Лето лихой троицы

ГЛАВА VII. КОМПРОМАТ — ЭТО БОМБА

До "Зарницы" доехали быстро, во всяком случае, так показалось ребятам, ведь знакомая дорога всегда кажется короче новой, неизвестной. В лагерь они вернулись ровно в полдень, когда все отряды, и младшие, и старшие, резвились на пляже. Воздух был залит кисельным зноем, всюду царила непривычная для лагеря тишина, и только из открытых окон столовой доносилось звяканье металлической посуды и голоса дежурных, накрывающих столы к обеду. Дина сразу же отправилась в свой корпус, чтобы принять душ и переодеться. Пузырь, потянув носом аппетитный запах, струившийся из кухни, категорично заявил:

— Ты, Вадик, как хочешь, а лично я пальцем не пошевелю, пока хорошенько не поем. Я вам не индийский йог! Нет у меня сил терпеть пытку голодом!

И он отправился в столовую такой, как был, — с немытыми руками, с чумазым, перепачканным сажей лицом, с всклокоченными после полета волосами, в грязных осклизлых штанах, в мокрой майке, в заляпанных глиной ботинках, с которых при каждом шаге откалывались куски засохшего ила, и с вонючим рюкзаком за плечами. От Вити за версту несло гарью, водорослями и раздавленными лесными клопами. Он был без комплексов, этот Пузырь, ни капельки не страдал от собственного несовершенства.

— Я — Витя Пузыренко… А-ачхи!.. Участник конкурса "Робинзонада". Я не ел двадцать девять часов… А-ачхи!.. Я пропустил вчерашний обед, вчерашний полдник, вчерашний ужин и сегодняшний завтрак. А-ачхи!.. Согласен прямо сейчас съесть все пропущенные продукты согласно прейскуранту, — чихая, сказал он поварихам, которые наполняли стальные миски густой дымящейся ухой.

Одна из женщин в безупречно-белом халате и накрахмаленном поварском колпаке, ошалев от неприличного вида Пузыря, погрозила ему огромным половником и закричала:

— Я т-те дам прейскурант! Я т-те дам! А ну, марш отсюда, грязь непролазная! У нас тут кругом гигиена, а он, видите ли, "согласно прейскуранту"! Я тебе покажу "согласно прейскуранту"! На всю жизнь запомнишь! Ишь, умный какой! Умойся сначала, "прейскурант"!

Она еще долго бранилась вслед немытым робинзонам, которые спешно покидали столовую. Вадик шел молча, розовея от стыда, а Пузырь громко огрызался и шумно чихал. Приятели отправились в свой корпус. Они умылись, переоделись, а когда вышли в коридор, то встретились с галдящей голодной толпой, которая возвращалась с пляжа. В холле они увидели Дину Кирсанову, она стояла перед высоким зеркалом и придирчиво оглядывала свою спортивную загорелую фигуру в коротеньком летнем платье.

— Все-таки симпатичная она у нас. А-а-ачхи! — любуясь на Дину, сказал Пузыренко Вадику. — Самая красивая в нашем классе… Ачхи! И здесь, в лагере, тоже хорошо смотрится.

— Согласен, — сказал Ситников.

Дина огляделась по сторонам, вероятно, почувствовала, что кто-то обсуждает ее. Уловив взгляды своих московских друзей, она улыбнулась и кивнула в сторону столовой. Пузыренко решительно подошел к ней, встал рядом и, глядя в зеркало, сказал:

— А-ачхи! Тебе идет загар… После обеда я покажу тебе видеозапись охоты. Ачхи!

— Ох, не нравится мне этот твой насморк, — посочувствовала ему Дина.

— Ничего не поделаешь, другого насморка у меня нету, — сказал Пузырь и снова чихнул. — Кажется, я заболел… А-а-чхи!.. А-ачхи!.. Ну-ка, потрогай мой лоб, похоже, у меня температура.

Дина послушно дотронулась подушечками пальцев до лба Пузыренко и озабоченно покачала головой.

— Губами! Если нет градусника, температуру надо измерять губами, а не пальцами! Потому что губы чувствительнее! — капризно сказал Пузырь, снова чихнул, а потом закашлялся.

— Обойдешься, — заявила Дина, недовольно передернув плечами. — Нужно срочно пойти к врачу. У тебя жар, самый настоящий жар. — Затем она отчитала Ситникова: — А ты куда смотришь? У твоего друга температура под сорок, а ты стоишь и ждешь, когда он упадет в обморок! Немедленно идите к врачу!

