24. Интеллектуализирование педофилии

Новые левые дали де Саду, герою якобинской Франции, новый революционный толчок. Но рост феминизма в среде Новых левых в конце 1960-х ограничил возможности с женщинами и для нарциссических сексуальных хищников, и для неадекватных зануд-«ботаников». Однако «новая мораль», которая была предназначена для замены «буржуазного угнетения», распространилась на интеллектуализированную защиту педофилии под прикрытием «сексуальных прав детей». Это вызвало разногласия среди левых, особенно среди феминисток. Впрочем, если «мораль» подвергается нападкам как метод классового угнетения, и нигилистическое отношение к морали поощряет идею, что «все разрешено» во имя «свободного выражения», то ведь именно левые — сознательно или нет — заложили основы для педофилии как политического движения, как это случилось и с различными другими «меньшинствами».

Тэмми Брюс, старая феминистка и лесбиянка, бывший организатор Национальной организации женщин, а теперь крикливый критик «глубоко поврежденных людей из левой элиты», ссылаясь на академическую литературу, изданную для рационализирования педофилии, утверждает:

«Здесь вы видите продолжающиеся и интенсивные усилия изменить определения и подтолкнуть «язык нейтральных ценностей», вплоть до устранения слова «ребенок» из дискуссии… Конечно, только распространение морального релятивизма делает интеллектуально возможной эту линию аргументов… Помните, всякий раз, когда кто-то из этих членов левой элиты «давит» на случай нейтральной ценности, это обеспечивает стартовую площадку, которая поможет узаконить очередную книгу или монографию или газету, которая бросает вызов «табу» о растлении детей, «приводя доводы против моральной паники» вокруг детской сексуальности…»

Защищая трактат феминистской журналистки Джудит Левин о «сексуальных правах» несовершеннолетних, левый веб-сайт AlterNet напомнил читателям о корнях этой проблемы среди левых еще в 1970-х годах:

«Почему утверждение, что молодежь заслуживает сексуальной автономии, удовольствия и частной жизни кажется настолько радикальным? В 1970-х сексуальная революция была в полном разгаре, и идея о том, что дети и подростки были сексуальными существами, была принята, по крайней мере, среди прогрессивных».

Детский секс, как и другие проблемы морали, был политизирован с помощью простой уловки — трансформирования этого вопроса в вопрос «прав». Левин обвиняет в подавлении сексуальных прав ребенка и христианских правых, и элементы феминизма. Это становится классовым вопросом, согласно этим левым элементам:

«Заключение Левин, что «экономическая безопасность необходима для сексуальной безопасности» направлено в сердце повестки дня религиозных правых о частной жизни, родительских правах, и консолидации авторитета семьи как основной ячейки над интересами общества и потребностями молодого поколения. Но в таких неуместных приоритетах нет ничего нового: в конце девятнадцатого века, когда индустриализация привела детей на фабрики, моралистические взрослые беспокоились о том, как сохранить их от секса».

Здесь левые комментаторы связывают вопрос легализованной педофилии с противостоянием повесткам дня «религиозных правых» об экономике и семье. Сами дети становятся «классом». Левин пишет: «По закону определение класса людей, категорически неспособных соглашаться на сексуальные отношения, не является лучшим способом защитить детей, особенно когда «дети» включают всех от рождения до восемнадцати лет». Далее это становится еще одним средством ниспровержения власти родителей с целью разрушения семьи, главной цели Старых левых и Новых левых.

Важные части левых увидели в критике Левин часть наступления правых против «господствующего» мнения о более широких проблемах. Дебби Натан, которая была участницей комитета, рецензировавшего книгу Левин для издательства Миннесотского университета, заявляет, что:

«Истинная цель критиков, тем не менее, состоит не в том, чтобы защитить детей. Консерваторы подталкивают фундаменталистскую атаку на господствующие американские институты, такие как законность абортов, восприятие геев как нормальных людей, и сексуальное воспитание в общественных школах».

Успех левых таков, что то, что когда-то рассматривалось как чрезвычайное, теперь называется «господствующим». Следовательно, мы все теперь уже достаточно акклиматизированы для постепенного воплощения левых идей, так как, хотя мы и считаем левых якобы побежденными после распада советского блока, на самом деле левые доктрины были проданы нам под видом «демократии», «прогресса» и «равенства».


