Летняя луна

Глава 16

– Я встаю, – решительно заявил Рансом.

Простыня была уже отброшена. Ступни его коснулись пола, и тут же доктор и Шелби, стремительно подбежав, подхватили его. Доктор при этом так сильно сжал его раненую руку, что Рансом стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Тьма заволокла глаза, и в следующую секунду он уже снова сидел на краю кровати, опустив голову на колени. Казалось, все колокола Вестминстера одновременно трезвонили в его ушах.

– Черт, что за дьявол! – пробормотал он.

– Не так быстро, ваша светлость, – сказал доктор. – Если желаете сесть прямо, то мы вам поможем.

Рансом сделал несколько вдохов и расправил плечи, следуя на этот раз совету врача. В первый момент голова его закружилась, но он заставил себя глубоко и ровно дышать.

– Прекрасно, ваша светлость. Это пройдет. Несколько недель, и вы будете в форме.

– Несколько недель! К черту! – Он оперся о руку Шелби и поднял голову. – Я больше ни дня не останусь в кровати. И откройте окно. А то здесь жара, как в седьмом круге ада.

– Я боюсь, станет слишком холодно, ваша…

– Откройте окно! – прорычал Рансом. – Неудивительно, что я не могу встать, я же просто задыхаюсь. – Он сел прямо и крепко сжал зубы, пытаясь справиться с головокружением. – Можете идти, – сказал он доктору. – Я хочу поговорить с Шелби.

Шелби, скрестив руки на груди, прислонился плечом к высокой дверце резного шкафа. В комнате стало тихо, и только легкий ветерок из форточки колыхал расшитый полог кровати.

– Рансом, если ты когда-нибудь потеряешь совесть и соберешься дать дуба, оставив меня герцогом, то я…

– Что же ты сделаешь? – спросил Рансом, поскольку Шелби запнулся, подыскивая слова.

– Разрою твою могилу и косточки кину собакам, это как минимум. Ради Бога, о чем ты вообще думал, когда бросал вызов этим разбойникам, не имея при себе даже достойного меча?

Рансом запрокинул голову, безуспешно пытаясь облегчить боль, и сказал:

– Не собирался я никому бросать вызов. Я вообще ничего не планировал, хотел просто прогуляться в лесу. Ты получил назад те бумаги от Рула?

Шелби сунул руку в карман сюртука, вытащил сверток и положил его на стол перед Рансомом. Тот взял его в руки и пробежал большим пальцем по краю пачки, прошелестев страницами. Затем отложил пакет, не развязав его.

– Он французский агент.

– Да, – с горечью согласился Шелби. – До этого я сумел додуматься.

– Мне очень жаль.

– Почему? Потому что твои шестьдесят тысяч ушли на погашение моих долгов? Я верну их тебе, брат. Можешь их вычесть из моего содержания.

Рансом хмыкнул:

– При такой скорости я успею перейти в лучший мир до того, как они вернутся.

Шелби нахмурился.

– Ну не глупи, – устало сказал Рансом. – Деньги – ерунда. Это была специально расставленная ловушка. Ты не виноват.

– Никто не заставлял меня силой садиться с ним за игровой стол. Я должен был разглядеть западню.

– Если бы ты разглядел и отказался делать то, что они хотели, то был бы сейчас уже мертв. Скорее всего, это была бы хорошо организованная дуэль.

Шелби прикусил нижнюю губу, посмотрел прямо на Рансома и произнес:

– Ладно. И как же ты догадался, куда они спрятали Мерлин?

– Никак, просто дьявольская удача. Я сидел на ступенях церкви и размышлял, и вдруг ко мне пополз ее злополучный ежик.

– Но как же они узнали про тайник? Я думал, кроме нас троих ни одна живая душа не знает тот старый стишок.

Рансом, склонив голову и наблюдая за братом, промолвил:

– Я никогда никому не говорил.

– И я тоже. И Блайз тоже не стала бы, как думаешь?

– Кто угодно мог проболтаться. Случайно. Или слуги могли знать об этом уже много лет. Как теперь узнаешь?

Шелби забеспокоился.

– Я вот что тебе скажу, Рансом. С тех пор как ты узнал о Руле, я много думал. Этот странный О’Шонесси… Он тоже из кожи вон лез, чтобы оказаться рядом со мной. Прямо как Рул. – Он скорчил гримасу. – И ему я тоже должен деньги. Думаю…

– Эй, давай-ка полегче. Тебе не удастся списать на французских агентов все свои долги, дорогой мой беспутный братец. У меня нет причины подозревать майора О’Шонесси.

Шелби поджал губы:

– Да уж, я вижу, что ты приручил этого охотничьего пса. Говорю тебе, Рансом, меня вовсе не удивит, если он окажется не на твоей стороне. Похищение устроил кто-то из Фолкон-Хилла.

Рансом удивленно приподнял брови. Он уже начал уставать. Голова его работала не так четко, как обычно, и он это знал.

– Почему ты так думаешь?

– Обрати внимание на совпадения. Этот человек знал, что я всегда езжу в город через Сандерлендские ворота. Он знал, что я проеду и увижу там жестянщика. Он также знал про старую церковь. И еще он знал, что у жестянщика есть то, что Мерлин как раз… – Шелби неожиданно смутился и умолк.

