ведь малейшая ошибка в наведении крылатых машин на цели может стать трагедией, удар с воздуха по ошибке можно нанести по своим войскам.

Значит, ошибки не должно быть, значит, в наступлении надо особо тщательно, до скрупулезности точно устанавливать линию боевого соприкосновения, заботиться, чтобы наши наземные войска знали и умело пользовались сигналами опознавания: полотнищами, дымовыми шашками, ракетами. Мы делали все возможное, чтобы взаимодействие с наземными частями было самым тесным. Посылали в танковые части своих наводчиков, не жалели горючего для полетов на доразведку, учили летчиков искусству распознавания своих войск в условиях маневренных боевых действий и т. д. К чести наших штабов (общевойсковых и авиационных), надо отметить, что задача взаимодействия была решена успешно на всем протяжении наступательной операции.

Во время боев за Харьков 11 августа от командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина мы получили такую задачу:

В этот период наши наземные войска были уже в нескольких десятках километров от Харькова, город находился в полукольце, но вопрос о его немедленном штурме еще не стоял. Ставка ждала, когда противник растеряет свои резервы, идущие к Харькову, чтоб легче было взять город, затем продолжать наступление на Сумы и далее на запад.

Мы немедленно организовали выполнение задачи, поставленной командующим фронтом. Группы штурмовиков начали громить вражеские резервы. Произвели 137 самолето-вылетов. И это только за один день 11 августа. На другой день эта цифра выросла до 140, на третий день наши летчики совершили 145 боевых вылетов.

С каждым днем наши войска уходили все дальше на запад. Мы меняли аэродромы, передвигали пункты наведения, стараясь во что бы то ни стало сохранить тесную связь с пехотой и танками.

И все же наши тылы очень отставали от наступающих полков. Труженики тыла, наши кормильцы и поильцы, снабженцы, люди трудового подвига, не успевали, оборудовать новые аэродромы, подвозить боеприпасы, продовольствие, горючее. Железные дороги были сильно разрушены: рельсы взорваны, шпалы перерезаны и выкорчеваны как будто гигантским плугом, телефонные столбы выворочены, уничтожены почти все пристанционные здания. Такое не скоро восстановишь. В дни стремительных наступлений боеприпасы, горючее, питание — все, чем жив и чем воюет фронт, приходилось подвозить только автомашинами и на лошадях, а это ох как сложно!

Вот мы перебазировались на новый узел. Он удален на 100—120 километров от переднего края, но дня через два-три удалялся еще на полсотни километров, и нам вновь приходилось двигаться вместе с тылами, догонять его. Помню, как мы искали боеприпасы 14 августа. Нашли мало. По этой причине корпус произвел за день всего лишь 37 боевых вылетов.

Ночью тыловики сумели подбросить горючее и боеприпасы, и на другой день корпус произвел 149 боевых вылетов на контратакующие войска противника в районе юго-восточнее Богодухова. Здесь враг собрал довольно сильный кулак, наше продвижение в этом районе было временно приостановлено. Поработали наши штурмовики — и вновь пошла вперед советская пехота.

Противник то слабел, то вновь яростно огрызался, пытаясь изменить обстановку в свою пользу. Он бросал в бой из резерва танки и мотопехоту, в воздух поднимал группы бомбардировщиков и истребителей, взятых с других фронтов. Гитлеровцы хотели вернуть утраченное господство в воздухе и не жалели сил. Группы «мессершмиттов» в середине августа появлялись в большом количестве, причем неожиданно. И мы переживали черные дни.

Общая картина наступления радовала, звала к новым свершениям. И тем тяжелее, обиднее, больнее становилось, когда мы попадали в тяжелые ситуации или допускали ошибки. Можно было потом найти причину, объяснить случившееся, но как вернуть утраченные жизни?

Черным днем для корпуса стало 16 августа. В тот день на задание ушло несколько групп штурмовиков, и две из них в полном составе — 11 самолетов — не вернулись. Штаб наземной армии сообщил нам о том, как атаковали этих штурмовиков три группы «мессеров» по 12 в каждой и в считанные минуты «съели» целиком обе наши группы.

Надо же случиться такому: наше прикрытие истребителей было небольшим, а ведущий штурмовиков прозевал, вовремя не заметил нависшей угрозы, упустил момент и… 11 наших самолетов один за другим упали на землю.

В тот черный день корпус потерял 15 самолетов. Самые тяжелые, небывалые потери: из каждой десятки вылетавших 16 августа штурмовиков один не вернулся. Тяжелый, кровавый урок.

Вечером 16 августа до глубокой ночи мы занимались вопросом взаимодействия истребителей со штурмовиками. Командир истребительной дивизии полковник И. А. Лакеев, командиры полков истребительных и штурмовых все вместе решали всегда злободневную задачу улучшения взаимодействия. Сообща выработали целый ряд мероприятий, договорились по многим вопросам.

На другой день наши части продолжали наступление. Штурмовики обеспечивали прорыв промежуточной оборонительной линии врага, произвели 145 боевых вылетов. Прорыв был осуществлен успешно, и подвижные части к полудню прошли через боевые порядки пехоты.

Весь этот день я находился на наблюдательном пункте командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина. Радиосвязь со штурмовиками и с моим штабом работала очень хорошо.

Истребителей противника было немного, но действовали они нахально: пристраивались к ИЛам в хвост и атаковывали с самых коротких дистанций. Наши истребители прикрытия ходили на 600—800 метров выше и не всегда видели атакующего противника.

Дважды с КП командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина поступали команды на перенацеливание групп штурмовиков. Первую группу вел капитан З. И. Макаров. Она была уже на подходе к переднему краю, когда от генерала Ватутина мне передали новые данные для штурмовки: появилась группа вражеских танков, надо сорвать их контратаку.

Передал по радио капитану Макарову координаты новой цели. От него услышал успокоительный ответ:

— Вас понял, вас понял. Выполняю.

Так же успешно была перенацелена и другая группа. Возглавлял ее капитан Береговой.

— Успели перенацелить? — спросил через несколько минут генерал Н. Ф. Ватутин.

Доложил, что его приказание выполнено. А вскоре наземные части сообщили на КП, что штурмовики групп Макарова и Берегового успешно «обработали» цель, сожгли несколько танков, расстроив боевой порядок врага и остановив его продвижение.

Экипажи ИЛ-2 буквально засыпали фашистские танки специальными противотанковыми бомбами — ПТАБами. Их впервые применили наши летчики в ходе боев на Курской дуге, и очень успешно. Каждый самолет ИЛ-2 брал на борт 312 таких бомб.

Командующий фронтом вечером поблагодарил штурмовиков за отличную работу.

В те горячие и напряженные дни наступления мне очень понравилась работа командного пункта генерала Н. Ф. Ватутина и его действия как командующего. Приказы отдавались четкие, реальные, с учетом имевшихся возможностей. Сам Н. Ф. Ватутин знал обстановку, людей, был спокоен, деловит, всегда хладнокровен и рассудителен, но в нужную минуту не терял времени, зная истинную цену на войне такому фактору, как внезапность и быстрота.

Летом и позднее, осенью, много раз приходилось мне выполнять распоряжения генерала Н. Ф. Ватутина, работать на его командном пункте, видеть командующего фронтом в самых сложных ситуациях. Так было и под Белгородом, и под Харьковом, в период форсирования Днепра, и в боях за Киев. В моем сознании запечатлелся замечательный образ генерала Ватутина, прекрасного советского полководца.

Николай Федорович любил дисциплину, исполнительность, был врагом необдуманных решений. Как-то мне передали приказ непосредственного авиационного начальника перебазировать корпус на новые аэродромы. Но, как выяснилось, на указанные аэродромы еще не прибыли батальоны обслуживания, не было горючего и боеприпасов. Все мы в штабе корпуса нервничали, переживали: приказ надо выполнять. Случилось так, что я был вызван в штаб к генералу Ватутину для доклада по другим вопросам. Ватутин заметил мою нервозность и спросил, в чем дело.

Пришлось рассказать командующему фронтом о неурядицах в вышестоящем авиационном штабе. Генерал Ватутин выслушал, уточнил по карте расположение аэродромов, немедленно связался с моим начальником и умно, тактично посоветовал изменить принятое им решение.

— Это надо в интересах фронта. Вы всего могли не знать, — успокоил он авиационного начальника.

В другой раз генерал Ватутин со своего КП видел работу штурмовиков над полем боя и остался ею доволен.

— Товарищ Каманин, — передал он мне указание, — представьте отличившихся к наградам. Оба ведущих достойны орденов Красного Знамени. Остальные — по вашему усмотрению. Молодцы, заслужили. Как у вас вообще с наградами дело обстоит?

— Не балуют наградами летчиков корпуса, товарищ командующий, — чистосердечно признался я Ватутину. — Мы ведь резерв Главнокомандования. Для штаба армии мы прикомандированные, а до Москвы далеко.

— Непорядок, — недовольно произнес Ватутин, — отличившихся надо награждать. Воюют ваши люди хорошо, а кому вы подчинены — это не имеет значения. Доложите мне по этому вопросу обстоятельно. И не через неделю, а завтра.

Вскоре несколько десятков лучших летчиков корпуса были удостоены правительственных наград.

Генерал Ватутин помогал нам и в организации связи на командных пунктах, и в улучшении снабжения горючим и боеприпасами. Когда надо было, он звонил тыловикам, требовал, отдавал распоряжения. По всему чувствовалось: этот военачальник знал цену, роль и место авиации в бою и заботился о ней должным образом.

20 дней непрерывных наступательных боев дали ощутимые результаты: наши войска ночным штурмом 23 августа освободили Харьков. Таким образом, операция, начатая с прорыва 13-километровой полосы северо-западнее Белгорода, закончилась освобождением второй столицы Украины. Советские войска взломали фронт врага на большом протяжении, продвинулись в глубину до 130 километров.

Вражеская операция «Цитадель» была окончательно похоронена. Перед нашими войсками открылся путь к Днепру. Но тут многое зависело от пополнения армий техникой, людьми. Например, в нашем корпусе осталось только 85 самолетов.

Труженики-ремонтники работали дни и ночи, возвращая в строй порой такие самолеты, которые в обычных условиях обязательно списали бы как безвозвратные боевые потери. Но этого было недостаточно, мы ожидали новые самолеты с заводов, новые группы летчиков из училищ.

Контрнаступление под Курском в августе 1943 года переросло в общее стратегическое наступление Красной Армии. Войска Калининского, Западного, Южного и многих других фронтов стали осуществлять наступательные операции.

Продолжалось наступление советских войск и на нашем фронте после освобождения Харькова. Три дня подряд группы штурмовиков корпуса напряженно помогали 40-й и 47-й наземным армиям отбивать сильные танковые контратаки врага. Работали очень успешно, все контратаки гитлеровцев были отбиты. Большую долю в завоевании успехов общевойсковые командиры отдали летчикам-штурмовикам нашего корпуса, которые произвели более 300 самолето-вылетов, уничтожили десятки танков, сотни автомашин, орудий и много живой силы врага.

В конце операции мы подвели некоторые итоги боевой работы частей корпуса. Начальник штаба корпуса полковник Г. И. Яроцкий внес следующую запись в исторический формуляр:

Это был наш вклад в общую победу в августе 1943 года.

Мой КПП находился в те дни в семи километрах от линии фронта. Очень многие группы приходилось по радио перенацеливать. Оценку работы пехотинцы нам передавали по телефону с переднего края.

такую телеграмму мы получили 2 сентября.

Благодарность была заслуженной. В тот день, поддерживая 47-ю армию, мы сделали в район боев около 500 боевых вылетов. Потеряли три экипажа — не так уж много, если учесть, что истребители противника оказывали очень серьезное сопротивление.

В начале сентября на фронтах дела шли успешно. Вся Красная Армия пришла в движение, наши войска стали гнать врага с родной земли на запад. Только за несколько последних дней августа советские воины освободили Таганрог, Рыльск, Глухов, Ельню, Дорогобуж, Лисичанск и другие города. И на нашем фронте не было затишья. Полки шли на запад, продолжая наступательные операции.

На Курской дуге врагу был нанесен сокрушительный удар. Достаточно сказать, что в летних боях под Орлом, Курском и Белгородом гитлеровцы потеряли более полумиллиона солдат и офицеров. Из 70 вражеских дивизий, участвовавших в боях по плану операции «Цитадель», 30 дивизий были разгромлены, остальные понесли огромные потери.

Фашистский генерал Гудериан вынужден был признать, что в связи с провалом операции «Цитадель» немецкие войска

А фельдмаршал Манштейн выразился еще прямее, заявив:

Орловско-Курская дуга осталась далеко позади наступавших советских войск. В голубых просторах неба там уже не выли «юнкерсы» и «мессеры», не рвали тишину пулеметно-пушечные очереди врага, а если раздавался гул самолетов, то только тех, которые имели красные звезды на фюзеляжах. Нас ждал Днепр.

ЗДРАВСТВУЙ, ДНЕПР!

На подступах к Днепру. — Как не отстать от пехоты? — Атакуют группы Василия Зудилова и Ивана Могильчака. — Перенацеливание штурмовиков. — Командарм П. С. Рыбалко. — Над Лютежским и Букринским плацдармами.

Есть такая фотография: упершись руками в длинный стол, на котором разостлана оперативная карта, стоят в раздумье Гитлер и его фельдмаршал Манштейн. Фотоснимок имеет дату и место: Запорожье, сентябрь 1943 года. На снимке запечатлена сцена, разыгравшаяся в штабе командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Манштейна в связи с приездом фюрера, взбешенного неудачами на Восточном фронте. Речь шла о том, как удержать в своих руках Правобережье Днепра, как сделать «Восточный вал» неприступной крепостью для советских войск.

«Восточный вал» по берегу Днепра для гитлеровцев играл огромную роль. Гитлеровский генерал Отто Кнобельсдорф отмечает:

Фашистов интересовал Днепр не только как удобный рубеж обороны. Западногерманский историк К. Рикер весьма прямолинейно заявляет по этому поводу:

Вот почему фашистское командование предпринимало отчаянные попытки для удержания в своих руках «Восточного вала», над созданием которого фашисты трудились с весны 1943 года.

В те дни советские воины стремительно шли на запад. Знамя освобождения взвивалось над десятками и сотнями советских городов и сел. Фашисты теряли одну за другой важные позиции, откатываясь к Днепру.

Нас ждал Днепр. В штабах изучались карты, делались расчеты, определялись направления ударов, — словом, разрабатывались новые операции. Вместе с начальником штаба корпуса Георгием Ивановичем Яроцким, оторвавшись вечерком от карт, расчерченных стрелами и овалами, выходили на аэродром и включались в общий разговор о Днепре, о Киеве. Наши летчики и стрелки после боевых вылетов садились под березами, пожелтевшими от первых осенних ночных холодов и от пламени пожарищ, дружно запевали тихую и грустную песню о Днепре, о журавлях, плывущих над могучей рекой Украины.

Под мерный рокот «ночников», уходящих на боевые задания, люди рассказывали друг другу о прекрасной и нелегкой истории Приднепровья — священной земли, колыбели русской государственности. Земля Святослава и Владимира, Хмельницкого и Наливайко, Шевченко и Гоголя, Щорса и Боженко навеки прославлена бессмертными подвигами верных сынов России, защищавших свою Отчизну.

Издревле по Днепру и его притокам селились славяне — предки трех братских народов: русского, украинского и белорусского. На Днепре вырос красавец Киев. Седая, славная история Приднепровья! Дорога ты сердцу каждого советского человека, и наши солдаты, восхищаясь подвигами предков, готовились вписать в нее новые страницы боевой славы советского оружия.

В штабах все чаще и чаще слышались слова: Днепр, Киев. На картах уже пламенели красные стрелы, охватывающие столицу Украины, пересекавшие синюю извилистую ленту Днепра и уходившие своим острием дальше, на запад. Командиры и штабные работники пристально изучали Днепр и Приднепровье как рубеж большого стратегического значения. В самом деле, даже одного взгляда на карту достаточно, чтобы оценить значение Днепра в оперативно-стратегическом плане. Днепр течет почти меридионально, причем перехватывает главнейшие пути с востока на запад. Днепровская низменность ограничена с запада Волыно-Подольской возвышенностью, а с северо-востока — Средне-Русской возвышенностью. Пойма реки шириной от 2 до 10 километров заболочена, имеет много проток. Лесных массивов в Приднепровье сравнительно мало. Многие притоки Днепра — серьезные водные преграды. Например, река Сож в нижнем течении имеет ширину 150 метров, а Десна вдвое шире.

Для нас, авиационных командиров, важно было то, что местность Приднепровья холмистая. Правобережье гористое, изрезанное оврагами, вымоинами. Значит, полевых аэродромов там будет немного, аэродромный маневр затруднится. Приближалась осень, когда днепровский чернозем раскисает, а это резко ограничивает работу авиации.

Таков очень кратко театр военных действий в среднем течении Днепра. Изучая его особенности, мы, командиры соединений, делали каждый для себя соответствующие выводы.

Для нас обстановка на фронтах была хорошей. Войска Южного фронта 1 сентября освободили Таганрог, открыв ворота в Донбасс, и совместно с Юго-Западным фронтом за 10 дней изгнали фашистов из Донбасса. Был освобожден Новороссийск, шли бои на Таманском полуострове.

Войска Центрального, Воронежского и Степного фронтов развивали наступление к Днепру. В связи с этим наш Воронежский фронт стал называться 1-м Украинским и главное направление в наступлении фронта было одно — на Киев.

В сентябре мы несколько раз меняли районы базирования корпуса, приближаясь к Днепру. Взаимодействовать с наземными армиями было труднее: войска находились в движении, но выручала радиосвязь, а также офицеры наведения, которых мы направили в общевойсковые соединения.

Незадолго до выхода наших войск к Днепру в Лебедине состоялось подведение итогов работы авиации в наступательной операции Воронежского фронта. На нем присутствовали командиры авиационных корпусов, дивизий и некоторые командиры полков.

В докладе командующего 2-й воздушной армией С. А. Красовского было отмечено, что в боях под Белгородом авиация и артиллерия надежно обеспечили прорыв. Первые дни операции проводились отлично, но, когда советские войска вклинивались в оборону противника на 20—25 километров, связь наземного командования со своими передовыми частями становилась слабее, нередко командование не знало точной обстановки и не решалось ставить задачи авиации.

Какие проблемы возникали и какие выводы стали для нас очевидными в вопросах боевого применения авиации в наступательной операции?

В сложной обстановке успешного наступления в принципе можно использовать всю авиацию фронта централизованно, но это целесообразно только при отличной воздушной разведке и бесперебойной связи воздушной армии с наземными армиями и авиачастями. Наиболее целесообразным методом использования авиации в ходе стремительно развивающегося наступления будет ее тесное взаимодействие на заданный этап операции с определенными наземными армиями или корпусами.

Авиационный корпус или дивизия, получив задачу содействовать продвижению наземного соединения, должны сами организовать взаимодействие. Командиру авиасоединения следует командовать своей авиацией с НП или КП командира общевойскового корпуса или армии. Если в распоряжении командира авиасоединения имеется хорошо сколоченная небольшая оперативная группа с двумя-тремя рациями и команда для целеуказаний с земли, то управление авиацией будет проходить совершенно нормально. Именно так чаще всего строилась работа в нашем корпусе.

Служба авиационного тыла, несмотря на самоотверженную работу его людей, все же, явилась в ходе наступления слабым местом. Труженики тыла не успевали готовить аэродромы и завозить на них все необходимое для обеспечения боевой работы. Из-за этого истребители отставали от линии фронта на 100 километров, штурмовики — на 150, а бомбардировщики более чем на 200 километров.