Аллен Гинсберг


Среди тех «прогрессивных» с 1970-х годов и ранее, кто положил начало интеллектуализации педофилии, был Аллен Гинсберг, один из ведущих гуру Новых левых и основатель близких им субкультур битников и хиппи.

Феминистский теоретик Камилла Палья продолжала защищать пропедофильскую позицию Гинсберга, и писала об устойчивом влиянии Гинсберга на «поп-культуру» и о его защите «любви мужчины и мальчика» (!):

«Через свое влияние на Боба Дилана (который, в свою очередь, влиял на «Битлз»), Гинсберг революционизировал рок-поэзию и непосредственно повлиял на мысли нескольких поколений молодых людей во всем мире… Что касается позиции Гинсберга в поддержку NAMBLA, то это одна из тех вещей, за которые я больше всего восхищаюсь им. Я неоднократно протестовала против истерии готовой линчевать толпы, которая преследует проблему любви между мужчиной и мальчиком… Аллен Гинсберг был апостолом истинно визионерской сексуальности… Прославление Гинсбергом любви к мальчикам было чистым и безгрешным, демонстрируя ограничения иудейско-христианских парадигм сексуальности».

Мать Гинсберга была коммунисткой, которой в 1932 году поставили диагноз «dementia praecox» (шизофрения). Ей пришлось провести свою жизнь в психиатрических больницах. Его отец был социалистом. Аллен и его брат Юджин ходили в коммунистические летние лагеря для детей. Аллен и его брат своими глазами видели множество ужасающих эпизодов психических расстройств их матери, включая попытку самоубийства. Доктор К. Элан Юнг, писавший о травмах детства Гинсберга, упоминает о странном поведении его матери, цитируя биографа поэта Билла Моргана:

«Она редко носила платье в доме и вблизи его, и Аллен достаточно хорошо познакомился с анатомией своей матери. Он был особенно расстроен, когда увидел, что она носила только окровавленную прокладку, делая работу по дому. Позже, говоря с психиатрами, Аллен упоминал, что видел ее, носящую «набедренную повязку (пояс «котекс»), жирную, и с отвисшей грудью, с кровью на коленях. Конечно, кажется, что, если Наоми и не делала попыток сексуального заигрывания со своим сыном, она подошла очень близко к этому…»

Юнг комментирует:

«Эти обнажения, без сомнения, оказали глубокое воздействие на молодого Аллена Гинсберга, и он явно пострадал от очень прямой и открытой формы сексуальной травмы. Возможно, можно утверждать, что его отец, подвергая Аллена столкновению с таким расстройством матери столь долгое время, был виновен в небрежности (ясно, что он был в отчаянии). Но это, конечно, не сексуальное насилие, как его традиционно понимают. Однако сексуальная травма была практически такой же».

Гинсберг переехал со своим братом Юджином в небольшую квартирку. Они должны были спать вместе, Юджину было некомфортно из-за навязчивой близости его брата. Юнг продолжает:

«Позже Аллен развил в себе страсть к другим мальчикам в его школе, и однажды, повторяя нудизм его матери, «встал голым у себя на веранде за поручнями и демонстрировал себя прохожим на Хэлендон-Авеню. (Никто не заметил.) «Возможно, весь мой характер — эксгибиционистский», замечал Гинсберг, вспоминая об этом случае».

В Колумбийском университете Гинсберг воспринял идеи философов «поколения битников», таких как Джек Керуак и Уильям Бёрроуз. Чтобы избежать судебного преследования за опасное вождение, Гинсберг согласился на лечение в Колумбийском пресвитерианском психиатрическом институте, где он встретил другого «битниковского» писателя Карла Соломона. С побуждения своего психиатра он стал все свое время посвящать поэзии. Его ранняя работа «Вой» стала декларацией страхов и тревог его поколения. Доктор Юнг приписывает его карьеру как поэта поколений битников и хиппи травме детства Гинсберга, которая, по мнению Юнга, тем не менее, дала ему «силу», чтобы стать «творческим гением». Его поэзия воспевает эстетику «любви мужчины и мальчика», например:

