Лифт в преисподнюю

Глава IЭПИЗОДЫ ГОДИЧНОЙ ДАВНОСТИ

Она встала с кровати, накинула легкий халатик и вышла на балкон. Свежий бриз обдувал ее красивое лицо, беспокоил легкие пышные волосы. Белая в дымчатых разводах луна прыгающими зигзагами отражалась в черной воде, образуя серебряную дорожку от горизонта к залитой огнями набережной. Ей показалось, будто на мгновение она прикоснулась к счастью. Пусть так. Короткий миг, но мой. Она не верила в счастье, любовь и мужчин. Она надеялась на удачу и свою целеустремленность.

Он тоже встал с постели, обернул вокруг пояса махровое полотенце и вышел вслед за ней. Какое-то время они разглядывали веселящуюся пеструю публику, неторопливо гуляющую вдоль бесконечных огней извилистой ленты прибрежного шоссе, потом он спросил:

— Ты ведь впервые за границей?

— Да. Неописуемый восторг.

— Мечтательница?

— С чего ты решил?

— Первая поездка — и сразу в Канны! Если ты актриса, то куда же тебе еще ехать? Примеряешься к ступеням кинофестивальной лестницы? Предел для лицедеев.

— О моих пределах лучше не говорить. Вряд ли ты можешь о них догадываться.

— Ну почему же. Ты неглупа, красива, возможно, талантлива, приехала одна, без подруг и бойфренда, а значит, хочешь выскочить замуж за богатого иностранца. Здесь они стадами пасутся. Тут уж как повезет.

Она очень внимательно посмотрела ему в глаза, словно увидела впервые.

Молодой симпатичный парень, неглуп, авантюрист по натуре, бабник, и деньжата, вероятно, водятся. Но на таких ставки не делают. Вечер в ресторане, постель, короткий поцелуй и прощай. Сиюминутное удовольствие, не более того. Они отлично друг друга поняли, как только их взгляды сошлись возле стойки бара. Но что это его вдруг понесло? Хочет проверить свою прозорливость или не знает, чем заполнить паузу?

Он правильно понял ее многозначительный взгляд.

— Ты моя соотечественница, женщина, подарившая мне приятные мгновения, а не уличная шлюха. Почему бы мне не сделать тебе приятное, если это в моих силах. Не уверен, что моя идея тебе понравится, но чем черт не шутит!

— Ты правильно заметил, я не шлюха и оплаты за свои собственные прихоти не требую. Не стоит себя утруждать.

— Оставь свои амбиции, Ника. Мы просто разговариваем. Просто мне в голову пришла одна интересная мысль.

— У меня и своих замечательных мыслей пруд пруди. Чем ты можешь меня удивить?

— Для того чтобы ездить за границу, и не только во Францию, но и по всему миру, не обязательно иметь мужа иностранца. Вряд ли американец или испанец сумеет должным образом оценить твой талант или поговорить с тобой по душам. Сейчас здесь отдыхает один очень умный, приятный человек. Правда, он вдвое старше тебя, ему где-то под полтинник, а тебе, я думаю, не больше двадцати трех. Но разве в наше время на такие мелочи обращают внимание? Обаятельный мужчина, не потерявший интереса к женщинам, особенно молодым, симпатичным и неглупым. Богат и холост. А самое главное, из-за чего мне и взбрела эта идея, то, что он, как и ты, из Питера.

— Спасибо, что семидесятилетнего не предложил.

— Стоит тебе на него взглянуть, и твои представления о возрасте потеряют всякий смысл. С молодыми повесами, вроде меня, сплошная морока. Любой парень до тридцати пяти всегда кот в мешке. Скольких своих друзей, знакомых и партнеров я знаю, все они непостоянны, а главное, никудышные бизнесмены. Восемьдесят процентов разоряются и вылетают в трубу. Либо их предают, продают и просто давят, как щенят. А этот человек крепко сидит в седле.

Ника вернулась в номер и налила себе шампанского. Сделав пару глотков, она закурила и присела на край кровати. Он стоял в дверном проеме, придерживая развевающуюся шелковую занавеску.

— Допустим, — сказала девушка, не отрывая от него глаз. — Но с чего ты взял, что он на меня западет? Да еще женится. Мало красоток в Питере? Если он не женат до сих пор, значит, импотент, либо зануда, а может, вообще педик.

— Ни то, ни другое, ни третье. Стопроцентный мужик. Ходит с девочками в сауну, но шлюх не выносит на дух. Развелся с женой из-за того, что она ему изменяла. Если ты сумеешь его заинтересовать и не ляжешь под него в первый же вечер, можешь праздновать победу. Он мужик тонкий, чутье развито на триста процентов. Обхитрить его очень трудно. Но даже у такого крупного кита как он, есть свои слабости. Он сентиментален и доверчив. Правда, слабости проявляются только тогда, когда влезешь к нему в душу. Но берегись. Если он обнаружит фальшь, не завидую.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Хочешь нас познакомить?

— Я из тех, кого он в свое время раздавил своими чугунными щупальцами. Так что будет лучше, если он никогда не узнает о нашей с тобой встрече и этом разговоре.

— Понятно. Хочешь таким образом выразить ему свою благодарность, Олежек?

— Ты актриса, я мститель. Если ты его на себе женишь и разоришь, это и будет пределом наших общих мечтаний. Ведь для тебя нет ничего дороже денег и свободы, а у меня есть все это, но я не люблю людей, которые когда-то сломали мне хребет.

— И много у него денег?

— На твоей век хватит, чтобы жить и не считать их. Это только в России. О заграничных счетах я ничего не знаю, кроме того, что они есть и не в одной стране. Ты можешь стать его лебединой песней.

— А потом встать этой песне на горло?

— Я не настаиваю. Меня удовлетворит и то, что и новая его жена уже спала со мной. И возможно не последний раз.

— Уверен?

— Я приду к тебе в театр в Питере. Тебе не обойтись без консультанта. А я знаю об этом человеке очень многое, что тебе поможет держать его в узде.

— Однако он тебя раздавил. Что же твои знания тебе не помогли?

Олег на вопрос не ответил и продолжал:

— Нельзя попадать под его прицел. Он не делает промахов. Теперь меня для него нет, он давно забыл о моем существовании. Он арендует виллу, совсем рядом. Здесь, на юге Франции, он не ждет подвоха. Вряд ли даже самые приближенные к нему лица в Питере знают, где он находится в данный момент. То, что я встретил его, — чистая случайность. Но он меня не видел.

— И ты знаешь, где его искать?

— Конечно. Сейчас он пьет мартини в казино «Торнадо» в Монте-Карло. Два часа езды. Играет мало, любит наблюдать, как проигрывают другие.

— Предлагаешь мне выпить с ним на брудершафт и остаться безобидной девственницей в его глазах?

— Зачем? Сценарий придумать нетрудно. Иди в казино и проиграй последние деньги. Он тебя не упустит.

— Я не сумасшедшая.

— Глупости. Деньги я тебе дам. Не думай о мелочах. Важна твоя убедительность. Ты же актриса. Роль несложная. Тебе лишь надо самой поверить в ту легенду, которую мы придумаем.

Ника усмехнулась, и в этой слабой усмешке Олег заметил оскал волчицы, а не мечтательницу, пытающуюся поймать фортуну за хвост.

Казино в Монте-Карло — это не просто игорные столы, это публика. Люди азартные, смелые и в какой-то степени сумасшедшие. Они умеют держать себя в руках, хорошо одеваться и улыбаться при полном крахе.

Кавалеру пришлось позаботиться о своей барышне. В джинсах и мини-юбках в такие заведения не пускали. Вечернее платье — вещь недешевая.

Азарт начал закипать еще за три квартала до игорного дома. В шикарном бутике Нике купили вечернее платье с открытой спиной, туфли на шпильках. Олег ахнул. Он не мог поверить, что такая шикарная женщина вчера легла с ним в постель. Теперь он понял, почему женщины так любят наряды. Правда не всем это помогает, у многих результаты нулевые, но зачем думать о других, когда на твоих глазах происходит такое! Надо признать, что девушка чувствовала себя одинаково хорошо как в джинсах, так и в новом шикарном наряде. Но вдруг появился налет надменности и гордыни. Эти черты ее не портили: она обладала шармом, обезоруживающей улыбкой и непосредственностью ребенка. Всех перечисленных качеств Олег не заметил, знакомясь в баре с красоткой в турецких джинсах. Может, она и правда гениальная актриса, способная преображаться в мгновение ока, а может, он ни черта не понимает в людях, точнее, в женщинах.

Когда они вышли из магазина, он не знал, как ему себя вести. Слишком растерялся. Идти рядом с такой женщиной — уже подарок.

— У тебя язык начал заплетаться, Олег, — заметила Ника. — Шампанское в голову ударило? И почему ты перешел на «вы»? Почувствовал себя халдеем, открывающим дверь белого лимузина поп-звезды? Это нормально. Ты откроешь мне двери казино и укажешь объект, на этом твоя миссия мстителя закончится. Дальше я сама продолжу воплощать наш план в жизнь. Каждому свое.

— Не спорю. Но не забывайте…, не забывай, кто тебе выстроил трамплин. И миссия моя не закончена. Без моих консультаций тебе будет трудно быстро продвинуться к цели. Мой «протеже» не так прост. Этот ларчик не с одним дном. Он бездонный.

— Жизнь покажет. Я очень терпелива. Если я ставлю перед собой цель, то не рвусь к ней сломя голову. В своей короткой жизни я уже успела наломать дров. Хватит. Результат определяет путь к нему. Как репетируешь, так и премьеру сыграешь. С неба ничего не падает, кроме снега и дождя.

— А лучи солнца, ради которых ты сюда приехала?

— Я скептик и пессимист. Черный цвет я вижу лучше, чем белый.

— Волчица. Но тебе придется отказаться от серой шкуры и превратиться в ягненка.

— У меня на сердце и душе мозоли от такой роли. Не вижу проблем.

Они подошли к шикарному, залитому светом зданию казино, к которому то и дело подъезжали дорогие экзотические автомобили.

— А мы своим ходом, — с грустью заметила Ника.

— Так и должна начинаться история Золушки. Не забывай, в твоей сумочке всего пятьсот долларов. Ты пришла сюда поймать свой последний шанс.

— И это правда.

— Тогда вперед.

Несмотря на блеск бриллиантов, от которых рябило в глазах, Ника не потускнела на их фоне. Ее природная красота, отсутствие украшений и макияжа, и даже аромата нежных духов, притягивали к ее персоне взгляды мужчин. Молодость и естественность не способен затмить ни один изумруд. Даже некоторая небрежность в прическе была ей на пользу. Густые светлые волосы, не тронутые краской и парикмахерами, не только служили украшением, но придавали девушке некоторую независимость и легкость, с которой порхают над синими волнами чайки.

Олег рискнул подойти к ней, но сделал это как случайный посетитель, когда Ника остановилась возле карточного стола.

— Третий стол с рулеткой. Он стоит к нам спиной в белом смокинге. Я ухожу.

Девушка обвела взглядом зал и увидела свою жертву.

В кассе ей выдали пять фишек по сто долларов. Приближаясь к цели, она волновалась так, будто выходила на сцену, где на нее будут направлены софиты и тысячи глаз зрителей. По законам театра для актера как бы не существует никакого зала. Есть четвертая стена. Все, что Ника могла себе позволить, это лишь раз, издали глянуть на объект, что называется, из-за кулис. Лучше бы она этого не делала! Сердце в ее груди еще больше забилось. Боже, она-то думала, что встретит толстенного лысого хомячка с лоснящейся физиономией, украшенной гирляндой дополнительных подбородков. Нет! Ее взгляд наткнулся на что-то невозможное. Высокий красавец с синими глазами, смуглым от загара лицом, посеребренные виски. Глубокие, будто вырубленные морщины лишь украшали его. Ямочка на подбородке придавала незнакомцу благородство и мужество. Хорош, черт подери! За такого можно побороться и всерьез. Если он и в постели еще на что-то годится, то о лучшем варианте и мечтать не надо. Ни один сопляк из длинного списка ее любовников не мог соперничать с таким сочным мужиком. Ни один, кроме Артема, который дал ей счастье познать истинную любовь. Но он уже почти забыт. Она променяла его на деньги, которые в итоге судьба вырвала из ее рук. Тогда Ника потеряла все. Еще теперь, спустя три года, она так и не сумела восстановить равновесие. И вот перед глазами маячил новый миф, похожий на слабый луч света в черном тоннеле, словно мираж. Только бы не растаял…

Ника поставила на «черное». Рулетка закрутилась, шарик запрыгал. Говорят, будто новичкам везет. Вот было бы смешно, если бы она выиграла! Такой оборот не соответствовал сценарию. Она смотрела на рулетку, но ничего не видела. Беспокоило только одно: смотрит он на нее или его уже нет рядом, не отошел ли он к другому столу. По «сценарию» она не имела права проверить это.

Шарик попал на красное. Она проиграла. Следующую фишку Ника поставила на «зеро». Теперь шарик попал на черное. Ей пришлось выдавить из себя слезу. Больше всего она сейчас беспокоилась о своей внешности. Только бы не раскраснеться. Сейчас, как никогда, ей необходима бледность. Ника передвинулась ближе к кондиционеру. Она заметила, как колышутся волосы у одной из женщин, значит, там есть ветерок.

Тяжело играть без партнеров и текста. Этюд молчания — самая сложная ступень актерского мастерства. Зритель смотрит на хорошенькую статуэтку, а должен видеть крик души. Пришлось сконцентрироваться. Ветерок сбил ей волосы, и кокетливая прядь упала на щеку. Она даже не заметила этого. Ставя последнюю фишку, она представляла себе, будто бросает горсть земли в могилу самого близкого ей человека. Слезы текли уже натурально.

— Разве можно так относиться к игре? — услышала она приятный мужской голос за спиной.

Ника не сразу поняла, что с ней говорили по-французски. Этот язык она знала очень хорошо. Языку ее учила гувернантка-француженка, и Ника разговаривала почти без акцента. Ее пичкали французским с пятилетнего возраста. Сначала она его ненавидела, но потом ей внушили, что актрисе, будущей, разумеется, без французского не обойтись. В театральном институте Нику освободили от занятий: она знала язык не хуже преподавателя. Спустя годы эти знания вновь пригодились и сыграли немаловажную роль в решающий момент.

— Я играю не ради развлечения, — ответила она по-французски, не оглядываясь. Он это или нет, женщина с достоинством не покажет своих слез постороннему.

— Извините за навязчивость, но мне показалось, что я могу вам помочь.

Он это или не он? Девушка нашлась и сделала блестящий ход: вынула из сумочки платок и уронила его. Залп получился двойным. В эту же секунду шарик остановился и опять не там, где нужно.

— Черт! — вырвалось у нее по-русски. — Мне уже не поможешь, — добавила Ника по-французски.

Она нагнулась, но не успела поднять платок, его уже подняли. Девушка резко оглянулась. Кому не везет в картах, тому везет в любви. Это был он! Ника взяла протянутый платок и, отойдя от стола, вытерла слезы. Красавец в белом смокинге не отставал.

— Вы русская? — спросил он, не скрывая удивления.

— А что тут удивительного? По нынешним временам русских по всему свету встретить можно.

— Согласен. Тем более что я и сам из России, но, как вы выразились, по нынешним временам встретить молодую красавицу из России на юге Франции нетрудно, но услышать ее безупречную французскую речь крайне удивительно.

— Спасибо за комплимент и платок, но у меня нет настроения для светских бесед.

— Поверьте, я не хочу навязываться. Мне искренне жаль, что вижу молодую соотечественницу на Лазурном берегу со слезами на глазах.

— Не было никаких слез. Вам показалось. Извините, но мне пора.

— Хорошо. Никаких слез. Здесь неподалеку есть очень миленький тихий погребок, где подают великолепное вино. Почему бы не выпить пару стаканчиков? Ничего кроме пользы и поднятия духа и оптимизма.

— Оптимизм мне не помешал бы. Самую малость.

— Позвольте вас угостить. И хочу оговориться, я не имею никаких темных и меркантильных намерений.

«Имеешь ты их или не имеешь, все равно я тебя из своих когтей уже не выпущу», — подумала Ника, а вслух сказала:

— Хорошо. Но я не сумею составить вам достойной компании. И уж оптимизма точно не добавлю. Однако от вина не откажусь. Мне действительно не помешает выпить.

— Отлично!

Пришла она пешком со слабой надеждой на просвет, а уезжала на открытой машине, с шиком. Впрочем, Ника не сомневалась в собственных чарах. Другое дело, что она никогда не строила долгосрочных планов. Если подходить к сегодняшней бредовой затее серьезно, то требуется время для размышлений и выбора соответствующей тактики. Такой барьер нахрапом не возьмешь.

Она чувствовала исходящее от этого человека излучение надежности, уверенности и силы. То самое главное, что должно исходить от настоящего мужика.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Вероника. Но все с детства называют меня Никой.

— А меня зовут Гена.

— С отчеством, пожалуйста.

— Терпеть не могу официальность. И потом, я не такой уж старый.

— Дело не в вас, а во мне. В моем воспитании.

— Понимаю. Тогда Геннадий Устинович Чаров. Русский, холост, живу в Ленинграде. К слову «Петербург» еще не привык. Бизнесмен средней руки. Так лучше?

— А я актриса. Первый сезон в театре после окончания института. Воспитана в строгих традициях. По отцу Лапицкая, по матери княжна Оболенская. Росла и воспитывалась в имении князей Оболенских со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.

— Теперь понятно, откуда такой безупречный французский. Так значит, вы девица голубых кровей, но пошли в комедиантки.

— А где еще, по-вашему, сегодня можно извлечь пользу из моих навыков — от умения скакать верхом, танцевать вальс и мазурку, музицировать, петь, говорить по-французски, носить корсет, гладить болонок, читать наизусть Пушкина, Батюшкова, Хлебникова, Баратынского и даже фехтовать на шпагах. Мать дала мне образование, соответствующее Смольному институту, но на дому.

— Вы уникальная личность, Ника.

— Эта уникальность мне очень часто боком выходила.

Белый открытый «мерседес» остановился в узком переулке на крутом склоне, с которого открывалась панорама на море и сверкающий огнями Промедан-Дез-Англе.

— Мы можем посидеть в погребке, а можем на террасе, любуясь видом на город, — предложил Чаров. — На ваш выбор.

— Лучше на террасе.

Здесь было тихо и уютно. Все посетители укромного уголка — только французы. Туристы плохо знают местность и не забираются так высоко. Им подали красное вино в кувшине и стаканы. Ника старалась не смотреть на своего кавалера. Можно увлечься и забыть о своей цели, тем более что обстановка располагала. На нее даже его вкрадчивый голос действовал завораживающе, так не долго и в омут с головой прыгнуть, тем более что мужчины в жизни Ники занимали не последнее место. Она любила красивые ухаживания, цветы, дорогие подарки. А кто не любит? Молодость и красота не вечны, и грех не использовать случай, не то потом на склоне лет и вспомнить будет не о чем. Ведь есть такие гордые и недоступные, которые в сорок-пятьдесят грызут локти и жалеют, что упустили момент. Слишком высокий ценник прикололи себе на грудь в расцвете сил и возможностей, а теперь готовы и сами приплатить, но уже поздно. Вот такую недотрогу она и решила сыграть для одного единственного зрителя.

— Простите, Ника, я не хочу лезть в чужие дела, но мне очень хотелось бы вам чем-то помочь, — тихо заговорил он, поднимая стакан с вином. — Без всяких меркантильных интересов.

— Спасибо. Вы уже мне помогли. Вытащили меня на свежий воздух. Моя история слишком банальна и не стоит внимания. Я привыкла свои проблемы решать сама.

— Что-то, связанное с деньгами? Вы совсем не похожи на заядлого азартного игрока, да и фишки ставили беспорядочно и неразумно. Что вас заставило идти в казино?

— Я чувствую, вы не успокоитесь. Ладно. Меня ограбили. Украли все деньги и даже обратный билет в Россию. Пятьсот долларов, которые я проиграла в рулетку, были у меня спрятаны, я собиралась идти по магазинам за сувенирами. Теперь нет ничего. Я надеялась выиграть. Говорят, новичкам везет. Вот и рискнула. И хватит об этом, не то я опять расплачусь.

— Хорошо, не буду. Выпьем за удачу?

— С удовольствием.

И они выпили. Вино показалось Нике очень вкусным, и она не отказывалась от наливаемых ей бокалов. Вряд ли она опьянела, слишком высоко было напряжение и самоконтроль, но показаться хмельной не мешало ее задумкам. Какие-то уступки приходилось делать. Оставаться синим чулком тоже неестественно, можно спугнуть клиента. Передозировка вредна так же, как недобор. Вот почему она согласилась поехать к нему на виллу, которую он снимал, чтобы окунуться в бассейн. Запретный плод сладок. Чаров наблюдал из окна, как обнаженная красавица плескалась в подсвеченных голубых водах под черным звездным небом.

Он спустился вниз с коктейлями на подносе, когда девушка накинула на себя белый махровый халат. Тогда он впервые увидел ее ослепительную жемчужную улыбку. Вряд ли найдется мужчина, способный отказаться от такого соблазна. Чаров сдержался. И Ника это оценила. По-своему, конечно. Такая сдержанность могла говорить лишь об одном: его намерения идут дальше случайной безумной ночи. Какая-никакая, а уже победа.

Спать легли на рассвете и, разумеется, в разных комнатах. Вряд ли проведенный вместе вчерашний вечер мог быть забыт в одночасье. Они нравились друг другу и сумели создать вокруг себя некое магнитное поле.

Проснулась Ника далеко за полдень. В доме никого не было. Она оделась и спустилась к бассейну. На белом столике стоял завтрак. Сок, тосты, джем, кофейник, фрукты. На тарелке лежал конверт. Она вскрыла его. На стол высыпались деньги и записка.

«Дорогая Ника!

Понимаю щепетильность вопроса, но прошу эти деньги принять. Будем считать, что ты взяла их в долг. Мы встретимся в Питере, и ты вернешь мне эту незначительную сумму. Но сейчас ты не можешь оставаться в таком кошмарном положении. Если до отъезда захочешь еще раз меня увидеть, то найдешь меня здесь, на вилле. Аренда заканчивается через две недели.

Я очень хочу надеяться на нашу встречу. Мне показалось, что нам было хорошо вдвоем.

Нежно целую ручки, Геннадий».

Ника вспомнила, как они танцевали возле бассейна, и она ему позволила себя поцеловать. Секундная слабость, но поцелуй нес с собой бациллу. Теперь Чаров от нее никуда не денется. Первую партию Ника выиграла с большим перевесом. Теперь следовало выдержать паузу, но не слишком большую. Это еще не рана, а укол, не оставляющий шрамов и рубцов. Еще пару таких вечеров, и она занозой вонзится в его сердце.

Двадцать стодолларовых купюр были неплохой компенсацией за приятный вечер. Даже если бы он не оставил ей денег, она ни о чем не жалела бы. Что Бог ни делает, все к лучшему.

Ника не прикоснулась к завтраку. Дорога в город шла под уклон, и она с удовольствием прогулялась пешочком, тем более что день выдался нежаркий, с легким ветерком. Билет на самолет лежал в гостиничном номере. Улетать на родину через два дня. Совсем скоро. Слишком скоро. Как быть? Она не хотела появляться Геннадию на глаза неделю. Не меньше. Но и не больше. Недозревший плод не срывают, а перезревший быстро гниет. А может, и вправду потерять билет и купить новый на неделю позже? Вот черт! Нашла себе новую головную боль. Десять дней беззаботной жизни и удовольствий и под конец проблемы. Пусть даже приятные проблемы, но требующие серьезного подхода и правильных решений. Внутреннее чутье Нике подсказывало, что игра стоит свеч. Пора взяться за стоящее дело серьезно и посуетиться ради своего будущего.

Ника решила посидеть в открытом кафе на набережной, позавтракать и как следует все обдумать.

Телефонный звонок разбудил его в восемь утра. Звонили из Питера. Чаров очень устал, ему совсем не хотелось ни с кем разговаривать и уж тем более вставать в такую рань. Однако сообщение его секретаря оказалось важным.

— Геннадий Устиныч, звонили из Ниццы. Адвокат мадам Пуартье. Он просил вам передать следующее. Брат мадам Пуартье Пьер погиб позавчера в автокатастрофе близ границы Монако у мыса Ай на Корниш де лэстерель. Его машина сорвалась в пропасть. Мадам очень хотела бы вас видеть, ей необходим близкий человек в минуты свалившегося на ее плечи горя.

— Когда звонил адвокат?

— Вчера днем. Но я не смогла найти вас, вынуждена будить сегодня в такую рань.

— Вы правильно поступили, Ирина Борисовна. Я все понял. Спасибо.

Чаров положил трубку и сбросил ноги с кровати.

Делать одновременно два дела, значит, не сделать ни одного. Чаров привык к рациональному и серьезному подходу ко всему, за что он брался, но обстоятельства часто диктуют свои условия, приходится с этим мириться.

Он оделся, прошел по коридору и остановился возле последней двери. Немного подумав, тихонько повернул ручку, приоткрыл дверь и заглянул в спальню. Девушка крепко спала, скинув одеяло на пол. Пушистые длинные волосы, беспорядочно разбросанные по подушкам, казались волшебными, от ее тела невозможно было оторвать глаз. Дает же Бог кому-то такое совершенство! Чудо, да и только. Оставалось сглотнуть слюну и закрыть дверь.

Он позавтракал на кухне, затем накрыл стол возле бассейна и написал записку. Достав из бумажника деньги, отсчитал определенную сумму и вложил купюры в конверт с посланием.

Белый «мерседес», взятый напрокат в аэропорту, Стоял под навесом у ворот. Виллу никто не охранял, от прислуги Геннадий Устинович так же отказался. Грабителей он не боялся. Своего у него здесь ничего не было.

Дорога могла занять от получаса до часа, все зависело от загруженности шоссе, но он особо не торопился. Никто не знал, что Чаров находится во Франции. Пусть считают, будто он приехал из России, и оценят. Это не просто российскому гражданину — явиться на следующий день после приглашения. Открытых границ пока еще не существовало, и вряд ли они появятся в обозримое время.

Вызов нарушил его планы, но в любых делах существуют свои приоритеты, не оставляющие выбора.

Он мчался вдоль средиземноморского побережья и разрабатывал сценарий своих действий на ближайшую неделю. Вряд ли ему удастся скоро вернуться на виллу. За это время Ника может потерять к нему всякий интерес. А этого очень не хотелось бы.

Мадам Пуартье слыла в обществе женщиной замкнутой, малообщительной. Подруг и друзей в ее окружении можно было сосчитать по пальцам, и все они казались людьми в некотором смысле странными. Пара православных священников, русская эмигрантка, престарелые господа — члены общества «Андреевский флаг», потомки русских моряков, сбежавших из России во время революции.

Катрин Пуартье носила имя отца, крупного банкира, принадлежавшего к старинному дворянскому роду Франции. По матери Екатерина была русской и тоже из дворян. Ее предки Ростопчины были видными государственными деятелями России и доблестно служили отечеству. Брак родителей мадам Пуартье вызвал в свое время некоторый скандал. И во всем были виноваты далекие предки.

Во время захватнической войны Наполеона прапрадед месье Пуартье виконт Пуартье служил командиром гвардейского полка императора. Историки утверждают, что Наполеон ни разу не задействовал своих гвардейцев в бою, даже во время Бородинского сражения гвардия не тронулась с места. Бонапарт не мог себе позволить остаться без защиты в тысячах лье от западных границ. Но одно то, что предок Пуартье был гвардии полковником армии Наполеона и прошел через всю Россию с оружием в руках, говорило само за себя.

Предок по материнской линии у Катрин Пуартье был ни много ни мало, как сам генерал от инфантерии граф Федор Васильевич Ростопчин, который в тысяча восемьсот двенадцатом году являлся генерал-губернатором Москвы. Когда Кутузов решил оставить Москву французам, то этим приказом он, можно сказать, разорил род Ростопчиных. Покидая свое имение, Федор Васильевич оставил французам послание на воротах, в котором дал понять, что кроме пепла они на своем пути ничего не встретят.

Граф поддерживал партизан, выпуская листовки, получившие в то время название «афишки», и сейчас многие историки подозревают, будто Москву поджег вовсе не Бонапарт, а Ростопчин. В огне погибла ценнейшая библиотека, картины, уникальный китайский фарфор, статуэтки из золота и серебра. Одним словом, на описание графских сокровищ не хватит и сотни страниц. Остатки своих дней граф посвятил мемуарам. Вряд ли в те страшные времена гвардейский полковник французского императора мог себе представить, что его потомок соединит свою судьбу с представительницей рода злейшего врага, русского генерала графа Ростопчина.

Катрин Пуартье осталась последней из живущих отпрысков рода Пуартье-Ростопчиных. Полгода назад в больнице умерла старшая сестра Кати, и вот два дня назад в автокатастрофе погиб ее брат. Старшая сестра была инвалидом с детства, страдала церебральным параличом. Ее смерть оказалась неожиданной. На сердце Люси никогда не жаловалась и вдруг инфаркт с летальным исходом. Нетрудно догадаться, что наследников у сестры не осталось. У Пьера детей не могло быть из-за его нестандартной половой ориентации. Что касается самой Катрин, то она была разборчивой невестой и оставалась старой девой. Ей исполнилось сорок семь, надежд на потомство не могло уже быть.

