Левые психопаты. От якобинцев до движения «Оккупай»

14. Луи Альтюссер

Француз Луи Альтюссер был одним из выдающихся марксистских теоретиков, появившихся в течение 1960-х годов. Вступив во Французскую коммунистическую партию в 1948 году, Луи Альтюссер стремился обновить марксизм. Его теории сформировали фундамент постмодернистского марксизма. Он стал отцом-основателем «структуралистского марксизма» или того, что назвали альтюссерианским марксизмом, опубликовав свои первые эссе о Марксе в «Le Pen» и «La Nouvelle Critique», которые были собраны в его первой книге «За Маркса» (Pour Marx) в 1965 году. «Хотя это влияние не всегда является явным, труды Альтюссера и его учеников продолжают поставлять информацию для исследовательских программ по литературоведению, политической философии, истории, экономике, и социологии».

Дуглас Джонсон, хорошо знавший Альтюссера с его студенческих дней и написавший «Введение» к его мемуарам, описывал его как «самого влиятельного из западных марксистских мыслителей» наряду с итальянским коммунистическим теоретиком Антонио Грамши. Особенно для молодежи Новых левых в 1960-х годах «альтюссерианство было наивысшей стадией марксизма».

Альтюссер пришел к коммунизму через потребность в идентичности, когда в годы Второй мировой войны он был в плену у немцев, главным образом в лагере для военнопленных Шталаг ХА в Шлезвиге. В концлагере Альтюссер сошелся с коммунистами. Присоединение к ним можно рассматривать как механизм выживания, который продлился и на оставшуюся его жизнь, отягченную психическими проблемами. До этого кризиса он тяготел не к коммунизму, а к католицизму. Как вопрос чисто личного интереса, его присоединение к коммунистам, которые были лучше всего организованной фракцией среди военнопленных и обитателей концентрационного лагеря, могло показаться лучшим курсом. Очерк биографии Альтюссера так пишет об этом периоде:

Здесь можно заметить чувство отчуждения и неуверенности, ощущаемое настолько глубоко, что Альтюссер чувствовал себя в большей безопасности в закрытой и подчиняющейся строгому порядку жизни немецкого лагеря для военнопленных. Альтюссер нашел в коммунизме средства восстановления чувства идентичности, порядка, уверенности и безопасности, которое он нашел, будучи заключенным. Альтюссер нашел свободу после отчуждения заключения в немецком лагере. Снова, как в лагере для военнопленных, он искал коммунизм как средство сопричастности. Несколько лет спустя он нашел в Элен Ритман женщину, подходящую на роль матери, которая могла бы дать ему безопасность и уверенность в себе через его полную зависимость от нее.

Льюис заявляет, что «циклы глубокой депрессии» мучили Альтюссера с 1938 года. Он родился в католической семье. Луи видел в своем отце Шарле Альтюссере, управляющем банком, «авторитарную, отдаленную фигуру, кошмары, вопли и происходившие время от времени вспышки насилия которого пугали его»; эти кошмары, по-видимому, были последствием Первой мировой войны.

Поскольку преданность Альтюссера коммунизму можно также рассматривать как проецирование конфликта между отцом и сыном, рационализированное в идеологию классовой борьбы: борьба с отцом как типичным буржуа, управляющим банком, сторонником жесткой руки, отчужденным и непостоянным; представителем капитализма. Этот семейный сценарий соответствует марксистской доктрине, которая видит в семье репрессивное по своей сути учреждение. Луи был растоптанной жертвой в бунте против патриархального авторитаризма, символизируемого его отцом. Он вспоминал в автобиографии, что он с детства считал себя «постоянной жертвой», думал, что его работа — это его побег из этой «надгробной плиты отсутствия дела, тишины и публичной смерти». Его марксизм, который был активизирован лишь спустя несколько лет после войны, был его средством проецирования своих страхов и тревог на весь общественный строй. Литературная продукция Альтюссера в периоды безумства была его методом терапии в поиске своего значения и идентичности.

