Лица

3

Меньше чем через час будущая звезда Алекса Шепвелл сидела рядом с модным голливудским продюсером Полом Груеном в темном «мерседесе» на пути в аэропорт округа Санта-Барбара.

Перед отъездом у Алексы все же хватило ума на всякий случай оставить Барб записку.

Предчувствую твое негодование, но дело в том, что вечером позвонил Грег. Игги недалеко от того места, где снимается фильм твоего отца. Подвернулась возможность попасть туда вместе с киношниками. Как что-то выясню, сразу позвоню, чтоб встретиться всем вместе.

Неважно, поверит Барб или нет. Записка убьет двух зайцев – Барб будет знать, что она не забывает друзей, а с Полом Уиттеном они благополучно забудут друг о друге. По крайней мере, есть такая надежда.

При виде Алексы, сидящей в самолете, у бедной Голубоглазки отвисла челюсть. Пришлось все же взять себя в руки и широко улыбнуться:

– Что, лошадь сбросила?

Что бы ни думала актриса, все было не в пользу Алексы. Ну и черт с ней. Наверное, решила, что ее юная соперница потерпела поражение в постели Пола Уиттена. Пусть так и считает, если ей от этого легче.

Алекса изобразила великолепную ледяную улыбку:

– Скажем так: нужно еще потренироваться… Катлин О'Хаган была единственной, кто обратил внимание на Алексу, даже Груен безучастно молчал. Но будущая актриса была на вершине счастья – полная свобода, раскованность, нет постоянного ощущения утраченных возможностей, и никому, кроме себя, ничего не должна.

Когда пилот объявил о снижении на Сан-Франциско, в салоне удивились:

– А здесь зачем остановка?

Не отрываясь от газеты, Пол ответил:

– Мы с Алексой выйдем. Я скоро буду в Мендосино. Скорей всего завтра.

«Я буду», не «мы будем»! Самолет стал резко снижаться, и вместе с ним падало настроение Алексы. Проклятый Груен решил, что она из тех, с кем просто приятно провести время. Скоро она покажет, как он ошибся. Алекса знала, куда бить, чтобы помочь ему навсегда покончить с хорошими временами. Но как не угодить к нему в постель, закончив при этом пробы?

Странно, но потеря матери именно теперь больно ударила по ней, будто это случилось только что. Проходили месяцы, а Алекса все чаще вспоминала ее смех, шутки над собой; про непонимание, в последние годы все чаще стеной встававшее между матерью и дочерью, Алекса совсем забыла.

А мама знала бы, что делать? Наверное. Слепая любовь к отцу защитила бы ее и подсказала бы естественный выход. Но она, Алекса, не любит никого и никогда не полюбит.

«Не теряй выдержки», – яростно внушала она себе в лимузине на пути в отель «Фермонт», где, как небрежно заметил Пол, он всегда держал за собой номер.

Уже в холле стало ясно, что этого человека не удастся перехитрить. Груен был так уверен в себе, сама сила и властность. Он не смотрел по сторонам, не замечал подобострастных улыбок приветствия. Люди освобождали ему путь, словно поезду, что мчится прямо на них. Алексу сковал страх. Кожа на руках стала гусиной, и сама она, как обычно в такие минуты, вдруг жутко захотела есть.

– Я очень голодна, – пропищала Алекса прямо при входе. Слова прозвучали так по-детски, что стало стыдно. Он даже не посмотрел на нее и прошел прямо в гостиную, темную, как ночь, хоть было половина двенадцатого дня.

– Кухня направо, в шкафу должны быть печенье и сыр, а мне надо еще позвонить. – Он не стал поднимать шторы, включил лампу у низкого дивана. – Налетай, – сказал он, увидев, как Алекса в нерешительности замерла в коридоре.

Можно представить, как дрожали от злости руки у Алексы, когда, распахивая шкаф за шкафом, она обнаружила лишь полупустую пачку хлопьев. В холодильнике оказался один сморщенный апельсин и плавленый сырок.

Алекса вспыхнула. Какого черта ей торчать в этой кухне. Она ведь в одном из самых респектабельных отелей в мире. Увидев на столе перечень гостиничных услуг, она не задумываясь позвонила.

– Это… минуточку… – Номера она не знала. – Это номер мистера Груена, на двадцатом этаже.

