Лето лихой троицы

Глава II. ДЛИННАЯ ОПАСНАЯ ДОРОГА

Путешественники устроились на заднем сиденье "УАЗа" с брезентовым верхом, Дзюба сел за руль и запустил двигатель. Мотор взревел, машина сорвалась с места и выехала с территории лагеря на прямое, как стрела, шоссе.

Они мчались мимо деревень и поселков, за окнами мелькали автозаправочные станции, сельские магазины, придорожные кафе, автобусные остановки, на которых жарились местные жители с загорелыми лицами цвета красного кирпича. Иногда вдоль дороги вырастали фанерные щиты с надписями: "Нижневолжский заповедник — это легкие нашей области!", "Охраняйте природные богатства и красоты ваших лесов!", "Сто лет надо растить лес, а погубить его можно в минуту. Уходя, тушите костры". Но особенно часто на глаза ребятам попадались огромные рекламные плакаты, с которых смотрел сильный мужчина с открытым, внушающим доверие лицом, с тщательно уложенной прической, ясным взглядом и широкой жемчужной улыбкой. Мужчина был изображен на фоне изумрудно-зеленого леса. Встав на одно колено, он своей крепкой надежной рукой гладил трогательную ушастую голову детеныша-сайгака, который стоял на тоненьких ножках и смотрел на мир растерянным детским взглядом. Над этим изображением белела надпись: "Валерий Бирюк охраняет наш заповедник. Валерий Бирюк сохранит природу нашего края для наших детей! Голосуйте за Валерия Бирюка! Все на выборы нового губернатора!"

— Где-то я уже видел этого мужика в серебристом костюме, — сказал Вадик, когда очередной плакат остался позади.

— Сегодня он выступал по телевизору, когда мы были в кабинете Олега, — напомнил Пузырь.

— А, да. Точно. — Вадик плохо представлял себе, в чем заключается работа губернатора, поэтому спросил у Дзюбы: — Олег, ты не знаешь, чем занимаются губернаторы? — К тридцатилетнему физруку все старшеклассники обращались по имени и на "ты".

— Губернатор руководит областью, — коротко ответил Дзюба.

— В каком смысле? — занудствовал Вадик.

— Ой, ну до чего же ты непонятливый, — сказала Дина. — Ты что, не знаешь, чем занимаются руководители? Они отвечают за доверенное им хозяйство, за своих подчиненных. Как школьный директор отвечает за все, что происходит в его школе, так губернатор отвечает за все, что происходит в его области.

— Ясно, — сказал Вадик. — Хорошее лицо у этого Бирюка, открытое. Я сразу могу определить, что это порядочный, честный человек. Я бы за него проголосовал, пускай будет губернатором Астраханской области, я не против.

— Как раз по лицу-то ничего не определишь. У всех прохиндеев, кидал и жуликов очень порядочные, интеллигентные лица. Поэтому им и удается облапошивать таких лохов, как ты. Ты заметил, что у этого Бирюка два ряда фарфоровых зубов? Чтобы вставить один такой зуб, надо заплатить тысячу долларов. Тридцать два зуба умножить на тысячу долларов — это же бешеные деньги! И это только для того, чтобы понравиться избирателям! Лучше бы истратил эти бабки на что-нибудь полезное для заповедника. Ну, скажи, откуда у него такие деньжищи? Вот если бы у тебя было тридцать две тысячи долларов, ты бы на них вставил себе фарфоровые зубы?

— Зачем мне фарфоровые? Мне пока своих зубов хватает. И потом, с чего ты взял, что они у него вставные, разве на них написа… — Вадик не договорил. Дзюба съехал с шоссе на неровную дорогу и началась такая тряска, что челюсти Ситникова защелкали, словно на сорокаградусном морозе.

Пространство перед машиной раздвинулось — ровное асфальтированное шоссе с указателями и рекламными щитами осталось позади, уступив место степной пустоши. Дорога, на которую съехал Дзюба, пролегала в стороне от всех туристических маршрутов и напоминала скорее вспаханное поле.

"УАЗ" бросало из стороны в сторону на песчаных кочках. Плотно утрамбованный тракт позволял развивать довольно большую скорость, но это не спасало путешественников от пыли, облака которой вздымались из-под колес до самого солнца. Песок сразу набился в ноздри, заскрипел на зубах. Ребятам захотелось пить.

