Ликвидаторы КГБ

Глава 25 СПЕЦЛАБОРАТОРИЯ ДЛЯ «ЛИКВИДАТОРОВ»

Среди определенной категории журналистов и «историков» популярны два мифа, которые эти люди воспринимают всерьез и свою точку зрения активно пытаются навязать окружающим.

Первый миф — большинство жертв «ликвидаторов» с Лубянки были отравлены. Якобы чекисты очень «обожали» травить врагов советской власти, как крыс. Вот только статистика свидетельствует — в большинстве случаев в качестве орудия убийства было использовано холодное или огнестрельное оружие, взрывчатые вещества или жертву выбросили из окна, удушили и т. п. Не следует забывать и о том, что часто жертву сначала захватывали на территории иностранного государства, затем доставляли на территорию Советского Союза и здесь судили согласно уголовно-процессуальному кодексу. Смертный приговор приводили в исполнение традиционно: повешение или расстрел.

Даже в годы Великой Отечественной войны для «ликвидации» отдельных высокопоставленных представителей гражданской и военной оккупационной администрации, старших офицеров вермахта, а также коллаборационистов подпольщики и «ликвидаторы» с Лубянки чаще использовали огнестрельное оружие и взрывчатые вещества. Так надежнее и проще. Если и использовали отравляющие вещества, то обычно что-нибудь из «подручных» и надежных средств, например, мышьяк.

В качестве примера можно вспомнить эпизод из жизни одного из «пионеров-героев» (так в ССССР часто называли группу пионеров, которым в годы Великой Отечественной войны было присвоено звание Героя Советского Союза) Зинаиды Мартыновны Портновой.

Она родилась в 1926 году в Ленинграде. Во время Великой Отечественной войны, находясь в период летних школьных каникул в деревне Зуя близ станции «Оболь» (ныне в черте поселка городского типа Оболь Шумилинского района) Витебской области Белоруссии, Зина Портнова оказалась на временно оккупированной территории.

В 1942 году юная патриотка вступила в Обольскую подпольную комсомольско-молодежную организацию «Юные мстители» и активно участвовала в распространении листовок среди населения и диверсиях против немецко-фашистских захватчиков.

По заданию руководителей партизанского отряда комсомольцы-подпольщики совершили двадцать одну крупную диверсию. Взорвали электростанцию и вывели из строя кирпичный и льняной заводы, сожгли в станционных складах две тысячи тонн льна, приготовленного оккупантами для отправки в Германию. Им удалось также «ликвидировать» крупного фашистского чиновника Карла Бормана. Подпольщики пробрались к его автомашине и подложили под сиденье мину замедленного действия. И как только машина выехала за Оболь, произошел взрыв. Вот как об этом инциденте сообщили в Центр партизаны:

«27.8.43 г. через Оболь из Полоцка в Витебск проезжал командующий медицинской службой Витебского округа оргдоктор генерал с шофером и денщиком. Во время остановки в Оболи c/o (связной отряда. — Прим. авт.) «Крупеней» в машину командующего была подложена магнитная мина, в результате чего, дойдя до кирпичного завода в Оболе, машина взорвалась — генерал, врач, шофер и денщик убиты» [873].

Летом 1943 года подпольщики начали готовить очередную диверсию. Теперь их мишенью должны были стать посетители офицерской столовой. Женщина, которая должна была положить яд в пищу во время ее приготовления на кухне, была арестована и через несколько дней расстреляна. И тогда Зинаида Портнова решила сама отравить немцев. Она работала разнорабочей в подвале кухни — мыла, чистила и шинковала овощи. В тот день шеф-повар уехал по делам в Полоцк. Юная подпольщица незаметно пробралась на кухню и высыпала содержимое пакетика в котел с супом. После чего вернулась на свое рабочее место в подвале. Дальше, согласно официальной советской версии, немцы заподозрили ее и заставили продегустировать отравленный суп. Она мужественно съела несколько ложек, после чего ее отпустили домой. Несмотря на сильное отравление, она смогла добраться до партизанского отряда. По официальным советским данным, в результате диверсии умерло около ста военнослужащих вермахта.

На самом деле количество жертв было значительно меньше. Согласно сообщению командования партизанской бригады:

«… 15.8.43 г. c/o (связная отряда. — Прим. авт.) «Женя», работая у немцев поваром в пос. Оболь, заложила двуокись ртути в котел с целью отравления, но так как двуокись ртути была недоброкачественной, то 24 немца тяжело болели в течение суток, жертв не было…»[874].

«Женя» погибла в январе 1944 года. Подробно о ее жизни рассказано в книге Василия Смирнова «Зина Портнова»[875].

Другой популярный миф. Все годы существования Советского Союза на Лубянке существовала спецлаборатория, где большая группа высококвалифицированных ученых-практиков постоянно разрабатывала новые образцы отравляющих веществ. Возможно, так оно и должно было быть, в теории. На практике все было значительно скромнее.