– Мистера Груена? – удивились на другом конце провода.

– Пожалуйста, клубный сандвич. Нет, пусть будет два, и положите побольше бекона. Йогурт. Бананы у вас есть? – Голос на другом конце провода не переставал удивляться. – Клубника тоже подойдет. Холодный кофе с шоколадным мороженым, и еще пару банок колы и бутылку молока. И, пожалуйста, можно побыстрее?

Уладив вопрос с едой, Алекса снова задрожала от страха. Бог знает что могло произойти в ближайшие часы. Из соседней комнаты долетал бубнивший в трубку бас Груена. Был прекрасный солнечный день, а в номере было темно, как в наркопритоне китайского квартала.

Через вращающуюся дверь Алекса прошла в просторную столовую. Четырнадцать стульев с высокими спинками («как ряды в церкви», подумала Алекса) окружали стол черного дерева. Стол блестел так, что Алекса, наклонившись, увидела в нем белое, как простыня, лицо. Сиденья расставлены странно: за каждым стулом стояли низенькие табуретки, обитые тем же вельветом, что и королевские стулья. Ну и ну! Может быть, для того, чтобы гости женского пола могли сбрасывать на них свои манто и накидки или класть сумочки? Сумочка! Где сумочка? И рюкзак? Алекса так занервничала, что не могла вспомнить, были ли они у нее в руках у входа в гостиницу. Она метнулась обратно в кухню, а оттуда в коридор. Слава Богу, все на месте.

Тут ее охватило невероятное желание вцепиться в свои узлы и сбежать на свободу. Но почему? Груен пока не тронул ее и пальцем, пока… Да он еще и не взглянул на нее, но все же… Что-то зловещее сквозило во всей обстановке. Да, именно зловещее. Груен все еще говорил по телефону, и Алекса решила проскользнуть по коридору налево, поискать другие выходы. Отворив дверь в конце холла, она ослепла в потоке света. Белые шторы изысканной спальни в японском стиле делали комнату еще светлее. По обеим сторонам широчайшей и низкой кровати лежали татами.

В животе у бедной Алексы заурчало. Она зашла в ванную с многочисленными зеркалами, где все было выдержано в черном тоне. В стенном углублении стояла статуэтка, сюжет которой Алекса даже не сразу поняла – обнаженная женщина у ног мужчины брала в рот его пенис. Алекса содрогнулась. Теперь было ясно, что надо выбираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Но когда она уже кралась по коридору к выходу, в дверь позвонили. Она окаменела, услышав шаги Пола у входа.

– Это что еще? – Он был так зол, будто только что вляпался в собачье дерьмо. Звякнули приборы – видимо, официант попытался вкатить тележку внутрь. Не тут-то было.

– Увезите, – загремел он, – знают же, что я не заказываю в номер! Ты думаешь, я вдвое буду платить за какие-то идиотские булки? Увези, и не дай тебе бог прислать мне в офис счет, ты пожалеешь, что вообще родился на свет.

Официант совершил ошибку, попытавшись вступить в спор: красный как рак Пол вытолкнул его в спину и с силой захлопнул дверь.

– Алекса, ты где? – заревел он.

– Я здесь. – Это была уже не маленькая девочка. Алекса просто захлебывалась от ярости, поняв, что ее бутерброды поехали обратно вниз. – Ты подлый, жадный, да эти… – Она устремилась к двери поднять вещи, но уже в следующую минуту Груен закинул ее на плечо, как мешок тряпья.

– Значит, ты голодная, наглая дрянь? Так я переключу тебя с еды на кое-что другое.

Алекса не могла даже кричать. Дыхание остановилось.

– Поставь меня, поставь на место… – скулила она.

Захватив что-то со стола, Груен уселся на диван. Скоро она узнала, что это такое, и сопротивляться было уже бесполезно. Одним движением он сбросил Алексу на колени лицом вниз, задрал юбку и порвал трусики.

– Это тебе поможет забыть о еде, – прошептал он.