— Воду надо экономить. Неизвестно, когда мы доберемся до колодца или родника, — сказал Пузырь. Он отвинтил алюминиевую крышечку у своей фляжки и сделал глоток. Но одного глотка не хватило, чтобы утолить жажду. — Вообще-то один день можно совсем не пить, организм запросто продержится на внутренних запасах. Точно тебе говорю, это я на лекциях Дзюбы узнал. — Оправдавшись перед самим собой, Пузырь закинул голову и сделал еще несколько больших глотков.

Вадик последовал его примеру и выпил сразу полфляжки, то же самое сделала Дина.

Солнце раскаляло машину, высекало блеск из металла. На горизонте не было ни одного строения, вокруг простиралась знаменитая астраханская степь, по которой в разные времена скакали скифы, гунны, хазары и татаро-монгольские конницы. Теперь по этой степи мчались московские школьники. Машину сильно трясло, и ребята прилагали немало усилий, чтобы не стукаться лбами друг с другом. Они до боли в руках стискивали стойки, к которым крепился брезентовый тент, и все равно сильно раскачивались из стороны в сторону вместе с "УАЗом", глухо урчащим в знойной пыли. Туго накачанные баллоны с хрустом давили поросли колючек. Горячий ветер с песком задувал под тент, который назойливо колотился о стальные стойки.

Путешественники не заметили, как выпили всю воду. Фляжки были пусты, от сухого знойного ветра пересохли губы. Через полчаса такой езды у них уже не было сил держаться за стойки, и приятели подпрыгивали вместе с "УАЗом" на каждой кочке, касаясь макушками брезентовой крыши. Дзюба, раздраженный тяжелой дорогой и жарой, упрямо гнал автомобиль, форсируя мотор, не обращая внимания на рытвины и бугры бездорожья.

Наконец впереди замелькали светлые дубовые рощицы, дорога стала ровнее, и вскоре на берегу Волги показалась деревня. Проехав мимо покосившегося указателя "Деревня Андреевка — 100 м", Дзюба убрал ногу с педали газа и остановил "УАЗ" на околице, перед одноэтажным бревенчатым домом с решетками на окнах и вывеской "АНДРЕЕВСКОЕ РЫБОХОТХОЗЯЙСТВО. РЫБООХРАНА".

Путешественники вышли из машины и, как по команде, потянулись, расправляя затекшие мышцы. Близился изнуряющий солнечный полдень. Машина до того накалилась, что страшно было прикоснуться к дверцам. Деревня Андреевка лежала на лесистом холме, который полого спускался к реке — это был один из рукавов Волги. Здесь было очень тихо и веяло свежим дыханием речной воды.

На шершавой стене дома рыбоохраны блестели глянцем несколько одинаковых плакатов с призывами голосовать за Валерия Бирюка. Под плакатами на лавке, прислонившись спиной к теплым бревнам сруба, дремал мужик, опустив подбородок на грудь и скрестив жилистые руки, загорелые до цвета копченого мяса. На нем была тельняшка с закатанными рукавами, выцветшие на солнце штаны и сандалии на босу ногу, из которых торчали грязные пальцы с квадратными желтыми ногтями. На голове мужика белела сатиновая кепка в мелкий горошек.

Вадик подумал, что деревенские жители относятся к одежде не так трепетно, как городские. Наверное, это происходит оттого, что в деревне с утра до вечера трудятся на свежем воздухе — в огороде, в поле или на реке. От солнца, пота и физической работы одежда быстро "сгорает", поэтому деревенские относятся к ней просто, как к кускам ткани, которые защищают кожу от ожогов и ветра. Вот и правильно, так и нужно к ней относиться, подумал Вадик, вспомнив девчонок из своего отряда, которые на дискотеке охотнее шли танцевать с теми пацанами, у которых прикид был круче.

— Кто этот мужик в кепке из наволочки? — спросил у Дзюбы Витя.

— Это Петрович. Мой знакомый инспектор рыбнадзора, или просто рыбнадзор. Он повезет нас дальше на лодке.

— Проводник, значит, — сказал Вадик. — Местный Иван Сусанин. Надо сфотографировать эту достопримечательность для потомков.

Вадик достал из машины свой фотоаппарат с "телевиком", Пузырь вынул из чехла видеокамеру, и ребята направили объективы на спящего мужика.

— Петрович! — гаркнул Дзюба. — Улыбнись! Тебя снимают!