Количество ученых в лучшие годы существования спецлаборатории не превышало десяти человек. В расчет не берется вспомогательный персонал — лаборанты, врачи и т. п. С другой стороны, что требовалось чекистам от спецлаборатории в первую очередь — не оставляющие следов в организме жертвы отравляющие вещества. Говоря другими словами — через несколько часов после наступления смерти любой медэксперт должен был однозначно признать, что смерть наступила в силу естественных причин — острая сердечная недостаточность и т. п. За многовековую историю отравлений человечество накопило огромную коллекцию ядовитых и токсичных веществ. Есть из чего выбрать. Другое дело, что симптомы отравления большинства из них описаны в научной литературе. Поэтому после вскрытия трупа жертвы станет ясно, что ее убили, а она не умерла в результате естественных причин. А такие препараты на вооружение «ликвидаторов с Лубянки» начали поступать только в конце сороковых годов прошлого века. А до этого времени жертв травили «традиционными» средствами. Кто-то вспомнит про многочисленные таинственные смерти высокопоставленных граждан Советского Союза. Например, Максима Горького, которого якобы по приказу Иосифа Сталина незадолго до смерти накормили отравленными шоколадными конфетами. На самом деле писатель умер после тяжелой и продолжительной болезни, и специально травить его смысла не было — он был обречен. Даже если бы, теоретически, его отравили, то «ликвидаторам» не требовалось прибегать к особым ухищрениям и маскировать его смерть под инфаркт или что-то еще. Зачем такие сложности. Советские врачи напишут в медицинском заключении о смерти то, что им укажут чекисты. А вот западные врачи, скорее всего, напишут правду. Именно для «ликвидации» жертв на Западе, а не в/Советском Союзе, разрабатывались специальные отравляющие вещества. Причем этот процесс начался в середине сороковых годов прошлого века. Просто обстановка в мире изменилась. Иногда требовалось устранить ярого врага советской власти (похитить или умертвить) так, чтобы его исчезновение или смерть выглядела естественной. Ведь погибшие от рук агентов Москвы чаще всего обретали статус «мученика» и иногда после смерти становились более популярными и известными, чем до того, как они покинули этот мир.

А чем тогда занималась спецлаборатория Лубянки до начала «холодной войны»? Частично ответ на этот вопрос можно узнать из биографии ее самого печально известного сотрудника Григория Майроновского.

Среди «отравителей с Лубянки» Григорий Майрановский занимает особое место. Назвать его гордым именем «чекист» язык не поворачивается. И не только потому, что все убийства этот человек совершил в комфортных условиях спецлаборатории — сам лично делал осужденным инъекции различных ядов, а потом педантично фиксировал предсмертные агонии несчастных (тем самым проверяя время действия и эффективность различных отравляющих веществ), но и малоизвестным фактом своей биографии, который так до сих и не объяснен. Дома у него обнаружили огромный запас ядов. Ну, не крыс же или любимую тещу он собирался травить. Да и на «черном рынке» бандитам не смог бы продать эти отравляющие вещества. В начале пятидесятых годов в стране было относительно спокойно. Волну послевоенной преступности удалось «сбить», а новый всплеск еще не начался. Да и товар был слишком специфичен.

Есть, правда, одна версия, которая гласит, что предназначался этот огромный запас отравляющих веществ деятелям, решившим сместить со своего поста Иосифа Сталина или кого-то еще из руководства страны. А тут еще пресловутый «еврейский фактор» накладывается. В конце сороковых — начале пятидесятых годов прошлого века из органов госбезопасности уволили многих евреев. Иосиф Сталин опасался того, что в один прекрасный день они попадут под влияние сионистов и начнут выполнять задания государства Израиль. А оно, как известно, стратегический партнер главного противника нашей страны — США. Оставим без комментариев эту версию и расскажем о жизни Григория Майрановского. Ведь в ней прекрасно отражена вся деятельность руководимой им спецлаборатории.

Григорий Моисеевич Майрановский родился 24 сентября 1899 года в многодетной еврейской семье в городе Батуми, где его родители держали платную столовую. С 1912 по 1920 год подрабатывал репетиторством у частных лиц в Батуми. В 1917 году закончил гимназию и осенью того же года поступил в Тифлисский медицинский институт, тогда же вступив в еврейскую социалистическую организацию «Бунд» (Всеобщий еврейский рабочий союз). Позднее, при меньшевиках, он перебрался в Баку, где его брат Абрам являлся одним из руководителей местных «бундовцев». Здесь Майрановский учился в Бакинском университете, а незадолго до самороспуска «Бунда», в апреле 1920 года, вступил в члены РКП(б). В 1920–1922 годах, как человек с образованием, он служил инспектором, затем начальником отдела кустовой промышленности СНХ АзССР.

В 1922 году Григорий Майрановский переезжает в Москву, где завершает наконец свое медицинское образование, закончив медицинский. факультет 2-го Медицинского института. С 1923 года он работает врачом-ординатором в терапевтической клинике № 2 МГУ, одновременно, с 1924 года, являясь главврачом санатория ВЦИК в Железноводске. В 1926 году он становится ассистентом на университетской кафедре, позднее заведует амбулаторией на московской фабрике «Ливере», а в 1928 году, по-совместительству, становится аспирантом в Биохимическом институге им. Баха, затем научным и старшим научным сотрудником. С 1931 года занимает должность заведующего токсикологическим отделением Центральной санитарно-химической лаборатории Наркомздрава.

Дальше начинается резкий карьерный взлет Григория Майрановского. Сначала руководство института, заметив его способности и интересы, предлагает ему пост заведующего токсикологическим отделом, который он и принял в 1933 году, в 1934-м уже став заместителем директора института. С января 1935 года Григорий Майрановский возглавляет токсикологическую лабораторию Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Однако в 1936 году с ним случается неприятный казус. Заметив интерес к зарубежным и секретным разработкам, его заподозрили в неблагонадежности и исключили из партии «за развал работы спецлаборатории и попытку получить доступ к секретным сведениям».

Григорий Майрановский написал жалобу в КПК, где разобрались и вынесли резолюцию: «Решение парткома ВИЭМа отменить, тов. Майрановского в рядах ВКП(б) восстановить». Опозорившиеся руководители ВИЭМа, однако, обратно на работу его не взяли, несмотря ни на какую КПК, и он вновь вернулся в Центральный санитарнохимический институт наркомздрава. Здесь его и приметили сотрудники НКВД.

В августе 1937 года Григорий Майрановский был «мобилизован» ЦК ВКП(б) на работу в органы госбезопасности. Ему была поставлена задача организовать специальную токсикологическую лабораторию (отравляющих и наркотических веществ) при вновь образованном 12-м Отделе ГУ ГБ НКВД СССР. Справедливости ради отметим, что с начала двадцатых годов прошлого века на Лубянке активно занимались вопросами использования ядов.

