Лихорадка в крови

14

Однако силы Виллему таяли. Зима кончилась, на смену морозу пришли сырые, ненастные дни. Виллему простыла и чувствовала, что у нее снова начало колоть в груди.

Только в Моссе возле одного из трактиров она наконец поняла, что положение ее очень серьезно. Она пересчитала деньги. Они были на исходе — ведь она не отказывала себе в еде и отдыхе, чтобы не повредить ребенку.

В отчаянии она обратилась к одному из возниц, которые стояли там со своими повозками.

— Не отвезешь ли ты меня в Гростенсхольм, это западнее Кристиании? Тебе хорошо заплатят. Мой отец богатый человек.

Возница с презрением окинул ее взглядом с ног до головы.

— Так я тебе и поверил, девка!

Виллему нахмурилась. Она слишком устала, чтобы сердиться, и не поняла возницу. Она не привыкла, чтобы ее называли девкой.

Виллему молча повернулась и ушла в трактир. Там она спросила комнату на ночь.

— А у тебя есть, чем заплатить? — поинтересовалась трактирщица, в лице ее не было и тени добродушия.

Этот вопрос в последнее время Виллему слышала часто. Она достала кошелек и высыпала деньги на стол. Трактирщица кивнула и проводила ее в комнату.

В комнате имелась столь редкая вещь, как зеркало. Увидев свое отражение в его мутной поверхности, Виллему поняла, почему к ней многие относились с подозрением. Она сама испугалась своего вида.

Широкий плащ, сшитый из ворсистого одеяла, скрывал ее фигуру, но, похожий на лохмотья, он мало подходил для благородной дамы. Рваная шаль. Исхудавшее от недоедания лицо, горящие мрачным огнем глаза, волосы, давно утратившие свой блеск, поникшие уголки губ…

Виллему устала. Ее мучил кашель. Неужели она опять свалится, как тогда, когда ее и Доминика освободили после их заточения на сеновале?

Нет, ни за что! Ей надо домой. В Элистранд. Только там она сможет снова увидеть Доминика, где бы он сейчас ни находился.

Виллему погрузилась в сон, не успев снять платье. Ее последней мыслью была отчаянная мольба о помощи, обращенная к Доминику.

О том, что происходило, пока она была в забытьи, Виллему не знала. Злобная трактирщица разбудила ее криком:

— Долго еще ты собираешься тут валяться? Вставай и убирайся отсюда. Ты не заплатила за комнату и не смеешь ее занимать, придорожная шлюха!

Рядом с трактирщицей возникла еще одна женщина. Она внимательно смотрела на Виллему.

— Мне надо домой, — прошептала Виллему.

— Да, да, мы отведем тебя домой. Вставай, я помогу тебе спуститься вниз… Пошли…

— Куда вы меня ведете?

— Тут недалеко, в другой дом.

— Я хочу вернуться домой. Прошу вас, пошлите кого-нибудь к моим родителям.

Женщина засмеялась, во рту у нее не было ни одного зуба:

— Конечно, пошлю, только где же он, твой дом? В сточной канаве Кристиании?

Виллему свели вниз по лестнице, сопротивляться она не могла. Ноги у нее были как ватные, колени подгибались.

Наконец они вышли из трактира. Воздух был теплый. Снег уже сошел.

— Я могу идти сама, — слабо сказала Виллему. — Мне надо домой.

— Тебе придется пойти со мной. В богадельню. Там твое место, а не в богатом трактире.

Богатый трактир? Она на этот счет придерживалась другого мнения.

Злобная трактирщица кричала им вслед:

— Я заказала гроб. Черный, простой, лучшего она не стоит. Всякому милосердию должен быть предел.

Другой дом. Отупевшие лица, потухшие глаза. Грязная постель на полу. Виллему сразу же упала на нее.

Ребенок?

Он был еще с ней. «Крошка моя, Карл-Ингрид, как плохо я обращаюсь с тобой! Мне нечего дать тебе, кроме моей болезни.

Доминик, я виновата, я погубила нашего ребенка. Но я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…»

Доминик выехал той же ночью, когда Виллему потеряла сознание. Он проснулся, почувствовав, что Виллему в опасности. Его достигла отчаянная мольба о помощи, которую она послала ему.