— Я не могу вести голодного Пузыря в медпункт. Он там все лекарства сожрет, — сказал Вадик и, взяв Витю за локоть, как несмышленого младенца, повел в столовую. Дина пошла за ними.

Когда они обедали вместе со своим отрядом, Пузырь почувствовал себя еще хуже. Он потерял аппетит и даже мягкие жареные баклажаны и рыбу безразлично брал руками. Он очень часто чихал, вытирал слезившиеся глаза жирными пальцами и кашлял с таким страшным звуком, словно его легкие разрывались. И все время тихим, ослабевшим от кашля голосом ругал Вадика:

— Это все из-за тебя, Ситников… А-ачхи!.. Вечно я из-за тебя страдаю… Кха-кха-кха!.. Зачем ты сегодня утром поперся в лес за браконьерами, зачем, я спрашиваю? Если бы ты, как нормальный человек, спокойно ловил рыбу у нашего костра… Кха-кха-кха!.. То я бы не простыл, сидя по горло в воде, а потом на сквозняке в самолете! А-ачхи!.. Кха-кха-кха!.. Я, между прочим, закрыл тебя своей грудью… Ачхи!.. Сел на переднее место в этом дурацком гидроплане и спас вас от сквозняка… Кха-кха-кха!..

Душераздирающий кашель Пузыря не остался незамеченным. Главный врач лагеря, которая вместе со всеми обедала в столовой, подошла к больному подростку и увела его в медпункт, даже не дав доесть клубнику, которую вялый, ко всему равнодушный Пузыренко вылавливал пальцами из теплого киселя.

— О каком самолете он говорил? — спросил у Вадика сосед по столу.

— Расскажи про браконьеров, — попросила Дину девочка из отряда, которая сидела напротив. — Вы встретили браконьеров, когда ходили с Дзюбой в лес, да?

— Пузырь пошутил, — негромко сказала Дина, заметив любопытство в глазах ребят, которые сидели с ней за одним столом. Они настороженными взглядами проводили пошатывающегося, ослабевшего Пузыренко и теперь с любопытством уставились на Дину и Вадика, ожидая объяснений.

На них градом посыпались вопросы. Всем хотелось знать, чем заболел Пузырь, откуда взялся самолет и как выглядят браконьеры.

— Ну что вы пристали, как маленькие! Вам русским языком сказали, что Пузырь пошутил! Он заболел и поэтому глупо шутит! Ну, шутки у него такие плоские, понимаете? — объяснял Вадик.

— Это не Пузыренко шутит, это ты, Ситников, воображаешь себя борцом с браконьерами, — сказал кто-то из отряда.

— А ты, Кирсанова, хочешь, чтобы мы сгорали от любопытства, бегали за тобой и просили рассказать про то, что случилось с вами в лесу, — сказала одна из сидящих за столом девочек.

— Нет, Вадик не борец, он охотник на браконьеров. Охотник — это очень романтично звучит, — с сарказмом произнесла другая.

— Нет, девчонки, Ситников у нас охотник на слонов. Однажды у него спросили: "Скажите, пожалуйста, почему вы выбрали такую опасную профессию, ведь охота на слонов — это очень опасно?" А наш Вадик отвечает: "Так уж получилось. Вообще-то я приехал в Африку, чтобы изучать муравьев, но в первый же день посеял свои очки", — пошутил рыжий дылда Рома Рымарь и заржал, как конь.

— Они ничего не говорят, потому что боятся, что другие участники "Робинзонады" учтут их ошибки и победят в конкурсе. Это наивно. Я вчера специально засек время. Они шли очень долго. Так ходят только хромые и слепые калеки, — сказал очкарик, сидящий на дальнем конце стола.

Вадик и Дина молча сносили насмешки своих товарищей, храня данное Дзюбе обещание не рассказывать о пожаре и об угнанном самолете. После обеда Вадик и Дина решили сходить в медпункт проведать Пузыря.

— У него температура тридцать семь и три. Сейчас он в изоляторе под присмотром медсестры. Вам туда нельзя, можете заразиться, — сообщила доктор. — Скорее всего, у вашего приятеля обычная простуда, но не исключен и грипп.