Катрин с детства интересовалась историей. Несмотря на то что она родилась во Франции, ее русские гены победили французские, она всегда мечтала о продолжении рода Ростопчиных, а потому хотела выйти замуж непременно за русского. Для ее отца национальность жениха не имела значения. Он хотел выдать дочь за достойного состоятельного человека, который мог бы стать его партнером по бизнесу. Во времена молодости Кати найти не только русского, но еще и банкира или очень состоятельного мужчину оказалось нереально. Даже среди детей эмигрантов таких было немного, да Катя и не считала их русскими. Мало того что они не умеют по русски разговаривать, но даже истории не знают, а из литературы слышали только о Пушкине. Бунина читали во французском переводе.

Отец умер, когда Кате стукнуло тридцать пять. Богата. Хорошенькая, не более того. К тому же она имела привычку говорить мужчинам в лицо все, что о них думает. А кому хочется слышать о себе правду, особенно если тебя прилюдно называют дураком! Может, не так прямолинейно, но смысл оставался тем же.

Время шло, ничего не менялось. Катя все больше уходила в себя, теряла друзей и становилась нестерпимей с каждым днем. И вот она, долгожданная поздняя любовь.

Их познакомил один из эмигрантов первой волны, престарелый капитан Малыгин. Впервые в жизни Катя, увидев мужчину, лишилась дара речи. И куда подевался ее острый ядовитый язычок! Геннадий Чаров обезоружил ее одним взглядом. Синие лучи его глаз пронзили женское сердце, словно Амур выпустил в него весь колчан любовных стрел. Это случилось год тому назад. В первую же секунду она себе сказала: «Он будет моим, или я зря прожила свою жизнь».

Капитан Малыгин рассказал ей, что много лет назад французскому линкору удалось спасти двух русских моряков, а морской клуб «Андреевский флаг» сделал все, чтобы помочь ребятам вернуться на родину и не попасть в жернова военной разведки Франции. Спустя почти тридцать лет Гена Чаров стал преуспевающим российским бизнесменом и приехал во Францию по делам. Он не забыл о тех далеких временах и сам пришел в клуб с благодарностью. Бывшие соотечественники встретили его на ура. Его даже приняли в члены клуба, а он привез им из России Андреевский флаг с канонерки «Кореец», купленный им на аукционе в Токио. В подлинности флага никто не сомневался.

Современный русский миллионер, бывший моряк, умница и, наконец, просто красавец. Ну о чем еще можно мечтать?

К счастью, Геннадий ответил на ее чувства взаимностью. Между ними завязалась дружба, быстро приведшая их в спальню. Катрин презирала условности и ненавидела догмы. Она первая призналась ему в любви еще до того, как сняла с себя последнюю вещь, скрывавшую ее наготу.

Геннадий не был столь откровенным и прямолинейным, но она чувствовала, что и он к ней неравнодушен, но не могла требовать от мужчины столь же откровенных признаний. Ей даже импонировала его сдержанность. Легкомысленная мальчишеская страсть, представлялась ей рассыпавшимся по полу бисером.

Но на бочку меда всегда найдется ложка дегтя. Она узнала, что ее мечта о наследниках так и останется мечтой. Врачи были категоричны.

И все же Катя таила надежду. Ее мечта о возрождении рода Ростопчиных не умирала, тлея в душе угольками, поддуваемыми слабым ветерком. Непонятно почему, но она думала будто Геннадий решит все ее проблемы. А по сути, он даже не делал ей предложения выйти за него замуж. С одной стороны, это ее успокаивало, значит, он не из тех, кто гоняется за невестами с большим состоянием и плодородными землями, виноградниками, своим собственным винным заводом, который, кстати сказать, приносил неплохие доходы. С другой стороны, она не сомневалась в собственных силах и женских чарах и не видела ничего зазорного в том, чтобы самой сделать ему предложение. Возможно, так она и поступит после сорока дней траура. Ей хотелось, чтобы он был рядом, она уже устала от одиночества. Жизнь не вечна, хватит тоски и печали. Влюбленность окрыляла, и ей хотелось хотя бы на время бросить свою усадьбу, хозяйство и пуститься в кругосветное путешествие. Больше так жить нельзя. Еще год-два, и она превратится в сушеную воблу. А Гена и через десять лет все еще будет востребован. Он не стареет. Он мужает.

Мажордом, заставший Катрин в оранжерее, где она поливала свои экзотические цветы, возвестил о прибытии господина Чарова. Катя уронила глиняный кувшин, взглянув на черепки, хихикнула и выбежала из оранжерей. Учитывая черное шелковое траурное платье, все это выглядело достаточно странно.

Она бросилась на шею Чарову, как ребенок к папочке, подарившему долгожданный подарок на рождество. Из ее глаз потекли слезы. И трудно сказать с определенностью, что они выражали. То ли горе, то ли радость и восторг, а может, и все вместе.

— Ты так быстро приехал! Ты чудо! Для меня каждая минута кажется вечностью. Ты мой спаситель.

— Не преувеличивай моих заслуг. Я тоже по тебе соскучился и собирался приехать. Так что документы были уже готовы, мне оставалось только поменять билеты.

Они устроились в тяжелых креслах под тенистой пальмой, где стоял сервировочный столик с напитками и ведерко с кусочками полурастаявшего льда.

— Как это произошло, Катя?

По лицу женщины скользнула печаль, румянец сменила бледность.

— Не знаю. Никто ничего с уверенностью сказать не может. Одно ясно, Пьер мчался по серпантину на недозволенной скорости. Его «феррари» соскользнул в пропасть, машина превратилась в груду железа и сгорела. Пьера и его приятеля выкинуло, автомобиль был с открытым верхом, но это их не спасло. Обоих мужчин изуродовало до неузнаваемости. Хоронить Пьера придется в закрытом гробу.

— Кто же его опознал?

— Я не поехала. Ездил наш адвокат Борис. Он узнал вещи Пьера, часы, а главное, татуировку на правой стороне груди.

— И этого достаточно?

— Я думаю, что да. Полиции этого достаточно. Есть свидетели. Портье отеля «Ривьера» принял ключи от апартаментов у Пьера и видел его приятеля. Пьер ему сказал, что они едут дня на два в Монако. Швейцар так же подтвердил, будто видел, как Пьер и его друг сели в машину и поехали в сторону приморского шоссе. Мой брат часто останавливался в этом отеле, его там очень хорошо знали и ни с кем спутать не могли. Все сходится. А почему у тебя возникли какие-то сомнения? Или мне показалось?

— Свойственная русским подозрительность. У нас начинают расследование с сомнений. Они ни во что не верят, пока не получат на руки проверенные доказательства того или другого варианта. Только после этого назовут его фактом… Я скорблю вместе с тобой о безвременной утрате.

— Извини, Гена, может быть, я покажусь тебе слишком циничной и жесткой, но не думай будто я убита горем. Пьер был бесполезным человеком. Его интересовали только мальчики, на которых он тратил наше состояние. Ему удалось дожить до пятидесяти лет и ничего не достичь. Мой отец, человек большого ума, провидец, никогда не возлагал надежд на Пьера. Он всегда рассчитывал на будущего зятя. То есть на моего мужа, человека сильного и умного, такого, как ты, способного множить капитал, а не разорять родное гнездо. А последние годы, после смерти мамы, Пьер окончательно вышел из-под контроля. Он стал неуправляемым. Дважды мне приходилось выкупать его у правосудия, платя за него залог.

— Ты хочешь сказать, что Пьер был связан с преступниками?

— Нет. Сопливые мальчишки сделали из него наркомана. Я думаю, что от СПИДа он тоже не уберегся. В любом случае, Пьер был обречен.

— Печально. Я понимаю тебя, но все же тяжело терять родных и близких людей. Сначала сестра, потом брат…

— Моя сестра освободилась от мучений. Ее не радовал белый свет. Нет ничего хуже, чем быть никому не нужной. Зрелая женщина, лишенная любви и близости с мужчиной, живущая с душевной и физической болью без права на надежду. Непосильная пытка. Она умерла с улыбкой на лице. После ее смерти профессор из клиники и рассказал страшную историю. Вскрытие установило, что смерть Люси произошла не по причине инфаркта. Инфаркт имел место, но он был вызван искусственным путем, под воздействием определенного лекарства. По мнению профессора, речь могла идти об умышленном убийстве.

— И он не заявил в полицию? — удивился Чаров.

— Он пришел ко мне за советом. По его мнению, речь не могла идти о насильственной смерти. К тому не было никаких причин. Речь шла о сговоре между моей сестрой и кем-то из медперсонала. Добровольное умерщвление. И если бы профессор заявил об этом, репутация его клиники резко пошатнулась бы. В таких случаях скандала не избежать. Это крах! Мы решили не придавать случившееся огласке. Даже если кто-то из-за сочувствия или за деньги сделал сестре инъекцию, я не считаю этого человека преступником.

— Двойная сделка.

— Я не хочу больше говорить на эту тему. В моей жизни своих проблем хватает. А что касается близких и причин, по которым они погибли, этим пусть занимаются страховые компании. Это те немногие, кого может заинтересовать истина. Никто не хочет терять деньги, пусть даже не очень большие.

— Кто же получит страховку?

— Догадайся с трех раз.

— Извини, не подумал.

— Удивительно. Обычно ты мои мысли ловишь на лету. Может, угадаешь, о чем я думала все последнее время?

Катрин встала, налила в бокалы красное вино и один из них подала дорогому гостю.

Геннадий сделал глоток и взглянул на хозяйку. У него невольно перед глазами всплыл образ Ники. Небо и земля! После Ники на Катю смотреть без слез невозможно. Молодость, нежность, красота, безрассудство и очарование против эгоизма, гордыни, жестокости и умирающих страстей. Тут даже и думать не о чем. Но Чаров отлично знал, какие сюрпризы жизнь может подбрасывать наивным и безмозглым смертным, вечно тянущим руки к свету. Нашли для себя утешение в нескольких банальных словах: вера, надежда, любовь, Бог, счастье, благодать! Тем и жив человек, что видя, как судьба копает ему могилу, еще способен верить в мифы.

— Может, я и не ошибусь, если отвечу на твой вопрос, Катя. Но лучше, если я этого не сделаю.

Она рассмеялась. Причем звонко, заразительно, словно девчонка.

— Я так и знала. Из нас двоих мужчиной должна оставаться я. Что ж, я готова и к этой роли. Ты не оставляешь мне выбора.

Она допила вино, налила себе еще бокал и выпила его залпом, после чего перебросила опустевший хрусталь через плечо.

— Не соблаговолите ли, сударь, стать моим мужем? Я уже взрослая самостоятельная девушка и вполне созрела для того, чтобы стать примерной женой и сделать все от меня зависящее для создания крепкой, сильной семьи с далеко идущими планами и мощными корнями. Что скажешь? Либо «да», либо вставай и уходи.

— Ты же не терпишь противоречий и отказов, Катя. Вряд ли ты решилась бы на такой опрометчивый поступок, если бы ожидала услышать не то, что хотела. Отвечаю. Лучшего предложения я не слышал за всю свою жизнь. Готов обсудить его сейчас же.

Катрин гордо вскинула голову.

— Я хочу возродить род великих русских мужей на земле Франции…

— Не надо пафоса, Катя. Ты Ростопчина по матери, а я, с твоего позволения, по отцу. Сейчас исторический музей готовит генеалогическое древо моего рода. Подробности я изложу, когда все будет сделано. Работа велась в течение трех лет. Меня интересовали только документы, имеющие неопровержимую подлинность.

Катрин упала в кресло и сидела, глядя на возлюбленного с открытым ртом, не находя слов от пережитого шока.

— Год назад, когда нас с тобой познакомил капитан Малыгин, ты даже не поинтересовалась, какого черта старик приволок к тебе в дом русского мужика, которому он четверть века назад помог выпутаться из неприятностей. Теперь я тебе могу об этом сказать. Собирая историю своих предков буквально по крупицам, я выяснил, что в России Ростопчиных уже не осталось. Кроме меня, разумеется. Но одна ветвь уходила во Францию и хорошо прослеживалась. Мне не составило труда собрать справки и узнать ваши координаты. Потом, когда у меня уже не оставалось сомнений в подлинности родства, я приехал сюда, нашел «Андреевский клуб» и напомнил о себе и своей истории. Меня признали. Я осторожно намекнул капитану о потомках Ростопчиных. Он сказал, что вхож в ваш дом и что там чтят русские традиции. Я попросил его познакомить меня с потомками легендарного графа. Так я очутился в твоем доме. Когда наши взгляды пересеклись, думаю, тебе было плевать, кто и зачем меня привел. И я забыл цель своего визита. С этой минуты началась совсем другая история.

— Ты негодяй! — вспыхнула Катерина, вскочила с кресла и начала колотить возлюбленного своими маленькими кулачками, но быстро выдохлась. — Негодяй! Как ты мог столько времени скрывать от меня правду!

— Успокойся! Я сам хотел того же, о чем ты мне сейчас сказала. Я мечтал о возрождении рода Ростопчиных, но считал, что его невозможно восстановить насильственным путем. Только любовь способна сотворить чудо. Сейчас ты мне доказала, что чудеса случаются наяву. Я ждал, а не скрывал. Ждал твоего первого шага. Ты полюбила человека, ничего о нем не зная, ты готова ради него идти до конца, и теперь я с полным правом могу тебе сказать, что ты не ошиблась в своем выборе. Я не хотел пользоваться положением и играть на твоих слабостях или пристрастиях. Мы пришли к финишу на равных. Я свой выбор давно сделал, но не мог и не хотел навязываться в женихи и наследники. Теперь, когда ты раскрылась предо мной и лишила себя всякой защиты, я выполнил свой долг и сказал тебе правду.

— Боже! Неужто ты существуешь?! Не в лихорадке ли я? Не брежу ли?!

Катя закрыла лицо руками и зарыдала. Он не мешал ей выплескивать эмоции. Такой шок не легко перенести.

Прошло немало времени, пока Катерина — Катрин Пуартье из рода Ростопчиных успокоилась. Вино оказалось как нельзя кстати.

Над морем сгустились сумерки, взошла золотистая луна, и лакей принес на террасу свечи в серебряных подсвечниках. От ужина они отказались и продолжали пить вино.

— Ты оставишь Россию и переедешь ко мне? — спросила Катя.

— Не так все просто. Ты не знаешь наших законов. У меня бизнес, огромное хозяйство. Двойное гражданство пока еще невозможно, но мы подумаем, как нам сделать все грамотно, без ущерба для семьи.

— Какое непривычное слово — семья. Неужели оно может иметь какое-то непосредственное отношение ко мне? Только сейчас я понимаю, как глупо звучит слово «невеста» в применении ко мне. Старая мечтательная дура. Я даже не смогу родить тебе ребенка. Нам придется взять со стороны. Как это ужасно!

— О наследниках поговорим в другой раз. У меня должен родиться внук.

— Внук? — Катрин дернулась в кресле.

— Я был женат. Очень давно. У меня взрослый сын. О нем мы говорить не будем. Его воспитание, взгляды на жизнь, цели и скептицизм не подходят для будущего хранителя династии. Но будет внук, и его мы воспитаем сами, вложив в него все то лучшее, что носили в себе наши именитые предки.

— Кто же нам отдаст ребенка?

— Не отдадут, так продадут. Ты не знаешь, какие нравы царят в России.

— Кое-что знаю. Я давно интересуюсь усыновлением. Во Франции достаточно нечистоплотных контор, которые торгуют детьми из Азии. Странно, но дети из России причисляются к этому контингенту. Наравне с китайцами, вьетнамцами, монголами… Но я никогда бы не рискнула брать ребенка из рук работорговцев.

— К сожалению, такова сегодняшняя российская действительность. Продают все, лишь бы выжить самим. Но я не хочу охаивать свое отечество. Надеюсь, наши потомки сумеют вернуться в Россию, где возродится справедливость и честь.

— Кто-то меня упрекал в пафосности?

— За державу обидно. Прости.

— Ты веришь в то, что мы будем воспитывать прямого потомка Федора Ростопчина?

— Верю. И скоро ты получишь этому подтверждение.

— Боже! Да я от одной твоей уверенности забеременею. Пойдем в спальню. Может, сегодня Бог подарит мне еще одно чудо!

— Чудес больше не случится, а отпустить вожжи нам не помешает. Пусть этой ночью царствует любовь!

— Ура! — выкрикнула Катрин и выпила залпом бокал вина.

В этот день она от него не пьянела. Существовал более сильный наркотик.

Встреча состоялась на одном из городских пляжей, где, в основном, отдыхала молодежь. Было многолюдно и шумно. Здесь отдыхали в свой редкий выходной горничные, посыльные и таксисты из третьих стран, которым удалось найти работу на побережье. На горизонте белели шикарные яхты, молодые люди мечтательно заглядывались на них, восклицая «О… да!». Мир никогда не славился справедливостью по отношению к своим обитателям. Кому-то все, а кому-то ничего.

Чаров скинул рубашку, брюки и сел на рыхлый белый песок рядом с двумя крепкими парнями, смакующими пиво из жестяных банок.

— Что за самодеятельность вы устроили, господа свободные разбойники? — спросил он, глядя на светящееся в солнечных лучах синее море.

Тот, что сидел ближе к нему, паренек крепкого телосложения с русыми волосами, смуглый от загара, негромко ответил:

— Случайно получилось, Устиныч. Мы обогнали их на серпантине на подъезде к границе Монако. Место идеальное, сам Бог велел воспользоваться случаем. И все же мы решили не торопиться, выждать дня три, до тех пор пока Пьер и его любовник поедут обратно. А тут такая глупость получилась. Мы загнали свою машину на боковой отрезок дороги, ведущий в горное село, и решили подождать, пока они проедут, чтобы не висеть у них на хвосте от Ниццы до Монако. Нас бы засекли. Юрка взял бинокль и смотрел на дорогу. Появилась их машина. За рулем сидел Пьер Пуартье. Гнал, как сумасшедший. Выскочил из-за скалы, даже не притормаживая на крутом вираже. Не знаю, как это получилось, но «зайчик» от линз бинокля попал ему в глаза и ослепил на мгновенье. Этого хватило, чтобы он потерял контроль над дорогой, сбил столбики, и машина слетела в пропасть. Этот петух сам виноват. Мы тут же смылись.

— Из-за вас я не смог закончить дела в городе. Идиоты:

— Да этот придурок и без нас был обречен. Он со своим педиком пил всю ночь в кабаке, а утром перед отъездом из отеля они еще добавили по сотке коньяку.

— Полиция меня не очень беспокоит, — задумчиво продолжал Чаров, — они долго возиться с делом не будут. И уж, конечно, не станут проводить параллель между смертью сестры и брата. Однако, Люси Пуартье и Пьер были застрахованы в одной и той же страховой компании. А там в отделе исков сидят настоящие сыщики. Я не знаю страховщиков, которые с радостью прощаются с кругленькими суммами, не вникая в подробности. Одна смерть — случайность, вторая — совпадение, третья — закономерность.

— С Люси все чисто сработано, — подал голос второй парень. На вид он был чуть старше приятеля, выглядел на все тридцать. — Лекарство ей ввели французское, и взято оно в той же клинике, где Люси лежала. Подозрения могут пасть только на медперсонал. Или, в крайнем случае, на Катрин.

Чаров резко обернулся и испуганно глянул на парня.

— Не заговаривайся, Юрочка. Катя вне игры.

— Хотелось бы. Но кто же знал, что в день, когда Люси сделали инъекцию, Катрин приедет в клинику ее навещать. Она просидела у сестры больше часа, а через два часа после ее отъезда Люси стало совсем плохо, ночью она умерла.

Лицо Чарова вспыхнуло.

— Странно. Мне она ничего не говорила по этому поводу. Причина смерти установлена, но по обоюдному согласию с врачами дело решили замять. А если страховщики захотят эксгумировать труп?

— Ничего не получится. Люси кремировали, — усмехнулся один из парней.

— Вот оно что! Но в роду Ростопчиных никого до сегодняшнего дня не кремировали. Это не по-православному — сжигать покойников. Нельзя недооценивать противника. Если тень падет на Катерину, то я окажусь в свете прожекторов, а мне освещенная сцена не нужна. Я привык оставаться за кулисами.

— Послушай, Устиныч. Ты с легкостью можешь избавить себя и ее от проблем, — подал голос Юра. — Достаточно того, чтобы Катрин отказалась от страховой премии и порвала исковое заявление. С твоим талантом внушения ничего не стоит убедить наследницу принять такое решение. Она и без того одна из самых богатых женщин побережья.

— Вот что, мальчики, собирайте манатки и уматывайте домой. Через неделю я вернусь в Питер, и мы подумаем, как нам разыгрывать партию дальше. Здесь вам оставаться больше нельзя.

Чаров оделся и ушел.

Нике не везло. Ей удалось оттянуть отъезд на неделю, но она так и не застала Геннадия на вилле. Дом пустовал. Девушка даже заподозрила, что ее женские чары утратили свою силу, что она уже не может завораживать мужчин с первого вечера. Неужели перегнула палку, вела себя слишком строго, давая понять, что недоступна? Глупо получилось. Ей выдался великолепный шанс, способный перевернуть всю жизнь. Возраст Геннадия ее не смущал. Он из тех мужчин, на которых годы не влияют. И главное, он русский. Жить с иностранцем, пусть даже очень богатым, значит, лишить себя общения. Ну кому она будет читать вслух Александра Блока и Сашу Черного? Какой американец сможет понять тонкую русскую лирику, кто оценит ее талант в прочтении великих монологов из Толстого и Достоевского, уловит печальный юмор Чехова? Ника до мозга костей оставалась актрисой. Упустила! Неужто упустила? Где теперь его искать?

Она возвращалась в Россию несолоно хлебавши, со слезинками на глазах. На поездку были потрачены с таким трудом накопленные деньги, и вряд ли она отважится еще на один такой вояж к берегам Средиземного моря. Все это сказки, будто там миллионеров, как редиски на рынке. Одни сутенеры и женатые толстосумы, разглядывающие берег в бинокль с палуб собственных яхт. Выпал дурочке жребий, а она им не воспользовалась. Теперь ей вновь предстоит выходить на подмостки в массовке или кордебалете, сбивая каблуки о покарябанные доски сцены. Мрачная безликая жизнь в мрачном дождливом городе, помойки в общежитии и вечные домогательства непонятых гениев с дырявыми карманами, с похмельным прошлым и без всякого будущего.

— Ника? Торопишься на самолет?

Она обернулась. Со спортивной сумкой в руках перёд ней стоял Олег. Тот самый смазливый слюнтяй, что познакомил ее с Чаровым. Точнее, ткнул в него пальцем и исчез.

— Да, улетаю к родным пенатам. Не век же радоваться жизни, пора и честь знать.

— А я думал, ты будешь возвращаться домой в обнимку с Геннадием Устиновичем. Неужто споткнулась?

— Выскользнула золотая рыбка из рук. Жаль, конечно, но переживу.

— Догадываюсь. Он уехал. Но ты здесь не причем. У него погиб близкий знакомый, из тех, что живут здесь уже давно. Автокатастрофа. Я из газет узнал.

У Ники мелькнула надежда.

— Уверен?

— Идем. Я провожу тебя на посадку. Мой самолет через три часа.

Они направились к регистрации.

— Ты очень много знаешь о нем, будто работаешь личным секретарем, — заметила девушка.

— Почти угадала. Мой дружок на него работает и ставит меня в известность о каждом шаге Чарова.

— Чего ты добиваешься?

— Компенсации. За моральный ущерб, нанесенный мне. Кажется, скоро я его получу.

— Шантаж?

— Способов много. Важно выбрать правильный и эффективный. Я не из тех, кто без толку палит в воздух, распугивая дичь. Свою цель приходится выжидать годами, но бить надо наверняка, без ошибки.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Хочу взять тебя в партнеры.

— И что мне за интерес с тобой связываться?

— Получишь Чарова с потрохами. Никто, так как я, не знает предмет, с которым работает. Я могу быть твоей путеводной звездой. Результат должен устроить каждого из нас. Я получаю весь бизнес Чарова в Питере, а ты за границей. Здесь его доля состояния несоизмеримо больше, чем в России.

— Если он хочет свалить из России, то и капиталы свои заберет.

— Он пока не будет уезжать из Питера. Там у него слишком много всяких дел, связанных с недвижимостью. Настоящая фамилия Чарова — Ростопчин. Потомок известного московского генерал-губернатора графа Федора Ростопчина. Здесь, во Франции, немалые фамильные богатства. Я на них не претендую, кишка тонка, а ты можешь ухватить часть пирога. Но для этого тебе придется стать моим партнером. В таком тандеме мечты и грезы могут приобрести вполне реальные черты.

— Забавное предложение.

— Конечно. Мы заключим с тобой договор о сотрудничестве и нотариально его заверим. Такая бумага обезопасит меня от предательства с твоей стороны. Вступив со мной в сговор, ты уже не сможешь перейти на сторону врага. Он тебе этого не простит.

— Допустим. С чего же мы начнем?

— Через несколько дней Чаров вернется в Россию. Начнем с того, что вы случайно встретитесь. Завяжем узелок на оборванной ниточке, и плети свою паутину дальше, а я буду давать тебе нужное направление.

Плевать Ника хотела на все его слова. Она думала совсем о другом. Неужели такое возможно? Она, потомственная княгиня Оболенская, выйдет замуж за достойного и богатого потомка графа Ростопчина! Ника неплохо знала русскую историю, и ей не требовалось сидеть в библиотеках с энциклопедией в обнимку, чтобы выяснять, кто такие Ростопчины.

От слез и след простыл. Когда самолет взмыл над облаками, девушка представила себя в подвенечном платье. Вот только она не знала, сколько пройдет времени до счастливой минуты, с какими трудностями будет сопряжено ее продвижение к цели.

Жизнь всегда имеет более сложный рисунок, чем тот, который человек создает в собственном воображении.

На третий день после похорон брата Катя прощалась с Чаровым. Геннадию надо было возвращаться в Россию, где его ждали дела.

Они решили пожениться через сорок дней, когда закончится траур. В связи с переездом Чарова во Францию возникало немало проблем. Как быть с российским бизнесом? Для того чтобы закрыть все дела, продать недвижимость и переправить деньги за рубеж, понадобится минимум год, а то и больше. Посоветовавшись с адвокатом Катрин Пуартье и взвесив все за и против, они пришли к такому решению: Чаров должен сделать дубликаты своих паспортов и ряда других документов. Во Франции он зарегистрируется по дубликатам и возьмет фамилию жены, превратившись в гражданина Франции Пуартье. В дальнейшем они планировали сменить фамилию на Ростопчиных, приложив к этому нужный пакет российских документов.

После отъезда Чарова Катрин начала приготовления к свадьбе. Она сгорала от нетерпения, но, тем не менее, не забывала о практической стороне. Никому еще не удавалось оставить ее в дураках. Ее даже в карты никогда не обыгрывали и не потому, что она была великолепным игроком или ей страшно везло. Катрин умела выбирать нужных партнеров.

Один такой вернулся из России после десятидневной командировки. Это был ее личный секретарь Антуан Берто. Тоже потомственный русский. В услужении у графов Ростопчиных род Беркутовых был еще с начала прошлого столетия. Служили личными секретарями, адвокатами, делопроизводителями. Брат Антуана — Борис был личным адвокатом Катрин. И тот и другой люди солидные, их расценивали как верных псов графини. Разговаривала она с ними исключительно по-русски, была требовательна, даже сурова, но и выслушивать умела, ценя в братьях прозорливость, особый склад ума, умение давать точные оценки не только обстоятельствам, но и людям.

Антуан, которому уже стукнуло пятьдесят, но остававшийся для хозяйки Антошей, стоял за ее креслом и докладывал о результатах своей командировки, инициатором которой был он сам.

— Благодаря нашим обширным связям в деловых кругах российской элиты, мне удалось получить самые подробные справки из архивов. Конечно, никаких выписок я не требовал, так как Чаров обещал самолично привезти все документы. Я лишь искал подтверждение.

— Не тяни резину, Антон. — Катя скрипнула зубами, прикусывая длинный перламутровый мундштук с не менее длинной черной сигаретой.

— После того как ваш прадед Петр уехал во Францию, а его брат Иван остался в России, он недолго продержался на плаву. Его держали на свободе, пока в нем была нужда как в консультанте и воспитателе смены специалистов. В середине тридцатых он был расстрелян. Его сына и жену также арестовали. Жена умерла, а двенадцатилетнего сына отправили в колонию для малолетних, дали ему имя Устин, а фамилии лишили. Он зарегистрирован как Бесфамильный. В пятьдесят четвертом был амнистирован, женился и в пятьдесят шестом у него родился сын Геннадий Бесфамильный, который в семьдесят шестом взял фамилию жены — Чаров. Никакой ошибки быть не может, он прямой потомок графа Федора

Ростопчина и ваш родственник. Брат в четвертом поколении.