Интересно, что как и у марксистских эмигрантов Франкфуртской школы, которые сбежали из Германии, чтобы занять доминирующее положение в социологии в США во время и после Второй мировой войны, темой неомарксизма Альтюссера была комбинация марксизма с психоанализом Фрейда:

Его идеологический биограф Грегори Эллиот пишет об этом фрейдистско-марксистском синтезе, предложенном Альтюссером и Лаканом:

Сразу после войны Альтюссер встретил Элен Ритман. Она была литовской еврейкой, участвовала во французском Сопротивлении и вступила в коммунистическую партию в 1930-х годах. Позже ее исключили из компартии за троцкистский «уклон».

За первой сексуальной связью Альтюссера с Ритман немедленно последовал первый из депрессивных эпизодов Альтюссера и его отправка в больницу Св. Анны, где с ним впервые провели сеанс лечения электрошоком. Всю его оставшуюся жизнь ему пришлось проходить такое лечение. Альтюссер большую часть жизни подвергался тому, что было описано как «самое агрессивное лечение, которое могла предложить послевоенная французская психиатрия, включая такие методы, как электрошоковая терапия, наркоанализ, и психоанализ».

В 1961 году, в год знаменитого окончательного отказа Хрущева от сталинизма, Альтюссер стал влиятельным коммунистическим философом после публикации его эссе «О молодом Марксе». Он стремился к «десталинизации левых», которая была бы жесткой и бескомпромиссной, а не к тому, что он расценивал как отклонение СССР от левой идеи при Хрущеве. Это очень сблизило его с маоизмом. Он возглавил прокитайскую фракцию во французской коммунистической партии.

В 1970-х и 1980-х годах депрессия Альтюссера значительно обострилась, и после того, как его выпустили из больницы, он задушил Ритман, на которой был женат. Льюис пишет об этом:

Альтюссер задушил Ритман в их комнатах в Высшей нормальной школе, и 16 ноября 1980 в восемь или девять часов утра выбежал во внутренний двор в пижаме и халате, много раз выкрикивая в состоянии замешательства и сумасшествия: «Моя жена мертва». Он задушил ее, массажируя ей шею, а затем у него случилось помрачение рассудка. К тому времени, когда прибыла полиция, университетские коллеги уже отвезли его в психиатрическую больницу Св. Анны, где его лечили раньше.

После двухмесячного освидетельствования группой из трех психиатров Альтюссера отправили в больницу Св. Анны, где он испытывал «расстройства», и «галлюцинации». Альтюссер оставался в больнице Св. Анны до 1983 года, когда его выпустили и разрешили жить одному. Он бродил по улицам северного Парижа, бедно одетый, и набрасывался на незнакомых людей со вспышками гнева.

Последние десять лет жизни Альтюссер провел в частной клинике, где его много лечили сильнодействующими лекарствами. Он умер от сердечного приступа в 1990 году в Ла Веррье к западу от Парижа.

Несмотря на его продолжающееся психическое состояние Альтюссера продолжали широко обсуждать как «модного марксиста» с «сильными связями». Он часто был весьма спорной фигурой даже в самой коммунистической партии, частично из-за его приверженности маоизму.

Симптомы Альтюссера, включая его моменты творческой продуктивности вместе с его частыми эпизодами тяжелой депрессии, галлюцинаций и, наконец, убийство его жены, указывают на маниакально-депрессивный (биполярный I) психоз.