«Некоторые думают, что любовь к мальчикам является злой в мире, несчастным развращением характера, достойным презрения человечества. Или глаза, которые плачут и грудь, которая болит за прекрасную молодежь. Нет рта, чтобы высказаться за общую правду человечества… Но вернемся во времена, когда наш эпический мир был нов, когда Гильгамеш следовал тенью за своим другом Энкиду…»

Гинсберг присоединился к старой организации защиты педофилов, Североамериканской ассоциации любви мужчины и мальчика (NAMBLA), что было логическим выражением его типичной для Новых левых приверженности «свободе». Это было подтверждено, когда спустя несколько лет после смерти Гинсберга в еврейском сообществе возник некоторый испуг:

«Газета оставила сообщение в штабе NAMBLA в Нью-Йорке с просьбой о доказательстве того, что Гинсберг действительно был членом этой радикальной организации. В среду утром представитель NAMBLA перезвонил и сказал: «Да, Аллен Гинсберг действительно был членом NAMBLA и часто высказывался в нашу поддержку».

На одной из веб-страниц NAMBLA цитируется высказывание Гинсберга: «Нападки на NAMBLA воняют политикой, охотой на ведьм ради прибыли, в них нет чувства юмора, но есть тщеславие, гнев и невежество… Я — член NAMBLA, потому что я тоже люблю мальчиков — как и все делают, у кого есть хоть немного человечности».

Отнюдь нельзя сказать с уверенностью, был ли Гинсберг практикующим педофилом. Тем не менее, важным остается то, что его защита педофилии была интеллектуализирована его левыми концепциями «свободы». Эта «свобода» была выражена особенно в том сознательно провокационном языке, который он использовал в своей знаменитой поэзии, где он защищал развращенный секс. Ему приписывают, что он был основателем и битников и хиппи. Согласно Шумахеру, считается что он «придумал термин «Власть цветов». Гинсберг стал номинальным главой всемирного молодежного движения в конце 1960-х».


«Красный Дэнни» и «права» (?) детей


У Даниэля Кон-Бендита, он же «Красный (или Рыжий) Дэнни», был более практический подход к детям. Одна из культовых фигур Новых левых на протяжении 1960-х годов, теперь он член партии «Зеленых» Европейского парламента, и сопредседатель Федерации партий «Зеленых» в Европейском парламенте. Кон-Бендит был одним из тех Новых левых, кто стремился расширить «сексуальное освобождение» на детей.

Даниэль Кон-Бендит, выросший в Германии, возвратился во Францию в 1966 году, и во время учебы в университете присоединился к анархистам. В Университете Нантерра он организовывал акции по типично юношеским проблемам, таким как «сексуальная свобода», и захватил спальню девушек в качестве протеста. Эти выходки положили начало более широкому радикальному студенческому движению. Слухи о том, что его собираются выгнать из университета, привели к захвату студентами административных помещений 22 марта 1968 года. Закрытие университета вытолкнуло студенческие демонстрации на улицы Парижа, приведя к революции во Франции. Столкновения между полицией и студентами вызвали всеобщую забастовку, начавшуюся 13 мая и поддержанную французской коммунистической партией.

Работая в марксистском книжном магазине в Германии, Кон-Бендит также управлял «антиавторитарным детским садом» (kinderladen). Опубликованный в 2001 году отчет о приключениях Кон-Бендита с детьми под его опекой в 1970-х годах служит фоном идеологии Новых левых, и показывает, как эта идеология породила окружающую среду, в которой могли возникнуть такие «эксперименты» по «свободному выражению». Репортер «London Observer» Кейт Коннолли расспрашивала Кон-Бендита о намеках, которые тот сделал в одной статье 1976 года для журнала «das da», основываясь на комментариях в его книге 1975 года «Великое безумие». В статье в «das da» Кон-Бендит писал:

«Мой постоянный флирт со всеми детьми скоро принял эротический характер. Я действительно мог чувствовать, как маленькие девочки, начиная с пяти лет, уже научились заигрывать со мной. В это едва можно поверить. Большую часть времени я был довольно беззащитным… Со мной несколько раз случалось, что несколько детей расстегивали ширинку моих брюк и начали поглаживать меня. Я реагировал по-разному, каждый раз согласно обстоятельствам, но их желание сталкивало меня с проблемами. Я спросил их: «Почему вы не играете друг с другом, почему вы выбрали меня, а не других детей?» Но когда они настаивали на этом, тогда я погладил их. По этой причине меня обвинили в извращенном поведении».