— Я не сомневалась в этом. Гена не стал бы лгать. Он мне не навязывался в родственники. Я сама сделала ему предложение, и он его принял. В нашем романе родство не главное.

— За исключением одной детали. Он имеет те же права на фамильное наследство, что и вы.

— Какие права? Что он может знать о моем состоянии и фамильных ценностях, если я сама толком о них ничего не знаю! Уж наверное не русские кузнецы ковали свадебное ожерелье Ростопчиных! Он не на деньги позарился, а жениться на мне собирается. Ты уже ездил в Россию и удостоверился, что Гена не аферист, а солидный бизнесмен. Ну, хватит копать. Мне это уже начинает действовать на нервы.

На террасе появился Борис. Его заметили, когда он обозначил свое появление легким кашлем.

— Ну а что хорошего скажешь ты, Боря?

— Боюсь, радостных новостей я не принес.

— Когда такие слова произносит адвокат — звучит как приговор. Проходи и садись.

Антон такой чести не был удостоен и остался стоять.

— Детективы страховой компании очень внимательно изучили машину Пьера, рухнувшую в пропасть. К сожалению, она не сгорела до тла. Экспертами было установлено, что тормозной шланг надрезан острым предметом. Вывод может быть только один. Умышленное покушение на жизнь. Тормоза выведены из строя, что неминуемо должно было привести к катастрофе, и она произошла.

— И кого же они обвиняют в покушении? — холодно спросила Катрин.

— В таких случаях ищут заинтересованные стороны. Вам переходит все состояние дома Ростопчиных, вы становитесь единственной наследницей всего имущества. Если они не докопаются до истинных цифр, не узнают, что хранят в своих сейфах европейские банки, то недвижимость и земли с виноградниками, а также винозаводы оцениваются экспертами в семьдесят миллионов долларов.

Графиня обернулась и глянула на своего секретаря.

— Ты идиот, Антон. Тебе ничего доверить нельзя. С куриными мозгами за такие дела не берутся.

— У них нет никаких доказательств, — твердо заявил секретарь. — Без исполнителей невозможно вычислить заказчика. А исполнителей давно уже пожрали крабы у мыса «Лакры». Из одних подозрений не выстроишь доказательной базы. Ни один суд их не признает.

— Существует другая база, — сказал адвокат. — Детективам удалось установить, что вы, мадам, были у Люси в день ее смерти. Согласно заключению, ей была сделана инъекция. Эта инъекция и привела к гибели.

— Чушь собачья. Я не делала ей инъекций, а подсунула конфеты с ядом замедленного действия.

— Ваш яд не сработал. Он был нейтрализован другими лекарствами и в крови не обнаружен. Либо яд потерял свои свойства со временем. А возможно, все сработало одновременно. Но в заключении о смерти речь идет только о препарате, который имелся в клинике.

— Тогда я ничего не понимаю! — возмутилась хозяйка.

— Речь может идти о сговоре с врачами.

— Но этого не было. Клиника сама пошла со мной на сговор, чтобы замять скандал. И мы пришли к выводу, что труп надо сжечь. Так и сделали.

— Это лишь насторожило сыщиков. Они набирают очки и очень быстро продвигаются вперед в своем расследовании. Вы собираетесь выходить замуж в ближайшее время. Помните, мы совсем недавно обсуждали проблему двойных документов для вашего мужа. Речь идет о стопроцентной афере. Сейчас лучше не привлекать внимания. Устраивать пир во время чумы не стоит.

— Что ты предлагаешь, Борис?

— Я встречался со страховщиками. Они не успокоятся и добьются доказательств того, что ваши брат и сестра погибли насильственной смертью, а в страховом полисе этот пункт не учтен. Вы проиграете дело и кроме громкого скандала ничего не добьетесь. Компания согласна спустить дело на тормозах, сэкономив на судебных издержках, но с условием, что вы откажетесь от иска и страховой премии по собственной воле.

— И потеряю два миллиона?!

Катя вскочила, опрокинув журнальный столик, и резко шагнула к перилам террасы. Со спины было видно, как дергаются ее плечи.

— Хорошо! — твердо заявила она после долгой паузы. — Отзывайте иск и уничтожьте контракт со страховой фирмой. Существуют вещи, имеющие большую ценность, чем деньги. На этом все.

Оба брата ретировались, оставив женщину в одиночестве. Она так и стояла, облокотившись о перила, не отрывая взгляда от моря.

— Что ты об этом думаешь? — спросил брата Антон, когда они перешли в кабинет.

— Думаю, что Люси отравила не Катя, а кто-то еще. По логике вещей этим «кто-то» может быть только один человек — Геннадий Чаров.

У Антона приподнялись кверху брови.

— Два месяца назад он еще не рассчитывал стать мужем Катерины.

— Все он рассчитал. Не будь идиотом, Антон, как называет тебя наша потомственная барыня. Случайностей таких масштабов не бывает. Ты сам убедился — Чаров из рода Ростопчиных. Неужели ты поверишь, будто их знакомство — дело рук Господа Бога? Конечно, нет. Я не верю в искреннюю любовь Чарова. Глупости. Он искал представителей своего рода, зная или предполагая, какие деньги стоят за ними. И он добился своего. Теперь он станет ее мужем. Я думаю, что это не окончательная цель прохвоста из России. Он замахивается на большее.

Антон присел на диван и налил себе вина.

— Не хочешь ли ты сказать, что Чаров рискнет поднять руку на Катю?

— А разве ты не видишь, что она ему не пара? Таких, как Катрин, и в России пруд пруди. Она далека от идеала. Ему нужно ее состояние. Став мужем Катрин, он получит его. Останется лишь избавиться от ненужной жены.

— И как мы можем этому помешать?

Борис закурил сигару, сел в кресло и закинул ноги на письменный стол.

— Никак. Наши деды и прадеды горбатились на Ростопчиных от рождения до гроба, но так и оставались прислугой, мальчиками на побегушках, хотя были умнее и грамотнее хозяев. Это с помощью наших отцов Ростопчины наживали богатство, а мы оставались слугами.

— У каждого своя судьба.

— Дурак! Мы сами должны выстроить свою судьбу. С Катериной нам не справиться. Тут и думать нечего. Она прямая наследница с короной на голове. Но с ней может справиться Чаров. И если он умен и сделает все грамотно, то его-то мы сможем заставить поделиться богатством. Если только не будем глупее его. Нам нужны улики и неопровержимые доказательства, только тогда можно будет прижать Чарова к стенке и поставить ему условия. Либо фифти-фифти, либо гильотина. Тут не Россия, где он чувствует себя как рыба в воде. Решающую битву мы устроим на нашем поле.

— Я уже чувствую себя предателем. Отдать Катю…

— Заткнись. Ты не предатель, а лакей и им же сдохнешь. Пора и нам подумать о своем роде. Федор Ростопчин давил таких, как мы, сотнями на пути к вершине славы и богатства. А нам и давить никого не надо. Лифт к небесам уже подан.

— Как бы он не отвез нас в преисподнюю.

Братья умолкли. У них впереди была уйма времени, чтобы все просчитать.

План случайной встречи Ники с Чаровым Олег продумал в деталях. Комар носа не подточит. Все должно было выглядеть естественно, без всяких натяжек, но судьба распорядилась по-своему, и ловкий трюк пришлось отбросить в сторону.

Получилось так, что Чаров сам нашел Нику. Не так уж много в Сантк-Петербурге театров и актеров. Это тебе не официанты в бесчисленных забегаловках и не продавцы на вещевых рынках. Нике ничего играть не пришлось, когда она увидела Геннадия, ожидающего ее возле служебного входа театра. Она растерялась, потом обрадовалась и, наконец, расчувствовалась. Геннадий не ожидал такой реакции, он полагал, что девушка успела его забыть.

Так начался их бурный роман с безумными страстями. Они виделись, практически, ежедневно. Ника бывала у него дома, они частенько ездили на выходные дни на его шикарную дачу неподалеку от Репино на самом берегу Финского залива. Там же Чаров строил коттеджный поселок для городской элиты, готовой вывернуть карман ради покупки дома в престижном районе пригорода. Дни летели, как минуты, и оба забыли о времени, они никак не могли насытиться друг другом.

Однажды, сидя у камина, они попивали легкий коктейль. Молчали. В открытые окна лился свежий сосновый воздух. Внезапно Ника заговорила…

— Я беременна, Гена. Прости, но как бы ты к этому ни отнесся, я решила рожать. Я хочу ребенка только от тебя, ни от кого больше. Мое решение окончательное. Ты можешь меня бросить, я ни на что не претендую и не стану навязываться. У меня такое желание возникает второй раз в жизни и третьего уже не будет. Пришел срок, и я не вижу смысла ждать, когда упрешься в тупик.

Чаров оторопел, но внешне остался спокойным. Он даже улыбнулся.

— Когда же ты в первый раз хотела рожать?

Вопрос оказался неожиданным, она рассчитывала услышать совсем другое.

— В девятнадцать лет. Речь идет о моей первой любви. Его звали Артем Зерцалов. Он был очень красив, благороден и умен, несмотря на молодой возраст. Сейчас, после встречи с тобой, мне уже трудно судить: любила я его или это была страсть созревшей девчонки с романтическим характером. Он меня поразил своим благородством.

— Почему ты говоришь «был» и «звали»? Он умер?

— Нет. Он сидит в тюрьме, и в некотором смысле я в этом повинна. Ему дали восемь лет. Около четырех он уже провел в колонии строгого режима.

— В чем же твоя вина?

— Речь шла о моем наследстве, знаменитой коллекции марок, которая досталась мне от матери, но была украдена очень талантливым аферистом. Эту историю ты можешь прочитать в газетах за девяносто восьмой год. Громкий скандал получился. Артем помог мне вернуть эти марки. Я тогда не знала, что мой рыцарь является одним из самых знаменитых медвежатников, за которым охотилась вся милиция страны. Для этого человека не существовало закрытых дверей. Он мог вскрыть любой сейф без исключения. И он вскрыл, и не один. Пошел на риск ради меня и попался. Роман кончился плачевно. Артема посадили, а марки так и остались в руках аферистов. Но это прошлое, почти забытое, и сейчас уже с трудом верится, что вся история происходила наяву. Тогда я не забеременела и никого не родила. Рождение ребенка — акт любви. В противном случае это лишь скотское размножение.

— Я тебя понял, Вероника. Готов с тобой обсудить этот вопрос, но хочу чтобы ты меня правильно поняла. Сейчас эмоции неуместны. В том, что я говорю, превалирует здравый смысл и забота о будущем. Во Франции, там, где мы с тобой встретились, меня ждет крупное наследство. Чтобы его получить, я должен жениться. Это не любовь, а обычная сделка. Но мне придется туда уехать. В этом случае мое состояние здесь, в России, достанется моему сыну Андрею. Значит, будет выброшено на ветер. Деньги вложены серьезные, недвижимость не заберешь с собой. Продавать глупо. Уже сейчас затраты приносят крупные доходы. Наследник меня не устраивает. Он не способен нести столь тяжелую ношу. Но сейчас, сама того не понимая, ты предложила выход из сложившегося положения. Вряд ли найдется мужчина, способный устоять перед твоими чарами. Ты должна выйти замуж за моего сына, а он должен поверить, что мой ребенок — от него. В этом случае я оставлю свое наследство не сыну, а внуку, то есть своему младшему сыну, которого мы с тобой и воспитаем должным образом. Настоящим, умным и дееспособным мужчиной, готовым к тому, что ему предстоит стать сильным мира сего.

— Но я же буду женой твоего сына, а не твоей…

— Не торопись. Его женой ты будешь недолго. Наступит час, когда он самоустранится, а мы с тобой поженимся. Но тогда я буду иметь состояние во Франции, а наш сын — в России. Рожай. Наконец-то на свет появится достойный наследник, да еще голубых кровей.

— Идея заманчивая. Ты действительно заглядываешь очень далеко вперед. Но мне непонятно, как твой сын самоустранится и как я смогу жить с человеком, которого не люблю.

— Не такое это уж далекое будущее. Все вопросы решатся сами собой не более чем за год. А пока тебе не следует терять времени, надо познакомиться с Андреем. Вряд ли он вызовет в тебе отвращение. Важно помнить о том, что нас с тобой ожидает, а не о черных буднях, которые придется перетерпеть, а потом с легкостью перечеркнуть, словно их и не было. Я верю в удачу, верю в тебя и верю в результат. Ничего не дается с легкостью, тем более, если речь идет о золотых горах.

Ника поднялась, подошла и села к нему на колени. Какая каша была в ее голове! Такого оборота она не могла предположить и во сне. Сейчас лучше об этом не думать. Пусть все идет своим чередом, так, как он хочет. За его спиной девушка себя чувствовала, как за каменной стеной. Иначе и быть не могло.

На следующий день Олег Злачников встретился с Никой в ресторане. Тогда она еще не знала, что милая забегаловка принадлежит ему. Они сидели за столиком, и на сей раз Ника командовала парадом.

— Тебе необходимо познакомиться с Андреем Курносовым и стать его самым лучшим другом. Через три-четыре дня я должна с ним переспать, но не как уличная шлюха, а как его будущая жена. Ты меня хорошо понял?

— Очень плохо. Зачем тебе какой-то Курносов, когда есть Чаров?

— Курносов в большей степени должен интересовать тебя. Чаров никуда от меня не денется, и его заморские сокровища тоже, а вот ты рано разинул рот на российское богатство Чарова. Андрей Курносов — его сын и по закону ему будет принадлежать наследство Чарова.

— Сын? Почему я о нем ничего не знал?

— Потому что у него другая фамилия и отчество. Плохо копал. Теперь будешь делать то, что я говорю. Мы меняемся ролями. Если, конечно, ты хочешь получить свою долю. Я ведь и без твоей помощи могу обойтись.

— У нас соглашение о партнерстве, — раскраснелся Олег.

— Я помню, и только поэтому встретилась с тобой. Начинаем активно действовать. Планы будут корректироваться по ходу событий. Этап первый. Я должна стать женой Андрея Курносова. — Ника выложила на стол листок бумаги. — Здесь его адрес и другие данные. Я уже успела на него взглянуть сегодня. Симпатичный парень, похож на отца. Обожает компьютер, пьет только пиво, любит горные лыжи и отлично стреляет из малокалиберной винтовки. Ты должен любить

то же самое. По некоторым непроверенным данным, он еще и бабник в придачу. Это плохо. Такого трудно женить, да еще в двадцать три года. Ладно, этот вопрос я сама решу. Но ты должен меня подать ему как недотрогу, суперпорядочную и самую надежную в мире. Он должен смотреть на меня, как на святую.

— Что ты задумала? У тебя есть план?

— Есть. Но обсуждать его рано. Выполним первую задачу, я поставлю перед тобой вторую.

— Уверена в успехе?

— На сто процентов, если ты не гнушаешься грязной работой. Запомни, мститель, большие деньги легко не даются, их зарабатывать надо. И не с кайлом в руках, а с динамитом.

— Что ты подразумеваешь под грязной работой?

— Разгребать дерьмо. То, к чему ты уже привык. И подливать новой грязи под ноги противнику. Это нам надо бежать по проторенным дорожкам, а остальные должны скользить на месте.

— Темнишь, девка!

— В темноте легче тому, кто путь знает. Пусть другие себе лбы расшибают о стены. Не теряй времени, дорогуша.

Когда Ника выслушивала признания в любви от сына Чарова, Андрея, сам Чаров венчался в церкви предместья Сан-Рафаэль. Его невеста Катрин Пуартье, она же графиня Екатерина Федоровна Ростопчина, шептала на ухо жениху возвышенные слова, полные чувств и трепета. На нем был черный смокинг, на ней кружевное белое платье и очень необычное громадное ожерелье с золотыми подвесками и огромным бриллиантом темного цвета по центру. Никто ничего подобного никогда не видел.

Венчание проходило по русским обычаям, на русском языке, в церковь были допущены только самые близкие. Ни репортеров, ни журналистов даже на порог не пустили.

После обряда жених набросил на плечи невесты соболью пелерину, прикрывшую странный, но очень красивый наряд, и они быстро сели в машину. Частная охрана оттеснила любопытствующих и репортеров на солидное расстояние, и жениха с невестой никто толком не разглядел.

Свадьба была скромной. Охраны больше, чем гостей. А в полночь над особняком дали фейерверк. Тридцать залпов, ознаменовавших рождение новой семьи.

Глава IIЭПИЗОДЫ ДВУХГОДИЧНОЙ ДАВНОСТИ

Хозяина шикарного особняка на южном побережье Финского залива звали Германом Васильевичем Камышевым. Это был коренной ленинградец, крупный партийный функционер в прошлом, а ныне — заметная фигура в исполнительной власти Северо-западного округа России. Активности с потерей партийного билета у Камышева не убавилось, он все еще умел держать в руках вожжи и продолжал работать на благо отечества, притормаживая реформы и оставаясь консерватором старой школы. Таких, как он, еще хватало во властных структурах, и они не торопились уступать свои места молодым выскочкам, называющим себя демократами и реформаторами. Сегодня все причисляли себя к лиге демократов, и все боролись с большевистским прошлым. Хамелеоны от политики быстро сменили окрас, красные знамена на триколор, и зашагали в ногу со временем.

Герман Васильевич стоял у окна и смотрел на цветущий сад. Его единственный гость сидел на кожаном диване и потягивал предложенный ему коктейль, не отрывая взгляда от возбужденного хозяина. Сменились времена, — сменились привычки. Раньше деловые встречи проводились в банях на дачах, с пивом и раками, теперь предпочитали коктейли и богато обставленные гостиные или кабинеты.

— Он запаздывает? — спросил гость.

— Нет. Он никогда не опаздывает, потому что никогда не назначает точного времени встречи. Мы к этому просто не привыкли. Он позвонил и спросил, в какой день недели я буду дома. Я ответил. Тогда он сказал: «Ладно, я заскочу к вам в течение дня». А что я должен был ему сказать? В конце концов, в нашей встрече я заинтересован больше, чем он. Приходится мириться.

— Странный тип. Вы меня заинтриговали. Вы, Герман Василич, определили его профессию, как искателя кладов. Очень романтично, конечно, но по сегодняшним временам звучит смешно. Что вы о нем знаете?

Хозяин отошел от окна и уселся в кресле напротив, где на сервировочном столике стоял его стакан с коктейлем. Он закурил и внимательно посмотрел на гостя, в глазах которого любопытства было столько же, сколько непонимания. Когда-то и он сам ничего не понимал.

— Вас интересует биография? Извольте. Возраст за сорок пять, окончил школу в Калуге, служил на флоте, женился, окончил Историко-архивный институт, затем юридический факультет университета, член Всероссийского географического общества, участник нескольких экспедиций, служил в розыскном детективном агентстве у генерала милиции Игнатова, где проявил себя с лучшей стороны. Очень умный, обаятельный человек с неординарным мышлением и незапятнанной репутацией. Сейчас открыл свой собственный бизнес, строит элитные коттеджи в ближайшем пригороде. Что касается остального, то он остается для всех загадкой так же, как и его команда, которая на него работает. Одно могу сказать с уверенностью, этот парень — уникум.

— Каковы же его заслуги?

— Он вернул из-за границы золотую коллекцию убранств, а так же столовые приборы царя Федора Иоанновича, проданные в свое время советским правительством за зерно. Разумеется, сделал он это с помощью афер. Но он не официальное лицо, а частный предприниматель, и правоохранительные органы не вмешиваются в его дела, а попросту их не замечают. Орденов и наград он за свою работу, как вы догадываетесь, не получает и в сводки новостей его имя не попадает. Однако мы содействуем его работе по мере сил. Условия всегда диктует он, а мы не задаем вопросов. Так однажды ему понадобились раритеты, хранящиеся в запасниках Эрмитажа, которым цены нет. И они ему были выданы сроком на неделю под ответственность мэрии. Зачем? Пустяки. К нему приезжал гость из Лондона, и он хвалился перед ним своими сокровищами. Гость уехал, а раритеты были возвращены в Эрмитаж. Никто не вникает в его деятельность, нам нужен результат, и мы получаем то, что заказываем. Если он потребует, то ему в квартиру «Медного всадника» на пару дней поставят. Загвоздка может заключаться лишь в квадратных метрах жилья и бетонных перекрытиях, способных выдержать соответствующий вес.

— Сколько же он берет за свою работу?

Камышев улыбнулся.

— Денег он не берет. Предпочитает получать вознаграждение борзыми щенками. Образно, конечно.

— Это как?

— Губернатор области выделил ему тридцать гектаров земли в одном из самых престижных районов пригорода неподалеку от Репино. Город предоставляет стройматериалы по бросовым ценам, чуть ли не бесплатно. Он использует дешевую рабочую силу из нелегалов, у которых власти не проверяют паспорта.

— Вы хотите сказать, что господин Чаров имеет дело исключительно с действующей властью, способной легализовать любые его замыслы?

— Конечно. Ничего криминального в его легальном бизнесе нет, а пользу он приносит несоизмеримо большую, чем получает. Что касается его работы на собственное благо, то власти не считают нужным ею интересоваться. К тому же по большей части он проделывает свои трюки за границей. Глупо даже думать об этом. У нас под носом между правительством и думскими фракциями происходят сделки куда серьезней. Идет диктат, торговля. За нужное количество голосов правительство отдает главе фракции целые индустрии, а взамен получает нужный закон. Но об этом никто не кричит на каждом шагу. Власть не вечна, а материальные ценности приносят урожай постоянно. Зачем Чарову деньги, если недвижимость — золотая жила с неисчерпаемыми ресурсами.

— Никто с этим не спорит. Меня волнует другой вопрос: заинтересуется ли Чаров моим предложением. Ведь я не обладаю достаточным влиянием на властные структуры, чтобы предоставить ему в прокат «Медного всадника».

— Пусть вы и числитесь пока в начинающих политиках, Никита Леонидыч, но лицо важное. Уже депутат городского собрания, а главное, что теперь руководите комитетом по культуре и автоматически входите во все комиссии, связанные с культурным наследием города и даже округа. Вряд ли Чаров откажется от такой поддержки в нужный момент.

— А как его щепетильность?

— Вы намекаете на свое прошлое? Не думаю, что вам имеет смысл скрывать его. Он все равно докопается. Чаров — сыщик от Бога. Ложь может лишь вызвать недоверие, и альянс не состоится. У Чарова громадные связи в МВД, он имеет доступ к любым архивам и сегодняшним документам, носящим гриф «секретно». Не скрою, власти сами дали ему допуск, так как он всю информацию обращает в пользу, а не во вред. Во всяком случае, утечек замечено не было. Он же не репортер и не писатель. Я не сомневаюсь ни на секунду, что если Чаров захочет что-то узнать, то сумеет это сделать. Полагаю, на сегодняшний день он является одним из самых информированных людей в стране, и это не преувеличение. Не стоит тревожиться, Никита Леонидыч. Чаров прежде всего кладоискатель, он азартен. Важно его заинтересовать, дать ему простор для действий и выполнять все его безумные прихоти. Уверяю, для себя он ничего не потребует, но оплата расходов может серьезно подорвать ваш бюджет. Я помню, что как-то ему на пару месяцев понадобилась двухпалубная яхта у берегов Испании. Аренда обошлась нам в копеечку. Но затраты себя оправдали. Если вы доверите этому человеку свое дело, то готовьтесь к крупным расходам, научитесь не задавать лишних вопросов и потакать его капризам. Только при этих условиях вы получите желаемый результат.

— Каковы гарантии?

— Из семи дел, доверенных ему, он не проиграл ни одного. И не устанавливайте ему сроков. Этого он терпеть не может. Тешьте себя мыслью, что дело будет доведено до конца с гарантированным успехом. Для него победа — жизненное кредо. Поражение смерти подобно. Если он принял предложение, значит уверен, что реализация плана для него важнее, чем для заказчика. Если хотите, можно оценить деятельность Чарова как бескомпромиссный фанатизм.

— Я заинтригован. Конечно, тут не обошлось без преувеличений, как мне кажется. Одно ясно, я должен увидеть перед собой незаурядную личность.

В ответ Камышев лишь улыбнулся.

Не прошло и часа, как будущий заказчик фанатичного искателя кладов стоял в гостиной с открытым ртом и разглядывал фарфоровый сервиз Наполеона Первого, состоящий из шестидесяти семи предметов, и грамоту Ивана Грозного, выданную Курбскому, где его назначают главным воеводой стрелецкого войска.

Дальнейшая судьба грамоты осталась в тени, но сервиз отправился в Эрмитаж с должной помпой уже на следующий день.

— А теперь позвольте вас друг другу представить, дорогие товарищи… извините, господа. — Хозяин особняка еще не отошел от шока. — Геннадий Устинович Чаров, страстный патриот отечества, путешественник и бизнесмен. — Камышев повернулся к своему другу.

— А это Никита Леонидович Барзай. В нашем правительстве он несет ответственность за культуру и за все, что с ней связано, а также за ценности. Тоже бизнесмен. Правда, теперь неофициальный, так как ювелирные магазины и салоны пришлось переписать на имя жены.

Взгляды новых знакомых скрестились. Что же увидел каждый из них?

«Да, — думал Барзай, этот парень — не серый прохожий с улицы. Внешность яркая, бабы перед ним в штабеля укладываются. Красив, высок, спортивен, держится прекрасно, легко и непринужденно. В покер с таким лучше не играть. Лицо — маска. По нему ничего не прочитаешь. Непробиваемая броня. Вот каков он, человек-легенда! Остается только привлечь его на свою сторону, и он решит многолетнюю проблему, которая сотни людей заводила в тупик. Трудно в такое поверить, но других шансов не осталось».

Чаров видел перед собой совсем другое. Так получалось, что первое впечатление всегда оказывалось правильным. Этот человек не очень заинтересовал искателя приключений. Видно было, что его научили манерам и он умел носить дорогие вещи. Очевидно, имеет природный острый ум, который направлен не в то русло, так как след от тюрем и лагерей Чаров заметил с первого взгляда. Мужик нашел себе теплое местечко и хорошее прикрытие и теперь может вершить свои беззакония, не опасаясь прихода мальчиков с наганчиками, ордером на арест и наручниками на поясе.

— Очень рад познакомиться с легендарной личностью. Примите мои признания. Я в восторге. — Барзай широко улыбнулся, демонстрируя свои фарфоровые зубы неестественной белизны.

— Очевидно, у вас есть ко мне предложение, от которого я не смогу отказаться. Кажется, так выражался Крестный отец. И оно носит частный характер, — начал без обиняков Чаров.

— Не в бровь, а в глаз. — Барзай приподнял обе руки, показывая, что сражен наповал проницательностью нового знакомого.

Чаров глянул на Камышева, который был увлечен разглядыванием монограмм на молочнике.

— Ваша идея, Герман Василия?

Хозяина будто разбудили уколом булавки в ягодицу.

— Да, да, Геннадий Устиныч. Почему бы не помочь нашему человеку! Он в долгу не останется. Как мне известно, под его опеку отдают большие земли в пригороде, где еще сохранились памятники старины. Если вам подойдет, комиссия может все это посчитать как не имеющее культурной ценности. Я с этой точки зрения рассматривал ваше знакомство. Так что тут трудно считать заказ частным на сто процентов. И потом, Никита Леонидыч готов покрыть любые расходы во время вашей работы. У него больше возможностей, чем у городской и областной казны вместе взятых. И, в конце концов, если дело вам покажется неинтересным, вы можете за него не браться. Я просто решил, что история вас заинтересует.

Чаров перевел взгляд на Барзая.

— Хорошо. Я вас выслушаю. Завтра в семнадцать часов в Пасечном переулке, дом три. Вход со двора в подвальное помещение. Там висит табличка «Архив». — Он повернулся и ушел не попрощавшись.

Барзай облегченно вздохнул.

Узкие лабиринты между стеллажами, заполненными толстыми папками, запах пыли, доски, постеленные прямо поверх цементного пола, стремянки. Таким и должен быть архив. На этом фоне странно выглядели современные кондиционеры, поддерживающие определенную температуру и влажность. Гостей сопровождала пожилая женщина с внешностью канцелярской крысы. Все так, как может себе представить человек, когда слышит слово «архив».

У главного архивариуса не имелось даже своего кабинета. Жалкая каморка размером с ванную комнату, где стоял стол с компьютером и три скрипучих стула. На одном из них сидел Чаров, остальные были предложены посетителям.

Барзай привел с собой приятеля, невысокого лысеющего грузина лет шестидесяти, смахивающего на сапожника. В отличие от новоиспеченного политика, меняющего каждый день сорочки, галстуки и костюмы, его приятель выглядел ханыгой, презирающим опрятность. Чаров никогда не придавал значения одежде заказчиков, но подмечал все детали. Профессиональная привычка. Взглянув на человека, он мог почти безошибочно определить его доходы. Телогрейка и кроличья шапка еще ни о чем не говорили. Достаточно обратить внимание на обувь, часы и руки. Ухоженные ногти и швейцарские часы, которыми пользовался скромный представитель Кавказа, говорили о нем куда больше, чем ветровка и футболка с вещевого рынка.

— Извините, Геннадий Устинович, вы вчера так быстро ретировались, и я забыл сказать, что приду не один, — начал с порога Барзай. — Это мой напарник, ювелир экстракласса Анастас Горонян. Дело у нас общее.

