Лихорадка в крови

3

За два часа до полуночи Виллему впустили в особняк полковника Кроне. К тому времени она успела перекусить и вымыться в доме для приезжих. Она надела нарядное платье, уложила волосы в красивую прическу и даже надушилась дорогими духами, которые получила в подарок от матери в последний день рождения.

Сердце у нее отчаянно колотилось.

Слуга молча встретил ее и проводил в покои полковника. Они вошли в комнату, обставленную скромно, по-военному, за исключением кровати. Большая великолепная кровать занимала всю середину комнаты и была скрыта тяжелым бархатным пологом.

Комнату слабо освещал один напольный канделябр.

Виллему с удивлением подняла глаза на слугу.

— Мой господин приказал, чтобы вы легли в кровать…

Виллему хотела возразить, но слуга жестом остановил ее:

— Мой господин сказал, что вам нечего бояться. Вы будете здесь одна. Я покину комнату. Мой господин сейчас войдет и увидит вас.

В груди у Виллему шевельнулся страх. Что-то тут было не так.

— Увидит меня?

— Да. Я неправильно выразился, не бойтесь, он войдет не сюда. Он будет смотреть на вас из соседней комнаты. Он хочет, чтобы вы разделись.

Виллему догадывалась, что от нее потребуется нечто подобное, тем не менее ее охватило омерзение. Ей не было присуще бесстыдство Суль.

— Но вы должны раздеваться медленно, чувственно, волнующе.

— Упаси Боже… — начала Виллему, от возмущения ее сотрясала дрожь. Она с трудом взяла себя в руки. — Хорошо, я разденусь. Но ваш господин говорил о каких-то невинных услугах. В чем они состоят?

Оказывается, даже в натопленной комнате зубы могут стучать от озноба! Виллему еще никогда не было так страшно, хотя она помнила, как однажды за ней подглядывали на сеновале. Однако здесь все было гораздо хуже.

— Эти услуги действительно самого невинного свойства. Когда все будет кончено, мой господин хотел бы получить локон ваших прекрасных волос. И ваше слово, что вы никогда никому не расскажете о том, что здесь было.

— Тут часто происходит такое?

— В последний год очень редко. Прежде случалось чаще. Но не тогда, когда мой господин был моложе.

— Я никому не скажу об этом, я тоже не хочу огласки. Но у него останется мой локон… он сможет выдать меня, если когда-нибудь ему это будет выгодно.

Слуга выпрямился.

— Об этом не может быть и речи! Мой господин — рыцарь!

— Хорошо! Я разденусь, а что я должна буду делать потом? Я смогу сразу же одеться?

— Я войду в тамбур и оттуда дам вам дальнейшие указания. Все будет очень пристойно, и ваша скромность не пострадает. Но, имейте в виду, мой господин хочет, чтобы вы проявили чувственность, однако без вульгарности.

— Понимаю. Я должна вести себя как дама, а не как уличная девка. Вы это хотите сказать?

— Совершенно верно.

Слуга ушел и оставил ее одну.

— О Господи, помоги мне! — в отчаянии прошептала Виллему. — Как я попала в такое положение? Смогу ли я после этого сохранить чувство собственного достоинства, не презирать себя? Но ведь от меня сейчас зависит судьба Доминика! От того, как я сыграю этот спектакль. Счастье, что я всегда умела хорошо притворяться!

Она глубоко вздохнула, чтобы подавить подступавшую тошноту, и откинула полог.

Кровать оказалась гораздо больше, чем она предполагала. Под пологом по обеим сторонам кровати горели еще два канделябра, на столике стояло блюдо с фруктами и графин с вином. Виллему очень хотелось подкрепиться вином, но она не смела. Изнутри балдахин был украшен изящными маленькими херувимами.

Виллему бросила быстрый взгляд на стену за кроватью.

Гирлянды, завитушки — найти среди них отверстие для подглядывания было трудно. Но Виллему не сомневалась, что оно находится именно там.

На секунду она закрыла глаза. Потом не спеша сняла туфли.