На этот раз он взял с собой Никласа. Что-то подсказало Доминику, что без теплых, дарящих жизнь рук его друга не обойтись. Они миновали Кристианию и ехали через Эстфолл. Больше никаких сигналов от Виллему не было, и эта зловещая тишина была страшнее всего.

— Господи, Никлас, я уверен, что ей сейчас очень плохо! А я не могу даже понять, где она!

Никлас молча ехал рядом, он был напряжен, как струна. Совсем недавно Ирмелин родила ребенка, родила раньше срока. Они с Маттиасом долго боролись за ее жизнь и за жизнь ребенка, Никлас пережил мучительный страх…

Мальчик родился маленьким и слабеньким, его тут же укутали в теплые одеяльца и несколько суток грели у очага. Эли, Хильда и Габриэлла ухаживали за ребенком, пока Ирмелин набиралась сил.

Но ведь это означало, что не их ребенок, а ребенок Виллему и Доминика должен нести на себе печать…

Ни Никлас, ни Доминик не смели додумать эту мысль до конца.

Неожиданно Доминик придержал коня.

— Вот опять! Она опять позвала меня! Никлас, нам надо спешить!

— Но куда?

Они находились на дороге, ведущей на юг. В каждом трактире, на каждой станции, где меняли лошадей, они спрашивали про Виллему. Но все было бесполезно.

Доминик закрыл лицо руками, чтобы лучше сосредоточиться.

Наконец он поднял голову.

— Она где-то рядом, — неуверенно проговорил он.

— Помнишь ту трактирщицу, которая все время прятала глаза?.. — медленно спросил Никлас.

— Возвращаемся туда, — решительно сказал Доминик. — Там мне было особенно страшно. Как это я раньше не обратил на это внимание?

Вскоре они были уже в трактире и приперли трактирщицу к стенке:

— Была здесь недавно молодая женщина?

— Отпустите меня! — рассердилась трактирщица. — Здесь не было никого, кто мог бы интересовать таких важных господ. Правда, одна уличная девка все уверяла меня, будто она из благородных, но кто же такой поверит.

— Что она говорила? — спросил Доминик сквозь зубы. — И откуда она пришла?

— Ой, вы делаете мне больно! Она сказала, что замужем, но я ей не поверила. Она была на сносях, небось, приблудила где-то ребенка.

Доминик побелел как мел.

— Вы бы посмотрели на ее платье! — продолжала трактирщица. — Одни лохмотья. Она все время говорила, что ей нужно попасть домой.

— Где ее дом? — спросил Никлас.

— Не помню. Какое-то чудное название.

— Гростенсхольм? Или Элистранд?

— Да, да, так в точности она и говорила. Но она задолжала мне. Пролежала здесь несколько недель, хворала. Всех моих постояльцев распугала своим кашлем.

— Это была Виллему, — мертвым голосом проговорил Доминик. — Где она сейчас?

Глаза трактирщицы хитро блеснули — богатые господа…

— Я потратила на нее столько денег, а она даже не расплатилась со мной, — пожаловалась она.

— Где она?

— Мне пришлось избавиться от нее. Она сейчас в богадельне, если еще жива.

Глаза Доминика сверкнули:

— Ты отправила мою жену в богадельню? Где эта богадельня?

— Сперва отдайте мне мои деньги! Я и так оказала ей милость!

— Что-то не верится. Но вот твои деньги. Показывай дорогу!

Трактирщица быстро сгребла деньги:

— Идите прямо. Там с левой стороны…

Они уже шли к двери:

— Если она умерла, ты мне дорого заплатишь за это, — сказал Никлас.

Доминик молчал. Лицо его было искажено ужасом.

— Если она еще жива… не говори ей о том, что Ирмелин уже родила! Пока не говори, — попросил он.

Никлас кивнул — он все понял.

Виллему то и дело впадала в беспамятство. Один раз в день перед ее ложем ставили миску с едой. Ради ребенка она мужественно пыталась есть это отвратительное варево, но ложка выпадала у нее из руки.