Первая секретная токсикологическая лаборатория в СССР была создана еще в 1922 году и называлась «Специальным кабинетом». По некоторым данным, ее возглавлял известный своими рискованными медицинскими экспериментами профессор Игнатий Казаков, осужденный в 1938 году по одному процессу с высокопоставленным партийным теоретиком и ответственным редактором газеты «Правда» (официальный печатный орган ВКП (б)) Николаем Ивановичем Бухариным и наркомом НКВД Генрихом Григорьевичем Ягодой и реабилитированный в 1988 году. С ним контактировал председатель ОГПУ Вячеслав Рудольфович Менжинский, на даче у которого находилась химическая лаборатория, в которой он сам постоянно работал. Токсикологическая лаборатория до 1937 года формально находилась при Всесоюзном институте биохимии (ВИБХ). Понятно, что чекисты контролировали это научное учреждение.

А в 1935 года при Спецгруппе особого назначения при наркоме НКВД, которой руководил старший майор госбезопасности Яков Серебрянский, была создана своя токсикологическая лаборатория. Считается, что создание этого подразделения было вызвано неудачной попыткой отравить Льва Троцкого в Париже при помощи приобретенного за границей яда. Ничего конкретного о ее работе неизвестно, кроме того, что после ареста Якова Серебрянского в ноябре 1938 года она была расформирована. Но интересно то, что после своего ареста Генрих Ягода на допросах категорически отрицал, что яды, изготавливаемые в лаборатории Якова Серебрянского, планировалось использовать для отравления руководителей партии и правительства. В частности, во время выяснения обстоятельств знаменитой попытки отравления нового наркома Николая Ежова, якобы предпринятой самим Генрихом Ягодой и его окружением, имя Якова Серебрянского не фигурировало. (Отравить Ежова якобы пытались с помощью изготовленного на основе ртути препарата, распыляемого с помощью пульверизатора)[876].

Другой случай применения ядов связан с именем начальника Иностранного отдела НКВД Абрама Слуцкого. 17 февраля 1938 года он был найден мертвым в кабинете заместителя наркома внутренних дел Михаила Фриновского. На столе остался недопитый стакан чая. А хозяин кабинета конфиденциально объявил сотрудникам НКВД, что врач уже осматривал тело и установил причину внезапной смерти: разрыв сердца. Впрочем, специфические синеватые пятна на лице Слуцкого говорили об отравлении цианистым калием[877]. По другой версии — жертве яд вкололи[878]. Как мы видим, несмотря на все опыты чекистов, для «ликвидации» им приходилось все равно использовать уже существующие вещества.

Лаборатория при Всесоюзном институте биохимии в 1937 года была передана в ведение НКВД под контроль первого заместителя наркома НКВД Михаила Петровича Фриновского. Организационно лаборатория (иногда ее называли «камерой») входила в состав 12-го отдела НКВД (отдел оперативной техники), которым руководил старший майор госбезопасности Семен Борисович Жуковский, бывший приближенным человеком Николая Ивановича Ежова. После падения последнего он был арестован и в 1940 году расстрелян.

После создания 9 июня 1938 года 2-го спецотдела (опертехники) НКВД, который возглавил майор госбезопасности М.С.Алехин, спец-лаборатория была передана в его подчинение. Именно Алехин летом 1938 года пригласил на работу в качестве начальника токсикологической лаборатории химика Аркадия Осинкина, а затем врача Григория Моисеевича Майрановского. После ареста 13 сентября 1938 года Алехина (расстрелян в 1939 году) 2-й спецотдел возглавлял Евгений Петрович Лапшин.

15 сентября 1938 года он стал начальником группы 7-го отделения 2-го спецотдела, с 1 мая 1939 года Григорий Майрановский был назначен начальником группы 1-го отделения 4-го спецотдела НКВД СССР (специальная токсикологическая лаборатория «X»). Впрочем, несмотря на изменение ведомственной принадлежности и нумерации, род деятельности Григория Майрановского не менялся — он по-прежнему занимался токсикологией. Ведь еще до своего прихода в лабораторию НКВД Григорий Майрановский обладал некоторым опытом работы с отравляющими веществами, в частности, с ипритом, и имел кое-какие научные наработки поданной теме.

Отметим, что иприт — это боевое токсическое отравляющее вещество кожно-нарывного действия, и им в первую очередь интересовались не НКВД, а Красная Армия. Впервые иприт был использован в качестве химического оружия в Первую мировую войну. После ее окончания он состоял на вооружении многих армий мира. В силу ряда причин использование данного химического вещества в мирное время для оперативных целей проблематично. Поэтому можно предположить, что до прихода в НКВД Григорий Майрановский работал в интересах Красной Армии, а не чекистов.

Доктор Г.М. Майрановский

18 июля 1940 года Григорий Майрановский защитил в Институте экспериментальной медицины диссертацию на соискание ученой степени доктора медицинских наук по теме «Биологическая активность продуктов взаимодействия иприта с тканями кожи при поверхностных аппликациях»[879]. Хотя оппоненты (А.Д. Сперанский, Г.М. Франк, Н.И. Гаврилов и Б.Н. Тарусов) дали положительные заключения, асам соискатель служил на Лубянке, но 11 апреля 1941 года Высшая аттестационная комиссия при Комитете высшей школы отклонила решение Ученого совета института, постановив:

«Предложить доработать диссертацию. Ходатайство о присвоении ученой степени доктора медицинских наук — отклонить».

Любопытно, что объект исследования — кожа (чья?) — не был упомянут в диссертации и не вызвал вопросов у оппонентов. Позднее, во время допросов после ареста, Григорий Майрановский был более откровенен. Тогда он признался, что не изучал действие иприта на кожу, а включил в диссертацию данные о действии производных иприта, принятых «подопытными» в лаборатории с пищей.