Рансом потер рукой лоб. Звук доносился какими-то волнами.

– Продолжай.

Шелби сунул руки в карманы.

– Да ничего. Мне просто кажется странным, почему они рассчитывали, что Мерлин придет к фургону сама.

– Насколько я помню, ты сам постарался, чтобы она туда отправилась.

Шелби, не поднимая глаз, сказал:

– Ну… ей так понравились эти проклятые ленточки. И я не возражал против того, чтобы отвести ее туда. Я чувствую себя как последний дурак и преступник.

Рансом подпер щеку ладонью и вздохнул:

– Может быть, это и не было так тщательно спланировано. Возможно, они просто надеялись поймать ее, и им повезло.

Голубые глаза брата сузились. Он бросил взгляд на Рансома:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Устал.

– Я вернусь к тебе позже.

Рансом хотел было возразить, но потом лишь махнул рукой, соглашаясь:

– Прости меня, Шелби. Сейчас мой рассудок действительно в плачевном состоянии.

Взглянув брату в лицо, Рансом ощутил внезапную слабость. Он плотнее сжал челюсти, чтобы скрыть дрожь в уголке рта.

– Сделай одолжение, Шелби, хотя бы в ближайшее время не впутывайся больше ни в какие свои чертовы переделки и неприятности.

Шелби отошел от шкафа, приблизился к стулу, на котором сидел Рансом, и неожиданно сказал:

– Знаешь, просто нет слов, до чего я рад, что ты еще здесь и можешь меня донимать.

Когда Рансом проснулся, сиделка сообщила, что его матушка и мисс Ламберн заходили проведать его, пока он спал.

– Почему же ты не разбудила меня? – с раздражением спросил он.

– Ее светлость не позволили.

– Пришли сюда Коллетта и О’Шонесси. – Он оттолкнул бокал, который сиделка поднесла к его губам. – Боже мой, ты полагаешь, я не смогу удержать бокал вина? Поставь его на стол и уходи. Тебе непременно нужно вести себя так, как будто мне два года?

Краснолицая вскинула серые брови.

– Я воздержусь от обсуждения этого вопроса, ваша светлость, – чопорно ответила она и вышла из комнаты.

Секретарь и Куин пришли раньше, чем Рансом успел допить вино.

– Я бы хотел, чтобы вы организовали прочесывание местности, майор, – без преамбулы начал он, – с целью найти улики, оставленные этим жестянщиком, и понять, кто эти злоумышленники.

– Если позволите, ваша светлость, – сказал Куин, – я уже сделал это.

– И что? – Рансом приподнял брови.

– Мы не нашли ничего по-настоящему интересного, сэр. Немного сгоревшего пороха да следы в лесу. Но тут какая-то путаница… Возможно, что тот, кто на вас… напал, обошел вокруг дома, перед тем как убежать.

– А когда вы подошли к церквушке, ничего не заметили?

– Простите, сэр. Когда я услышал выстрелы, то лишь через двадцать минут сумел обнаружить место, откуда стреляли. К тому моменту, как я туда добрался, стрелявший давно успел убежать, и… – Он запнулся, слегка смутившись. – Тогда я посчитал, что моя первейшая задача – проследить, чтобы вы получили медицинскую помощь, а мисс Ламберн скорее оказалась в безопасном месте. Как только вас обоих доставили в дом, я побежал обратно, но в темноте… – Он пожал плечами.

– Да… Вижу, вы сделали все, что могли. – Ткнув вилкой в рыбу на подносе, Рансом поморщился. – Чертовски глупо с моей стороны, правда? Стоять там и ждать, чтобы меня подстрелили, а потом лежать и истекать кровью… Продолжайте расследование, майор. И имейте в виду: если с мисс Ламберн еще что-нибудь произойдет, то я снесу вам голову.

– Да, ваша светлость.

– Можете идти. Коллетт, я хочу немного поговорить с вами.

Куин поклонился и вышел из комнаты. Секретарь хмуро посмотрел ему вслед.

– Простите, ваша светлость. Я думал, что майор О’Шонесси ирландец. Но, похоже, он забыл о своем акценте.

– Бог его знает, кто он там. – Рансом прикрыл глаза, чувствуя, как силы медленно покидают его. – Пока я не выберусь из этой проклятой кровати, вы подчиняетесь его приказам. Если они будут разумны. Если же почувствуете хоть какую-то странность, я должен знать об этом.

– Да, ваша светлость.

Рансом открыл глаза и сказал:

– Я доверяю вам, Коллетт. Если мне доведется услышать какую-нибудь ерунду вроде того, что я был слишком слаб, чтобы сообщить мне о чем-то, то я…

– Понимаю, ваша светлость, – ответил Коллетт, пока Рансом придумывал подходящую угрозу.

Рансом кивнул и сделал глубокий вдох:

– Это все. И скажите сиделке, что она может войти через четверть часа и унести вино.

– Да, ваша светлость.

Краснолицая все-таки вошла, как только Коллетт закрыл за собой дверь. Увидев ее, Рансом вскинул брови, но, сберегая силы, выразил свое отношение к ее присутствию лишь мрачным молчанием. Он был утомлен и желал только одного – неподвижно лежать и надеяться, что стихнет этот ужасный рев в ушах. Однако, когда женщина забрала бокал, он заставил себя сесть прямо и произнес:

– Я хочу видеть мисс Ламберн. Сходи и приведи ее.