Она знала, что все здесь ждут ее смерти. Она слышала, как кто-то сказал: «Там в углу скоро освободится место».

Она не должна умереть! Ребенок…

Неужели он еще жив? Тогда это чудо. Он затаился. Уже не толкается весело, как бывало.

Чьи это голоса?

Наверное, у нее снова начался бред — она слышала любимые голоса. Доминика. И Никласа. Значит, ей осталось совсем недолго. Либо она уже ступила в неведомое.

Кто-то осторожно приподнял ее.

— Виллему! — раздался нежный голос Доминика. Она приоткрыла было глаза, но тяжелые веки тут же снова опустились. Мало того, что ей слышатся голоса, у нее еще и видения.

Может, именно так и попадают на небеса? Но она, связанная с худшими из Людей Льда, давно потеряла право на вечное блаженство.

— Легкая, как перышко, — сказал голос Доминика. — А ведь она с ребенком. Никлас, мы должны немедленно отвезти ее домой.

— Я уже заказал карету.

Виллему снова впала в забытье.

Она лежала в какой-то громыхающей телеге. Почему так трясет? Это вредно для ребенка.

Кто-то сидел рядом и придерживал ее. Кто-то сидел впереди.

Лошади бежали рысцой.

Карета громыхала.

Не может быть, чтобы ее везли на небеса в такой колымаге!

— Я еще жива?

— Думаю, жива, — весело ответил голос Доминика.

— А Карл-Ингрид?

— Карл-Инг… А, понимаю!

— Ребенок жив, Виллему, — сказал Никлас. — Мы насильно кормили тебя молоком и другой пищей, которую ты не ела уже очень давно.

— И Никлас накладывал руки тебе на грудную клетку. Болезнь пошла на убыль, теперь ты уже не так кашляешь.

— Где мы?

— Только что проехали Кристианию и скоро будем дома.

Она вдруг открыла глаза:

— Это правда? Вы настоящие? Неужели это не сон и не бред? И ребенок жив? И я еду домой? И Доминик рядом?

— Все это правда, Виллему, — нежно сказал Доминик, но голос у него дрожал. — Хочешь, я ущипну тебя за руку. Господи, от тебя остались кожа да кости!

Она почувствовала боль. Все происходило на самом деле! Виллему разрыдалась.

Дома ее тут же уложили в постель, в ее собственную постель в Элистранде, и все старались хоть чем-нибудь ее порадовать. Родные, встревоженные и огорченные, по очереди заходили к ней, все приносили что-нибудь лакомое.

Но никто не сказал ей, что Ирмелин уже родила.

Виллему сама поняла это, увидев стройную фигуру Ирмелин.

— Кого ты родила? — спросила она однажды вечером, когда Ирмелин сидела возле ее кровати.

Ирмелин отвела глаза:

— Мальчика. Он родился слишком рано, но теперь он уже окреп. Его будут звать Альв, он такой маленький и хорошенький.

Виллему улыбнулась, губы у нее дрожали:

— Но ведь он вырастет большим и сильным, и тогда это имя уже не будет ему подходить.

Они помолчали и наконец осмелились взглянуть друг другу в глаза.

— Опасения не оправдались?

— Нет.

Больше Виллему ничего не сказала. Только пожала Ирмелин руку.

— Я так рада за тебя, Ирмелин, — прошептала она после долгого молчания.

— Спасибо!

И тут же Ирмелин прибавила:

— И Никлас, и дядя Маттиас, оба будут с тобой, когда придет время. Они хорошо подготовились к этому.

Виллему смогла только кивнуть.

Заботливый уход уже приносил свои плоды. Виллему округлилась, начала вставать. Доминик все время был рядом с ней.

Он больше не думал о войне и ее исходе и мечтал только о том, как увезет Виллему и ребенка домой в Стокгольм, когда они оба достаточно окрепнут для такого путешествия. Ранение на шее давно зажило, но поворачивать голову было еще трудно. Однако Доминик не обращал на это внимания.