«Не забудь, — сказала она себе, — ты должна быть чувственной, но не вульгарной! Ты благородная дама, и никто не должен в этом усомниться.

Но как мне разыгрывать из себя чувственную даму, если я знаю, что этот грязный старик наблюдает за мной?

А если бы там стоял Доминик? У меня хватит воображения представить себе, что это он стоит за стеной».

Ей сразу стало легче. «Это Доминик, он один видит меня. И никто больше. А его я не стыжусь».

Виллему сняла туфли и забралась на низкую кровать. Стоя на кровати, она медленно и задумчиво сняла чулки. Начала расшнуровывать корсаж.

Она никогда не была застенчивой барышней, но на этот раз ей пришлось трудно. Она еще не забыла, как мужчины подглядывали за ней на сеновале. Но ведь тогда она была в платье!

Виллему с трудом внушила себе, что откуда-то за ней наблюдает Доминик, и в то же время ее мысли были заняты другим.

Конечно, все могло обернуться и хуже. Полковник мог попытаться овладеть ею, а этого она ни за что не допустила бы. Никогда! И навсегда потеряла бы Доминика. То, чего от нее потребовали, было достаточно невинно, хотя и вызывало отвращение.

Корсаж был расшнурован. Виллему медленно спустила рукава.

Она не собиралась возвращаться в Габриэльсхюс. Ей хотелось отправиться с Домиником в Швецию. Он нуждался в ней. У него не было сейчас ни единого близкого человека.

Трудно учиться на собственных ошибках. Виллему опять была готова совершить ту же глупость, какую совершила, последовав за Эльдаром Свартскугеном, чтобы спасти его. Опять считала, что ее избранник не может обойтись без нее. Безграничная преданность Доминику заставляла Виллему стремиться к тому, чтобы быть рядом с ним. На это были свои причины.

Несостоявшееся прощание с Домиником причиняло боль. Она так надеялась хотя бы один раз очутиться в его объятиях. Ради этого она согласна была не видеть его все то время, что они гостили в Габриэльсхюсе. Никто не посмел бы отказать им в этом прощании. Они бы дали выход своим чувствам: это была бы их последняя встреча, последнее невинное объятие, которое не грозило теми последствиями, которых так страшились их родные.

Виллему была глубоко разочарована тем, что Доминик уехал, не простившись, сердце у нее разрывалось от горя. Ее лихорадило. Она должна снова увидеть его. Это ее право. Право спасти его, помочь ему в трудную минуту.

Но в глубине души Виллему лелеяла лишь одно желание: он должен принадлежать ей! На какое-то время она совершенно забыла о том, что должна делать, и думала только о будущей встрече с Домиником. Наконец она опомнилась.

Платье упало на кровать. Виллему изящно подняла его и аккуратно повесила на спинку стула.

Прежде чем снять рубашку, она скинула панталоны и сняла через голову нижнюю юбку.

Наконец она была нагая.

За стеной стоял Доминик. И никто другой.

Только Доминик имел право там находиться.

Она подняла руки, как будто протягивала их к солнцу, ее молодое тело вытянулось и напряглось. На губах играла таинственная улыбка, словно она ждала возлюбленного. Несколько секунд она стояла так перед стеной, в которой было не видимое ей отверстие.

Потом руки ее упали, и она одним легким движением опустилась на кровать, приняв изящную безмятежную позу.

Больше она ничего не могла сделать. И не хотела. Всему есть предел.

Слуга вошел в большой тамбур и предупредительно покашлял.

— Мой господин очень доволен. Вы проделали все с большим вкусом и тактом. Ни малейшего преувеличения, ни одного сознательно дразнящего движения. Ваш родственник уже на свободе и находится в гавани. От него скрыли причину неожиданного помилования.

Виллему быстро села.

— Большое спасибо! Поблагодарите вашего господина за помощь! Мне можно теперь одеться?

— Да, мой господин вполне удовлетворен. Я подожду, когда вы оденетесь и выйдете ко мне.

Никогда в жизни Виллему не одевалась так быстро. Она позвала слугу, еще не успев натянуть чулки.