— Заходите и присаживайтесь. Я не секретный агент, мне не надо скрывать своего лица и ограничивать круг знакомых. Давайте не будем терять времени и определимся, кому и что нужно.

Гости с осторожностью присели на предложенные места с той опаской, с которой садятся на бочку с порохом.

— Итак, я готов выслушать ваше предложение.

Чаров откинулся на спинку стула, и тот с негодованием скрипнул, словно сделал первое предупреждение.

Горонян снял с плеча сумку и достал из нее замшевый футляр размером с шахматную доску. Только внутри находились не шахматы, а ожерелье из золота, пестревшее бриллиантами, изумрудами и рубинами. По центру, между плоских золотых пластин, в изящном обрамлении висел тяжелый темно-зеленый камень размером с перепелиное яйцо. Увесистое украшение килограмма на два тянуло, а то и больше. Горонян с нежной осторожностью положил ожерелье на стол так, чтобы хозяин кабинета мог его хорошенько рассмотреть.

— Что скажете, Геннадий Устиныч?

— Индия, четвертый или пятый век. Культовое украшение. Вещь, безусловно, уникальная. Наверняка имеет долгую и нелегкую историю. Чтобы разгадать ее загадку одного взгляда мало. Могу лишь сказать, что сделано это год или два назад. Копия с оригинала, но из натуральных материалов. Как я догадываюсь, вы хотите, чтобы я нашел оригинал.

Гости переглянулись. Кажется, они были удовлетворены оценкой и услышали больше, чем рассчитывали.

— Я так думаю, что в вашем лице, Геннадий Устиныч, мы сделали не менее важную находку и открытие, — демонстрируя фарфоровую улыбку заговорил Барзай. — Если вы возьметесь за поиски раритета, то получите любое вознаграждение.

— Об этом рано говорить. Я хотел бы выслушать историю ожерелья. Когда речь идет о поисках, нужны не легенды, а конкретные следы. Но они-то, как правило, уже давно остыли и покрылись вековой пылью.

— Вы правы, Геннадий Устиныч, — заговорил низким хриплым голосом Горонян. — Легенды давно смешались с правдой. Достоверных сведений, к сожалению, очень мало. Я занимаюсь этим делом более десяти лет. Могу привести несколько неопровержимых фактов. Последней хозяйкой ожерелья была царица Тамара. Но его изображение есть в наскальных рисунках храма Лакшми, датированных примерно трехсотыми годами нашей эры. В индийских манускриптах это ожерелье значится как символ победителя. Побежденный передавал ожерелье победителю в знак признания своего поражения и в знак примирения. Эдакое переходящее знамя по нынешним понятиям. Победитель мог его носить как символ всемогущества, пока не проигрывал битву более сильному сопернику. До царицы Тамары его обладателями были мужчины, вот почему оно столь тяжелое и массивное. Есть документальное подтверждение того, что Великой Тамаре это ожерелье было преподнесено азербайджанским атабеком Абубекром, когда тот проиграл ей битву при Шамхоре в тысяча сто девяносто четвертом году. Сохранился каменный бюст Тамары, на ней это ожерелье. Войн великая царица не проигрывала, и передавать символ победителя ей было некому. Как известно, умерла она в монастыре Вардзия. Это был пещерный монастырь. Сохранились красочные рисунки ожерелья, его подробные описания. Скорее всего, после смерти Тамары ожерелье хранилось у монахов. О нем есть упоминание в одной из проповедей католикоса Тифлиса Георгия, где он говорит о непобедимости грузинского царства, до той поры пока оно хранит черный бриллиант святой Тамары. Черным бриллиантом называли центральный алмаз темно-зеленого цвета. Считалось, что индусские жрецы взяли его из каменной короны Будды. Но это уже из области легенд. Проповедь Георгия датируется тысяча семьсот девяностым годом. Судя по всему, ожерелье Тамары, а его теперь никто иначе не называет, долгое время сохранялось в Грузии, а потом следы его потерялись. В тысяча восемьсот первом году восточная Грузия примкнула к Российской империи. Россия защищала границы Грузии, которая к тому времени потеряла способность вести крупномасштабные войны и особенно с таким сильным врагом, как Турция. В те времена этот шаг был оправданным. С Россией Грузию объединяла общая вера — православие.

Сейчас в Грузии вновь заговорили об ожерелье, многие высокопоставленные политики, религиозные деятели и очень богатая знать хотели бы вернуть ожерелье Великой Тамары в страну. Грузия стала независимой, и эта реликвия как символ победы не имеет цены. Она бесценно. Этим я хочу сказать, что оценивать ожерелье как ювелирную ценность бессмысленно. На лондонском аукционе за него могут дать около ста миллионов долларов. Один только черный бриллиант тянет на две третьих стоимости. Многие грузины, живущие за границей и имеющие огромные состояния, заняты поисками ожерелья. Но тщетно. Никто не может даже вычислить направление, пр которому стоит вести поиски.

— Понятно, — кивнул Чаров. — Мне трудно представить вас в роли меценатов. Скорее всего, вы преследуете вполне земные цели. Я догадываюсь, господин Горонян, что лежащее на столе ожерелье всего лишь, что называется, проба пера. Уверен, вы способны на большее. Ну, скажем, для вас вполне реально приобрести на аукционе или у коллекционера индийскую безделушку семнадцативековой давности. Таким образом, вы будете знать состав золота. Камни в наше время и вовсе не являются проблемой, даже бенгальские изумруды. Вы вполне можете воссоздать подлинник. Проблема лишь в черном алмазе. Не так ли?

— И так, и не так. Подделать черный алмаз очень трудно. Архитрудно, но возможно. Я знаю, где добываются изумруды такого цвета. Это не вопрос. У меня есть все существующие описания ожерелья, рисунки и прочее. Все это я воплотил, как вы верно заметили, в этой копии. Грузинская церковь не скрывала ожерелья от посторонних глаз и даже позволяла делать зарисовки и описания. Но существует два секрета, о которых известно только тому, кто хранит тайну ожерелья. Такие люди в Грузии есть, полагаю, что в духовенстве. Первое. На ожерелье шестнадцать золотых пластинок, сделанных в виде подвесок. Они тонкие, узкие, легкие, по семь сантиметров длиной. Но никто никогда не видел ожерелья с обратной стороны и не описывал его. Дело в том, что на двух пластинках стоит клеймо султана Гирея. Он дважды одерживал победу над неприятелем и дважды ставил свое клеймо на оборотной стороне одной из пластин. Существует его слепок, и он хранится в Грузии. Я могу подделать клеймо, но необходимо узнать, на каких именно подвесках оно стоит. И второй секрет. Никто из простых смертных не держал ожерелье в руках. Никто не знает его точного веса. А хранители слепка клейма точно знают вес ожерелья. Посмотрите — золото, сорок шесть изумрудов, тридцать, два рубина, девяносто шесть бриллиантов… Определить вес на глазок нереально, каким бы вы гением ни были. Я даже не знаю, есть ли в металле пустоты. Обратная сторона луны нам уже известна, но обратную сторону ангела-хранителя царицы Тамары люду не показывали.

— Одним словом свою работу вы сделать не можете, не имея в руках оригинала, — подвел итог Чаров. — Что касается черного алмаза, то особых подозрений он не вызовет, так как оригинала из ныне живущих никто не видел. Важно, чтобы оборотная сторона ожерелья совпадала с подлинником.

В комнате воцарилось молчание.

Первым заговорил Чаров.

— Вы сказали, что занимаетесь поисками более десяти лет. Думаю, из этого срока надо половину выкинуть. Ту самую, которую вы провели за решеткой…

— Вы очень осведомлены, — перебил его Горонян, — но есть маленькая поправка. Не половину, а лишь три года.

— Хорошо. Что вам удалось разыскать за эти годы такого, от чего я могу оттолкнуться? Мне нужен трамплин, зацепка. Иначе на поиски уйдут годы. Даже при моих неординарных методах.

— Кое-что есть. Самая малость.

Горонян запустил руку в кожаную сумку и извлек обычный почтовый конверт. Чаров вскрыл его, достал потрескавшуюся от времени черно-белую фотографию. На снимке были изображены мужчина и женщина, молодые, им еще и двадцати не стукнуло. Он в смокинге, с приятным лицом, но слишком серьезен. Юная блондинка в белом платье с высокой прической улыбалась. На ней было ожерелье царицы Тамары и, судя по всему, девушка не чувствовала его тяжести.

Чаров перевернул снимок. Никаких надписей. Лишь овальный штамп, На котором смутно проглядывал затертый текст: «Фото-парте. Париж, 1937 год».

— Я был в Париже неоднократно, — заговорил Барзай, но найти фотоателье не смог. Снимок датирован тридцать седьмым годом. В сороковом в Париж вошли немцы, многое, включая архивы, тогда погибло. Мои поиски ни к чему не привели. Я попытался установить, кто из соотечественников находился в Париже в те годы. Скудный список мне помогли составить дипломаты. Но все варианты оказались малоподходящими. Установить личности этих молодых людей мне так и не удалось.

— Почему вы решили, что они русские? — спросил Чаров.

— Девушка наверняка русская. Славянское лицо. И потом — ее платье. Это не парижская мода. Я интересовался этим вопросом специально, изучал журналы, говорил с модельерами. Такие платья носили в России до первой мировой войны. Бабушкино наследство. Я изначально предполагал, что ожерелье могло попасть в Россию и никуда больше.

— А потом его вывезли эмигранты первой волны? — улыбаясь, спросил Чаров. — Белоэмигранты. Так? Ведь вы не думаете, что такой раритет могли вывезти из страны во время правления Сталина?

— Могу. Сталин продал за рубеж немало из того, что хранилось в Эрмитаже и Гохране. Вам ли этого не знать, Геннадий Устиныч, когда вы по долгу службы занимаетесь возвращением российского достояния на родину.

Чаров посмотрел на Гороняна.

— Вы уверены, что на шее этой дамочки ожерелье царицы Тамары?

— Без всякого сомнения.

— Хорошо. Фотографию оставьте. Мне надо подумать несколько дней. Когда я приму решение, дам знать. Спасибо за интересный разговор. И не беспокойтесь. Даже если я откажусь, о нашей беседе никто никогда не узнает. Я думаю, что поручительства господина Камышева вам вполне достаточно.

Гостям ничего не оставалось, как уйти без определенного ответа и тешить себя одной лишь надеждой.

В течение пяти дней Чаров держал своих будущих партнеров в напряжении. Они даже не представляли себе, каким способом и каким методом он сможет подступиться к столь сложной, и, по их мнению, нерешаемой задаче. Сколько отчаянных голов, искателей приключений ломали копья о скалы непреступной крепости, именуемой тайной ожерелья царицы Тамары! Все тщетно. Очевидно, сегодняшний владелец сокровища прекрасно знал, что собой представляет обжигающая руки ценность, а потому всегда был на чеку и готов был отражать удары нахальных претендентов на роль победителя.

Чаров вовсе не походил на пирата, воевавшего под черным флагом. Он очень методично и скрупулезно работал над поставленной перед ним задачей и лишь в самом конце, когда заветный раритет находился на расстоянии протянутой руки, он превращался в тигра и делал свой последний смертельный прыжок. Нет смысла скрывать, что многие его жертвы расставались с жизнью, но эти детали не имели значения. Победителей не судят. Важен результат. Можно ли упрекать охотника в жестокости? А это как посмотреть. Егерей и стрелков тоже можно обвинить в кровожадности, однако никому и в голову не приходит назвать убийцей человека, принесшего в дом шкуру оленя и разделанную тушу. Скорее всего, его назовут недотепой, если он вернется с пустыми руками.

Все так. Но охотясь на человека, существо разумное, да еще владеющее бесценным сокровищем, а стало быть, осторожное, готовое к отражению любых посягательств извне, приходилось применять нестандартные приемы и уловки, все просчитывать до мелочей. Тут одного ума недостаточно, требовался опыт, фантазия, знание человеческой психологии, магическое обаяние, терпение, выносливость и умение сдерживать эмоции. Именно такая охота и будоражила неординарное воображение Чарова.

Судя по результатам, коих добивался Чаров, можно с уверенностью сказать, что этот человек имел все перечисленные достоинства, если, конечно, его цели считать благородными. Ну а если рассматривать деятельность Чарова с правовой точки зрения, то он был преступником и вряд ли имел право на снисходительный приговор.

Однако оставим философию и будем рассматривать только факты, а не мораль. Неблагодарное это занятие, мораль в наше время тоже имеет второе дно.

Последние два дня Чаров не сидел на месте ни минуты. Он колесил по городу с рассвета до полуночи. Встреча с бывшим шефом по детективному бюро генералом Игнатовым в тихом неприметном кафе вряд ли имела отношение к его главной задаче. Он получил все сведения о Барзае и Гороняне, известном в правоохранительных органах и криминальных кругах как Шмыга. Чаров прекрасно понимал, что аналитики из МВД далеко не все знают о подопечных, если они гуляют на свободе. Шмыга сделал копию ожерелья, значит, имел возможность доставать золото, изумруды, рубины, бриллианты, да к тому же в виде «сырья».

Генерал предоставил Чарову списки осужденных, с которыми Барзай и Шмыга сидели в лагерях. Только в зоне можно найти себе надежного партнера для таких операций. Там хватает времени на прощупывание друг друга.

Пробежав глазами списки, Чаров остановился на одном имени и сказал:

— Меня интересует Кирилл Подкопаев по кличке Рябой. И Рубцов, он же Рубило. Этих двоих я знаю по службе на флоте. Рябой выходил на меня несколько лет назад. Мне пришлось от него откупиться. Давняя история. Полагаю, что сейчас он в Питере. Найди мне его, Дмитрий Иваныч.

— Если Рябой в городе, то ходит под хорошим камуфляжем. Я знаю весь криминальный Питер. Рябой в этой компании не засвечен.

— Я знаю твои ставки, Дмитрий Иваныч, около трех лет с тобой проработал и не жалею об этом.

— Я тоже. Ты талантливый сыскарь, Гена, и я жалею, что ты сменил окрас и ушел от меня.

— Двойная ставка тебя устроит, учитывая сложность?

— Брось, Гена. Я не жадный. Если Рябой где-то рядом, братва об этом знает. Рябой не фрайеришка мелкий, он в законе. Такие люди не могут оставаться незамеченными.

Встреча была короткой, они успели выпить лишь по чашке кофе.

Следующий визит Чаров нанес профессору Юрко Мефодию Валерьяновичу. Ученый муж, имеющий около пятисот статей но истории, доктор наук, аналитик. Ныне профессор остался невостребованным: слишком стар, плохо видел даже в очках и часто хворал. Можно сказать, он едва сводил концы с концами. Внуки не помогали, а лишь тянули с него последние гроши и ждали, когда старик отдаст концы, чтобы продать его библиотеку, занимающую четыре комнаты, умноженные на четыре стены по три с половиной метра высотой каждая. Кладезь, не поддающийся оценке.

Профессор с большим уважением относился к Чарову как к отличному аналитику и неординарному историку. К тому же Чаров хорошо оплачивал даже незначительные заказы, которые профессор скрупулезно выполнял, зная дотошность и прозорливость своего бывшего ученика. Каждый отчет перед Чаровым был для профессора своего рода экзаменом. Он должен был иметь ответы на любые, порой совершенно неожиданные и каверзные вопросы. Профессору нравились такого рода экзамены, заставляющие вникать в суть проблемы, нравилась необходимость искать ответы на вопросы, которые сам себе он никогда не задавал.

Очередной экзамен предстоял профессору и сегодня. Он с большим волнением встретил Чарова в своей огромной неуютной квартире, где хозяину приходилось спать на кушетке, ибо для другой мебели среди книг не оставалось места.

— Извини, Геночка, еще не готов к твоим каверзным вопросам, а могу лишь пробежаться галопом по европам и обрисовать тебе картину в общих чертах. Но, как мне кажется, версия моя тебе может понравиться из-за своей бредовости. Она мало подходит для конца восемнадцатого века, когда люди имели другие ценности.

— Понимаю, Мефодий Валерьяныч, но за последнее тысячелетие люди мало изменились. Понятия: алчность, власть, сила не нами придуманы. По этим причинам рухнули великая Римская империя и Византия.

Они прошли на кухню, единственное место, где имелся стол и где можно было выпить по чашке чая с сахаром вприкуску, как любил хозяин.

Побаловавшись чайком, старик выкурил трубку, гость сигарету. Чаров никогда не торопил профессора, тот сам выходил на нужный разговор совершенно неожиданно, словно вспоминал какой-то остроумный анекдот во время попойки.

— Помнишь ли ты Федора Ростопчина, Гена?

— Тот, что вылез из грязи в князи?

— В графы.

Чаров почесал подбородок, подумал и начал тихо говорить:

— Камер-юнкер Екатерины Второй, завоевавший славу скабрезными анекдотами и острым языком, ставший в последствии генерал-адъютантом и нянькой наследника престола. А Павел возвел его в генерал-лейтенанты и сделал канцлером Мальтийского ордена. В конце концов, Ростопчин получил земли под Москвой, графский титул и чин генерала от инфантерии. Генерал-губернатор Москвы, возглавивший ополчение в двенадцатом году, впоследствии обвинен в ее поджоге и отправлен в отставку.

— Если бы ты учился в пятом классе средней школы, я поставил бы тебе пятерку. Но как ты догадываешься, я хочу провести параллель между Ростопчиным и твоим сложным заданием. До тысяча восемьсот первого года грузинские вельможи и духовенство довольно часто упоминали о своей реликвии — ожерелье Великой царицы Тамары. После того как Грузия примкнула к Российской империи, ни в одном документе о символе победы не говорится ни слова. Россия взяла Кавказ под крыло двуглавого орла. Я почти уверен в том, что грузинские правители, следуя традициям, передали ожерелье новому правителю и победителю.

— Коим являлся император Александр Первый. Но я очень внимательно изучил личные ценности императорского двора вплоть до золотых и перламутровых табакерок. Реестр полный, в нем ничего не утаено. Однако в документах и намека нет на ожерелье грузинской царицы.

— А если дар Грузии не дошел до императора? Ведь Александр не ездил в те годы на Кавказ. Давай вспомним детали. Именно генерал Ростопчин, будучи членом коллегии иностранных дел, и ездил подписывать договор с грузинами и отвозил им манифест государя императора. Представим себе на минутку, что грузины передали императору ожерелье Тамары через Ростопчина. Но граф не довез его до адресата.

— И это могло остаться незамеченным? А грамоты, а письма?

— Еще одна деталь. Ростопчин занимал так же пост главного директора почтового департамента. Он мог сортировать почту по собственному усмотрению. Во всяком случае, тебе стоит заглянуть в госархив и просмотреть документы. Указы Александра, манифесты, переписку. Не все сохранилось, разумеется. Но вдруг ты наткнешься на отчет Ростопчина о поездке в Грузию! Такой должен иметь место.

— Сокрытие подношений царствующим особам? Уму непостижимо!

— Как видно, я у тебя научился дерзости, а ты с годами становишься более консервативным, похожим на меня в молодости. Не так прост был Ростопчин. Ведь он же не потомственный граф, а сын мужика. А ты прекрасно знаешь, как обогащается нынешнее мужичье, стоит ему дорваться до власти. Получил мандат, гарантированную неприкосновенность и бери все, что под руку попадется! Завтра могут опять вышвырнуть на улицу. С Ростопчиным так и получилось. Почему это он сразу же попадает в опалу после поездки в Грузию? Не потому ли, что история с «потерей» ожерелья, рассказ о горцах или янычарах-грабителях не понравилась Александру? Кто знает. А может, Александр избавлялся от вельмож своего отца. Но Ростопчин отправлен в Вороново, свое подмосковное имение. Только много лет спустя его простили и сделали генерал-губернатором Москвы. Герой двенадцатого года, создатель ополчения и партизанского движения, патриот до мозга костей… Так ли? Слышал ведь наверняка историю о том, как Ростопчин сжег свое имение, чтобы оно не досталось французам. Богатейшая библиотека сгорела, китайский фарфор, картины великих мастеров. Ничего не пощадил граф. Гол, как сокол остался, а врагу не дал крыши над головой и не позволил ему харчеваться на своих сервизах. Усадьба сгорела дотла и обвалилась. Но вот удивительно: из сада пропали мраморные статуи. А мрамор не горит, да и постаменты целы остались. Ходили слухи, будто под усадьбой есть подземелье, где граф мог спрятать свои сокровища. Никто их не искал и до сегодняшнего дня. Но по-моему мнению, граф свое добро вывез из усадьбы, а потом сжег пустой дом. Главное, выглядеть патриотом в глазах народа и правителя. Что ж, в его героизме и сегодня никто не сомневается… Секундочку. Я тебе сейчас кое-что покажу. — Старик вышел и вернулся с книгой в старом кожаном переплете. — Вот. История завоеваний Юлия Цезаря. Издание тысяча семьсот восьмидесятого года Петербургской академии наук. Тогда еще руководимой Дашковой. Глянь. — На титульном листе стоял экслибрис графа Федора Васильевича Ростопчина. — Невежда, — брезгливо продолжал профессор. — Мужиком родился, мужиком и остался. В нем собственник говорит. Поставить свое ничтожное имя на титульном листе! Мол, знайте, кому принадлежит сей уникальный фолиант. Мое! Потомственные дворяне свои штампы ставили на тринадцатой странице, к чему и современных библиотекарей приучили. Но дело не в этом. Я показал тебе пример. Эта книга из библиотеки Ростопчина, которая, якобы, сгорела. И еще. Я связался с одним известным искусствоведом, человеком очень осведомленным. У него есть перечень некоторых картин, находившихся в те времена во владении Ростопчина. Кипренский, Рокотов и многие другие. Резонно поднять каталоги лондонских и парижских аукционов и проверить, не проходили ли через них живописные полотна из коллекции Ростопчина. Список будет готов через пару дней. Как ты догадываешься, на холсте с оборотной стороны тоже должны стоять метки великого патриота. Он, как кошка или пес, метил всю свою собственность. Это лишь подтвердит мои догадки. Можно предположить, что Ростопчин вывез свои сокровища за рубеж. У него была такая возможность во время второй опалы. После войны шли толки, будто Ростопчин сжег Москву. И не без оснований. Граф ушел в отставку и в четырнадцатом году уехал в Париж, где с почестями был принят Людовиком как злейший враг узурпатора. В Париже он прожил несколько лет и написал книгу «Правда о пожаре в Москве», в которой выгораживал себя по всем статьям. Не на Западе ли застряли сокровища Ростопчина? Жить в Париже и Лондоне четыре года непросто. Нужны большие средства.

— Мысль очень неожиданная и интересная. У меня нет к вам вопросов, профессор. Необходимо переварить столь серьезную информацию. Пожалуй, я пойду. Мне следует сделать ряд серьезных поручений в связи с неожиданными открытиями.

— Готов к любым атакам с твоей стороны. Задачка, надо сказать, не из легких. На данный момент мои предположения тянут лишь на слабую версию, зацепку. Но не имея ничего, и это можно считать сдвигом.

— Чутье мне подсказывает, что вы не ошиблись. Я воспринял ваши доводы очень серьезно, они хорошо аргументированы. На днях я вновь объявлюсь. Надеюсь, с результатами.

— Бог в помощь!

В спецхране Чарова встретила Антонина Михайловна Гриценко, проработавшая в архиве более тридцати лет и занимающая высокий пост среди «бумажных крыс», как она сама определяла себя и своих коллег. С Чаровым она сотрудничала очень давно и не раз шла на серьезные нарушения, такие, как вынос бесценных документов за пределы режимного учреждения.

Тут надо сделать сноску. Чаров платил женщине хорошие деньги, на которые можно жить всей семьей: кормить сына и его жену, студентов дневного вуза. Во-вторых, Чаров всегда возвращал документы в срок и в полной сохранности. Каждый из партнеров понимал, что сотрудничество их долгосрочное, построено на доверительных отношениях и приносит каждому желаемые результаты.

Они встретились в кафе неподалеку от места работы Антонины Михайловны во время ее обеденного перерыва.

— Что же ты, Геночка, не жалеешь себя? Не успел закончить одно сумасшедшее мероприятие, как принялся за другое. Опять в омут головой! Везучий ты. Другой бы на твоем месте давно себе шею свернул, а ты выходишь сухим из воды, да еще с лавровым венком победителя.

— Вынужден. А то как же без меня будет жить моя команда, к коей и тебя причислить можно!

Грузная женщина, страдающая одышкой, а может быть, и астмой, профессиональной болезнью архивистов, всю жизнь глотающих пыль, держалась весело, всегда улыбалась и любила шутить. Седые стриженые волосы, избыток морщин и бледность лица ее вовсе не смущали. О себе она давно уже не думала. Детей бы на ноги поставить, а там и помирать можно.

— Ну давай, Геночка, обрушивай на меня неподъемный груз. Запрягай кобылу.

— Думаю, что в своей конторе у тебя проблем не возникнет. Все под руками. Но тебе придется закинуть удочку в столичные архивы. Сможешь?

— Деньги всем нужны, Гена. Связи в Москве у меня есть. Люди, понимающие и с большими возможностями. Вопрос сговорчивости зависит от вознаграждения.

— Не торгуйся. Сколько надо, столько получат. Задача следующая. Меня интересуют Ростопчины. Вся родословная. От Федора и до последнего колена. С картинками, с историями болезней… Все, что известно о ныне живущих потомках. Если таковые остались. О Ростопчине я должен знать больше, чем о самом себе. Карьеру при дворе он начал при Екатерине. Самый важный для меня период — с тысяча восемьсот первого года, когда Александр отправил его в Москву. Это случилось после возвращения Ростопчина из Грузии, Причины опалы неизвестны. Умер он в двадцать шестом году и похоронен на Пятницком кладбище. Последние четверть века, проведенные в Москве, имеют для меня особое значение. Три или четыре года выпадают. Он уезжал в Париж. Наверняка сохранилась какая-то переписка. А так же мне нужна его генеалогия. Так что не игнорируй близких графа. Для начала понадобится вся документация в копиях, для ознакомления. Об оригиналах пока речь не идет. Они могут и вовсе не понадобиться.

— Жаль. На них идет самый большой навар по нашим расценкам.

— Не беспокойся. Обиженной не останешься. Мои наниматели — ребята крутые.

Антонина глянула на часы.

— Это все?

— Пока да. Сроки ограничены. Принимайся за дело прямо сегодня же.

— Догадалась, у нас всегда аврал. Я позвоню.

Следующий визит Чаров нанес еще одному своему давнему партнеру. Сережа Пантелеев занимался в группе Геннадия Устиновича информатикой и всем тем, на что сегодня была способна компьютерная техника. Надо сказать, что охотник за сокровищами имел очень компактную группу сотрудников, работающих на постоянной основе. Что касается черной работы, то он, как правило, пользовался наемниками, каждый из которых выполнял лишь отдельные поручения, после чего выпадал из игры. Эти люди не знали общих задач. От них требовалось лишь безропотное подчинение, отчаянная храбрость и дисциплина. Держать разного рода отморозков в штате не имело смысла. Задания они получали через бригадиров и понятия не имели, кто стоит за ширмой и дергает за ниточки. Что касается бригадиров, то Чаров ограничился тремя молодыми парнями, не раз проверенными в деле, вполне надежными и, что немаловажно, умеющими думать.

Но вернемся к Пантелееву. Сорокалетний крепкий мужик с огромной лысой головой и не очень сильными ногами, что заставляло его ходить с клюкой, был фанатом своего дела, умеющим делать деньги мозгами, а не ногами, на жизнь не жаловался. Раньше мы представляли компьютерного гения как юного тощего очкарика, работающего за гроши на тупых мафиози. Во всем виновато кино. В жизни все интересней, там действуют вполне реальные люди, а не картонные шаблоны.

К приходу шефа Пантелеев был готов. Он тут же выложил на стол конверт с фотографиями.

— Вот, Геночка, все, что я мог сделать из оставленной тобой фотографии.

Первый снимок был хорошо отреставрированной копией старой потрескавшейся фотографии парижского фотоателье. Теперь можно было разглядеть даже морщинки у глаз. Второй снимок повторял первый, с той лишь разницей, что ожерелье с груди красавицы исчезло, словно его там и не было.

— Хорошо раздел дамочку, Сережа. Вот так бы в жизни получилось, — взглянул на объект и лишил его состояния.

— Мороки с этим фокусом — выше крыши. Ведь каждый узорчик на платье пришлось заново плести. Рукоделие, а не технический трюк.

— Не набивай цену, Сережа. Ты свое сполна получишь. А теперь залезай в интернет и найди мне все аукционы в Париже, Лондоне и там, где торгуют русской живописью. Список картин я дам позднее. Возможно, тебе придется вскрыть базу данных нескольких аукционов, которые не выпускают каталогов выставлявшихся лотов.

— На что следует обращать внимание?

— На живопись, выполненную русскими художниками до тысяча восемьсот двенадцатого года. Желательно знать имена владельцев — кто выставлял, кто покупал.

— Покупатели, как правило, не афишируют своих имен. Продавцы тоже предпочитают оставаться инкогнито.