– Одну минуту, ваша светлость. – Сиделка потрогала его лоб и проверила компресс на руке. – Вы чувствуете боль?

– Далеко не так сильно, как ощутишь ее ты, если не будешь выполнять мои указания.

– Могу дать вам настойку опия, если пожелаете.

– Приведи мисс Ламберн. Немедленно!

Краснолицая кивнула:

– Разумеется, ваша светлость.

Она еще несколько секунд повозилась с повязкой, скорее для того, чтобы продемонстрировать, что она может позволить себе это неподчинение, а затем не торопясь вышла из комнаты.

Рансом тяжело откинулся на подушки. Он лежал, не двигаясь, и проклинал свое бессилие. Через некоторое время дверь открылась.

– Мисс Ламберн отказалась встретиться с вами, – бодро сказала краснолицая и принялась расправлять на кровати сбившиеся простыни. – Она также попросила меня сообщить вам, что не выйдет за вас замуж и что вам не следует думать, будто вы сможете этого добиться, постоянно донимая ее.

Рансом облизал губы и стал рассматривать полог над кроватью. Краснолицая подоткнула простынь и с сочувствием взглянула на него:

– Теперь вы примете настойку опия?

– Да, – без всякого выражения ответил он.

Звякнул стакан, появилась ложка. Он принял сладко-горький сироп, лег на спину и уныло уставился в потолок. Краснолицая развязала повязку, обновила компресс и наложила новые полоски хлопковой ткани. Рансом ощутил, как лекарство затуманило мозг. Раздражающий гул в ушах отступил, веки отяжелели.

– Черт ее побери, – бормотал он, – черт ее побери…

Прохладные, умелые руки стерли пот у него со лба и потрепали по плечу.

– Засыпайте, ваша светлость. Девушка ведет себя просто глупо, но вы-то ее образумите. Никто не сомневается в этом ни секунды.

Однако сам он в этом сомневался.

Днем позже Рансом сидел в широком, покрытом чехлом кресле в Годолфинском салоне – как немощный старик. Ноги его покоились на приставленной к креслу скамеечке и были укрыты пледом. По стеклам высоких окон струился дождь.

Мерлин не желала с ним разговаривать. Не соглашалась даже просто его повидать. Рансома душила ярость, хотелось начать крушить и швырять все вокруг – да так, чтобы слугам пришлось даже привязать его к креслу. Только это удержало бы его от попыток отыскать ее и зацеловать до того, чтобы она наконец подчинилась. Рансом постепенно выздоравливал: он уже не терял сознание при малейшем перенапряжении, в ушах не звенели колокола. И все же, если он пытался встать, то с равным успехом мог либо удержаться на ногах и сделать шаг, либо бессильно рухнуть обратно.

Дверь за его спиной открылась. Рансом почувствовал, как ухнуло сердце, и с трудом преодолел очередной приступ головокружения. Ощущения эти быстро прошли, и он обернулся.

Вошедшим оказался мистер Пилл. Он стряхнул с рукава несколько капель дождя, и Рансом увидел, что под мышкой он держит шляпу, и еще одна шляпа у него в руке. Обе они сверкали от влаги.

– Ваша светлость, – Пилл радостно двинулся к нему, – ваша светлость, я так счастлив, что вижу вас уже не в постели! Я полагал, что после столь серьезного ранения вы не подниметесь еще несколько недель. Вы уверены, что вам уже можно вставать?

– Я в прекрасной форме. – Рансом хотел было встать на ноги, чтобы это доказать. И только воспоминание о том, как он только что это проделал при собственной матери и тут же свалился на пол у ее ног, удержало его в кресле. – А как дела у вас, мистер Пилл?

Молодой священник смутился:

– Неплохо, ваша светлость, благодарю вас.

Рансом потер подбородок. Ему было интересно, как продвигается дело со сватовством, но он не хотел об этом спрашивать напрямую, и Пилл это понимал. Тем не менее священник, похоже, совершенно не собирался предоставлять какую-либо информацию на этот счет. Очевидно, дела шли неважно. Впрочем, это не удивительно. Рансом ощутил наплыв раздражения.

– Прошу прощения, мистер Пилл, – начал он, когда пауза чересчур затянулась. – Не могу не поинтересоваться, для чего вам понадобились сразу две шляпы?

– Ах да, конечно, – Пилл застенчиво улыбнулся. – Это выглядит действительно странно, не правда ли? Я только что совершил небольшую прогулку и обнаружил эту шляпу у самого края леса. Дикая часть парка – кажется, так вы его называете? Я подумал, что, возможно, ее потерял кто-то из ваших гостей.

– Не очень-то подходящее утро для прогулок, – заметил Рансом.

Мистер Пилл покачал головой:

– Именно такую погоду я нахожу благодатной для размышлений.

Рансом протянул руку:

– Так вы говорите, нашли ее у леса?

– Да. Недалеко от тех ворот, где похитили бедную мисс Ламберн. То есть на самом деле я нашел ее уже в самом лесу. Там есть тропинка, по которой можно срезать путь. Она довольно заросшая. Но вы, конечно же, это знаете, ваша светлость. Глупо рассказывать вам о вашей же собственности! Тропинку эту мне показал недавно лорд Шелби. – Он передал Рансому шляпу. – Боюсь, она испорчена, и ее уже нельзя будет носить. Во всяком случае, прежний владелец вряд ли сочтет это возможным. Но может быть, экономка ее высушит и отдаст на благотворительные цели.

