Левая Политика. Жить в России...

Москва 2013

Выходит четыре раза в год

Сопредседатели редакционного совета: Павел Кудюкин, Анна Очкина

Ответственный секретарь: Михаил Рейнов

Редакционный совет: Борис Кагарлицкий, Василий Колташов, Елена Галкина

Дизайн: Константин Девятов

Вёрстка: Сергей Яковенко

Корректура: Ли Рё-нен

Номер издан при поддержке фонда Розы Люксембург

E-mail редакции: journal.leftpolicy@gmail.com

www.igso.ru

Тираж 800 экз.

5 Диалектика благополучия и кризиса

АНАЛИЗ

12 ИГСО. Жить в России. Социальное благосостояние российского населения в исторической перспективе.

Доклад

КОНФЕРЕНЦИИ

45 Левые и информационная борьба: почему мы проигрываем? Материалы конференции «Современные медиа-технологии и задачи социального просвещения», прошедшей 24-25 ноября 2012 года

В ИНОЙ ОПТИКЕ

57 Марк Симон. «Двигаться вопрошая»: сапатисты на пути к транскультурному диалогу.

КНИГИ

80 Владимир Очкин. О советском социализме замолвили Слово -учёное, полемичное, критически-оптимистичное (Заметки о новой книге «критического марксизма»)

СССР. Незавершённый проект. /под общ. ред. А.В.Бузгалина, П.Линке.

101 Елена Безрукова. «Этот мир придуман не нами...»

Георгий Дерлугьян. Как устроен этот мир: Наброски на макросоциологические темы.

106 АВТОРЫ

В декабре 2011 года массовые протесты против фальсификации выборов, прокатившиеся не только в Москве и Петербурге, восприняты были даже самими их участниками как всплеск внезапно пробудившегося гражданского достоинства. Через полгода протесты стихли, сначала в провинции, а затем и в Москве. Власть восприняла это как «конец турбулентности», хотя на самом деле, если уж пользоваться подобными аналогиями, мы выбрались из одной зоны турбулентности только для того, чтобы вскоре неминуемо попасть в другую.

Объективно ситуация в стране лучше не стала. Она даже ухудшилась, поскольку с января 2013 года начался промышленный спад, а мировые цены на нефть начали снижаться к марту, хотя и оставались достаточно высокими. На этом фоне развернулось беспрецедентное наступление правительства на медицину и образование, на социальную сферу в целом.

Власти упорно, как заклинание, повторяют, что о переходе к платному образованию и здравоохранению речь не идёт. Они успокаивают не столько общественность, сколько себя самих. Все прекрасно понимают по собственному опыту, что скрывается за этими словами. Ни медицина, ни образование не становятся полностью платными, в том смысле, что в рамках этих систем сохраняются отдельные «услуги», предоставляемые бесплатно. Но само уже превращение их из базовых институтов, обеспечивающих воспроизводство общества как такового, в отрасли экономики, относящиеся к сфере услуг, означает фундаментальную трансформацию всей общественной системы и принципиальный разрыв с логикой социального государства. Что же до соотношения платного и бесплатного, то оно в рамках нового подхода формулируется очень простым принципом: вы ничего не получите бесплатно, если сначала не заплатите. Бесплатная часть образования и здравоохранения становятся чем-то вроде бонуса для постоянного покупателя — если вы переживёте три месяца зимы, то четвёртый получите совершенно бесплатно.

То, что ситуация для большинства россиян заметно ухудшилась, никак

не меняет, однако, соотношения сил между властью и оппозицией. Если какие-то сдвиги и происходят, то скорее можно говорить о растущих противоречиях внутри самой власти, о трениях и конфликтах в правительстве, о недовольстве и сопротивлении части бюрократии, сознающей гибельность неолиберального курса. Что же до оппозиции, то ни либеральная, ни левая её части по-прежнему оказываются неспособны извлечь хоть какую-то выгоду из нарастающего кризиса. И дело тут не только в ошибках самоназначенных вождей Болотной площади. Для того, чтобы вырабатывать эффективную стратегию, нужно трезво представлять себе общество, в котором мы действуем.