Алекса вертелась и извивалась, как уж, но его рука была слишком тяжела. К ужасу и стыду, в зеркальной стене напротив Алекса увидела себя, беспомощную, полуголую, и его руку, зажавшую кнут с серебряной ручкой. Она сжала зубы, когда на спину обрушились медленные, неторопливые удары. И самым мучительным была не физическая боль, хотя жало кнута и заставляло ее вздрагивать. Страшнее было чудовищное унижение, от которого хотелось разрыдаться. Теперь ясно, как можно убить человека. Ударяя свою жертву, он напевал что-то себе под нос, и, хоть та и не видела лица своего мучителя, можно было догадаться, что он наслаждается всем происходящим.

Под футболкой Алекса чувствовала, как шевелится его член, тяжелеет все его тело. Прижимая левой рукой ее голову, он постепенно начал двигаться вверх и вниз, все быстрей и быстрей, пока, прохрипев грязные ругательства, не выпустил ее из рук и она не рухнула на пол.

Алекса до крови закусила губу. По крайней мере, удовольствия от ее слез она ему не доставит. Она подняла вверх глаза, полные ненависти, и поняла, снова содрогнувшись от отвращения, что сейчас ему все равно, плачет она или смеется. Он получил, что хотел. С полузакрытыми глазами он сполз вниз.

– Ты крыса. – Ее голос был неровным, но в нем не было и тени отчаяния. – Грязная, вонючая крыса! – Она огляделась по сторонам в поисках тяжелого предмета, чтобы как следует врезать ему. Груен медленно уселся, словно напоминая о своей силе.

– Держи! – Он засунул руку в карман, и, не успев понять, что она делает, Алекса уже поймала пакетик орешков, которые подавали в самолете. – Будешь хорошей девочкой – свожу тебя в Макдональдс.

– Ты псих. Тебя надо изолировать. – В трусах или без трусов, она здесь больше не останется. Алекса бросилась к двери. Но, попытавшись безуспешно справиться с замком, поняла, почему Груен не остановил ее.

– Открой дверь или я позвоню в полицию!

– И что ты скажешь им, Мисс Правосудие? Что отведала кнута? Что тебе не хватает покорности? Как ты можешь меня обвинить, ты, начинающая шлюха? – Он откинул голову назад и рассмеялся.

Никогда в жизни она не была так раздавлена и беспомощна. И надо было так свалять дурака! По своей воле очутиться в тюрьме вместе с буйно помешанным, который не хочет даже заплатить за ее бутерброд! Жалость к себе переполнила Алексу. Чтобы не дать ей выплеснуться на глазах у Груена, она убежала в японскую спальню и там, лицом вниз на низкой кровати, дала волю слезам.

Так она пролежала весь день в ожидании его шагов. В двери не было ни ключа, ни задвижки. Единственным оружием защиты могла быть длинная щетка из ванной, которую он мог переломить надвое одним ударом. Но шагов все не было. Проходило время, и к Алексе снова вернулись голод и злость. Силы возвращались к ней. Она приняла душ, обмыла раны. На месте побоев была лишь краснота, по которой никто не понял бы, через что ей пришлось пройти.

Переодеваясь в джинсы и новую футболку, на дне рюкзака она увидела малиновый купальник. Боже, от одного его вида стало тошно. Сейчас Алекса только и мечтала о том, чтобы спрятать красоту и слиться с толпой, где никто не знает ее имени.

Но не может же он долго держать ее взаперти? Что бы стал делать Пол Уиттен, узнай он о нездоровой любви своего друга к кнуту? Как бы дать ему знать, или Барб, да вообще хоть кому-нибудь, и положить конец этому кошмару?

Алекса только задремала, когда в комнате появился Груен. Он только что принял душ и сиял здоровьем и силой. Одет он был в черное кимоно.

– Пойдем, Алекса. Я накормлю тебя, если будешь хорошо себя вести.

Переполняясь ненавистью, она поднялась. Ничего не оставалось, как пойти за ним. Сейчас она думала только о побеге. Как бы улизнуть!

Пол привел ее в столовую. Теперь ее освещал торшер и тонкие серебряные канделябры. Возмущение опять ослепило ее – стол был накрыт на одного. Большая рука Пола обхватила ее сзади за шею и силой усадила на низенькую табуретку рядом со своим стулом.

– Встань на колени и мой мне ноги.

– Не буду. – Она отпрянула назад, когда Пол попытался столкнуть ее на колени.