Причины этого недостатка крылись в слабости аэродромно-строительных команд и малочисленности автопарка. Если бы устранить эти недостатки или свести их к минимуму, то воздушная армия превратилась бы в такую грозную силу, что в наступлении буквально смела бы все узлы вражеской обороны. На третьем году мы многому научились, стали сильнее врага и техникой и мастерством, но многое еще нужно было совершенствовать.

По всем этим вопросам и шел большой разговор у командующего 2-й воздушной армией генерала С. А. Красовского. Всем досталось: нам, командирам соединений, но и мы не остались в долгу, высказались сполна о наболевшем.

Мне давно хотелось «повоевать» с начальником штаба воздушной армии генералом Ф. И. Качевым. Нередко штаб давал в части и соединения непродуманные распоряжения. Шпаги скрестились, и генералу Красовскому пришлось подумать всерьез о совершенствовании стиля работы своего штаба.

Разбор нашей работы в период Белгородско-Харьковской операции помог нам вскрыть недостатки и подумать о том, как устранить все, что мешает сильнее громить врага.

Кончался первый месяц осени. 29 сентября войска фронта освободили железно-дорожный узел на Левобережье Днепра — Дарницу. Отсюда нам была видна Киево-Печерская лавра, кварталы домов Киева, затянутых дымом пожарищ. Наши воины вышли к Днепру, готовые к мощному броску на Правобережье.

Еще во время боев на Левобережье Ставка Верховного главнокомандования потребовала от Военных советов фронтов с выходом войск к Днепру начать немедленное его форсирование на широком фронте. Выполняя это требование, советские войска стали с ходу форсировать Днепр почти одновременно на многих участках в полосе от Лоева до Запорожья.

На нашем 1-м Украинском фронте в районе Великого Букрина одними из первых вышли на Правобережье части 3-й гвардейской танковой армии генерала П. С. Рыбалко. Войска 52-й армии генерала К. А. Коротеева форсировали Днепр южнее Канева. В ночь на 26 сентября севернее Киева, в районе Лютежа, вышли на правобережье Днепра части 38-й армии генерала Н. Е. Чибисова.

Последний день сентября был ознаменован блестящим итогом форсирования Днепра. Наши войска к концу месяца совершили броски через Днепр во многих районах на протяжении 750 километров фронта, завоевав у врага на правом берегу свыше 20 плацдармов. Массовое форсирование огромной водной преграды под огнем врага знаменовало собой великий ратный подвиг.

Враг хотел во что бы то ни стало восстановить свой днепровский вал. Гитлеровцы вводили в бой все новые и новые силы. К началу октября перед нашим фронтом дрались на стороне врага 20 пехотных, 2 моторизованные и 7 танковых дивизий. 660 танков и более 600 самолетов имелось здесь у гитлеровцев. Это большие силы.

В начале форсирования Днепра от нашего штурмового корпуса в операции участвовали всего лишь два штурмовых полка — летали экипажи 90-го и 91-го гвардейских полков и в день делали не более 50—70 самолето-вылетов. Этого было мало, до обидного мало, но что можно сделать, если на аэродромах не хватало горючего и боеприпасов! Ругались, бранились с тыловиками, принимали меры, чтобы сообща решать боевую задачу.

Надо было срочно подтянуть полки как можно ближе к Днепру. С этой целью я облетал на своем ПО-2 все полевые аэродромы и предложил генералу Красовскому разместить корпус в районе 20—40 километров западнее Прилук. С моим предложением он согласился, и мы немедленно стали перебазировать полки на новые аэродромы.

Едва один из полков перелетел на аэродром Прилуки, как налетели истребители врага. Сожгли один ЯК-7 и ранили шесть человек. Фашисты могли нанести более чувствительный урон, так как наши истребители не успели взлететь, а зенитчики «проспали». Пришлось строго наказать виновных и принять меры к более надежной охране аэродромов.

Заявки из штаба наземной армии на боевые вылеты стали поступать все чаще и чаще. Это и понятно: фашистские танки, мотопехота врага рвались к Днепру, стремясь сбросить наших десантников в реку.

В таких условиях требовалось исключительно четкое и оперативное руководство частями. Для этого мы несколько перестроили работу в управлении корпусом и свои силы распределили так. Полковник Яроцкий находился неотрывно в штабе корпуса, который разместился в Згуровке. Оттуда он держал связь с дивизиями и полками, передавал им мои распоряжения. Мое место — командный пункт армии, с которого мы наводили группы штурмовиков на цели. Полковник Кувшинников и другие работники политотдела находились в частях. Сам же он много занимался с коммунистами тыловых частей по налаживанию подвоза горючего и боеприпасов. Не дублируя друг друга, работали согласованно, били в одну точку: старались оказать максимальную помощь наземным войскам, сражавшимся на плацдармах.

Все офицеры штаба корпуса работали много, отдыхали на ходу. Стали заметны и результаты: в корпусе имелось всего-навсего 60 исправных самолетов, было очень мало боеприпасов и горючего — прямо на вес золота, а количество боевых вылетов возрастало. 6 октября мы сделали 30 самолето-вылетов, 7-го в два раза больше, а 8 октября уже больше ста.

Отличное знание района боевых действий командиру авиасоединения крайне необходимо. Это истина. Но изучать местность можно по-разному, например по карте. Проще всего принять заявку от командующего и направить группу штурмовиков в указанный район по соответствующим координатам. По форме все будет правильно. Но авиационному командиру надо самому знать район боя. Поэтому для более точного изучения расположения целей я летал на разведку на ИЛ-2, на ПО-2 с воздуха изучал район базирования корпуса и маршруты полетов штурмовиков до линии фронта.

После таких разведывательных полетов стало легче ориентироваться в событиях, происходящих там, за линией боевого соприкосновения наземных войск, и принимать нужные решения. На своем КП я стал лучше представлять не только наземную, но и воздушную обстановку, и это позволило в ряде случаев избежать немалых бед и ошибок. Вспоминается такой эпизод.

Группу штурмовиков вел один из опытнейших командиров эскадрилий — капитан Василий Федорович Зудилов. Он ветеран корпуса, еще до выхода к Днепру совершил 140 боевых вылетов. Не раз приходилось ему отбивать атаки вражеских истребителей, пробиваться сквозь бешеный зенитный огонь, сажать горящий самолет. Но не было случая, чтобы Василий Федорович дрогнул в бою или потерял управление группой.

И на этот раз офицер Зудилов уверенно вел восьмерку ИЛов. На подходе к моему командному пункту он доложил о готовности к работе. Я уже хотел сказать «добро», но вдруг увидел высоко в небе, между облаками, на высоте 3 тысячи метров, две группы «мессеров». Их было больше 20, а группу наших штурмовиков прикрывали только две пары истребителей. Конечно, «мессеры» могли связать их боем и сбить, затем напасть на штурмовиков. На мгновение стало как-то не по себе, тревожно и жутко. Не медля ни секунды, дал команду:

— Зудилов! Квадрат… встать в круг.

— Не понял, прошу повторить, — отозвался капитан Зудилов и назвал свой маршрут и квадрат.

Я снова назвал квадрат, в котором штурмовики должны встать в оборонительный круг, и добавил:

— В воздухе «мессеры».

— Вас понял, — наконец-то доложил ведущий группы, и я увидел, как он заложил крутой вираж, а за ним вся группа пошла к позициям наших зенитных батарей, над которыми Зудилов перестроил боевой порядок штурмовиков — левый пеленг в оборонительный круг.

Вражеские истребители еще раньше заметили наших штурмовиков. Ох как заманчива для них была эта добыча, как бы они накинулись на ИЛы! Но теперь истребители противника были поставлены в невыгодные условия. Они находились над нашей территорией, где имелись зенитные батареи. Кроме того, ИЛы уже заняли прочный оборонительный круг и сами были готовы дать огневой бой, защитить себя огнем пушек и пулеметов.

— Почему ИЛы застряли? — поступил ко мне запрос от командующего наземной армией генерала Жмаченко, заявку которого мы были обязаны выполнить.

— Над целью будут через десять минут, отбиваются от «мессеров», — доложил командующему.

Наш расчет оправдался. Группа «мессеров» еще походила минут десять над ИЛами, попыталась сунуться к ним, но попала под огонь зениток и вынуждена была уйти: кончалось горючее.

— Зудилов! Разрешаю работать. Цель прежняя, — передал я команду штурмовикам.

— Вас понял, — ответил капитан Зудилов.

Он вновь построил группу в левый пеленг и повел ее за Днепр, громить вражескую группу, контратаковавшую наши наземные части. И как только «ильюшины» появились в заданном квадрате своей цели, там началась настоящая канонада. Дробно заухали вражеские зенитки, залились лаем зенитные пулеметы. И в этот оркестр вплелись глухие взрывы бомб, сброшенных нашими штурмовиками. За правобережными крутыми откосами потянулись космы серого дыма. Значит, ИЛы сделали свое дело — горели вражеские танки, тягачи, автомашины.

— Молодцы горбатые, — сообщил мне командарм Жмаченко после того, как ИЛы один за другим, прижимаясь к самой воде, пронеслись низко-низко над иссиня-серой гладью Днепра и исчезли за темно-зеленым сосновым перелеском. — Летчики сделали свое дело. Запиши на их счет: подожгли четыре танка, две самоходки, штук восемь автомашин. А главное, прижали врага к земле. Спасибо!

Такая похвала радовала, только радоваться-то не было времени. Через полчаса от командарма поступила новая заявка: на этом же плацдарме наша пехота никак не могла взять важную высоту, с утра трижды пыталась атаковать ее, но все было тщетно. Артиллерийско-минометные огневые налеты оказались недостаточными.

— Нужен сильный удар по высоте с воздуха. На ней не меньше пяти дзотов, на обратных скатах — позиции артиллерии и минометов, — пояснил командующий армией.

Немедленно связался со штабом. Как всегда, ответил полковник Яроцкий.

— Георгий Иванович, доложи наши возможности.

— Все возможности? — спросил он.

— На этот раз все. Очень важно. Даже не оставляй резерва.

Яроцкий связался со штабами дивизий и полков. Вскоре он доложил:

— Две группы по двенадцати могут вылететь немедленно.

— Хорошо, запиши задание: квадрат… Три захода. Время вылета… Характер цели…

Вскоре над нашими головами прошли 24 ИЛа. Летели они двумя группами, и ведущие, как всегда, доложили на мой командный пункт о том, что они готовы выйти на цель. Дал разрешение. И вновь краснозвездные «летающие танки» пересекли Днепр, вновь на Правобережье возник грохот взрывов бомб, пулеметно-пушечная трескотня.

— Хорошо прошли, — передали мне офицеры оперативного отдела оценку командарма и тут же попросили поработать над высотой ровно 10 минут, то есть до того момента, когда пехота поднимется в атаку.

— Все правильно. Три захода!

Высоту, занятую врагом и превращенную им в узел сопротивления, ИЛы «обрабатывали» 10 минут. Летчики сами находили цели — дзоты, огневые позиции артиллерии, минометы — и с пологого пикирования обрушивали на них бомбы, расстреливали врага из пушек и пулеметов.

После третьего захода штурмовиков наша пехота поднялась в атаку. Высота была взята. Генералу Жмаченко потом передали, а он уже вечером, когда затих бой, пересказал мне, что наши бойцы на этой высоте захватили группу гитлеровцев. Фашисты были «чокнутые» — так метко определили наши пехотинцы психологическое состояние противника после налета наших штурмовиков. Командарм был очень доволен удачно выполненной задачей по расширению плацдарма.

Замечательные примеры мужества и отваги показали советские воины на Букринском плацдарме. В начале это был крохотный пятачок прибрежной земли, на которую 22 сентября высадились четыре разведчика из 51-й гвардейской танковой бригады — гвардии рядовые В. Н. Иванов, Н. Е. Петухов, В. А. Сысолятин и И. Е. Семенов, удостоенные потом звания Героя Советского Союза. Эта четверка храбрецов дала возможность переправиться роте автоматчиков, за которой ринулись на Правобережье батальоны и полки 3-й гвардейской танковой армии, возглавляемой генералом П. С. Рыбалко.

Враг с яростью беспрерывно контратаковал храбрецов, занявших Букринский плацдарм. Но наши воины не только успешно отражали контратаки фашистов, а и увеличивали плацдарм в ширину и в глубину. 30 сентября он имел уже внушительные размеры: 11 километров по фронту и до 6 километров в глубину. Это был далеко не «пятачок». На нем к этому времени находились основные силы 27-й и 40-й наземных армий и мотострелки 3-й гвардейской танковой армии.

Именно здесь 30 сентября враг ввел в бой несколько дивизий, в частности 19-ю танковую, 10-ю моторизованную и несколько пехотных дивизий, с целью ликвидации нашего плацдарма.

Разгорелось ожесточенное сражение, в ходе которого обе стороны понесли значительные потери. Ценой невероятных усилий нашим войскам удалось сохранить за собой Букринский плацдарм, измотать силы врага, а затем предпринять ряд наступательных боев. Не все они были до конца успешными, но свою роль сыграли. Букринский плацдарм был расширен и приобрел большое оперативное значение в боях за Правобережную Украину.

Плацдарм севернее Киева также расширялся, несмотря на ожесточенное сопротивление врага. В этом активно помогали наземным войскам наши летчики-штурмовики. Частью сил корпус в те дни взаимодействовал с 38-й армией, которой командовал генерал К. С. Москаленко.

8 октября авиационные командиры 2-й воздушной армии генералы С. А. Красовский, А. Н. Витрук, М. М. Головня и другие прилетели в штаб 3-й танковой армии генерала П. С. Рыбалко, чтобы обсудить вопросы взаимодействия авиации с танками во время нового наступления.

Генерал Рыбалко был в пропыленной, пахнущей маслом накидке и танковом узловатом шлемофоне. Среднего роста, крепкий, по-танкистски грузный, Павел Семенович шагал уверенно, будто вдавливал каблуки в землю. Он принадлежал к славной когорте военачальников, выросших за годы Советской власти. Юношей с винтовкой в руках шагал по фронтам гражданской войны, а потом познавал военную науку, командуя взводами и батальонами, учился в военных академиях. Водил в бой танковые части под Сталинградом и под Курском, а теперь вот пришел на Днепр.

В домике возле окна с выбитыми стеклами Рыбалко раскинул на столе карту. Напомнил о боевой задаче, поставленной генералом Ватутиным и утвержденной Ставкой.

— Прорываем вражескую оборону вот здесь. Танковая армия входит в прорыв в направлении на Белую Церковь. Танковые корпуса имеют следующие задачи.

Генерал Рыбалко рассказал о задачах подчиненных ему корпусов и бригад по рубежам. Знал он свои части отлично: их возможности, численность, наличие боекомплекта и запасы горючего. Нам все стало ясно. Мы уточнили вопросы взаимодействия, особенно в ходе наступления в оперативной глубине.

— О своих возможностях и силах я рассказал, — свертывая карту, заключил генерал Рыбалко, — теперь готов послушать вас. Помощь с воздуха нам очень нужна, очень.

Командарм Красовский доложил о силах нашей авиации: 5-й штурмовой корпус, 5-й и 10-й истребительные корпуса, штурмовая и бомбардировочная дивизии и дивизия ночников ПО-2. Всего — 500 боевых машин.

— Приличные силы, — удовлетворенно произнес генерал Рыбалко.

— Маловато у нас горючего и боеприпасов… — внес ясность Красовский.

— Доложу товарищу Ватутину, — сказал в ответ Рыбалко, — попрошу помощи. Это от себя. А вы тоже со своей стороны жмите на тыловиков. Очень прошу вас, товарищи летчики.

На этом договорились и разлетелись по местам.

Всего три дня выпало нам на подготовку к наступлению, на устранение всех узких мест. Многое удалось сделать: ввести в строй не один десяток боевых машин, обзавестись горючим, боеприпасами. Порадовала и Ставка: нам прислали на пополнение 50 новеньких, с заводской площадки самолетов и 20 летчиков, окончивших училище.

Ровно в 7 часов утра 12 октября началось наступление наших войск на правобережье Днепра. «Бог войны» — артиллерия возвестила о начале штурма вражеских позиций.

На ПО-2 я полетел на командный пункт наземной армии, находящейся на высоте с отметкой «87» вблизи Городища, и с воздуха увидел, что собой представляет артиллерийская подготовка наступления. Внушительная картина! Весь наш плацдарм — солидный выступ Днепра — был окаймлен полукольцом огня, непрерывного, не затухающего ни на минуту. Снаряды рвались методически последовательно в тучах дыма и черной пыли на всем протяжении фронта, уничтожая все живое, что попадало в это кольцо огня и рвущегося металла.

Тридцать минут бушевал шквал артиллерийско-минометного огня над вражескими позициями. За это время я прилетел на командный пункт и приступил к делу. Наши штурмовики вступили в бой сразу же после окончания артподготовки.

Советские штурмовики, бомбардировщики и истребители повисли над полем боя, разрушая вражеские укрепления, подавляя огневые позиции, отсекая резервы.

Наш корпус за короткое время сделал 240 боевых вылетов. Урон врагу нанесли большой, пехота уверенно пошла вперед. Мы потеряли два экипажа, в том числе одного из лучших ведущих — командира эскадрильи 235-го штурмового авиаполка капитана С. М. Проценко.

Управление штурмовиками я осуществлял со своего командного пункта, от которого связь со штабом корпуса была установлена по радио, а с 3-й танковой армией генерала Рыбалко — по телефону В самый разгар атаки на КП несколько часов находились генералы Н. Ф. Ватутин, С. Г. Трофименко, С. А. Красовский. Когда пришло время вводить в бой танки, командующий фронтом Н. Ф. Ватутин сел в машину и помчался к переправе.

В первый день казалось, что наступление вполне удалось. Но гитлеровское командование нашло резервы, ввело их в бой, решив Киев не сдавать. Наше наступление было остановлено. Но его нельзя назвать неудачным. Плацдарм расширили, а врага значительно обескровили.

Двадцать дней понадобилось нашему командованию, чтобы подтянуть свежие силы, осуществить перегруппировку войск, в частности перебросить армию П. С. Рыбалко с Букринского на Лютежский плацдарм, накопить достаточно техники и живой силы на плацдармах для нового наступления.

Время подготовки мы использовали с толком: в корпусе стало 160 боевых самолетов, появились запасы горючего, боеприпасов. И когда началась битва за Киев, мы смогли должным образом помочь наземным войскам.

Военные историки изучают и будут изучать Киевскую операцию как замечательный пример стратегического руководства нашего командования, сумевшего обмануть врага в выборе направления главного удара. Гитлеровцы до самого начала нашего наступления были уверены, что основные силы русских, предназначенные для овладения Киевом, находятся на Букринском плацдарме. А с нашей стороны делалось все возможное, чтобы именно в этом враг был уверен. В то же время наши войска были выведены с Букринского плацдарма на левый берег и передислоцированы на Лютежский плацдарм.

В соответствии с этим стал действовать и наш штурмовой корпус. Мне было приказано выполнять заявки 38-й армии, находившейся на Лютежском плацдарме, которой командовал генерал К. С. Москаленко. Здесь же приготовилась для ввода в прорыв и танковая армия генерала П. С. Рыбалко, с которым у нас установился хороший контакт во время предыдущих боев.

Киевское направление прикрывала крупнейшая группировка вражеских войск в составе 27 дивизий, из которых 5 были танковые. Наземные войска врага прикрывал его 4-й воздушный флот, имевший 665 боевых самолетов, прекрасно устроенный на хороших аэродромах Правобережья.

Лютежский плацдарм называли «пятачком», потому что он был невелик по размерам. Но к концу дня 2 ноября на нем сосредоточилось огромное количество войск, техники и разных командных и наблюдательных пунктов. Западнее Новых Петровцев был оборудован командный пункт командующего фронтом генерала Н. Ф. Ватутина, рядом с ним — наблюдательные пункты генералов К. С. Москаленко и П. С. Рыбалко. В нескольких десятках метров разместился командующий воздушной армией генерал С. А. Красовский, а рядом с ним — моя «ячейка управления». Как в пословице: «В тесноте, да не в обиде».