— Вот для этого и придется вскрывать базы. Если ты смог залезть в базу данных Национального банка Америки, как мы однажды делали, проверяя счета некоторых лиц, то взломать код какого-то аукционера тебе не составит труда.

— Ты дашь мне какие-нибудь имена для зацепки?

Сергей погасил недокуренную и до середины сигарету.

— Имена я хочу услышать от тебя.

— Хорошо. Попробую.

Чаров направился к двери, но Пантелеев окликнул его:

— Гена, ты забыл свою сумку.

— Я ничего не забыл. В ней несколько бутылок твоего любимого пива. Холодное.

— Спасибо.

— До встречи.

Встреча с заказчиком состоялась спустя месяц после знакомства. Видно было, что Барзай и Шмыга сгорали от нетерпения. От заказанного в ресторане столика он отказался. Чаров не хотел в людном месте разговаривать с малознакомыми людьми, которые к тому же могли вести запись беседы. Он предложил поговорить в сауне. Отказывать капризному охотнику за кладами заказчики не посмели.

Уютная кабина настоящей финской сауны в дорогостоящем заведении всех устраивала. Ничего, кроме полотенец, холодного пива и хорошего жара. Мужчины оказались крепкими и выносливыми, никто сердечными заболеваниями не страдал, все прекрасно переносили высокие температуры.

— Так вы беретесь за работу, Геннадий Устиныч? — спросил Барзай, вытирая пот с лица.

— Я ознакомился с делом. Одно только скажу. Неразрешимых задач не существует. Если я приму заказ, то на его исполнение уйдет от двух до трех лет. Это долгосрочный проект. К тому же требующий серьезных вложений. Вам придется тратить большие деньги и делать это регулярно, не задавая вопросов. Я не информирую заказчика о ходе своей работы и не отчитываюсь по затратам. К тому же вам самим придется стать участниками некоторых операций. К примеру, мне потребуется побывать вместе с вами на нескольких европейских аукционах. Могут потребоваться консультации на месте, а в некоторых случаях и покупка некоторых лотов высокой стоимости. Возможно, они к вам вернутся, если их не придется подарить заинтересованным лицам. И не советую устраивать за мной наблюдений. Я их все равно обнаружу и тут же прекращу свою деятельность. Вы должны понять главное. Все деньги, ваши затраты и другие мои требования работают исключительно на достижение главной цели, а не идут в мой карман. Со мной вы рассчитаетесь, когда ожерелье будет в моих руках. Я трезво оцениваю свой труд и не собираюсь вас обирать. Вам об этом должно быть известно. Вот так выглядят мои условия.

— Мы согласны, — почти хором произнесли заказчики, даже не задумываясь.

— В таком случае я должен дать каждому из вас первые поручения и назвать сумму первого взноса на раскрутку маховика тяжелой машины, которую запускать мы будем вместе.

Оба кивнули головами.

Разговор длился более двух часов, после чего распаренные гости уехали по домам. Чаров же вернулся в сауну, но на этот раз в кабинет директора элитного заведения.

— Ты все записал, Влад?

— Техника работает безупречно, Геннадий Устиныч.

— Отлично. Мне надо будет еще разок прослушать нашу беседу. Хозяина ты сегодня замещаешь?

— Сегодня я, завтра Юрка.

И Влад, и Юра были бригадирами Чарова. Существовал и третий, но о нем позже.

На сегодняшний день бригады Чарова имели уже три подобных заведения в центре города. И все на деньги, заработанные у благодетеля Чарова. Служили мальчики охотнику за сокровищами очень ревностно. Знали, за что работали. Знали и то, что Чаров слишком требовательный начальник, ослушаться его, значило потерять не только работу, а возможно и жизнь.

— Мне понадобятся двое парней, способных на любую работу. Не судимых, грамотных, с загранпаспортами, не из наших. Пусть из Владивостока или Хабаровска. Подберешь сам, проверишь на вшивость и будешь нести за них ответственность.

— Как всегда. Ничего нового, шеф. Я готов.

— Завтра приедешь ко мне с Юркой для определения задач каждому. Встреча на даче. И позаботься, чтобы вам на хвост никто не сел. Мне нужен будет один аферист с мозгами и хороший стрелок.

Все сделаем, как надо. Принести вина?

— Нет, кофе и кальян. Я отдохну в своем номере. Баб не присылай. Мне нужно подумать. Каша заваривается крутая.

Чаров встал, Влад распахнул перед ним дверь. Дверь в темноту, где пока еще не было видно ни малейшего просвета.

В течение следующего месяца знаменитый охотник за сокровищами сидел и работал за столом, что, в общем-то, мало соответствует представлениям о пиратских приключениях храброго парня, бросающегося в пекло. Кидаться в огонь с саблей наголо не входило в планы господина Чарова. Он привык работать методично, рассчитывая каждый следующий шаг. Предпочитал чувствовать под собой твердую опору, а не ходить по канату над пропастью с завязанными глазами. Один незначительный прокол мог свести на нет весь кропотливый и трудоемкий подготовительный период. Намечая цель, он обязан был знать предмет досконально. Каждая деталь должна быть ясна со всех сторон. Никаких темных пятен, ни одного вопроса, не имеющего ответа. Даже незначительная погрешность может привести к катастрофе. Чаров обязательно укреплял тылы, способы отхода, степень собственной защиты. Как правило, подготовительный период занимал львиную долю времени, а сама операция являлась следствием разработанной стратегии и напоминала укус кобры, увернуться от которой невозможно. Ну, а если говорить о сроках, то тут Чаров всегда перестраховывался. Устанавливая срок в два года, он, прежде всего, исходил из сложности задачи. Выполнить задание можно и за несколько месяцев, но где гарантия, что он выбрал правильную версию? Никто таких гарантий дать ему не мог. Если он ошибся, придется начинать все заново. Однако, ошибался он редко. Опыт и чутье служили ему верой и правдой. Сомнения всегда оставались, но он привык доверять своим расчетам.

Шесть папок толщиной в кирпич, набитых ксерокопиями документов были им изучены досконально. Теперь он мог написать книгу по истории рода Ростопчиных. Правда, книга получилась бы скучной и малоинтересной. Даже любителей русской истории она не очень бы заинтересовала.

Антонина Михайловна захлопнула последнюю папку и облегченно вздохнула.

— Кажется, это вся российская документация по Ростопчиным, что имеется на сегодняшний день.

— Немало. Хорошая работа, Тоня. Я доволен. Значит, все дороги ведут в Париж?

— Здесь искать некого. Ивана Ростопчина, праправнука графа, расстреляли в тридцать восьмом году. Его жену отправили в лагерь с двенадцатилетним сыном и шестилетней дочерью. Девочка погибла еще в дороге, а мальчика после смерти матери в сороковом году отправили в детский дом и дали ему новое имя и фамилию. Дальше тишина. Ну, а Петр Ростопчин, старший брат Ивана, уехал с женой во Францию в семнадцатом году, когда Николай Второй отрекся от престола. На этом мои возможности исчерпаны. Во Франции нет наших филиалов, и мы с ними не сотрудничаем. Наши отношения с французскими историками и архивистами испортились еще в пятьдесят четвертом, когда создавалась энциклопедия второй мировой войны, где мы французам отводили слишком незначительную роль, умаляя тем самым огромный вклад Де Голля и освободительной армии в победу.

— Следы Петра Ростопчина во Франции я сам найду. Когда знаешь, кого искать, уже проще. Но я не хочу забывать и про русские корни. Кажется, ты переживала, что оригиналы документов останутся невостребованными и навар с твоей работы будет не столь значительным. Мне они понадобятся. Центральный архив может запросить с Лубянки дело Ивана Ростопчина?

— Дело уже у нас.

— Отлично. Мне нужны все официальные справки вплоть до ордера на арест Ивана Ростопчина, а также акт о передаче его сына в детский дом.

— Такой кусок пирога потянет на солидную сумму.

— Получишь сполна. Но в довесок тебе придется составить справку на официальном бланке со всеми необходимыми штампами и печатями о том, что мальчику, переданному в детский дом, дали имя Устин Макарович Бесфамильный. И запомни главное, Антонина. Одну справку ты отдашь мне, вторую подколешь к делу. Этот документ имеет статус официальной бумаги и в случае запроса ответ должен носить конкретный характер.

— Бог ты мой, Геночка! Ты решил сделать себя потомком графа Ростопчина?

— Карты хорошо раскладываются. Мой отец Устин Бесфамильный — воспитанник детского дома. Теперь надо лишь выстроить мостик между двумя мальчиками, мы ровесники.

— Ну что же, Ваше Сиятельство граф Геннадий Ростопчин, я сделаю для тебя почти невозможное. Я всегда восхищалась твоей дерзостью. Размах у тебя поистине графский, ты достоин дворянского титула. Вот только на такой трюк у меня уйдет уйма времени. Для начала придется уничтожить все существующие корни твоего отца, а уж потом приписать ему новое прошлое. Одним словом, с ходу такие вещи не делаются.

— Я тебя не тороплю, Тоня. Возьми с дивана черный пакет. Там твой предварительный гонорар. На сегодня все. Я жду еще одного посетителя. Вам не следует встречаться.

— Все, убегаю.

Женщина допила кофе и подняла свою тяжелую тушу из кресла. Чаров отметил радость на ее лице, когда она забирала деньги. Он любил делать своим людям приятное. Они стоили того. Без них он бы так не преуспел. Искать черную кошку в темной комнате очень трудно, даже если ты ловкий и находчивый парень.

Пантелеев всегда опаздывал. Обижаться на него не имело смысла: передвигаться с клюкой, используя общественный транспорт — дело не легкое. Выдерживать напор вечно спешащей толпы не всегда удавалось даже тем, кто крепко стоял на ногах. Но с лица Сергея не сходила улыбка. Исключая моменты, когда он впивался в экран монитора компьютера и в его огромной голове начинался процесс «кашеварения». Кухня, малодоступная простым смертным. Впрочем, каждый имел свои собственные заморочки, не выносимые на общее обсуждение. Главным оставался результат. И когда цепочка из таких результатов складывалась в какой-то контур, можно было догадываться, что за рисунок появится перед глазами. Очень часто картина выглядела совсем не такой, какой ожидал ее увидеть Чаров.

Сегодняшний день никаких неожиданностей не принес. И слава богу. Геннадий Устинович лишний раз убедился в правильности своей версии. Прикончив последнюю сосиску и запив ее кофе, Сергей сказал:

— Ты, помнится, не хотел называть мне никаких имен. После того как я получил от тебя реестр раритетов, могу сам назвать имя. Не знаю, то ли ты хочешь от меня услышать, но человек, владеющий частью предметов из реестра, проживал в двадцатые годы двадцатого века в Париже. Зовут его Иван Ростопчин. Правда, на аукционе он своего имени не афишировал. В тысяча девятьсот двадцать втором году он продал через аукцион Кортье картину Рокотова. На оборотной стороне картины имелся фамильный штамп графа Федора Ростопчина. Подлинный. В двадцать пятом — золотую статуэтку Будды весом в полтора фунта, сделанную в Индии тысячу лет назад. Ее оценили в полмиллиона долларов. По тем временам неслыханные деньжищи. Иван Ростопчин распродавал не только богатство предков. В архивах аукциона сохранилась запись, где говорится о его предложении выставить на торги золотые часы генерала Берну, плененного в тысяча восемьсот двенадцатом году ополченцами Москвы и пропавшего без вести. Генерал Берну командовал авангардом при отступлении Наполеона и напоролся на засаду. Его отряд был разбит партизанами Дениса Давыдова. Аукционеры отказались принять этот лот предвидя скандал. И, разумеется, были правы. Бонапартистов во Франции хватало, можно было накликать беду. Пока это все, что мне удалось раскопать.

Чаров задумался и потом спросил:

— Адрес Ростопчина нигде не значится?

— Нет. Адреса не фиксируются. Ясно только, что он жил в Париже, не скрывал своего имени и ни в чем не нуждался. Известно также, что он помогал эмигрантам из России, что вырученные деньги аукционеры переводили на счет клуба «Андреевский флаг». Во Франции тогда проживал весь цвет Российского флота, жаждущего реванша.

— Уникальное совпадение. Это дело должно в корне изменить мою судьбу.

Сергей наморщил лоб.

— О чем это ты?

— В те времена, когда я служил на флоте, наш крейсер погиб. Причины не установлены. Существуют только догадки. Спастись удалось единицам. Нас подняли на свой борт французы. Конечно, об этом никто не кричал в рупор. По правилам того времени мы должны были пройти фильтрацию через разведцентры французов, и вряд ли имело смысл рассчитывать, что нас отправят на родину. Спасение русских моряков по официальным каналам не зарегистрировано. Но нам удалось дать о себе знать паре журналистов из «Пари-Матч». В итоге в дело вмешался тот самый клуб «Андреевский флаг», насчитывавший более тысячи членов. Очень авторитетная организация, существующая и поныне. Они помогли нас вытащить из тисков военной разведки и отправить на родину. Я и мои друзья до сих пор перед клубом в неоплаченном долгу. Конечно, и наше консульство принимало огромное участие в освобождении, но без клуба оно ничего не узнало бы о нашем существовании.

— Интересно. Ты никогда об этом не рассказывал.

— А много ли я вообще о себе рассказывал?

— Согласен. Ты у нас лошадка темная. Но на наши отношения это никак не влияет.

— В жизни каждого человека есть страницы, которые не хочется ворошить. Я не люблю оглядываться назад, меня интересует только будущее. В моем прошлом не происходило ничего интересного, чем можно было бы гордиться и вспоминать с радужной улыбкой на лице. Как насчет стаканчика водочки?

— Нет. Я лучше пивка.

— Тогда выпьем. Повод есть.

Машина остановилась на шоссе возле поворота на проселочную дорогу. Чаров удивленно глянул на сидящего за рулем бывшего генерала, а ныне главу сыскного частного бюро Игнатова.

— Здесь?

— Да, Геночка, здесь. Километр пути по грязи, и ты упрешься в сарай. Бывшая скотоферма. Там Рябой и обосновался. Содержит автосервис. Так, одно название. Работают на него трое урок, лишенных питерской прописки. Перебивают номера с угнанных машин. Менты пока до них не дотянулись. Можешь идти смело. Я подстрахую тебя с ребятами, они уже зарядились на огневых позициях, если что, выпустим кишки Рябому. Уйти ему некуда, вокруг пустырь, с мушки не соскочит, и прикрытия у него нет. Я не думаю, что Рябой имеет крышу. Недавно обосновался. Можешь дать ему наводку. Местный начальник ОВД Сюзенков прогнил насквозь. Купишь его за двугривенный. Вот он-то и может стать Рябому крышей.

— Я знаю Сюзенкова. А связь с Барзаем не просвечивается?

— Вряд ли. С такой поддержкой Рябой не был бы столь пугливым. Охотой на зевак промышляет на северном выходе из города. Мелочевка. На большее мозги не срабатывают.

— Ладно. Я пойду.

Чаров вышел из машины и, брызгая грязью, зашагал по проселочной дороге.

Чужака заметили издали. Насторожились. И только когда незваный гость появился в воротах, Рябой его признал.

— Генка? Как ты меня нашел?

Низкорослый крепыш вышел из-за машины и убрал обрез под ящик с инструментами.

— А ты думаешь, Кирюха, что получил от меня отступного и я о тебе забыл? Нет, дорогой. Не так я прост.

— Хочешь бабки назад получить? Не выйдет. Ты команду на дно океана отправил, а мзда твоя за наше прощение ничтожна. Скажи спасибо, что не завалили тебя тогда.

— Спасибо, Кирюша. Выкуп свой я назад не требую. Правда, распорядиться им по достоинству ты так и не смог. Ума не хватило. Теперь здесь гниешь, карманы режешь в электричках да зевак общипываешь по окраинам. И не стыдно перед питерской братвой? Или стыдишься показаться на сходе в лохмотьях?

— Ты мне жизнь здесь не читай, Генка, а то я разозлюсь и тогда…

— Ничего тогда не будет. Ты на мушке, Рябой. Хочешь проверить, выйди за ворота, сам увидишь.

Рябой кивнул здоровяку, подпиравшему бетонную балку постукивая разводным ключом по ладони. Тот отбросил ключ и вышел за створки стальных ворот на дорогу. Где-то что-то хлопнуло, тихо и глухо, словно дятел клюнул сгнивший ствол дерева. Шляпа с головы здоровяка слетела, будто ее сдернули привязанной к ней леской. Здоровяк тут же рухнул мордой в лужу.

— Ну что, Кирюха, продолжим эксперимент или по душам поговорим?

— Ладно, пошли, — мрачно сказал Рябой.

Во дворе стоял покосившийся сарай, туда они и зашли. Ведро с водой, матрасы на полу, следы крыс по углам.

— Говори, что тебе надо, Генка. Но учти, я шестерить ни перед кем не буду.

— Гонора в тебе много, Рябой, — со вздохом заметил Чаров. — Не в том ты положении, чтобы брюхо выпячивать. Я тебе помочь хочу, но и ты мне поможешь. Найди достойного чистого человека. Пусть твой сарай официально зарегистрирует как кооператив. Собери людей рукастых, пусть пользу приносят людям. Хорошая рабочая артель подозрений ни у кого не вызовет. Вставай на ноги и брось на время свои мелкие делишки. Скоро у тебя появится серьезный заказчик.

— Мокруха? Похоронное бюро открыть хочешь?

— Ты не мокрушник, Рябой. Работа предстоит интеллигентная, чистая.

— На какие бабки я артель открою?

— На мои. Нужен счет в банке, на него будут поступать пожертвования. Только в дело их пускай, а не устраивай малину здесь.

— Каперанг Дружников во главе артели встанет, — осенило Подкопаева. — Видел я его недавно. Дачка у него здесь неподалеку, мы ее чуть не обчистили. Загибается старик без дела. Здоровья у него хватает, еще нам одолжить может.

— Удачная идея. За его орденской планкой целая банда схоронится. Все же тебя иногда посещают трезвые мысли. Собери команду рыл в сорок. Пара мокрушников тебе тоже не помешает. Первые полгода на меня работать будете, а потом я тебе дам хорошего заказчика. Дружка твоего закадычного. Теперь-то он при власти, большими делами ворочает.

— Барзай, что ли?

— Угадал.

— Какой же он мне кореш?

— Не в этом дело. Заказы тебе его понравятся. И прикрыть он тебя сможет, когда нож к горлу приставят. Только прежде чем я его выведу на тебя, ты должен обустроиться как надо и не выглядеть дешевкой и голодранцем. Хомутай Дружникова завтра же, начинайте строительство. Деньги получишь на днях. Со мной встречаться тебе не обязательно, связь через моего паренька держать будем. Юрик его зовут. Он сам к тебе придет. И не мельтеши. Уверенней будь, не жалей лапши для ушей Дружникова. Он флотским верит.

— Как только начнешь из руин подниматься, так менты слетятся со всех концов, как вороны на падаль.

— Местный начальничек очень мзду любит. Стоит недорого, так что ты ему одной купюрой глотку заткнешь. Не смущайся и собирай на него компромат. Дань плати здесь и не скупись на диктофоны и видеоаппаратуру. Она свои бабки отобьет. Только не торопись его к стене прижимать, другого поставят, а кого — не известно. Уж лучше пусть свой прохвост стоит на стреме. Главное, чтобы у артели морда была чистой. Тебе не прикрытие нужно, а непробиваемый щит. Тогда никто не страшен. И знай уже сейчас, Барзая будут интересовать золото и камешки. Он по-крупному работает. Ну а мне ты будешь давать еженедельный отчет по всем его заказам вплоть до каждого грамма серебра.

— Значит, он будет считать, что я у него на контроле, а фактически сам будет находиться под твоим колпаком.

— Кумекаешь. А я-то поначалу решил, что ты совсем в дегенерата превратился. Думаю, сработаемся.

— Ты мне всегда нравился, Гена. Я так до конца и не верил, что ты шкурой оказался.

— Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. А теперь мне пора. Тебе есть над чем подумать.

В Париж Чаров прибыл во всеоружии. Три месяца подготовительного периода гарантировали ему успех в намеченном мероприятии, но только при условии, что его теория, чутье и выбранный путь были правильными. Если он ошибся и взял не тот след, придется все начинать заново, несмотря на крупные финансовые потери. Понятное дело, он тратил не свои деньги, а пользовался финансовой поддержкой заказчиков. Тем не менее, не любил понапрасну сорить деньгами. К тому же на карте стояла его репутация, а ее невозможно оценивать по ставкам гонораров. Репутация — это все, что он имел и благодаря чему жил. Потеря имиджа грозила полным крахом. А что значит для человека в солидном возрасте оказаться у разбитого корыта? Строительный бизнес его никогда не интересовал, он относился к нему как к ширме.

Конечно, Чаров считался очень богатым человеком даже по сегодняшним меркам, но деньги в его жизни играли не главную роль. Жизнь без азарта, приключений, риска, авантюр, без путешествий не имела для него смысла, как еда без соли. Дуэлянт-профессионал. Его главным оружием всегда оставался интеллект. Дуэль умов, вот что его занимало. Он умел пользоваться своим оружием и побеждал, но побед своих фейерверком не отмечал. Ему куда важнее было самоутверждение, сознание того, что он лучший, непобедимый. Закончив одно дело, Чаров тут же забывал о нем и всецело погружался в новый круговорот событий.

Париж встретил его чудной погодой, ласковым солнцем и уютом уличных кафе. Он оставил свой чемодан в отеле и пошел на прогулку. Прекрасное знание французского языка все упрощало. На Монмартре Геннадий Устинович купил у русских художников пару картин. Не то, чтобы они ему понравились, а для знакомства. Пожилого звали Андре, и он хорошо говорил по-русски, молодого — Леон. Родного языка он не знал, так как родился в Париже, его русский отец был женат на француженке и в семье по-русски не разговаривали.

Чаров пригласил новых друзей посидеть в небольшом бистро и выпить по стаканчику красного. Художники оказались людьми общительными, веселыми, не жалующимися на тяготы жизни и нестабильность заработка. Разговор начался с веселого смеха. Леон Геннадия назвал не Геной, а гением, не понимая, какой это имеет смысл. Андре и Чаров долго смеялись, потом объяснили молодому человеку игру слов.

— Если Леон назвал тебя гением, Гена, то почему бы не считать это фактом, — смеялся Андре. — Может быть, он прав?

— Вряд ли. Я обычный смертный. Скромный петербургский бизнесмен с глубокими русскими корнями.

— Впервые в Париже?

— Да. И мне наконец довелось увидеть столицу мира.

Чаров лукавил. В Париже он был не раз и не два, и знал город не хуже коренных горожан.

— Отпуск?

— Да. Который я решил совместить с делом.

— Болезнь всех бизнесменов.

— В моем случае это не так. Я ищу свои корни. Мой дед во время революции в России эмигрировал во Францию и по некоторым данным жил в Париже. Слыхал, будто у него был здесь свой дом. Мечтаю найти его и глянуть одним глазком.

— Как звали твоего деда?

— Граф Петр Ростопчин.

— Имя наверняка известное в старых кругах эмигрантской знати. Попробую тебе помочь. Сам ты весь отпуск убьешь на поиски, а у меня много друзей из бывших русских. Я и сам сын эмигрантов. Кто-то что-то наверняка слышал.

— Ты сделаешь большое дело, Андре. С удовольствием куплю у тебя еще одну картину. Мне по душе твой стиль.

— Где ты остановился?

— В отеле «Орион» на левом берегу Сены, неподалеку от Нотр-Дам де Пари.

— Приду утром, чтобы тебя застать. Вряд ли нормальный человек будет сидеть в гостиничном номере, особенно по вечерам.

— Очень признателен за заботу.

— Нет проблем. Ты симпатичный парень, мне будет приятно сделать что-то хорошее для своего, как это говорится…

— Земляка.

— Вот. Вот. Именно.

Они выпили еще по паре стаканчиков и разошлись.

Андре появился, как обещал, утром, но не на следующий день, а через сутки. Судя по его широкой улыбке под усами и бородой, он пришел не с пустыми руками. Что всегда поражало Чарова, так это умение иностранцев до пожилого возраста сохранять родные зубы в хорошем состоянии. Небольшой уютный номер заливали солнечные лучи. Чаров предложил выпить по чашке кофе. Устроившись поудобнее, Андре заговорил:

— С помощью своих друзей я нашел дом вашего деда, Гена. Оказывается, он был очень богатым человеком. Меценат. Помогал эмигрантам из России, в основном, офицерам флота. До последних дней надеялся вернуться в Россию на белом коне. Но увы, его мечтам не суждено было сбыться. После его смерти сын Федор продал дом или, точнее, передал его эмигрантским кругам. Возможно, по завещанию отца, так как там и теперь расположен музей Российского флота. Музей принадлежит клубу «Андреевский флаг». Два десятка скудных экспонатов и ноль посетителей. Клуб возглавляет сын адмирала Малыгина. Он еще помнит русский императорский флот, где при отце служил юнгой. Так вот, клуб или его адмиралтейство, как они себя нарекают, располагается в Ницце. В общем-то, так и должно быть. Моряки живут у моря. И еще один любопытный факт. Сын Ростопчина уехал с семьей в Ниццу, где, как выяснилось, у них с далеких времен имеется фамильная усадьба. Не могу сказать, кто теперь из потомков владеет Поместьем, но наверняка они его не продали. Семья ни в чем не нуждалась. Земля там очень дорогая, вряд ли можно считать рациональным продажу таких владений. Деньги обесцениваются, а земля дорожает. Может быть, тебе стоит туда съездить и познакомиться с родственниками.

— Не думаю. Зачем им нужен родственник из России? — ничем не выдав своего интереса, сказал Чаров.

Они неплохо провели время и хорошенько напились. Чаров даже купил у художника еще одну картину, как и обещал. Андре остался доволен знакомством с обаятельным русским другом и даже привязался к нему. Художник был человеком одиноким, вдовцом. Времени у него хватало, и он обещал Геннадию показать настоящий Париж, который недоступен для глаз туристов.

Когда Андре пришел к другу на следующий день, то в отеле ему сказали, что господин Чаров уехал и сдал ключи от номера.

Свои картины Андре случайно увидел в мусорном баке во дворе отеля. Нет, он не обиделся, жизнь часто хлестала его по щекам, но он зарекся более заводить дружбу с гостями из России.

Непонятно, кто присваивал ему звания после эмиграции из России, но сын адмирала, бывший юнга Малыгин числился уже в капитанах. Очевидно, руководитель клуба моряков должен был иметь соответствующий чин.

Гостя из России встретили приветливо и удивились, почему это вдруг современный русский бизнесмен интересуется историей русского флота.

Капитан Малыгин, несмотря на свой возраст, выглядел бодрячком: подвижный, энергичный, в здравом уме и твердой памяти. Возможно, этому способствовали климат и необременительный образ жизни.

— Я вижу удивление на вашем лице, Кузьма Родионыч. Не хочу выглядеть странным загадочным парнем, напомню вам не столь древнюю историю. В семидесятых годах вы получили сообщение от одной русской барышни о том, что французский эскадренный миноносец подобрал в океане двух русских матросов и доставил их в порт Марселя. Вам также сообщили, что моряками заинтересовалась военная разведка, и командование флотом не известило советское консульство о спасении русских. Тогда вы использовали все свои связи и возможности, чтобы помочь ребятам вернуться на родину, а не стать заложниками. И вам это удалось сделать. Так вот, один из тех парней — я, — выложил Чаров припасенный в рукаве козырь. — Зовут меня Геннадий. Прошло четверть века, пока мне, наконец, удалось попасть во Францию, но уже в качестве туриста, а не военнопленного.

— Да, да, да, да! Ну как же! Я отлично помню этот инцидент. Наш долг сохранить честь Российского флота, пусть даже и советского, каковым он был в те времена. Но Господь милостив! Все возвращается на круги своя, и на кораблях России вновь реет Андреевский флаг. Разве это не знамение? Ничего бесследно не уходит в небытие. Двуглавый орел возродился из пепла. Мы много лет ждали этих перемен. Справедливость восторжествовала. Да, да, да, да! Каков ты молодец! Не забыл, значит, о своих приключениях юности. Ну а теперь ты настоящий джентльмен. Солидный зрелый муж. Красавец, подтянут, а сколько достоинства во взгляде. Вот она, флотская закалка! Море на всю жизнь в человеке оставляет свой след. Пропитанная солью душа не пресневеет. Спасибо, Геннадий, уважил старика. И думать не думал, и гадать не гадал, что Бог даст вновь тебя увидеть. А как мы тогда болели за вас! Рад! Воистину рад нашей встрече!

— Я никогда не забывал о вас, Кузьма Родионыч. Есть вещи, имеющие свойство жить в душе человека, а тем более, как вы точно заметили, в просоленной душе моряка, до его смерти. Отправляясь в Париж, я преследовал две цели. Одна из них — встреча с вами. И я привез вам подарок. — Чаров раскрыл небольшой чемоданчик. Сверху лежал свернутый Андреевский флаг. Он достал его и развернул.

Старик повидал немало символов русского флота, но его зоркий взгляд уловил то, что не мог заметить обычный человек. Особый китайский шелк, из которого шили флаги в девятнадцатом веке. Тут не ошибешься, если понимаешь толк во флотских атрибутах.

