Мартель отступил назад, занимая позицию, откуда ему было бы удобно присматривать за нами обоими, и для меня это был подходящий момент, чтобы на какое-то время забыть о нем, и переключить свое внимание на другого человека, сидевшего за письменным столом.
Это был крупный, темноволосый толстяк из тех, кому приходится бриться по два раза на дню, а в перерывах между бритьем ещё и обильно припудривать щеки тальком. Природа нагрдаила его довольно отталкивающей внешностью. У него были мелкие черты лица и широкое, мясистое лицо, чрезмерно выпиравшее буквально во все стороны — и особенно под подбородком. У него был курносый нос, виденный мною и раньше, но в другом, гораздо более изящном и привлекательном исполнении, а вот рот и глаза знакомыми не казались должно быть, их Мойра унаследовала от матери. Что ж, хотя бы в этом ей повезло.
— Привет, пап, — сказала она.
Это может показаться странным, но первое, что я испытал в тот момент, было жгучее чувство стыда. Ничего подобного со мной не случалось с тех давних времен, когда я был достаточно молод, чтобы ходить с девчонками на танцы и когда в один из таких вечеров наша машина забуксовала на грунтовой дороге, куда мы заехали, разумеется, намеренно — хотя говорить об этом вслух было не принято. Было уже почти четыре часа утра, когда мне в конце концов удалось доставить домой свою спутницу, всклокоченную и в перепачканном в грязи платье, и при этом ещё столкнуться с её родителями, которые, оказывается, не спали, ожидая возвращения дочери.
Теперь же передо мной сидел Большой Сал Фредерикс собственной персоной: он был, как говорится, воротилой преступного бизнеса, но помимо этого он был ещё и отцом, и его дочь стояла рядом со мной после целой ночи, проведенной в моей обществе. Ее замечательные золотисто-рыжие локоны, как обычно, выбивались из прически, трогательно спадая на уши, дорогие туфельки-лодочки были безнадежно исцарапаны об острые камни и колючки, а белое пикейное платьице уже совсем не отличалось кипельной белизной и к тому же было основательно измято. Видимо, возможности юношеского организма быстро восстанавливать силы тоже, увы, не безграничны, и она расстратила их без остатка за последнюю ночь. И её наряд был красноречивым тому свидетельством.
Она выглядела совсем юной и чем-то похожей на разряженную пай-девочку в конце бурной вечеринки, и мне стало стыдно за себя. Лично я тоже не обрадовался бы, если бы вдруг какой-то мужик доставил мою собственную дочь домой вот в таком виде — и уж тем более, если бы он ей по возрасту почти в отцы годился. В какой-то момент мне даже захотелось искренне раскаяться в содеянном и попросить прощения. Но Салли Фредерикс избавил меня от подобной необходимости.
Он встал со своего места, продолжая разглядывать нас. Затем вышел из-за стола, подошел к своей дочери и ещё какое-то время оглядывал её с ног до головы. И вдруг отпустил ей звонкую пощечину.
— Ах ты, шлюха! — прошипел он.
Затем он взялся за меня, пустив в ход кулак. Удар получился весьма ощутимый, неспешный, но, как говорится, от души. Мне удалось вовремя откинуть голову назад, иначе он наверняка сломал бы мне челюсть. Я упал. Пусть думает, что я действительно схожу с ума от боли, хотя, на самом деле, это было не далеко от истины. Однако этого ему показалось мало. Он подошел ко мне и с силой пнул ногой в ребра. А затем снова отправился к своему письменному столу и сел в кресло, с гордым видом растирая костяшки пальцев.
Отдышавшись, я украдкой взглянул на Мартеля, который еле заметно кивнул, давая тем самым понять, что уже можно вставать. В каком-то смысле даже приятно иметь дело хотя бы с одним профессионалом. С профанами все обстоит совсем по-другому. Там приходится быть постоянно начеку, ибо с перепугу они могут натворить такого, на что специально никогда не отважатся. Я знаю по-крайней мере об одном таком случае, когда очень хороший агент был застрелен одним чересчур нервным мальчишкой с фермы, у которого хватило воображения лишь для того, чтобы наставить на него ружье и спустить курок.
Но уж если рядом находится сам Мартель, то можно быть уверенным, что тебя не убьют случайно или по ошибке. Мне показалось, что он смотрит на меня со злорадством. Он с явным интересом наблюдал за показательным наказанием, устроенным мне Фредериксом, зная о том, что для того, чтобы не выйти из роли, я буду вынужден притвориться слюнтяем… Я с трудом встал с пола и взглянул на девушку, которая все ещё держалась одной рукой за щеку, с неприкрытой ненавистью глядя на отца, восседающего за столом.