Наступило хмурое туманное утро 3 ноября. В 8 часов утра загрохотали орудия, минометы, рванули залпы «катюш». Мимо наших командных и наблюдательных пунктов прошло несколько танковых рот. На бортах машин белой краской был написан боевой лозунг:

Танки спустились вниз, прогромыхали к переднему краю, достигли невысоких холмов и скрылись в тумане.

Туман для нас, авиаторов, это хорошо и плохо. В то утро ни один вражеский самолет не взлетел, и враг с воздуха не мог видеть, что творилось на плацдарме. Это хорошо. А плохо потому, что мы утром тоже не летали. Только к 11 часам дня, через три часа после начала артподготовки, туман растаял, видимость улучшилась, и мы начали боевые вылеты.

Группы ИЛов пошли за Днепр. Выше них, цепляя крыльями за космы серых облаков, летели пары ЯКов, шли девятки пикирующих бомбардировщиков ПЕ-2. После первого боевого вылета вскоре вновь повели свои группы штурмовиков наши испытанные ведущие В. Зудилов, И. Могильчак, З. Макаров, Г. Береговой, Н. Павленко, И. Ермаков. В этот день особо отличился летчик Ермаков. Его группа за день совершила три боевых вылета и уничтожила 13 вражеских танков и 26 автомашин.

Летчики 2-й воздушной армии сделали 3 ноября более 900 самолето-вылетов. Они совершили бы и больше, но до 11 часов дня не давала возможности летать погода. Авиаторы 5-го ШАК совершили 315 самолето-вылетов.

Хочется показать мастерство и сметку летчиков-штурмовиков группы Василия Зудилова, их стремление нанести как можно больший удар по врагу еще вот на каком примере. Зудилов привел группу точно в заданный район. Вслед за ведущим самолеты последовательно один за другим входили в пологое пикирование, сбрасывали бомбы на цель, затем огнем пушек и пулеметов поражали вражеские позиции. Вдруг Зудилов заметил вражеские танки, изготовившиеся для контратаки.

— Квадрат… вижу группу танков. Больше десяти. Разрешите «обработать?» — услышал я по радио запрос от Зудилова.

Район, указанный Зудиловым, был несколько в стороне от заданных целей. Я позвонил на командный пункт генерала Москаленко и доложил о танках врага. Тут же услышал указание:

— Нанесите удар, сорвите контратаку танков!

— Зудилов, по танкам два захода… — немедленно передал я команду в эфир.

— Есть… Мы уже над ними. Вижу кресты. Атакую.

Группа Василия Зудилова дважды атаковала вражеские бронированные машины, сбросив ПТАБы, вывела из строя три танка, затем обстреляла из пушек и пулеметов. Танки врага остановились. ИЛы ушли.

По плану через несколько минут над моим командным пунктом проходила другая группа ИЛов. Вел ее Иван Могильчак. Я перенацелил и эту группу на квадрат, указанный Зудиловым.

Вражеские танкисты, переведя дух после удара по ним группы Зудилова, вновь двинулись дальше, но в этот момент на них стали пикировать штурмовики группы Ивана Могильчака. Опять посыпались противотанковые бомбы, загорелось еще несколько бронированных машин. Десять минут немецкие танкисты не могли тронуться с места. В итоге удара двух групп ИЛ-2 враг недосчитался шести танков, его контратака была сорвана.

В напряженной боевой обстановке прошли дни 4 и 5 ноября. Мы продолжали наступать. На картах появились новые отметки о занятии нашими войсками сел и пригородов Киева. К 12 часам почти полностью была подавлена артиллерия противника, и к этому времени наши части значительно продвинулись вперед. К исходу дня наземные войска подошли к даче Пуща Водица. Это был уже Киев.

Очередные задачи для штурмовиков мне ставили на командном пункте танковой армии генерала П. С. Рыбалко, в километре севернее дачи Пуща Водица. Обстановка вечером выглядела так: линия фронта прорвана, противник колоннами стал отходить на Житомир и Васильков.

На КП беспрерывно прибывали офицеры связи от корпусов и бригад и сообщали о новых успехах. Здесь же я вновь встретился с командующим фронтом Н. Ф. Ватутиным. У него на лице усталость, а в глазах задорные огоньки, радость большой победы. Ватутин сразу же поставил корпусу новую задачу: бить колонны врага, уходившие на Васильков.

5 ноября эскадрильи корпуса сделали 344 боевых вылета. На цель выходили на высоте 100—200 метров и успешно били отходящие колонны.

Какая-то дальнобойная батарея врага до поздней ночи систематически обстреливала КП, снаряды ложились возле санаторных дач, но гул сражения постепенно уходил на юг. Туда же на юг шли бесконечные вереницы автомашин, танков, орудий и повозок.

Участники боев за Киев никогда не забудут ночь на 6 ноября. Не забудут потому, что в эту ночь никто ни на час не сомкнул глаз. Все было в движении.

К утру группа управления нашего корпуса переехала в Святошино. Дорога была забита транспортом, три раза приходилось укрываться в канавах от рвущихся бомб. Многие дома в Беличах и Святошине горели, на дорогах лежали убитые и раненые.

Ночью в городе раздавались автоматные очереди, взрывы мин и снарядов. Шел бой на улицах. К 4 часам утра 6 ноября сопротивление врага в Киеве было полностью сломлено, и над столицей Украины взвилось знамя освобождения.

Киев освобожден! Таков был наш подарок Родине в канун годовщины Великого Октября.

Москва 6 ноября 1943 года в 18.00 в честь славной победы — освобождения Киева салютовала войскам 1-го Украинского фронта из 324 орудий!

За отличные боевые действия в борьбе за освобождение Киева Верховный главнокомандующий объявил войскам 1-го Украинского фронта благодарность, а соединениям, освобождавшим Киев, присвоили наименование Киевских. В числе соединений, удостоившихся этого наименования, были штурмовые дивизии нашего корпуса — 4-я гвардейская и 264-я.

Вечером 6 ноября вместе с начальником штаба и начальником политотдела мы обсудили вопрос о представлениях к правительственным наградам. Вскоре мне доставило большое удовольствие поздравить с присвоением звания Героя Советского Союза наших славных капитанов Василия Зудилова и Ивана Могильчака, а многих других авиаторов корпуса — с награждением орденами.

Подвели некоторые итоги работы корпуса в Киевской операции. Всего было произведено 3020 самолето-вылетов, уничтожено 208 вражеских танков и самоходных орудий, 1445 автомашин и автоцистерн, 300 различных орудий, взорвано 43 склада и немало другой техники врага. В оперативном отношении корпус успешно взаимодействовал с четырьмя наземными армиями.

Над Киевом реяло знамя свободы, столица Украины начала залечивать тяжкие раны войны. Вновь ожил крупнейший политический центр страны, важнейший промышленный город, крупный узел железных дорог, речной порт.

НАД ПРАВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНОЙ

Корсунь-Шевченковский «котел». — Штурмовики жгут «тигры». — На сессии Верховного Совета. — О встречах с И. В. Сталиным. — Мастерам штурмовых ударов Ивану Виноградову, Зосиме Макарову, Григорию Филиппову и Ивану Могильчаку вручают Золотые Звезды. — На КП генерала А. А. Гречко.

Пенные воды седого Днепра остались позади, мы прочно обосновались на Правобережье и без длительных пауз развивали наступление. Десятки городов и сотни сел Правобережной Украины зимой 1943/44 года стали свободными от немецко-фашистских захватчиков.

Нелегко давались нам шаги наступления. На всю жизнь запомнилась та зима тем, кто воевал с врагом. Небо, плотно забитое свинцовыми тучами, нависшими над Украиной, туманы, изморось и мокрая пурга — вот типичная картина погодных условий с декабря по март. Советские воины вдосталь помесили осеннюю и зимнюю грязь, смешанную с мокрым снегом. Дороги превратились в сплошное месиво из липкого чернозема, в котором буксовали и вязли даже тягачи.

Местные деды говорили, что они не помнят на своем веку ни такой «дюже слякотной осени», ни такой «поганой зимы». И все же советский солдат шел на запад, а наша авиация работала с раскисших аэродромов. Летчики с большим трудом и риском, но летали и в туманы и в пургу, потому что надо было летать.

В конце 1943 и в первой половине 1944 года в ходе развернувшихся наступательных операций Красная Армия одержала ряд блестящих побед на всех фронтах. На Северо-Западном направлении крупное поражение потерпела группа вражеских армий «Север» и советские солдаты вышли к Нарве и Полоцку. В то же время была наголову разбита южная группировка гитлеровцев. Освободив Правобережную Украину и Крым, наши войска вышли на Днестр и на подступы к Кишиневу и Львову.

Враг отчаянно защищал свои позиции, а на нашем фронте особенно Правобережную Украину. Вот характерная деталь: на всем советско-германском фронте гитлеровцы в то время держали 25 танковых дивизий; 19 из них находились южнее реки Припять, на Правобережной Украине.

В 1944 году советская авиация наносила с воздуха сокрушительные удары по врагу, надежно прикрывая свои войска, обеспечивая наступательные операции. Наземные соединения быстро продвигались вперед, что требовало от авиационных командиров всех степеней тщательной организации взаимодействия с подвижными танковыми, кавалерийскими и моторизованными группами, вводимыми в прорыв, оперативности в управлении и гибкого аэродромного маневра.

Имелась и еще одна особенность: на важнейших направлениях мы сосредоточивали до 3—5 тысяч самолетов. Прямо говоря, было тесно не только на аэродромах, но и в воздухе — настолько мы стали богаче авиацией, настолько окрепли наши боевые крылья.

Войска 1-го Украинского фронта глубокой осенью 1943 года и в первые же дни нового 1944 года продолжали расширять правобережные плацдармы, накапливать силы для новых наступательных операций. И вот 28 января 1944 года ударили по врагу сразу два фронта — 2-й и 1-й Украинские. Наш 1-й Украинский фронт нанес удар из района юго-восточнее Белой Церкви, прорвал сильно укрепленные вражеские позиции и через пять дней наступления соединился с войсками соседнего фронта в районе Звенигородка — Шпола, в Корсунь-Шевченковском «котле» оказалось около 10 вражеских дивизий.

Но враг не сдавался. Его пришлось громить. Мы называли тогда операцию по уничтожению этой группировки корсунь-шевченковским побоищем. Это и было настоящее побоище, в котором немалую роль сыграли наши «летающие танки».

Штурмовики ИЛ-2 неоднократно летали в район окруженной группировки. Экипажи сбрасывали противотанковые бомбы на танки, самоходные установки, на колонны автомашин, уничтожали пехоту пулеметно-пушечным огнем. Враг пытался часть живой силы вывезти транспортными самолетами. Мы лишили его и этой лазейки. Штурмовики находили его посадочные площадки и уничтожали самолеты на земле.

В те дни летчики корпуса летали весьма интенсивно. Только в район Корсунь-Шевченкова было сделано 849 боевых вылетов. Кроме того, полеты осуществлялись в район Житомира, на Умань, на Винницу, прокладывались маршруты в тыл врага на 140—170 километров. Для штурмовиков такие задания означали полеты на предельный радиус.

Много делалось в новом году для укрепления нашей воздушной мощи. Из тыла к нам на фронтовые аэродромы пришло несколько групп новеньких ИЛов. Главный инженер корпуса генерал Г. П. Лешуков побывал в Москве и там получил большой наряд на самолеты ИЛ-2 и ЯКи, получил два самолета ПО-2, четыре учебно-тренировочных ИЛа, несколько десятков автомашин, движков.

Ожила железнодорожная сеть на Левобережной Украине, и к нам на правый берег стало в больших количествах поступать горючее, боеприпасы, продовольствие.

В конце января в Москве была назначена сессия Верховного Совета СССР. Об этом мне, как депутату Верховного Совета, сообщили заранее. Было передано разрешение на выезд в Москву.

Этот факт означал многое: шла война, на фронтах кипели сражения, а правительство созывало сессию! По условиям военного времени это роскошь, ведь в первые годы войны о таких мероприятиях никто не думал. Настали другие времена, иные условия. Сессия сама по себе имела большой политический резонанс во всем мире.

За несколько дней до отлета на сессию боевые друзья поздравили меня с правительственной наградой — орденом Суворова, первым орденом, полученным мною на фронте.

В штабе мы подвели некоторые итоги боевой работы корпуса за полгода. Летчики корпуса произвели 10 тысяч боевых вылетов. Врагу нанесен значительный ущерб. Наши потери по сравнению с другими соединениями являлись почти вдвое меньшими — в среднем на 100 боевых вылетов мы теряли один экипаж. Корпус явился ударной силой с воздуха в операциях Воронежского, а затем 1-го Украинского фронта и содействовал освобождению Харькова, Полтавы, Сум, форсированию Днепра, взятию Киева, Житомира и других городов.

В Москву решили лететь двумя самолетами ПО-2. На первом — я и жена Мария Михайловна, работавшая в штабе корпуса. Старший сын Аркадий оставался на фронте. Ему было уже 15 лет, он выполнял обязанности летчика в эскадрилье связи. На втором самолете летели майор Трофимов и техник Минзор. Они выполняли поручения главного инженера корпуса.

Сборы были недолги, и перелет по маршруту Халим — Городок — Москва начался. Летели двое суток, но невзгод пережили множество. Почти на всем маршруте — и в Броварах, и в Конотопе, и в Курске — были плотные туманы, снегопады, местами видимость не более 500 метров. За Конотопом чуть-чуть не врезался в заводскую трубу сахарного завода — ее в тумане не было видно, проскочил в двух метрах, едва не задев консолью крыла.

Москва встретила сюрпризом: открытие сессии задержалось на четыре дня. Постарался после годичной фронтовой работы вознаградить себя домашним уютом. Вдоволь наговорился с сыном Левой. Он выглядел молодцом, учился уже в третьем классе, похвастался пионерским галстуком и пятерками в дневнике. С Машей сходили в наш любимый Малый театр, посмотрели горьковских «Варваров».

С огромным волнением и радостью вошли мы в залитый светом зрительный зал. Словно вернулись безмятежные предвоенные вечера. Какие-то мгновения совсем не думалось о том, что где-то под Уманью при свете коптилок латали техники плоскости штурмовиков, готовя их к утренним боевым вылетам. Чувствовалось, что фронт от Москвы ушел далеко.

28 января открылась сессия Верховного Совета СССР. Для нас это явилось настоящим праздником, торжеством нашей победы. Встретил многих знакомых депутатов. Некоторые из них, сугубо гражданские товарищи, были в военных мундирах с полковничьими и генеральскими погонами. Война многих заставила надеть военную форму.

На повестке дня сессии утверждение бюджета на 1944 год, реорганизация Наркоматов обороны и иностранных дел, выборы первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета.

На торжественных собраниях, во время работы сессий Верховного Совета, а также в домашней обстановке мне доводилось неоднократно встречаться с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, и мне хотелось бы рассказать о некоторых встречах.

Первая встреча с И. В. Сталиным и другими руководителями партии и правительства состоялась сразу по прибытии поезда с челюскинцами в Москву весной 1934 года. На Красной площади возле Мавзолея В. И. Ленина стояла и наша семерка летчиков. Мы были очень взволнованы теплотой встречи. С нами поздоровались И. В. Сталин, М. И. Калинин, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, К. Е. Ворошилов. Затем состоялся митинг.

В Кремле, в Георгиевском зале, в тот же день был правительственный прием, на котором И. В. Сталин провозгласил несколько тостов — за партию, за советский народ, за подвиг челюскинцев и отдельно за летчиков. Был он заметно доволен финалом челюскинской эпопеи, который продемонстрировал перед всем миром стойкость и мужество советских людей, а также возросшие возможности нашей отечественной авиационной техники. Все это радовало и не могло не радовать каждого советского человека.

В ходе вечера зашла речь о молодых кадрах, растущих вместе со страной, воспитанных партией. И. В. Сталин тепло отозвался о советской молодежи и, обратившись к присутствующим, заявил:

— Вот посмотрите на летчика Каманина. Он вырос при Советской власти и даже не видел живого городового, не знает, что такое царский произвол. Летает всего лишь пять лет, а с заданием справился успешно.

Хочется сказать, что И. В. Сталин вообще к летчикам относился заботливо. И эта забота проявлялась в большом и малом. В печати часто цитировалось такое высказывание И. В. Сталина:

2 мая 1935 года на Центральном аэродроме имени М. В. Фрунзе состоялась встреча руководителей партии и правительства с летчиками — участниками первомайского воздушного парада. Самолеты стояли на аэродроме, возле них находились экипажи. И. В. Сталин, Г. К. Орджоникидзе, К. Е. Ворошилов и другие деятели партии и правительства внимательно осматривали машины, задавали вопросы конструкторам, летчикам.

Возле группы новых скоростных самолетов И. В. Сталин задержался. Ведущим этой группы на параде был В. П. Чкалов. Видимо, И. В. Сталину кто-то рассказывал ранее о нем, и он спросил Чкалова:

— Почему вы не пользуетесь парашютом, а обычно стараетесь спасти машину?

Валерий Павлович ответил после короткого раздумья:

— Я летаю на опытных самолетах. Они весьма ценны, и губить их очень жалко. Я признаю парашюты, но предпочитаю обходиться без них.

Присутствовавшим при этом разговоре понравился прямой и откровенный ответ летчика. Понравился он и И. В. Сталину, но все же он посоветовал летчику изменить отношение к парашюту:

— Ваша жизнь нам дороже любой машины, — заявил в заключение беседы И. В. Сталин.

Это заявление, высказанное в адрес летчика-испытателя, широко обсуждали авиаторы. Речь шла о праве летчика на риск, о том, в каких случаях пилот должен использовать средства спасения жизни, когда ему надлежало рисковать, невзирая ни на что. Особенно оживленные дискуссии по этому вопросу проходили в среде военных летчиков.

Через три дня после этой беседы летчик-испытатель В. П. Чкалов был награжден орденом Ленина за неоднократно проявленные смелость и мужество при испытании новых конструкций самолетов. Высокая награда вдохновила Валерия Павловича на новые свершения, и в следующем году он возглавил экипаж в рекордном беспосадочном перелете на самолете АНТ-25 по маршруту Москва — Петропавловск-на-Камчатке. Почти 10 тысяч километров труднейшего маршрута преодолел мужественный экипаж за 56 часов полета. Семья Героев Советского Союза пополнилась еще одной отважной тройкой авиаторов — В. П. Чкаловым, Г. Ф. Байдуковым и А. В. Беляковым.

Мне особенно запомнились встречи с И. В. Сталиным в период работы над проектом Конституции СССР. Как известно, в 1935 году состоялся 7-й съезд Советов СССР, который избрал комиссию по выработке проекта Конституции. В состав комиссии вошли видные партийные и государственные деятели, представители рабочего класса и колхозного крестьянства, ученые, работники искусств, военные. Членом комиссии был избран и я.

Создание новой Конституции СССР имело огромное значение для политической жизни страны. Мы это понимали и отнеслись к своим обязанностям с сознанием всей полноты ответственности. Дело в том, что первая союзная Конституция, принятая 2-м съездом Советов СССР 31 января 1924 года, законодательно оформившая добровольное объединение равноправных республик, к 1935 году уже не отражала действительного положения в стране. Конституция как основной закон государства, закрепляющий основы социально-экономической системы и политической организации общества в соответствии с интересами господствующего класса, принятая в 1924 году, подлежала замене новым законом.

На заседания комиссии для обсуждения проекта новой Конституции мы собирались в Кремле. Председательствовал И. В. Сталин. Он был всегда спокоен, деловит, внимательно выслушивал всех, кто вносил предложения или поправки к проекту. У меня до сей поры хранится первоначальный текст проекта, в который я внес четыре поправки. Две из них были приняты, две отклонены комиссией.