Рансом перевернул мокрую шляпу и внимательно осмотрел серую шелковую подкладку. Шляпа была прекрасной выделки и принадлежала, несомненно, джентльмену. Название шляпной мастерской на подкладке было вытиснено золотом.

– Если вы не возражаете, я оставлю ее себе, – сказал он. – Близнецы как раз искали для игры какую-нибудь старую шляпу.

– Да-да, пусть они возьмут ее, ваша светлость. Мне будет приятно думать, что в этот дождливый день я принес им немного радости.

– Это похвальное чувство.

Пилл слегка поклонился.

– Благодарю, ваша светлость. – Он еще немного постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. – Пожалуй, оставлю вас отдохнуть. Вы позволите, ваша светлость?

– Разумеется.

– Благодарю, ваша светлость, – снова сказал он. Затем, помедлив, нерешительно продолжил: – Я… хм… я еще не нашел пока… подходящего момента… чтобы поговорить с леди Блайз. Но надеюсь сделать это в самое ближайшее время, ваша светлость.

– Когда вам будет угодно, мистер Пилл.

– Да, и еще. Спасибо за ваше терпение и гостеприимство. Боюсь, что я… то есть, вы понимаете… я не очень хорошо выражаю мысли словами, ваша светлость. Мне не хотелось бы уменьшить свои шансы из-за… чрезмерной поспешности.

– Конечно, не торопитесь.

Мистер Пилл выглядел так, будто гора свалилась с его плеч.

– Спасибо, ваша светлость. Спасибо… Я буду молиться о вашем выздоровлении.

Рансом проводил его взглядом и решил, что сам, в свою очередь, будет молиться о том, чтобы этот человек скорее покинул его дом. Мистер Пилл напоминал альбатроса, кружащего вокруг него. Рансом повертел в руках мокрую шляпу и нахмурился. Холодок с улицы, казалось, просочился в помещение. Он положил шляпу на стол рядом с собой и откинулся на спинку кресла, проклиная все еще донимавшую его дурноту.

Дверь тихо открылась и закрылась. Рансом приоткрыл глаза и моргнул, пытаясь понять, не сон ли это.

– Мерлин! – воскликнул он.

Она отвела взгляд от книжной полки, которую внимательно изучала, и сцепила руки за спиной:

– Привет.

– Мерлин, – повторил он, неожиданно для себя не зная, что сказать ей.

– Я не думала, что ты здесь.

– Не думала? – с горечью переспросил он. – А если бы ты думала, то не пришла бы сюда?

Она оглядела его:

– Тебе разве не следует быть в постели?

– Уверяю тебя, у меня есть полное право тут сидеть. Нет, не надо звонить и никого звать… Мерлин, погоди, я… – Она двинулась к двери, он в отчаянии схватился за ручки кресла и, оттолкнувшись от них, вскочил на ноги. – Постой! – Он сделал шаг и судорожно глотнул воздух, сражаясь с подступившей темнотой.

– Ох, нет… проклятие…

Ноги его подогнулись, и он теперь стоял на коленях, упираясь подбородком в кресло. Чернота начала отступать.

– Мерлин, – произнес он, не в состоянии поднять голову и убедиться, что она еще не ушла. – Пожалуйста, останься со мной. На минутку… пожалуйста. – Он сумел повернуть голову, и в поле зрения его попал край ее подола, пара туфель и большая часть цветастого восточноиндийского ковра. Он глубоко вздохнул: – Спасибо.

Еще какое-то время он продолжал стоять на коленях, уткнувшись лицом в полосатый хлопок чехла, покрывавшего ручку кресла. Это головокружение и слабость невозможно победить никаким усилием воли, и он, взрослый мужчина, даже готов был заплакать от бессилия. Мерлин молчала, и Рансом был благодарен ей за это. Он подумал, что если снова придется сказать, будто он в прекрасной форме, ему не удастся сдержать слезы.

– Не возражаешь, если я попрошу тебя сесть рядом?

– Нет, не возражаю.

Он услышал, как зашуршали ее юбки, медленно развернулся и опустился на пол, прислонившись спиной к боковой стороне кресла. Мерлин наблюдала за ним, скрестив ноги на индийском ковре.

– Мерлин, нам нужно поговорить.

– Только не о том, чтобы пожениться, – быстро ответила она.

Рансом сдержал готовое было вырваться возражение.

– Хорошо. – Он приподнял одно колено и стер со светло-серых брюк прилипшую ворсинку от ковра. – Тогда… расскажи мне, как ты жила эти несколько дней.

– Ничего особенного…

– Я слышал, что ты приходила, когда я спал.

Она сцепила пальцы на коленях:

– Ну да. Я просто хотела узнать, как ты.

– Почему же ты не приходила, когда я бодрствовал?

Она пожала плечами, разглядывая свои руки.

– Я хотел увидеть тебя, Чара. Я скучал.

Ее тонкие пальцы беспокойно сжимались и разжимались.