— Не томи мое сердце, сынок. Кто ходил под этим знаменем?

— Канонерка «Кореец», погибшая при защите Порт-Артура вместе с крейсером «Варяг». Я купил этот флаг у японцев, которые подняли канонерку со дна моря, у меня есть соответствующий сертификат. Флаг подлинный. Это мой скромный вклад в ваш клуб, которому я обязан своей жизнью.

Старик расплакался.

— Наш клуб! Я буду ходатайствовать перед центральным советом о приеме тебя в наши ряды. Ты истинный патриот своего отечества и неважно, как и кто его будет называть. Россия всегда будет оставаться Россией. А ты ее сын. Достойный сын!

— Сочту за честь, ваше высокоблагородие.

Капитан обнял гостя и похлопывал его по плечу,

пока не высохли слезы. Потом они перешли в столовую и сели за стол, как того требуют русские обычаи. Блины, икра, квашеная капуста, огурчики, селедка, шесть или семь сортов водки и долгие разговоры о далекой России.

— Ты сказал, если я не ослышался, будто имеешь еще какие-то дела во Франции? Так?

— Правильно. Поиск далеких предков. Судя по письмам моего деда, его родной брат уехал во Францию в начале века. Из моей ветви никого не осталось в живых, а брат деда, как я знаю, прожил долгую счастливую жизнь.

— У меня есть связи, сынок. Мы покопаемся в архивах и постараемся найти твоих сородичей.

— Мне уже удалось кое-что выяснить. Далеко искать не придется. Мои родственники в Ницце. Сейчас я не хочу называть их имена. Но покажу вам одну фотографию. Кто знает, может быть, эти лица покажутся вам знакомыми.

Чаров достал бумажник и вынул из него снимок. Тот самый, который получил от Шмыги в Питере, но обработанный Сергеем Пантелеевым: очаровательная дамочка в белом платье очень четко была прорисована, правда, при помощи компьютера ожерелье с ее шеи исчезло. Не всем следовало его видеть, так считал Чаров, и он не ошибался.

— Помилуй Бог! Так это же графиня Ростопчина со своим мужем банкиром Пуартье. Мне кажется, фотография сделана в день свадьбы, вот только не хватает одной детали.

— О чем вы, Кузьма Родионыч?

— Видишь ли, у Ростопчиных имеется древняя реликвия. Она лежит за семью замками в одном из самых престижных банков. Не уверен, что вещь имеет особую ценность, но для них она символ могущества, силы и власти. Конечно, сейчас говорить об этом просто смешно. Но тем не менее. Все женщины в роду Ростопчиных надевают этот символ один раз в жизни. Только на свадьбу. Речь идет об ожерелье, очень старинном, индийской работы. И после свадебного торжества ожерелье вновь возвращается за стальные двери банка, где хранится до следующей свадьбы. Лидия Петровна Ростопчина в тридцать восьмом году вышла замуж за француза. Он и изображен на снимке. Я был на их свадьбе. Ростопчины всегда слыли известными меценатами, и наш клуб этому семейству многим обязан. Они поддерживали нас в трудные годы. Уверен, что фотография сделана в день свадьбы. Но куда же делось ожерелье?

— Скажите, капитан, а графиня Лидия Петровна жива?

— Нет, к сожалению. Она умерла в середине восьмидесятых, а муж несколькими годами ранее. Сейчас главой семейства по праву считают Катю. Катрин, по отцу Пуартье. Сильная женщина. Кстати, не замужем. Ей сейчас под сорок, может, чуть более. Ее старшая сестра Люси — инвалид, средний брат — великовозрастный разгильдяй, даже думать о нем противно, а Катя, конечно, женщина с колоссальным потенциалом. Но вот, не везет. Слишком разборчива. Ищет царевича на белом коне и на меньшее не согласна.

— Значит, ее дедом был Петр Ростопчин?

— Верно.

— А моим дедом был Иван Ростопчин, родной брат Петра. Ох, как бы мне хотелось взглянуть на свою сестренку. Кузину.

— Троюродную. Нет проблем. Я вас познакомлю. Можно завтра же. Их усадьба в двух милях от нас. Какие проблемы?

— Согласен. Но при одном условии. Она не должна знать о нашем родстве. Когда придет время, если оно придет, я сам ей об этом скажу, а до этого молчок.

— Моряки — народ не болтливый. Если ты так решил, так тому и быть. В любом случае, она русофилка, встреча с человеком из России ей всегда интересна. Прием нам обеспечен.

И этот прием состоялся. Первое, что Чаров заметил, войдя в поместье, которое даже виллой не назовешь, а скорее замком, так это портрет графини Лидии Петровны, написанный искусным художником. На нем она была без ожерелья. Теперь Чаров знал наверняка, что интуиция его не подвела.

Когда Екатерина Ростопчина, а по паспорту Катрин Пуартье, увидела гостя из России, его невыносимо синие глаза, она сказала престарелому капитану Малыгину:

— Этот мужик будет моим мужем, капитан, или я зря прожила свою жизнь!

Старик хитро ухмыльнулся в усы: «Черт побери, а Бог все же есть. Вот с чего начинается возрождение России».

Он пил португальский портвейн, курил трубку и наблюдал за танцующей парой. Крепко Катя в него вцепилась. Погиб парень, из таких клещей не вырвешься. Уж он-то знал ее характер.

А Чаров и не собирался вырываться. Свадьба стала его целью.

Глава IIIВ ПРЕДДВЕРИИ УРАГАНА

Прошел год с тех пор, когда Барзай и Горонян впервые побывали у Чарова. Ничего здесь не изменилось: те же стеллажи, те же доски под ногами и тот же закуток. Стулья все так же опасно скрипели, но сейчас этому уже не придавали значения. Ожидание длилось слишком долго, чтобы теперь обращать внимание на мелочи. Они готовы были встретиться и на болоте, лишь бы получить ответ на свой главный вопрос.

— Не буду вас мариновать, господа. Могу смело сказать, что первый этап операции прошел успешно.

— В чем это выражается, Геннадий Устинович? — нетерпеливо спросил Барзай. — Хотелось бы знать детали, пощупать, что называется, результаты ваших трудов, а не слушать заверения, да еще об этапах. Обычно вы действуете, как мне известно, более оперативно.

— Утешу вас тем, что я нашел ожерелье царицы Тамары. — Чаров выдвинул ящик стола и выложил на стол солидную пачку фотографий. — Можете им полюбоваться, но пока лишь на снимках. Семьдесят два вида в мельчайших деталях со всех сторон. Здесь вы и клеймо найдете и все необходимые мелочи. По этим снимкам вы, господин Горонян, можете сделать точную копию без погрешностей.

Минут пять, затаив дыхание, они разглядывали снимки.

— Да, но а как же быть с весом?

— Об этом позже. Сначала необходимо обговорить дальнейшие действия.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо перебил Чарова Горонян. — Я уже понял, что на снимках оригинал, тут есть детали, о которых вы не знали. Качество работы и почерк так же прекрасно виден. Но чтобы сделать семьдесят два снимка со всех сторон, да еще в таком качестве, требовалось время. Как минимум часа два. Значит, в течение двух часов ожерелье было в ваших руках?

— Да. При помощи автоспуска я и себя сфотографировал с ожерельем в руках. К тому же все снимки сделаны с линейкой. В размерах вы не ошибетесь.

— Напрашивается вопрос. Почему же вы не принесли само ожерелье, а только фотографии?

— Потому что хозяин ожерелья живет за границей, хранит его в надежном банке и обеспечивает стопроцентную безопасность, если выносит раритет из банковского сейфа на показ. Хотя слово «показ» не очень подходит в данном контексте. Лицезреть ожерелье дано лишь избранным и очень надежным людям. Хозяин понимает, что за ожерельем ведется охота. Искатели приключений из Грузии слишком бесцеремонно и неосторожно себя ведут. Со времен Колхиды и охотников за Золотым руном прошли тысячелетия, но они так и не поумнели, чем окончательно закрыли для себя допуск к раритету.

— Так значит, вы сумели войти в число избранных?

— На это ушел год. Вам придется ждать еще столько же. Может, чуть меньше. Второй этап будет посвящен моей личной безопасности. Заполучить ожерелье мало. Его надо привезти в Россию, передать вам и вместе с тем остаться совершенно чистым, человеком, который никоим образом не может попасть в число подозреваемых лиц. Если я почувствую свою уязвимость, то прекращу работу.

— У вас есть план? — спросил Барзай.

— Есть абстрактный рисунок. Скоро он обретет конкретные очертания. Не исключаю и экспромты по ходу событий. Такое случалось. Но они удаются только в том случае, если можешь просчитать последствия.

— Послушайте, Геннадий Устиныч, — немного замялся ювелир, — мы затратили на вас около четырехсот тысяч долларов. Кругленькая сумма. Во сколько же нам обойдется ваш второй этап?

Чаров усмехнулся.

— На меня вы ничего не затратили. Вы тратите на себя. А если сделать даже грубые расчеты с учетом стоимости ожерелья, то вы уронили пять копеек, за которыми не наклоняются. Вы будете платить столько, сколько потребует дело. Торг здесь не уместен. Могу добавить, что история может приобрести криминальный оттенок и в наши дела вмешается милиция, прокуратура, даже Интерпол. Я не исключаю и такого. Но дружбу со мной вам незачем скрывать. Мы деловые партнеры, незачем зарывать голову в песок. К тому же господин Барзай будет моим доверенным лицом по части недвижимости. Мне так же потребуется очень дорогой грамотный и популярный адвокат. И еще одна немаловажная деталь. Я догадываюсь о судьбе ожерелья после того, как оно попадет к вам в руки. Так вот, господин Горонян, вам придется сделать две копии, а не одну. Мне потребуется не муляж, а точная копия, без погрешностей.

— Хотите получить идеальную копию?

— Совершенно верно.

— Вы поняли, что мы хотим вернуть грузинам подделку?

— Ожерелье бесценно, — спокойно, без тени смущения, заговорил Чаров. Вряд ли такой известный ювелир и бизнесмен, как господин Барзай, принимал бы участие в ваших патриотических порывах в расчете получить какую-то долю со сделки. Такие раритеты во все века изымались из государственных запасников и попадали в руки частных коллекционеров-фанатиков, просаживающих миллиардные состояния ради старой бронзовой монеты. Грузия не в состоянии выплатить вам нужную сумму. Слишком обнищали. У них на газ и электричество денег нет, а эмигранты и меценаты много не дадут. Однако, вернув реликвию грузинам, точнее безупречную ее копию, вы вернете домой отчаянных горцев-охотников, которым нечего будет искать в чужих краях. Тем самым вы откроете себе дорогу на запад, не опасаясь засады из-за угла. Только там вы сможете получить истинную цену за ожерелье великой царицы.

Ответа не последовало. В крошечной комнате воцарилась тишина, и Чаров вновь ее нарушил.

— Ну, слава богу, хоть не спорите. В заключение могу добавить лишь то, что меня не интересуют ваши планы в отношении оригинала. Я не сую нос в чужие дела. Моя задача вам его доставить, а ваша выполнить мои условия.

— Каков же вес ожерелья? — спросил Горонян.

— Оно легкое. Очень легкое. Пластины выполнены из дутого золота. Готовьте металл, камни и приступайте к работе. Точный вес вы узнаете, когда операция наберет достаточно большие обороты. На сегодня все, фотографии заберите себе, мне они не нужны.

Можно было радоваться: ожерелье найдено. Но Барзай и его партнер Шмыга не прыгали от удовольствия. Они поняли, что попали под диктат, и что с этим ничего не поделаешь. Чаров оказался крепким орешком. Они и раньше догадывались, что имеют дело с профессионалом. Идея со слежкой и контролем провалилась сразу же. Чаров оказался неуловимым для целого сыскного агентства, купленного с потрохами с одной лишь целью: держать охотника в поле зрения. Ничего не получилось. Даже связей его не установили. Кто на него работал и какими методами он пользовался, никто так и не узнал.

Барзай первым пришел к выводу оставить Чарова в покое и не лезть в его кухню. Пользы от этого не будет. Оставалось лишь безропотно выполнять требования охотника. Сегодня они лишний раз убедились, что заняли правильную позицию. Чаров нашел ожерелье. И глупо было говорить с ним о затратах. Шмыга пожалел об этом.

Уходили заказчики молча, ехали молча, пришли в ресторан молча. Только когда Барзаю подали меню и он раскрыл его, сказал, словно прочитал вслух напечатанное:

— Он прав. Будем действовать по его рецептам.

Шмыга кивнул в знак согласия. Пока им ничего другого не оставалось, как приступить к дегустации того, что было приготовлено по рецептам местного повара.

Отца на свадьбу не позвали, сочли это не этичным. И вполне естественно. Сын жил с матерью и отчимом, которого называл папой. На таком торжестве, как таинство брака, не могут присутствовать два отца.

Чаров на сына не обиделся. У них были теплые отношения, встречаясь изредка, они вели незатейливые разговоры, не углубляясь в житейские проблемы друг друга.

Андрей позвонил отцу только после рождения сына, и спустя неделю они отметили это событие в ресторане. Тогда он и представил свою супругу Веронику, которую все называли сокращенно Никой. Выпили шампанского, потом коньячку, радовались появлению на свет Мишутки и рассуждали, кем он станет, когда вырастет. Каждый из присутствующих видел будущее новорожденного по-своему, но вслух высказывал то, что от него ждали услышать.

Застолье длилось весь вечер. Андрей отлучился в туалет, потому как без любимого пива не мог обойтись даже тогда, когда оно не соответствовало закускам. Ника достала из сумочки бумажку и положила ее возле тарелки Чарова.

— Его зовут Аркадий Семеныч. Здесь адрес и телефон. Твоя бывшая женушка — та еще стерва. Они встречаются пару раз в неделю. На его квартире. Часа на два-три. У моей свекрови свободный график работы. Она может себе позволить выделять время для личных целей. Не знаю, как ты этим собираешься воспользоваться и что это нам даст, но я сделала то, что ты хотел.

— Татьяна с годами не меняется. Я не ошибся в своих предположениях.

— Я и не сомневалась. Ты, Геночка, не делаешь ошибочных расчетов.

— Неужто ты сама за ней следила, будучи на сносях?

— Нет, конечно. Наняла одного парня. Он очень в деньгах нуждается, а у меня их хватает с твоей помощью. Мне только тебя не хватает. Я как-нибудь сумею вырваться.

— Рано, Ника. Не торопи события. В конце концов, не ты одна тоскуешь по ночам.

— Бог мой, неужто ревнуешь? К птенчику желторотому? Не смеши меня. Я его даже не чувствую. А вот ты наверняка телку классную завел. Я твои способности знаю, нечего монахом прикидываться.

— Теперь ты ревнуешь?

— Ревную. Ты мне каждую ночь с бабами снишься. Сердце наизнанку выворачивается.

— Выбрось дурь из головы. Поговорим о твоем сыщике. Раз он в деньгах нуждается, помогай ему, деньги есть, но не балуй парня. Подружи его с Андреем. Пусть на недельку в Сочи съездят. Там в горах неплохие лыжные базы. И к тому же у меня в тех местах есть надежные люди. За ними понаблюдают. Вот тогда и встретимся с тобой. С сыном приедешь. Моим младшим. Машину я пришлю. Не к дому, конечно, а к парку.

— Ты веришь в передачу мыслей на расстояние?

— Не очень.

— А я знала о твоей задумке. Сыщик-то мой уже давно с Андреем дружит. Много общего нашли. В том числе и любовь к лыжам, и к противоположному полу. Не знаю, в кого Андрей таким уродился. То ли в мать, то ли в тебя. Одним словом — семейное. Молодой красивой жены ему мало.

— И это в свое время сыграет важную роль. Ну а путевки в Сочи для ребят я достану. Пусть развлекаются. Главное, чтобы им так понравилось, что при случае могли бы сорваться с места и махнуть туда.

— Думаешь, понравится?

— Я постараюсь. И с красивыми девушками помогу. Ты уж не обессудь.

— Мне плевать. Я жду не дождусь, когда кончится этот кошмарный сон.

— О! А вот и сынок идет, старшенький. Надо бы еще коньячку выпить на посошок. Засиделись мы.

В тот же вечер Чаров заехал в детективное агентство и передал генералу Игнатову записку, полученную от Ники.

— Выясни, Дмитрий Иваныч, что за хмырь. Хорошо бы компромат на него получить. И сделай несколько добротных снимков из серии «постельных сцен». Он водит к себе домой мою бывшую жену пару раз в неделю.

— Хочешь отбить желание?

— Ни в коем случае. Мне нужно взять его на крючок, и очень крепко, чтобы не сорвался.

— Сделаем, Гена. Пустяки.

— Ясное дело. С вашими-то возможностями.

Поездки в Ниццу стали регулярными. Месяц там, месяц в России. Только теперь Чаров выезжал во Францию как Гийом Пуартье, по французскому паспорту. Бизнесмен Чаров жил безвыездно в Петербурге. Один человек — две личности, никаких проблем. Такое положение дел охотника за кладами вполне устраивало.

Катя сгорала от нетерпения в ожидании мужа. Она все понимала и со всем соглашалась, но по-женски не могла мириться с разлукой. Время, словно песок, просачивалось сквозь пальцы, развеиваясь ветром в пространстве и не подлежало возврату.

Пылкая встреча, постель и долгие разговоры. Она не знала, как изменить сложившееся положение. Геннадий для нее стал таким близким, что очередное прощание превращалось в дикую боль, будто у нее вырывали сердце. Когда он уезжал, все заканчивалось истерикой и долгой хандрой. Катерина забрасывала все дела, по нескольку суток не выходила из спальни или запиралась в оранжерее, где часами смотрела на цветы и о чем-то думала. С появлением Чарова вновь возвращалась энергия. Екатерина расцветала, словно лилия с рассветом.

Утром за чашкой кофе Катя сказала:

— Две недели назад я составила завещание на твое имя. Конечно, я не собираюсь умирать, но жизнь способна на такие сюрпризы! Взять хотя бы судьбу моих сестры и брата.

Геннадий насторожился.

— Что-то не так, дорогой?

— Не так. Завещание составлял Борис?

— Конечно. Он мой личный адвокат. Копию завещания я оставила для тебя, она заверена нотариусом.

— Разумно, конечно, но не нужно было этого делать вообще.

— Это почему же?

— Объясню. Если ты не начнешь искрить, а с должным благоразумием выслушаешь то, что я тебе скажу.

— Ради бога. Разве я когда-нибудь не считалась с твоими доводами?

— Считалась, но делала по-своему. Давай начнем с худшего. Бог забирает тебя к себе на облака, я становлюсь наследником.

— Законным наследником.

— А что же получают братья Берто, Антуан и Борис?

— Один из моих домов близ Тулона и денежную ренту на пять лет каждый. Незначительную, но жить можно.

— Именно. И они знают о своей участи. Пока ты жива, их все устраивает. Твоя смерть означает нищету. Но своим завещанием ты даешь им шанс получить во сто раз больше, чем они могут получить.

— Каким образом? Ты вправе оставить их при доме на тех же условиях, повысить им ставки, либо выкинуть на улицу. Здесь Франция, а не Россия. Ты не понимаешь разницы. Закон в этой стране превыше всего.

— Вот по этой причине они предложат мне сделку. Либо я делюсь с ними наследством, либо они делают достоянием гласности историю с моими документами и меня, в худшем случае, сажают в тюрьму за подлог, в лучшем — лишают французского гражданства, а наш брак аннулируют.

Катрин бросило в жар. Глаза засверкали, щеки раскраснелись.

— Они мои слуги! И их предки состояли в услужении у моих родичей!

— Это не аргумент. Сейчас не те времена. У тебя замылился взгляд, и ты не можешь видеть того, что вижу я свежим взглядом. Поверь человеку со стороны. Братья — типичные хищники, ждущие своей добычи. Грифы, которые описывают в небе круги над погибающей жертвой.

— Не пугай меня, Гена! Закон остается законом. Пусть будет так, как ты описал. Черная картина получилась. Но завещание не теряет при этом силы. Пусть даже тебя лишат гражданства и аннулируют наш брак.

— К этому надо добавить, что как преступник я становлюсь персоной нон грата и лишаюсь права въезда на территорию Франции. Каким же образом я воспользуюсь наследством? Вывезу твои виноградники, заводы и особняки в Ленинградскую область? Кому нужна собственность на Луне или Марсе?

— Хорошо. В твои мрачные бредни я, естественно, не верю. Но ты мой муж и я готова подчиниться твоему решению. Ты требуешь аннулировать завещание?

— Пусть остается. Будет служить приманкой для братьев. Посмотрим, на что они способны.

У Катерины едва не выплеснулась наружу ее чаша, наполненная кровью: «Да они по моему приказу брата и сестру убили!», но она поперхнулась, теперь до нее дошел смысл сравнения братьев с хищниками. А ведь Геннадий прав! Только они не грифы, а сторожевые волкодавы, готовые любому разорвать горло по приказу хозяина… А может, и хозяину тоже?

— Я готова тебя выслушать, Гена, — тихим хрипловатым голосом сказала она.

Он достал из сумки фотографии.

— Это твой внук, Катя. Зовут его Мишей. Наше с тобой будущее. Вот оно, возрождение великого рода. Михаил Ростопчин сможет открыто носить эту фамилию и жить там, где захочет, продолжая наш древний род и прославляя доблестных своих предков.

На какое-то время Катя отвлеклась, радовалась, как ребенок, и смеялась, разглядывая карапуза на снимках. Но подул обратный ветер и туча вернулась.

— Расскажи, что ты задумал.

Чаров отложил фотографии.

— Завтра или на днях мы с тобой, вдвоем, поедем к независимому адвокату, где ты составишь новое завещание. Поскольку оно будет составлено позже, предыдущее потеряет силу. В новом ты завещаешь все свое состояние приемному внуку по мужу, имеющему прямое отношение к твоему роду, а потому законному наследнику. Меня сделаешь опекуном наследника до его совершеннолетия. Такое завещание обрубит загребущие лапы посягателей. Ибо я как опекун не смогу распродать или раздарить недвижимость в пользу третьих лиц, так как не являюсь собственником. Теперь ты поняла?

Екатерина Федоровна долго молчала, потом кивнула в знак согласия.

— Конечно. Конечно, ты прав. У тебя золотая голова. Нам ничего не надо. Мы имеем все, на наш век хватит. Пора подумать о будущем. Теперь я буду слушаться тебя во всем. Прости меня за те дерзости, что я наговорила.

— Пустое. О втором завещании никто знать не должен. Оно будет храниться в банковском сейфе. Далее. Мы поедем в страховую компанию, застрахуем твою жизнь на пару миллионов. И впишем туда пункт о насильственной смерти.

— Что это значит?

— То, что если кто-то покусится на твою жизнь, его все равно найдут. Из-под земли достанут. Компания не будет выплачивать иск полностью, если преступники окажутся за решеткой. В этом случае они выплатят половину. Миллион.

— Никто на это не пойдет. Страховать от покушения можно только человека, заточенного в замок Иф, — с усмешкой сказал Чаров.

— Пойдут. Если мы заплатим им этот самый миллион, который они же потом и вернут. А если не захотят добавлять свой миллион, придется искать преступников. Страховые взносы, которые они получают, слишком соблазнительны. Со страховщиками мы договоримся.

— И что нам это даст? Выбросим на ветер миллион.

— Нет. Это сохранит твою жизнь, которая не имеет цены. Ни один псих не рискнет сорвать волос с твоей головы. Только не надо пока говорить прислуге и братьям о страховке. Я хочу проверить их, как говорят в России, «на вшивость». Подождем пару месяцев. Вот тогда и будет понятно, насколько твои верные сатрапы верны своей барыне. В противном случае их стоит смешать с дерьмом и выставить за дверь с такой репутацией, словно они прокаженные. Катя нахмурилась.

С каждым приездом Чарова во Францию крутой нрав Екатерины становился мягче. Он не пытался ломать характер взрослой женщины, все получалось само собой. Геннадий был человеком умным и настойчивым. Слишком они разные по воспитанию, по восприятию мира, по взглядам на одни и те же вещи. Их объединял только общий взгляд на будущее.

Катя первой начала сдавать позиции. Новое завещание было составлено, положено в банковский сейф, код Геннадий Устинович знал. Жизнь Катрин Пуартье была застрахована на два миллиона евро на определенных условиях. Страховой полис положили в тот же банковский сейф.

Закончив эти хлопоты, супружеская пара зажила, в свое удовольствие, будто каждый получил любимую игрушку. Катя — Гену, а Геннадий — Катю. Заоблачная идиллия.

Пока Катерина нежилась в постели до одиннадцати утра, если ей не требовалось совершать инспекцию собственных виноградников, Геннадий, привыкший вставать часов в шесть-семь, садился на катер и выходил в открытое море, где подолгу рыбачил, и к завтраку возвращался с уловом.

Спокойное синее море, мягкое солнце, не обжигающее плечи в слабом тумане, и тишина. Чего еще человеку надо для отдыха, успокоения нервной системы и возможности подумать о делах или просто помечтать.

К пирсу, где парковались катера, лодки и небольшая яхта, от особняка, стоящего на возвышении, вела крутая каменная лестница с четырьмястами ступеньками. Здесь же, зажатый с обеих сторон скалами, располагался небольшой песочный пляж, где имелся уютный павильон с душем, холодильником и небольшим баром. Катя очень боялась высоты и терпеть не могла каменных ступеней, особенно, если по ним приходилось подниматься вверх. Это она сосчитала их точное количество: поход на пляж для нее всегда был испытанием. Катя предпочитала бассейн, расположенный среди пальм и клумб с цветами.

Спустившись вниз, Чаров увидел Антуана и Бориса, сидящих на скамейке под тентом у входа на пирс. Появление в столь ранний час особо приближенных лиц графини его ничуть не удивило. Такая встреча должна была состояться не сегодня, так завтра. Расчеты Чарова никогда не строились на домыслах. Если он, подобно гроссмейстеру, разыгрывал партию белыми, то заранее просчитывал все ходы черных. Стратегия, как правило, себя оправдывала.

— Доброе утро, господа, — приветствовал Чаров братьев. — Накипело, как я догадываюсь. Хотите что-то сказать?

Мужчины встали. Высокие, приятной наружности, умеющие держаться с достоинством. Не подумаешь, что такие состоят в услужении. Они напоминали независимых бизнесменов и одежду носили от дорогих кутерье, предпочитая строгий стиль.

— Если вы не возражаете, месье, мы хотели бы с вами пообщаться и затронуть некоторые щекотливые темы, — начал старший брат Борис. — Не обязательно воспринимать нашу беседу как серьезный разговор, это лишь некоторые соображения, которые мы хотим высказать. Не возражаете, если мы зайдем в салон и выпьем по бокалу «Мартини»?

— Готов вас выслушать. Но сделаем мы по-другому. Вы оставите свою одежду на берегу, сядете в катер, и мы выйдем в открытое море, где пообщаемся, покачиваясь на волнах.

Братья Берто переглянулись.

— Вас что-то смущает? — спросил Антуан.

— Ваши пиджаки, не соответствующие температуре воздуха. Терпеть не могу разного рода технику, которой любят обвешиваться ребята, вызывающие других на откровенные разговоры.

— Хорошо. Как скажете, — согласился Борис.

Геннадию снимать ничего не пришлось, он был в шортах и футболке.

Поднимая за собой пену, катер на подводных крыльях полетел по волнам, едва их касаясь. Когда берег превратился в узкую голубоватую полоску, Чаров выключил двигатель, сбросил якорь и сел напротив братьев.

Несмотря на то что старшему стукнуло пятьдесят один, а младшему сорок семь, братья выглядели, как тренированные спортсмены с крепкой мускулатурой и без складок на животе. Вряд ли таких парней могло устраивать положение, в котором они находились, а главное, что в их статусе невозможно рассчитывать на рост карьеры. Антон и в семьдесят лет останется секретарем, а Борис стряпчим. Ни собственного дела, ни полноценной семейной жизни. Их можно было понять и Чаров понимал их, как никто другой. Став мужем графини, он автоматически превращался в такого же слугу. Разница лишь в том, что он был любимой игрушкой, а эти двое — заброшенными в ящик с хламом. Но Чаров все-таки оставался холопаем. Профессия охотника за сокровищами, выполняющего заказы хозяев, немногим отличала его от обслуживающего персонала, подобного братьям Берто. Просто у него были развязаны руки.

Вывод напрашивался сам собой. Эти трое могли между собой договориться ради одной цели: получить свой кусок пирога, о котором многие и мечтать не могут. Все зависело от амбиций каждого и умения идти на компромиссы.

— Итак, господа, — первым начал Чаров, — ваша идея поговорить со мной или сговориться, называйте как хотите, пришла вам в голову после появления последнего завещания графини Ростопчиной, по которому все ее состояние переходит в мое распоряжение в случае ее безвременной кончины. Хороший шанс изменить положение дел до неузнаваемости. Особенно, если другие претенденты на наследство уже лежат в земле.

— Вы смелый человек, Геннадий Устиныч, — удивленно сказал Борис. — Берете быка за рога, не дав никому опомниться.