Они вышли из медпункта и скрылись от палящего солнца в тени беседки. Вадик предложил Дине посмотреть видеозапись охоты.

— Понимаешь, меня напрягает, что Бирюк выступал в прямом эфире и в то же время был в лесу, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты спокойно, свежим взглядом посмотрела и сказала, кто именно стрелял в сайгака: Бирюк или просто похожий на него человек.

— Где находится кассета? — спросила Дина.

— В рюкзаке, там же, где видеокамера. Только вот с телевизором проблема, — озадаченно сказал Вадик. Телевизоры в лагере стояли на каждом этаже, но включать их могли только вожатые отрядов. По такому телевизору нельзя было незаметно для других посмотреть видеозапись. — У видеокамеры есть жидкокристаллический экран, но он маленький.

— Скорей неси видеокамеру, я посмотрю на жидкокристаллическом, — велела Дина, села на скамейку и положила ногу на ногу. — Что же ты стоишь? Я жду.

Ситников сбегал в корпус своего второго отряда, вернувшись, наладил видеокамеру и передал ее приятельнице, а сам склонился над плечом Дины, касаясь щекой ее душистых волос.

— Кто это? — спросила Кирсанова, увидев на экране юного браконьера, который доставал рыбу из сети.

— Это Олжус, тот самый калмык, которому я отдал фотопленку на хранение, — объяснил Вадик.

Затем на экране появились вооруженные всадники, джип, украшенный надувными разноцветными шарами, и гидросамолет, летящий навстречу стаду сайгаков.

— Какая странная охота, — сказала Дина, не спуская глаз с жидкокристаллического экрана. — Интересно, почему всадники в смокингах, ведь эта одежда совсем не годится для верховой езды?

— Сам не врубаюсь, — пожал плечами Вадик. — А как тебе нравится джип с разноцветными шарами?

— Такое впечатление, что они собирались на праздник, а попали на охоту.

— На дикую охоту, — уточнил Вадик. — Дзюба говорит, что браконьерская охота называется дикой. — Когда на экране появился Бирюк с карабином на изготовку, Вадик пояснил: — А это тот самый мужик, который хочет стать губернатором.

У Дины по щеке скатилась большая алмазная слеза, когда Бирюк убил сайгачиху и агонизирующее животное пыталось встать, взбрыкивая ногами и поворачивая голову к своему детенышу, который растерянно смотрел по сторонам желтыми доверчивыми глазами.

— Бирюк должен ответить за это убийство, — всхлипнув, сказала Кирсанова. Она подняла на Вадика полные слез глаза и спросила: — Скажи, а потом он убил и детеныша, да?

— Не знаю, не видел.

— Убил. Конечно, убил, — сглатывая слезы, произнесла девочка. — Ведь это так легко — убить беззащитное существо. Для этого не нужно быть ловким, умелым охотником. И смелым быть совсем необязательно, ведь детеныш сайгака — это не лев и не тигр, правда?

Вадик кивнул, потом перемотал пленку на то место, где лицо Бирюка было видно особенно четко, и спросил у Дины:

— Посмотри внимательно. Как ты думаешь, это точно Бирюк?

— А ты сомневаешься? — Дина раздраженно оттолкнула от себя видеокамеру. — Перестань показывать мне этого подлеца, как будто он голливудская кинозвезда! Видеть его не могу! Он убийца, по нему тюрьма плачет!

— А Дзюба говорит, что мы с Пузырем ошиблись, — задумчиво произнес Вадик. Он нажал на клавишу "стоп" и озадаченно смотрел на жидкокристаллический экран видеокамеры, на котором застыло лицо мужчины, высунувшегося из кабины гидросамолета. — Физрук говорит, что это вовсе не Бирюк, а просто похожий на него человек.

— Пускай твой Дзюба глаза протрет, когда на пляж пойдет! Там вдоль дороги на каждом заборе висят плакаты Бирюка! Ни капельки не сомневаюсь, что именно он убил сайгаков! Он — убийца детей! Да, да, убивать детенышей животных — это все равно, что убивать детей! — резко сказала Дина. — Он за это обязательно ответит! Вот увидишь, я ему этого не прощу.

— Если мы обратимся в милицию, там начнут докапываться, кто мы такие, откуда у нас эти пленки, — короче, менты выйдут на Дзюбу, и тогда его уволят и выгонят из лагеря. Получается, что мы подставляем физрука, чтобы наказать Бирюка.