Левая оппозиция мысленно всё ещё живёт в 1990-х годах, тогда как либералы и националисты вообще живут «вне общества» (не в том смысле, конечно, что у них нет связей и поддержки в обществе, просто они даже не пытаются осмысливать свои действия и происходящие события в контексте социальных противоречий и процессов). На самом деле ситуацию в России 2000-х годов можно характеризовать как энтузиазм компенсационного потребления в условиях тревожной сытости. Доклад «Жить в России: Социальное благосостояние российского 6 населения в исторической перспективе», подготовленный Институтом глобализации и социальных движений (ИГСО), подтверждает, что с точки зрения индивидуального благополучия российское население в течение последних десяти лет достигло своеобразного исторического пика. Модернизационные рывки, предпринимавшиеся российским государством на протяжении трёх столетий, неминуемо сопровождались потрясениями, падением жизненного уровня, порой — голодом. Даже относительно умеренные начинания «Великих реформ» Александра II резко ухудшили материальное положение «освобождённого» русского крестьянства, составлявшего большую часть населения Империи. Модернизационный рывок Советского Союза был оплачен ещё более дорогой ценой. Напротив, периоды застоя и реакции очень часть оказывались относительно «сытыми». Общество воспринимало их как передышку, оно стремилось пожинать плоды предшествующих усилий.

Что бы ни говорили политики и экономисты, для «Светы из Иваново» является очевидным фактом, что жизнь стала более сытой, появились новые возможности, которых раньше не было. Ну, хотя бы задарма получить мобильный телефон и прокатиться в столицу под крылом прокремлёвского молодёжного движения... Да, «качество» этих возможностей, мягко говоря, спорное, так же как и качество товаров, наполнивших прилавки супермаркетов, но для тех, кто всё ещё оправляется после катастрофы 90-х годов, это не так уж и важно. Тем более, что за почти полтора десятилетия, прошедшие после дефолта 1998 года, население России среднестатистически не только восстановило советский уровень, но и превзошло его.

Показательно, что значительная часть российских левых восприняла выводы доклада с растерянностью и обидой. Что же получается? Если материальное положение населения улучшилось, то значит ли это, что власть Путина незыблема, а страна идёт по верному пути? Увы, подобные выводы или упрёки свидетельствуют лишь о том, что отечественным левым, и уж тем более той их части, которая поклоняется именам Маркса и Ленина, необходимо снова возвращаться за парту и проходить уроки диалектики. Причём в ускоренном темпе, потому что не так уж много времени осталось до того момента, когда кризис заставит принимать серьёзные, ответственные и необратимые решения.

Проблема в том, что поверхностный взгляд упорно путает развитие капитализма (и потребительского общества) в России с успехами «путинского режима». Людям вообще свойственно менять местами причины и следствия — диалектический материализм Маркса тем и замечателен, что позволяет справиться с этой тенденцией и расставить всё по своим местам. Связь здесь обратная: не мудрое кремлёвское руководство привело к экономическому подъёму, а вовсе наоборот - развитие и стабилизация потребительского рынка в России привели к устойчивости режима. Путин (в историческом смысле) является не причиной, а следствием. Правительство Евгения Примакова в течение нескольких месяцев 1998-99 годов смогло переломить экономический спад и обеспечить подъём промышленности, опираясь на объективные тенденции, возникшие в российской и мировой экономике. Путинская администрация лишь поддерживала статус-кво, руководствуясь более или менее принципом «не навреди» (кроме, конечно, тех случаев, когда личная выгода оказывалась в противоречии с этим принципом, и тогда, разумеется, вредили безо всяких колебаний).

