Личный досмотр

Глава 9

Подберезский решительно растоптал только что прикуренную сигарету и, коротко стукнув в покрытую облупившейся масляной краской филенку, потянул дверь на себя. Комбат скромно держался позади, жмурясь, как сытый кот, и умиротворенно улыбаясь в густые усы.

В прокуренной комнатенке с облезлыми стенами и опасно провисшим потолком за обшарпанным колченогим столом сидели четверо мужчин и играли в дурака, смачно шлепая по заменявшей скатерть мятой газете засаленными картами. Здесь же стояла бутылка водки при одиноком мутном стакане и валялась подсохшая половинка луковицы. Комбат пожал плечами: похоже, Подберезский был прав, говоря, что справится один.

Сидевшие за столом синхронно обернулись на звук открываемой двери и уставились на вошедших с одинаково неприветливым выражением лиц. Борис Иванович слегка поморщился, заметив, что один из типов носит под засаленной клетчатой рубашкой не менее засаленный голубой десантный тельник.

— Здорово, отцы, — вежливо поздоровался Подберезский и широко улыбнулся, демонстрируя самые добрые намерения.

— Здорово, коли не шутишь, — хрипло отозвался молодой парень с синими от наколок руками, ловко тасуя колоду.

— Здоровее видали, — туманно заметил обладатель десантного тельника и принялся ковыряться в зубах спичкой, демонстрируя полное безразличие.

— Вам чего, ребята? — спросил кряжистый мужик лет сорока пяти, щурясь на них сквозь дым зажатой в зубах сигареты.

— Даже не знаю, — слегка растерянно развел руками Подберезский. — Может, мы не туда попали?

Нам сказали, что здесь можно кое-что приобрести по дешевке.., ну, мебель там, аппаратуру кое-какую...

— С аппаратурой сейчас напряженка, — хохотнул молодой. — Завоза давненько не было.

Пожилой бросил на него тяжелый взгляд исподлобья, и он увял, сосредоточившись на колоде.

— Вас кто послал, мальчики? — спросил пожилой. — Мы, вообще-то, здесь не торгуем...

— Алла, — снова улыбнувшись, ответил Андрей. — Мы с ней вместе в школе учились. Встретились вот, я как раз мебель себе искал. Ну, разговорились...

— Алла? — с сомнением переспросил пожилой. — Гм... Что это она выдумала... Странно как-то...

— А она разве еще не пришла? — наивным тоном спросил Подберезский. — Действительно, странно.

Обещала зайти и все уладить. Ну, мы тогда пойдем...

— Засыпалась шалава, — вдруг мрачно пробасил до сих пор молчавший человек, похожий на потную гору волосатого мяса. — Засыпалась и нас сдала. Вы их пощупайте, у них же стволы под мышками, у этих фрайеров.

— Как можно, — с готовностью задирая руки к потолку, сказал Подберезский. — Я предприниматель, могу паспорт показать, лицензию... Просто мне мебель нужна, а со средствами, сами понимаете, напряженка...

Пожилой кивнул, и обладатель тельника быстро и вполне профессионально ощупал сначала Подберезского, а затем и Комбата. От него со страшной силой разило потом, перегаром и чесноком, и Борис Иванович С трудом удержался от того, чтобы дать ему по сусалам, утешившись тем, что успеется.

— Чисто, — сказал человек в тельнике.

Толстяк презрительно хмыкнул, оставшись, по всей видимости, при своем мнении, а пожилой удовлетворенно кивнул.

— Ладно, — сказал он, — пошли на склад.

В сопровождении хозяев, недружелюбно сопевших спереди и сзади. Комбат и Подберезский пересекли захламленный двор, посреди которого сиротливо торчал старенький мебельный фургон, и вошли в помещение, служившее складом. Здесь было темновато и сильно пахло пылью и мышами, а вдоль стен громоздились какие-то затянутые пыльным брезентом штабеля.

— Деньги покажите, — сказал старший.

— Деньги — вот они, — переходя на деловой тон, ответил Подберезский, помахивая в воздухе тутой пачкой и в последний момент ловко отдергивая ее от протянувшейся сзади руки. — Но-но, что за манеры?

У меня такой вопрос: а как у вас с доставкой?