Советские люди широко обсуждали проект новой Конституции, что само по себе содействовало росту политической активности масс. Всенародное обсуждение длилось пять с половиной месяцев. Затем работала редакционная комиссия. 5 декабря 1936 года Чрезвычайный Всесоюзный съезд Советов утвердил новую Конституцию.

В том же 1936 году состоялся X съезд ВЛКСМ. На съезд я пришел с повязкой на глазу, потому что на веке образовался ячмень. И. В. Сталин, увидев меня в президиуме, обеспокоенно спросил:

— Что с вами, Каманин? Что-нибудь случилось?

Пришлось объяснить, И. В. Сталин выслушал, улыбнулся:

— Значит, причина земная, не небесная. Это хорошо, что небесный бог тут ни при чем.

Таковы отдельные штрихи портрета И. В. Сталина, которые мне лично были известны. Я не ставил перед собой задачи показать его как политического и государственного деятеля и ограничился сообщением лишь отдельных фактов.

На сессии Верховного Совета СССР в январе 1944 года Сталин был в форме Маршала Советского Союза. Был он по-прежнему спокоен, нетороплив в движениях. Только посеребрились его виски и на лицо легла сетка морщин. Заметно было, что И. В. Сталин постарел, устал. Годы войны, работа днем и ночью кого не состарят.

На другой день в Кремле я получил свой фронтовой орден Суворова. И — до свидания, Москва! Опять полетели сквозь пургу и туман на верных наших ПО-2 все дальше на запад, все ближе к фронту. Опять совершали тяжелые посадки на раскисших аэродромах, взлетали в туман, в мокрую пургу.

В штабе корпуса, не успев поделиться впечатлениями о пребывании в столице, сразу включился в работу. Прилетевшая вместе со мной Мария Михайловна также взяла на себя привычные обязанности секретаря и делопроизводителя в штабе. Словом, началась фронтовая жизнь.

Проблем было много, и самых разнообразных. Главный инженер сообщил не очень радостные вести: в корпусе осталось всего-навсего 82 исправных самолета. Пополнение из-за непогоды застряло где-то на аэродромах Подмосковья и Харькова.

В мое отсутствие летчики сделали полтысячи боевых вылетов, наносили удары в основном по окруженной группировке врага, сидящей в Корсунь-Шевченковском «котле». Штурмовики корпуса уничтожили более 60 транспортных «юнкерсов», много танков, но и сами потеряли много — 19 машин.

Командованию фронтом стало известно, что противник западнее Звенигородки сосредоточил восемь танковых дивизий для деблокирования окруженной группировки. Были приняты срочные меры, чтобы сорвать этот замысел гитлеровцев. С каждым днем кольцо сжималось, а попытки танковых соединений врага пробиться к окруженным успешно отбивала наша 6-я армия, которой командовал генерал А. Г. Кравченко, а также наша авиация, главным образом штурмовая.

Во 2-й воздушной армии кроме нашего штурмового корпуса, в котором находилось в строю всего 80 самолетов ИЛ-2, боевую работу вели 20 истребителей из корпуса генерала М. М. Головни и дивизия ПО-2. Все остальные части 2-й воздушной армии или не имели самолетов, или накрепко сидели на раскисших аэродромах.

Особенно запомнилась мне боевая работа штурмовиков в условиях распутицы с аэродрома под городом Белая Церковь. На взлетной полосе самолеты при рулежке вязли, а при взлете и посадке их почти не было видно из-за поднимавшихся фонтанов воды. На шасси при взлете набивалось столько грязи, что они порой не убирались или с большим трудом выпускались во время посадки. В мирные дни взлет с такого аэродрома рассматривался бы как попытка к самоубийству. Но шла война, и о требованиях безопасности полетов, присущих мирному времени, приходилось забывать. Обстановка требовала, и летчики летали, чтобы помочь нашим войскам добить окруженного врага. Они готовы были летать несмотря ни на что и с максимальным напряжением, по четыре-пять раз в день. Золотые кадры!

Штурмовики летали в основном парами, в районе цели они снижались до 100 метров и били врага наверняка.

Несколько раз окруженным сбрасывали письма от пленного немецкого генерала с рекомендацией прекратить сопротивление. Как правило, подобную агитацию мы подкрепляли бомбами и огнем. Летчики шутили: «Для убедительности!»

Танки противника, наступавшие из района Звенигородки для деблокирования, застряли в районе Лисянки, в 10 километрах от окруженной группировки. Все их попытки пробиться к окруженным были отбиты. «Мешок» наши войска завязали прочно.

Так же были сорваны и три отчаянные вражеские попытки пробиться из «котла» навстречу своим танкистам в район Лисянки. Пытались прорваться две колонны противника по тысяче человек каждая. Эти колонны были рассеяны огнем пушек, минометов и пулеметов, а атаки танков отбили наши танкисты и артиллеристы при поддержке «ильюшиных».

17 февраля наступил финал Корсунь-Шевченковской операции. Совинформбюро в этот день объявило о ликвидации 10 пехотных дивизий и одной бригады окруженных немецких войск. От маршала авиации А. А. Новикова мы получили телеграмму:

Благодарность летчики нашего корпуса вполне заслужили. В период ликвидации окруженной группировки врага они произвели почти тысячу боевых вылетов. В каких условиях приходилось летать, это я показал на примере работы экипажей с аэродрома под Белой Церковью. А ведь этот аэродром был хорошо оборудованным. Нетрудно представить себе, в каких условиях работали экипажи на обычных полевых аэродромах, на случайных взлетно-посадочных полосах.

Летчики корпуса уничтожили в этой операции около 70 самолетов врага, сотни танков и автомашин, сорвали около 20 танковых атак.

После окончания Корсунь-Шевченковской операции боевая работа с белоцерковского узла была закончена. В оперативное подчинение корпусу придали для прикрытия ИЛов 331-ю истребительную дивизию, которая имела три полка, по 40 самолетов в каждом, большинство летчиков — молодые. Командир дивизии полковник И. А. Семененко еще не воевал, он прибыл с Дальнего Востока. И нам снова предстояло позаботиться о тесном взаимодействии штурмовиков с истребителями, то есть отрабатывать заново то, что с прежней дивизией полковника И. А. Лакеева было в свое время отшлифовано.

В делах и заботах незаметно подошел наш праздник — День Красной Армии. Его отметили радостно и торжественно. К нам прилетел из Москвы маршал авиации А. А. Новиков и вручил Золотые Звезды Героям Советского Союза капитанам И. Н. Виноградову, З. И. Макарову, Г. Ф. Филиппову и И. Л. Могильчаку.

Утром я вручил орден Александра Невского командиру 264-й дивизии полковнику Е. В. Клабукову и орден Суворова 3-й степени исполняющему обязанности командира 4-й гвардейской дивизии подполковнику А. С. Левадному. Они удостоились награды за отличную боевую работу дивизий при форсировании Днепра, за участие в освобождении Киева, Житомира, Белой Церкви и в ликвидации окруженных войск в районе Корсунь-Шевченковского. Награды получили в этот день также командиры полков, эскадрилий, звеньев, многие летчики, инженеры, техники, механики, связисты, труженики тыла и спецслужб.

Вечером мы устроили офицерское собрание корпуса. Зачитали поздравительные телеграммы от Военного совета фронта и командования 2-й воздушной армии, чествовали наших ветеранов, героев боев, кавалеров Золотой Звезды. Было торжественно и радостно от сознания честно выполненного долга перед народом, перед Коммунистической партией.

Офицеры управления корпуса особенно сердечно поздравляли четверку Героев Советского Союза — капитанов, ветеранов нашего соединения. О каждом из них можно написать повесть, волнующую и вдохновенную, правдивую и суровую, как сама война.

Все четыре героя-капитана сидели в президиуме торжественного собрания. Мне хочется рассказать о них поподробней. Вот капитан Виноградов Иван Никифорович. Он кадровый летчик, пришедший в авиацию за пять лет до начала войны по зову сердца, по путевке комсомола из села Лесной Холм Калининской области. Воевать начал в августе сорок первого года командиром звена скоростных бомбардировщиков — СБ.

У капитана Виноградова открытый, спокойный взгляд, простое русское лицо, на котором заметны следы ожогов. Откуда они?

23 августа 1941 года лейтенант Виноградов повел свой скоростной бомбардировщик на разведку в глубокий тыл врага. В небе тогда рыскали стаи вражеских истребителей. Четверка «мессеров» напала на самолет Виноградова, когда он, выполнив задание, шел обратным курсом на свой аэродром. Атаки вражеских истребителей следовали одна за другой. Виноградов бросал свой самолет из стороны в сторону, уклоняясь от огня. И все же врагу удалось изрешетить пулеметными очередями самолет и поджечь.

— Штурман, сколько осталось? — спросил Виноградов.

— Пятьдесят километров, командир.

Что делать? До линии фронта 50 километров, машина горит, а «мессеры» опять заходят в атаку. Прыгать? А как же тогда с данными разведки, которых ждут там, на земле. Виноградов знал закон разведчика: он должен доставить добытые сведения и во имя этого обязан бороться до последнего вздоха.

Опять набросились «мессеры» на дымящуюся машину. Вновь пулеметная очередь хлестнула по кабине. Он свалил машину в скольжение, пытаясь сбить пламя.

— Командир, они отстали, — доложил стрелок-радист Виноградову.

Фашистские летчики решили, видимо, что незачем еще тратить боезапас на этот горящий, клюнувший носом к земле самолет, и бросили его. А Виноградов вывел израненную, горящую машину в горизонтальный полет и направил ее к своему аэродрому. Пламя лизало приборную доску, добралось до лица, до рук, стало жечь кожу. Летчик не оставил самолета. Сжимая штурвал обгорелыми руками, он сумел довести бомбардировщик до аэродрома.

— Внизу наши, командир, — доложил ему штурман.

— Всем прыгать, — приказал лейтенант Виноградов.

Экипаж покинул горящий самолет. Командир — последним. Его подобрали на аэродроме однополчане. Он доложил данные разведки и потерял сознание. Врачи, осмотревшие его раны, утверждали, что Виноградов должен был лишиться сознания много раньше, во всяком случае после второго ранения. А он и после третьего вел самолет, управлял машиной и своим сознанием. Вот что такое воля советского человека.

Как только затянулись раны и зарубцевались ожоги, лейтенант Виноградов возвратился из госпиталя в свой полк. Лето и осень второго года войны он водил самолет-штурмовик ИЛ-2 на Калининском фронте и там за 44 успешных боевых вылета был награжден орденом Красного Знамени.

К нам в корпус лейтенант Иван Виноградов прибыл летом 1943 года под Воронежем и скоро стал водить в бой группы штурмовиков по 6—12 самолетов. Его группы ИЛов не знали промахов, работали над целью всегда с большой эффективностью. Это его ведомые в период августовских боев с фашистами под Белгородом уничтожили 76 танков, 130 автомашин и взорвали 4 склада боеприпасов. Эскадрилья, которую водил в бой капитан Иван Виноградов, несколько месяцев не имела потерь, а это высший показатель боевого мастерства и зрелости ведущего.

«Бомбить по ведущему!» — этот принцип являлся тактической основой боевых действий наших групп штурмовиков. И в этом отношении капитан Виноградов был эталоном. Если он заходит на цель, она будет уничтожена. Результат ударов подтверждали и ведомые, и летчики-истребители, прикрывавшие штурмовиков, и наземные войска, а чаще всего — фотоснимки контроля.

Результаты ударов мы перепроверяли, когда наши войска освобождали тот или иной район от фашистов. Создавали специальные группы. Проверяющие всегда приходили к одному выводу: группы Виноградова наносили врагу меткие удары.

И еще одна проверка. В периоды затишья на фронте мы пропускали летчиков через учебные полигоны и проверяли, насколько метко они умеют бомбить и стрелять по наземным целям. Виноградов всегда получал отличную оценку.

Яркие страницы боевой славы вписал в историю нашего корпуса капитан Виноградов. Разве можно забыть вот такие примеры:

15 августа 1943 года после штурмовки позиций врага возле Ахтырки шестерка ИЛов, ведомая Виноградовым, возвращалась на свой аэродром. Теперь главная задача — без потерь вернуться домой. Но вдруг в воздухе ведущий увидел группу вражеских бомбардировщиков. 12 «юнкерсов» под прикрытием восьмерки истребителей шли бомбить нашу пехоту.

Как быть? Капитан Виноградов долго не размышлял. Он повел «ильюшиных» в атаку на врага. Последовала крутая горка, набор высоты, и грозные ИЛы, точно истребители, в лоб атаковали вражеских бомбардировщиков. Наши штурмовики сбили двух «юнкерсов», расстроили их боевой порядок, заставили разгрузиться над своими войсками и удрать с поля боя.

Это был подвиг офицера Виноградова. Мы от души чествовали его по этому поводу. Политотдел корпуса посвятил ведущему штурмовиков листовку, которую разослал в полки. Начальник штаба начал оформлять наградные листы на отличившихся, а через день Виноградов вылетел на очередное задание, и вновь — подвиг.

Семерка ИЛов, ведомая капитаном Виноградовым, 17 августа в районе Мозговой была атакована девяткой вражеских истребителей. Фашисты напали на наших штурмовиков, когда они, выполнив боевое задание, легли на обратный курс. «Ильюшины» построились по команде ведущего в оборонительный круг и вместе с истребителями прикрытия приняли бой.

Пять «мессершмиттов» и четыре «фокке-вульфа» несколько раз пытались атаковать наших ИЛов, но безуспешно. Более того, в этом бою штурмовики сбили двух МЕ-109. Одного сбил воздушный стрелок самолета Виноградова. Летчик удачно совершил маневр и дал возможность стрелку поразить атакующего врага.

Примеров мастерства и мужества из боевой практики капитана И. Н. Виноградова можно привести много. Все они говорят о том, что в руках умелого летчика ИЛ-2, штурмовик, бронированный крылатый танк, может быть и истребителем, грозой бомбардировщиков. Кроме того, экипаж штурмовика способен не только обороняться от атак вражеских истребителей, но и активно нападать на них, уничтожать.

На личном счету летчика-штурмовика Ивана Виноградова значилось 24 уничтоженных им вражеских танка, 38 автомашин, 5 точек зенитной артиллерии и много другой техники противника. Он являлся одним из лучших командиров эскадрилий. Вот почему на торжественном собрании офицеров корпуса, посвященном Дню Красной Армии, капитан Виноградов занимал почетное место в президиуме. Скромный, простой, в видавшей виды гимнастерке с капитанскими погонами, с Золотой Звездой Героя на груди.

Рядом с Виноградовым в президиуме сидел другой капитан — командир эскадрильи Зосим Исаакович Макаров, удмурт по национальности. В канун войны он едва успел сделать свой первый самостоятельный полет. Его тоже опалила, обожгла своим горячим пламенем война.

Защищая Москву, З. И. Макаров сделал 12 боевых ночных вылетов на самолете Р-5, который для меня лично является навсегда особенно близким: в 1934 году именно на Р-5 моя группа летала на Чукотку спасать челюскинцев. В первые годы войны эта машина, оставаясь в строю, получила боевое крещение, сослужила ратную службу.

В июле 1942 года Макаров стал коммунистом, начал летать на ИЛ-2. Немало сжег он фашистских танков, уничтожил огневых точек и автомашин. За две недели сделал 33 боевых вылета, а 34-й получился роковым.

Днем 2 августа летчик Макаров в группе полетел на штурмовку врага в район Ржева. Вышли на цель, сбросили бомбы. И тут на штурмовиков напали истребители противника. Две пары обрушились на ведущего, пытаясь его сбить. Это заметил Макаров и сделал резкий маневр, а затем дал упредительный пушечный залп, оберегая командира. После этого две пары «мессершмиттов» атаковали самолет Макарова сразу с двух направлений. Пулеметные очереди полоснули по кабине, по плоскостям. Запахло дымом, гарью. Стало тяжело управлять штурмовиком — были повреждены рули управления. Пламя плясало сначала над мотором, потом пробралось в кабину.

Горящую, едва держащуюся в воздухе машину лейтенант Макаров сумел дотянуть до линии фронта. Высотомер показывал 150 метров. Прыгать? Но раскроется ли парашют? Пламя нестерпимо жгло лицо, спалило брови. Выбора не было, и Макаров открыл фонарь, тяжело перевалился за борт кабины. Он не видел, как по нему еще раз хлестнули пулеметными очередями «мессеры», как с переднего края били из крупнокалиберного пулемета. Об этом ему, обгоревшему, рассказали наши пехотинцы, подобравшие его возле первой траншеи.

После лечения в госпитале, крещенный вражьим огнем, лейтенант Макаров прибыл в наш корпус. Он сразу зарекомендовал себя с хорошей стороны, и мы доверили ему водить группы штурмовиков. Макаров отлично командовал звеном, воспитал целую семью мастеров штурмовых ударов, стал командиром эскадрильи. В период боев под Курском совершил 50 боевых вылетов, в основном по вражеским танкам и по аэродромам. Летал смело и расчетливо.

Во время Киевской операции капитан Макаров довел счет боевых вылетов до 94. Водил группы до 18 самолетов в сложных метеоусловиях, и не было случая, чтобы он не нашел цель или сбился с курса из-за губительного огня зениток.

Третий капитан, сидевший в президиуме, — командир эскадрильи Григорий Федорович Филиппов, удостоенный Звезды Героя, по возрасту почти на 10 лет был старше своих собратьев. В войну Григорий Федорович Филиппов вступил осенью 1941 года. Защищал Москву, дрался с врагом на Калининском фронте. В составе нашего корпуса воевал под Курском, над Днепром. Был рядовым летчиком, стал командиром эскадрильи, ведущим групп, мастером радиосвязи первого класса.

Четвертый сидевший в президиуме Герой Советского Союза был капитан Иван Лазаревич Могильчак, также настоящий мастер штурмовых ударов, прославленный ведущий «ильюшиных».

Об этих прекрасных людях и их боевых товарищах думал я и, как мог, рассказал в тот торжественный вечер, в канун годовщины Красной Армии. Вывод пришел сам собой. Вот такие люди — командиры эскадрилий, капитаны, ведущие групп — самое главное достижение в области воспитания и обучения летных кадров. Они главная опора, ведущая сила, бесценный капитал.

Минул праздник. Он хоть и был кратким, по-фронтовому скромным, но все же ярко осветил нашу жизнь, порадовал, согрел сердца, заставил подумать над свершениями, взглянуть на себя и на других со стороны, оценить величие наших боевых будней. А они дали о себе знать буквально на другой же день после торжеств.

Один за другим прилетели истребительные полки новой дивизии. Надо было их устраивать на аэродромы, помочь обжиться, втягиваться во фронтовую обстановку. Выяснилось, что в этой дивизии большинство командиров и летчиков еще не воевали, не обстреляны. А им, не нюхавшим пороху, надо защищать штурмовиков в бою и обеспечивать выполнение боевой задачи по штурмовке врага.

Ввод в бой новой для нашего корпуса истребительной дивизии проходил в процессе боевых действий, которые ни на день не затихали. В боевой истории корпуса записаны задачи, которые мы решали в марте на Староконстантиновском, Проскуровском и Винницком направлениях. В те дни корпус осуществлял тесное взаимодействие с 1-й гвардейской и 38-й армиями.

В последний день зимы мне довелось облететь районы Бердичева, Шепетовки, Славуты и Полонного. В двух-трех километрах южнее Шепетовки еще шли бои, южная окраина города и железнодорожный узел были разрушены — там не было ни одного уцелевшего домика.

Когда пролетал над Шепетовкой, невольно вспомнил Николая Островского, его бессмертное творение «Как закалялась сталь», на котором воспиталось не одно поколение советской молодежи. В Шепетовке жил, мужал сам писатель-большевик, его герои.