— Разве я сказала, что обращусь в милицию? — удивилась Кирсанова.

— А как иначе?

С саркастичной улыбкой глядя на Вадика, Дина покачала головой и сказала:

— Теперь я вижу, что ты до смерти напутан браконьерами. И Витька Пузыренко заболел от страха, а не от сквозняка. Да, да, именно от страха. Страх часто заставляет человека перенапрягаться. Когда я впервые села на лошадь, то вцепилась в гриву с такой силой, что могла бы удержать троих. Поэтому быстро устала и у меня совсем не осталось сил, чтобы проскакать даже несколько метров.

Вадик знал, что родители Кирсановой — цирковые артисты, а сама Дина мечтает стать цирковой наездницей и давно занимается верховой ездой. У Ситникова не было причин не доверять ей, но он не понял, какое отношение цирк имеет к дикой охоте.

— Я не врубаюсь, при чем тут лошадь? — спросил он.

— Лошадь абсолютно ни при чем. Лошадь — это всего лишь пример для тугодумов. Во всем виноват страх, из-за которого некоторые тупеют и перестают соображать, — заносчиво сказала Дина. — Ты был свидетелем дикой охоты, психически перенапрягся, сейчас ты чересчур напуган, чтобы здраво рассуждать. Я своими глазами не видела этого убийства, поэтому и пожар на реке, и полет на угнанном самолете всерьез не воспринимала, для меня это было как экстремальное развлечение. Сейчас я поняла, что все очень серьезно. Но ты из-за страха не можешь принимать правильные решения, у тебя просто нет на это сил. А я могу. Поэтому теперь я буду решать за тебя и за Витьку, понятно?

"Это никуда не годится. Все хотят командовать. Куда ни плюнь — всюду командиры. Одного в любой момент могут из лагеря вытурить, другого, заразного, заперли в изоляторе. А вот и третья командирша объявилась, — мысленно проворчал Вадик. — Но ведь настоящий-то командир — это я! Что же получается? Командир на командире сидит и командиром погоняет?.. О-хо-хо…"

— Что ты пыхтишь? — подозрительно взглянув на него исподлобья, спросила Дина.

— Я не пыхчу, я вздыхаю, — сказал Вадик и снова тяжело вздохнул.

— Ты что, не хочешь, чтобы я принимала правильные решения? Не хочешь переложить груз ответственности на мои хрупкие плечи?

— Да хочу я, хочу… Вернее, груз на хрупкие не хочу… А правильные решения — это хорошо… Ох, Кирсанова, заморочила ты мне голову… — устало махнул рукой Вадик. — Ты права, я сегодня перенапрягся. И вообще, так устал, так устал… Поэтому вялый, как сырой пельмень…

— Соберись и внимательно слушай меня! — скомандовала Дина. — Во-первых, пойми, что у нас в руках компромат на Бирюка. Особенно умным подросткам объясняю, что компромат — это материалы, другими словами, тайна, которая может навредить человеку, если станет известна всем. Компромат — это всегда неприятно, а во время выборов информация, порочащая кандидата в губернаторы, — это бомба! Сколько всего пленок вы отсняли?

— Две: видео и фото. Видеокассета находится здесь. — Вадик указал на камеру. — А фотопленку я отдал на хранение Олжусу. Расскажи, что ты хочешь сделать с компроматом, в смысле, с бомбой?

— Мы не понесем бомбу в милицию. Бирюк — начальник, а милиция любит начальников. В лучшем случае они просто оштрафуют Бирюка и отпустят его на все четыре стороны, а в худшем — объяснят, где нас найти, чтобы отобрать копии пленок.

— Какие копии? — не понял Вадик.

— Обыкновенные. Дубликаты записей, которые оставляет у себя любой нормальный человек, прежде чем отдать подлинники в чужие руки. Так все делают. Для надежности. Вдруг они потеряются или испортятся — например, сгорят. Да мало ли что может случиться. Прежде чем отдать компромат на телевидение или в газету, мы должны сделать копии.

— Ты хочешь отдать пленки в газету?

— Лучше, конечно, на телевидение. Но, говорят, туда очень сложно пройти. Я слышала, что в телестудию нужно заранее позвонить, договориться о встрече, чтобы выписали пропуск, и только потом… — озадаченно сказала Дина. — Нет, это очень долго. Мы не успеем. Придется нести компромат в газету.