— С доставкой у нас все нормально, — опять влез в разговор молодой. — Доставим в лучшем виде... в оба конца.

— Юноша дурно воспитан, — заметил Подберезский, обращаясь к пожилому. — Я уже не говорю о его попытке выхватить у меня деньги (это, насколько я понимаю, была шутка), но почему он все время перебивает старших? Так как у вас с доставкой?

Толстяк удовлетворенно хмыкнул. Молодой запыхтел и грудью вперед попер на Подберезского.

— Остынь, дурак, — сказал ему пожилой. — Сто раз тебе говорил: закрой хлебало. Нет, тявкаешь, как падло, а потом в бутылку лезешь... Доставим, — сказал он Подберезскому. — Приплатишь маленько, так и доставим, и на этаж поднимем. У нас все по-честному.

— О! — удовлетворенно сказал Подберезский. — Это мне нравится. Честность — основа бизнеса. Ну, показывайте, что тут у вас...

Пыльный брезент сполз на бетонный пол. Подберезский покосился на Комбата, который стоял с каменным выражением лица, и только тот, кто хорошо знал Бориса Ивановича, мог заметить плясавших у него в глазах веселых чертиков. Подберезский легонько вздохнул: он знал своего командира много лет и не сомневался, что тот еще долго будет над ним потешаться.

— Ну что, Иваныч, — с озабоченным видом спросил он, похлопывая по дверце знакомого шкафа. — Вот этот гарнитурчик вроде бы ничего, как тебе кажется?

— Вполне, — солидно кивнул Комбат. — Скромненько, но со вкусом. А как тебе вот этот мягкий уголок? Смотри, какая обивка!

— Натуральная кожа, — пояснил тип в десантном тельнике.

— Да ну? — поразился Подберезский, тыкая пальцем в подлокотник своего дивана. — Смотри-ка, как новенький!

— Наверное, хозяин был аккуратный, — без тени улыбки уважительно сказал Комбат.

— Точно, — подтвердил пожилой. — Большой чистюля. Одно слово, профессор.

— О! — уважительно сказал Подберезский. — Тогда берем без разговоров. Надо же — профессор! Наверное, как ляжешь на диван, так сразу полная голова умных мыслей.

Молодой коротко ржанул.

— Значит, так, — снова переходя на деловой тон, заговорил Подберезский. — Вот эта спальня, этот мягкий угол, прихожая.., так.., вот этот гарнитурчик и кухня... Иваныч, кухню будем брать?

— Если в цене сойдемся, — ответил Комбат. — Я думаю, ребята не будут особенно дорожиться. По-моему, стоит взять.

— Берем, — решительно сказал Подберезский. — Грузите, отцы.

— А деньги? — опять влез молодой.

— Жадность до добра не доводит, — ответил ему Андрей. — Деньги получите на месте. Надеюсь, вас это устраивает? — обратился он к пожилому.

Тот задумчиво пожевал губами.

— Три тысячи, — добавил Подберезский.

— Сколько?! — вскинулся молодой. — Да один этот диван больше стоит!

— А сколько получил профессор? — кротко осведомился Подберезский, и Комбат вдруг подумал, что он почти не притворяется: наверное, точно так же Андрей выглядел, когда вел свои предпринимательские дела.

— Да какое твое собачье дело? — взвился молодой.

Подберезский не обратил на него внимания.

— Пять, — сказал пожилой.

Подберезский молча поднял вверх четыре пальца.

— Имей совесть, мужик, — сказал пожилой, — Четыре с половиной. По штуке на брата, и пятьсот за доставку.

— Уговорил, — сдался Подберезский, — грузите.

Комбат молча наблюдал, вполне довольный своей ролью статиста, хотя ему было совершенно невдомек, что Подберезский намерен делать со всем этим хламом. Торговать подержанной мебелью было не в его характере, а как еще пристроить всю эту прорву кресел, шкафов, пуфиков и пружинных матрацев, Комбат, сколько ни ломал голову, придумать не мог.

Пока он терялся в догадках, хозяева подогнали к дверям склада мебельный фургон и принялись сноровисто загружать его домашним скарбом Подберезского, который стоял в сторонке, покуривая и благожелательно поглядывая на грузчиков. «Чистый цирк, — подумал Борис Иванович, покусывая ус. — Может, он им еще и заплатит?»