– Мой мне ноги и получишь еду. Не будешь слушаться – останешься голодной. – У табуретки стоял кубок с небольшими белыми полотенцами, свернутыми в рулончики. Они источали запах сирени. Желудок свела судорога.

– Лучше умру от голода…

– Давай, не упрямься. На, возьми.

Он повертел перед ней кусочком тоста с паштетом. Алекса зажмурилась. Пусть лучше ее пытают, хлещут кнутом, ремнем, бьют палками. Но слюна все-таки заполняла рот, и тут, слава Богу, зазвонил телефон.

– Черт! – Он обернулся, вытащил, к ужасу девушки, из-под сиденья конец длинной тонкой цепочки и защелкнул ее на шее у своей пленницы. Ближе к столу было уже не подобраться, назад, не свалив стула, тоже не сдвинуться.

Его не было минут двадцать. Алекса боялась упасть в обморок, но распиравшая ее ярость не давала потерять сознание. Капельки пота стекали по носу. Волосы застряли в ошейнике.

Вернулся он уже другим – переоделся в спортивный костюм. Он невозмутимо расстегнул цепочку и произнес равнодушно, будто ничего не случилось:

– Возникла одна проблема. Завтра мы не сможем ехать в Мендосино. Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Жаль оставлять незаконченным одно важное дело – твое воспитание. Звонил Пол Уиттен. Его дочь волнуется, куда ты подевалась. Я сказал, что ты маленькая глупая киноманка и доставляешь окружающим много хлопот. И еще сказал, что возьму тебя на пробы, когда ты выучишься хорошим манерам.

– Да если б ты был последним человеком на этой земле, я не стала бы на тебя работать. Тебя надо держать под замком, псих. Уиттен не поверит тому, что мне придется ему рассказать о его знаменитом друге. У тебя плохо с головой.

Груен провел рукой по ее груди, не обращая внимание на слова Алексы.

– Можешь поехать со мной в Лос-Анджелес, я найду для тебя роль… Или можешь возвращаться в детский сад. Подрастешь – вот тогда и увидимся. – Он протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями. Алексе не пришлось долго думать. Через секунду ее зубы уже вонзились в руку ее тюремщика. К полной растерянности Алексы, ее тут же стряхнули, как муравья.

– Возвращайся откуда пришла. – Ему стало скучно. – Через год-другой перебесишься и придешь в себя. А пока ты любому можешь только испортить настроение.

Он ушел. В это трудно было поверить. Подождав пять-десять минут, она, не жуя, проглотила тост и поползла из столовой. Боялась, что он притаился у двери с кнутом, но там никого не было. Еще полчаса она потратила, обследуя комнаты, и наконец, с бьющимся сердцем, добралась до входной двери. Дверь была открыта.

Господи, а что теперь делать? Что говорить Барб?

Прошедший день казался вечностью, а еще нет и десяти часов. В одном Груен прав – надо прийти в себя. Она долго стояла под струей прохладной воды, позанималась йогой и только потом набрала знакомый номер в Санта-Барбаре.

Поговорив с Барб, Алекса не могла не похвалить себя. В конце концов, она совсем не плохая актриса. По телефону говорила обычная Алекса, которую никому не вывести из равновесия. Она ухитрилась заговорить подружку, и они условились встретиться и вместе ехать на север на следующее утро.

Вокруг простиралась страна неограниченных возможностей. Даже дорожные знаки что-то да значили.

– «Сон» – это значит «сонные жители Сономы», Барб. – Алекса засмеялась. Слева и справа пробегали зеленые с золотом виноградники, а вскоре начались розовые грушевые сады, поражавшие буйством и пышностью. Как обычно, Барб молчала, сосредоточившись на преодолении поворотов.

Барб знала, что, может быть, причина поездки не Грег и не Игги, что скорей всего Алекса хочет попасть на съемочную площадку фильма «Тени высокого мужчины». И Алекса понимала это. Но, даже если Грег и Игги не собирались становиться их добычей, у Барб был собственный резон посетить Мендосино и его окрестности.