— Как бы там ни было, ваш господин проявил великодушие, держась вдали и не смущая меня своим присутствием.

— Может быть. — Слуга пожал плечами, очевидно, он знал, что полковник не может слышать его, и потому не понизил голоса. — Этому есть и другое объяснение. Моему господину так больше нравится… Даже не знаю, как вам это объяснить. Он считает это более пикантным, более возбуждающим. Запретный плод, понимаете ли…

Виллему застыла с чулком в руке. Она судорожно сглотнула, стараясь победить тошноту, ее охватило омерзение. У французов было особое слово для этого, такие люди назывались вуайеристами. Виллему слышала, как тетя Анетта называла так тех, кто подглядывал через щели в стене сеновала. Во всем этом было что-то скользкое, гадкое.

Виллему вздрогнула. Не было там никакого Доминика, она просто обманывала себя — ей хотелось верить, что он там. Она была осквернена и запачкана липкими взглядами старого распутника. Человека, который иным способом не мог получить наслаждения от женщины.

Она была не в силах думать об этом. Но как бы там ни было, Доминик уже в безопасности!

Виллему быстро закончила свой туалет и откинула полог. Слуга ждал ее с ножницами в руке.

— Вы позволите?

— А как же иначе. Уговор дороже денег. Режьте!

Ножницы коснулись волос: слуга полковника отрезал у Виллему большую прядь.

«Боюсь, будет заметно», — подумала Виллему. Но ради Доминика она была готова на все.

От нетерпения она переминалась с ноги на ногу.

— Сколько сейчас времени? — спросила она, собираясь в дорогу.

— Почти полночь. Я провожу вас. Где вы остановились?

— Я дойду сама.

Виллему не думала о том, что она говорит, ей хотелось лишь одного — как можно быстрее покинуть дом полковника.

— Молодой женщине нельзя одной идти ночью по улице, — растерянно сказал слуга, держа в руке от резанную прядь.

— А я побегу. Я бегаю быстро. Прощайте!

Она ступила на брусчатку мостовой, звук ее шагов отдавался в стенах домов. К счастью, улицы были почти пусты, Виллему неслась стрелой мимо редких прохожих.

Ей бы следовало спросить, где стоит нужный ей корабль, но слуга полковника вряд ли знал это.

«Господи, только бы не опоздать, только бы не опоздать! — шептала она про себя. — Иначе зачем я участвовала в этом гнусном спектакле в доме полковника. Я должна снова увидеть Доминика, а все остальное меня не касается. Проклятие, лежащее на Людях Льда, женская стыдливость, война… Единственное, о чем я мечтаю, это надежные объятия Доминика. Мы любим друг друга, и никто не сможет отнять у нас нашу любовь.

Ведь мы даже не попрощались! А я так ждала этого мгновения… Мы должны были обняться, хотя бы у всех на глазах. Одно-единственное объятие, что может быть целомудреннее! Господи, я так ждала этого!..

Неужели, заплатив такую цену ради его спасения, я опять упущу его? Ну уж нет, я не такая! Я такая же, как Суль, как бабушка Сесилия. Мы словно заблудшие овцы из стада Людей Льда. Но ведь мы способны и на благородные поступки!» Она горько усмехнулась про себя.

Вот и гавань.

Ночью здесь было непривычно тихо. И светло — белые ночи еще не кончились. Навстречу Виллему от причала шли несколько человек. Их негромкие голоса глухо звучали в притихшем городе, мрачно затаившемся в ожидании войны.

Виллему решилась обратиться к ним:

— Простите… Где здесь шведский корабль?

Они медленно покидали гавань.

— Вон он уходит, — обернулся один из них. У Виллему словно земля ушла из-под ног.

— Нет! Нет! Ведь я должна была уплыть на нем! — закричала она.

— Очень жаль, сударыня! Теперь вам придется остаться в Дании, больше кораблей в Швецию не будет.

Они ушли. Виллему долго смотрела на крохотную точку, пока та не растаяла в темном ночном море.

Доминик был там на борту, это служило некоторым утешением. Благодаря ей он был спасен.