Погрузка двигалась быстро: сказывался богатый опыт грузчиков. Рублев поразился тому, сколько добра, оказывается, может войти в обыкновенный мебельный фургон, и невольно проникся к грузчикам уважением: уголовщина уголовщиной, а работали они просто виртуозно. Он посмотрел на Подберезского. Подберезский цвел, как майская роза — ни дать ни взять, набитый бабками лопух, только что провернувший выгодную, по его мнению, сделку. Борис Иванович вздохнул; ему было немного жаль грузчиков.

— Погоди-ка, браток, — остановил Андрей молодого, который волок к битком набитому фургону последнюю тумбочку. Вся остальная мебель была уже погружена, и потные грузчики, сбившись в кучку у заднего борта, потрошили мятую пачку «Примы». — Дай-ка я взгляну...

Он пошарил в пустых ящиках тумбочки и выпрямился с озадаченным видом. Молодой, которому все это надоело, сразу же унес тумбочку и затолкал ее в кузов.

— Я не понял, отцы, — растерянно сказал Подберезский, — а орден где?

На некоторое время на складе воцарилась тишина.

Комбат улыбнулся: начиналось самое интересное.

— Какой орден? — осторожно спросил пожилой, отлепляя от нижней губы сигарету.

— Да Красной Звезды, какой же еще! — раздраженно ответил Подберезский. — Он в тумбочке лежал, в верхнем ящике. Профессор его все время там хранил.

— Какой профессор? — спросил пожилой, уронил сигарету и наступил на нее ботинком.

— А которого мебель, — ответил Подберезский. — Отдайте орден, недоумки, а то профессор обидится. Он его за Афган получил.

— Вот гниды, — с досадой сплюнул пожилой. — Мочи их, мужики.

— Ну, фраера, — нехорошо оживился молодой, выхватывая откуда-то монтировку, — сейчас вам будет и Афган, и Югославия. Молитесь, падлы.

— Что вы, ребята, — отмахиваясь обеими руками, сказал Комбат. — Я тут вообще ни при чем, это все он.

— Ты что, Иваныч? — как по нотам, возмутился Подберезский. — Ты ж обещал! А теперь, значит, в кусты?

— Да пошел ты! — выкрикнул Комбат. — Я тебе мебель выбрать обещал, понял? А ты куда меня привел? Это ж бандиты!

— Точно, — хрипло ржанул тип в десантном тельнике, — бандиты. Ты, дядя, постой в сторонке, пока мы твоего кореша кончать будем.

— Да я ничего, — кротко ответил Борис Иванович и отошел в сторонку, как было ведено.

— Эх, Иваныч, — сказал Подберезский, с укоризной глядя на Комбата. Уголки губ у него неудержимо ползли кверху. Молодой прыгнул вперед, занося монтировку, и Комбат уже почти испугался, но Подберезский непринужденно убрал голову в сторону и не глядя нанес короткий удар локтем. Монтировка со звоном запрыгала по бетонному полу, а молодой, схватившись ладонями за разбитое лицо, опрокинулся на спину, с треском ударившись затылком. Подберезский обернулся и с изяществом, которое приобрел скорее в платном спортзале, чем в учебном центре ВДВ, блокировал удар ногой.

— Ну, что с тобой сделать? — спросил он у обладателя десантного тельника, крепко зажав под мышкой его ногу. — Тельник-то небось на базаре купил, недотыкомка?

Противник ответил коротко и непечатно и неловко подпрыгнул, пытаясь с разворота достать Подберезского второй ногой. Андрей выпустил зажатую ногу и отступил на шаг. Человек в тельнике плашмя упал на бетон, и тут на Подберезского, как грозовая туча, налетел толстяк.

Борис Иванович посмотрел на пожилого, который все еще стоял возле заднего борта фургона, и стал осторожно перемещаться вдоль стены, подбираясь к нему поближе: Комбату очень не понравилось, как тот держал правую руку.

Подберезский остановил направленный в голову сокрушительный удар примитивным верхним блоком и без затей ударил толстяка в солнечное сплетение.

Ему показалось, что он ударил по туго надутому аэростату, да и эффект получился примерно такой же.