Петрович встрепенулся, увидел направленные на него объективы и, скорее машинально, чем осознанно, растянул губы в широкой улыбке. Лучше бы он этого не делал — желтые прокуренные зубы росли у него не подряд, а через один, и улыбка только портила его загорелое, испещренное морщинами мужественное лицо. В следующую секунду Петрович пришел в себя после короткого полуденного сна, радушно раскрыл объятия и воскликнул:

— Тудыть-растудыть! Олежка Дзюба прикатил! С робинзонами! Зачем вы меня фотографируете, обормоты? — беззлобно спросил он у ребят.

— На память, — сказал Пузырь и уточнил: — Не фотографирую, а снимаю на видеокамеру.

А Вадик объяснил:

— Я занимаюсь в фотокружке. Нам велели сделать фоторепортаж на тему "Как я провел лето".

— Москвичи небось, — сделал вывод Петрович. — А зачем у тебя объектив на аппарате такой длиннющий? — поинтересовался он у Вадика.

— Это "телевик", он увеличивает объекты, как подзорная труба. Я могу сфотографировать, например, сокола, который летит высоко-высоко, а в кадре он будет совсем близко, ну, как будто пролетел в метре у меня над головой.

Петрович предложил путешественникам зайти к нему в гости и перекусить, но Дзюба сказал, что это запрещено условиями конкурса "Робинзонада". Петрович шлепнул себя по лбу и пожаловался на память, мол, в который раз вожу этих обалдуев-робинзонов на необитаемый остров и каждый раз забываю, что им нельзя давать ни крошки. Он объяснил ребятам, где набрать воды, а сам взял из "УАЗа" канистру с бензином, кошелку с гостинцами и, беседуя с Дзюбой, направился к берегу, где лежало несколько лодок, на две трети вытащенных из реки на песок.

Тем временем юные путешественники набрали ведро воды из колодца, напились, прополоскали рты, вымыли песок из ушей, умылись и, вытянув из колодца второе ведро, стали наполнять фляжки. Рядом, за забором из штакетника, женщина собирала огромные бордовые помидоры, растущие у нее на огороде. Она выбирала самые спелые, скручивала их с плодоножки и укладывала в алюминиевую миску. В ее доме работало радио, из открытых окон слышался голос ведущего, который брал интервью у начальника Нижневолжского заповедника Валерия Бирюка. Ветер доносил до ребят обрывки фраз: "…леса страдают от нерадивых туристов. Непотушенный костер, брошенный окурок могут стать причиной экологической катастрофы в масштабе нашей области… Пожары… Успешно боремся… пожары, как в Московской области… Браконьерство — главная беда нашего заповедника… ужесточить наказание… стреляют сайгаков, кабанов, дичь, незаконно вылавливают осетров… должны ответить перед законом… если дорогие земляки окажут мне доверие и выберут губернатором области, я поставлю вопрос об ужесточении наказания за браконьерство… если окажут доверие и выберут… как ваш земляк, как сын нашего края… родившийся и выросший на этой земле, даю слово… каждый… явится на выборы… сделать выбор…"

— Вась! — не переставая собирать помидоры, крикнула женщина в сторону открытого окна. — Слышь, Вась?!

— Ну чего тебе?! — донесся мужской голос из глубины комнаты.

— Выключи эту балаболку! Надоел до чертиков этот Бирюк!

Вася переключил радиостанцию, и из окон понеслась песня: "Птица счастья завтрашнего дня, прилетела, крыльями звеня. Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…"

Путешественники спустились к реке. Дзюба и Петрович ждали их на берегу. Рыбнадзор столкнул лодку в воду, посоветовал всем сесть ближе к корме, сам устроился на задней лавке и, запустив двигатель, вывел моторку на середину реки. Затем он направил судно вниз по течению и крутанул рукоятку газа так, что нос лодки задрался, а корма осела. Моторка понеслась по реке стремительно, как гоночный скутер. Петрович нарочно велел всем сесть у кормы, чтобы таким образом перенести центр тяжести назад и, скользя на кормовой части днища, уменьшить сопротивление воды. В лодке сильно воняло рыбой. Под лавками лежали сухие рыбацкие сети и грязные мешки. У Петровича на поясе висела кобура с пистолетом.

Во время плавания рыбнадзор вел себя немного странно — он то говорил без умолку, как экскурсовод, рассказывал про Волгу, про заповедник, про свою работу, а то вдруг замолкал, оборвав фразу на полуслове. В такие моменты он выпрямлялся, чтобы лучше видеть перед собой, взгляд его становился сосредоточенным, устремленным в одну точку. Несколько секунд он напряженно смотрел на какой— нибудь предмет, который не замечали ни Дзюба, ни ребята, а потом как ни в чем не бывало возвращался к своему рассказу.

