Ликвидация

Глава 11

Когда мне было десять, я считал сорокалетних уже стариками, когда стукнул полтинник, тех, кому уже шестьдесят принимал за ровесников.

Я сидел напротив Смородина и, глядя на его неприветливое, изборождённое морщинами лицо, думал о нём, как о дряхлой развалине, а ведь он по возрасту немногим старше прошлого меня. Похоже, молодое тело привносит с собой посвежевший взгляд на многие вещи.

Причина неудовольствия доктора объяснялась просто: мой визит ему не по душе. Нет, сначала меня приняли хорошо, предложили напоить чаем, но, когда я раскрыл цель своего визита, Викентия Викентьевича как подменили.

– Вы сошли с ума, – заявил доктор. – Это неслыханное обвинение. Да, по роду деятельности мне порой приходилось оказывать помощь разным пациентам, но чтобы нарушать закон… Избавь господь, если вы в него, конечно, верите.

– Вы удивитесь, Викентий Викентьевич, но я верю. Но, кажется, моя вера куда крепче вашей.

– Это почему? – с деланным удивлением поинтересовался он.

– Потому что вы лжёте.

– Вот как?! – хозяин дома откинулся на мягкую спинку роскошного стула. – У вас, наверное, и доказательства имеются или вы обладаете магнетическими способностями и можете читать человека, словно открытую книгу?

– Доказательства? – Я усмехнулся. – Вы вроде как отошли от дел, больше не практикуете. У вас даже патента нет – я нарочно проверял.

– Возраст, знаете… Пора думать о чём-то вечном, а не о хлебе насущном, – язвительно произнёс Смородин.

– Вот-вот, от дел вы отошли, хирургией не занимаетесь, однако я явственно ощущаю в доме совершенно свежий запах медицинского эфира. Нет, я могу, конечно, предположить, что вы – наркоман, который находит забытьё благодаря эфиру, но мне кажется, что такой человек может себе позволить другое средство: кокаин или героин, – Я обвёл взглядом роскошную обстановку его квартиры.

Чем-то та напоминала жильё профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Правда, булгаковский герой был не просто медицинским светилом, но и лечил высокопоставленных лиц (по одной из версий, когда его пришли уплотнять, он звонил лично Ленину, по другой – Сталину, в любом случае, уровень понятен), а вот о том, чтобы к услугам Смородина прибегали хотя бы на уровне руководства Рудановска, мне слышать не доводилось.

Даже странно, что Викентию Викентьевичу по сию пору удалось сохранить четырёхкомнатные апартаменты в одном из лучших домов города.

Сам же эскулап вёл явно сибаритский образ жизни, если верить обстановке его квартиры: ковры, бархатные портьеры, дорогая мебель, позолота на люстрах, полки, гнущиеся под фарфоровой посудой.

– А ещё, – не преминул добавить я, – прежде чем зайти к вам в гости, я достаточно долго наблюдал за вашим жилищем, даже перебросился парой слов с одним из пациентов. Он сказал мне, что у вас просто золотые руки и всячески рекомендовал…

– Болтун, – покачал головой Смородин. – Я ведь предупреждал его держать язык за зубами.

– Прошу не ругать вашего пациента: он действовал исключительно из лучших побуждений. А вот я как начальник милиции хочу предупредить уже вас: не советую запираться. Для тех, кто со мной сотрудничает, я готов делать некоторые поблажки и закрывать глаза на то, что и преступлением называть не хочется, особенно, на фоне тех зверств, что недавно приключились в городе.

– О каких зверствах вы говорите? – напрягся Смородин.

– Весь город взбудоражен жестокими убийствами, а вы не в курсе? Позвольте не поверить вам, – сказал я.

– Я понимаю, о чём речь, но от меня ускользает другое: какое отношение имею я к этому изуверству?

– Скорее всего, вы оказывали хирургическую помощь одному из преступников.

– Простите, но у моих пациентов на лбу не написано, что они преступники! – завёлся доктор.

– Разумеется, поэтому я пока что разговариваю с вами довольно миролюбиво. Но мой тон может резко измениться, если вы станете вилять. Советую сказать мне правду, и я от вас отстану. Исчезну из вашей жизни, как страшный сон.