Можно предположить, что в 1940 году Григорий Майрановский продолжал заниматься вопросами защиты людей от поражения иприта. Тема не имела прямого отношения к разработке новых видов отравляющих веществ для нужд чекистов. Зато она была актуальна для Красной Армии. Ведь за годы Первой мировой войны всеми воюющими государствами было применено 125 тысяч тонн отравляющих веществ, в том числе 47 тысяч тонн — Германией. Химическое оружие унесло в той войне 800 тысяч человеческих жизней! И никто не гарантировал, что в новой войне Третий рейх не будет применять химическое оружие.

За несколько месяцев до своей смерти, в 1964 году, в письме на имя президента АМН СССР академика Николая Блохина Григорий Майрановский так характеризовал суть своей диссертации:

«В диссертации были раскрыты некоторые стороны механизма токсического действия на организм (патофизиология и клиника иприта). На основе исследования вопроса механизма действия иприта мною предложены рациональные методы терапии ипритных поражений. Токсическое действие иприта (медленность действия, некоторый «инкубационный» период и латентный характер действия), обширные и общие поражения организма (типа «цепных» реакций) от сравнительно малых количеств поражающего вещества имеют много общего с поражающим действием на организм злокачественных новообразований. Принципы эти могут быть применены и для терапии некоторых злокачественных новообразований»[880].

Несмотря на неудачу с защитой диссертации, карьера Григория Майрановского складывалась успешно. Так, в марте 1941 года он возглавлял отделение 4-го отдела НКГБ СССР, с 7 декабря 1941 года — старший инженер 9-го отделения 4-го Спецотдела НКВД СССР, затем он занимал пост начальника 2-го отделения этого же спецотдела. С 23 февраля 1942 года начальник группы (спеплаборатории) 4-го Отдела, а с 1 июня 1942 года — начальник 2-го отделения 5-го отдела Четвертого управления НКВД СССР. С 14 мая 1943 года — начальник 5-го отдела Четвертого управления НКГБ — МГБ СССР.

Спустя три года после неудачной защиты диссертации научно-практическую деятельность Григория Майроновского ВАК все же «оценил» положительно. Уже во время войны, в феврале 1943 года, по представлению 1-го замнаркома НКВД СССР Всеволода Меркулова было возбуждено ходатайство о присвоении ученому степени доктора медицинских наук и звания профессора по совокупности работ, без защиты диссертации. В своем ходатайстве Всеволод Меркулов указывал:

«НКВД СССР ходатайствует о присвоении ученой степени доктора медицинских наук и звания профессора без защиты диссертации по совокупности научных работ бригадврачу т. МАЙРАНОВСКОМУ Г.М.

Тов. МАЙРАНОВСКИЙ является в течение ряда лет руководителем органов самостоятельной научно-исследовательской лаборатории НКВД, выполняющей работы специального назначения.

За время работы в системе НКВД тов. МАЙРАНОВСКИЙ Г.М. выполнил 10 секретных работ, имеющих важное оперативное значение.

Прилагаю научные работы т. МАЙРАНОВСКОГО (исключая сов. секретные) и отзывы о них академика СПЕРАНСКОГО А.Д., члена корреспондента А.Н. ГРАШЕНКОВА (директор ВИЭМ. — Прим. авт.) и профессоров ГАВРИЛОВА Н.И., МУРОМЦЕВА С.Н., ТАРУСОВА В.Н. и ФРАНКА Г.М».

Заведующий отделом общей патологии ВИЭМ Алексей Дмитриевич Сперанский в отзыве на диссертацию Григория Майрановского (тема: «Взаимодействия иприта с тканями кожи») отмечал:

«В своей диссертационной работе тов. Майрановский дал новую форму борьбы с OB через применения различного рода аминокислот. Его работа имеет исключительную ценность».

Несмотря на такие отзывы, проблемы у соискателя остались. Так, голосование прошло не единогласно, а при одном голосе «против» и двух «воздержавшихся». Да и звание доктора медицинских наук ему было присвоено не за диссертацию, а по совокупности научных достижений.

Таким образом, 17 февраля 1943 года Григорий Майрановский стал, наконец, доктором наук, профессором ВИЭМ по специальности «патологическая физиология» (раздел медицины, изучающий физиологические нарушения при различных заболеваниях, патологических процессах и состояниях) 3 ноября 1943 года, а заодно получил звание полковника медслужбы (до этого с января 1940 года был бригадным врачом).

Справедливости ради отметим, что «доктором медицинских наук» и «профессором» Григорий Майрановский был десять лет. 19 декабря 1953 года Президиум ВАК отменил решение своего пленума о присвоение этих званий.

К моменту прихода Григория Майрановского в спецлабораторию НКВД работа только разворачивалась, хотя уже проводились исследования действия отравляющих веществ на организм человека, где в качестве подопытных кроликов использовались осужденные к высшей мере наказания. Объекты отдела размещались в подмосковном Кучине и на 2-й Мещанской улице в Москве. Позднее к ним прибавились помещение для проведения экспериментов над людьми в Варсонофьевском переулке рядом с Лубянкой и Кузнецким Мостом. Помещение было тщательно законспирировано и выглядело как обычная поликлиника. Поставкой подопытных из числа приговоренных к высшей мере наказания занимался комендант НКВД В.М. Блохин. Официально лаборатория занималась исследованием воздействия на организм отравляющих веществ, поражающих дыхательные органы, а также защитой от отравляющих веществ[881].

Вместо разработки ядов для нужд «ликвидаторов» лаборатория занималась работами в сфере боевых отравляющих веществ, которые находились на вооружении Красной Армии и ее противников. Почему это поручили НКВД, можно назвать, как минимум две причины.

Во-первых, звучит цинично, но НКВД располагал необходимым подопытным материалом — приговоренными к высшей мере наказания осужденными. Именно на этих людях можно было проверить на практике научные разработки.

Во-вторых, уже тогда в системе органов госбезопасности существовала система «шарашек». Если авиаконструктор Андрей Туполев, находясь в заключении, работал в специальном ЦКБ-29 («Особое техническое бюро НКВД СССР»), впоследствии получившем название «Туполевская шарага», где создал фронтовой бомбардировщик «103» («Ту-2»), то что могло помешать руководству Лубянки создать научное учреждение, занимающееся вопросами защиты от химического оружия.