– Ты знаешь, Мазерати – король марихуаны – вырос в Мендосино? – спросила она подругу, когда холодок встречи был уже позади. – Невероятно, там, в Калифорнии, самый большой урожай… Мне один парень говорил, что травкой начинает пахнуть сразу за границей округа. Черт возьми, вот это город! Всем на все наплевать, властям в том числе. Травка им спасла экономику, когда с лесом стало плохо…

Увлечение Барб забивать голову ненужными фактами тоже очень привлекало Алексу. Сейчас она почти любила подругу за то, что та так легко проглотила записку и остальные отговорки.

В конце концов Алексе пришлось просидеть всю ночь на стуле, если этот псих надумает вернуться. Стул она придвинула к самой входной двери. Вид у нее был, конечно, тот еще, но, подумав как следует, Алекса решила все же не рассказывать подруге, что произошло в отеле «Фермонт». Груен не станет об этом трепаться, по крайней мере с Барб. А если скажет ее отцу, тот уж точно не станет передавать любимой дочери.

– «Мэн» – это так сократили Мендосино! – проорала Барб, когда они переехали реку Гуалалу. «Мэн, мэн, мэн» – в унисон пели девчонки, проезжая мимо каждого следующего знака. Дорога то и дело ныряла и петляла вокруг бывших лесозаготовок, облепивших устье реки. Волны прибоя, что разбивались о берег, величавые сосны и пахнущие солью кипарисы на скалах, созданных ветром, – все эти картины побережья глубоко взволновали Алексу.

Предыдущие двадцать четыре часа ушли в прошлое, как кошмарный сон. Настроение было отличное. Она снова на свободе, и это счастье! Такого счастья не было у Алексы очень давно.

Неподалеку от Морского Ранчо подружки остановились перекусить. В телефонной будке на углу двое бородатых парней забивали косячок. Недовольная гримаса тут же исчезла с лица Барб, которая скорее унюхала их, чем увидела. Подмигнув Алексе, она подошла к ним, скромно опустив голову, и по застенчивому взгляду подруги стало ясно, что она просит поделиться травкой. Что ж, если это то, что нужно Барби для счастья, она не возражает.

Алекса решила навсегда остаться здесь – среди лесов, океанских просторов и огромного неба. Где-то дальше на север начинался «потерянный берег», о котором говорили гости Уиттена. На тысячи акров не было ничего, кроме диких лесов. Трудно сказать, чего она сейчас хочет. Попасть на пробы? Путь через койку с сумасшедшим продюсером ей не подходит; и вообще ни с каким продюсером она спать не будет. Что-нибудь должно подвернуться. Барби ловит свой кайф от марихуаны, а Алекса была сейчас на седьмом небе от пьянящего чувства свободы, которое не заменит никакая травка.

Довольно ухмыляясь, Барб рассказала, что папаша лопался от злости после выходки Алексы и записал ее в «дешевки, из тех, кто вечно пьют и едят на халяву». Еще выяснилось, что Уиттен все еще собирался лететь на место съемок через день или два.

Алекса присела у стойки, наблюдая за флиртом подружки с новыми знакомыми, и напряжение развеялось окончательно. Если они найдут съемочную площадку и Пол Уиттен тоже окажется там, еще есть шанс получить роль, хотя бы быть дублером. С Полом Уиттеном можно не бояться кнута его приятеля. Хоть Уиттена и трудно представить в роли защитника, но не странно ли и то, что она тут, в этом забытом Богом месте, завороженная шумом набегающих волн, ни в чем не уверенная, но и без тени тревоги и грусти. Внутри росла необъяснимая уверенность в том, что «мэн» – сокращение «Мендосино» – это знак удачи.

Короткий разговор с сестрой ничуть не успокоил Джо, скорей наоборот. Алекса была совсем не похожа на себя, когда визжала о том, как прекрасно все складывается и как на нее запал голливудский продюсер. Ничего общего с обычной Алексой-пофигисткой.

Джо угрюмо глядела в глубину темнеющего сада. Надо было спросить, где точно она была и собирается ли вернуться в колледж.

Джо вздохнула. Придется все-таки звонить Барбаре. Не хотелось выглядеть сестриной нянькой, но ничего другого не остается. Если она не позаботится об Алексе, кто еще это сделает? Уж точно не папочка, который, как обычно, отчалил «по делам» два дня назад и перед отъездом заявил, что не в силах повлиять на свою бездарную дочь и умывает руки.