— В наших местах Волга разветвляется на десятки рукавов, протоков, ериков, а между ними много островов, островков и просто отмелей, на которых растет тростник и камыш, — рассказывал Петрович тоном знатока.

— А что такое ерик?! — крикнул Пузырь. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать ветер и шум мотора.

— Ну и ну, — покачал головой рыбнадзор. — Такой большой, а не знаешь, что такое ерик, тудыть— растудыть. Сразу видно, что в городе вырос, настоящую реку небось только по телевизору видел. Представь, что рукава реки — это проспекты, протоки — улицы, острова — площади, а ерики, стало быть, — переулки. Понял?

— Понял! — крикнул Пузырь.

— Держитесь крепче, иду на вираж! — крикнул Петрович и отвел от себя ручку управления. Лодка резко накренилась набок и, повернув на девяносто градусов, лихо вошла в узкую боковую протоку.

Теперь от одного берега до другого стало рукой подать, протока была не шире двадцати метров. С обеих сторон вдоль берегов стояли деревья и высокие кусты. С первого взгляда казалось, что реку окружают дремучие леса, но на самом деле это были узкие полоски растительности, за которыми простиралась голая степь. Над рекой парили крупные птицы, время от времени какая-нибудь из них камнем падала в воду, выныривала, держа в клюве рыбку, и снова взмывала в небо.

— Бакланы, — объяснил Петрович. — Самая вредная птица, тудыть-растудыть! За день сжирает столько рыбы, сколько сама весит. В общем, сколько жрет, столько и гадит!

Впереди на левом берегу показался широкий щит, установленный на длинных деревянных шестах. На нем чернела трафаретная надпись: "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! ТЕРРИТОРИЯ ЗАПОВЕДНИКА. ОХОТА И РЫБНАЯ ЛОВЛЯ ЗАПРЕЩЕНЫ".

— Своими руками малевал это предупреждение, — горделиво заметил Петрович. — Тут начинается мой участок. У каждого рыбнадзора своя территория. Каждый охраняет ее, следит, чтобы не было браконьеров, чтобы, тудыть-растудыть, порядок на реке был. Тут осетры нерестятся, икру откладывают и дальше плывут. У меня здесь всегда полный порядок. Это каждый может подтвердить. Я у начальства на хорошем счету. Мой участок от Верхнего Тухлого ерика до Нижнего Тухлого через Митькин ерик. Потом идет Собачий ерик, дальше — Раскаты, а там еще километров пятьдесят — и море, — переполненный гордостью за свое дело, подробно объяснил Петрович. Прибавив газу, он запел неожиданно красивым и сильным голосом: — Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское мо-о-оре-э-э? Волга в сердце впадает мое-о-о-о…

Внезапно он оборвал песню, сбавил скорость, приподнялся над сиденьем и напряженно уставился на какой-то предмет. Вадик проследил за его взглядом и понял, чем вызвано странное поведение рыбнадзора. А объяснялось оно просто: Петрович не только управлял лодкой и "вел экскурсию", он еще выполнял свою непосредственную работу — следил за рекой, смотрел, все ли на ней в порядке. Сейчас он уставился на палку, плавающую в нескольких метрах от берега. Палка была самая обычная, сучковатая, сантиметров сорок в длину. Ну плавает себе и плавает, что тут особенного, подумал Вадик и вдруг понял, что палка именно плавает, а не плывет, то есть просто держится на воде, не двигаясь с места, хотя течение здесь было довольно сильное. Вадик догадался — это поплавок.

— Тудыть-растудыть, — озабоченно произнес Петрович, сбавил скорость до минимума и, подплыв к палке, схватил ее рукой и потянул вверх. За поплавком из воды потянулась веревка, а за ней рыболовная сетка, связанная из лески и укрепленная между двумя деревянными планками. Нижняя планка отягощалась свинцовым грузилом, а вся конструкция напоминала экран размером один квадратный метр.

— У нас это называется "телевизор", — объяснил Петрович. — Запрещенная браконьерская снасть. Видать, недавно поставили, раз рыбка в нее не успела попасть. — Петрович достал из кармана складной нож, нажал на кнопку — выскочил стальной клинок. Острым, как бритва, лезвием он крест-накрест разрезал леску "телевизора". Вадик успел сфотографировать этот момент. Бросив под лавку испорченную снасть, Петрович внимательно посмотрел по сторонам, словно выискивал браконьера, спрятавшегося за кустами и деревьями. Тяжело вздохнул, снова крутянул рукоятку газа, увеличив скорость до максимума, и направил моторку прямо на остров, поросший тростником, в самую его середину.