Но зато их разделила война.

«Доминик, любимый, как ты мог уехать от меня? Уехать, даже не простившись?

Как мне теперь быть без тебя?

Что мне делать в Дании?»

Виллему понимала, что почтовая связь между Норвегией и Данией, которая и раньше была нерегулярной, теперь может и вовсе оборваться. Пройдет много времени, прежде чем до отца с матерью дойдет весть, что она так и не доехала до Габриэльсхюса, а бабушка Сесилия и все родственники испугаются, узнав, что она решила вернуться в Габриэльсхюс, но так до него и не добралась.

У нее в запасе было достаточно времени. Она еще успеет приехать домой или к бабушке, неважно куда, до того как ее хватятся.

Она не хотела, чтобы из-за нее тревожились. Не хотела никого обманывать.

Если ей и случалось иной раз лгать родным, то это была безобидная, невинная ложь. Ложь из добрых побуждений.

Безобидная ложь! А может ли ложь быть совсем безобидной?

Но ведь она лгала редко и только для того, чтобы легче было совершить добрый поступок!

Море было бесконечно прекрасным! Корабль скрылся из виду, но Виллему знала, что он плывет где-то за линией горизонта. Ночь окутала Доминика таинственной голубовато-серой дымкой. Море манило и звало ее. Но Доминик был недосягаем.

Неужели их любовь должна на этом кончиться? Кончиться, не успев начаться?

Их мудрые родственники сделали все, чтобы не дать этой любви расцвести.

— Подождите! — крикнула Виллему вслед уходящим незнакомцам.

Мужчины остановились, Виллему подбежала к ним.

— Где здесь рыбацкая гавань?

— Вы имеете в виду рыбацкий причал?

— Да, что угодно, лишь бы там были рыбацкие шхуны.

Один из них подошел к ней:

— Значит, вам нужен причал… Несколько рыбацких шхун стоят возле Биржи, ведь так? — обратился он к товарищам.

— Да, — ответили они.

— Вы слышали, сударыня? Это недалеко отсюда. Заверните за угол, и вы их увидите.

Виллему поблагодарила их и бросилась к Бирже.

Они не ошиблись, причал оказался совсем близко. Виллему, конечно, не могла не привлечь к себе внимание встречных: моряков и грузчиков, работавших на причалах, и прохожих, которые сами предпочитали оставаться в тени. Но она в случае нужды могла нестись со скоростью ветра. А сейчас она как раз очень спешила.

Она побывала на трех рыбацких шхунах, прежде чем ей повезло. Все они собирались на рассвете выйти в море, но не все соглашались подойти близко к шведскому берегу.

Первым согласился взять Виллему с собой за хорошую плату молодой рыбак с хитрыми глазами.

— Об оплате договоримся, — сказал он и много значительно подмигнул Виллему, отчего у нее по спине побежали мурашки.

Нет, нет, с нее хватит подобных приключений! Если он отказывается от денег, значит, она откажется от его услуг!

В конце концов она нашла надежных людей. Это были муж с женой и их молодой сын. На вид скромные и надежные люди, они обещали отвезти ее к шведскому берегу.

— Но мы не сможем высадить вас на берег, сударыня, — честно признался рыбак. — Там полно шведских солдат, шхун и военных кораблей.

— Этого и не требуется. Я умею плавать, — гордо сказала Виллему.

— Мы пойдем по направлению к Клагсхамну. Там южнее есть пустынная бухта. Можно попытать счастья там.

— Прекрасно!

— Тогда, если вам это удобно, мы сразу и выйдем в море. Ночь нам поможет.

Виллему легко, словно мальчишка, поднялась на борт.

— Я готова, — коротко сказала она. Остальные рыбаки с удивлением смотрели вслед уходившей из гавани шхуне и задумчиво качали головами.

Вскоре шхуна Виллему была уже в открытом море.

— Я ищу своего двоюродного брата, — объяснила Виллему жене рыбака. — Скорее всего, его войско стоит в Мальме. Мой дядя, его отец, лежит при смерти, брат должен успеть проститься с ним, они не виделись много лет, и отец хочет перед смертью сказать ему что-то важное. Кроме меня, никто не сможет его найти.