Джо подслушала, как он заказывал номер в Ла-Косте. Неизвестно на какие деньги Бен устроил себе гастроли. Ясно, что по части того, как сделать все шито-крыто, папочка был глуповат. Да, видно, и не пытался уже делать вид, что тяжело переживает утрату. И зачем? Из публики осталась одна Джо. Вздохнув уже который раз, точно старая дева, Джо раздраженно взяла телефон. Пусть Алекса будет злиться, надо наконец ее отыскать и вдолбить кое-что в ее безрассудную голову. Что толку обвинять отца в том, что он бесцельно плывет по течению, если она сама стала делать то же самое.

Трубку взяла Барбара Уиттен и ясно дала понять похолодевшей Джо, что не знает, где Алекса, и не хочет этого знать. Джо не клала трубку.

– Где ты ее видела в последний раз?

– В мотеле Мендосино, где она пыталась затащить в постель моего отца, – огрызнулась Барб и повесила трубку.

Джо в недоумении уставилась на трубку. Должно быть, на этот раз они капитально поругались. После короткого разговора била дрожь. Может, от оскорбления, а может, шестое чувство подсказывало, что Алекса вляпалась серьезно.

Джо толкнула дверь в спальню сестры. Кому еще позвонить, кто еще мог знать о ее наполеоновских планах? Ничто не шло на ум. Под кроватью у Алексы была большая коробка с кучей разного барахла – записки, старые тетради, дневники, адресные книги, разного рода списки и прочая ерунда. Первое, что бросилось Джо в глаза, кольнуло ее в самое сердце – наверху лежала мамина любимая темно-синяя сумочка из крокодиловой кожи (если вообще бывают такие крокодилы). Под ней вился клубок маминых поясов и шейных платков.

Джо открыла сумочку, ожидая найти ее пустой, но внутри все оказалось набито бумажками, открытками и памятками типа «Дела на сегодня». До боли родным маминым почерком был составлен список лиц и телефонов, по которым она регулярно позванивала насчет работы.

Среди прочего в сумочке было письмо на розоватой бумаге, в верхнем углу которого большими буквами стояло только одно имя – МАГДА. Ни телефона, ни адреса не указывалось.

Дорогая, не забудь надеть большую шляпу и темные очки. Двенадцать часов дня, зал поло, отель «Беверли Хиллз», четвертого июня.

Четвертого июня! На эту встречу мама уже не могла прийти. Четвертого она уже была мертва, горящая машина скатилась в обрыв. Вдохнув глубже, Джо перечитала записку.

Кто такая Магда? Почему она просит маму спрятаться под очками и шляпой? Под письмом лежала выписка из банка и пачка оплаченных майских чеков с подписью Тери Шепард, последних с этой подписью. Она так гордилась ими, тем, что способна заработать для семьи.

Джо перекладывала чеки, и слезы сбегали по щекам. Каждый из них – частичка памяти.

Шестьдесят четыре доллара Уилкинсону, бакалейщику, сто два – мяснику Джеду, пятьсот в летний лагерь «Синяя Птица», в «Сакс» за новое платье, в «Фонтан»… Джо остановилась, прижала к горлу дрожавшую руку, не веря своим глазам. Перед ней был чек на целое состояние в тысячу восемьсот долларов от тридцатого мая, подписанный только за четыре дня до смерти.

Что за «Фонтан»? Где это? Находка вытеснила из головы мысли о пропаже Алексы. Что это мама купила, что может столько стоить?

Джо посмотрела на сад, будто выискивая водопад или новый предмет садового инвентаря, который потянул бы на тысячу восемьсот баксов. Она перевернула чек. Подпись на оборотной стороне была на редкость неясной. Первое слово было похоже на «Светлану», а вторая часть совсем не читалась. Поверх подписи стоял штамп: «Принято в качестве задатка, Банк Калифорнии». Джо все вертела чек в руках. Она знала свою мать. Тысяча восемьсот долларов были для Тери большой суммой. Она не швыряла деньгами. Джо прекрасно помнила, как мама говорила с улыбкой: «Трудно забыть, что значит доллар, если каждый день считаешь центы». Доходы от съемок почти целиком шли в семью, и тут этот «Фонтан»…

На следующий день Джо позвонила Альфу Виктору, но тот был в мастерской. Она оставила свое имя на автоответчике, но он так и не позвонил. Что ж, чего удивляться? Кто такая в конце концов Джо? Он частенько бывал слишком занят, чтобы перезвонить даже матери, зачем же делать исключение для Джо?