От этого ребятам стало не по себе, хотя Дзюба оставался совершенно спокойным. Пузырь склонил голову к Дине и еле слышно сказал:

— Еще минута — и лодка врежется в остров. Мы костей не соберем.

— Надеюсь, он свернет.

Но Петрович не свернул и не сбавил газ. Моторка на полной скорости врезалась в зеленую стену из тростника и, не останавливаясь, продолжила путь. Лодка носом прорезала путь в зарослях, стебли осоки на мгновение расступались перед ней и снова смыкались сзади, создавая путающее ощущение замкнутого пространства. Впереди, сзади, слева, справа — кругом стояла сплошная стена тростника, лабиринт, из которого, казалось, не было выхода.

— Да не бойтесь вы так, — успокоил своих воспитанников Дзюба, обратив внимание на их испуганные лица. — Мы не заблудимся. И не утонем. Мы плывем по мели. В засуху на этом месте обнажается остров, а сейчас тут глубина полтора метра.

Они выскользнули из зарослей тростника так же стремительно, как и влетели в них. Навстречу снова брызнул сноп солнечного света. Петрович свернул влево, обогнул небольшой мыс, повернул направо, пустил моторку в протоку, затем снова направо, вокруг небольшого островка и опять налево. Ребят бросало то на один борт, то на другой, Петрович словно уходил от погони. Вадик почувствовал тошноту от этой головокружительной гонки.

— Это облом, — сказал он Пузырю.

— Ты о чем?

— Я думал, что мы сделаем плот и на нем просто вернемся в Андреевку, ну, по тому же пути, по которому сюда приплыли.

— Ну? — не понял Пузырь. — Я тоже так думаю. Мы это и сделаем.

— Да? А у тебя репа не треснет вычислять эти повороты? Ты запомнил, сколько раз Петрович свернул налево, а сколько направо? В какие протоки вплыл, какие островки обогнул, из каких ериков выплыл? Я, например, ни черта не запомнил.

— Хм, не переживай. Я укажу тебе правильный путь. У нас есть карта. Я умею ориентироваться по ней, — самоуверенно сказал Пузырь, на которого почему-то не действовала эта бешеная качка. Он догадался, отчего побледнел Вадик, и утешил его: — Терпеть тебе недолго осталось. Главное, помни, что я рядом. Спроси у меня, как поступить, и я объясню. Недаром я все лекции Дзюбы записал в тетрадь. Короче, держись меня — не пропадешь! — снисходительно ухмыльнулся Пузырь и по-дружески, но довольно сильно хлопнул друга по спине. Вадика от этого удара чуть не стошнило.

Наконец Петрович направил моторку к берегу и выключил мотор. Когда лодка уткнулась в песок, он ловко, пружинисто спрыгнул на сушу и придерживал моторку, пока городские подростки, с трудом удерживая равновесие, хватаясь за борта, сходили на твердую почву.

— Я вывез вас с территории заповедника, здесь вы можете спокойно ловить рыбу на удочку и рубить сухие деревья для плота, тут вас никто за это не оштрафует. Запомните, что заповедник там. — Петрович махнул рукой в одну сторону. Потом указал на другую и сказал: — А там — Калмыкия. Держитесь северного направления и к вечеру, если повезет, доберетесь до своего лагеря. Ну, робинзоны, желаю вам не заблудиться! — напутствовал ребят он, затем ловко запрыгнул в лодку, запустил мотор и через несколько секунд скрылся за ближайшим мысом. Вадик успел сфотографировать только вспенившийся шлейф воды за его моторкой.

Стало непривычно тихо.

— Калмыкия — это заграница? — спросил "твердый" троечник Ситников у своих более грамотных приятелей.

— Калмыкия — это российская республика. Столица Калмыкии — Элиста. Калмыки — один из древнейших тюркских народов, — объяснила Дина Кирсанова таким тоном, словно отвечала хорошо выученный урок. Потом она игриво добавила: — У них президент такой молоденький, черноволосый, с раскосыми глазами. Симпа-а-атичный.