Действительно, среди сотрудников лаборатории выделялся кандидат биологических наук Сергей Аничков, который сам являлся осужденным и жил прямо в лаборатории. Другими сотрудниками лаборатории являлись Михаил Филимонов, Александр Григорович, Емельянов, старший научный сотрудник лаборатории профессор и впоследствии академик Муромцев и бывший ассистент кафедры фармакологии 1-го Московского медицинского института В.М. Наумов[882].

Мало кто мог долго проработать на такой специфичной работе и при этом сохранить здоровую психику. Немногие сотрудники Майрановского выдерживали ежедневные издевательства над людьми и убийства. Специфика работы давала о себе знать. Филимонов начал серьезно пить после 10 «экспериментов», Муромцев не смог продолжить работу после 15 «опытов». В своем прошении о реабилитации, посланном на имя Генерального секретаря ЦК КПСС в 1955 году, Григорий Майрановский указывал, что из-за стресса сотрудники Щеголев и Щеглов покончили жизнь самоубийством, Филимонов, Григорович и Емельянов превратились в алкоголиков или заболели психически, а Дмитриев и Маг стали неработоспособными. Из-за хронического алкоголизма Филимонов был уволен из центрального аппарата МГБ в 1947 году и совсем из МГБ в 1949-м. Несколько раз его направляли в психиатрическую больницу с галлюцинациями об отравленных умирающих заключенных и тех, кого он расстрелял.

Информация о работе «камеры» была настолько засекречена, что и сегодня мало что можно рассказать о ней. Вот как описал «камеру» бывший сотрудник Главной военной прокуратуры полковник юстиции Владимир Бобренев, имевший доступ к следственным документам Григория Майрановского и Лаврентия Берии:

«Под лабораторию… выделили большую комнату на первом этаже углового здания, что в Варсонофьевском переулке. Комната была разделена на пять камер, двери которых с несколько увеличенными глазками выходили в просторную приемную. Здесь во время экспериментов постоянно дежурил кто-то из сотрудников лаборатории… Почти ежедневно сюда поставляли заключенных, приговоренных к расстрелу. Процедура внешне походила на обычный медицинский осмотр. «Доктор» участливо расспрашивал «пациента» о самочувствии, давал советы и тут же предлагал лекарство…»

Как рассказывал потом Блохин, он приводил в лабораторию «дряхлых и цветущих по состоянию здоровья, по полноте — худых или тучных, иногда присутствовал при умерщвлении сам и всегда приходил в помещение Майрановского, чтобы закончить операцию…» Одни отравленные умирали через три-четыре дня, некоторые мучились с неделю. Пришлось от дигитоксина на время отказаться: НКВД требовались более эффективные средства[883].

С дигитоксином не совсем все понятно. Дело в том, что в настоящее время это лекарственный препарат, который увеличивает силу сердечных сокращений и нормализует ритм работы сердца. Под влиянием препарата улучшаются общее состояние и сон, уменьшается или исчезает одышка, устраняются отеки, нормализуется мочеотделение. Разумеется, при передозировке возможны проблемы, но без смертельного исхода. Возможно, поэтому, он него и отказались.

Затем принялись за изучение безвкусовых производных иприта. Причем этим начали заниматься раньше, чем в Третьем рейхе. Подобные изыски с ипритом проводились и в Германии на заключенных Заксенхаузена в 1939 году. Результаты экспериментов закончились неудачно: яд обнаруживался в трупах жертв.

Дальше в дело пошел рицин — растительный белок, содержащийся в семенах клещевины. К экспериментам подходили очень тщательно, испробовали разные дозы. Сколько людей пострадало при испытаниях, трудно себе представить. Другие яды, такие как дигитоксин, таллий, колхицин, опробовались на 10 «подопытных». Если жертва не умирала в течение 10–14 дней, ее убивали более привычными способами[884].

В конце концов был найден яд с требуемыми свойствами — «К-2» (карбиламинхолинхлорид). Он убивал жертву быстро и не оставлял следов. Согласно показаниям очевидцев, после приема «К-2» «подопытный» делался «как бы меньше ростом, слабел, становился все тише. И через 15 минут умирал»[885].

Препарат «К-2» — карбиламинхолинхлорид — впервые дал осужденному с пищей (до этого экспериментировали на животных) сам Майрановский. Почти сразу же началось расстройство желудка. Здоровый, крепкий мужчина метался по камере, словно подранок. Очевидно, он все понял. Несколько раз подбегал к тяжелой железной двери с налившимися кровью глазами, ожесточенно колотил по ней кулаками, ногами и опять бежал к параше… Он весь взмок, слюна шла так сильно, что он, пока мог, не отрывал руку ото рта. Прямо на глазах человек как бы уменьшался в росте, слабел, становился все тише, тише. Вскоре затих совсем. Судебно-медицинский эксперт дал заключение, что смерть наступила от слабости сердечной мышцы. Майрановский тоже подписал фиктивный акт, не удосужившись узнать, почему в нем не упомянута фамилия умершего.

Создавая методику введения ядов в организм людей, сотрудники лаборатории дали волю фантазии. Подмешивали отравляющие вещества в пищу, напитки, использовали медицинские шприцы. Все это срабатывало, конечно, но требовало соответствующих условий, рассчитывать на которые закордонные разведчики практически не могли.