В автобиографии «Будущее длится всегда», написанной через несколько лет после того, как его выпустили из больницы Св. Анны, Альтюссер возвратился к теме, которая сформировала его жизнь, чувству деперсонализации. Как отмечалось ранее, Альтюссер вышел после Второй мировой войны из немецкого лагеря для военнопленных с чувством отчуждения и того, что он стал одним из «потерянного» поколения. Его освобождение из больницы Св. Анны оставило его с тем же ощущением, как у «тех жертв мировых войн и бедствий, кого объявляют без вести пропавшими»:

Это чувство «бестелесности» однако не было симптомом, который был вызван или его опытом военнопленного или выходом из Св. Анны. Альтюссер прослеживает это до своего рождения. Его назвали в честь брата его отца Шарля, Луи, за которого его мать первоначально намеревалась выйти замуж. В отличие от Шарля, Альтюссер говорит о дяде Луи — которого он, возможно, даже не встречал — как о человеке большой душевной теплоты. Однако когда два брата пошли на войну, Луи не вернулся, и она вместо этого вышла замуж за Шарля. Тогда как отношения его матери с Луи были платонической интеллектуальной идиллией, и Альтюссер позже сделал замечание о бремени половых органов, Шарль вернулся на войну, и оставил мать Альтюссера «ограбленной, изнасилованной, и разрушенной; подвергнувшейся физическому насилию и лишенной сбережений, которые она терпеливо копила…» Итак, он всегда расценивал свою мать как «мученицу, кровоточащую как рану». Он также видел свою мать не только как страдающую ради своего мужа и для дома, но также и как «мазохистку» и как «ужасную садистку».

Восприятие Альтюссером матери состояло в том, что она, мол, хотела смерти обоих — как своего мужа — несмотря на то, что Шарль «обожествлял» ее, что вряд ли похоже на того тирана, каким представил его Альтюссер — так и его самого, ибо Шарль был «связан» со смертью своего брата, и «она не могла сдержать желания видеть меня мертвым, поскольку Луи, которого она любила, был мертв».

Проблема Альтюссера напоминает о Руссо, настаивавшем, будто его отец негодовал на него из-за смерти своей жены вскоре после рождения Руссо, несмотря на привязанность, которую молодой Руссо получил от его отца. Аналогично, Альтюссер безосновательно предполагал, что его мать, должно быть, хотела его смерти, потому что он не был тем «Луи», которого она хотела.

Связанное с Эдиповым комплексом бичевание Альтюссером своего отца как тирана, кажется, основано на том, что Шарль настаивал на общепринятых гендерных ролях мужа и жены, что ставило ее в центр дома и делало ее организатором домашних дел, детей, образования и праздников, во что сам Шарль редко бы вмешивался. Альтюссер ссылается на это как «роль, которой он [Шарль] ограничил ее», хотя это никак не мешало ей играть откровенно позитивную роль даже в акционерной компании своего мужа. «Столкнувшись с ее ужасной болью», Альтюссер расценил свою миссию в жизни как преданность своей матери, «душе и телу», чтобы облегчить свое огромное чувство мучения и вины; «непоколебимое осуждение», которое стало значением его жизни. Для Альтюссера его отец останется невыносимым сторонником жесткой руки, склонным к спонтанным сильным вспышкам ярости. Но Альтюссер «боялся» в своем отце не этих «спонтанных вспышек», но того, что он был немногословным человеком. Тем не менее, он был также остроумным собеседником среди друзей, и, кажется, что для его сына в Шарле было много качеств, ни одно из которых Альтюссер не мог посчитать приемлемым.

Шарль стал большим козлом отпущения за продлившиеся всю жизнь страхи и тревоги Альтюссера. Жак Лакан (который сотрудничал с Альтюссером в формировании марксистско-фрейдистской доктрины) настаивал на первоочередной важности Эдипова комплекса. Идеологически отец становится символом государства, патриархата или капитализма, который должен быть свергнут. Мать же является символом угнетенных, которых должен спасти сын. Это стало бессознательным мотивом некоторых элементов Новых левых, которые приняли комбинацию социализма и психиатрии, тогда как для еврейских элементов мать воспринималась как угнетатель.