Ребята не спешили делать плот, сначала они решили освежиться. Вадик быстро разделся, бросился в реку, нырнул, с открытыми глазами проплыл несколько метров под водой, вынырнул и поплавал на глубине. Когда он вышел из реки, Дина вбежала в нее, держа в руках надутый матрас, а Пузырь, тихо ругаясь на берегу, все еще расшнуровывал второй ботинок, высокий "Доктор Мартинс", который невозможно было стянуть с ноги, не освободив от шнурков хотя бы половину голенища.

Вадик достал из рюкзака две саперные лопатки и пошел искать подходящие для плота деревья. Метрах в двадцати от берега он заметил несколько сухих вязов. К ним он и направился, пробившись сквозь сплошную стену кустарника. Вблизи деревья оказались довольно массивными, они выделялись на фоне другой растительности своими высохшими ветвями, которые приняли пепельно-серый цвет и дрожали от малейшего ветерка. Воткнув одну саперную лопатку в землю, Вадик заточенным штыком второй несколько раз ударил по стволу и понял, что срубит это дерево дня через три, да и то, если будет трудиться без остановки двадцать четыре часа в сутки.

— Сейчас я возьмусь за дело, и мы повалим этот вяз за пять секунд, — услышал он голос Пузыря. — Потом еще один и еще. Затем обрубим у них ветки и свяжем бревна в плот. — Пузырь был в прекрасном настроении, он вволю покувыркался в реке, посвежел и теперь стоял рядом с Вадиком и фыркал, стряхивая ладонями капельки влаги со своего жирного туловища.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на пингвина? — спросил Вадик и недобро посмотрел на Пузыренко, сжимая в руке короткий черенок лопатки.

— Почему на пингвина? Потому что я такой же солидный? — простодушно спросил Пузырь, поглаживая себя по яйцевидному животу.

— Потому что ты такой же смешной! С чего ты взял, что заточенной саперной лопаткой можно срубить дерево? Уржаться можно! Это полная пурга! Это такая чума, что у меня аж мозги расплющило! Мы никогда!.. Слышишь?! Ни-ког-да не срубим эти деревья! И никогда не сделаем плот! — воскликнул Вадик

— Что ты разорался, как минер подорванный? Не паникуй. Паникеров на войне пристреливают на месте, — сказал Пузырь, а потом уточнил: — На войне и в турпоходах. Если ты не смог срубить деревце, это говорит о том, что у тебя не руки, а грабли. Только и всего. — Пузырь выдернул из сухой земли свою лопатку и стал сам рубить дерево. Уже после пятого удара он убедился, что Вадик прав. Лопатка была слишком легкой для этой работы, она отскакивала от ствола, Как мячик от теннисной ракетки. Ствол гудел, лопатка дребезжала, а дело не двигалось.

— Брось, — остановил его Вадик. — Ничего не получится. Только лопатку затупишь, а она нам острая еще пригодится.

Пузыренко оставил дерево в покое, выпрямился и посмотрел на окружающую его природу с беспредельной тоской.

— И как только родители додумались отправить меня, своего ближайшего родственника, в такую дикую глухомань, — жалостно произнес он. — Правильно говорят, что дети — это цветы жизни. Нарвал букет — подари директору школы. Или директору лагеря.

— Или Дзюбе, — подсказал Вадик. — Кстати, он на лекциях рассказывал про какие-то лодки из тростника. Загляни в свою тетрадь, может, найдешь что— нибудь дельное. Здесь этого тростника навалом, он тут кругом растет.

— Точно! Как же я мог забыть! — воскликнул Пузырь и бросился через кусты к берегу, где лежал рюкзак, а в нем — аккуратно обернутая в целлофан тетрадка. Вадик пошел за ним, лопаткой отгоняя от себя наглых жирных слепней.

Дина плавала, лежа на резиновом матрасе, Олег Дзюба загорал на берегу. Когда ребята вернулись несолоно хлебавши, физрук приподнялся на локте и, посмотрев на них с иронической улыбкой, поинтересовался:

— Ну как? Срубили баобаб?

— Оч-чень остроумно, — язвительно произнес Пузырь. — Между прочим, это ты на своих лекциях советовал брать в поход заточенную саперную лопатку, мол, ее можно использовать как рубящее средство.

— Правильно. Можно нарубить веток для костра, порезать картошку для ухи, можно разделать рыбу, дичь, использовать как оборонительное оружие. Но я даже не намекал, что с помощью саперной лопатки можно смастерить плот, построить корабль или дом. Это ты сам додумал.

— Ладно, проехали, — проворчал Пузырь и попросил Олега: — Напомни, пожалуйста, как сделать лодку из тростника, у меня наверняка записано, но ты лучше своими словами объясни.