Путинский компромисс подразумевал отсутствие резких движений,

колебаний курса, поворотов влево или вправо. Короче, это было правительство инерционного развития. Что по большому счёту устраивало и население.

Разумеется, рост потребления и жизненных возможностей был неравномерен. Итоги «процветания» достались не всем, а многим стало только хуже. К среднестатистическим показателям надо относиться осторожно, но в том-то и дело, что даже пресловутая средняя температура по больнице говорит о многом, она будет меняться в зависимости от того, находитесь вы на пике эпидемии или, наоборот, на её исходе.

Вопрос в том, чем объясняются происходящие перемены и какие выводы можно сделать, анализируя процесс. Если с точки зрения кремлёвской пропаганды рост благосостояния является однозначным доказательством мудрости начальства и обоснованием для консервативного подхода к любым вопросам (зачем что-либо менять, если всё и так хорошо?), то оппозиционеры вообще предпочитают не думать на подобные темы. Левые просто повторяют заклинания о нужде и бедствиях трудящихся масс, не понимая, почему сами трудящиеся массы на эти заклинания не отзываются, а либералы либо объясняют всё высокими ценами на нефть, либо ссылаются на успехи гайдаровских реформ и сетуют, что эти реформы «не были доведены до конца». Были бы эти мероприятия проведены более последовательно, мы бы жили ещё лучше. Хотя, странным образом, те же либеральные гуру периодически объясняют, что высокая заработная плата есть зло, так что в эффективной и хорошо работающей экономике люди должны как раз жить плохо.

Однако дело не в логической непоследовательности либеральной аргументации, а в том, что она вообще не опирается на конкретный анализ конкретного процесса, развернувшегося в России эпохи капиталистической реставрации. Доклад ИГСО предлагает иную интерпретацию событий: рост благосостояния в 2000-е годы оказался возможен благодаря своеобразному «общественному договору», объективно сложившемуся компромиссу, когда новые рыночные отношения соединились с наследием советского социального государства.

Начиная с конца 1950-х годов, после смерти Сталина, советское население начало пожинать плоды экономических успехов. Страна из сельской превратилась в городскую, общество, где ещё недавно решалась проблема ликвидации неграмотности, теперь славилось на весь мир своей системой образования, массовой наукой и культурой. Средняя продолжительность жизни в конце XIX века составляла не более 32 лет, а в 1970-71 годах по РСФСР этот показатель составил почти 69 лет.

В процессе капиталистической реставрации многие завоевания советской эпохи в сфере благосостояния населения были утрачены, а социальная сфера оказалась под ударом. Но полного демонтажа социального государства не произошло. В том числе и потому, что население сопротивлялось. Протесты и борьба бурных 1990-х годов были отнюдь не напрасными, они вынудили новые правящие круги корректировать свою политику — значительная часть институтов социального государства сохранилась, хотя и утратила комплексность.

Население России быстро научилось использовать новые рыночные возможности, сохраняя опору на уцелевшие от СССР социальные гарантии. После дефолта 1998 года ситуация начала улучшаться быстрыми темпами. Именно на этом строилась знаменитая «путинская стабильность». Общество, не имеющее сил для того, чтобы изменить себя снизу, возлагало надежды на преобразование сверху.

Россияне с энтузиазмом приобщались к миру потребления, причём не только сравнительно немногочисленный «средний класс», но и низы общества стремились получить свою долю буржуазного счастья. Людей радовала возможность отоварить свои деньги, расширение выбора. Стремительно рос парк легковых автомобилей. На фоне сокращения численности населения смягчился жилищный кризис. При этом старшие поколения пользовались возможностью приватизировать жильё, построенное советским государством. Индустриальная занятость сократилась катастрофически, но одновременно наблюдался бурной рост образовательной отрасли. Для населения России в плане социального благосостояния 2000-е годы оказались фактически одним из самых «сытых» периодов истории. И в этом контексте пассивность масс, не рвущихся под красными знамёнами на баррикады, выглядит вполне объяснимой.