— Здесь нас никто не слышит, кругом море. Можно говорить, не опасаясь посторонних ушей. Так что, какая разница, кто из нас первым назовет вещи своими именами. Я знаю, каким оружием вы владеете. Я у вас на крючке. По французскому законодательству я мошенник и аферист, использую подложные документы. Но и тебе, Борис, не поздоровится, когда суд узнает, что все оформлял ты, пусть даже по приказу своего работодателя. Это я могу прикинуться дурачком. Мол, «нашим вашим не понимашен», в итоге меня выкинут из страны и даже сажать не станут. А ты, юрист, куда денешься? Ну ладно. Пугаю! Идея мне ваша понятна. Пока жива Катя, вам ничего не обломится. Если она умрет, вам тоже радости не прибавится. Когда появилось это злосчастное завещание, вы смекнули, что к чему: со мной можно договориться. Не по-хорошему, так по-плохому. Вступительную речь я закончил, открыв вам простор для рассуждений вслух. Ваш ход, господа.

Пауза длилась не больше минуты. Говорить мог только Борис, Чаров это понимал. Антон в партии играл роль пешки, присутствовал так, для видимого преимущества, да и то количественного, а не качественного.

— В общих чертах вы поняли нас правильно, месье Пуартье. Если наше согласие будет обоюдным, то мы обойдемся без шантажа. Устранение препятствий в лице Екатерины Федоровны не вопрос. Вопрос в долях, на которые каждая сторона может претендовать. Наше предложение: раздел наследства по равным долям. То есть, на три части. Вы получаете треть. И поверьте, это серьезная цифра, учитывая ваш незначительный вклад. Мы же работали на семью всю свою жизнь.

— Прежде чем говорить о долях, я должен получить полный список имущества — недвижимости, прибыли с предприятий, фамильных драгоценностей. Только тогда я смогу оценить в материальном плане ваше предложение.

— Хорошо. Документы для вас готовы. Они остались на берегу, вы же заставили нас раздеться.

— Хорошо. Разберемся. Как вы понимаете, ваши реестры я смогу проверить. Вряд ли жена будет от меня что-либо скрывать.

— Не советую настораживать ее интересом к состоянию дома Ростопчиных. Мы даем вам точные сведения, без утайки. В такую игру надо играть открыто и честно. Советую вспомнить Дюма и девиз мушкетеров: «Один за всех и все за одного». В противном случае, мы сожрем друг друга, как пауки в банке, и останемся ни с чем.

Борис говорил убедительно, не отводя взгляда в сторону.

— Полностью согласен с вами. Теперь о главном. — Чаров вновь взял инициативу в свои руки. — Смерть Катерины будет на вашей совести, я в этой акции участия принимать не могу по той причине, что для правоохранительных органов стану подозреваемым номер один. Мне нужно железное алиби. Здесь без вас не обойтись. Вы откроете в России совместное предприятие. Контору «Рога и копыта»…

— Какую? — не понял Антуан.

— Русскую классику читать надо. Одним словом, предприятием должна руководить моя жена.

— Она с Россией связываться не будет.

— Будет. Идею выдвину я, а вы поддержите. Оформите все нужные документы и приедете в Санкт-Петербург. Там я подготовлю для вас благодатную почву. Ну, скажем, вы предложите властям города и пригорода строить парки развлечений с аттракционами. Со стороны России будет выступать Чаров, со стороны Франции — Катрин Пуартье. Земля арендована Чаровым, аттракционы французские, строительство пополам, доходы делим с властями области или города. Такое предложение русских устроит.

— Это же неслыханные затраты! — воскликнул Борис.

— Дальше регистрации дело не пойдет. Но продолжим. Я уезжаю в Россию как Пуартье, муж и доверенное лицо владельца предприятия, с французской стороны для переговоров с русской стороной о выделении необходимых территорий. Это и будет моим железным алиби. В связи с гибелью графини вы меня вызовете во Францию телеграммой.

— Вам ведь придется подписывать денежные документы, акты, договора. Не слишком ли сложно для элементарного алиби и не накладно ли?

— Нет, не накладно. С русской стороны документы будет подписывать предприниматель Чаров, а с французской — исполнительный директор Пуартье. Все, что мне понадобится, так это поставить две разные подписи на одном документе. И не следует торопить события. Операция должна быть продумана до мелочей.

— У нас уже есть план. Сработает на сто процентов.

— Мне не обязательно знать подробности. А теперь пора возвращаться. Я хочу посмотреть документы и понять, наконец, что такое третья часть.

Чаров завел двигатель и встал к штурвалу.

Поздний завтрак начался в полдень. Кофе, тосты, джем, сок, фрукты. Обычный набор. Катя вышла к завтраку в пеньюаре, она сегодня поздно встала и еще час провела за макияжным столиком, глядя на себя в зеркало. Собственная внешность ее давно уже не устраивала, но она изо всех сил старалась выглядеть подобающим образом. Почему она не родилась красавицей? Мучительный вопрос. Она знала, стоит Геннадию глянуть на женщину своими синими очами, и у любой персоны противоположного пола начинают подкашиваться колени.

Она сразу поняла, что сегодня он опять пришел с какими-то сумасшедшими идеями.

— Отложим разговор, дорогой. Я еще очень слабо соображаю после сна. А ты сейчас начнешь меня взвинчивать и давить мне на мозги. Дай немного прийти в себя.

— Хорошо. Но не долго.

Позавтракать она успела. Потом он отвел ее в спальню и зачем-то приволок с собой удочки. У одной из них выкручивалась объемистая резиновая ручка, и Чаров вынул из нее маленький цифровой диктофон.

Десять минут она слушала запись, сделанную на катере. Лицо ее побледнело. Когда запись кончилась, Катрин закрыла глаза и молчала все время, пока длился ужасающий разговор, где самые близкие люди отплясывали на крышке ее гроба.

— Но ведь инициатива разговора принадлежала тебе? — спросила она хриплым голосом.

— Продолжительность записи на диктофон ограничена, я дал им карт-бланш, избавившись от бесполезных прелюдий. Инициатива принадлежала им. Это они пришли на пристань и заготовили для меня кучу документов. — Чаров выложил на стол бумаги. — Они хорошо подготовились к деловой беседе.

— Я этих сволочей в тюрьме сгною. Всю жизнь я согревала на своей груди змеенышей, готовых теперь запустить в меня свои ядовитые жала.

— Эмоциями делу не поможешь.

— Ты ясновидящий. И как тебе удалось их раскусить?

— Опыт. Я многих подлецов повидал в своей жизни, у меня выработалось чутье на подонков.

— Мне не все понятно в вашем разговоре. Какие такие предприятия в России? Что за бредни?

— Через два дня я уезжаю в Питер. Мне пришлось занять их делом, чтобы они в мое отсутствие не натворили глупостей. Мой трюк гарантирует твою безопасность на тот месяц, пока я буду отсутствовать. К тому же, такое предприятие может помочь мне быстрее разделаться с российским бизнесом и навсегда вернуться к тебе. Совместное предприятие — это кратчайший выход из создавшегося положения. В будущем это нам очень пригодится.

— Хорошо, хорошо, потом объяснишь, я сейчас ничего не понимаю. Что мне делать с этими подонками? Как я теперь смогу остаться с ними наедине?

— Сейчас они танцуют под мою дудку. До моего возвращения тебе ничего не грозит. А когда я вернусь, ты отошлешь их в Париж или Лион недели на три. Найди там дело, связанное с их службой. За это время мы подыщем нового адвоката и секретаря, наймем надежную охрану, и когда они вернутся, их и к воротам не подпустят. Вещи, выходное пособие и рекомендательные письма, с которыми принимают только в землекопы, им вручит новый делопроизводитель за воротами усадьбы. Это все, чего они стоят. Сейчас для меня самой важной задачей является сохранение твоей жизни.

— Я должна им отомстить.

Чаров усмехнулся.

— Ни один мужчина не сравнится с женщиной по части коварства. Можешь разработать план, но реализовывать его не сейчас. Надо переждать месяц, пока я не вернусь из России.

— Я сделаю все, как ты скажешь. Ты мой муж и ты мой барин.

— Таких жертв мне не надо. Барином быть я не хочу. Мы равноправны. Куда важнее полное взаимопонимание и общность целей. Пока у нас это получается.

Она горестно вздохнула.

— Ты уже сделал меня своей рабой. — Ее губы затряслись, она уткнулась ему в грудь и зарыдала.

Целый час работы перед зеркалом пошел кошке под хвост.

В аэропорту Пулково Чарова встретил Юрий так же, как двое других его бригадиров, готовый к выполнению любой работы.

— Докладывай, — коротко бросил Чаров.

— Он живет в Харькове. Улица Гоголя, дом 12. Инвалид второй группы. Жена работает учительницей в школе, он не у дел. Дочь взрослая, замужем, есть ребенок пяти лет, родителям не помогают, сами в полном дерьме сидят. На мой взгляд, кандидатура нормальная. Я к тому, что купил вам билет до Харькова на свой страх и риск. Уверен, что вас все устроит. Рейс через полтора часа.

— Молодец. На чье имя билет?

— По вашему второму паспорту — на Ивана Хлебникова.

— Хорошо. Двух дней мне хватит. Не думаю, что он начнет кочевряжиться. В Питер вернемся поездом. Подготовь для него жилье. Он должен быть у меня под рукой.

— Без проблем.

Спустя пять часов Чаров уже был в Харькове, где снял одноместный номер как бизнесмен из Москвы Иван Хлебников. Утром он еще купался в Средиземном море, днем побывал в северной столице, а вечером валялся на кровати в гостинице в центре украинского города. Устал. Пару рюмок коньяку и спать. Все дела откладываются на завтра.

Познакомился Чаров, а в те времена он еще был Бесфамильным, с Алексеем Александровичем Остужевым во времена своей бурной молодости, когда оба лежали в одном госпитале, в одной палате и любили мечтать, прохаживаясь по больничным коридорам. Алеша Остужев был на два года моложе приятеля, ему оставалось служить полтора года, а Гена Бесфамильный уже демобилизовался, но попал на обследование. После армии Бесфамильный приезжал к Остужеву в Мурманск, где он тогда жил. Правда, тогда Геннадий уже имел паспорт на имя Чарова и был женат. Много воды утекло с тех пор. Как это ни странно, идею найти Остужева подсказала Катрин Пуартье. Нет, конечно, Катя не знала о существовании такого человека, просто она произнесла одну фразу, относящуюся к своему покойному брату, а изворотливый мозг Чарова сделал совершенно не относящийся к беседе вывод. Он уловил лишь смысл слов, а в голове тут же родилась идея. С одной стороны бредовая, с другой — гениальная.

Чаров угробил полдня, прогуливаясь возле дома Остужева. Он не хотел к нему заходить и знакомиться с женой. Разговор намечался деловой, мужской, не для посторонних ушей. Наконец Остужев вышел из дома с хозяйственной сумкой. Чаров проследил за ним. Хлеб, дешевый сыр, молоко и пять штук яиц. Это все, что мог себе позволить бывший матрос, мечтавший стать великим писателем-фантастом. Романтизм хорош в молодости, что их в те далекие годы и сблизило. Если, конечно, не сделать романтику своей профессией, как поступил Чаров. Но для этого одного таланта мало. Нужен характер, сила воли, физическая подготовка, разносторонние знания, интеллект и сумасбродство, в хорошем понимании этого слова. А еще необходима индивидуальность и особый склад ума. Всеми этими качествами Чаров обладал, а Остужев, очевидно, не дотянул до таких высот.

Они столкнулись на улице. Чаров едва не выбил сумку из рук бывшего приятеля, извинился, сделал вид, что хотел пойти дальше, но тут же вскрикнул:

— Черт! Святые угодники! Алешка!

Остужев оторопел. Он смотрел на красивого мужика, одетого с иголочки, больше похожего на иностранца, чем на местного жителя, но с удивительно знакомыми глазами и расплывающейся от радости физиономией. Такие глаза встречаются не часто, однажды увидел — запомнил навсегда. Вот только где он их видел?

— Не узнаешь? Это же я, Генка Бесфамильный. Госпиталь помнишь?

По душе Остужева разлился бальзам. Одинокий больной человек, почти нищий, живущий замкнуто, ни с кем не общаясь, и вдруг будто плеснули в лицо чем-то, похожим на эликсир молодости.

— Гена?

— Ну, наконец-то!

— Как ты меня узнал?

— А ты думаешь, что годы нас очень изменили?

— Меня так точно, не пощадили, а ты стал еще красивее. Кровь с молоком.

Если посмотреть на них со стороны, то конечно, Чаров выглядел несравнимо лучше, но и Остужев не превратился в старика. Держался ровно и ростом не уступал Чарову, вот только на лице тоски многовато и морщины поглубже. Цветастости не хватало.

— Такую встречу надо обмыть, — не успокаивался Чаров. — Как насчет стаканчика, другого?

— С радостью. Вот только в доме у меня кавардак, приглашать неудобно. — Кавардака в доме никакого не было. Жена Остужева была чистюлей, но квартира со всей начинкой выглядела слишком убого.

— О чем ты говоришь? Чем хорош Харьков, так это обилием всяких забегаловок. Найдем какое-нибудь укромное местечко и тихо посидим.

Ресторанчик они нашли быстро. Кухня была вполне приличной, а горилки с перцем везде хватало. Вспомнили молодость, посмеялись, и настроение приподнялось без помощи рюмки, а само по себе. Редко Остужеву удавалось забываться и не думать о трудностях и проклятой болезни.

— Ты чем занимаешься-то, Алеша? Романы пишешь? — спросил Чаров.

— Написал один, в молодые годы. Так до сих пор в столе и валяется. Теперь все это никому не интересно. А вообще-то я на пенсии. Инвалид. На работу не берут. И возраст не тот. Два раза в год в больницу кладут. Ну кому такой работник нужен?

— Мне. Срывайся с места и приезжай ко мне в Питер. Работа несложная. А зарплата хорошая.

— Шутишь? Жена с внучкой сидит, ее из Харькова не вырвешь, да и жилье…

— Стоп. Пусть жена сидит с внучкой. Приедешь один. Годик поработаешь, а там видно будет. Тысяча долларов в месяц на первых порах, а там посмотрим.

— Тысяча? Заоблачные деньги! Чем же я их отработаю?

— Будешь вести мои дела. Для этой должности годится только свой человек, честный и надежный. Я часто мотаюсь по командировкам, а своим замам не очень-то доверяю. Хапуги. Ты мужик неглупый, быстро поймешь, что к чему.

— А как же врачи?

— Думаешь, в Питере их меньше, или они хуже? Лечение за счет фирмы. Найдем частную клинику. Мое имя в городе знают, проблем не будет. Какие еще причины для отказа?

— Да нет никаких причин. За такую зарплату люди в Антарктиду едут, а тут Санкт-Петербург!

— Вот и ладушки. Я сегодня вечером уже улетаю. Даю тебе на сборы два дня. Сядешь на вечерний поезд послезавтра, а в Питере я тебя встречу. — Чаров достал бумажник и выложил на стол десять стодолларовых купюр.

— Это тебе аванс и на дорогу. Захватишь свою медкарту, анализы, рентгены, ну, в общем, все, что считаешь нужным. О врачах я позабочусь.

— Бог ты мой! Какая там, к черту, фантастика? Если чудеса наяву случаются! А я-то считал себя невезучим! Все, на что я мог рассчитывать, так это на кирпич с крыши, когда идешь по улице, а тут ангел на плечо сел, словно голубь.

— Я далеко не ангел, Алеша. Но настоящую дружбу ценить и помнить умею. Это норма, а не фантастика.

Остужев едва не заплакал. Вот так, в одночасье, вся жизнь переменилась, и о смерти уже не хотелось думать. К черту болезни! Жизнь и в сорок семь можно начинать заново.

Очевидно, всевышний правильно сделал, скрыв от смертных час их кончины, оставляя людям надежду и веру.

Вернувшись в Петербург, Чаров с головой окунулся в свои проблемы. Настал тот период, когда надо было работать, не покладая рук. Нагрузка возрастала с каждым днем, голова шла кругом, но Геннадий Устинович умел действовать целенаправленно и хладнокровно. Одна небольшая оплошность могла погубить все грандиозное предприятие.

Первый визит он нанес в частное детективное агентство к генералу Игнатову.

— Ну ты даешь, Геннадий! Пропал на три недели, и ни слуха, ни духа. Даешь срочную работу, а сам исчезаешь!

— Совсем замотался, Дмитрий Иваныч. Прости.

— Искал сокровище древних инков? Или библиотеку Ивана Грозного?

— Я все время что-нибудь ищу. Ну а как у тебя дела?

Бывший генерал открыл сейф и достал конверт.

— Здесь интимные фотографии твоей бывшей женушки с господином Шихматовым Аркадием Семеновичем. То, что ты хотел.

— Я хотел не этого. Меня интересует компромат на ее любовника.

— Целый воз и маленькая тележка. Тот еще гусь, его сажать пора по шести статьям…

— Ради бога, Дмитрий Иваныч, избавь от подробностей и уголовного кодекса. Твои ребята сохранили свои удостоверения? Так? Мне нужен спектакль. Раз Шихматова можно взять за жабры, то надо прижать парня к стенке и тряхнуть. Да так, чтобы он полные штаны наделал.

— Это зачем же такие страсти? Хочешь сделать из него киллера?

— Киллеры в моем деле без надобности, как ты знаешь. Я занимаюсь творчеством, плету узоры, из которых получается паутина. На этом твоя работа не кончилась, а только начинается. Задача заключается в следующем. Твои ребята должны сделать так, чтобы Шихматов дал Татьяне задание снять хорошую квартиру в городе, желательно в центре и обязательно с гаражом. Все это она проделает сама. Причина простая. Невозможность дальнейших свиданий на его квартире. Месяц-другой они могут пользоваться новой квартирой, но так, чтобы никто из соседей его не видел. Только ее. Потом он сдаст ключи тебе. Заплатят за жилье вперед месяца за три-четыре.

— Ничего сложного. Гена.

— А я и не говорил, что требую невозможного. Ключи отдашь мне. Можешь сделать несколько снимков. Татьяна у подъезда, во дворе дома, парочка фотографий в постели. Много не надо. Не усердствуй. Вопросы есть?

— Ты же знаешь, я в твои дела не лезу. Я делаю дело, за которое ты хорошо платишь.

— Вот и ладушки. Мне пора.

Выпив по рюмке коньяка, партнеры простились.

Следующий визит Чаров нанес Рябому. На пустыре близ Осельков все изменилось после его первого посещения. Отстроили целый завод по изготовлению запчастей для отечественных машин, новые бараки, баню, провели электричество. Народа тоже прибавилось.

Чаров оставил машину механику, чтобы тот отрегулировал тормоза, а сам направился к бараку. Рябой увидел гостя в окно и встретил на крыльце. Разговаривали в бане. Чаров держался серьезно, как пахан, собравший сход.

— Все так, как ты предсказал, Гена, — докладывал Кирилл. — Каперанг Дружников взялся за дело, будто корабль готовит к спуску. С ментами он сам договорился. Дань им отваливаем приличную. Ненасытные говнюки. И здесь ты прав оказался.

— Как Барзай?

— Клюнул. Его моя кандидатура устраивает. Строительство он оплачивает. Дает наводки по ювелирной части. Знает гад, когда, где и что брать. Но, в основном, сырье. Золото, алмазы, изумруды, серебро, как правило, старинное — в ложках да вилках. Список того, что я ему сдал, я для тебя составил. Количество, вес и адреса, где брали. Имен не знаю.

— Сколько золота взяли? На вскидку.

— Килограммов пятнадцать.

— Куда ему столько? Что-то он темнит.

— Затраты окупает. Он задарма и коробок спичек не даст. Список посмотришь, сам поймешь. Мы эту стройку по третьему кругу окупаем. Правда, планы он дает грамотные, все до деталей продумано, моим оболтусам только выполнять остается. Ни одного прокола.

— Дружников догадывается?

— Нет, конечно. Контингент ему известен, но он верит, будто отморозки за ум взялись. Старый лох. Что он кроме моря своего видел!

— Я зато видел наших старых корешей. Рубило у тебя в механиках ходит. Меня-то он не признал.

— А что? Дружников рад возвращению в строй старой гвардии. На уголовные статьи ему плевать, а Рубцова он с флота уважает.

— Ладушки. Из оставшихся в живых есть еще горячие головы, готовые меня пришить за взрыв на корабле?

— Среди наших нет. Ты нам тогда после побега здорово помог. Добро братва тоже помнит, не только зло. А вот Водяной тебя и Дейкина всеми фибрами ненавидит. Он же без руки остался, и сам же виноватым был. Водолазами он командовал, он и в ответе.

— Думаешь, пойдет на мокруху?

— Пойдет. Вся жизнь покалечена.

— Где он?

— То ли в Челябинске, то ли в Свердловске.

— Как же ты о нем узнал?

— А он на восьмидесятилетие командира приезжал. О нашей «биографии» ничего не знает. Дружников не велел говорить. Но злобы у Водяного на всех хватит.

— Скоро дашь ему весточку. Мол, ты нашел меня и Дейкина и можешь дать ему наводку, но сам в деле участвовать не будешь.

— Дейкин жив? — удивился Рябой.

— Жив. На меня работает. До сих пор поджилки трясутся. Водяной мне скоро понадобится.

— Рискуешь.

— Брось, Кирюша. Мой риск куда круче будет, чем разборки с киллерами. Встретишь его сам. Квартирку я ему присмотрю, чтобы он у меня на виду был. И узнай, каким образом он нас с Дейкиным убирать собирается.

— Не вопрос.

— Учти, Кирилл, я большой взрыв готовлю. Здесь твое временное прибежище. Когда дам сигнал, уйдешь. Трех-четырех надежных парней прихватишь, остальных сдать придется. У меня для вас угодья получше этих найдутся и документы чистые. А пока продолжай работать на Барзая. Мне нужно знать все о нем и его запросах.

— Связи прямой у меня с ним нет. Курьера с заданием присылает.

— Проверил курьера?

— Проследили. Источник из «Трех пескарей». Есть тут охотхозяйство в километре-двух по ту сторону от шоссе. Элитарный заповедник для высоких вельмож, особо приближенных к императору.

— Плохо. Этого я не знал. Выясни о заповеднике все, что можно, вплоть до членов клуба. Зашли к ним своего казачка. Вопрос важный. Для меня этот район стратегический, тут каждая кочка должна быть проверенной.

— Понял, Гена. Жаль будет покидать насиженное место.

— Другое тебе еще больше понравится.

Чаров встал и направился к дверям.

Ника была беспредельно счастлива, ей удалось удрать из дома на ночь. Как? Этого она Чарову не сказала. Молодая мать, жена его сына, пила шампанское и вела себя, как уличная проститутка, отрабатывающая тройную ставку. На реакцию любовника она отвечала только одной фразой: «Соскучилась до смерти, дай насытиться!»

Так ведь и в любовь поверить недолго, ловил себя на мысли Чаров.

К утру сумасшествие закончилось и, наконец, он смог с ней поговорить.

— Может, о сыне что-нибудь расскажешь?

— О старшем или о младшем?

— Начнем с младшего.

— Настоящий мужик растет. Здоровяк. А умный… Как ты. Все понимает. Не удивлюсь, если он скоро заговорит и спросит: «А где мой настоящий отец?» Придется сказать правду. Одного ты не учел, Геночка. Глазки у сыночка твои. Синие, как небо. Таких ни у кого больше нет. Старший-то этого пока не замечает, а вот свекровь часто и подолгу к внуку присматривается. Баба хитрая, себе на уме. Кто знает, что в башке ее творится.

— Скоро ей будет не до вас. Свои проблемы задушат. Ездил Андрей в Сочи с новым другом?

— Еще как! Мой сыщик мне рассказал, как они там всех баб перетрахали. Лыжи в углу так и простояли.

— Вот и ладушки. Я вам дачу присмотрю, неподалеку от моей. Скоро еще одну встречу в ресторане устроим, там я вам ключи и передам. Внуку свежий воздух нужен.

— Андрей же маменькин сыночек, куда он без нее.

— Будь пожестче с ним. Он мямля. Пойдет за тобой, куда прикажешь. Там сад большой. Зачем ему в тир ходить, пусть на свежем воздухе в стрельбе тренируется. Это тоже будет твоей идеей.

— Что ты задумал, Гена? Почему ты мне не доверяешь?

— Доверяю. Но когда человек все знает, он перестает удивляться. А мне нужно удивление на твоем лице, особенно, когда ты слышишь странные вещи от чужих людей, следящих за твоей реакцией и разбирающихся в актерской игре. Ты главное действующее лицо, а значит, твоя безопасность для меня главная задача.

— Хорошо. Как скажешь. Только бы побыстрее что-то случилось. Я больше не могу так жить. Каторга какая-то.

Веселость сменилась слезами. Как он устал от женских слез! Он устал. Очень устал. Но не мог позволить себе расслабляться. История только начиналась. Главные события были впереди.

Северная столица начала принимать гостей. Первым приехал из Харькова Алексей Остужев. Чаров встретил его на вокзале, и Остужев обратил внимание на очки.

— Ты действительно плохо видишь, Гена? Жаль. Под дымчатыми стеклами скрываются твои удивительные глаза.

— Нет, с глазами у меня все в порядке и шляпу я ношу редко. Дело в том, что я должен всем своим партнерам запомниться именно в таком виде. Даже консьержка в подъезде спросила меня о зрении. Пришлось признаться, что возраст берет свое. Кстати, она тоже вспомнила о цвете моих глаз. Они у меня, как визитная карточка, но теперь пришло время сменить имидж. Иначе мы не будем с тобой похожими.

— Со мной? Небо и земля.

— Почему же? Один рост, одна комплекция, цвет волос.

— Ты забыл добавить еще татуировку на плече. Вот тут мы с тобой, как близнецы. Помнишь, Пашка Лопухов нас колол в госпитале? Дурачки мы были. Красиво, конечно, необычно. Паша постарался. Мастерски выполнил свою работу. Такого рисунка я не видел ни у кого из флотских.

— И не мог видеть. Это герб эмигрантского морского клуба «Андреевский флаг». Русские офицеры, проигравшие революцию и удравшие за границу, решили создать свой флотский кулак, чтобы ударить по большевикам и восстановить Россию. Но у них, как ты догадываешься, ничего не получилось. Клуб и до сих пор действует. Точнее, существует. Благодаря членам клуба, а сегодня это уже не эмигранты, а их внуки, занимающие высокие посты, так вот, благодаря их содействию я вернулся на родину. Их герб застрял в моей памяти, и я сделал рисунок для Паши, а он перевел его на наши плечи.

— Ты мне ничего не рассказывал о своих морских приключениях.

— И не мог. Я дал подписку в КГБ о неразглашении. Корабль, на котором я служил, затонул в океане, а Советский Союз не мог признаться перед народом, что его ракетные крейсеры гибнут в мирное время из-за дефектов в конструкции. Нас в море подобрал французский линкор. В живых осталось девять человек.

— Так вот что означает наша татуировка! Больше четверти века таскаю ее на плече и только сейчас узнал.

Они вышли на привокзальную площадь и сели в «джип» Чарова. Шел дождь, дул промозглый ветер с Невы. Осень готовилась сдавать свои права зиме. Когда машина тронулась, Чаров продолжил:

— Похожесть нам нужна, Алеша. В этом суть твоей работы. Я привез из Парижа несколько пар таких очков, плащи, костюмы и даже шляпы. Ты должен одеваться в точности, как я. Таким образом, будет установлен полный контроль над партнерами, которые ловко пользуются моими частыми отлучками за границу. Тебе не придется с ними общаться, но они должны тебя видеть с определенного расстояния, что будет подтверждать мое присутствие в городе в то время, когда меня здесь не будет. Я нашел хорошего гримера с огромным опытом. Все они сейчас на мели. Нужно будет убрать «простыню» с твоего лица.

— Ты говоришь о бледности? У меня белокровие, Гена.

— Сделаем все, что сможем. Ты привез медкарту?

— Все привез. Но вряд ли это меня спасет.

— Будем стараться. Конечно, мужика из Харькова никто лечить не захочет, а потому будешь проходить через врачей под моим именем. В лицо меня никто не знает, я не телезвезда, однако имя мое в городе известно. Для Чарова они вывернутся наизнанку. Богатых клиентов здесь любят.

— Как и везде. Одна загвоздка. Как я смогу объяснить врачам Питера, почему за последние два года трижды лежал в Харьковских больницах?

— И над этим подумаем. А почему не заменить харьковские больницы Парижскими? Я очень часто бываю во Франции. Заменить выписки ничего не стоит. Не думай над этим. Ты сказал жене, куда и к кому поехал?

— Нет, Гена. Я суеверный. Пока не пойму, что встал на ноги и стою твердо, языком трепать не стану. Просто сказал, что есть возможность подзаработать в другом городе. Оставил ей деньги и уехал. Думаю, что с ее плеч камень свалился. Я же последние два года сидел у нее на шее.

— Ты правильно поступил. Лучше сделать приятный сюрприз, чем разочаровать.

Машина остановилась возле серой пятиэтажки в одном из узких переулков в центре города.