Дзюба отрицательно покачал головой:

— Нет, пацаны, мы договорились, что я вам не помощник. Ваша жизнь в ваших же руках — это девиз конкурса "Робинзонада". Думайте. А потом действуйте, — сказал физрук и, положив ладони под затылок, закрыл глаза.

Пузырь достал из рюкзака свою тетрадь, нашел рецепт изготовления тростниковой лодки и стал изучать его вместе с Вадиком.

— Нужно нарвать тростник и связать его в снопы… Снопы не должны рассыпаться. Главное, чтобы веревка не порвалась, — рассуждал Пузырь, когда они прочитали нужные записи и отправились за осокой. По пути Витя окликнул одноклассницу: — Динка, хватит расслабляться! Пошли с нами делать лодку!

— Мне лодка не нужна! Я поплыву на этом матрасе! — крикнула она в ответ.

— Какие же мы с тобой лохи, — сказал Вадик, глядя на Дину, которая плескалась в реке. — Надо было каждому взять по матрасу, и тогда бы у нас сейчас не было никаких проблем. Надувной матрас и саперная лопатка — вот тебе и лодка и весло.

— Раньше надо было думать, — проворчал Пузырь.

Вдоль берега простерся сплошной зеленый луг — сотни тысяч колышущихся на ветру тростинок. Вадик сломил два стебля и бросил их на воду параллельно друг другу, а сверху положил саперную лопатку. Тростник выдержал, не утонул! Вадик сорвал еще один стебель, вертикально погрузил его на дно и отпустил — тростник выскочил из воды, словно копье.

— Удивительная плавучесть, — сделал вывод Ситников, посмотрел на солнце, которое едва просвечивало сквозь плотную стену тростника, и принялся за работу.

Зеленый стебель осоки сочный и мягкий, согнуть и сломать его может ребенок, гораздо сложнее сорвать его — волокна на сломе очень прочные, поэтому их приходилось срезать острой саперной лопаткой. Вадик нагибался, подсекал высокий тростник у самого корня, набирал пучок, который умещался в одной руке, потом выходил из воды и складывал тростник на берег. Один за другим ложились на сырую землю зеленые и желтоватые стебли двухметровой длины. Корни осоки росли под водой в омерзительно-скользком и вязком илистом дне. Вадик с отвращением месил ногами эту грязь, но продолжал работать, в то время как Пузыренко стоял на песчаном берегу и брезгливо морщил нос. Он снова напомнил Вадику пингвина, который топчется на льдине, хлопает себя по жирным окорокам и боится нырнуть в воду, опасаясь острых клыков белого медведя.

— Слушай, Пузырь, это никуда не годится, — не выдержал Вадик. — Почему я должен горбатиться за двоих? Может, ты вообразил себя белым плантатором, а меня своим черным рабом?

— Да какое там… Просто здесь лягушек полно.

— Ты что, боишься лягушек? — удивился Вадик.

— Ну, не то что боюсь… — замялся Пузырь. — В общем, я брезгую. Они мне неприятны. Я их презираю.

— Они тебя тоже. Поэтому не обратят на тебя никакого внимания. Иди работай! — настойчиво произнес Вадик.

Пузырь с чувством невыразимой скорби вошел в заросли тростника и взялся за дело, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться взглядом на бесхвостое земноводное чудовище с длинными задними ногами, приспособленными для прыжков. Постепенно он втянулся в работу и забыл о страхе. Сноп желто-зеленых стеблей на берегу стал увеличиваться с каждой минутой.

Внезапно волжская степь содрогнулась от cтрашного крика. Витя стоял по колено в воде и кричал во все горло, не смея пошевелиться. Страх парализовал его, Пузырь застыл с лопаткой в одной руке и с пучком осоки в другой. Над его пупком извивалась отвратительная черная, длинная, как дождевой червяк, пиявка. Она впилась ему в живот и явственно набухала, наливаясь его кровью. Витя то орал во все горло, то беспомощно разевал рот, глотал воздух и снова кричал как резаный. Он покраснел, словно вареный рак, и на его лице не отражалось ничего, кроме страха и отвращения. Казалось, его вот-вот хватит удар.

На крик примчался Дзюба, мгновенно оценил ситуацию, быстро сбегал за джинсами, которые остались там, где он загорал, на бегу вытащил из кармана зажигалку и поднес пламя к хвосту пиявки — кровосос рефлекторно сократил обожженное тело, разжал свои крохотные острые челюсти и упал в воду. Пузырь был спасен.