Рыбак и его жена перекрестились:

— Вы собираетесь отправиться в шведскую армию? — воскликнула жена рыбака. — Но это невозможно! Женщине там нечего делать. Шведские солдаты — сущие изверги!

В ее словах чувствовался наивный патриотизм, ведь солдаты одинаковы во всем мире. В одном Виллему была с ней согласна — найти Доминика будет не легко. Она еще не знала, с чего начнет поиски.

— И вы поплывете в этом платье, сударыня?

Виллему задумалась. Жена рыбака была права, нельзя отправляться к солдатне в таком виде. Надо что-то придумать. Пожалуй, придется пойти на жертву, но разве это будет первая жертва, принесенная ею ради Доминика?

— Года два назад я попала в руки разбойников, — сказала Виллему жене рыбака. — Они остригли мне волосы, чтобы унизить, потому что я отказалась выполнить их требования. Но короткие волосы даже шли мне… Думаю, придется расстаться с ними еще раз. Мне так важно найти двоюродного брата, что я готова пожертвовать всем, чем угодно. Если б вы дали мне ненужную одежду вашего сына, я бы выдала себя за молодого рыбака.

Муж и жена в ужасе закатили глаза — такая благородная дама!

— Мне в тот раз многие говорили, что с короткими волосами я похожа на юношу.

— Но это может плохо кончиться!

— Поймите, я могу пожертвовать чем угодно, только не своей честью. Вы правы, оказаться один на один с солдатней — дело нешуточное.

В конце концов рыбаки согласились с ее доводами и, вздыхая, остригли ей волосы и дали мужское платье.

Пока шхуна пересекала Эресунд, внешность Виллему совершенно преобразилась. Рыбаки вынуждены были признать, что она действительно похожа на юношу. Они хотели отрезать ей челку и подровнять волосы по ушам, но от влажного морского воздуха кудрявые волосы Виллему завились еще больше и увенчали ее голову густыми кольцами. К счастью, было лето, и ей не требовалась теплая одежда, достаточно было рубахи с длинными рукавами, штанов, подхваченных под коленями, и жилетки, которая скрывала ее женские формы. От башмаков и чулок Виллему отказалась, ей было бы трудно плыть в башмаках. Кроме того, рыбаки дали ей широкополую шляпу, для защиты от солнца и дождя.

— А ваше платье? Что нам делать с ним?

«Наверное, никто во всей Скандинавии не бросается так своими платьями, — подумала Виллему. — Сколько платьев я уже потеряла из-за своих безумных приключений!»

Но бросить это платье ей было жалко. Мать шила его для нее с такой любовью перед поездкой в Данию.

Виллему прикусила губу. Посмотрела на свой узелок, который взяла с собой, покидая норвежскую шхуну.

— Плащ оставьте себе, — сказала она жене рыбака. — И кое-что из вещей, которые лежат тут. А платье и прочую мелочь я свяжу узлом и привяжу себе на спину. Не буду же я все время ходить в мужской одежде.

Это им было понятно. Но поскольку погода была тихая и ветра не предвиделось, рыбак предложил ей привязать узел с вещами не на спину, а на голову. Тогда ее платье, возможно, останется сухим, когда она достигнет берега.

Если достигнет, подумал он, но вслух этого не сказал.

Виллему поблагодарила его за совет, подумала, что будет выглядеть смешно с этим узлом на голове, но ничего другого ей не оставалось.

Ради Доминика она была готова на все!

Впрочем, положа руку на сердце, она должна была признать, что делает это уже не ради него. Доминику больше ничего не угрожало. Теперь она повиновалась собственному эгоизму. Ей хотелось быть рядом с ним.

Хотя, кто знает, обрадуется ли он, увидев ее, ведь он сейчас находится на военной службе.

Виллему гнала от себя сомнения. Она имела право на то прощальное объятие, которого ее лишили, и она его получит, а после отпустит Доминика на все четыре стороны.