— Куда не успеем? В какую газету? Ближайшая редакция находится в Астрахани. Как мы туда доедем? Кто нас отпустит одних? Ты меня пугаешь, Динка! Я запутался в твоих идеях! Скоро два часа дня, а я ничегошеньки не понимаю!

— Как легко, оказывается, тебя запутать, Вадик. В этом виноваты страх и психическое перенапряжение. У Витьки температура, а у тебя путаница в голове. Все очень просто. — Дина посмотрела на свои сверкающие на солнце часы и объяснила: — Через полчаса лагерь выезжает на экскурсию в Астрахань. Мы поедем вместе со всеми, а в городе отстанем от нашего отряда и отнесем компромат в газету. Газетчики обязательно напечатают фотографии Бирюка, потому что кандидат в губернаторы, который браконьерствует в заповеднике, — это скандал. А скандал всегда повышает тираж газеты, это всем известно. Понял? — спросила Дина, а потом, приложив ладонь ко лбу, болезненно поморщилась: — Ой, я же совсем забыла, что фотопленка находится у Олжуса.

— Это не страшно. При нынешней технике можно напечатать фотографии с видеопленки, — успокоил ее Вадик. — Нужно только перевести аналоговый сигнал в цифровой, а потом с помощью специальной компьютерной программы…

— Ой, вот этого не надо, обойдемся без технических подробностей, — остановила его Дина, замахав руками, словно защищаясь от слов "аналоговый" и "цифровой". Она, как большинство девчонок, равнодушно относилась к кибернетике и начинала скучать, если в ее присутствии заводили нудные разговоры о компьютерах и Интернете. — Ты сможешь сейчас сделать копию видеозаписи?

— Запросто. Только для этого мне понадобится вторая камера или видеомагнитофон.

— Видеокамеру возьмем у нашего вожатого. Пошевеливайся, Вадик, пошевеливайся, а то опоздаем на экскурсию, — поторопила приятеля Дина и быстро пошла в жилой корпус.

Вожатый второго отряда, пришибленный жарой студент-математик, скрывался от южного солнца в полумраке крошечной комнаты с зашторенными окнами и мощным вентилятором на высокой треноге.

— Кто там? — спросил он, услышав стук в дверь.

— Не бойся, свои. Это Кирсанова и Ситников, — сказала Дина. — Одолжи нам свою видеокамеру.

— Господи, когда же это кончится! Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не одолжил ее у меня! Не лагерь, а институт кинематографии какой-то!

— Мы вернем ее в целости и сохранности.

— Обещание вернуть в целости и сохранности означает просьбу не обращаться за камерой до конца лета, — проворчал вожатый, но камеру все-таки дал.

Вадику понадобилось десять минут, чтобы сделать копию видеозаписи. При этом он сохранил только те эпизоды, которые относились к Бирюку, а все, что касалось Олжуса, не стал копировать. Дина и Вадик хотели проучить кровожадного Бирюка, а малолетнего калмыка они наказывать не собирались.

Кирсанова вернула камеру вожатому, который принаряжался перед поездкой в город, взяла с собой в дорогу маленькую сумочку, положила в нее видеокассету и вместе с Вадиком вышла на улицу. Перед административным корпусом стояла колонна автобусов, у которых на лобовых стеклах висели картонки с надписью "Дети". Как всегда перед выездом в город, в лагере царила неразбериха: вожатые младших отрядов нервничали, бегали по корпусам, отлавливали своих подопечных и, крепко держа их за руки, приводили к автобусам и передавали коллегам. Младшеклассники из всего устраивали игру, не слушались вожатых, убегали от них, покатываясь со смеху, капризничали, жаловались на жару, просили пить и отправить их домой в Москву. Вожатые теряли терпение, тоже жаловались на жару директору лагеря и просили отправить их домой. Чтобы прекратить этот тарарам, постепенно приобретающий черты полной анархии, директор лагеря принял решение оставить три младших отряда в лагере. Вожатые встретили это известие с нескрываемым облегчением. Кто-то из младшеклассников заплакал, кто-то засмеялся, а большинство тут же забыли про экскурсию и побежали кувыркаться на футбольном поле. Когда отъезжающие отряды устроились в автобусах, старший вожатый подал сигнал, и колонна, выехав за территорию лагеря, двинулась по шоссе в сторону Астрахани.