Евгений Логинов
Александр Бикбов. Гоамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность. М.: Высшая Школа Экономики, 2014
Книжный сезон 2014 года можно считать удачным для российской интеллектуальной литературы. Прервал длительное молчание историк античной философии А. В.Лебедев, выпустив книгу «Логос Гераклита. Реконструкция мысли и слова». Метафизика обогатилась трактатом В.В.Васильева «Сознание и вещи». Религиоведы обратили внимание на работы С.Г.Замлеловой «Приблизился предающий» и В.М.Лурье «Течение неба: христианство как опасное путешествие навсегда». Популяризаторы науки тоже поработали на славу. Сверхпопулярный Александр Марков вместе с Еленой Наймарк выпустили новую книгу о теории эволюции, а Ася Казанцева — о поведении и мозге.
К общему параду новинок присоединились и интеллектуалы, входящие в редколлегию журнала «Логос». Александр Павлов выпустил книгу о массовом кино «Постыдное удовольствие», Игорь Чубаров опубликовал анализ левого авангарда «Коллективная чувственность», а Александр Бикбов — «Грамматику порядка», социологический анализ политических понятий и самого социологического анализа. Таким образом, российские Жижек, Беньямин и Бурдье разом представили не журнальные статьи, а полноценные монографии.
Александра Бикбов — фигура, хорошо известная в академических кругах и левом движении. На философском факультете МГУ его знают как автора многочисленных инициатив и нескольких культовых эссе («Философское достоинство как объект исследования», «Элементарная феноменология безбилетного проезда» и др.) Бикбова любят студенты за широкие познания, мягкий стиль ведения дискуссии и располагающую улыбку. Студенческие легенды приписывают ему героические свершения в девяностых и нулевых: стычки с французской полицией, роль идеолога при волнениях на соцфаке и даже руководство арт-группой «Война» в начале её деятельности. Именно благодаря переводам Бикбова российский читатель может ознакомиться с трудами Хальбвакса, Бурдье и Пэнто. В левой среде он известен как ангажированный интеллектуал, научный координатор НИИ митингов, организатор дискуссий и публичных лекций. При всех этих характеристиках, Бикбова никак нельзя назвать одиозной личностью (как, например, критикуемого им Александра Дугина, опубликовавшего в этом году аж четыре монографии о войне, логосе и сути бытия).
Книгу Бикбова ждали как завершения ряда его исследований. И ожиданий она не обманула. На данный момент (хотя с публикации прошло всего несколько месяцев) проведено несколько презентаций и обсуждений, написаны десятки постов в ЖЖ и фейсбуке. Есть даже рекламные ролики для YouTube, снятые аспирантами философского факультета. Самоорганизующаяся реклама вынесла упоминание книги в такие противоположные организации как Инициативная группа и Студенческий Союз МГУ. На сайте Александра Бикбова появился сразу ставший популярным тест «Обратно в СССР?», который, хочется верить, только прибавит интереса к исторической социологии и даст статистический материал для новых исследований[1].
Технически книга выполнена на западный манер и представляет собой сборник доработанных статей разных лет, объединённых общими методологическими максимами. Однако обнаружить (если не знать других работ социолога и не смотреть сноски) компилятивность невозможно: работа задумана цельным умом и реализована единым усилием. Кроме того, собранные в книгу статьи имеют общий уникальный стиль. Без сомнения, Бикбову удалось найти свой способ делать интересную социологию и свой же способ писать об этом. Поэтому книга есть явление не только в науке, но и в русской словесности. Это обстоятельство кажется важным, потому что фактическая база, на который выстроено исследование, может быть дополнена и расширена, методология пересмотрена, а выводы, в конечном счёте, уточнены и даже признаны ошибочными, но добротный язык сохранит «Грамматику порядка» для будущих поколений и как образец для подражания, и как памятник эпохи. Возможно, будущий социолог воспользуется её пропедевтической частью, возьмёт выпавший из рук автора аналитический инструментарий и выстроит социологию социологии Александра Бикбова, и на этом построит свою интеллектуальную репутацию.
Чем же хорош этот стиль? Тем, что своей внутренней архитектоникой и словарём он соответствует разделяемому автором взгляду на социальные процессы. Взгляд этот характеризуется стремлением увидеть за устроившимися классификациями результаты борьбы корпоративных интересов, предпочтением исторического нюанса большой теории и противопоставлением необычайного динамизма ницшеанской воли к власти консервативной статике. Поэтому в лексиконе Бикбова постоянно присутствуют сдвиги, режимы, разрывы, ставки, перераспределения, движения и превращения. Словом, грамматика действительно в порядке. В постоянно становящемся порядке.