Но не лукавила ли она сама перед собой?

Вполне возможно. Порой Виллему могла поддаться самообману. Она так и не научилась отличать мечты от действительности.

Впрочем, что ей делать теперь в Дании, если Доминика там нет? Не потому ли она и пустилась в это рискованное плавание?

Но обмануть себя до конца Виллему не могла, она прекрасно понимала, чего добивалась…

Вдали показались суда. Это были рыболовные шхуны, сперва датские, потом — шведские, рыбак старался держаться от них как можно дальше.

Он подошел к шведскому берегу. Виллему испугало расстояние, оставшееся до берега, но он сказал, что подойти ближе уже нельзя.

Что делать, она сама сказала им, что может проплыть столько, сколько нужно!

Семья рыбака получила вознаграждение, которое превышало их месячную выручку. Пути назад не было. Они не могли долго задерживаться у шведского берега, риск был слишком велик.

— Спасибо за помощь, — сказала Виллему. — И помолитесь за меня, я чувствую, что без ваших молитв мне не обойтись.

Рыбаки торжественно закивали головами, и Виллему нырнула в воды Эресунда.

Вода оказалась не слишком холодной. Виллему порадовалась, что Элистранд лежал у озера. Она, Ирмелин и Никлас все лето проводили на берегу, они катались на лодке и учились плавать. Виллему ни в чем не хотела уступать Никласу, и плавать ей нужно было научиться так же хорошо, как плавал он. Живя на берегу, она могла упражняться сколько душе угодно. Ей вспомнились испуганные запреты матери. И наказания за слишком дальние заплывы.

Однажды они с Никласом поплыли вокруг озера. Ирмелин с ними не было, она плавала не так хорошо, к тому же, в отличие от Виллему, ее не привлекали мальчишеские забавы.

Но Эресунд отличался от маленького озера, на берегу которого выросла Виллему.

Никто не предупредил ее о течениях в Эресунде, о высоких волнах.

Рыбацкая шхуна была уже далеко: рыбаки спешили вернуться в надежные датские воды.

Расстояние до берега не уменьшалось. Виллему начала уставать.

Что за глупости, неужели у нее не хватит сил доплыть до суши?

Насколько она могла видеть, берег был низкий: узкая полоска песка и дальше равнина, уходящая за горизонт. Приливы, отливы, Виллему, выросшая на озере, почти ничего не знала о море. Она надеялась, что попадет в прилив, иначе ей было бы не справиться с течением.

Она плывет уже целую вечность, а берег так и не приблизился!

«Только не поддаваться страху! Нельзя думать о том, что не доплывешь! Нельзя думать о морских змеях и прочих чудовищах.

Глупости. В соленой воде так легко плыть!

Доминик! Доминик, ты меня слышишь? Дойдет ли до тебя мой зов? Обладаем ли мы даром передавать друг другу мысли на расстоянии, как некоторые наши родичи? Может быть, если я буду очень упорно думать о тебе, ты услышишь меня и передашь мне не много твоей силы? Утешь меня, верни мне веру в себя! Пойми, мне страшно!

Доминик, милый, поблизости ни одной шхуны, кроме той, которую я покинула. На берегу ни малейшего признака жизни.

Не так давно мы прошли мимо Клагсхамна. Он лежит за мысом. Значит, тут бухта. Я плыву в бухте.

И ни одного человека, помощи ждать неоткуда!

Но мы должны преодолеть все, Доминик. Никлас, ты и я. Или мы уже выполнили свое предназначение? Неужели мы родились только для того, чтобы разоблачить фогта и хозяина Воллера?

Доминик, помнишь, ты сказал, что в жизни нам еще предстоит изведать страх и горе? Неужели прежние испытания — это еще не все? Ведь этого довольно на пять жизней!

Для меня сейчас главное — знать, что я доплыву до берега».

Вода начала все чаще попадать Виллему в рот. Это был плохой знак.

Она твердила себе, что должна думать о Доминике. Ей необходимо было передохнуть. Но она не представляла себе, как это сделать, чтобы ее не унесло обратно в море.