– Когда ты пришла в ту первую ночь, это было прекрасно. Я был… – Он помедлил, стараясь преодолеть очередной переполнявший его наплыв эмоций, которые теперь так часто охватывали его. Ужасно, но в последнее время проклятая эйфория стала его обычным состоянием, с тех пор как он проснулся в объятиях Мерлин на ступенях полуразрушенной церкви. – Я был счастлив, Чара. Даже если у меня немного и… закружилась голова.

Она продолжала молчать, опустив взгляд на руки.

Рансом был близок к отчаянию. Тогда, на ступенях церквушки, свалившееся вдруг понимание, что он действительно абсолютно искренне любит ее, стало для него настоящим откровением. Он полагал, что причиной открытия могла быть близость смерти. В состоянии шока человек ясно видит истину, в обычной жизни скрытую от него постоянными заботами и повседневной суетой. До этого он думал, что предложение руки было его долгом, чувством ответственности за совершенные ошибки, и не задумывался над тем, почему же на самом деле он так настаивает на женитьбе, несмотря на все доводы рассудка и ее отказ.

Что ж, теперь он знал истинную причину. Эта причина терпеливо сидела напротив него на ковре. Он ее любил, он хотел остаться рядом с ней навсегда, быть тем человеком, к кому она первому обратится за помощью и сочувствием, к кому прибежит со своими странными, умными идеями, кто будет слушать ее с улыбкой, а потом радостно рассмеется, и кто всегда сумеет отличить ее абсурдные фантазии от настоящих открытий.

Рансом постучал пальцами по колену и стряхнул с него воображаемые пылинки. Он так хотел, чтобы она что-нибудь сказала, хоть как-нибудь ответила, подтвердила, что чувствует то же, что и он. Рансом уже начал верить, что действительно мечтал обо всем этом, лежа под пологом в кровати. При мысли о том, что он хочет отдать сердце той, которая в нем совершенно не нуждалась, он ощущал, как что-то обрывается в его груди. Он продолжал сидеть, постукивая пальцами по колену. Через некоторое время, не поднимая глаз и стараясь сохранить спокойствие, он тихо спросил:

– Ты все еще любишь меня, Чара?

– Да, – сказала она, – конечно, люблю.

Рансом закрыл глаза. Ему удалось скрыть огромное облегчение, охватившее все его существо.

– Я тоже люблю тебя, – произнес он.

Говорить спокойным голосом было ему сейчас до нелепого трудно. Он бросил осторожный взгляд из-под ресниц. Мерлин с нежностью улыбалась ему, и он сразу почувствовал себя лучше. Однако он знал, что действовать нужно очень осторожно. Начиная издалека, он сказал:

– Скоро я передам твою говорящую коробку в Лондон.

Она кивнула:

– Надеюсь, она будет хорошо работать.

– Конечно! Ты прекрасно справилась с задачей. Адмиралтейство будет приятно удивлено. – Он усмехнулся: – Скорее всего эти старые чудаки придут в настоящее замешательство.

Она с сомнением посмотрела на него:

– Но ею же так просто пользоваться. Ты думаешь, адмиралы настолько глупы?

– Я думаю, что сумею им все как следует объяснить. И если во время проверки коробка сработает хорошо, то на будущий год ее поставят на каждый британский корабль, и можно будет мгновенно передавать сообщения даже в самую плохую погоду. Ты спасешь множество жизней моряков, Мерлин.

– Да. Спасать жизни у меня уже получается неплохо, правда? – Склонив голову, она улыбнулась и посмотрела на него: – Доктор сказал, что я спасла тебе жизнь.

– Вне всяких сомнений. Но следует также помнить, что ранен я был тогда, когда сам спасал тебя, негодница ты неблагодарная.

– Да, но это ведь твоя служебная обязанность, разве нет?

– Спасение неблагодарных негодниц? Нет, разумеется. – Он откинулся назад и наблюдал за ней полуприкрытыми глазами. – От каждой спасенной мной негодницы я ожидаю полную меру благодарности. А от вас, юная леди, я, по-моему, до сих пор ничего подобного не получил.

– Ты просто потерял сознание и потому не запомнил.

Он не попытался спрятать улыбку, расплывшуюся на его лице:

– В таком случае требую повторения.

Она бросила на него многообещающий взгляд из-под опущенных ресниц – должно быть, случайно. Он не мог себе представить, чтобы Мерлин нарочно флиртовала с ним. И все же эффект был такой же. Сердцебиение его участилось. Под простой одеждой он с легкостью мог различить округлые контуры ее тела. Пытаясь не давать воли воображению, он глубоко вздохнул. Мерлин совсем близко придвинулась к нему, уютно устроившись рядом и положив голову ему на плечо.

– Да, – сказала она, кладя руку на его бедро, отчего его бросило в жар и вновь закружилась голова. – Я тоже хотела бы повторения.

Рансом сидел и пытался прийти в себя. В голове у него гудело. Наконец он дрожащим голосом произнес:

– Думаю, не стоит этого делать на полу в салоне.

– Конечно, нет. Подождем, когда тебе станет лучше. Доктор сказал, через несколько недель.

Рансом надеялся, что она не спрашивала доктора об этом напрямую. Он обнял ее за плечи и погладил по щеке. Ее слова дали ему возможность завести нужный разговор. Он склонил голову и потерся губами о ее висок.