Кон-Бендит, как образец «сексуальной свободы», та самая главная «проблема», которая зажгла восстание, которое почти свергло французское правительство, пребывал в моральной дилемме, и едва мог отклонить сексуальные заигрывания пятилетних девчонок в соответствии со своей революционной совестью. Говоря с Коннолли, Кон-Бендит интеллектуализировал это свое признание как просто «словесную провокацию»:

«Это было задумано, чтобы проиллюстрировать трудности педагога при воспитании детей: как кто-то воспринимает, что у детей есть сексуальность, и также как признать сопротивление, против которого должны работать педагоги. Это было написано в автобиографической манере и не было научным — это было литературное преувеличение. Я признаю, что то, что я написал, недопустимо в настоящее время. Когда я смотрю на те фразы сегодня, я говорю самому себе, «Эй, Дэнни, это невозможно!» Вполне оправданно, что известным лицам приходится противостоять своему прошлому».

Коннолли объясняет, что, когда Кон-Бендита выслали из Франции в Германию, он был вовлечен в дебаты о детском образовании, и взял на себя руководство «kinderladen», который был создан как антиавторитарный детский сад, которым управляли и финансировали левые. Он устроился на работу в «kinderladen» как «нянь», когда учился во Франкфуртском университете, и проработал там в течение двух лет. Он стремился создать отношения личной зависимости с детьми, и писал в «da das»: «Я понял, что у меня была потребность быть принятым ими любой ценой. Я хотел, чтобы детям понравился я, и я сделал все, чтобы удостовериться, что они стали зависимыми от меня». Он объяснил доктрину «kinderladen» в интервью The Observer. «Наша идея состояла в том, чтобы позволить им понимать свои личности через выражение своих потребностей. Не педофилия возбуждала меня». Тем не менее, это левая доктрина создала рационализацию для нездоровых отношений между воспитателем и детьми; как раз тот тип отношений, который стремятся культивировать педофилы.

Коннолли уместно отмечает, что движение «kinderladen» открывает вопросы о «социальных и сексуальных нравах» эры Новых левых. Она цитирует Герда Кёнена, радикала того времени: «Это было время заходящих очень далеко экспериментов в образовании». Цель состояла в том, чтобы устранить «фиксацию» детей на их родителях и создать детскую «боевую группу солидарности», чтобы бороться с империализмом. Кёнен заявляет, что стены «kinderladen» украшали портреты Мао Цзэдуна. «Детей выводили на улицы для демонстраций, а в более радикальных «kinderladen» сексуальные игры стали частью их игр». Движение полагало, что новое поколение нуждалось в освобождении от своих родителей, которых Банда Баадера-Майнхоф называла «поколением Освенцима».

О Новых левых в Германии Кёнен говорил, что «они пытались добиться полного разрыва со своими родителями. Но в свою очередь многие подсознательно также сделали разрыв и со своими собственными детьми». Члены Банды Баадера-Майнхоф были убежденными сторонниками движения «kinderladen», считая, что необходимо бросить своих детей, чтобы вести городскую войну, заявлял Кёнен. «Они рассматривали это как часть более высокой цели своей террористической деятельности. Они могли тогда сказать, что «я автономен, мои дети автономны, мы все более сильны из-за разделения»».

Особенно важно следующее утверждение Кёнена:

«В определенной степени эти дети были человеческими «подопытными кроликами» в этом социальном эксперименте, и сегодня существует поколение детей, которые пострадали от того, что они были брошенными и незащищенными».

Новые левые поддерживали и продвигали то, что попытались сделать большевики в самые первые годы советской власти — социализацию детей с помощью отделения их от родителей и воспитания в государственных заведениях по уходу за детьми. Эта политика большевиков была направлена на разрушение семьи, и впоследствии Сталин изменил ее на полностью противоположную. Но Новые левые полностью подхватили изначальную большевистскую политику. Дети были «подопытными кроликами» и снова являются такими и теперь с приверженностью «Будущих левых» «правам детей» в новой попытке разрушить связь родителей и детей. Педофилия часто рационализируется преступником, как якобы полезная для детей, и эту линию левые по-прежнему интеллектуализируют. Это не аномалия среди левых, нет, это последовательное развитие левой доктрины.

Загрузка...