Я дружелюбно улыбнулся. Конечно, с этого дня доктора я возьму на карандаш, и к нему приду в будущем и не раз. Смородин прекрасно понимал это, но был достаточно опытным человеком, чтобы сообразить, какими последствиями могут оканчиваться эти визиты. Одно дело, когда с тобой просто говорят, другое – когда пытаются пристегнуть к конкретной статье уголовного кодекса.

Мы разыгрывали партию, в которой победа с первого хода была моей, однако я делал всё, чтобы слегка подсластить пилюлю проигравшему.

– Хорошо, я готов сотрудничать, – выдавил наконец Викентий Викентьевич. – Мне что – надо подписать какие-то бумаги?

– К чему эти бюрократические формальности?! – воскликнул я. – Между нами самый обычный разговор и только. Более того: я сделаю всё, чтобы он стал нашей маленькой тайной.

Смородин кивнул.

– Спасибо. Не всем в городе понравится, что я вот так, тет-а-тет… общаюсь с начальником городской милиции.

– Эти люди ничего не узнают.

– Рад слышать. Но, чтобы оказаться полезным, мне надо понять, какой именно из моих пациентов вас интересует и за какой период? – Доктор испытующе уставился на меня.

Я слегка кашлянул и заговорил:

– Мне нужен человек с огнестрельным ранением, который обратился к вам буквально на днях. Есть основание предполагать, что он – один из членов шайки, которая жестоко расправилась с Кондрюховыми и Баснецовыми. Угодил в засаду, организованную моими сотрудниками, но сумел вырваться. Знаете такого?

Смородин встал, прошёлся по кабинету. Замер у окна.

– Кажется, знаю. Правда, и это смутило меня с самого начала нашего разговора – это ведь один из ваших…

– Из наших?! – Я взвился ракетой с места, потом, чуть успокоившись, снова опустился на стул. – Вы хотите сказать, что это – милиционер?

Больше всего на свете я боялся услышать «да» на свой вопрос. Казалось, я более-менее навёл порядок в отделении, вычистил эти авгиевы конюшни. И вот… ещё один предатель…

Почему я его не разглядел, почему он спрятался от меня и Леонова?

Впору задумываться о создании внутри отделения собственной службы безопасности. Хотя… чего задумываться, надо создавать правдами и неправдами, если не хочу, чтобы снова вылезало такое.

Однако ответ Викентия Викентьевича меня слегка успокоил, вырвав и без того щемяще-острую занозу из сердца.

– Почему из милиции? – удивился он. – Я имел в виду, что тоже вроде как из органов… Какой-то сотрудник ЧОН, причём не из рядовых.

– Откуда вы это знаете?

– Сам сказал, – весело произнёс Смородин. – Я, конечно, удивился, когда услышал такое. Спросил, почему он не обратился в больницу.

– И что тот ответил?

– Ответил, что его случайно ранили во время каких-то учений. Дескать, сам виноват – сплоховал. А в больницу не обратился, потому что в таком случае эта история могла всплыть и причинить неприятности ему и его непосредственному командиру.

– И вы решили помочь?

Доктор повёл плечами.

– А почему нет? Ранение пустяковое, хотя крови он потерял много. Я достал пулю, обработал рану, прописал длительный покой.

– Где делали операцию?

– У себя. Не понадобилось выезжать на место. Пациент самостоятельно пришёл сюда и ушёл на своих двоих.

– Как насчёт повторного осмотра, перевязки?

– Я предлагал это раненному, но он махнул рукой, сказал, что на нём всё заживает как на собаке. Расплатился, и больше я его не видел.

– Описать его внешность можете?

– Думаю, смогу.

Через полчаса со словесным портретом предполагаемого преступника я отправился в казармы роты ЧОН, квартировавшей в Рудановске.

Конечно, существует вероятность случайного совпадения, и к доктору пришёл ни в чём неповинный человек, однако я слабо верил в это.

Сам факт, что подельник Семёнова служит в ЧОН, да ещё и не рядовым бойцом, объяснял, почему арестованный его не выдал.

Искать беглеца в домах чоновцев мы стали бы в последнюю очередь. Семёнов оказался хитрой сволочью.