— Ха, — презрительно сказал толстяк и нанес прямой удар левой, целясь Подберезскому в нос.

Андрей нырнул под руку и дважды резко ударил толстяка в подбородок. Толстяк покачнулся и упал, явно находясь в глубоком ауте. Это дало Подберезскому возможность достойно встретить «десантника» и молодого, которые все еще не поняли, что главные здесь не они.

Пожилой, по-прежнему стоя у заднего борта, неторопливо поднял обрез охотничьей двустволки, намереваясь раз и навсегда прекратить безобразие. Взвести курки он не успел: чья-то рука, протянувшись из-за спины, легла на стволы дробовика, со страшной силой пригнула книзу и легко выдернула обрез из ослабевших пальцев.

— Пойдем, голубь, — ласково сказал пожилому Комбат. — Они тут и без нас прекрасно разберутся, а мы пока орден поищем.

— Да какой еще орден?! — возмутился пожилой, но тут же замолчал, почувствовав, как стволы обреза с силой уперлись не куда-нибудь, а в задний проход.

— Ну, если ордена нет, придется устроить фейерверк, — сказал Комбат, свободной рукой придерживая собеседника за воротник. — У тебя там дробь или картечь?

Дробь хороша от геморроя, а картечь от простатита.

— У меня там пули, — язвительно ответил пожилой.

— Юморист, — восхитился Комбат. — Пули — это Вообще здорово. Лучшее средство от глупости, между прочим.

— Ты не выстрелишь, — не очень уверенно сказал пожилой.

— Да брось, — ответил Комбат, взводя курки. — Ведь ты-то выстрелил бы! Так чем же я, боевой офицер, хуже тебя? Хватит болтать, пошли за орденом.

— Афганцы, — с отвращением процедил пожилой, послушно направляясь к выходу, — отморозки...

— Это точно, — сказал Комбат. — Бах!!! — громко крикнул он и сильно толкнул пленника обрезом, Пожилой вздрогнул и на некоторое время замер, с трудом переводя дыхание.

— У меня, между прочим, больное сердце, — обиженным тоном сказал он.

— Так выбери себе работу поспокойнее, — посоветовал Борис Иванович. — Улицы, к примеру, подметать... Все время на свежем воздухе, и, опять же, профессия уважаемая.

— Козел, — сказал пожилой, открывая дверцу кабины.

— Это спорный вопрос, — ответил Рублев, наблюдая за тем, как его пленник копается в бардачке. — Мы его обсудим как-нибудь в другой раз, в более спокойной обстановке. Нашел орден-то?

— Подавись, — буркнул пожилой, отдавая ему орден. Комбат небрежно сунул обрез под мышку и толкнул пленника к дверям склада.

Когда они вернулись в помещение, все уже было кончено. Все трое грузчиков отдыхали, сидя вдоль стены, а перед ними прохаживался Подберезский.

— ..как договорились, — втолковывал он им. — Привозим, разгружаем, производим расчет и расстаемся друзьями. Если мне не изменяет память, вы должны мне четыре с половиной тысячи долларов.

— Сколько?! — возмутился пожилой. — Мы у тебя взяли только три!

— Так я же и говорил: три. Ты сам настоял на четырех с половиной. Орден где?

— У меня, — сказал Комбат. — Ну, — обратился он к пожилому, — деньги сам отдашь или начнем все сначала?

Пожилой грязно выругался и бросился на Бориса Ивановича, целясь растопыренными пальцами в глаза.

Другой рукой он попытался выхватить все еще торчавший под мышкой у Комбата обрез. Напоровшись на твердый кулак, он грузно сел на пол.

— Ну вот, — сказал Рублев, — ушибся. Ушибся ведь? Что ж ты делаешь, у тебя же сердце больное...

Пожилой поднес к кровоточащему рту сложенную лодочкой ладонь "и осторожно выплюнул зуб.

— Гестаповцы, — с горечью сказал он. — Нет у меня четырех с половиной штук. Три, может быть, наскребу...

— Как, Андрюха, — спросил Комбат, — три тебе хватит?

— Хватит, — сказал Подберезский, — я не жадный. А вы чего расселись? — грозно спросил он у грузчиков. — Марш в фургон! Иваныч, — обратился он к Комбату, — возьми, пожалуйста, мою машину. Я на грузовой поеду, дорогу покажу.