Приходилось терпеть.

Руки налились свинцом.

Виллему снова стала думать о Доминике. Она молила его дать ей силы и выдержку, просила хоть немного приблизить к берегу, чтобы прилив помог ей плыть.

Дышать становилось все труднее. Руки и ноги у Виллему одеревенели, она думала, что если ее сейчас укусит за ногу какая-нибудь рыба, она этого даже не почувствует. Ей казалось, что у нее вообще нет ног.

«Доминик, приди ко мне, Доминик!» — мысленно звала она.

Сознание плохо повиновалось ей. Она снова глотнула воды.

«Господи, помоги мне! Помоги своему грешному чаду!

Доминик! У меня больше нет сил».

Услыхал Доминик мысленные призывы Виллему или нет, неизвестно. Но она вдруг почувствовала новый прилив сил и, осмелившись взглянуть на берег, обнаружила, что он уже не так далеко. Видимо, вера в способность Доминика услышать ее мысленные мольбы о помощи и поддержать ее, невзирая на расстояние, оказала на Виллему благотворное действие.

— Спасибо, Доминик, спасибо, — прошептала она и снова хлебнула воды.

Но теперь это было уже не страшно. Первый раз с той минуты, как она оказалась в воде, Виллему убедилась в том, что ее нечеловеческие усилия не напрасны, и это придало ей бодрости. В самых гибельных обстоятельствах человека могут спасти присутствие духа и вера в благоприятный исход.

Виллему плыла долго, она уже не чувствовала, холодна или тепла вода, руки и ноги казались стопудовыми, сердце бешено стучало. Но она упрямо плыла вперед, избегая смотреть на берег. Ей хотелось снова испытать приятное удивление, когда она увидит, что расстояние до берега сократилось еще больше.

Теперь она плыла, глубоко погрузившись в воду.

«Доминик, — думала она, — ты уже знаешь, что я недалеко от тебя. Ты помогаешь мне держаться на поверхности, я это знаю, чувствую».

Она все еще не решалась посмотреть на берег. Лицо ее было повернуто к мысу, он теперь остался у нее за спиной.

Неожиданно Виллему обо что-то задела коленом.

«Господи, это морской змей или кит или еще какое-нибудь морское животное!» — пронеслось у нее в голове.

Внезапно уже оба колена коснулись чего-то твердого.

Неужели?..

Виллему осторожно пошарила в воде руками, хотя и боялась прикоснуться к скользкой спине какой-нибудь морской твари.

Но под руками у нее не оказалось морского чудища. Ее руки уперлись в дно!

Несмотря на большое расстояние от берега, здесь было мелко.

Интересно, долго ли она плыла по этому мелководью?

Обессиленная, Виллему все же рассмеялась. Она-то воображала, что вот-вот пойдет ко дну там, где глубины не больше локтя. Ее охватила жгучая радость.

Она встала. Ноги едва держали ее.

Но все же она стояла! Под ногами было твердое и ровное песчаное дно!

Виллему чувствовала одновременно облегчение и усталость. Она беспомощно опустилась на дно.

С трудом переводя дыхание, она ждала, когда у нее достанет сил подняться. Потом встала и нетвердой походкой пошла к берегу, рассекая коленями воду.

«Спасибо, Доминик, спасибо, любимый, только тебе я обязана своим спасением!» — повторяла она про себя.

Взошло солнце. На широком, бескрайнем берегу не было ни души.

Виллему вышла из воды и погладила твердую землю Сконе. Потом добрела до зарослей осоки, разделась и разложила на солнце свою одежду — и мужскую и женскую. А сама легла рядом, блаженно ощущая, как силы вновь понемногу возвращаются к ней.

«Доминик, — думала она, засыпая. — Наконец-то мы вместе. На одной земле. Сейчас я сосну, совсем ненадолго: ночь была трудная и я не сомкнула глаз ни на минуту. А потом я найду тебя. И тогда уже ничто не помешает нам любить друг друга».

Первая часть пути, ведущего ее к Доминику, была позади.