Мне снится, что я все порчу.
Кричу и спорю, пока не добиваюсь того, что все начинают меня ненавидеть, потом просыпаюсь в слезах: кажется, что все было на самом деле. Так началось и утро воскресенья. Я сижу на кровати, чувствуя себя разбитой и одинокой, и тут на глаза мне попадаются шесть непрочитанных сообщений от Гаррета.
Привет, ты тут? Не вижу тебя!
На парковке или где?
Ты где?
Так, я, Гринфелд, Спир и остальные едем в «ВаХу». Присоединяйся!
Черт, я так по тебе скучал сегодня. Мне грустно.
В любом случае, я надеюсь, тебе понравилась игра. В следующий раз не теряйся лол. Завтра пойдешь на мюзикл?
Блин, ну я и сволочь.
Гаррет думает, что я все-таки пришла. Сидела на трибунах, возможно, даже успела сделать себе дурацкий шлем из мяча, а не болталась без дела по комнате, игнорируя его сообщения.
Я дерьмо. Натуральное. С горкой.
Теперь мне еще больше хочется запереться в комнате, но пропускать последний прогон нельзя. Может, я и дерьмо, но не настолько. И пусть это значит, что придется общаться с Гарретом, я справлюсь (теоретически), хотя мне и не хочется его видеть. Ненавижу извинения. Ненавижу, когда извиняются передо мной. Ненавижу, когда самой приходится извиняться.
Кажется, это неизбежно.
Выбор платья сегодня – как выбор доспехов перед боем: чем лучше я выгляжу, тем сильнее себе кажусь. Застегиваю молнию на платье-«вселенная», моем лучшем приобретении. Оно хлопковое, синее с черным, на груди – звезды и галактики. Грудь у меня в нем во всех смыслах неземная. Укладываю волосы муссом так, чтобы они казались только слегка волнистыми, и добрых двадцать минут вожусь с подводкой, рисуя идеальные стрелки. С ними глаза у меня такие зеленые, что сама иногда пугаюсь.
Машина нужна маме, поэтому она подвозит меня и высаживает у школы. Мы приехали заранее – это хорошо. Место я выбираю впереди, но то и дело оборачиваюсь на вход: каждый раз, когда открывается дверь в зал, у меня ёкает сердце. Кажется, что Гаррет догадается обо всем, как только меня увидит. Конечно, его это обидит – и остальных тоже, – а наша команда распадется. Всё по моей вине.
Кто-то дотрагивается до моего плеча, и я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Но это всего лишь Анна.
– Можно нам сесть рядом?
– Нам?
– Морган в туалете.
Еще один разговор, к которому я не готова. «Привет, Морган! Мне жаль, что ты не попала в универ мечты. Надеюсь, ты не против, что я-то попала». Похоже, все это так ясно отражается у меня на лице, что Анна уточняет:
– Ты же понимаешь, что она расстроена не из-за тебя?
– Точно.
– Думаю, она тоже боится показаться неловкой.
– Я даже с ней не говорила еще.
– Знаю, знаю. У нее паранойя. Напишу ей, где мы сидим.
Морган появляется в зале следом за толпой школьников помладше еще до того, как Анна успевает нажать «Отправить». Выглядит она ужасно, будто уже списала себя со счетов: треники, очки; ее волосы, в которых мелькают синие пряди, собраны в неаккуратный пучок. Анна ловит ее взгляд и машет рукой, так что Морган сворачивает к нам из прохода.
– Привет, – негромко говорит она.
– Как дела? – говорю я так мягко, что сама морщусь.
– Нормально. Все в порядке.
Я киваю, Морган пожимает плечами, взгляд Анны мечется между нами.
– Мне жаль, что с университетом так вышло, – говорю я. – Это ужасно.
– Ага, – безжизненно отвечает она.
– Мне жаль.
– Да пофиг. Я на тебя не злюсь, если что. – Она опускается в кресло рядом, а я ерзаю на краешке своего. – Просто все это… – Морган откидывается назад, закрыв лицо руками. – Аргх. Это нечестно.
– Ну да…
– Ты тут ни при чем. Ты заслужила свое место, ты же гений. Но остальные…
– Не знаю, почему они решили…
– Я зато знаю, – печально усмехается Морган в ответ.