— Домой? — спросил Комбат, снова принимаясь гадать, зачем Подберезскому второй комплект мебели.

— Не совсем, — ответил тот. — Ты просто держись за фургоном.

Тяжело переваливаясь на ухабах, мебельный фургон вырулил со двора и покатился по улице. Комбат тронул с места машину Подберезского и пристроился ему в хвост, совершенно не понимая, куда и зачем они едут. Знакомые улицы сменялись полузнакомыми, а потом и вовсе незнакомыми, фургон петлял и кружил — видимо, выполнявший роль штурмана Подберезский не совсем твердо знал дорогу — ив конце концов остановился перед ржавыми воротами в кирпичной стене. Комбат решил было, что это какой-нибудь склад, на котором Подберезский решил временно оставить свое барахло, но тут на глаза ему попалась неприметная табличка, висевшая справа от ворот, и Борис Иванович энергично почесал затылок; Подберезекий умел-таки иногда удивить.

Они приехали в детский дом.

Фургон сигналил никак не меньше пяти минут, прежде чем ворота распахнулись с ржавым треском, пропуская машину во двор. Борис Иванович отогнал автомобиль Подберезского в сторонку, заглушил двигатель и последовал за фургоном в пешем строю, вежливо поздоровавшись с полупьяным стариканом, караулившим ворота. Когда Рублев догнал фургон, работа уже была в разгаре: угрюмые грузчики вытаскивали из кузова мебель, время от времени шмыгая разбитыми носами и с болезненными гримасами хватаясь за разные места, а улыбчивый Подберезский объяснялся с нервной и некрасивой женщиной средних лет, у которой из-под белого халата выглядывал сильно поношенный серый костюм старомодного покроя.

— Что это значит? — резко говорила она, напирая на здоровенного Подберезского, который, продолжая улыбаться, невольно пятился назад, пока не уперся спиной в стенку фургона. — Что вы себе позволяете?

Это детский дом, а не ваше казино! Здесь дети, пони маете, и я не позволю...

— Подождите, — остановил ее Подберезский, — боюсь, вы не совсем поняли... Это просто подарок вашему детскому дому от фирмы." — Он обернулся к грузчикам, больше напоминавшим пациентов травмопункта, ждущих приема. — Эй, отцы, как ваша фирма называется?

— "Русский телекинез". — подсказал Комбат.

— Вот-вот, — поддакнул Подберезский, — «Русский телекинез». Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, в чем вы нуждаетесь, но все-таки... Кроме того, эти господа хотели бы презентовать вашему учреждению небольшую сумму — три тысячи долларов.

Заведующая с сомнением посмотрела на «господ», таскавших мебель с энтузиазмом военнопленных.

— А документы? — растерянно спросила она. — Накладные, передаточный акт...

— К чему все эти формальности? — пожал плечами Подберезский. — Это бескорыстный дар. Как говорится, чем богаты...

— Да вы что! — воскликнула заведующая. — Меня же посадят! После первой же проверки...

— Обалдеть можно, — сказал Комбат. — Что, правда посадят?

— Да, — поморщившись, подтвердил Андрей. — Пожалуй, что и посадят... Это я как-то недодумал. Вот же ерунда какая... Да вы не волнуйтесь, — оживился он. — Как же это я не сообразил? Я же могу все это быстренько оформить и завтра же, прямо с утра, подвезти вам бумаги. Это вас устроит?

— Н-ну, не знаю, — растерянно протянула заведующая, снова недоверчиво косясь на перемазанных подсыхающей кровью грузчиков. — Это все как-то очень неожиданно.., давайте я хотя бы напишу расписку.

— Фи, — сказал Подберезский. — Я и так вижу, что вы не станете красть у детей. А если станете...

Он выразительно покосился в сторону грузчиков.

На лице заведующей медленно проступило понимание.

— Вот оно что... — сказала она. — Забирайте-ка вашу мебель. Не хватало еще, чтобы в один прекрасный день за ней явился хозяин.

— Хозяин перед вами, — ответил Подберезский.

— Так вы говорите, «Русский телекинез»... — Заведующая вдруг рассмеялась, сразу сделавшись моложе на десять лет. — С ума сойти, — призналась она. — Что ж, спасибо вам огромное, дети будут на седьмом небе. Может быть, зайдете?