Невольно подумалось: можно разрушить город, сжечь книги, убить человека, но похоронить свободолюбивый народ, закрыть солнце свободы фашистской свастикой, уничтожить великую силу идей марксизма-ленинизма, повернуть историю вспять — это никому не дано. Будет новая Шепетовка краше прежней.

В Славуте в тот день встретился с генералом С. А. Красовским. Он передал приказ: корпусу взаимодействовать с 1-й гвардейской армией генерал-полковника А. А. Гречко, которая наступала из района Полонное на Старо-Константинов.

Немедленно полетел на командный пункт генерала А. А. Гречко. Он принял меня как представителя авиации, по-деловому, сообщил, что операция намечается на 4 марта. Поставил ряд конкретных задач для штурмовой авиации. Я слушал его и с огорчением думал, что нам в этой операции участвовать вряд ли придется. Причина? Очень простая: установилась плюсовая температура, аэродромы «плывут» и надежд на то, что они скоро просохнут, мало. Об этом я сказал командующему. Законы природы неумолимы. Он огорчился, но высказал надежду, что мы все же сумеем помочь наземным войскам с воздуха.

На обратном пути, когда возвращался с КП генерала А. А. Гречко, видел десятки машин и орудий, завязших в грязи, — весна делала свое дело. В тот же-день фронт облетела печальная весть: 29 февраля командующий фронтом генерал Н. Ф. Ватутин был тяжело ранен.

Николай Федорович Ватутин умер 17 апреля 1944 года. Вместе с боевыми товарищами у гроба славного советского полководца стояла его мать — Вера Ефимовна. Тяжкое горе свалилось на плечи этой русской женщины: в феврале и марте она получила сообщения о гибели на фронтах двух сыновей — Афанасия Федоровича и Семена Федоровича. В апреле ей пришлось хоронить третьего сына — Николая Федоровича. Чем измерить глубину горя и тяжесть утрат этой женщины-матери?

По желанию трудящихся города Киева генерал армии Н. Ф. Ватутин похоронен в столице Украины. Зимой и летом алеют живые цветы на могиле верного сына Отчизны.

Итак, несмотря на весеннюю распутицу, наши войска должны были наступать, пока противник не стянул в район Проскурова и Старо-Константинова крупных сил и не организовал жесткой обороны. И в первых числах марта планы нашего командования стали осуществляться. Во главе фронта был поставлен Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. 4 марта войска начали наступление на Тернополь и Проскуров.

В первый день наступления штурмовики корпуса сделали лишь всего шесть вылетов парами. Было очень обидно, что погода не позволяла нам помогать пехоте: туманы, дожди, плохая видимость и раскисшие аэродромы. Авиация обеих сторон бездействовала.

Наши наземные войска успешно продвигались вперед, осуществляя намеченный план Проскуровско-Черновицкой операции.

В те дни я находился на командном пункте генерала А. А. Гречко, где была установлена моя рация для управления штурмовиками. Но их в воздухе почти не наблюдалось. Полеты производились лишь одиночками и парами.

Дороги находились в жутком состоянии, в грязи сидели даже мощные по тому времени «студебеккеры». Все дороги были забиты транспортом. На шоссе Бердичев — Шепетовка машины стояли в три-четыре ряда.

Но несмотря на это, наступление проходило успешно. Враг, видимо, никак не ожидал нашего удара.

Мое положение на командном пункте генерала А. А. Гречко было незавидным: сидеть без дела — занятие не из приятных. Правда, командарм и офицеры штаба понимали обстановку, сочувствовали и даже предлагали помощь.

Принимали всяческие меры, чтобы вести боевую работу штурмовиков. Укрепляли взлетные полосы чем только можно: щебенкой, фашинником, даже соломой. На боевые задания вылетали самые лучшие экипажи. В результате к 10 марта число ежедневных боевых вылетов стало расти: 20, 30, 50.

Наземные войска вскоре подошли к Тернополю и Проскурову. В то же время армия генерал-полковника К. С. Москаленко перешла в наступление на Винницу из района восточнее Липовца. В этой связи нашему корпусу поставили задачу помогать обеим армиям, производить боевые вылеты в районы и Проскурова и Винницы.

ПОД КРЫЛОМ ГРАНИЦА

Причины наших потерь. — Бои за Львов. — Ночной удар штурмовиков. — Учение на полигоне Шепетынь. — Герои боев Георгий Береговой и Иван Ермаков. — «Свободная охота».

Во второй половине марта наши войска вышли на Южный Буг. В районе Проскурова и Тернополя противник имел сильную группировку войск, но несмотря на это, он был отброшен за Днестр.

В те дни части нашего штурмового корпуса совершали от 50 до 150 самолето-вылетов в день.

19 и 20 марта были освобождены Жмеринка и Винница. В приказе Верховного главнокомандующего в связи с освобождением Жмеринки и Винницы отмечались и летчики нашего корпуса. Главный маршал авиации А. А. Новиков прислал телеграмму; он дал хорошую оценку работе наших частей и объявил благодарность авиаторам.

Победы не приходили сами собой. Они завоевывались в борьбе с трудностями, недостатками и ошибками. Так, 122-й истребительный полк, совершив 110 боевых вылетов, потерял 15 самолетов и двух летчиков. Основные причины больших потерь состояли в слабой дисциплине и недостаточной штурманской подготовке. Были случаи, когда группы истребителей прикрытия отрывались от штурмовиков и теряли ориентировку, в результате — вынужденные посадки, гибель самолетов и даже летчиков.

Командование корпуса приняло все необходимые меры помощи. Прежде всего, в полку организовали учебу по штурманской подготовке, по связи, тактике воздушного боя. Установили постоянный контроль за учебой, за соблюдением требований воинской дисциплины. В то же время полк не прекращал боевых вылетов. Только ведущими групп истребителей прикрытия «ильюшиных» по указанию командования корпусом назначались командир полка майор А. А. Леонович, его заместители и штурман полка.

Постепенно 122-й полк стал превращаться в передовую боевую часть, но это происходило уже при новом командире — подполковнике Н. А. Рослякове. Майор Леонович так и не смог обрести необходимых командирских качеств, и пришлось его перевести на другую работу. И снова вспомнилась пословица: «Сильна рать воеводою».

Первый месяц весны, несмотря на скверную для летчиков погоду, закончился победно. Наши войска форсировали Днестр севернее Черновиц и окружили Каменец-Подольск. Проскуровской группировке врага были отрезаны пути отхода. В приказе за 24 марта, посвященном прорыву фронта и выходу наших войск на Днестр, Верховный главнокомандующий снова отметил наш корпус как особо отличившийся в боях.

Корпус перебазировался в район Дубно — Броды. С новых аэродромов сразу же начали боевую работу. Летчики докладывали о беспорядочном бегстве гитлеровцев через Днестр. Не дожидаясь переправочных средств, целые группы переходили реку вброд и вплавь.

Авиация нашего 1-го Украинского фронта неоднократно бомбардировала окруженные группировки врага. Наш корпус наносил удары с воздуха по всему фронту от Могилева-Подольского до Бродов. Штурмовики совершили не менее трети всех самолето-вылетов. Признанием боевых заслуг корпуса явилось присвоение ему 1 апреля приказом Верховного главнокомандующего наименования Винницкого.

Группы «ильюшиных» активно участвовали в уничтожении окруженной 1-й немецкой танковой армии севернее Каменец-Подольска. Там попала в «котел» 21 дивизия, из которых семь было танковых. Они попытались сначала пробиться на юг, но, потерпев неудачу, повернули на запад. Несколько потрепанных частей, бросив все тяжелое вооружение и технику, пробились из окружения.

В начале апреля погода улучшилась. С фронтов шли отрадные сообщения: на юге наши войска ворвались в Крым, освободили Одессу и подошли к Кишиневу.

Для нас, авиаторов, пришла еще одна радостная весть: в Бердичев и в Прилуки прилетело пополнение корпуса — 50 самолетов ИЛ-2. Настроение у всех поднялось: улучшилась погода, поступило пополнение, и мы стали активнее работать. Но недооценили силы врага и были немедленно наказаны: 9 и 10 апреля фашистская авиация неожиданно совершила несколько налетов на наши аэродромы.

Ранним утром 9 апреля группа «фокке-вульфов» подошла со стороны солнца на большой высоте и с пикирования сбросила несколько контейнеров «лягушек» (мелких бомб) на самолетную стоянку. Было повреждено три наших самолета, убито трое и ранено 18 человек. Дежурное звено истребителей поднялось через 45 секунд, но боя не состоялось: «фокке-вульфы» улетели на бреющем полете…

На рассвете 10 апреля один Ю-88 сбросил полутонную бомбу на стоянку самолетов 179-го полка. Были повреждены три наших самолета. В 7 часов утра налетели еще 14 вражеских самолетов. Предупреждение о подходе противника мы получили за 15 минут и сумели своевременно поднять с двух аэродромов 14 истребителей. Они не допустили прицельного бомбометания. Мелкие осколочные бомбы противник побросал вокруг аэродрома. У нас было трое легкораненых. Самолеты не пострадали. В воздушном бою наши истребители сбили два «фокке-вульфа» и один «юнкерс».

Несмотря на вражеские налеты, авиаторы нашего корпуса ежедневно совершали по 150—200 боевых вылетов.

С разрешения командующего воздушной армией, я стал летать на боевые задания. Правда, летать приходилось нечасто. Обстановка не позволяла покидать пункты управления: надо было организовывать боевую работу, совершенствовать взаимодействие с наземными войсками. Но как только появлялась возможность, я садился в кабину и вылетал на боевое задание.

Однажды в паре с лейтенантом Шмиголем мы летали на разведку в район юго-западнее Бродов. Больших сил, серьезных оборонительных сооружений и подхода резервов врага не обнаружили. В двух местах нас обстреляли зенитки. Полет закончился успешно.

Через несколько дней снова в паре с лейтенантом Шмиголем под прикрытием истребителей мы летали на разведку в район Стоянува и Родзехува. Обнаружили два эшелона на станции Стоянув. Вокруг станции наблюдали окопные работы.

На обратном пути попали под огонь зениток. Не дрогнул мой ведомый, свое место в строю выдержал. Вполне понятно, ведь Петр Лукич Шмиголь был опытным летчиком-штурмовиком. В 92-м полку он зарекомендовал себя с самой хорошей стороны. В 1943 году его приняли в партию. Я лично дважды вручал ему боевые ордена — сначала за совершенные 50, а затем 75 успешных боевых вылетов. Мы выдвинули П. Л. Шмиголя на должность командира эскадрильи. И не ошиблись. Осенью 1944 года мы поздравили этого замечательного мастера штурмовых ударов с присвоением ему высокого звания Героя Советского Союза.

Тогда, весной 1944 года, мы не случайно летали на разведку в район Бродов, а потом и на Львов. Это было наше операционное направление. В конце мая части нашего 1-го Украинского фронта начали подготовку к освобождению Львова. Для этой операции нам, авиаторам, дали все необходимое. На очередном совещании командующий воздушной армией генерал С. А. Красовский сообщил о небывало сильной группировке авиации на Львовском и Сокальском направлениях. Здесь было сосредоточено более 3200 наших самолетов. И каких! Летчики-истребители стали летать на новейших истребителях ЯК-3 и ЛА-7, перед которыми «мессеры» выглядели устаревшими. Была модифицирована конструкция пикирующего бомбардировщика ПЕ-2, а также бронированного «крылатого танка» ИЛ-2. Словом, техника, у нас все более совершенствовалась.

А как выросли летные кадры! В составе корпуса три замечательных штурмовых полка удостоились звания гвардейских. Знамена других полков украсились боевыми орденами, а число орденоносцев стало трехзначным. Возмужали летчики, обрели мастерство в организации боевой работы авиационные командиры.

Такими мы стали к лету 1944 года. Под крыльями наших самолетов проносились уже пограничные столбы и разбитые домики пограничных застав. А на многих участках Красная Армия вышла на государственную границу, изгнав с родной земли иноземных оккупантов. И это было самым радостным событием четвертого военного лета.

Летом 1944 года Красная Армия нанесла ряд последовательных ударов по врагу в Карелии и в Белоруссии, наш 1-й Украинский фронт осуществил Львовско-Сандомирскую операцию.

Освободить Львов — крупнейший административный и политический центр Западной Украины, узел восьми железных дорог, город, за которым уже виднелась приграничная полоса, было делом нелегким. По сведению разведки, фашисты перед 1-м Украинским фронтом сосредоточили группу армий «Северная Украина», которую поддерживали 4-й и 8-й авиакорпуса 4-го воздушного флота. На ближайших к Львову аэродромах враг базировал 700—720 самолетов.

Мы готовились к ожесточенным боям. На одном из совещаний командующий фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев заявил нам, командирам соединений:

— Никаких серьезных операций не будет предпринято до тех пор, пока разведчики, и в первую очередь воздушные, не представят полных данных о противнике.

Знать силы врага перед наступлением — это лишь одна сторона дела. Другая, более важная, — еще до наступления измотать эти силы, понизить их боеспособность, нанести им максимальный урон. Тогда с меньшими потерями можно одолеть врага в наступлении.

Как решить вторую задачу? У меня зародился план ночного удара. Несколько вечеров просидели мы над картами с начальником штаба полковником Г. И. Яроцким. В итоге вырисовался план удара штурмовиков по львовскому аэродрому. Доложил его командующему армией генералу С. А. Красовскому. Степан Акимович, выслушав, переспросил:

— Действовать ночью? Вам? Штурмовикам?

— Совершенно верно, штурмовикам.

— Но ведь вы дневная авиация. Вам видимость подавай «миллион на миллион». А тут сами проситесь в «ночники», — недоумевал генерал Красовский.

Пришлось сделать небольшой экскурс в прошлое. Рассказал командарму, что мы еще на Калининском фронте в 292-й штурмовой дивизии иногда совершали ночные полеты на ИЛах и что эти полеты проходили удачно. И здесь, на Украине, также иногда одиночки и пары летали в темное время — рано утром или поздно вечером.

Что правда, то правда, штурмовик ИЛ-2 к ночным полетам не приспособлен. У него был очень трудный обзор при взлете и на посадке. Летчик вообще имел очень ограниченные возможности для обзора в стороны и вниз. Днем этот недостаток был терпим. А ночью, когда выхлопные трубы из двигателя, расположенные впереди и с боков кабины, выбрасывали шлейфы светящихся отработанных газов, летчик совсем «слеп». Как устранить этот недостаток? Помогли наши инженеры и техники. Они изменили конфигурацию выхлопных труб — удлинили, изогнули, — и летчик стал видеть лучше. Обо всем этом я рассказал командарму.

— Конечно, налет будет не полностью ночным. Взлет групп осуществим в темноте, маршрут пройдем и выйдем на аэродром в предутренней мгле. Цели будут видны, экипажи отработаются прицельно при удовлетворительной видимости. Подберем самых лучших летчиков для такого трудного задания, — говорил я командарму.

План ночного налета на львовский аэродром был утвержден. В группы отобрали лучших летчиков из двух штурмовых полков — 92-го гвардейского и 451-го, из двух истребительных — 513-го и 179-го. Одновременно с нашим ударом по львовскому аэродрому командующий армией приказал нанести еще три мощных удара по аэродромам врага в Станиславе, Стрые и Бережанах. Таким образом, наш план разросся в воздушную операцию в масштабе всей армии.

Расскажу, как был осуществлен удар по львовскому аэродрому.

Первой поднялась шестерка истребителей. Она появилась над вражеским аэродромом Ольшаница и блокировала его. Свою задачу — не допустить взлета вражеских «мессеров» и «фокке-вульфов» — ЯКи выполнили. Затем восьмерка ИЛов под прикрытием восьми ЯКов в предутренней мгле подошла к львовскому аэродрому с юго-востока и с высоты 1300 метров с пикирования атаковала вражеские самолеты, стоявшие на западной и северо-западной окраинах летного поля. Их было много — около 150 машин, в большинстве «юнкерсы».

В трех километрах сзади восьмерки с тем же курсом на аэродром зашли еще несколько четверок ИЛов — основная ударная группа. Каждую четверку сопровождали два ЯКа. Подошли они на бреющем полете, для атаки сделали горку, после чего били по стоянкам самолетов с пикирования.

Все группы после атаки ушли бреющим полетом на север. Чтобы их на обратном пути не сбили «мессеры», восточнее Львова патрулировали 12 ЯКов, имевших задачу прикрыть уход штурмовиков, отсечь истребителей противника.

Налет удался. Враг был застигнут врасплох и не смог оказать большого противодействия. Экипажи доложили, что в районе цели по ним вели беспорядочный огонь шесть зенитных батарей. Истребители противника взлететь не успели, а те, что взлетели, оказали лишь слабое противодействие, и то на обратном маршруте.

Сбросив бомбы, штурмовики обстреляли стоянки самолетов из пулеметов и пушек. В штурмовке участвовали 24 штурмовика и 34 истребителя. Удары получились внушительными: на львовском аэродроме было уничтожено и повреждено более 30 двухмоторных самолетов, сбит один «фоккер», разбито несколько складов; на некоторое время аэродром был выведен из строя. Наши потери — три самолета.

Подобных ударов по вражеским аэродромам в подготовительный период мы нанесли несколько. Планировали и осуществляли их на рассвете, в середине дня и под вечер, чтобы врага держать все время в напряжении.

Готовясь к упорным боям, решали мы и еще одну задачу: учили личный состав. Старались не упускать ни малейшей возможности для этого. Проводили теоретические занятия в землянках и классах, стрельбы в тире, учебные полеты над полигонами.

Запомнилось летно-тактическое учение на полигоне Шепетынь. Наблюдательный пункт был оборудован на краю полигона. По радио я вызывал экипажи и пропускал через полигон. Всего прошло 30 экипажей — наши золотые кадры: командиры полков, штурманы, инспекторы, ведущие групп. Проверялись стрельба, связь, техника пилотирования.

На конференции с хорошими докладами по обобщению боевого опыта выступили ведущие групп капитаны Могильчак, Макаров и Лебедев. После теоретической части организовали показательные полеты. В программе полетов были: бомбометание и стрельба по наземной цели двумя заходами шестеркой штурмовиков; оборонительный круг шестерки; связь ИЛ-2 с танком; бой штурмовика с истребителем противника. Показательные полеты многим летчикам принесли большую пользу.

Я занимался с командирами эскадрилий. Сначала проводилась тренировка, а затем проверка ведущих в умении работать над полигоном. Проверил штурманскую подготовку, связь, стрельбу, бомбометание и технику пилотирования. Бомбили по реальной цели — трофейному танку. Отличные оценки получили мастера штурмовых ударов Г. Т. Береговой, Г. Ф. Филиппов, И. Ф. Якурнов, Е. Е. Михайленко, И. Н. Виноградов. Некоторым командирам эскадрилий была оказана помощь в повышении уровня своей выучки, особенно по точности бомбометания.

Учили мы, учили и нас. Дважды принимал я участие в сборах и штабных играх. Вспоминается военная игра командиров корпусов и дивизий 13-й армии. Занятия проводил генерал-лейтенант Н. П. Пухов. Фактически это была подготовка к наступлению. Мы выехали на передовые позиции, побывали в километре от врага на двух отлично замаскированных командных пунктах, откуда просматривались вражеские позиции на добрый десяток километров. Генерал Н. П. Пухов разыграл наступление по всем его этапам, а мы решали каждый свои задачи.

Разведка… Удары по врагу… Пополнение и учеба личного состава. Пожалуй, это и были главные задачи, которые мы решали в период подготовки Львовской операции.

Авиационная подготовка прорыва началась 13 июля с массированного удара более чем 3 тысяч самолетов по вражеской обороне. На врага обрушились два бомбардировочных, четыре штурмовых, четыре истребительных корпуса и две дивизии.