– Знаешь, Чара, – прошептал он, – когда тебя нет рядом, я скучаю. – Он взял ее за руку. Отчасти для того, чтобы она своими поглаживаниями его не отвлекала, отчасти для того, чтобы привлечь к разговору ее внимание. – Но когда я вернусь из Лондона, тебя уже здесь не будет. Тебе придется уехать домой.

Это сообщение вызвало именно ту реакцию, на которую он надеялся. Она выпрямилась и с отчаянием посмотрела на него:

– Ты отправишь меня домой?

Глядя ей прямо в глаза, он без зазрения совести переплел правду и ложь:

– Да, разумеется. Говорящая коробка готова. Когда она окажется в Адмиралтействе, за тобой уже не будут охотиться иностранные агенты. А я не могу оставить тебя здесь навсегда. Люди и так уже всякое говорят.

– О чем говорят?

– Ты здесь уже два месяца, Мерлин. Между нашими семьями нет никаких особых связей, которые могли бы это как-то объяснить. Я тебе не опекун и не родственник. Пока в доме находятся мои мать и сестра, это еще допустимо, – он сделал паузу, – хотя и немного странно в глазах общества. Но сейчас Бонапарта изгнали с нашего побережья, и ездить в Брайтон стало снова безопасно. Говорят, в этом сезоне там собралось блестящее общество. Герцогиня и Блайз просто сгорают от нетерпения отправиться туда. Они уезжают уже очень скоро, и тогда тебе придется либо присоединиться к ним… либо возвратиться домой.

– Ох, – она потрогала нижнюю губу, – а ты с ними поедешь?

– Нет, конечно. Думаешь, у меня есть время для морских купаний? Я буду мотаться в Лондон и обратно. Большую часть дома, кроме того крыла, где я живу, мы просто закроем до осени.

– Ох, – еще раз очень тихо произнесла Мерлин.

Рансом решил закрепить свой успех и снова притянул ее к себе.

– Я буду так по тебе скучать, моя Чара, – нежным шепотом повторил он, целуя ее шелковистые волосы, – я так тебя люблю.

– Но… ты сможешь приезжать ко мне в гости? Я знаю, у тебя много дел, но… – она выпрямилась, увлеченная идеей, – когда тебе не нужно быть в Лондоне, ты сможешь приезжать ко мне домой, а не сюда.

Он покачал головой:

– К сожалению, это тоже не выйдет, Чара. Чтобы неженатый мужчина посещал одинокую юную даму – это просто недопустимо.

Между ее бровей появилась знакомая складочка. У него защемило сердце – так жалобно и тревожно смотрела она на него.

– Получается, что я больше никогда тебя не увижу? – спросила она.

Радость заполнила его, но он не собирался подавать виду.

– Возможно, на будущий год. Ты могла бы снова приехать следующим летом, как гостья моей матери.

– Следующим летом… – в растерянности повторила Мерлин.

Рансом погладил ее по щеке. Придуманная, мифическая угроза разлуки неожиданно подействовала и на самого Рансома, сделала его заложником собственной стратегии. Он вдруг ясно представил себе, что Мерлин действительно может уехать, и они больше не увидятся. Он прижал девушку к себе и прильнул к ее бархатным губам. Он обнимал и целовал ее, ощущая, что она полностью ему принадлежит – до тех пор, пока чернота вновь со всех сторон не накрыла его.

Все еще обнимая Мерлин, он запрокинул голову, судорожно втягивая воздух.

– Мерлин, – сказал он между тяжелыми вдохами. Голова его кружилась; мысли и желания беспорядочно перемешались, – выходи за меня. Выходи за меня замуж, и тогда… – он сильнее сжал ее плечи, – тогда тебе не надо будет отсюда уезжать.

Из-под опущенных век он увидел, как выражение ее лица изменилось. Мечтательное замешательство от поцелуя уступило место хмурому взгляду. Она стряхнула с плеч его слабеющие пальцы. Даже несмотря на головокружение, он понял, что совершил ошибку. Серые глаза ее потемнели и смотрели на него с подозрением. Она откинула назад рассыпавшиеся волосы и встряхнула головой. И прежде чем он смог дотянуться и удержать ее, она уже вскочила на ноги:

– Я же сказала. Эту тему я больше не буду с тобой обсуждать.

Оставив его беспомощно сидеть на полу, Мерлин двинулась к выходу. Рансом сжал кулаки и в порыве ярости стукнул ими по индийскому ковру.

– Я не понимаю! – крикнул он ей вдогонку. – Проклятие! Я люблю тебя, Мерлин! И я ничего не понимаю!

Она остановилась возле двери:

– Если я за тебя выйду, то ты позволишь мне работать над летательной машиной?

Он в изумлении уставился на нее. Он пытался обдумать ее слова и понять их смысл, но в голове его творилось что-то странное: казалось, она была наполнена гудящей пустотой.

– Это твое условие? Ты хочешь, чтобы я пообещал, что позволю тебе над ней работать?

– Ах да, обещание… Ты уже объяснил мне, чего стоят твои обещания.

Он был в отчаянии:

– Тогда давай назовем это сделкой.

– Ты найдешь какой-нибудь способ из нее выкрутиться.