Альтюссер терпеть не мог своего имени, Луи, так как оно было слишком коротким, и так как оно предполагало значение «да» («уи»), заканчиваясь резким «и». Луи, будучи также именем мертвого дяди, «прежде всего, содержало звучание местоимения третьего лица («lui» — «он»), которое лишало меня любой моей собственной индивидуальности, принимая, что это сделал кто-то анонимный другой…, это его любила моя мать, а не меня»; «имя мертвеца».

Если своего отца он ненавидел, то его отношение к матери было двойственным: чувство попытки искупить себя перед нею за то, что он был не тем Луи, и все же чувством отвращения, когда его мать с гордостью прокомментировала то, что он достиг возраста мужчины, когда у него в тринадцать лет начались поллюции. Гордое открытие матери наполнило юного Альтюссера «позором», «унижением» и «чувством бунта», и ощущением того, что он был «изнасилован», чувствами, которые остались с ним на всю жизнь:

Неоднозначное отношение Альтюссера к его матери включало эротические чувства, все же это был мертвый Луи, которого она любила через своего сына.

Альтюссер провел раннее детство в Алжире, где его отец управлял банком. Он жаждал завести друзей, но его мать запрещала ему. Он ходил в школу со своей мавританской горничной, юный Луи одевался «чопорно», но стыдился казаться богатым и привилегированным (несмотря на бедное положение семьи). Однако когда он учился в средней школе в Алжире, он ощущал, что был среди богатых мальчиков, которых возили в школу в машинах с шоферами. Тут снова было чувство наложенной на самого себя изоляции, на сей раз основанной на классе, и восприятие, что он не вписывался ни во что; ни в среду богатых, ни в среду бедных.

Апологет Альтюссера Грегори Эллиот возражал, что философию Альтюссера не следует оценивать, опираясь только на описания ее создателя как сумасшедшего:

Эллиот критикует заголовки западной прессы во время убийства Альтюссером его жены, такие как «Маркс и убийство» и «Марксистский убийца», с общим тоном «Marxism = Madnesss=Murder» (марксизм=безумие=убийство).

Впрочем, вся школа левой социологической и психоаналитической интерпретации была сформулирована вокруг концепции, которая интерпретировала правые и даже нормальные, «консервативные» ценности, такие как лояльность семье и привязанность к родителям как признаки плохого душевного здоровья и скрытого «фашизма». Термин «сумасшедшие экстремисты» обычно используются, чтобы маркировать что-либо не являющееся левым в самом широком понимании. Нацизм изображается как проявление психопатии, и что-либо «правое» как проявление нацизма, или как являющееся латентно нацистским. Так даже Энох Пауэлл, ученый и член парламента от Консервативной партии, заработал себе «дурную репутацию» за свою речь о «реках крови», в которой он пытался предупредить об опасностях иностранной иммиграции в Великобританию, когда стойкий приверженец Лейбористской партии Тони Бенн сравнил эту речь с нацизмом, заявив: «Флаг расизма, который был поднят в Вулвергемптоне, начинает быть похожим на тот, который трепетал 25 лет назад над Дахау и Бельзеном».

Такие сравнения — важные составляющие тактики клеветы левых, но Грегори Эллиот в связи с убийством Альтюссером своей жены с негодованием протестовал, когда часть прессы приравняла марксизм к убийству и безумию, хотя приблизительно 100 000 000 жертв коммунизма подтверждают, что марксизм был, по сути, психопатическим учением.

Следует задать вопрос, можно ли отделить личность Альтюссера от его идеологии? Была ли его неокоммунистическая доктрина сформулирована посредством эмпирических оценок истории, или как проецирование на мир его Эдиповой борьбы, рационализированной как классовая борьба? Тот факт, что, как и Франкфуртская школа Адорно и других, Альтюссер синтезировал фрейдизм с марксизмом, указывает на то, что он видел в марксизме терапевтическое решение для своих собственных душевных мучений. Удушение Альтюссером своей жены, которая служила как бы заменой его матери, было его индивидуальным актом революционного освобождения, но таким, в котором опоры самого его существования были уничтожены им самим.