Предложение создать трость — «кололку» поступило из Первого управления (внешняя разведка), от работавшего тогда там Филимонова. Майрановскому поначалу оно не понравилось, уж больно веяло от всей этой затеи детективщиной, точнее, игрой в детектив. Филимонов настаивал, и Майрановский решил попробовать. Мастера отыскались опять же под боком — в камерах внутренней тюрьмы НКВД. Тросточка получилась изящная, легкая. Настоящее произведение прикладного искусства. Просто невозможно даже предположить, что внутри она содержала смертоносное ядовитое жало. Были и другие закамуфлированные орудия убийства: зонты, самопишущие ручки и прочие замаскированные под обиходные предметы «кололки». Только во время экспериментов в лабораторных условиях из камер вынесли несколько десятков «ужаленных» невзначай людей.[886]

В годы Великой Отечественной войны «камера» входила в состав Четвертого управления НКВД — НКГБ СССР (разведка и диверсии на оккупированной противником территории), которое возглавлял Павел Анатольевич Судоплатов. В это время лаборатория занималась производством в большом количестве специальных средств для диверсионных групп, партизанских отрядов и агентуры, действовавших в немецком тылу.

В ноябре 1944 года Григорий Майрановский даже был по одному приказу вместе с руководителями управления Павлом Судоплатовым и Наумом Эйтингоном награжден орденом Красной Звезды «за выполнения заданий в тылу противника». Ранее, в 1943 году, он получил «Знак Почета», в 1944 году был награжден медалью «За оборону Москвы», а в 1946 году получил орден Отечественной войны 1-й степени и медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени [887].

Вот только после окончания Великой Отечественной войны причастные к ее работе отдельные высокопоставленные работники госбезопасности всеми силами пытались доказать, что они не имеют к деятельности этого подразделения Лубянки никакого отношения. В качестве примера можно процитировать письмо Павла Судоплатова. Оно было написано во Владимирской тюрьме 9 марта 1966 года и адресовалось Президиуму ХХIII съезду КПСС. Так, Павел Судоплатов пишет:

«Когда… было организовано 4-е управление НКВД СССР, ему был предан 4-й Спец. Отдел. Он занимался изысканиями и изобретениями диверсионной техники, а также имел отделения токсикологии и биологии, занимавшиеся изучением и исследованием всевозможных ядов. Отдел был придан 4-му Управлению, так как нам нужно было организовать диверсионную работу в тылу противника и мы нуждались в большом количестве всякой подрывной техники. И этой частью работы Отдела мы руководили.

Что же касается отделений токсикологии и биологии, то они продолжали работать по темам и планам, утвержденным в свое время Меркуловым и Берия. Работу этих отделов ни я, ни Эйтингон не контролировали и не имели права в нее вмешиваться. Работа этих отделений проводилась под личным наблюдением 1-го зам. наркома Меркулова, что он и признал в своих показаниях, выписки из которых имеются в моем деле. Он же, Меркулов, утверждал планы работ этих отделений, отчеты, давал новые задания по работе. Работой по этим планам непосредственно занимались: н-к отдела Филимонов — фармаколог, кандидат наук; н-к отделения Муромцев — доктор биология. наук; н-к отделения Майрановский — доктор медицинск. наук. Эти работники непосредственно ходили на доклады к Меркулову, Берия, получали от них указания, отчитывались за свою работу. Ни я, ни мой зам. Эйтингон никогда на этих докладах не присутствовали и никакого отношения к этой части работы не имели. По указанию Меркулова и Берия Отдел Филимонова обслуживал и снабжал оперативной техникой и другие оперативные управления и отделы НКВД-НКГБ СССР. Нам было запрещено интересоваться этой частью отдела Филимонова. Такое положение существовало до мая 1946 г., когда был назначен новый министр гос. безоп. СССР Абакумов.

Возникновение 4-го Спец. Отдела и особенно его работа с отравляющими веществами относится к 1937–1938 гг., когда наркомом был Ежов. Руководил этой работой Алехин, потом генерал-лейтенант Лапшин и с 1939 г. полковник Филимонов. Муромцев и Майрановский самые старые работники Отдела и являются организаторами этой работы. С 1937 г. у них была Спец. Лаборатория при Коменданте НКВД СССР генерал-майоре Блохине. Эта Лаборатория действовала на основе Положения и Инструкции, которые были утверждены наркомом Берия. Доступ в Лабораторию, контроль за ее деятельностью, участие в ее работе было разрешено только тем лицам, кто участвовал в разработке вышеуказанного Положения, Инструкции и подписались под этими документами.

Ни я, ни Эйтингон не подписывали этих документов, никогда их не видели и никто нас с ними не знакомил…

В 1946 году Абакумов, восстанавливая полную самостоятельность отдела Филимонова, приказал Блохину (коменданту МГБ СССР) ликвидировать находившуюся при нем Лабораторию. Папку же с актами о работе этой Лаборатории передали на хранение в Спец. Службу МГБ СССР, которую возглавляли я и Эйтингон. Эта папка, опечатанная, с надписью на ней 1-го зам. министра Огольцова, что ее разрешается вскрыть только с разрешения министра, вплоть до ареста, находилась у меня в сейфе».

В это время лаборатория Григория Майрановского занималась производством отравленных пуль. Необходимо было, чтобы орудие убийства стреляло практически бесшумно и поражало сразу насмерть, независимо от того, в какую часть тела попадала пуля. Проводились эксперименты с самопишущими ручками, карандашами, зонтами, трубчатыми зажигалками. Создавались облегченные пули, пустоты в которых заполняли ядом аконитином.

Стрельбой отравленными пулями в затылки жертв главным образом занимался начальник 4-го спецотдела Павел Филимонов. Пули были легкими, с полостью для яда, поэтому убийства не всегда проходили гладко. Бывали случаи, когда пуля попадала под кожу и жертва извлекала ее, умоляя палача больше не стрелять. Павел Филимонов стрелял вторично. Согласно свидетельству Владимира Бобренева, в 1953 году на допросах по делу Лаврентия Берии Григорий Майрановский вспомнил случай, когда он сам стрелял в жертву три раза: по правилам лаборатории, если жертва не умирала от яда, содержавшегося в первой пуле, следовало попробовать другой яд на той же жертве. В 1954 году на допросе академик ВАСХНИЛ Сергей Муромцев, сам убивший 15 заключенных (данные историка Владимира Бобренева), утверждал, что он был поражен садистским отношением Григория Майрановского к жертвам.[888]

В арсенале спецслужб есть набор химических препаратов, позволяющих «развязать» язык практически любому человеку. Данные вещества ослабевают контроль жертвы над собой. Человек отвечает на любые вопросы допрашивающих его людей.