Часов в пять позвонил отец и сказал, что едет домой. Да, отец! Он все объяснит, он должен знать.

Если бы знать, что мама делала в Мексике, куда она ехала, не было бы так неспокойно на душе, не давила бы неизвестность – непонятная смерть, чек загадочной фирме и встреча с загадочной дамой по имени Магда.

Пока никто не мог ответить на эти вопросы. Никому, даже Алексе, похоже, не было до этого дела. Может, чек и письмо дадут тот простой ответ, которого она так ждет с тех пор, как на похоронах Альф Виктор твердо заявил, что отношения к работе мамина поездка не имела.

– Привет, Джо! – Бен вернулся в хорошем настроении, загорелый, лоснившийся от беззаботности и самодовольства.

Что-то ему явно удалось – на поле для гольфа или в чьей-то спальне – это Джо сейчас не занимало. Хотелось только, чтоб он расставил все на места раз и навсегда. Если он знал, куда ехала мама, и не потрудился ей сообщить – это одно. Если он не знал и не хотел узнать, она выяснит все сама.

Бен был в самом что ни на есть «отцовском» настроении. Он забросил ноги на кофейный столик, швырнул ей пакетик воздушной кукурузы и пустился в разговоры о новой «классной» сделке.

Он зевнул, налил себе скотча. Собравшись с духом, Джо вытащила из сумочки чек и письмо от Магды.

– Папа…

– Да, дочка? Что там слышно о твоей лихой сестрице?

Джо отрицательно мотнула головой.

– Папа, я нашла это в маминой синей сумочке, с другими бумагами. Думаю, тебе надо взглянуть… ты, наверное, убрал чеки и не посмотрел…

Бен уставился на листки с таким лицом, будто держал в руках бомбу замедленного действия. Джо больше не могла сдерживаться, ее тревоги, сомнения, ее несчастье – все вырвалось наружу:

– Папа, пожалуйста, если знаешь, куда она ехала, скажи мне, я прошу тебя. Я не могу терпеть неизвестности. Здесь какая-то тайна. Ты не знаешь, почему она потратила столько денег в этом магазине или местечке, «Фонтане»? Что это значит?

Отца просто подбросило из кресла, он весь дрожал. Джо пригнулась к спинке стула, готовая к удару, хоть он никогда никого не бил. Он отошел к окну, с силой сжимая голову, как от нестерпимой боли.

– Замолчи, замолчи! – взвизгнул Бен и зашагал по комнате взад-вперед, бормоча под нос: – Я не знаю, я не знаю. – Он успокаивал себя: – Не наше дело соваться, это были ее деньги. И все на вас уходили, на тебя и твою никчемную сестру.

Несмотря на последние слова, Джо не могла не пожалеть отца. Глаза его покраснели, он был вот-вот готов расплакаться. Джо налила ему еще, он проглотил все залпом и завалился на диван. Он снова поглядел на чек, на письмо.

– Где ты это взяла? – Он изо всех сил старался взять себя в руки, но губы все равно дрожали.

– У Алексы в комнате. Ты что, не помнишь? Ты нас просил забрать у тебя мамины вещи. Наверное, сам все побросал в ее сумочку, с глаз долой.

Бен вскочил и бросился в спальню Алексы. Одно за другим на пол посыпалось вниз содержимое тумбочки – купальники, тюбики помады, футболки, пустые флаконы из-под духов, баночки с кремом и прочая женская ерунда. Никаких бумаг, дневников и чековых книжек или чеков не было. Про другую тумбочку Алексы он, наверное, забыл.

Отец затряс Джо за плечи:

– Малышка, неужели ты не понимаешь? Я не в силах больше вспоминать… Я схожу с ума. Я не знаю, куда Тери ехала. Я ничего не знаю… уже слишком поздно что-то исправить. Зачем меня терзать? И себя мучить? У тебя навязчивая идея. Где эта сумка?

Джо отвела отца в свою комнату и молча – не могла уже говорить – вынула из шкафа сумочку и протянула отцу. Он распахнул ее, захлопнул, снова распахнул и беспомощно перевел глаза на дочь.