– Мерлин… – От нового приступа гнева чернота и светящиеся искорки опять завертелись у него в глазах. – Так это и есть причина? Из-за нее ты отвергаешь меня, из-за своей трижды проклятой, дьявольской летающей ерунды?

Секунду она молча простояла у двери, а потом ответила:

– Да. Наверное, так и есть.

Рансом схватился за ручку кресла и медленно, мучительно поднял себя на ноги. Он оперся о спинку обеими руками, слегка нагнулся вперед и какое-то время простоял так, усилием воли отгоняя черноту.

– Ты говоришь, что любишь меня, – сказал он и сам ощутил злость и растерянность и боль в своих словах. – И все-таки ты выбираешь ту штуку, а не меня.

Мерлин медленно ответила:

– И ты говоришь, что любишь меня. Но хочешь ее у меня забрать.

– Да не собираюсь я ничего забирать у тебя! – Он повернул голову и, сделав глубокий вдох, сумел выпрямиться. – Я просто не хочу, чтобы ты себя погубила. Ну как же ты этого не понимаешь? Это как раз потому, что я люблю тебя, Мерлин. Пусть хоть тысячи других изобретателей, раскинув руки, спрыгнут с колокольни и расшибутся в лепешку в церковном дворе, – черт возьми, да мне наплевать! – Он снова схватился за стул и закрыл глаза. – Но только не ты, Чара. Не ты.

– Так, значит, ты действительно заберешь ее, если я стану твоей женой.

– Мы это обсудим, – это было лучшее, что он смог сказать, и все же очевидная ложь. – Мы найдем какой-нибудь компромисс.

– Жаклин объяснила мне… Она сказала, что если я выйду за тебя замуж, то ты можешь насильно заставить меня слушаться. И сможешь со всеми моими вещами сделать все, что только захочешь.

– Я же люблю тебя. О каком насилии может идти речь?

– Но это же правда? Таков закон?

Он стиснул зубы.

– Для твоей же защиты! – воскликнул он. – Да, если ты выйдешь за меня замуж, то принесешь клятву послушания. А я принесу клятву, что буду любить, уважать и заботиться о тебе. Я дам тебе свой дом, свое имя… Все, что у меня есть, я отдам тебе с радостью и подарю тебе столько счастья, сколько в человеческих силах подарить. Я хочу, чтобы так и было. Я хочу, чтобы ты была со мной, в моем доме, и в моих объятиях по ночам. Мерлин… Не знаю, что еще я могу… – Он замолчал, пытаясь обуздать эмоции. Ноги его подкашивались. – Все, что у меня есть… – слабой рукой он обвел пространство вокруг, тяжело опираясь на кресло, – все это твое, Мерлин. Мой дом… моя жизнь… Все годы, которые Бог подарит мне на земле…

Он услышал, как она, всхлипывая, втянула воздух.

– Я не хочу делать выбор, – в слезах сказала она. – Я люблю тебя… действительно люблю… но я не могу выбирать.

– Что выбирать? – Сквозь пелену перед глазами он едва ее различал. Он чувствовал, что дурнота одолевает его. – Какой еще выбор? Я не допущу этого! Ты мне нужна, Мерлин! Ты не можешь… оставить меня.

Последние слова Рансом произнес, глядя в спинку кресла, уронив голову на руки. Он вдруг понял, что упал на колени. Все кружилось вокруг… Это же нелепо… летательная машина, проклятая летательная машина… Чего хочет Мерлин? Что он мог ей пообещать? Хотя нет, никаких обещаний, она не поверит ему… но он уже был не в состоянии размышлять. Все вокруг вертелось и плясало, и он потерял способность думать…

– Доктор говорит, ему нужно постоянно давать успокоительное, – сказала герцогиня Мей, усаживаясь возле камина. Дождь все еще барабанил в окна Годолфинского салона. – Рансом оказался не очень послушным пациентом, к сожалению.

– Простите меня, герцогиня, – печально сказала Мерлин. – Мне очень жаль.

– Ну, что сделано, то сделано. Я должна была предвидеть, что он сразу же начнет провоцировать споры, стоит только выпустить его из кровати. Доктор уверяет, что он не причинил себе серьезного вреда. Но слишком сильное волнение после того, как он потерял так много крови, стало серьезным испытанием для его сердца.

– Простите меня, – снова сказала Мерлин. – Я хотела выйти и не разговаривать с ним. Но он встал на ноги, понимаете, и вид у него был такой… – В глазах у нее затуманилось, и она быстро опустила взгляд. – Это я во всем виновата.

– Очень сомневаюсь, – сказала герцогиня.

– Наверное, мне нужно уехать домой. Рансом сказал, что сейчас это уже безопасно, а вы с леди Блайз скоро поедете в Брайтон.

Графиня удивилась:

– Поехать в Брайтон? Дорогая моя, откуда у вас такая идея? В Брайтон ездит только принц и его окружение.

Мерлин подняла глаза:

– Мне сказал Рансом.

– В самом деле? Должно быть, он просто пошутил.

– Но он сказал… – Мерлин нахмурилась. Через секунду брови ее сдвинулись еще сильнее и она воскликнула: – Значит, он солгал! Он снова обманул меня!

Герцогиня проявила мудрость:

– Я подозревала, что в этом эпизоде нет вашей вины.