Наш корпус взаимодействовал с наземной армией генерала Н. П. Пухова и танковой армией генерала М. Е. Катукова. С Михаилом Ефимовичем Катуковым мы встретились как хорошие старые знакомые. Обоим были памятны сражения на Курской дуге, выход к Днепру, бои на плацдармах. Он очень гордился своими танкистами и тем, что его армия получила наименование Первой гвардейской. И это наименование танкисты оправдывали: они шли действительно первыми.

— Чем порадуешь? — спросил сразу генерал Катуков, когда я прибыл на его командный пункт.

Я доложил ему о боевых возможностях корпуса, он обрадовался. Знал, что его танкистам нужна как воздух поддержка крылатых воинов. И мы хорошо поддержали наземные войска. За первые четыре дня корпус сделал 2500 самолето-вылетов.

Впрочем, не только наш корпус, но и вся 2-я воздушная армия вела напряженную боевую работу. За полмесяца наступления на врага было сброшено более 17 тысяч авиабомб и выпущено свыше 100 тысяч реактивных пушечных снарядов, проведено 578 воздушных боев, в которых уничтожено 592 вражеских самолета.

Отчаянные усилия немецко-фашистского командования удержать Львов были обречены на провал. 27 июля львовская группировка гитлеровцев перестала существовать. Наши войска вышли к реке Сан, с ходу форсировали Вислу и создали ставший легендарным Сандомирский плацдарм.

Одновременно с воинами 1-го Украинского фронта бойцы других фронтов прорвали вражескую оборону от Финского залива до Карпат. Советские воины пересекли границы Родины и стали вести бои за освобождение народов Польши, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Югославии.

За время Львовской операции много славных подвигов совершили летчики, механики, техники. Обо всех рассказать невозможно, но нельзя не отметить хотя бы некоторых героев Львовской операции.

При подходе к цели самолет гвардии старшего лейтенанта Ивана Ермакова был подбит. Об этом летчик должен был доложить ведущему группы. Но Ермаков сам вел группу. Случилось это 16 августа над Сандомирским плацдармом. Офицер Ермаков возглавлял тогда восьмерку ИЛов, чтобы помочь нашей пехоте отбить атаку вражеских танков. Задание было трудное, обстановка сложная. Но Иван Ермаков, ровесник Красной Армии, крестьянский сын из Рязанской области, был уже опытным ведущим штурмовиком.

Весь второй год войны Ермаков летал на боевые задания на Калининском фронте и ни разу не был сбит. Потом полк, в котором он служил, был включен в состав нашего корпуса. Ермаков, будучи первоклассным летчиком по радиосвязи, стал летать не только в составе групп на штурмовки, но и на свободную охоту, и на разведку. Это очень важное качество для штурмовика. Такого можно посылать на любое задание.

Был такой эпизод в боевой летной биографии Ермакова. 8 августа 1942 года он повел восьмерку ИЛов на штурмовку врага на железнодорожной станции Ржев. Вышли на цель, отбомбились. И тут на штурмовиков налетели 18 «мессеров». А наша группа не имела истребителей прикрытия. На ведущего враги направили главный удар. Огонь пушек и пулеметов пришелся по плоскостям и фюзеляжу. Летчик был ранен в голову и правое плечо. Стала непослушной правая рука. И все-таки он сумел организовать отпор «мессерам» и вернуться на свой аэродром.

Другой пример. В августе 1943 года, когда шли бои на Курской дуге, Ермаков в составе группы полетел на штурмовку танков в район Томаровки. Вражеские зенитки сбили ведущего «ильюшиных» на подходе к цели. В этот момент летчики услышали в шлемофонах уверенный голос лейтенанта Ермакова, возглавившего группу в критический момент. Он довел группу до цели, первым пошел в атаку. Затем, выйдя из пикирования, он собрал группу и повел ее на второй заход, потом на третий. Тогда группа штурмовиков сожгла четыре вражеских танка, взорвала склад боеприпасов, подавила огонь зенитной батареи. «Ильюшины» держали фашистов прижатыми к земле не менее 20 минут, пока, не подошла другая эскадрилья.

Ермаков был одним из лучших в корпусе и как разведчик. Правда, иногда, вылетев на разведку, он увлекался другим — штурмовкой вражеских колонн, а это разведчику по всем существующим инструкциям запрещалось. Ведь главная задача разведчика — доставить командованию сведения о противнике. К сожалению, некоторые разведчики не выполняли требований инструкций: прилетев в заданный район, осмотрев его, сфотографировав, считали возможным сбросить одну-две бомбы на врага. За это они порой дорого расплачивались. Бывали случаи, что их подбивали, и они вынуждены были покидать горящую машину над территорией, занятой врагом.

Мы знали такой грех и за Ермаковым, но у него, как правило, «попутные» штурмовки вражеских объектов проходили удачно. Так, 13 марта 1944 года он обнаружил на Винницком шоссе колонну — около 150 автомашин и 30 танков. Это была важная цель, о которой следовало немедленно сообщить командованию. Но прежде чем это сделать, лейтенант Ермаков произвел два штурмовых захода вдоль шоссе, поджег шесть автомашин и один танк. На шоссе образовались пробки, и, чтобы ликвидировать их, врагу понадобилось немало времени. Группа штурмовиков, вылетевшая в указанный Ермаковым район, нанесла по застопорившейся на шоссе вражеской колонне сильный штурмовой удар.

Вот такой был у нас гвардии старший лейтенант Иван Иванович Ермаков, который 16 августа повел группу штурмовиков, чтобы помочь нашим пехотинцам на Сандомирском плацдарме. Вражеские зенитчики встретили «ильюшиных» ураганным огнем. Ермаков начал маневрировать, но два снаряда все же угодили в его машину. Стало трудно управлять самолетом, мотор задымил, начал сбавлять обороты, давать перебои. Перед Иваном Ермаковым встал вопрос: передать управление группой своему заместителю, выйти из боя или до конца быть ведущим?

Ермаков не вышел из строя. Он повел штурмовиков на цель и первым атаковал врага. Потом построил группу в круг и пошел на второй заход.

— Командир, горишь! — услышал он по радио тревожный возглас своего ведомого.

— Еще атака, — приказал ведущий.

Я был на своем командном пункте и слышал этот немногословный диалог. Немедленно включился в сеть и передал приказ:

— Ермаков. Я — сотый. Передайте управление двадцать первому.

— Товарищ сотый, разрешите остаться в строю. Мотор тянет. Все будет в порядке. Разрешите?

Не мог я отказать Ермакову в этой просьбе, сказал, чтобы действовал по своему усмотрению.

Группа Ермакова более 15 минут штурмовала цель. Она буквально прижала противника к земле, не давала ему возможности поднять голову. Контратака врага была сорвана. Ермаков благополучно привел группу на свой аэродром. Техники насчитали в его самолете наибольшее число пробоин.

А на другой день, 17 августа, к своему удивлению, я услышал с командного пункта, что очередную группу штурмовиков снова ведет Ермаков. Вот она гвардейская неутомимость! Мне казалось, что после вчерашнего перенапряжения физических и духовных сил, когда этот человек горел, встретился со смертью и победил ее, — после этого он должен был хоть несколько дней передохнуть. Нет. Утром он опять сел в кабину боевого самолета и вновь повел группу штурмовать врага.

Как и накануне, полет выдался тяжелый. Группа атаковала вражеские танки возле населенного пункта Стопницы. В районе цели противник вел сильный зенитный огонь. Несмотря на это, наши летчики сделали три захода, подожгли пять вражеских танков и сорвали еще одну контратаку гитлеровцев.

Мне казалось, что во время войны командиры наземных войск не были особенно щедрыми на похвалы в адрес летчиков. Как правило, они вспоминали об авиации, когда сильно «припекало». Вполне возможно, это объясняется тем, что в горячке боев командирам некогда было думать о благодарностях авиаторам. Но вот вечером 17 августа от командующего 5-й гвардейской армией мы получили по телеграфу благодарность. В телеграмме сообщалось, что в критические часы боя при отражении контратак крупных сил врага большую помощь наземным войскам оказали летчики-штурмовики. Эту благодарность мы адресовали лучшим воинам. В числе героев боев тех дней был гвардеец И. И. Ермаков, бесстрашный летчик, коммунист.

В период проведения Львовской операции и в ходе боев за Сандомирский плацдарм многие летчики-штурмовики корпуса проявили мужество и героизм и удостоились высоких правительственных наград. В числе награжденных был и гвардии капитан Георгий Тимофеевич Береговой.

Более 100 боевых вылетов совершил на своем ИЛ-2 капитан Береговой. Он бомбил и штурмовал вражеские танки, автомашины, артиллерийские батареи, переправы через реки, железнодорожные эшелоны, был участником нашего «звездного» налета на львовский аэродром.

Капитан Береговой водил свои группы на цель расчетливо, направление выхода выбирал, как правило, такое, где у врага меньше всего находилось зениток. Над целью его группа появлялась на бреющем полете, затем следовала небольшая горка и удар с пологого пикирования.

Было и так. 28 июля 1943 года во время боев на Курской дуге группа «ильюшиных» во главе с капитаном Береговым штурмовала передний край противника. Неожиданно появились две группы вражеских истребителей. Одна завязала бой с нашими истребителями прикрытия, а другая напала на ИЛы. Фашисты атаковали штурмовиков с задней полусферы, снизу. Береговой быстро перестроил свою группу из правого пеленга в оборонительный круг, и воздушные стрелки встретили гитлеровцев пулеметным огнем.

Береговой постепенно оттянул свою группу к переднему краю наших войск. Два «мессера» набросились на его машину. Пулеметная очередь прошила плоскость, самолет задымил. В этот момент один из «мессеров» проскочил вперед самолета Берегового и на какое-то мгновение подставил себя под удар. Наш летчик не упустил этого, быстро довернул самолет, сделал горку и ударил из пушки. Вражеский истребитель задымил и вышел из боя.

После этого две пары «мессершмиттов» атаковали ведущего штурмовиков. Загорелся мотор. Береговой приказал своему заместителю вести группу на аэродром, а сам на высоте 300 метров выбросился с парашютом из объятой пламенем кабины.

Это только один из многочисленных боевых эпизодов Георгия Берегового. С мая 1942 года и до последнего дня войны летал он на боевые задания. Три раза горел, три раза был сбит, но всегда возвращался в полк. Береговой совершил 186 боевых вылетов. В декабре 1944 года мы поздравили его с высоким званием Героя Советского Союза.

Спустя 20 лет после войны я встретился с полковником Береговым, заслуженным летчиком-испытателем. Откровенно говоря, перед встречей с Георгием Тимофеевичем я предполагал, что боевой однополчанин, освоивший после войны профессию летчика-испытателя сверхзвуковых самолетов, человек, которому перевалило за сорок, должен быть довольным своей жизнью и своим местом в ней. Думалось, что он хочет повспоминать фронтовые были, друзей, а он сразу удивил меня просьбой взять его в группу летчиков-космонавтов. Это, признаться, меня удивило.

— Хорошо ли подумал Георгий? Ведь тебе, если память не изменяет, за сорок?

— Сорок четыре, Николай Петрович. Но у меня здоровье летчика-испытателя, на которое не жалуюсь ни я, ни медики. Пройду любую комиссию. Поверьте мне, не подведу.

Глаза его блеснули прежним, как когда-то на фронте, огневым задором. Он настойчиво и убежденно доказывал, что именно летчик-испытатель ближе всего стоит к космическим полетам и что по мере усложнения заданий на полеты в космос уровень специальной подготовки летчиков-космонавтов должен возрастать. Пришлось пообещать Береговому, что его кандидатура будет рассмотрена на заседании комиссии по отбору кандидатов в группу космонавтов.

Так начался новый «вираж», по меткому выражению летчиков, в жизни Г. Т. Берегового. А 26 октября 1968 года в кабине космического корабля «Союз-3» он стартовал в космический полет, успешно выполнил сложные задания по сближению с беспилотным кораблем «Союз-2» с использованием системы ручного управления, провел маневрирование в космосе и другие эксперименты и 30 октября благополучно приземлился в заданном районе.

Весь советский народ, все прогрессивные люди планеты Земля сердечно приветствовали эту победу в космосе, отдавая должное мужеству и опыту 47-летнего летчика-космонавта СССР, дважды Героя Советского Союза, генерала Г. Т. Берегового. Теперь он щедро делится своим опытом и знаниями с молодыми космонавтами, готовит их к грядущим рейсам в космос и сам думает о повторных полетах.

Рассказывая о боевых делах Георгия Тимофеевича Берегового, я не могу не гордиться тем, что он — воспитанник штурмового авиационного корпуса, которым во время войны мне довелось командовать.

Как правило, наши штурмовики летали на боевые задания группами и наносили врагу мощные удары. Но у нас появился и скоро прочно вошел в практику и такой вид боевых действий, как полеты одиночных экипажей на «свободную охоту». На эти задания мы посылали наиболее подготовленных летчиков, умеющих отлично водить машину, прекрасно ориентироваться, крещенных огнем, прошедших многие испытания.

Одним из неутомимых «охотников» был в 92-м гвардейском полку гвардии старший лейтенант Евгений Ефимович Михайленко. В полк прибыл он рядовым летчиком и прошел с ним боевой путь от Великих Лук до Вислы, став командиром эскадрильи. Но сначала мне хочется привести примеры боевого мастерства Михайленко в качестве ведущего штурмовиков. 80 боевых вылетов совершил он на штурмовку врага ведущим групп.

Помню, 7 января 1944 года погода была нелетная: туман накрепко повис над аэродромом, взлетная полоса раскисла. А лететь надо было во что бы то ни стало. Об этом нас просил командующий наземной армией. Враг предпринял сильную контратаку возле Якубовских хуторов, смял наши боевые порядки и мог вырваться на оперативный простор. Залатать брешь было нечем. Все надежды командующий возложил на авиацию.

Кого послать? Кто взлетит с раскисшего аэродрома? Кто проведет сквозь туман эскадрилью в заданный район и найдет там вражеские танки? Запросил командира гвардейского полка гвардии подполковника Б. И. Ковшикова. Тот ответил не задумываясь:

— Эскадрилью может вести Михайленко.

— А другие комэски?

— Они тоже справятся, но Михайленко наверняка, ему не раз приходилось летать в такую погоду.

— Сколько самолетов готово к вылету?

— Семь.

— Выпускайте. Как можно скорее. Жду доклада о вылете.

Семерка ИЛов вскоре пошла на взлет и скрылась из виду в сером тумане. Группа появилась над вражескими танками и автомашинами с автоматчиками неожиданно. Несколько танков запылали на дороге возле Якубовских хуторов, не менее десяти автомашин с автоматчиками расстреляли штурмовики своими пушками. Так, несмотря на плохую погоду, группа Михайленко блестяще выполнила задание.

Хорошо запомнился также вылет восьмерки «ильюшиных» 19 апреля 1944 года. Ведущим был также гвардии старший лейтенант Евгений Михайленко. Цель — железнодорожная станция Золочев, где, по сведениям разведки, стояли вражеские эшелоны.

Михайленко вывел штурмовиков на цель со стороны солнца. На станционных путях тогда находилось четыре воинских эшелона. Сначала «ильюшины» сбросили бомбы на паровозы. Раздались взрывы, вспыхнули очаги пожаров. Развернувшись, группа сделала второй удар по эшелонам. И снова на путях взметнулись взрывы. Несколько бомб легло в пакгаузы, где находились боеприпасы.

Можно привести немало примеров о мужестве и мастерстве Е. Е. Михайленко как «свободного охотника». Он любил летать в одиночку на «свободную охоту». 12 таких полетов совершил он и 14 полетов на разведку, а это по существу тоже «свободная охота».

— Понимаете, товарищ генерал, — говорил мне Михайленко во время праздничного первомайского вечера, — на «охоте» больше простора. И ведь называется она — свободная. Свободная, — повторил он это слово.

1 мая рано утром, в 4 часа 50 минут, было еще темно, когда Евгений Михайленко вылетел на «свободную охоту». Он летел над линией железной дороги и на станции Журавно настиг эшелон. В предутреннем полумраке сделал четыре захода, сбросив на эшелон все бомбы, израсходовав все реактивные снаряды, и вел огонь из пушки. Когда уходил от станции, воздушный стрелок насчитал 12 очагов пожара.

Мы очень любили этого храбреца. И тем тяжелее для нас была горечь утраты. Свой последний боевой вылет Евгений Михайленко совершил 18 июля 1944 года. Он погиб, выполняя задание. На его могиле однополчане сделали такую надпись:

Львовская операция закончилась форсированием Вислы и захватом оперативного плацдарма в районе Сандомира. В конце лета плацдарм имел значительные размеры — 60 километров по фронту и 30—40 километров в глубину. Мы всемерно помогали наземным войскам отбивать контратаки врага за Вислой, укреплять и расширять этот очень важный в оперативно-стратегическом отношении плацдарм.

Особенно сильно и яростно контратаковали гитлеровцы наших воинов 26 августа. Они бросили в бой много танков, бронетранспортеров с автоматчиками. В воздухе непрерывно висели «юнкерсы» и «мессершмитты». Врагу удалось вклиниться в расположение советских войск на 10 километров. Два дня ушло на то, чтобы ликвидировать этот клин, вбитый фашистами в наши боевые порядки. На поле боя осталось около 30 вражеских танков, столько же бронетранспортеров и более сотни автомашин.

Героями этого сражения были наши танкисты и летчики. Славно поработали в эти дни наши гвардейские полки, особенно полк подполковника В. Н. Корякова. Сотни боевых вылетов совершили наши летчики за Вислу. И пехота благодарила своих крылатых боевых друзей.

Успешно завершив Львовско-Сандомирскую операцию, войска 1-го Украинского фронта по указанию Ставки перешли к обороне с 29 августа 1944 года. В итоге этой операции войска фронта разгромили 32 вражеские дивизии.

Наши войска действовали в обстановке полного господства в воздухе советской авиации, которая активно поддерживала стрелковые и танковые соединения. В ходе операции 2-я и 8-я воздушные армии произвели 48 100 боевых вылетов.

Разгромив врага между Полесьем и Карпатами, войска 1-го Украинского фронта форсировали такие крупные реки, как Западный Буг, Сан и Висла. Львовско-Сандомирская операция явилась одной из крупнейших наступательных операций 1944 года.

Командование высоко оценило успех 5-го ШАК в этой операции: корпус наградили орденом Богдана Хмельницкого. Сердечно поздравили мы с боевыми наградами всех трех командиров дивизий — Клабукова, Сапрыкина и Семененко. В корпусе стало 10 Героев Советского Союза. Десятки боевых летчиков, труженики аэродромов и нашего тыла были награждены орденами и медалями. Я был удостоен ордена Кутузова, а начальник штаба полковник Г. И. Яроцкий — второго ордена Красного Знамени.

В первый день наступившей осени я получил новый приказ Ставки: корпусу перейти в подчинение 5-й воздушной армии, которой командовал генерал Сергей Кондратьевич Горюнов. Это значило, что мы переходили с 1-го Украинского фронта на 2-й Украинский.

НАД ЗЕМЛЕЙ ЗАДУНАЙСКОЙ

В Северной Трансильвании. — Курс на Будапешт. — Мастера штурмовых ударов делятся боевым опытом на страницах газеты «Советский пилот». — Сидеть в тылу или быть на передовой? — Маршал Малиновский ставит задачи. — Герои не умирают. — Слово о сыне. — Ордена на знамени корпуса.

Осенью 1944 года на венском шоссе, идущем из Будапешта, царило необычное оживление: вереницы машин тянулись бесконечной лентой из столицы Венгрии. Их хозяева спешили умчаться как можно скорее к австро-венгерской границе, потому что канонада боя неудержимо приближалась к Будапешту, городу, который гитлеровцы поклялись удержать любой ценой, назвав его южными воротами империи.