— Перестань кричать, ведь тебе не больно, — сказал Олег. — Укус пиявки безболезненный, в ее слюне есть обезболивающие вещества. Странно, что ты вообще ее заметил, обычно они напиваются крови и сами отваливаются.

— Мне не больно и не страшно! Мне противно, как вы не понимаете! — воскликнул Пузырь, выходя на берег. — С детства ненавижу змей, лягушек и пиявок — все они скользкие и верткие! Тьфу, гадость!

— Никогда не отрывайте пиявку руками и не отковыривайте ножом, потому что она оставит в ранке свои челюсти, и у вас будет воспаление, — предупредил ребят Дзюба. — Можно капнуть на пиявку одеколоном или йодом или насыпать ей на голову соли, и тогда она сама отвалится. Можно и огнем слегка прижечь.

— Что хотите со мной делайте, а я в эту воду больше ни ногой, — категорично заявил Пузырь. — Там, где есть течение и нету этих мерзких тварей, — пожалуйста, я согласен работать. А в этот отстойник вы меня трактором не затащите! Давайте вы будете собирать тростник, а я начну делать из него лодку. Между прочим, Олег, ты тоже поплывешь с нами, значит, должен помочь. Справедливо?

— Справедливо, — согласился Дзюба. Он взял саперную лопатку Пузыря и стал срезать осоку наравне с Вадиком.

Тем временем Витя принес два мотка капроновой веревки и начал укладывать пучки тростника в один большой длинный сноп, так чтобы стебли как можно плотнее прилегали друг к другу. Длины стеблей было недостаточно, чтобы сделать лодку, которая смогла бы удержать троих. Пришлось удлинять их, связывая между собой в длину. Еще раз внимательнейшим образом прочитав инструкцию, Пузырь взял стебель и расщепил его вдоль на четыре части, но не до конца, а сантиметров на сорок. В развилок он всунул четыре целых стебля и затем повторил эту операцию много раз с другими тростинками. В результате получилось несколько десятков похожих на утолщающиеся сигары пучков размером три метра с лишком. Эти пучки нужно было туго-натуго связать в одну связку. Потом сделать еще одну такую же.

В результате должны были получиться два тростниковых понтона, которые соединялись друг с другом с помощью веревки, и таким образом получалась устойчивая, крепкая и плавучая конструкция. Если бы Витя не "презирал " пиявок и лягушек, он вместе с Вадиком и Дзюбой нарвал бы стеблей. Потом они втроем надежно перевязали бы тростник веревками. Но Вите пришлось работать одному, а это оказалось очень непросто. Сначала следовало крепко затянуть петлей узкую часть "сигары", а затем по спирали обмотать веревкой всю оставшуюся часть.

Витя старался изо всех сил. Держа в зубах конец петли, затягивал ее руками, зубами и даже помогал себе ногами, так что заплывшие жирком мышцы на конечностях вздувались буграми. Пузырь просовывал веревку под левую сторону "сигары", перепрыгивал на правую, вытягивал веревку из-под низа и перекидывал ее поверх связки, затем повторял все снова, и так много-много раз. Через полчаса перед Витей на песке лежал тростниковый конус, плавно переходящий в ровный цилиндр. Это изделие напоминало огромный карандаш, от носа до кормы связанный по спирали одной длинной веревкой. Первый понтон был готов, Пузырь сделал его самостоятельно и очень этим гордился.

Второй понтон путешественники сделали втроем, а потом очень плотно связали две "сигары". Получилась тростниковая лодка с острым носом и широкой кормой, длиной около трех метров и метра полтора в ширину. Она представляла собой вполне симметричную конструкцию, кроме кормы, где стебли торчали, как прутья в венике. Ребята столкнули ее в воду. Лодка вышла такая тугая и крепкая, что совсем не прогибалась на речной волне. Осталось проверить, выдержит ли она трех человек. Осторожно, один за другим путешественники сели на толстые, словно накачанные воздухом, понтоны. Лодка держалась на воде! Она осела всего лишь сантиметров на десять! Вадик и Пузыренко осторожно опустили штыки лопаток в воду и заработали ими как веслами — суденышко послушно поплыло вперед.

— Работает!!! — почти одновременно воскликнули Вадик и Пузырь. Они ликовали.

Вернувшись к берегу, ребята схватили свои камеры и стали снимать друг друга на фоне экзотического средства передвижения, которое они сделали своими руками.