– Так я и знала! – Мерлин вскочила и стала расхаживать по комнате. Юбка ее шелестела по индийскому ковру. – Он скажет все что угодно, лишь бы добиться своего.

– Да, он не слишком щепетилен, – согласилась герцогиня. – Он унаследовал это от покойного деда, к сожалению. Тот был готов лжесвидетельствовать, чтобы увеличить сборы на воскресной службе.

Мерлин почти не слушала ее:

– Я никогда не выйду за него. Никогда. Даже если он тысячу раз пообещает, что позволит мне летать. Как только я дам ему возможность мной командовать, он заставит меня сделать так, как хочет сам.

– Ах, так вы думали о том, не выйти ли замуж за моего сына?

– А как я могла об этом не думать? Он меня постоянно мучает этим вопросом. И он так смотрит на меня… и так говорит… о том, что… – Мерлин повернулась к собеседнице, и лицо ее дрогнуло. – Знаете, что он говорил, герцогиня? Знаете? «Все годы, которые Бог подарит мне на земле…» Он сказал, что хочет подарить эти годы мне. Всю свою жизнь! Он такой замечательный, а я такая глупышка с причудами! И я в это не верю. Очередная его уловка. Если бы он так сильно любил меня, то разве отнимал бы мою… летательную машину? Ведь это единственное, что я… действительно… делаю в жизни… единственное, что чего-то стоит.

Герцогиня слушала Мерлин, речь которой становилась все более отрывистой. В конце концов девушка расплакалась, и она вынула из корсажа платок. Мерлин высморкалась и глубоко вздохнула.

– Мерлин, дорогая, – сказала герцогиня. – Ты когда-нибудь чего-нибудь боялась?

– Ч-что?

– Например, ты не боишься подняться в воздух на своей летательной машине?

– Нет, – сказала Мерлин, уткнувшись носом в платок. Она вытерла глаза и смяла в руке кружевную ткань. – Конечно, не боюсь. Это совсем не то же, что спрыгнуть со скалы, как думает Рансом. Я вывела уравнения, все сама проверила и в точности знаю, как она будет работать. И я не стану пробовать взлететь, пока не буду совершенно уверена, что машина готова.

– Похоже, ты полностью сознаешь, что делаешь.

– Ну… Думаю, да.

– А больше тебя ничто никогда не пугало? Ты никогда не боялась, что произойдет что-то по-настоящему ужасное? Ты не испугалась, когда тебя похитили?

Мерлин взмахнула рукой, отмахиваясь от этих слов:

– Я же знала, что Рансом спасет меня. Он всегда меня спасает.

– Всегда? Как тебе повезло с этим, дорогая. Так, значит, ты никогда ничего не боялась?

– Нет-нет, вы не думайте, что… конечно же, я боялась! Когда Рансома ранило, я была… ох, я была просто в ужасе!

– Почему?

– Почему?! Потому что я боялась, что он умрет!

Герцогиня разгладила юбку на коленях:

– Но ты же была рядом и спасла его.

– Да, но вдруг у меня не получилось бы?

– Действительно. Что, если у тебя не получилось бы? Что, если бы… ты пыталась перевязать его рану… а он оттолкнул бы тебя и не позволил?

При мысли об этом глаза Мерлин округлились от ужаса.

– Если бы он не позволил? Тогда я силой заставила бы его меня подпустить. И кроме того, он был так слаб, что не смог бы помешать мне.

Герцогиня Мей кивнула:

– Да. В этом случае сила была на твоей стороне. Но если бы понадобилось, ты применила бы эту силу и вопреки его желаниям, – она улыбнулась. – Для его же блага. Чтобы его спасти.

– Да, конечно, я бы так и поступила.

Герцогиня склонила голову набок и с той же улыбкой наблюдала за Мерлин. Девушка, нахмурившись, комкала в руках платок.

– Вы хотите сказать, что он чувствует то же самое к моей летательной машине?

– Ты могла бы немного подумать над этим.

– Но это же другое дело, – сказала Мерлин, однако в голосе ее не было уверенности.

– Возможно, с твоей точки зрения.

– Это другое дело! Тут есть большая разница. Когда я перевязывала его рану, то ничего не отнимала у него. И это не обедняло его как личность.

– Ох, Мерлин, ты же не думаешь, в самом деле, что потеря летательной машины обеднит тебя как личность?

Мерлин резко повернулась к ней:

– Вы не понимаете, герцогиня. Никто не понимает!

– Зато я вижу разницу между тем, что человек представляет собой сам, и теми вещами, которые он пытается сделать. Любое изобретение – это всего лишь вещь, Мерлин. Это не душа, не сердце и не то, что делает тебя самой собой.

– Ну как вы можете так говорить?! – воскликнула Мерлин. Она всплеснула руками и принялась снова расхаживать по комнате. – Герцогиня Мей, вы никогда ни о чем не мечтали? Вам никогда не хотелось увидеть все так, как может увидеть любая, даже самая маленькая птичка? Не хотелось получить этот дар, узнать секрет, существующий с самого сотворения мира? – Мерлин сжала кулаки и, глядя в огонь, со страстью в голосе продолжила: – Это и есть я сама. Машина из бального зала будет летать. Я точно знаю, что будет. Я строю ее всю жизнь. Она и есть моя душа и сердце, герцогиня. И никто на свете… никто на свете не отберет ее у меня.