Беспокойство в стане врага усилилось, когда войска 3-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина форсировали Дунай южнее Будапешта и устремились к Буде. Советские полки заняли Эстергом, вышли к Балатону. А севернее Будапешта огромной подковой нависли войска 2-го Украинского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский. После упорных боев две грандиозные подковы сомкнулись в одно огромнейшее кольцо окружения вокруг Будапешта.

В те дни наши наземные войска вели напряженные бои. Непрерывные марши и встречные сражения с вражескими контратакующими подвижными группами и засадами занимали едва ли не все 24 часа в сутки. И эта напряженность продолжалась уже не первый месяц, точнее, с Ясско-Кишиневской операции, когда войска 2-го и 3-го Украинских фронтов 20 августа начали мощное наступление. Разгромив 18 вражеских дивизий, попавших в кольцо окружения под Яссами, советские воины устремились победным боевым маршем в Румынию, Югославию, Венгрию.

Наступление войск 2-го Украинского фронта с воздуха обеспечивала авиация 5-й воздушной армии, которой командовал генерал-полковник авиации С. К. Горюнов. Наш корпус вошел в состав этой армии, и в ходе боев я хорошо узнал ее командующего.

Две реки — Волга и Днепр вошли в биографию Сергея Кондратьевича Горюнова. В селе Ушаковка, в Ульяновской области, прошло его детство. Когда подрос, отец, всю жизнь гнувший спину на помещика, продал последнюю корову и отдал сына учиться в церковноприходскую школу.

Октябрь дал землю бывшему батраку, вывел на широкую дорогу новой жизни. Но свободу надо было защищать в боях, и крестьянский сын Сергей Горюнов в составе первого Казанского социалистического полка встал на защиту Родины. В боях с колчаковцами был ранен. В 1920 году вступил в партию. Коммунисты послали Сергея Горюнова учиться авиационному делу, и он стал летчиком.

С тех пор вся жизнь Сергея Кондратьевича связана с авиацией. Куда ни бросала его военная судьба, везде он вносил свою лепту в укрепление боевой мощи воздушного флота.

Горюнов летал более чем на 30 типах самолетов, совершил до 8 тысяч полетов и провел в воздухе 3 тысячи часов.

В годы Великой Отечественной войны генерал Горюнов был крупным авиационным начальником. Под его командованием летчики громили врага на Кавказе, Кубани, Украине.

Сергей Кондратьевич Горюнов заботливо растил летные кадры. Многие авиачасти, входившие в 5-ю воздушную армию, ратным трудом заслужили славные боевые отличия, стали гвардейскими. Родина высоко оценила боевые заслуги Сергея Кондратьевича Горюнова: ему было присвоено звание Героя Советского Союза, он награжден 18 орденами и медалями.

Генерал Горюнов был очень доволен тем, что наш штурмовой авиационный корпус вошел в состав 5-й воздушной армии. Он не раз говорил мне как командиру корпуса, что оказывает штурмовикам особую честь, ставя перед ними ответственные и трудные задачи, нацеливая их на наиболее тяжелые участки фронта. И действительно, 5-й штурмовой корпус активно участвовал во всех операциях фронта на самых труднейших направлениях.

Боевая деятельность корпуса началась сразу же, как только наши полки перебазировались в Северную Трансильванию. Командующий 27-й армией генерал С. Г. Трофименко, войска которой мы поддерживали в наступлении, неоднократно благодарил штурмовиков. И было за что! Летать надо было в гористой местности, а это требовало от летчиков высокой техники пилотирования, повышенного внимания, умелой ориентировки. Наши летчики и с этими задачами справились успешно.

Смелым маневром советские войска освободили город Клуж. В приказе Верховного главнокомандующего наш корпус был отмечен как отличившийся в этой операции. Это было в середине октября, когда аэродромы в результате ненастной погоды размокли и производить полеты с них было чрезвычайно трудно. Каждый раз наши летчики рисковали скапотировать при взлете или при посадке.

В начале октября 1944 года в оперативное подчинение нашего корпуса был передан румынский авиакорпус под командованием генерала Ионеску. Между советскими и румынскими летчиками зародилась боевая дружба. Первый раз мы встретились с генералом Ионеску 5 октября в Фэгэраше. Румынский корпус представлял довольно солидную силу, в нем было около 170 самолетов, в большинстве немецких — «мессершмитты», «юнкерсы» и «савоя-19». Румынские летчики показали себя хорошими воздушными бойцами и внесли свой вклад в общее дело разгрома врага.

В конце октября мы уже были на дебреценском аэродроме и оказывали помощь войскам нашей 27-й армии и конно-механизированной группе генерала И. А. Плиева, наступавшим в глубь Венгрии.

За участие в освобождении Трансильвании все три входившие в наш корпус дивизии были отмечены в приказе Верховного главнокомандующего.

Кончились горные районы Трансильвании. В ноябре мы спустились в венгерские равнины и вновь столкнулись с бездорожьем и раскисшими аэродромами. Начались бои за Тиссой, сначала на дальних, а потом и на ближних подступах к Будапешту. Каждый день корпус делал по 150—200 самолето-вылетов.

27-ю годовщину Октября наши летчики праздновали в кабинах боевых самолетов: 7 и 8 ноября они сделали более 500 самолето-вылетов, оказывая помощь наземным войскам, форсировавшим Тиссу между городами Сольнок и Польгар. А потом началось наступление на Хатван, чтобы отрезать группировку врага в Будапеште.

Число боевых вылетов с каждым днем возрастало: летчики корпуса стали ежедневно совершать по 350 самолето-вылетов и больше. В то же время усилилось сопротивление врага. Истребители противника стали проявлять большую активность. Тяжелым выдался для нас день 16 ноября, когда мы потеряли семь самолетов, но и наши летчики в тот день сбили в воздушных боях 12 вражеских машин.

Признанием заслуг личного состава явилось награждение корпуса орденом Красного Знамени.

Активно участвуя в боевых действиях, летчики нашего корпуса не забывали также об учебе. Ветераны учили молодых, передавали им свой опыт. Малейшие перерывы в летной работе полков использовались для изучения и обобщения боевого опыта. Темы занятий были самые разные. Летчики, например, изучали такие: построения групп штурмовиков во время боевых вылетов; перестроения при полете к цели; приемы обороны ИЛов при нападениях истребителей противника над полем боя, во время атаки цели и при выходе из атаки.

Боевой опыт штурмовиков корпуса освещался на страницах газеты 5-й воздушной армии «Советский пилот». Летчики считали эту газету своим помощником в обобщении и изучении боевого опыта. Особо поучительные материалы в ней помещались под рубриками: «Из боевого опыта», «Летчику о метеорологии», «Школа гвардейца», «Герои наших частей». Авторами статей в «Советском пилоте» нередко выступали лучшие летчики нашего корпуса, мастера вождения групп и штурмовых ударов Герои Советского Союза Георгий Красота, Михаил Одинцов, Аркадий Логинов, Иван Якурнов, Николай Павленко и другие. С интересом читали авиаторы корпуса корреспонденции и очерки работников газеты Дмитрия Лобанова, Ивана Карабутенко, Александра Ключника, Андрея Любимцева.

Необходимость учебы диктовалась тем, что тактика действий штурмовиков должна была непрерывно совершенствоваться. Так, до определенного времени считалось, что группа штурмовиков над целью должна действовать в боевом порядке «круг». Практика показала, что в этом случае штурмовики не в полной мере используют свои возможности, они действуют лишь по ограниченному количеству целей. В ходе боевых действий выработался новый боевой порядок — «маневренный круг». В этом порядке ИЛы сохраняли общее направление полета, проявляя самостоятельность в поиске и атаки цели. Естественно, что круг при этом увеличивался за счет большого интервала между самолетами. В итоге под воздействие штурмовиков попадало не две-три цели, а значительно больше, на площади в 3—4 квадратных километра. В случае же появления вражеских истребителей штурмовики за несколько секунд успевали принять боевой порядок обычного круга.

В бою управление штурмовиками осуществлялось гибко и оперативно, в интересах наступающих наземных войск. На командные пункты дивизий и корпусов мы направляли авиационных представителей со средствами связи. Они имели возможность быстро вызывать на поле боя нужное количество штурмовиков, нацеливать их на объекты атаки, корректировать их работу.

Мы добились такого положения, что группа штурмовиков в заданном районе обрабатывала цель в течение 15 и даже 20 минут, совершая до 10 атак. А когда эта группа завершала работу, на смену ей приходила другая, потом третья. Фашистские войска непрерывно в течение часа и даже двух оказывались под огнем штурмовиков. Нетрудно понять, насколько легче нашим пехотинцам становилось атаковать вражеские позиции после обработки их с воздуха.

Хорошо запомнились боевые действия в ноябре и декабре 1944 года. Войска 3-го и 2-го Украинских фронтов вели упорные бои. Стояла хмурая погода, висела низкая облачность. На дорогах — непролазная грязь. Аэродромы превратились в болота. И все же полки штурмового корпуса работали. Личный состав проявлял инициативу и находчивость, показывал образцы самоотверженного труда при устройстве взлетных полос, и экипажи поднимались и шли на боевые задания.

В канун боев непосредственно за Будапешт по решению командования корпуса почти все наши полки перебазировались ближе к фронту и находились всего лишь в 10—12 километрах от передовой линии. Учитывая возросшую активность авиации противника и слабое прикрытие наших аэродромов средствами зенитной артиллерии, надо признать, что базирование полков на таком близком расстоянии от линии фронта было очень рискованным, но другого выхода у нас не имелось. Если бы мы не сделали этого, то отстали бы от наземных войск на 100—160 километров и не смогли бы принять участия в сражениях за Будапешт.

Утром 20 декабря началось наступление войск 2-го и 3-го Украинских фронтов на Будапешт. Мой пункт наведения находился непосредственно на командном пункте командующего фронтом маршала Р. Я. Малиновского. КП был устроен в доме, с крыши которого мы отлично видели поле боя.

К стереотрубам приникли представитель Ставки маршал С. К. Тимошенко, командующий фронтом маршал Р. Я. Малиновский, маршал авиации Г. А. Ворожейкин, командующий 7-й гвардейской армией генерал-полковник М. С. Шумилов.

Артподготовка была очень мощной и длилась 45 минут. Потом начала работу авиация. Летчики совершили более 1000 самолето-вылетов.

В результате артиллерийской и авиационной подготовки войска сравнительно легко продвинулись на 8 километров в глубину, после чего в прорыв вошли танкисты и кавалерия.

Операция развивалась успешно, но Будапешт взять сразу не удалось, потому что войска 3-го Украинского фронта в районе озера Веленце были несколько потеснены и не смогли выйти в тыл врагу.

Шли дожди, висели туманы и дымка, температура колебалась около нуля. И все-таки не метеоусловия в воздухе, а состояние аэродромов в основном определяло активность боевых действий штурмовиков. Наши летчики летали и успешно выполняли задания в любых метеоусловиях; аэродромы раскисли, и наша задача состояла в том, чтобы обеспечить самолетам взлет и посадку. Поэтому аэродромам мы уделяли очень много внимания.

Каждый истребительный полк разместился отдельно от штурмовиков. Это гарантировало лучшую сохранность летных полей и боеготовность истребителей. На каждом аэродроме были созданы бригады для ремонта взлетных полос и команды помощи экипажам при выруливании и уборке застрявших в грунте машин. Такие меры оказались весьма необходимыми. Благодаря этому авиаторы нашего корпуса выполняли основную роль в авиационном обеспечении войск фронта. А некоторые другие корпуса отстали от наступавших наземных войск на 100—160 километров и, естественно, не могли оказать наступающим войскам действенной поддержки с воздуха.

Немало дней провел я на командном пункте 27-го стрелкового корпуса генерал-майора Е. С. Алехина в пункте Надьороси. Стало известно, что противник подтянул в район Сакалош свежую танковую дивизию. Вскоре он контратаковал наши войска. Обстановка получилась сложной. Командир стрелкового корпуса попросил срочно поддержать его пехоту ударами по вражеским танкам с воздуха. С командного пункта генерала Алехина я передал приказание на боевой вылет групп штурмовиков, указал цели. Наши эскадрильи ИЛов появились над целями вовремя. Их атаки были очень эффективными. Контратаку танковой дивизии гитлеровцев мы сорвали.

Под Новый год ударили морозы, хотя и небольшие, в среднем около 10 градусов. Эти морозы решили нашу аэродромную проблему: грунт затвердел, пути подвоза и дороги стали более удобными для транспорта. Горючее и боеприпасы в боевые части пошли сплошным потоком.

С установившейся зимней погодой и дела фронтовые пошли успешнее. Войска 3-го Украинского фронта прорвали оборону врага между озерами Балатон и Веленце, заняли город Секешфехервар — древнюю столицу Венгрии. Войска нашего фронта сломили сопротивление врага в районе Сакалош, вышли на реку Грон и на Дунай севернее Эстергома. Окружение будапештской группировки врага завершилось. Были образованы внутренний и внешний фронты окружения. В «котел» попала группировка вражеских войск, насчитывавшая свыше 180 тысяч человек.

В этой операции летчики 5-го штурмового корпуса произвели 1600 боевых вылетов и хорошо помогли нашим пехотинцам и танкистам. Командующий 7-й гвардейской армией генерал М. С. Шумилов и 6-й гвардейской танковой армией генерал А. Г. Кравченко неоднократно благодарили наших авиаторов за хорошую поддержку с воздуха наступающих войск.

В канун Нового года подвели итоги годовой работы 5-го штурмового корпуса. Вот они, цифры нашего труда, нашего вклада в общее дело победы над врагом. За 1944 год совершено 49 тысяч самолето-вылетов. Средняя бомбовая нагрузка на один вылет составила 340 килограммов. Уничтожено огромное количество вражеской техники и живой силы, оказана помощь наземным войскам бомбовыми ударами, пулеметно-пушечным огнем, залпами ракетного оружия. Не менее важной для нашей пехоты была и моральная поддержка.

В начале 1945 года летчики корпуса продолжали накосить удары по окруженным войскам противника в районе Будапешта. При подходе к городу враг расставил большое количество зенитных пулеметов и пушек, пробиваться сквозь многослойный зенитный огонь было крайне опасно. Однако наши штурмовики смело входили в зону зенитного огня и работали над целями точно по заданию. Ежедневно корпус делал по 200—300 самолето-вылетов. Каждый самолет совершал по 3—4 вылета в день.

В первые дни января 1945 года обстановка резко обострилась. Враг нанес контрудар по войскам 3-го Украинского фронта, снова овладел Секешфехерваром и вышел к Дунаю. Создалась опасная ситуация. Летчики должны были активно помогать нашим войскам ликвидировать вражеский прорыв. К сожалению, многие авиационные полки 17-й воздушной армии, которая входила в состав 3-го Украинского фронта, и нашей 5-й воздушной армии находились далеко и не могли достать до участка прорыва. Полки нашего корпуса оказались ближе всех к фронту, и им опять пришлось здорово поработать.

3 января штурмовики и истребители весь день летали в район западнее Эстергома, где находились вражеские танки и мотопехота. Сделали около 300 боевых вылетов. Напряженной боевой работой были насыщены и последующие дни.

Комарно, озеро Балатон, озеро Веленце, Секешфехервар, Будапешт — таков далеко не полный перечень районов действий штурмовых групп нашего корпуса во время будапештской битвы. Авиаторы корпуса работали на тех направлениях, где складывалась наиболее критическая обстановка, где решалась главная задача. Особенно много было совершено боевых вылетов на окруженную группировку врага. Об этих ударах и о героях тех дней хочется рассказать подробнее.

Каждый день водили свои эскадрильи наши славные капитаны Григорий Прощаев, Николай Павленко, Георгий Береговой, Петр Шмиголь, Тимофей Лядский, Иван Могильчак…

Иван Могильчак! Тот самый, всегда веселый и жизнерадостный, запевала и аккордеонист Иван Могильчак, не знавший страха в бою, герой днепровской эпопеи, воспитавший мастеров штурмового удара — Алексея Красилова, Василия Захарченко, Анатолия Казакова, Сергея Бесчастного. Иван Могильчак первый в полку освоил боевые полеты штурмовиков в горах.

Крестьянский сын из-под Винницы, ровесник Октября, Иван Лазаревич Могильчак перед войной окончил школу летчиков Гражданского воздушного флота и получил хорошую практику полетов над просторами Сибири, над таежными массивами. Вот почему он был в полку мастером штурманской подготовки, умел прекрасно ориентироваться в полетах.

140 боевых вылетов сделал на фронте капитан Иван Могильчак. 25 раз его грозный штурмовик появлялся над окруженным врагом в районе Будапешта. Последний, 26-й вылет оказался роковым: Герой Советского Союза Иван Лазаревич Могильчак погиб, выполняя боевое задание. Образ его навечно остался в наших сердцах.

В боях под Будапештом отличился и капитан Николай Павленко, боевой летчик, меченный пулями и осколками зенитных снарядов, коммунист, верный сын Украины. Счет боевым вылетам он начал в конце 1941 года на самолете Р-5. Летал на штурмовку и разведку целей днем и ночью. Во время 28-го боевого вылета вражеский зенитный снаряд разорвался в кабине самолета. Павленко был тяжело ранен в голову и ногу и полгода был в госпитале.

Вернулся в полк Николай Павленко в августе 1942 года и сел в кабину нового для него самолета ИЛ-2. Но летать на боевые задания ему пришлось всего лишь месяц: от взрыва вражеского зенитного снаряда он второй раз был тяжело ранен в голову. Теряя сознание, Николай довел самолет до линии фронта и перевалился через борт машины. Снова — госпиталь на много месяцев. Возвратился в родной полк уже на Курской дуге. Третье ранение оказалось легким — в правую руку. Вести машину на свой аэродром пришлось одной рукой — левой.

Трижды раненный летчик-коммунист Николай Никитович Павленко не боялся вражеского зенитного огня, смело водил эскадрилью в самое пекло. Не боялся он и вражеских истребителей. Когда на Сандомирском плацдарме за Вислой он сделал шестой заход по фашистским контратакующим танкам и его группа восемь танков зажгла на поле боя, на штурмовиков напали «мессеры». 15 минут длился воздушный бой. Капитан Павленко сбил одного «мессера» и без потерь привел свою группу на аэродром.

2 января 1945 года. Павленко вел свою эскадрилью в район Будапешта. С высоты 600 метров «ильюшины» начали прицельную штурмовку. Вражеские зенитки вели яростный огонь, а штурмовики бесстрашно продолжали свою работу. Они взорвали два склада, подавили три огневые точки, зажгли несколько автомашин.

На другой день эскадрилья во главе с капитаном Павленко опять штурмовала окруженные войска в районе Будапешта. На обратном пути около населенного пункта Шютте на штурмовиков напали «фокке-вульфы». Их было восемь, наших штурмовиков — шесть. С командного пункта мне была видна картина этого неравного боя. Павленко быстро перестроил свою группу в оборонительный круг, дав возможность стрелкам вести пулеметный огонь. Трижды набрасывались вражеские истребители на штурмовиков, но каждый раз, встретив пулеметный огонь, отворачивали в сторону. Четвертая атака кончилась тем, что один из «фоккеров» задымил и упал возле населенного пункта Шютте. Павленко перестроил группу и увел штурмовиков на свой аэродром.

На земле шли ожесточенные бои. Стремясь выйти из окружения, враг предпринимал яростные контратаки из Буды. Создалась угроза прорыва. Командующий наземной армией попросил меня оказать немедленную помощь с воздуха.

В те минуты в воздухе находилась группа Героя Советского Союза капитана Георгия Берегового. Я немедленно связался по радио с ведущим и перенацелил группу на северную окраину Буды, где находились вражеские танки и мотопехота.

— Вас понял. Выполняю, — услышал я ответ капитана Берегового, а через минуту увидел, как его группа, изменив курс, пошла за Дунай, к мосту Эржебет и далее к северной окраине Буды.

Береговой вскоре доложил, что он обнаружил вражеские танки и бронетранспортеры с автоматчиками. За мостом Эржебет раздались взрывы.