— Как-нибудь в другой раз, — отказался Андрей. — У нас, — он снова покосился на грузчиков, — еще масса дел. Фирма «Русский телекинез» самоликвидируется, и мы с Борисом Ивановичем должны им помочь, Они люди простые, могут что-нибудь напутать...

— Да, — с серьезным видом кивнула заведующая, — сейчас стало столько проблем с документацией...

— И не говорите, — поддакнул Комбат.

— Как по нотам, — удовлетворенно сказал Подберезский, отпуская сцепление.

Машина тронулась, оставив позади склад со стоявшими подле него милицейскими машинами, в одну из которых сердитые омоновцы забивали угрюмых учредителей фирмы «Русский телекинез».

— Да, — вздохнул Комбат, — осталась твоя Аллочка без работы.

— Ничего, — успокоил его Подберезский. — Работа ей найдется. Будет в зоне солдатские кальсоны строчить. Чем не работа?

— Ну, ты даешь, — покрутил головой Комбат. — А я-то голову ломал: ну что, думаю, он станет со всем этим барахлом делать?

— Козлы, — поморщился Подберезский, выруливая на проспект. — Мебель — ерунда, но как вспомню это унижение... Приходишь домой, а там одни стены.

А мент и говорит: ну а сами вы разве не виноваты? Замочки стандартные, дверь слабовата...

— Это у тебя дверь слабовата? — поразился Комбат.

— Ну должен же он что-то говорить...

Некоторое время они ехали молча. Комбат сидел откинувшись на спинку сиденья и смотрел по сторонам.

Сентябрь кончался, это было видно даже без помощи календаря. На газонах было полно желтых листьев, а в кронах деревьев совсем не осталось зеленых пятен, зато появилось множество просветов. Скоро Зима, подумал Борис Иванович, тщетно пытаясь понять, что именно испортило ему настроение. На дне души плескался какой-то мутный осадок, никак не связанный ни с приближением холодов, ни со временной бездомностью.

Может быть, виноват был утренний разговор с Сергеем?

Пожалуй, так оно и было. Но лишь отчасти. Борис Иванович смотрел на проносившиеся мимо рекламные щиты и витрины дорогих магазинов и вспоминал заведующую детского дома с ее поношенным костюмчиком и ветхим от старости белым халатом. С одной стороны, вроде бы получалось, что они с Подберезским сделали доброе дело, но с другой... "Капля в море, — с горечью подумал Рублев, — вот что такое это наше доброе дело.

Тоже мне, спонсоры-благотворители, робингуды недоделанные... Кинули совести подачку, а этой тетке в детском доме, между прочим, от этого одни хлопоты: что начальство скажет, да как бы баксы кто-нибудь не спер.

Она ведь, наверное, трех тысяч сроду в руках не держала. И Андрюха хорош. Обещал бумаги к утру выправить, а сегодня, между прочим, суббота..."

— Слышь, Андрюха, — сказал он, — как же ты бумаги-то сделаешь? Сегодня ведь суббота, закрыто все.

— Какие бумаги? — не сразу понял Андрей. — Ах, эти... Ничего страшного. Ревизоры по воскресеньям тоже отдыхают.

— И то правда, — вздохнул Комбат. — Слушай, — осененный новой мыслью, вскинулся он, — сегодня точно суббота?

— Точнее не бывает.

— Еж твою двадцать! Ну и головы у нас с тобой, Андрюха...

— Да что случилось, командир? — удивленно покосился на него Подберезский.

— У Бурлака билет на пятницу, вот что! — сказал Комбат. — Он вчера должен был прилететь.

— Ну?

— Ну и где он?

— А хрен его знает, — легкомысленно ответил Подберезский. — Может, вылет задержали, а могли и вовсе рейс отменить. В наше время все бывает. Керосин, например, у авиаторов кончился.

— Он бы позвонил, — сказал Рублев.

— Успокойся, Иваныч, — увещевательным тоном сказал Подберезский. — Что ты, как наседка... Бурлак — взрослый мужик, сам разберется. Мало ли что у него там не заладилось.

— А вдруг он прямо ко мне домой поехал? — не унимался Комбат. — А его там — цап!