Содержательно книга посвящена двум сквозным и трём отдельным темам. Начиная с введения и до последней страницы, читатель будет встречаться с рассуждениями о методологии социологии и о судьбах этой науки в России и Европе. Но на фоне этого повествования разыгрываются и другие сюжеты: история понятий «средний класс», «гуманизм», «личность», «научно-технический прогресс».
Методология Бикбова строится на противопоставлении исторически конкретного научного языка и внеисторического жаргона бюрократии. Например, на страницах 195 и 200 мы находим остроумное отрицание объяснительной силы термина «тоталитаризм», а исследуя отношения науки и политики, Бикбов обращается не только к тривиальному влиянию политики на науку, но и к сци-ентизации самой политики. Итоговая, идеальная цель исследования: «объяснить, как понятие направляет самый широкий спектр практик, как его смыслы рассеиваются и оседают в эмпирическом многообразии взаимодействий» от отправления академической рутины до лексикона са-моописания непрофессионалов. Уже отсюда видно, что автор не может не критиковать академическую социологию известным со времён Ницше способом: исторической генеалогией (кстати, как минимум три параграфа «Грамматики» отсылают своими названиями к работам немецкого философа). Хочешь разрушить социальный институт? Напиши его историю. Так оказывается, что гонения на советских социологов — миф, а современная социология наследует советской благодаря законсервированным институциональным формам. Наличная ситуация поэтому оказывается ещё более проблемной: благодаря инфляции статуса преподавателя и понижению оплаты его труда, социологический факультет МГУ захватили «учёные», несущие клерикальные и нацистские идеи, а вместо дифференциальных социальных структур мыслящих «сущности, наделённые собственной природой», т. е. сторонники теории заговора.
Бикбов защищает качественную критическую социологию против количественных статистических методов. Выбирая объектом исследования некое понятие, он смотрит, как оно вписывается в разные дис-позитивы. Вписывается оно каждый раз по-новому, что и создаёт упомянутую выше социальную динамику. Философ-метафизик на этом месте сказал бы, что это значит лишь то, что люди не очень-то смыслят в окружающем их мире, и стоит раз и навсегда решить, какой референт есть, скажем, у понятия «средний класс».
Социолог же пытается дать людям голос, и этому намерению раздел о среднем классе обязан множеством любопытных коллизий и историй. Например Токвиль среднего класса в современном ему французском обществе не наблюдал, а через четверть века Прудон писал о времени Токвиля как о периоде расцвета этой социальной группы. Читать про эти приключения понятий крайне интересно, но остаётся неясным, присутствовал ли в обществе такой элемент или нет, подкрепляется ли его бытие специфическим отношением к средствам производства или нет. Например, трижды упоминается Аристотель, но каковы подлинные отношения описываемого им социального образования к средним классам буржуазной Франции и социалистической России — непонятно. Впрочем, возможно решение этого вопроса просто не входит в задачи исторической социологии понятий. Другой проблемой книги является недостаточное внимание к церковной литературе (один раз упоминается, что слово «сословие» взято из религиозного контекста). Церковь была СССР в СССР, а потому кажется удобным объектом для исследования политических понятий этого периода. Мало внимания (редкие упоминания сосредоточены в главе о гуманизме) уделено работе понятий в художественной литературе. Однако всё это легко объяснить заявленным подготовительным характером исследования.
«Грамматика порядка» — хорошее эмпирическое исследование. И, как всякое хорошее исследование, она ставит больше проблем, чем решает. Например, если явление фашиствующих субъектов на соцфаке МГУ можно объяснить дилетантизмом и консерватизмом социологических институций, то в чём причина правых и националистических настроений на филологическом факультете МГУ, где критерий профессионализма легче поддаётся проверке (хотя бы знание языков)? Можно ли, основываясь на методологии Бикбова, выстроить историческую социологию академической философии (то есть развить те интуиции и наблюдения, которые разбросаны по всему тексту рецензируемой книги)? «Грамматика порядка» заявляет совершенно чётко определённую методологию и круг исследовательских проблем, а это может стать основой для зарождения новой научной школы.