В 1942 году Григорий Майрановский обнаружил, что под влиянием определенных доз рицина «подопытный» начинает исключительно откровенно говорить. Именно тогда он получил одобрение руководства НКВД СССР работать над новой темой — «проблемой откровенности» на допросах[889].

Как он впоследствии сам вспоминал:

«Во время моих опытов по применению ядов, которые я испытывал на осужденных к высшей мере наказания, я столкнулся с тем, что некоторые из ядов могут быть использованы для выявления так называемой откровенности у подследственных лиц. Этими веществами оказались хлоральскополамин (КС) и фенаминбензедрин (кола-с).

При употреблении хлоральскополамина я обратил внимание, что, во-первых, дозы его, указанные в фармакопее как смертельные, в действительности не являются таковыми. Это мной было проверено многократно на многих субъектах. Кроме того, я заметил ошеломляющее действие на человека после приема КС, которое держится примерно в среднем около суток. В тот момент, когда начинает проходить полное ошеломление человека и начинают проявляться проблески сознания, тормозные функции коры головного мозга еще отсутствуют. При проведении в это время метода рефлексологии (толчки, щипки, обливание водой) можно выявить у испытуемого ряд односложных ответов на коротко поставленные вопросы.

При применении «кола-с» появляется у испытуемого сильно возбужденное состояние коры головного мозга, длительная бессонница в течение нескольких суток, в зависимости от дозы. Появляется неудержимая потребность высказаться.

Эти данные натолкнули меня на мысль об использовании этих веществ при проведении следствия для получения так называемой откровенности у подследственных лиц».

Этими экспериментами с «сывороткой правды» заинтересовался сам нарком госбезопасности СССР Всеволод Николаевич Меркулов, который назначил начальника 2-го управления (контрразведка) НКВД СССР Павла Васильевича Федотова куратором этих опытов. Эксперименты проводились либо в кабинете заместителя начальника 2-го управления НКГБ СССР Леонида Райхмана, либо в следственной части по особо важным делам 2-го управления наркомата госбезопасности [890]

Два года ушло на эксперименты лаборатории Григория Майрановского по получению «откровенных» и «правдивых» показаний под влиянием медикаментов. Были безрезультатно опробованы хлоралс-кополамин и фенаминбензедрин. Допросы с использованием медикаментов проводились не только в лаборатории, но и в обеих тюрьмах Лубянки, № 1 и 2. Один из основных сотрудников лаборатории (а также ассистент кафедры фармакологии 1-го Московского медицинского института), Владимир Наумов, открыто считал эти эксперименты профанацией. Однако известно, что после войны, в 1946 году, советские «советники» из МГБ использовали наркотики при допросах политических заключенных, арестованных в странах Восточной Европы»[891].

Сразу после окончания войны, в сентябре — октябре 1945 года, Григорий Майрановского и его помощников, майора медслужбы доцента Наумова и сотрудника 4-го Управления, старшего инженера подполковника Смыкова командируют в Германию с заданием: разыскать немецких специалистов и ознакомиться с уровнем, достигнутым нацистами в аналогичной сфере деятельности. Побывали они и в местечке Бух под Берлином, где в Институте генетики и биофизики работал известный ученый Николай Тимофеев-Ресовский, в последние годы ставший широко известным по книге Даниила Гранина «Зубр». С помощью военной контрразведки «Смерш» Григорий Майрановс-кий с коллегами просмотрели многочисленную документацию гестапо, концлагерей и научных учреждений, опросили множество немцев и бывших советских военнопленных. Одновременно Наумов сумел приобрести зарубежную научную литературу по фармакологии и достать необходимые для экспериментов реактивы. По результатам поездки Григорий Майрановский сделал доклад, в котором констатировал, что результаты, достигнутые немецкими специалистами-токсикологами, «значительно ниже наших» [892].

За поставку «подопытных» в «камеру» отвечало 1-е Специальное (потом Учетно-архивное или «А») управление НКВД — МГБ СССР. Отбором для опытов среди приговоренных к смертной казни в Бутырской тюрьме занимался начальник (1941–1953) этого управления Аркадий Герцовский и несколько других сотрудников МГБ (И. Балишанский, Л. Баштаков, Калинин, Петров, В. Подобедов), в Лубянской тюрьме — комендант генерал Василий Блохин и его специальный помощник П. Яковлев. Отбор и доставка «подопытных» в лабораторию происходили согласно предписанию, разработанному и подписанному Петровым, Баштаковым, Блохиным, Майрановским и Щеголевым и санкционированному Берией и Меркуловым. Позже этот документ хранился в личном сейфе Павла Судоплатова.

Трудно указать общее число погибших в ходе экспериментов: разные источники называют цифры от 150 до 250. По утверждению историка Владимира Бобренева, часть жертв были уголовники, но, несомненно по пресловугой статье 58 УК РСФСР. Известно, что среди жертв были немецкие и японские военнопленные, польские граждане, корейцы, китайцы. Владимир Бобренев указывает, что, по меньшей мере четверо немецких военнопленных в 1944 году, а в конце 1945 года еще трое немецких граждан были предоставлены для экспериментов. Последние трое были антифашистами-политэмигрантами, бежавшими из нацистской Германии; они умерли через 15 секунд после летальных инъекций. Тела двух жертв были кремированы, тело третьей было привезено в Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского. Патологоанатомическое вскрытие показало, что покойный умер от паралича сердца; следов яда патологоанатомы не нашли. Японские военнопленные, офицеры и рядовые, а также арестованные японские дипломаты использовались в экспериментах по «проблеме откровенности»[893].