Другое дело, что ситуация быстро меняется, а в ближайшее время перемены примут и вовсе драматический характер. Во-первых, экономический кризис подрывает благосостояние масс. Во-вторых, что гораздо важнее, ответом на кризис стала агрессивная неолиберальная политика, направленная на демонтаж остатков социального государства. Тем самым сводится на нет неформальный «общественный договор», лежащий в основе «путинской стабильности». Советские институты и достижения послужили своеобразным «трамплином», с помощью которого значительная часть российского населения с большим или меньшим успехом предприняла прыжок в потребительское общество. Но сейчас этот «трамплин» частично стихийно разрушается, а частично сознательно демонтируется. Социальные противоречия резко обостряются, а люди, у которых отнимают то, что у них уже есть, могут оказаться куда агрессивнее, чем те, у кого изначально ничего нет.

В течение 2000-х годов не только чиновники и олигархи воспользовались ситуацией высоких нефтяных цен. Российские массы, предпочитавшие потребление классовой борьбе, вполне спокойно жили по правилам, навязанным правящим классом, не создавая для него особых проблем, даже если вечерами ругались на кухнях и тосковали о советском прошлом. В течение всего этого времени продолжалось структурное ослабление экономики, инфраструктура изнашивалась, 10 оборудование устаревало, научные школы приходили в упадок. Потребительское общество постепенно съедало страну.

Сегодня советский ресурс практически исчерпан. Россия опять нуждается в масштабной модернизации, предполагающей радикальное обновление и развитие инфраструктуры, технологической базы промышленных и транспортных предприятий, создание современной энергетики, массовую подготовку соответствующих кадров, восстановление и развитие научных и научно-производственных центров. Сделать это в рамках существующего порядка и под руководством нынешних элит невозможно — если бы дело обстояло иначе, эти задачи давно уже были бы решены. Гпавным препятствием для нового рывка является сам же глубоко консервативный и не заинтересованный в развитии внутреннего рынка правящий класс. Его собственная стабильность ровно пропорциональна его готовности обеспечивать за счёт нефтяных сверхприбылей более или менее приличный уровень массового потребления. Но кризис отнимает у верхов такую возможность. Денег на всё не хватает. И не только потому, что средств стало поступать меньше. Сокращающийся приток нефтедолларов лишь обнажает

структурные противоречия, которые существовали и прежде.

В условиях кризиса распределение государственных ресурсов становится вопросом острой политической борьбы. Новый конфликт раскалывает верхи, противопоставляя «партию» финансовой стабилизации «фракции» защитников социально-политической стабильности. Причём борьба между ними сама по себе становится фактором политической турбулентности в таких масштабах, что радикальной оппозиции остаётся только завидовать.

Благосостояние 2000-х отнюдь не гарантирует отсутствие потрясений в будущем. Как раз наоборот, оно создаёт новый уровень противоречий, гарантирующих неминуемые столкновения. Изменившееся общество отнюдь не бесконфликтно, в нём зреют силы и потребности, ориентированные на перемены. Но для того, чтобы использовать этот потенциал, необходимо понять, что в прошлое ушёл не только Советский Союз, но и переходный период 1990-х годов.

История социального благосостояния в России демонстрирует своеобразную закономерность: за пиками обывательского благополучия каждый раз следовали перемены самого драматического свойства. Относительной сытости страна достигла в 1909-13 годах, как раз накануне Мировой войны и революции (причём экономический кризис 1914 года обрушил это благополучие раньше, чем прозвучали выстрелы в Сараево), послереволюционная русская деревня достигла известной зажиточности к 1926-28 годам, но тут-то и началась Великая Депрессия, выходом из которой в сталинском СССР стала сплошная коллективизация. Наконец, сытыми были и годы брежневского «застоя», после чего случились перестройка и распад Советского Союза.

Что придёт на смену сытым годам «путинской эпохи», мы узнаем очень скоро на собственном опыте.