– Милая моя, я не знаю, что там у мамы было на уме. Я попробую выяснить… честно, я постараюсь… но… почему? Хорошо, хорошо… – Джо ничего не говорила, он, видно, снова отвечал сам себе. – Я попробую. Я обещаю, что попробую узнать, что все это значит. – Голос сорвался, но он все повторял: – Зачем мы себя мучаем? Это ничего не изменит… Она не вернется.

Скомкав сумочку, он медленно вышел из спальни, спустился в холл и вышел из дома. Через несколько минут Джо услышала шум мотора. Из окна было видно, как Бен пулей выехал за ворота. Постояв еще секунду у окна, Джо вернулась в спальню Алексы. Ее трясло, теперь уже от смешанного чувства страха и злости. Решение принято – надо перетрясти тумбочку сестры самым тщательным образом… Проверить все банковские документы – все, что могло иметь отношение к маме. Может, это и навязчивая идея, но причин тому набирается достаточно. Джо ни на минуту не поверила, что отец и впрямь станет выяснять, что стояло за чеком «Фонтану» и о чем письмо Магды. Если ее папашу терзали напоминания о смерти мамы, то она мучилась оттого, что ей не нужно было напоминать о ней. Что-то здесь не так. И она разузнает все до конца.

В ту ночь отец домой не приехал, но Джо было наплевать. Больше никогда ей не будет дела до того, вернется он или нет. Больше никогда она не сглупит, открыв ему свое сердце.

Джо ждала еще одна находка. «Фонтану» выписали еще один чек, на триста долларов. На обороте стояла та же корявая роспись. На этот раз имя «Светлана» читалось совершенно четко, но фамилия опять не поддавалась расшифровке. Этот чек был выписан на месяц раньше, в апреле. Джо долго просидела не шевелясь. Эти триста скорей всего задаток за что-то. Но за что?!

Да, ведь еще остается сундук, что лежит в гараже. Тот, в который Алекса сложила ненужные ей мамины вещи. Уже несколько месяцев он, всеми забытый, провалялся в гараже. Однако в два часа ночи продолжать расследование было физически невозможно. Джо пообещала себе назавтра после работы обязательно разобрать сундук, сколько бы времени это ни заняло. Может, стоит попросить Майка Таннера разобраться с тайной «Фонтана»? Майк был не только начальником, он стал другом. Надо было давно довериться ему – у Майка тренированный журналистский ум, он быстро возьмет след.

С этой успокоительной мыслью Джо провалилась в сон. Будильник прозвонил уже в семь часов, глаза не хотели открываться, но тут события предыдущего дня, вдруг явственно возникшие, вытряхнули ее из кровати. При свете дня стало абсолютно понятно, что Бен может только помешать в поисках разгадки. Он слаб и в страхе прячется от правды.

Майка Таннера в редакции не было, но, несмотря на ночные мучения, на душе у Джо было уже легче. Работы было много, и, сидя за печатной машинкой, хорошо думалось о том, как вечером она разберет сундук и, возможно, найдет там ключ к разгадке. А потом они вместе с Майком сядут, и Джо попросит его о помощи.

Машина отца стояла у дома. Зная его, Джо не ждала, что вечером он останется с ней. При встрече оба не сказали друг другу ни слова и молча топтались на кухне.

В половине восьмого он позвонил Либби и договорился с ней встретиться через час «в обычном месте». Джо подошла к нему решительно, поймала его взгляд в зеркале, перед которым он завязывал галстук.

– Папа, отдай, пожалуйста, чек и письмо. Я хочу заняться этим сама.

Он смотрел на дочь через зеркальное отражение. На этот раз он ответил сухо, даже холодно:

– Оставь его мне. Я уже навел кое-какие справки. Все, что выясню, сразу расскажу, если, конечно, найду что-нибудь. Я обещаю. – Больше он ничего не сказал. Через полчаса хлопнула дверь. Джо снова проводила машину взглядом, пока та не скрылась за поворотом.

Готовясь долго копаться в пыльном гараже, Джо надела старую майку и джинсы. Напрасное беспокойство. Не успев включить свет, Джо уже знала, что сейчас увидит. Сундук исчез.