— Что это за урод? — грозно спросил Фредерик. — Еще один из тех придурков, с которыми ты таскаешься по барам? Разве я тебя не предупреждал…
— Предупреждал, — сказала она, отнимая руку от щеки, на которой теперь красовался яркий след от пощечины, который, конечно, мог со временем сойти сам собой, а мог и превратиться в настоящий синяк. Ее голос звучал ровно, холодно и очень по-взрослому. — Я должна целый торчать дома и смотреть телевизор.
— О том, где ты торчишь целыми днями, речь не идет!
— Ладно, тогда ночь напролет, — спокойно исправилась она.
— Я уже, кажется, предупреждал тебя, что я сделаю с каждым долбаным уродом, который только… — Он замолчал, глубоко вздохнул и затем продолжал: — Я делал все, что было в моих силах. Я пытался заменить тебе обоих родителей, с тех пор как твоя мать…
— Только маму сюда приплетать не надо!
— Ты училась в лучших школах. Я давал тебе все: деньги, вещи, машины а ты что вытворяешь? Сначала ты связываешься с женатым мужиком, а потом возвращаешься сюда и начинаешь позорить меня, потому что ведешь себя, как дешевая уличная шлюха! И это моя дочь! Ну почему ты не осталась на востоке, как я тебе велел, и не нашла себе какого-нибудь порядочного молодого человека, который подходил бы тебе по возрасту…
— Я пыталась, — ответила она, — но дело в том, что все они как-то очень быстро теряли ко мне интерес, стоило им только узнать, что мой отец Сал Фредерикс, известный воротила гостиничного бизнеса. Наверное, в наше время гостиничный бизнес уже не вызывает в людях былого трепета.
Лицо Фредерикса гневно побагровело, но он все-таки сдержался.
— Ну зачем ты это делаешь, детка? — устало спросил он, и в какой-то момент мне показалось, что передо мной сидит обыкновенный человек, и мне даже стало немножко жаль его. — Зачем тебе это? Ты посмотри на себя. Моя дочь, воспитанию которой я посвятил всю свою жизнь, надеясь, что она вырастет порядочной, теперь стоит передо мной с таким видом, как будто она спала всю ночь в одежде…
— А я действительно спала, — с вызовом заявила она. — С ним. Аж два раза.
Нас с Мартелем больше не было в этой комнате, для них мы попросту перестали существовать. Они как будто остались наедине, отец и дочь, продолжая обмениваться воображаемыми ударами, стараясь ударить оппонента побольнее. Сказав это, она даже не посмотрела в мою сторону, и услышав её реплику, он тоже не взглянул на меня; оно и понятно: у него будет ещё достаточно времени для того, чтобы заняться мной.
— Но почему, детка? — снова спросил он.
— Потому что он оказался единственным натоящим мужиком, который не боится тебя!
— Что ж, это мы ещё поглядим, — злобно заметил Фредерикс. — А теперь отправляйся домой и приведи себя в порядок…
— Ты не посмеешь тронуть его даже пальцем! — выкрикнула она. — Ты не посмеешь!
— Фенн, отвези её домой! — распорядился Фредерикс.
Наступило короткое замешательство. Я избегал глядеть в сторону Мартеля.
— Мистер Фредерикс, — неуверенно проговорил он, — не думаю, что мне следует уйти прямо сейчас.
— Да какого черта ты тут… Из-за этого, что ли? Черт, я и сам могу позаботиться об этом долбаном Казанове. Ты же сам видел…
— Да, видел, — согласился Мартель, и я представил себе, как, должно быть, внутри у него все переворачивается. Ему не хотелось уходить. Он бы отдал все на свете, чтобы остаться и принять посильное участие в решении моей дальнейшей участи. Но теперь была его очередь оставаться в образе. Однако, ещё одну попытку переубедить шефа он все же предпринял. — Я бы посоветовал вам…
Фредерикс снова гневно побагровел.
— Да вообще, кто тебя спрашивает, урод? Отвези её домой. И еще, Фенн…
Мартель был по-прежнему спокоен и невозмутим.
— Слушаю, мистер Фредерикс?
— В дом не заходи. Я наслушался историй о твоих похождениях ещё задолго до твоего появления здесь.
— Слушаюсь, мистер Фредерикс.
Он направился к двери. Мойра же, похоже, лихорадочно раздумывала над тем, чем ещё ей огорошить ненавистного папашу, след от пятерни которого все ещё краснел у неё на щеке, подыскивая выражения пообиднее, но тут взгляд её упал на меня, и я заметил, какими печальными и жалостивыми вдруг стали её глаза.