— Здесь ты временно поживешь, Алеша. Пять комнат. Выселенная коммунальная квартира. Одну комнату я оборудовал всем необходимым. Остальные пустуют. Можно устроить там тренажерный зал.

— Спасибо. Но у меня хватает сил только на таскание собственных ног без помощи костылей. — Алексей слабо улыбнулся.

Следующих гостей Чаров встречал в международном аэропорту. Братья Берто прибыли в Россию по наказу своей хозяйки для создания Российко-французского объединения «Русский Версаль» с готовым уставом, банковскими поручительствами и прочими необходимыми документами.

Дорогих гостей поселили в отеле «Астория», где и состоялся деловой разговор. Братья не решились поднимать вопрос на тему о планах по разделу состояния потомственной графини Ростопчиной. У стен тоже уши существуют. Им понравилась идея решать важные вопросы там, где нет стен и нет одежды, куда можно спрятать записывающее устройство. Речь вели только о бизнесе, мужа своей хозяйки приходилось называть господином Чаровым.

Как всегда говорил только старший брат Борис.

— Все необходимые документы мы привезли, Геннадий Устиныч. Но хочу вас предупредить, что ни одного гроша в «Русский Версаль» из Франции не поступит, так как деятельность общества с ограниченной ответственностью нам пока не понятна, ибо понятие «ООО» в нашей стране отсутствует.

— Положитесь на меня. Я сам открою счет в российском банке и положу на него уставной капитал. Вашим партнером в России буду лично я — Геннадий Чаров. Нет никаких причин для беспокойства. Вам предстоит провести встречи с властями, убедить их в серьезности намерений, зарегистрироваться и дать необходимые поручительства. В нашем бюрократическом государстве на это уйдет уйма времени. Если контора и сможет заработать по всем уставным направлениям, то не раньше чем через год.

— О бюрократизме в России нам хорошо известно, потому мы и согласились на эту сделку. Иначе мы бы вам не поверили. И все же, нам кажется, вы перегибаете палку, все еще остается непонятным чрезмерное нагромождение сложностей.

— Все очень просто. Я буду говорить вслух, здесь нет микрофонов. Вас же могу выслушать в сауне, чтобы вы не беспокоились ни о чем. Подаю вам пример. В фирму, которую я создаю, будет вложена вся недвижимость бизнесмена Чарова. Это с одной стороны. С другой — треть капитала мужа госпожи Пуартье, то, что ему причитается по наследству, если вы еще об этом не забыли. Таким образом, как вы можете понять, никаких нагромождений нет. Я не собираюсь жить во Франции, а намерен вернуться в Россию и заниматься бизнесом. И уж совсем нетрудно догадаться, что лучшим способом вывоза своей доли из-за границы является вложение средств в российский бизнес. Этим я себя отгорожу от всевозможных подозрений и французских властей, и криминальной полиции. Схема проста. Приехал русский, женился на богатой француженке, она умерла, и он вернулся назад в Россию. Причем вся недвижимость, заводы, виноградники остались во владении французов. Близких, преданных семейству людей — адвокату и секретарю. Я возьму свою долю деньгами и драгоценностями безвременно ушедшей жены, что составит сорок процентов общего капитала. Вам на двоих, господа, достанется только шестьдесят процентов. Торговаться с вами я не буду, это мое окончательное решение, продуманное и взвешенное. В противном случае вы остаетесь ни с чем. А точнее сказать, сохраняете свой статус и должности до конца жизни. Я просто отойду в сторону и вам некого будет шантажировать. Мне все равно, где жить. Я даже по мировым меркам достаточно состоятельный человек. Но как бизнесмен не могу отказаться от вашего предложения и готов идти с вами до конца, как мы и задумывали. При условии, что вы будете играть в открытую и не станете темнить.

— Сорок на шестьдесят? — переспросил Борис.

— По тридцать на каждого из вас. Если перевести в денежный эквивалент, то о таких суммах вы и в радужных снах не мечтали. Вы получаете полную свободу, становитесь хозяевами самим себе, что тоже имеет немаловажное значение, если не сказать, главенствующее. Но как гласит русская пословица: «Не дели шкуру неубитого медведя». Не забегайте вперед. Надо вьшолнить задачи сегодняшнего дня.

— Хорошо. Ваши условия приняты, — с некоторой досадой произнес Борис. — Сколько нам предстоит здесь пробыть?

— Не больше двух недель. Вам придется ознакомиться с планами работ, предполагаемыми затратами, и вообще войти в курс дел. Вся документация, на столе в ваших апартаментах. Двух суток вам должно хватить на подготовку. На вечер я закажу ужин в ресторане и хорошую парилку, где вы сможете посвятить меня в свои планы. А теперь позвольте откланяться.

Встреча с Барзаем состоялась в кабинете последнего в здании городской администрации, чего Барзай хотел избежать, но уступил настойчивости охотника за сокровищами.

— Почему вы так растеряны, Никита Леонидыч? — не без иронии спросил Чаров.

— Я не хотел афишировать наши отношения. Они сидели в роскошном кабинете, обставленном

антикварной мебелью. На стене висел портрет президента в скромной деревянной рамке. Все знали, что Барзай легальный миллионер, и смотрели на вещи правильно. Богатый, ни в чем не нуждающийся чиновник не будет брать взяток. В таком взгляде была своя сермяга и, в общем-то, люди не ошибались.

— Нам надо афишировать наши отношения, Никита Леонидыч. Так или иначе, все тайное становится явным. Просто существует внешняя политика и внутренняя. О второй никто не узнает, о первой надо говорить вслух. Вы будете лоббистом моих интересов, и в этом нет ничего плохого, потому что я забочусь о народном благе. — Чаров достал из портфеля папку с бумагами и положил на журнальный столик. — Я совместно с французами создаю фирму на паритетных началах. Цель самая высокая: строительство комплексов для отдыха и развлечений с аттракционами и ресторанами, прогулочными катерами и тому подобным. Я вкладываю в бизнес всю свою недвижимость. Будут построены Луна-парки по западным образцам со всеми условиями для отдыха и открытые для всенародного доступа. Вы и ваша команда должны согласовать, подписать и оформить документацию в течение двух недель. Представители французской стороны находятся в Питере. Возьмите с них все, что необходимо, и отпустите их с Богом. Им вовсе не обязательно знать, что фирма будет зарегистрирована еще до конца года. Пообещайте содействие, но не уточняйте число. Они верят в нашу бюрократию и не ждут скорых решений.

— Идея ваша мне понятна. Для такого предприятия должна быть очень убедительная база. Моего влияния не хватит. Тут нужны рычаги посильнее.

— Вы знаете, как ко мне настроены власти. Я немало сделал для отечества. Вряд ли кто вспомнит, чем со мной расплачивались. Об этом знают единицы. Но о результатах знают все. Это первое. Второе и главное заключается в том, что я готов отдавать тридцать пять процентов от прибыли в казну города и области, если мне дадут льготы и освободят от налогов на первый год работы после сдачи объектов в эксплуатацию.

— Это уже другой разговор. Можно считать вопрос решенным. Одного не могу понять, зачем вам нужны французы?

— Вся начинка будет поступать из Франции. А это очень большие средства. К тому же контроль французов не столь значителен.

— Как вам удалось найти таких идиотов с такими деньгами, да еще в цивилизованной стране? Французы умеют считать деньги.

— Вот поэтому я и сумел найти с ними общий язык. Более подробную информацию вы получите после того, как фирма заработает, и вся моя недвижимость будет принадлежать уже не мне лично, а предприятию, где я являюсь долевым участником. Кстати. Всю эту заваруху я затеял не только для себя. Пусть мое заявление будет стимулом для вас лично.

— Вы соорудили пятислойный сэндвич. Хватит ли у вас рта, чтобы откусить кусок?

— Хватит. Очень скоро лишние ингредиенты из бутерброда будут выкинуты. Но об этом позже. Теперь следующий момент. — Чаров достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. — Я назначаю вас своим душеприказчиком. Таким образом, наша дружба становится официальной. Здесь мое завещание. В случае моей смерти все мое состояние, а теперь это доля от новой фирмы, переходит к моему сыну Курносову Андрею Константиновичу, усыновленному вторым мужем моей бывшей жены. Но с одним условием. Он должен вернуть мою фамилию и отчество и стать Андреем Геннадиевичем Чаровым. Завещание заверено нотариусом два месяца назад.

— Понимаю. Точнее, ни черта не понимаю. Ну, начнем с того, что он получит наследство в любом случае, даже если не выполнит ваше условие. Достаточно предъявить свидетельство о рождении и доказать родство.

— Оставим это на его совести.

— Вы рано думаете о смерти, строя такие грандиозные планы. Вы, можно сказать, только жить начинаете.

— Иногда с крыш падают кирпичи. Завещание огласите после моей смерти, когда будет выдано свидетельство.

— Хорошо, хорошо, Геннадий Устиныч. Только думаю, что я умру раньше вас. Вы полны сил и энергии, вашему здоровью любой молодой атлет позавидует.

— Обманчивое впечатление. Но и об этом мы еще успеем поговорить. Завтра во второй половине дня я приеду к вам с французами. Подготовьте документы и будьте готовы сами.

— Хорошо. А когда мы поговорим с вами о моем деле?

— Очень скоро. Если все пойдет такими темпами, я выполню задание раньше срока.

— Хотелось бы надеяться.

И Андрей, и Ника были очень благодарны отцу за предоставленную им дачу. К сожалению, постоянно они там жить не могли, но на каждые выходные выбирались, невзирая на капризную погоду. Они сидели в ресторане и мило болтали. О малыше родители говорили восторженно, но пожалуй, это было единственным, что их объединяло. Они даже не взглянули друг на друга за весь вечер.

Воспользовавшись моментом, когда Ника вышла в туалет попудрить свой очаровательный носик, Чаров передал сыну лист бумаги.

— Это мое завещание, Андрей. После моей смерти ты получишь долю в очень крупном предприятии. Но я хочу, чтобы ты вернул себе свое настоящее имя, данное тебе при рождении.

— Не рано ли ты собрался умирать, папа?

— Внешность обманчива. Врачи вынесли мне приговор. Не так долго осталось любоваться белым светом. Я думаю, что ты справишься с задачей, у тебя отличная голова, скоро защитишь диссертацию. Все самое главное я успею сделать. Ты придешь на все готовое. Только не расхолаживайся. Засучи рукава и в бой. Не успеешь оглянуться, как станешь одним из самых богатых людей. Если не в стране, то в городе уж точно. Подумай над этим.

Чаров для всех оставался человеком-загадкой. Никто о нем ничего толком не знал. Его откровения часто походили на ложь, а ложь воспринималась как чистая правда, не требующая подтверждений. В его действиях не просматривалась единая цепочка, по которой можно пройти от начала до конца. Все, что он делал походило на лабиринт, где постоянно упираешься в тупик. Даже такой тонкий психолог и аналитик, как бывший генерал Игнатов, не мог понять смысла тех заданий, которые ему давал Чаров. Он и не пытался, довольствуясь высокими гонорарами, получаемыми от своей бывшего сотрудника, а ныне постоянного клиента.

— У тебя есть хороший врач, Дмитрий Иваныч. Человек, который тебе обязан, либо живущий под твоим колпаком, но надежный? — спросил на одной из встреч Чаров.

— Полно таких. Один руководит частным элитным медицинским центром.

— Думаю, он нам подойдет, — Чаров выложил на стол историю болезни Остужева. — Это медицинская карта одного обреченного человека. Мне нужно, чтобы карточка была оформлена на мое имя. Все результаты анализов и прочая начинка должны остаться. Убрать нужно все упоминания о Харькове и конкретные упоминания лечебных учреждений.

— Хочешь стать обреченным?

— Ты правильно меня понял. Когда он состряпает новую карту, пусть найдет хорошего специалиста по заболеванию и попросит его заняться этим больным. Вопрос цены за услуги не стоит.

— Хорошо. Я все сделаю. Кстати, должен тебе доложить, что твоя бывшая жена Татьяна активно ищет в центре города квартиру с гаражом. Привереда. От четырех вариантов уже отказалась.

— Пусть ищет. Время у меня есть.

— На что?

— Я еще не рассчитал момента, когда произойдет извержение вулкана, но час «икс» уже не за горами.

— Эх, Гена! Я часто думаю — если человек с твоим умом и талантом задумает преступление, ни один сыщик не найдет преступника, а то и вовсе сломает себе шею.

— Большая ошибка так думать. Идеальных преступлений не бывает, как ты сам знаешь. Вопрос в другом. Сыщик обязан раскрыть преступление, но не то, которое замышлял преступник, а лежащее рядом с тем, которое не может быть раскрыто по определению.

— По какому такому определению?

— Линия следствия должна привести сыщиков к желаемому результату. Вот что спасет преступника от кары. И поэтому преступник должен совершить два преступления и оставить за собой след. Но в нужном месте след раздвоится. Одна дорожка выведет преступника на свободу, а другая приведет следователей к разгадке. Таким образом все останутся при своих. И волки сыты и овцы целы. Однако при таком раскладе без жертв не обойтись. Искусство всегда требует жертв.

— Иди ты к черту, Гена! Ты сумасшедший. Уму не постижимо!

— Ты прав, мне пора. Пойду к очередному черту. С людьми я редко встречаюсь.

Прошло полмесяца, и Чаров получил от генерала новую медицинскую карту, точную копию той, что давал ему, но на сей раз имя больного в ней изменилось, а так же упоминались две частные клиники закрытого типа, где проходил лечение Чаров. По документам было непонятно, о каких закрытых лечебных заведениях идет речь. Так иногда бывает, если больного кладут по особым рекомендациям или за большие деньги. Врачи добросовестно выполняют свой долг, ведут историю болезни, но не оставляют «адресов». В конце концов, медкарта не анкета, там важна информация о больном. Ведь больного лечили и хорошо лечили, а не пытались отравить.

Генерал так же дал адрес частной клиники, имя специалиста. Дал и рекомендации.

Профессор Поморцев имел свою небольшую клинику, считался одним из самых дорогих врачей, его авторитет в области онкологии был непререкаем. К нему-то Чаров и отвез своего старого друга. Остужеву пришлось выдавать себя за Чарова. Профессор ознакомился с историей болезни и тут же предложил пациенту лечь на обследование, Остужев согласился. Сам Чаров настаивал на этом, и потому не было причин отказываться. Предварительный счет был тут же оплачен.

В те же дни и Барзай выполнил свои обещания. На свет вылупилась новая фирма «Русский Версаль». Были приглашены специалисты по ландшафтным проектам, архитекторы, дизайнеры и инженеры. Коллектив небольшой, но настоящие профессионалы высокого класса. Вряд ли это можно было назвать конторой «Рога и копыта». Планы у фирмы были грандиозными. Четыре огромных парка в Ленинградской области, с полной инфраструктурой, аттракционами, ресторанами и даже казино. Подумали и о транспорте. Каждый парк предполагал иметь свою собственную автобазу, обеспечивающую связь города с зоной отдыха. Городские и областные власти приняли проект на «ура». В казну должны были поступить солидные дивиденды.

Вырваться к жене в Ниццу Чаров смог лишь к середине января. В то время как бизнесмен Чаров проходил лечение в клинике, муж Катрин месье Пуартье летел во Францию.

Катя сильно похудела и подурнела. Может, ему так показалось после постоянного общения с Никой. Конечно, этих женщин невозможно было сравнивать. Да и вопрос выбора вообще не стоял. Чаров был женатым человеком и должен, даже обязан был, заботиться о семье, демонстрируя жене свою любовь и преданность.

Долгие разлуки действовали на Катрин Пуартье губительно, она увядала на глазах. Ей не хватало тепла и ласки любимого супруга. Геннадий дал жене твердое обещание закончить все дела к середине марта и вернуться во Францию навсегда. Однако она должна была ему помочь в этом. Но не ему лично, если разобраться, а семье. Чтобы совместная фирма, созданная им в Петербурге, не вызывала подозрений у российских властей, от французской стороны требовался ответный ход. Он показал документы и объяснил смысл своих действий. Катю мало интересовали детали. Если ее муж вложил все свои средства в бизнес, значит, дело того стоило. Почему она, в конце концов, должна заботиться только о своих виноградниках! И Катя распорядилась отчислить в уставной фонд фирмы «Русский Версаль» два миллиона долларов. Деньги были тут же переведены в Россию согласно договору между сторонами. Теперь никто не мог сказать, что предприятие, созданное Чаровым и семейством Пуартье, липа или фирма-однодневка по отмыванию грязных денег.

Погода в Ницце стояла холодная по меркам юга Франции. Температура не превышала десяти градусов тепла. Однако море было спокойным, и Чаров решился выйти в море, чтобы немного порыбачить.

Он опять встретил их у пирса. Наверняка они поджидали его здесь каждое утро, с тех пор как он приехал. Бедные братья! Пятидневное испытание зимой можно расценить как издевательство. Чаров понимал, что другого места для разговора им не найти: Катя не отходила от мужа ни на шаг.

— Рад, господа, вас встретить. Сегодня не так жарко, как летом, и мы не будем раздеваться до плавок. Думаю, вы не стали обвешиваться диктофонами, так же, как и я. Интерес у нас обоюдный, поэтому не имеет смысла собирать компромат друг на друга.

— Наконец-то вы это поняли, месье Пуартье, — с некоторым сарказмом заметил Борис.

Они даже в лодку садиться не стали", а пошли в крытый салон.

— Вас что-то настораживает, господа? — спросил Чаров, когда они устроились у камина.

— Очень настораживает. Екатерина Федоровна перечислила два миллиона в фонд вашего предприятия.

— Нашего предприятия. Моего и моей жены. Это нормально. Было бы странным, если бы моя супруга оставалась безучастной. Что касается денег, то мы их вычтем из моей доли. Каковы ваши планы?

— Мы начнем действовать, как только вы уедете. Мы не намерены терять свои преимущества.

— Какие же?

— Ждать момента, когда вы откажетесь от российского гражданства. Тогда мы потеряем все козыри. Став гражданином только Франции, вы лишите нас возможности влиять на вас, и все данные вами обязательства потеряют смысл. Мы не желаем более выжидать, играя этим вам на руку.

— Я понял. Вы предполагаете два варианта. Первый заключается в том, что я буду выкачивать из жены деньги и переводить их в Россию, пока не опустошу ее карман. Глупо. С учетом той доли, которая мне причитается, это сущие гроши. Я бизнесмен, а не мелкий брачный аферист. Второе. Вы сейчас упомянули о гражданстве. — Чаров достал из кармана российский паспорт. — Я был и остаюсь гражданином России. Как вам известно, власти ко мне благоволят. Я могу производить операции даже с землей. Такие исключения делаются только для привилегированных персон с особым статусом. Вам же известно, что в России нет частной собственности на землю. Я не намерен терять бизнес в России и вложенные в дело средства. Это и в ваших интересах, поэтому не вижу причин для беспокойства, господа. В Россию я вернусь через месяц как муж Катрин Пуартье с целью инспектировать дела фирмы. Вот тогда и приступайте к действиям. Мне необходимо железное алиби. Как, где и когда, меня не интересует. Вы наверняка уже составили план, и он безупречен. Не сомневаюсь в этом. Я вас убедил или у вас остались какие-то сомнения на мой счет?

Братья промолчали.

— Вот так-то лучше, господа. Цель у нас общая. Положение вдовца Пуартье меня устраивает, так же как и женатого российского бизнесмена, живущего на родине под собственным именем.

— Вы женаты? — удивился молчавший Антуан. — Мы об этом не слышали.

— Нет, я не женат. Пока не женат. Зачем мне вешать на себя еще одну статью — о многоженстве! Хватит с меня и незаконного двойного гражданства. Однако роль вдовца меня устраивает больше, чем семейного мужчины. Я жду своей свободы с не меньшим нетерпением, чем вы. А теперь я, пожалуй, пойду. Коньяк в семь утра меня не греет.

Чаров откланялся и вышел, забыв свои удочки в углу небольшой уютной комнаты. Братья не обратили на них внимания. Их головы были заняты совсем другим.

Перед отъездом в Россию Чаров успел сделать два важных дела. Сначала он с женой съездил в Марсель, где они посетили самую элитную адвокатскую контору на юге Франции и поговорили с мэтром Вернье. Встретили чету Пуартье, как царствующих особ. Катрин считалась одной из самых богатых женщин побережья, ее имя было широко известно в деловых кругах и высшем свете. Вернье счел за честь лично принять мадам Пуартье и ее мужа. Целование рук, россыпь комплиментов — обычное дело в таких случаях, на это уходит немало времени. Говорила только Катя. Геннадий отмалчивался и лишь изредка кивал головой. Можно было подумать, что он не знает французского языка. Но, с другой стороны, дело касалось лично мадам, и муж мог счесть ненужным вмешиваться.

— Я хочу сменить своего адвоката на более компетентного специалиста и прошу ваших рекомендаций, уважаемый мэтр Вернье, — сказала мадам Пуартье.

Адвокат был крайне удивлен услышанным. Он знал Бориса и знал, как тот с честью отстаивает права хозяйки в бесконечных ее тяжбах с виноделами, закупщиками и даже с мэрией. Дама конечно достойная, но слишком склочная. Род Берто уже в нескольких поколениях служил семейству Ростопчиных — Пуартье и всегда было полное взаимопонимание.

— Вы меня извините за долгую паузу, мадам Пуартье, но я немного растерян, — признался мэтр.

— Понимаю и не удивляюсь. Я знаю, что меня считают слишком прямолинейной, так что не стану притворяться другой. Вопрос, по сути, простой. Я собираюсь сменить прислугу в доме. Целиком. В список попали адвокат, секретарь и управляющий. Моя жизнь после замужества изменилась и потекла по-новому. Требуются обновления в связи с новыми задачами, смена определенных профилей деятельности. Есть и еще ряд причин, о которых мне не хотелось бы упоминать.

— Воля ваша. Я представлю несколько кандидатур с рекомендациями, послужными списками и моими характеристиками. Выбор за вами. Любой адвокат сочтет за честь быть вашим советником по всем вопросам, касающимся интересов семьи.

— Хорошо. Прошу нашу беседу считать конфиденциальной. Я еще не объявила о своих намерениях. Надеюсь, вы меня поняли, мэтр.

— Безусловно.

Сама беседа длилась намного короче, чем церемония встречи. Супруги Пуартье откланялись.

Последнюю диктофонную запись, благополучно лежащую в оставленных им удочках, Чаров не давал прослушивать жене. Вопрос был и без того решенным, не имело смысла подливать масла в огонь.

Следующий визит Чаров нанес в страховое агентство, но уже без жены. Руководитель отдела исков и претензий встретил месье Пуартье с настороженностью. Он все знал о страховом соглашении и голосовал против заключения сделки, но руководство настояло, так как ставки ежемесячных взносов с двухмиллионного полиса были очень высокими.

— У вас, месье Пуартье, возникли какие-то вопросы к компании?

— Не совсем так, месье Мердок. Ответы на все вопросы я знаю. Ваша компания выплатит мне миллион евро в случае смерти моей жены. Тот миллион, который мы и вложили. Второй миллион остается у вас. Правда, вы лишаетесь очень солидных взносов. Но в нашем соглашении есть пункт, по которому компания не выплачивает иск.

— Совершенно верно. Речь идет о насильственной смерти и если компания совместно с правохранительными органами в течение месяца найдет виновника смерти вашей жены. В этом случае вы отказываетесь от страховой премии, и вложенный вами миллион остается на счетах компании. Честно вам скажу, мне это соглашение не нравилось изначально. В нем очень много подводных камней. Хотя наши юристы никаких подвохов не нашли.

— А их и нет. Дело в том, что я оцениваю жизнь моей жены намного дороже состояния, которое перейдет мне по наследству. Только вместе с Катрин мы сможем удвоить его в течение нескольких лет, и такие расчеты уже есть. Страховой полис существует для того, чтобы недоброжелатели знали — любое покушение на жизнь моей супруги чревато гильотиной. Но, как видно, этого оказалось мало. Такие люди есть. Подозрения Катрин не были беспочвенными. Честно скажу, я и сам считал смерть ее сестры и брата загадочными. Теперь она предполагает, что наступила ее очередь. Я уезжаю в Россию на один-два месяца по делам нашей фирмы. Признаюсь, мне страшно оставлять супругу без должной защиты.

— У вас есть серьезные основания или вы заразились беспочвенными страхами мадам Пуартье?

— Давайте попробуем разобраться вместе. — Чаров положил на стол диктофон и включил его.

Сразу стало понятно, что разговор происходит между мужчинами. У одного голос низкий, резкий, уверенный, а у второго немного отстраненный и растерянный.

— А я тебе говорю, Антоша, что этот тип никуда от нас не денется. Он зажат в тиски. Я в законах лучше тебя смыслю. Как только он исчезнет из поля зрения, эту стерву надо придушить, как собаку.

— Почему придушить? Мы же хотели…

— Я фигурально. Хватит ждать у моря погоды. Мы яиц не высидим.

— Что ты от меня хочешь? Я возражаю? Распалился, даже зубы скрипят.

— Ждать устал, вот и скрипят…

На этом запись обрывалась.

Мердок задумчиво почесал свой мясистый нос.

— Откуда взялась эта запись?

— Пленка вынута из автоответчика. Катрин сняла телефонную трубку в приемной, хотела куда-то позвонить, но услышала этот разговор. К сожалению, она не сразу сообразила нажать кнопку записи, и получился лишь обрывок разговора. Но и он достаточно красноречив.

— Согласен. Но какой же идиот станет обсуждать такие дела по телефону?

— У мадам Пуартье свой телефон на третьем этаже. Этот номер установлен в кабинете Бориса Берто. Параллельный аппарат стоит в приемной, так как он проводит в ней много времени. Со своего телефона она не может прослушивать разговоры адвоката.

— Он говорил с Ан…

— Антуаном, своим братом. Антоша — это ласкательное имя в русском языке.

— Человек, которого они упоминали…

— Речь шла обо мне.

— Почему они решили, будто вы должны им что-то?

— Расчет, как я догадываюсь, построен на шантаже, результатом которого станет дележ наследства.

— В чем же заключается шантаж?

— По просьбе Катрин я принял французское гражданство и имя ее отца. Так проще заниматься делами. Но я еще не отказался от российского гражданства. Впрочем, это уже детали. Все документы оформлял Борис. Он потакал хозяйке и умышленно пошел на нарушение закона, получив таким образом кучу козырей в свои руки. Я их последний шанс. При жизни Катрин они ничего не получат, кроме мизерной ренты в старости.

— Любопытная история.

— Из любопытной она может превратиться в трагическую. Меня не интересуют страховые премии. Оставьте себе все деньги, но обеспечьте безопасность моей жене. Пока она жива, вы будете получать солидные взносы, и вам не придется в месячный срок искать убийцу. Дешевле установить за Катрин постоянное наблюдение и предотвратить несчастье. Я знаю о высокой репутации вашей компании и о профессиональных сыщиках, работающих у вас. По этой причине мы и обратились именно к вам. Цель одна. Вы, так же как и я, заинтересованы в том, чтобы Катрин Пуартье оставалась живой и невредимой.

— Я вас понял, месье Пуартье. Мы примем все необходимые меры. Можете ехать спокойно по своим делам. И оставьте мне, пожалуйста, эту запись.

— Конечно. Мне она не нужна. И вот еще что. В доме не принято принимать посетителей без секретаря. Так что постарайтесь избежать с ней конфиденциальных контактов, они тут же насторожат злоумышленников.

— А почему это плохо?

— Они от своей идеи все равно не откажутся, но станут осторожнее и придумают более хитрый способ избавиться от хозяйки.

Мердок опять почесал свою сливу.

— А нельзя вышвырнуть этих подонков за дверь?

— Замена им уже подыскивается. Вопрос-то совсем не в этом. Им не обязательно убивать Катрин собственными руками. Можно и бомбу сбросить с самолета. Важен факт смерти, а не кто и где этот акт совершит. Надо помнить главное, что их окончательная цель — я, а моя жена играет роль обычного препятствия, которое надо снести на своем пути. Ведь речь не идет о кровной мести, где ты мстишь лично своим врагам, прикладывая к этому собственную руку. Вот в этом вся проблема. Выставив их за дверь, мы лишь даем им шанс получить железное алиби и воспользоваться киллером. Я не знаю человека, которому удалось увернуться от снайперской пули. При нынешних технологиях нож в спине выглядит банально и маловыразительно, как устаревшие, покрытые пылью методы комиссара Мегре из романов Сименона.

— Счастливого пути, месье Пуартье.

Чаров понял, что Мердок был явным поклонником творчества Жоржа Сименона.

Последние наставления жене он сделал утром перед отъездом. Она все же настояла на своем и сама отвезла его в аэропорт. Он повернул к себе зеркало заднего обзора, якобы причесаться и безошибочно определил слежку. Нет, Мердок не хочет терять страховые взносы! Чаров улыбнулся. Ну что за жизнь, нигде нет покоя. От одной мясорубки к другой. Здесь одна головная боль, там другая. Из жара в холод, из холода в жар. В Питере его ждали новые дела, новые заботы и море работы. Столько он еще никогда не трудился.

Целуя на прощание Катю, он думал о том, что еще сегодня будет целовать Нику.

Хоть на минуту подумать о приятном.