Комроты – высокий усач по фамилии Лодыгин – долго не мог принять в толк, чего я от него хочу.

– Раненные? – хрипло переспросил он в очередной раз. – Нет у нас раненных. Могу списки показать, там всё отмечено.

– А покажите, – попросил я.

Лодыгин отправил писаря за списками. Тот принёс и положил перед нами толстую прошнурованную тетрадь.

– Ну вот, смотрите, – Лодыгин открыл последнюю страницу. – Ни одного раненного, все в строю.

Я пробежался глазами по списку личного состава. Ну да, в роте семьдесят три человека, напротив каждой фамилии карандашом отмечено, кто и где сейчас находится. Может, ошибся Смородин или бандит его обманул: я бы на месте преступника как можно меньше давал информации о себе. Просто из инстинкта самосохранения.

– Ну вот, видите, – довольно произнёс Лодыгин. – Всё живы-здоровы, распределены по нарядам и постам. Если хотите, могу выстроить свободный личный состав: своими глазами убедитесь.

– Да уж, – задумчиво протянул я. – Похоже, ошибочка вышла.

Тут писарь, присутствовавший при разговоре, слегка кашлянул, напоминая о своём существовании.

– Чего тебе, Остапенко? – недовольно вскинул голову Лодыгин.

– Товарищ командир роты, разрешите обратиться к товарищу из милиции, – попросил он.

– Обращайся, Остапенко.

– А этот человек, которого вы ищете, что натворил? – заговорил писарь. – Что-то серьёзное, раз его милиция ищет?

В его голосе сквозило отнюдь не любопытство.

– Так, Остапенко, – быстро сообразил ротный. – Ты ж неспроста спросил! А ну – не юли! Я ведь тебя, прохиндея, знаю.

– Товарищ, командир роты… – жалобно протянул писарь.

– Остапенко, твою мать! – прикрикнул Лодыгин. – Быстро всё рассказал, чего мы с товарищем Быстровым ещё не знаем.

– Я Шубина по ведомости провёл, как будто он на заготовку дров отбыл, – произнёс Остапенко и замолчал.

– И?! – нахмурился ротный.

– Только он за дровами не поехал – слёг.

– Что с ним случилось, почему мне не доложили?! – покраснел Лодыгин.

– Побили его по пьянке, причём серьёзно так побили… Еле ходит, – сообщил писарь.

– Это Шубин сам тебе сказал?

– Никак нет. Я его несколько дней не видел. Парнишка прибегал с запиской от Шубина – сын хозяйки, у которой он сейчас квартирует. А вам попросил не докладывать, чтобы вы, значит, раз драка по пьяному делу была, под арест не посадили, – потупившись, сказал писарь.

– Ну, Остапенко, ну, молодец! – Лодыгин уже не покраснел, а побагровел от злости до такой степени, что скоро от него будет можно прикуривать.

Даже усы встопорщились как-то по-особенному, словно шерсть на разозлённом коте.

Виновник съёжился, ожидая справедливо заслуженного разноса, но я остановил Лодыгина, пока тот не наломал дров.

– Погоди, ротный. Потом со своим бойцом разберёшься. Есть дела куда важней.

– Хорошо, – кивнул тот и погрозил Остапенко кулаком.

– Лучше скажи, этот Шубин подходит под такое описание? – Я изложил ему словесный портрет, полученный от доктора Смородина.

Выслушав, Лодыгин кивнул.

– Он это, товарищ Быстров. Не сомневайтесь.

Я обрадованно улыбнулся. Кажется, этот скверный день постепенно стал налаживаться.

Если застану на квартире Шубина ещё и его дружка Семёнова, буду считать, что не зря получаю свою зарплату и усиленный продпаёк.

– Вам помощь нужна, товарищ Быстров? – Лодыгин словно прочитал мои мысли.

– Нужна, – подтвердил я.

Одному идти рискованно, если упущу хоть одного из бандитов, корить буду себя до конца моих дней.

– Найдёшь человек шесть надёжных бойцов? – с надеждой посмотрел я на ротного.

– Отчего ж не найти. Да я и сам на дело пойду, – ответил он и залихватски подкрутил ус.