Она использовала меня для того, чтобы обидеть человека, сидящего за столом, совершенно не думая о том, что после этого будет со мной. Теперь же, она, похоже, начинала это понимать — или, по крайней мере, ей так казалось: исход данной встречи был предрешен, и вряд ли её гневная тирада могла сколь-нибудь существенным образом повлиять на него. Фредерикс велел доставить меня сюда явно не для того, чтобы с распростертыми объятиями принять в свою семью.
— Иди, детка, — сказал я.
— Я не уйду…
— Иди, — повторил я, отчаянно желая в душе, чтобы она как можно быстрее ушла отсюда и увела с собою Мартеля, ибо его присутствие грозило мне серьезными неприятностями.
— Извини, — чуть слышно пролепетала она. — Я вовсе не хотела… Просто так получилось…
— Конечно. Я все понимаю. А теперь иди.
Она снова хотела было что-то сказать, но передумала. Мартель ждал у двери. Она подошла к нему, и они вместе вышли из комнаты. Прежде, чем за ними закрылась дверь, я успел заметить дежурящего в коридоре охранника того самого человека, который прежде проводил нас сюда.
Положение по-прежнему оставалось довольно серьезным, но теперь, в отсутствие Мартеля, меня это уже не слишком беспокоило. Я лично встретился с Фредериксом; я знал, чего ожидать от Мартеля; а также получил всю необходимую информацию, какую только можно было извлечь из сложившейся ситуации. Так что, говоря сухим армейским языком, настало время начинать операцию по собственному освобождению.
Фредерикс зло глядел на меня через стол.
— Так, значит, ты у нас смелый, да? Что ж, это мы сейчас проверим!
Я наблюдал за тем, как он снова встает, выходит из-за стола и приближается ко мне, и почувствовал, как у меня снова заныли ребра и заломило челюсть. Черт возьми, эти провинциальные бандюги обожат дешевые эффекты: напускают на себя важный вид и слишком громко разговаривают.
— Но это ещё не все. Мы отделаем тебя так, что у тебя пропадет всякое желание совращать малолеток и портить им жизнь.
Такой поворот событий не стал для меня большой неожиданностью, однако даже после этого он не стал ассоциироваться у меня с образом гражданина, которого надлежит всячески оберегать и защищать. Он подошел ко мне и ударил по лицу — это была настоящая пощечина, вот это да! — расписываясь тем самым в собственном бессилии. Мне же эта затянувшаяся сцена уже начинала действовать на нервы. Конечно, иногда может надоесть оставаться все время жестоким и безжалостным охотником на людей, и тогда порой может показаться, что быть мальчиком для битья, наверное, гораздо интересней…
Я держал руку в кармане, моя ладонь крепко сжимала рукоятку маленького ножа. Он снова ударил меня по лицу, и тогда, решив для себя, что Сальваторе Фредеричи достал меня окончательно, я мило улыбнулся ему, этому ничтожеству, который уже стоял одной ногой в могиле, но сам об этом ещё не подозревал. Мне оставалось лишь выхватить из кармана нож, откинуть лезвие и всадить по самую рукоютку в нужное место. Он и так уже слишком задержался на этом свете. Разум приказывал мне действовать. Но рука словно онемела. И я понял, что не могу этого сделать.
Я не мог сделать это. В ушах у меня звучал голос Мака: «Это своего рода война, и вы можете считать себя своего рода бойцами…» Я не мог убить его лишь потому, что он действовал мне на нервы. Я не мог сделать это из-за того, что он ударил Мойру. Я не мог убить его ещё по одной, пока ещё не известной мне причине, но только у меня уже не оставалось ни малейших сомнений на тот счет, что именно из-за этого человека ранчо, где жили мои дети, было превращено в хорошо охраняемый военный лагерь, в котором царила атмосфера страха.
Только поймите меня правильно. Да, он был в моем списке смертников, и если в ходе выполнения миссии мне представилась бы возможность ликвидировать его, то я не стал бы долго раздумывать. И теперь я сделаю все для того, чтобы не упустить свой шанс. Но для того, чтобы уйти отсюда, совсем необязательно его убивать — по крайней мере, я на это очень рассчитывал — и к тому же я не мог убить его лишь из-за того, что ему удалось вывести меня из себя. Это была не достаточно веская причина. Не для того я тренировался. И сюда приехал вовсе не для того, чтобы мстить за личные обиды, нанесенные моему уязвленному самолюбию…