— Ну и что? — пожал плечами Подберезский. — У него железное алиби, его с нами не было. Подержат пару часов и выпустят. Может, он сейчас в гостинице сидит и ко мне домой названивает, а ехать боится, чтобы хвост не привести...

— Да, — опечалился Комбат. — Что же мне теперь, всю жизнь от них прятаться?

— Не думаю, — ответил Подберезский. — Мне кажется, в ближайшие дни все решится.

— В каком это смысле?

— Если они тебя действительно ищут, то очень быстро найдут. Просто поднимут твое личное дело и по одному переберут всех наших. Не горюй, Иваныч. Нам бы только день простоять да ночь продержаться, а в понедельник мой адвокат вернется. Мы им такого жару зададим, что век помнить будут!

— Ишь, распетушился, — проворчал Комбат. — Куда же все-таки Бурлак подевался?

— Да цел твой Бурлак, что ему сделается! На нем гвозди ровнять можно. Может, он за какой-нибудь стюардессой увязался...

— Ну да, — сказал Рублев. — С баулами своими...

— А что, — рассмеялся Подберезский. — Стюардессы тоже мед любят. И мед, и кедровые орешки...

— Тогда это надолго, — вздохнул Комбат. — Пока они все съедят, зима наступит.

Подберезский затормозил у коммерческого киоска и купил бутылку водки, в ответ на недоумевающий взгляд Комбата заявив, что после подвигов его обычно мучает жажда.

— Да и орден не мешало бы обмыть, — подумав, добавил он. — Я его сегодня, можно сказать, во второй раз получил, Пока Андрей орудовал на кухне, сооружая обед, Комбат, которого не оставляло смутное беспокойство по поводу судьбы потерявшегося где-то по дороге из Екатеринбурга Бурлакова, позвонил в справочную аэровокзала и узнал, что вчерашний рейс из Екатеринбурга прибыл по расписанию.

— Черт знает что, — проворчал Борис Иванович, вешая трубку.

Он отправился на кухню и присоединился к Подберезскому, который яростно и неумело сражался с куском свиной вырезки, пытаясь превратить его в отбивные. Комбат отобрал у него нож и сноровисто разделал мясо, вручив бывшему подчиненному молоток для отбивания. Под грохот молотка он развил перед Подберезским теорию, из которой следовало, что полноценным может считаться только одинокий мужчина, никогда не состоявший в браке, потому что он привыкает надеяться исключительно на себя и не зарывает в землю свои таланты, в том числе и кулинарный.

— А как же продолжение рода? — спросил Подберезский.

— А без штампа в паспорте твоя машинка не работает? — вопросом на вопрос ответил Борис Иванович, отлично понимая, что не прав. Разговор не клеился, и виновато в этом было снедавшее его беспокойство.

"Ну чего я дергаюсь? — думал он, переворачивая подрумянившееся мясо, распространявшее по кухне дурманящий аромат. — Сам дергаюсь, и Андрюху дергаю.

Подумаешь, Бурлак не прилетел! Андрей прав, он взрослый мужик, и наверняка существует разумное объяснение тому, что он молчит. В конце концов, неприятности бывают не только у меня."

Подберезский, видя, что Рублева что-то гложет, дипломатично перевел разговор на другую тему и извлек из холодильника бутылку, успевшую сплошь покрыться инеем. Комбат хищно шевельнул усами и объявил, что мясо готово. Вдвоем накрыли на стол, и тут в соседней комнате зазвонил телефон.

— Иди, иди, — сказал Комбат, — я тут подсуечусь.

Только долго не болтай, а то голодным останешься.

Он выложил мясо на блюдо, посыпал его зеленью и, стараясь ничего не опрокинуть, водрузил блюдо в центре стола, только теперь почувствовав, что действительно проголодался. Борис Иванович нетерпеливо покосился на дверь, из-за которой неразборчиво доносился голос говорившего по телефону Подберезского, и в следующую минуту тот, словно приняв посланный Комбатом сигнал, возник на пороге.

Вид у него был совершенно обескураженный.

— Трах-тарарах, — сказал он. — Звонили из больницы.

— А кто у тебя там? — спросил Комбат.

— У меня там Бурлак, — ответил Подберезский.