– Что ты имеешь в виду?
– Просто догадка. Я по результатам теста была одиннадцатой в классе. Ребята, которые поступили… хуже. – Она передергивает плечами. Анна тоже начинает ерзать на своем месте.
– Думаешь, кто-то наврал в документах? – удивляюсь я.
– Думаю, дело в том, что я белая.
Мне на секунду кажется, что Земля остановилась. Кровь приливает к щекам.
– Ты имеешь в виду Эбби? – тихо уточняю я.
Она снова пожимает плечами.
– Поверить не могу!
– Ну уж извини. – Она тоже краснеет.
– Блин, Морган, это перебор!
– То есть ты теперь с ней дружишь? Прекрасно!
– Ни с кем я не дружу. – Я подаюсь вперед, внутри все клокочет. – Это ты ведешь себя как расистка.
Невероятно! И это говорит Морган – Морган, которая три раза прочитала «Всех американских мальчишек»[20], а потом доехала до самого Декейтера, чтобы подписать свой экземпляр. Морган, которая накричала на незнакомца в магазине только потому, что на нем была кепка Трампа.
– Я говорю что думаю.
– А мне кажется, что это расизм.
– Где расизм? – спрашивает Гаррет, подсаживаясь к нам. Я поднимаю глаза и обнаруживаю рядом Брэма. Морган вжимается в кресло, будто пытается исчезнуть.
– Если верить Морган, – безжалостно говорю я, глядя прямо на нее, – Эбби приняли в университет Джорджии только из-за цвета кожи.
Брэм вздрагивает.
– Я не это имела в виду! – Морган вцепилась в подлокотники; глаза блестят, щеки красные от гнева.
– Ты только что это сказала. – Я вскакиваю со своего места. Во мне бурлит злость; даже выразить не могу, насколько она сильна. Растолкав парней, я выбегаю в проход. Остальные провожают меня удивленными взглядами. Всем вокруг ясно, что я в бешенстве: у меня это на лице обычно написано. В одном из последних рядов, где никого нет, я выбираю кресло и прячусь в нем, заткнув уши.
– Ку-ку, – говорит Гаррет, опускаясь на соседнее сиденье. Брэм садится рядом с ним.
– Как же это бесит, – говорю я.
– Морган?
Я только киваю, поджав губы.
– Она думает, Эбби заняла ее место в университете? – спрашивает Гаррет, переглядываясь с Брэмом.
– Не знаю. Она думает, Эбби приняли только потому, что та чернокожая, а это само по себе отвратительно.
– Люди часто так думают, – мягко вмешивается Брэм.
– Все сложно, – добавляет Гаррет.
– Ну да.
– Я и не знал, что вы с Сусо так близки.
– Мы не близки. – Я краснею. – Это же не важно. Господи. Это в любом случае расизм.
– Ладно-ладно. – Он вскидывает руки, защищаясь.
– Так-то лучше, – фыркаю я.
Брэм наблюдает за нами, но молчит, и это заставляет меня внимательнее следить за собой. Одернув платье, я опускаю глаза. Можно мне телепатическую линию с тем, кто за все это отвечает? «Дорогой боженька / Кэл Прайс, пожалуйста, давайте пьеса начнется прямо сейчас. Да погаснет свет, чтобы я могла исчезнуть».
Гаррет легонько толкает меня локтем.
– Ты получила мои сообщения?
Блин, за что ты со мной так? Приехали.
– Да. Кхм. Да, конечно. Прости. Телефон… – Я путаюсь в словах и замолкаю.
– Нет проблем. Просто хотел узнать, как тебе игра!
Черт, я не могу. Мне жаль. Нужно сказать ему, но я не могу. Перегрузка системы. Когда информации слишком много, я отключаюсь. Гаррет – этот тот последний прибор, от которого у меня вылетают пробки.
– Отличная игра. – Приходится врать.
– Ха, ну да, если забыть о том, что творилось в первом тайме.
– Ага-а, – вдумчиво соглашаюсь я.
– Куда ты потом делась? – интересуется Брэм. – Мы скучали.
– Кхм… Маме нужна была машина, так что…
– Обидно.
– Ага.
Свет в зале гаснет. Слава богу, слава богу, слава богу.
Звучит увертюра, и все мое тело наконец расслабляется.