В начале апреля у Виллему начались схватки. Все было готово к этому. Доминик сидел рядом с ней, пока его не услали из комнаты по ее просьбе. Виллему не хотелось, чтобы он, как многие мужчины, сидел с ней во время родов и, может, даже поглаживал ей спину или держал руки у нее на талии. Хватит и того, что с ней будут близкие родственники — Маттиас и Никлас.

Глупышка Виллему. Она хотела до последнего соблюдать приличия.

Но когда схватки усилились, к ней вернулась ее былая дерзость:

— Будь оно все проклято! — кричала она. — Кто это придумал, что исполняя свой долг и рожая ребенка во имя Господа Бога, женщина должна терпеть такую боль?

— Виллему! — строго одернула ее Габриэлла. — Так нельзя говорить!

— Но ведь мне больно!

— Я знаю. Мне тоже было нелегко рожать.

Виллему вспомнила, что у ее матери был еще один ребенок, девочка, которую она родила до Виллему.

— Мама, ведь ты родила ребенка, отмеченного печатью Людей Льда, и не умерла от этого?

— Да, не умерла, дорогая. Но была на волосок от смерти.

— Будем смотреть правде в глаза, мой ребенок тоже может нести на себе эту печать. Говорили, что обычно матерей убивали неестественно широкие плечи ребенка. Это правда?

— Правда.

— Но ведь не всегда у детей бывают такие широкие плечи.

— Конечно, не всегда. К тому же Маттиас и Никлас хорошо подготовились, чтобы справиться с этой трудностью.

— Что значит, подготовились?

— У них есть щипцы и…

Виллему застонала:

— Умоляю, только не это! Где Доминик?

— Где-то в доме, — уклончиво ответила Габриэлла. — Думаю, они выпивают с твоим отцом для храбрости.

— Счастливцы! Ведь это несправедливо, почему им сейчас так хорошо!

— Сомневаюсь, что им сейчас так уж хорошо. Разве приятно знать, что ты — виновник страданий, а помочь ничем не можешь?

У Виллему снова начались схватки, и разговор оборвался.

Все напряженно ждали.

— Теперь уже скоро, — сказал Маттиас, он был очень бледен.

Никлас положил руки на Виллему:

— Успокойся, Виллему, все будет хорошо!

— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказала она. Она думала обо всем, что ей пришлось пережить с тех пор, как она стала женой Доминика. Этого хватило бы на целую жизнь.

Но больше всего она думала о сильных руках, которые легли ей на плечи в каюте капитана. О теплой, подбадривающей улыбке человека, чей портрет, сделанный на деревянной доске, ей случилось однажды видеть. Ее предок, воплощение доброты.

Когда схватки стали особенно сильными и Виллему, забыв стыд, кричала от боли, она снова увидела перед собой его неземное лицо и на нее снизошел покой.

Если на этот раз она все-таки умрет, а она в этом не сомневалась, она опять встретится с ним.

Виллему медленно очнулась от благодатного забытья.

— Родные мои, — прошептала она. — Наверное, я родилась бессмертной.

— Это не так страшно! — рядом с ней раздался счастливый смех. Это был Доминик.

— Тебе нельзя здесь быть, — пробормотала она.

— Все давно кончилось, Виллему. У нас с тобой есть ребенок.

— Кто он? — с горечью спросила она.

— Чудесный мальчик, — ответила Габриэлла. — Если ты откроешь глаза, ты его увидишь.

Виллему с трудом подняла веки.

Они все собрались здесь. С одной стороны кровати стояли гордые Маттиас и Никлас. С другой, — сияя от счастья, — ее родители. А в ногах кровати — Доминик с маленьким свертком на руках.

Он поднял сверток, чтобы Виллему смогла увидеть сына.

— Он пока очень худенький, — быстро сказала Габриэлла, — но это мы быстро поправим.

Тонюсенькие ручки. Узкое личико, на котором, казалось, были одни глаза, сейчас, правда, крепко закрытые. Черные волосики падали на ушки. Мальчик был очень красив.

— Я видел его глазки, — каким-то незнакомым голосом сказал Доминик. — Они темно-карие, как у наших с тобой матерей. А в остальном он похож на меня. Правда?

Виллему подумала, что сейчас еще рано говорить об этом.