Над командным пунктом в это время появилась эскадрилья Героя Советского Союза гвардии капитана Сергея Рябова, закаленного воздушного бойца. Восемь раз враг подбивал его самолет зенитным огнем над целями, но каждый раз Рябов выполнял боевую задачу и на поврежденной машине возвращался на свой аэродром. 23 раза Сергей Рябов вылетал на «свободную охоту», сделал 18 вылетов на разведку, а всего совершил более 150 боевых вылетов. Я связался с Рябовым по радио и перенацелил его группу, дал задание нанести удар по вражеским танкам, пытавшимся прорваться из окруженной Буды. Рябов ответил:

— Вас понял. Иду на новую цель.

С командного пункта общевойскового командира мне доложили, что штурмовики действовали отлично, они прижали к земле фашистов. Командующий попросил продлить обработку цели.

По другой рации я запросил штаб. Ответил полковник Г. И. Яроцкий. Передал ему задание немедленно подготовить к повторному вылету группы Берегового и Рябова на северную окраину Буды. Начальник штаба доложил, что к вылету готова группа майора Кузина. И эта группа успешно штурмовала вражеские танки.

Трудным был этот день для наших пехотинцев, в ожесточенных боях удерживавших свой участок севернее Буды. Помогая им в борьбе, три наши группы штурмовиков сделали по три вылета. Каждая группа висела над контратакующими фашистами не менее 20 минут. А в общей сложности три часа наши краснозвездные ИЛы не давали врагу подняться в атаку. В тот день враг из кольца окружения не вырвался.

Может показаться, что подобный случай является исключительным, нетипичным для работы полков корпуса. Вспоминая прошлые бои под Будапештом, я должен сказать следующее: именно тем и была характерна боевая обстановка, что она непрерывно менялась, что приходилось гибко и быстро реагировать на эти изменения и держать эскадрильи в постоянной готовности к бою.

Ликвидация окруженной группировки врага в Будапеште была закончена в середине февраля. Москва в честь этой выдающейся победы салютовала нашим войскам из 324 орудий, так же как в честь освобождения Киева. В приказе Верховного главнокомандующего в числе отличившихся отмечались и части нашего корпуса.

За боевую работу корпус был награжден орденом Кутузова и стал именоваться «5-й штурмовой авиационный Винницкий Краснознаменный орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого корпус».

В те дни мы жили боевыми делами фронта, и тем отраднее было услышать радостную весть об успехах своих близких, родных. Именно таким семейным торжеством для меня и для моей жены Марии Михайловны явилось известие о том, что наш сын Аркадий получил боевую награду — орден Красной Звезды. Его, крылатого орленка, поздравляли все, кто находился в то время в штабе корпуса, а особенно боевые друзья — летчики и техники эскадрильи связи, в которой Аркадий был на штатной должности летчика.

Вечером я как-то по-новому осмыслил то, чего достиг мой пятнадцатилетний сын. В авиацию его тянуло давно. Еще в Средней Азии в первый год войны он целыми днями пропадал в ангарах. Тогда мне это казалось вполне закономерным: какой подросток пройдет равнодушно мимо настоящих самолетов? На Калининском фронте, прилетев в штаб дивизии вместе с матерью, Аркадий дневал и ночевал на аэродроме и добился зачисления на должность моториста. Я думал: пусть трудится, ведь тысячи его сверстников работают в тылу, на авиазаводах, готовят для фронта боевую технику. Моя жена, прибыв в дивизию, с первого дня тоже включилась в работу — стала делопроизводителем в штабе. Все это правильно, каждый советский патриот считал своим долгом честно служить Родине.

Но мне вскоре доложили, что Аркадий, летая на ПО-2 пассажиром, стал учиться управлять самолетом. Скоро он уже хорошо читал карту и вел ориентировку в полете. Это уже выходило за рамки обычного. Расспросил техников, как работал Аркадий на аэродроме, не зазнавался ли. Работой его все были довольны. Он вместе со всеми заделывал пробоины, чистил детали, устранял повреждения, заменял блоки. Работал в жару и в холод, в дождь и в слякоть.

На самолете связи ПО-2 Аркадий стал летать в роли бортмеханика и штурмана-наблюдателя. Летчики ввели его в строй: сначала разрешали рулить на земле, потом вести машину в горизонтальном полете, совершать простейшие эволюции. Постепенно он стал осуществлять взлеты и посадки, делать сложные фигуры пилотажа.

И вот четырнадцатилетний паренек стал летчиком — вылетел самостоятельно. Радости Аркадия не было границ! В эскадрилье его прозвали летунком. Он стал самостоятельно выполнять задания по связи. Из штаба корпуса летал в штабы дивизий, на командные пункты авиаполков, выполнял самые различные задания.

Был в его летной практике такой случай. Едва перетянув линию фронта, приземлился подбитый в бою ИЛ. Самолет горел. Недалеко пролетал на своем ПО-2 Аркадий. Не раздумывая, он развернулся, сел рядом со штурмовиком, помог выбраться из кабины раненому летчику Бердникову, снял с подбитого самолета, выполнившего задание на разведку, фотоаппарат, доставил на наш аэродром раненого летчика, а фотопленки сдал командиру дивизии генералу Байдукову.

Однажды Аркадию пришлось выдержать поединок с «мессером». Аркадий едва успел уйти от атаки вражеского истребителя, затем он снизился на предельно малую высоту и сумел обмануть фашиста на крутых виражах.

Летал Аркадий много, по-юношески азартно, с увлечением. К службе относился честно, дисциплину строго соблюдал и в мечтах видел себя, конечно, летчиком настоящего боевого самолета ИЛ-2. Он изучил эту машину, «облетал» ее на земле и не раз высказывал командирам полков вслух свою мечту.

До последнего дня войны летчик Аркадий Каманин выполнял боевые задания. Войну он закончил кавалером двух орденов Красной Звезды и Красного Знамени. К великому нашему несчастью, в первые же послевоенные годы он тяжело заболел, и смерть вырвала его из жизни. В нашей памяти он навсегда остался неуемным жизнелюбом, верным сыном Отчизны, орленком.

Многодневный штурм Будапешта был успешно завершен войсками нашего фронта 13 февраля 1945 года. Более 138 тысяч гитлеровцев было взято в плен в ходе этой битвы.

Дорога нашего наступления лежала дальше — к Праге, к Вене. Трудные бои продолжались, наступление давалось нелегко. Фашисты оказывали упорное сопротивление. И не только сопротивление. Разведка установила, что немецко-фашистское командование после потери Будапешта создало в районе озера Балатон крупную группировку войск, в которую вошла и снятая с Западного фронта 6-я танковая армия. 6 марта гитлеровцы перешли в контрнаступление. 10 дней продолжались яростные бои. Наши войска обескровили врага и силами 2-го и 3-го Украинских фронтов 16 марта сами перешли в наступление на Венском направлении.

По-прежнему в ходе боев мы не забывали об учебе. Случалась нелетная погода, и мы сразу же организовывали занятия. Так, 2 февраля были проведены занятия с командирами и начальниками штабов полков по теме «Организация штурмового налета и производство бомбардировочных расчетов». Одновременно проводилась проверка знаний наставления по штурманской и бомбардировочной подготовке.

В конце февраля проводилась двухдневная конференция при штабе воздушной армии. Командующий армией генерал С. К. Горюнов на примерах из боевого опыта авиаторов показал, как надо улучшать качество бомбометания и организовать взаимодействие штурмовиков с наземными войсками. Были подробно рассмотрены недостатки в управлении частями. Учеба дала хорошие результаты.

Весна в Венгрии в том году выдалась ранняя. Уже в феврале мы стали готовить аэродромы к весенней распутице: строили взлетно-посадочные полосы из шлака и битого кирпича, укрепляли грунт фашинником и другими материалами.

В марте войска правого крыла 2-го Украинского фронта развивали успешное наступление. На центральном участке фронта соединения наступали в направлении Братиславы. Войска левого крыла имели задачу отрезать путь отхода эстергомской группировке врага.

Наше продвижение шло успешно, почти каждый день приходилось менять КП. Главные усилия штурмовиков были направлены на уничтожение вражеских резервов.

Противник оказывал штурмовикам сильное противодействие истребителями и огнем зениток. Только за два дня, 17 и 18 марта, наши штурмовики сделали 340 самолето-вылетов, а истребители 310. Корпус в эти два дня потерял пять экипажей, в том числе капитана Сергея Рябова, Героя Советского Союза, одного из лучших ведущих.

Тяжело терять людей, когда уже обозначились контуры окончания войны и на недалеком горизонте алела заря Победы. Вдвойне, втройне тяжело терять наших ветеранов…

К 20 марта войска левого крыла фронта вышли на Дунай восточнее Комарно и тем самым отрезали пути отхода на запад эстергомской группировке противника. Опасаясь угрозы нового большого «котла», противник спешно отвел свои войска с восточного берега озера Балатон. Таким образом, задача очищения территории и выхода на линию Комарно — озеро Балатон была полностью выполнена.

Авиаторы нашего корпуса содействовали наступлению наземных войск в Чехословакию. Экипажи работали в трудных метеоусловиях, в горной местности, уничтожая войска, технику и огневые средства противника, подавляя его узлы сопротивления и опорные пункты.

Начатое в конце марта наступление войск 2-го Украинского фронта с рубежа реки Грон, развивалось успешно. При поддержке авиации наземные части прошли 150—200 километров, форсировали реки Нитра, Ваг, Морава, перешли горы Малые Карпаты и освободили десятки городов Чехословакии и Австрии, овладели Веной и крупным индустриальным центром Чехословакии городом Брно. Были перерезаны коммуникации противника, ведущие из центра Чехословакии на запад.

Несмотря на быстрое продвижение наших танковых частей, авиационные полки не отставали от них, своевременно перебазировались и поддерживали войска, особенно в боях за город Брно. За месяц корпус перебазировался три раза, а некоторые части даже пять раз меняли аэродромы.

Каким же образом достигалась непрерывность взаимодействия и успешное выполнение боевых задач? Опыт научил нас заблаговременно выделять резервные батальоны аэродромного обслуживания (БАО) и аэродромные строительные роты, которые двигались сразу же за войсками и обеспечивали подготовку взлетных площадок. На аэродромах часто базировали два штурмовых и один истребительный полк, что позволяло им самостоятельно и оперативно выполнять задачи. Наши штабы и пункты управления держали тесную связь с наземными штабами. Личные контакты с командирами корпусов также имели большое значение в условиях сложной и быстро меняющейся обстановки.

В начале мая авиация противника заметно выдохлась: преимущественно парами МЕ-109 прикрывала свои отходящие войска и одиночными самолетами вела разведку наших войск и тылов, в основном ночью. С 7 мая вражеская авиация была окончательно деморализована.

Буйно цвел и благоухал сиренью май победного 1945 года. Знамя победы взвилось над рейхстагом, наши войска вышли на Эльбу. Таковы были радостные вести с центральных фронтов. А мы на юге освободили Вену, добили вражеские группировки в южных отрогах Альп, вместе с чешскими повстанцами 9 мая уничтожили врага в Праге. Последняя группировка гитлеровцев сдалась 11 мая. В тот день был совершен последний боевой вылет, сброшена последняя бомба на фашистов.

Свой рассказ об участии летчиков-штурмовиков в Великой Отечественной войне я начал с описания самолета ИЛ-2 — самолета поля боя, которым были вооружены части и соединения нашей штурмовой авиации. А в конце этого рассказа хочу привести отзыв об этом самолете славного летчика-штурмовика Героя Советского Союза Ивана Федотовича Якурнова. Этот отзыв он изложил в открытом письме выдающемуся конструктору советских самолетов Сергею Владимировичу Ильюшину, опубликованном в газете 5-й воздушной армии «Советский пилот» в номере за 19 июля 1945 года. Привожу это письмо полностью.

Под этим письмом и мне хотелось бы поставить свою подпись.

Состоялся наш корпусной вечер, посвященный великой победе. Собрались лучшие люди, гордость и слава корпуса. Вечер открыл начальник политотдела Николай Яковлевич Кувшинников. Он предложил почтить светлую память тех, кто погиб на фронте во имя победы. Все встали, воцарилась минута молчания.

Мы подвели итоги большому, трудному, но славному пути, пройденному авиаторами нашего корпуса от города Калинина через Курск, Киев, Львов, Будапешт до реки Грон, до подступов к Праге и Вене. За два года корпус получил 30 благодарностей от Верховного главного командования, удостоен наименования Винницкий, награжден тремя боевыми орденами. За годы боев выросло 76 Героев Советского Союза, личный состав получил 3536 орденов и 1370 медалей. Мы вспоминали светлое и мрачное, радостное и горькое, удачное и непродуманное — все, чем мы жили долгие месяцы боевой страды. Мы чествовали наших командиров дивизий — полковников Сапрыкина, Клабукова и Семененко, командиров полков офицеров Ищенко, Корякова, Ковшикова, Безденежных, Косевича, Киреева, Дрожжикова, Коваленко, Позднякова, славили наших прекрасных командиров эскадрилий, ведущих групп, лучших мастеров штурмового удара, кавалеров Золотой Звезды.

Мы читали в тот вечер приветственные телеграммы, полученные от командующих наземными армиями, от командующего фронтом Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, от наших начальников из Москвы — столицы нашей великой Родины. До самой утренней зари в зале раздавались приветственные тосты:

— За нашу победу, товарищи! За нашу Родину, боевые друзья!

Больше четверти века прошло со Дня победы. В памяти народной никогда не померкнет великий подвиг советских людей, разгромивших в единоборстве черные силы фашизма. Красная Армия продемонстрировала свою мощь, несгибаемую волю к победе, верность Родине, партии, идеям коммунизма.

Художники создали величественные полотна, посвященные ратному подвигу советских людей в годы минувших сражений. Историки обобщили опыт, подвели итоги операций, битв, кампаний и в целом всей войны. Мне хочется напомнить о том вкладе, который внесла советская авиация в общее дело разгрома врага, хотя бы кратко.

Тяжко пришлось нашим летчикам в первый период войны, господство в воздухе захватила фашистская авиация, имевшая в своем активе лучшие самолеты, численное превосходство, преимущества внезапного разбойничьего удара, опыт нескольких лет боевых операций на разных театрах военных действий. Да, враг был силен. Тем громче слава тех, кто одолел хваленый фашистский люфтваффе.

Славные соколы Советской Отчизны в ожесточенных воздушных сражениях разгромили гитлеровскую авиацию, вырвали из рук врага господство в воздухе, обеспечили свободу действий нашей армии и флоту, избавили население от вражеских бомбардировок с воздуха, уничтожили огромное количество боевой техники и живой силы врага. За годы войны советские авиаторы совершили более 3 миллионов самолето-вылетов, обрушили на фашистов миллионы тонн бомб, уничтожили в воздухе и на земле около 55 тысяч немецких самолетов. Пусть никогда не забывают величия итогов минувшей войны любители новых военных авантюр на нашей планете.

Люди помнят прошлое, живут настоящим, смотрят в будущее. Таков закон бытия. Мы говорим: советская авиация в годы минувшей войны стала могучей и грозной силой. Мы знаем, в послевоенные годы она стала еще более мощной: реактивной, ракетоносной, сверхзвуковой, имеющей на вооружении ядерное и термоядерное оружие. В авиационных кругах появились новые категории и термины: гиперзвук, воздушно-космические корабли.

Авиация — колыбель космонавтики. Это крылатое выражение подчеркивает всю глубину величайших процессов, связанных с появлением новой области человеческой деятельности, связанной с космонавтикой. И я не могу не высказать чувства величайшего внутреннего душевного удовлетворения от сознания того, что мне, авиатору с двадцатых годов, выпала честь принять участие в подготовке первых полетов пилотируемых космических кораблей.

А произошло это так.

После окончания Высшей военной академии Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова в 1956 году я работал командующим авиацией округа в Средней Азии. Наша авиация переходила тогда на новую, реактивную технику, осваивала сверхзвуковые самолеты. Процесс этот был не из легких, он потребовал от авиационных командиров, летчиков, инженеров, от всех авиационных специалистов максимального напряжения в работе, непрестанной учебы, поисков.

Мы столкнулись тогда с рядом новых явлений во всех областях нашей авиации. Сверхзвук заставил решать ряд загадок в области аэродинамики. Наши ученые, летчики-испытатели, а затем и летчики авиаполков разгадали тайны бафтинга, флаттера и других явлений сверхзвукового полета. Инженеры объяснили причины помпажа реактивных двигателей, а летчики научились находить верный выход, когда такое явление возникало в полете.

На вооружение авиации пришло новое, ракетное оружие. В полках появились специальные самолеты-носители ядерного оружия. Все это — и новые скорости, и новые самолеты, и новое оружие — заставило вырабатывать новую тактику действий всех родов авиации, изыскивать новые способы боевого применения. Революция в военном деле преобразила все виды вооруженных сил и сделала нашу Советскую Армию самой современной, сильнейшей в мире, могучим оплотом социализма.

Три года проработал я в должности командующего войсками авиации округа. Потом состоялась беседа с главнокомандующим Военно-Воздушными Силами Главным маршалом авиации К. А. Вершининым.

— Вам, товарищ Каманин, поручается новое дело. Будете работать в новой области подбора и подготовки космонавтов. Предстоит организовать Центр подготовки космонавтов. Дело новое, а значит, и трудное, но интересное. Дадим вам хороших людей. Поможем, не сомневайтесь.

Так состоялось мое новое назначение.

Москва встречает героев. В машине сидят: Н. П. Каманин, О. Ю. Шмидт, В. В. Куйбышев

Встреча Н. П. Каманина с жителями родного города Меленки

«Перед отъездом на учебу в академию я сфотографировался с личным составом авиаотряда». ДВК, лето 1934 г.

С сентября 1934 г. восьмым Героем Советского Союза стал летчик-испытатель М. М. Громов (четвертый справа)

«Окончена Военно-воздушная академия. Мы поздравили друг друга и пожелали успехов в будущем». 1938 г.

Штурмовики ИЛ-2 летят на боевое задание. Калининский фронт. 1942 г.

«С начальником штаба дивизии подполковником Л. А. Чижиковым мы ознакомились с обстановкой района действий штурмовиков». Январь 1943 г.

Между боевыми вылетами. Командир 5-го штурмового авиационного корпуса генерал-майор Н. П. Каманин беседует с летчиками об обстановке в районе боевых действий. Лето 1943 г.

«Один из пунктов наведения. Недалеко передний край. Отсюда офицеры штаба корпуса наводили летчиков-штурмовиков на цели». Район Белгорода, лето 1943 г.

Анатолий Михайлович Балдин

Талгат Бегельдинов, дважды Герой Советского Союза

Георгий Тимофеевич Береговой

Иван Никифорович Виноградов

Василий Илларионович Гамаюн

Иван Николаевич Герасимов

Иван Иванович Ермаков

Федор Егорович Жулов

Василий Федорович Зудилов

Алексей Иванович Киреев

Василий Николаевич Коряков

Николай Владимирович Красновский

Георгий Тимофеевич Красота

Аркадий Петрович Логинов

Зосим Исаакович Макаров

Евгений Ефимович Михайленко

Иван Лазаревич Могильчак

Владимир Николаевич Молодчиков

Михаил Петрович Одинцов, дважды Герой Советского Союза

Николай Никитович Павленко

Григорий Моисеевич Прощаев

Сергей Иванович Рябов

Григорий Федорович Филиппов

Петр Ильич Шмиголь

Иван Федотович Якурнов

К. Е. Ворошилов вручает Н. П. Каманину орден Суворова. Январь 1944 г.

Три боевых ордена украшали грудь 15-летнего Аркадия Каманина. 1945 г.

Через 16 лет после войны. Встреча однополчан 5-го штурмового авиационного корпуса. 1961 г.