— Красивый, — недоверчиво сказала она. — Но я не понимаю…

— Неделю назад я получила письмо от моего брата Танкреда, — сказала Габриэлла. — Мы не хотели раньше говорить тебе об этом. Лене родила девочку. Совершенно здоровую. И назвала ее Кристиной. Так же, как ты хотела назвать свою.

— И что это означает? — спросила Виллему.

— Это означает, что в этом поколении ни один ребенок не несет на себе печати Людей Льда, — сказал Маттиас. — Вам с Домиником удивительно повезло. Но ради Бога… Помните, больше вам лучше не рожать. Второй раз судьба может не пощадить вас!

Виллему и Доминик переглянулись. Они были счастливы, что у них уже есть здоровенький сын. Этого им было достаточно.

— Но остается еще Тристан, — заметила Виллему.

— Выяснилось, что Тристан перенес серьезную болезнь, — сообщила Габриэлла. — Их домашний доктор сказал, что у него не может быть детей.

— Вот жалость, — вздохнула Виллему. — Наверное, этим и объясняется его странное поведение?

— Видно, он был очень озабочен своей болезнью и боялся сказать о ней.

— Бедный Тристан! Но если ни у кого из нас больше не будет детей, значит ли это, что наше поколение избежало проклятия Людей Льда?

— До сих пор такого еще не случалось. Но, похоже, на этот раз будет именно так, — сказал Маттиас.

— Благодарю тебя, Господи! — прошептал Доминик.

— Виллему, пришел дядя Бранд, — сказала Габриэлла. — Он хочет взглянуть на своего нового родственника, ведь ты знаешь, что Доминик — внук его брата Тарье. Можно ему зайти?

— Да, конечно! — воскликнула Виллему.

Бранд с восторгом разглядывал новое пополнение рода, и снова все гадали, на кого похож мальчик.

— А как вы его назовете? — спросила вдруг Габриэлла.

— Мы хотели дать ему имя, похожее на имя Калеб, но еще не придумали какое, — ответил Доминик.

— Батюшка, простите меня, но я уже знаю, как будут звать моего сына, — вдруг твердо сказала Виллему. — И никто, даже Доминик, не заставит меня переменить решение. У меня есть на это свои причины. Только, к сожалению, это имя имеет мало общего с именем Калеб.

— Как же ты назовешь нашего сына? — спросил Доминик. — Ты ничего не говорила мне об этом.

— Его будут звать Тенгель, — сказала Виллему тоном, не терпящим возражений.

Все растерялись.

— Но?.. — начала было Габриэлла.

— В нашем роду был Тенгель Злой, — сказала Виллему. — И был Тенгель Добрый. Оба они несли на себе проклятие рода. Теперь у нас будет Тенгель Третий. Нам нужен обыкновенный человек по имени Тенгель. Свободный и счастливый!

Все согласились с этим, хотя многое им было неизвестно.

Больше всех радовался Бранд, который знал Тенгеля Доброго и никогда не мог забыть его.

— Я уверен, что мой дед был бы этому рад, — растроганно сказал он. — Правда, дед считал, что никому не следует давать это имя, потому что оно приносит горе, но это неправда! Сам он был очень счастлив в семейной жизни. И сейчас был бы горд, что младенца назвали в его честь.

Виллему была с ним согласна.

— Не одолжишь ли мне моего сына? — с иронией спросила она у Доминика, который не мог на любоваться на шедевр, созданный не без его участия.

— Конечно, конечно, как я сам не догадался! Виллему передали ребенка, и она прикрыла рукой черноволосую головку, словно хотела защитить ее.

Глаза у нее были печальные, ей было страшно.

Неужели никто в его поколении не будет нести на себе проклятие Людей Льда?

Можно ли быть в этом уверенной? Ведь раньше случалось, что злые задатки проявились гораздо поз же…

Например, у Тронда…

Она прижала к себе ребенка.

Можно ли не тревожиться за его судьбу?

Каково предназначение Доминика, Никласа, ее собственное?

Когда они узнают об этом?

Но пока Виллему лежала в спальне, окруженная близкими, следы сатаны были уже отчетливо видны на земле. Хотя их еще никто не заметил.