Однако в 1946 году у Григория Майрановского начались неприятности. Новый министр госбезопасности Виктор Семенович Абакумов потребовал прекратить все эксперименты с участием лиц, не имеющих решений особых совещаний или обвинительных приговоров об осуждении к смертной казни, учитывая, что в это время в СССР в очередной раз была отменена смертная казнь, это означало фактическое приостановление деятельности лаборатории. Если внимательно вдуматься в предыдущую фразу, то почему-то возникает очень нехорошее предположение. А может, в качестве подопытных использовали не только осужденных к высшей мере наказания? Ведь зачем тогда Павел Судоплатов позднее так активно открещивался от своего участия в работе спецлаборатории? Точного ответа на этот вопрос мы не узнаем никогда. А 13 декабря 1946 года приказом министра Григорий Майрановский был отстранен от руководства спецлабораторией и переведен старшим инженером лаборатории № 1 Отдела опертехники МГБ. Григорий Майрановский, таким образом, оказался не у дел, но продолжал оставаться на свободе.

Но вот поразительный факт. Еще при расформировании лаборатории выяснилась сильная недостача сильнодействующих ядовитых препаратов. Однако после того, как начались аресты чекистов-евреев, оказалось, что все эти яды хранятся у них на квартирах. Вот что показал надопросе 9 января 1952 г. курировавший лабораторию генерал Фома Фомич Железнов:

«Только после ареста Свердлова (речь идет об Андрее Свердлове — сыне Якова Свердлова. — Прим. авт.), Эйтингона и самого Майрановского многие яды были обнаружены и в значительной части компенсировали ту недостачу, которая числилась за Майрановским. Кроме того, у названных мною лиц были найдены совершенно новые вещества и яды, которые не были внесены в документы лаборатории».

Андрей Свердлов и Наум Эйтингон были арестованы практически в то же время, что и Григорий Майрановский. Наличие в этом списке Наума Эйтингона понятно. Он по должности имел отношение к лаборатории, кроме того, являлся известным специалистом по спецоперациям. Удивляет упоминание Андрея Свердлова, сына Якова Свердлова. Дело в том, что в тридцатые годы прошлого века, еще молодым человеком, Андрей Свердлов был арестован, причем среди прочего фигурировали обвинения в террористических замыслах. Однако в ход пошли широкие связи его матери, в результате его не только не осудили, но взяли на руководящую работу в НКВД. Ни по должности (он занимался в основном следственными делами по линии контрразведки), ни по каким другим признакам никакого отношения к ядам Свердлов-младший иметь не мог.

Летом 1951 года Григория Майрановского вызывали в следственную часть МГБ для допроса, а 13 декабря того же года арестовали. В качестве обвинений ему предъявили шпионаж в пользу Японии, хищение и незаконное хранение ядовитых веществ, злоупотребление служебным положением и незаконное умерщвление более 150 человек. Позднее хранение ядов превращается в подготовку к совершению террористических актов, а обвинение в шпионаже из дела исчезает.

Находясь в тюрьме, Григорий Майрановский отчаянно боролся за свою реабилитацию. Он написал несколько писем на имя министра государственной безопасности.

«Министру государственной безопасности СССР гражданину С.Д. Игнатьеву от арестованного Майрановского Г.М., бывшего сотрудника лаборатории отдела оперативной техники МГБ СССР.

В течение 1941–1943 гг. мною была разработана проблема по выявлению «откровенности» у подследственных лиц (заметим, о неудачно завершившихся изысканиях он предпочитает не упоминать. — Прим. авт.). Осуществление этой разработки было основано на теории физиологии И.П. Павлова о сущности процессов мышления, происходящих в центральной нервной системе (головного мозга), а именно — процессах возбуждения, торможения, которые в здоровом организме взаимно (диалектически) уравновешиваются.

Исходя из этого, мною был применен ряд препаратов, воздействующих то на тормозную деятельность, то на область возбуждения коры головного мозга, с подавлением и преобладанием то в одной, то в другой стороне процессов.

Эта работа бывшим тогда наркомом государственной безопасности В.Н. Меркуловым была поручена для проверки бывшему начальнику 2-го Главного управления МГБ СССР П.В. Федотову. Предложенная методика была проведена с моим участием на ряде подследственных лиц.

Метод оказался удовлетворительным и дал положительные результаты. Однако он имеет и некоторые недостатки, и требовал дальнейшей доработки.

Вся работа активировалась и получила от бывшего наркома В.Н. Меркулова положительную оценку.

В последующем мои теоретические разработки в этом направлении были представлены через начальника отдела оперативной техники Железова бывшему министру Абакумову с подробнейшим планом дальнейшей разработки проблемы.

Однако ответа на мое предложение не последовало.

Вторично (в конце 1951 — начале 1952 года) мною были еще раз представлены соображения бывшему министру Абакумову об использовании моего метода у арестованных уголовных подследственных. Но и здесь я не получил ответа.

Если вы сочтете мое предложение интересным для министерства, то ввиду особой секретности разработки прошу выделить доверенное лицо, которому я бы мог полностью и подробно рассказать о проделанной работе, о сущности метода, который я употреблял, и мои новые планы в этой области.

Если мне будет оказано доверие и самому принять участие в этой разработке, я сочту это большим счастьем для себя.

Все материалы и акты по данной разработке находятся в отделе оперативной техники МГБ СССР.

Г. Майрановский

19 декабря 1952 г.».

Однако обращения не помогли, и вскоре решением Особого совещания при МГБ Майрановский Григорий Моисеевич был признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями 193—17, пункт «а», и 179 Уголовного кодекса РСФСР и приговорен к 10 годам тюремного заключения. Но и после объявления приговора он не успокоился, продолжая из одиночки Владимирской тюрьмы № 2, где находился с 5 марта 1953 года, писать письма во все мыслимые инстанции.

«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!

Вся моя сознательная жизнь была посвящена только одной цели: построение социализма-коммунизма. В юношеские годы (17–18 лет) я, случайно обманувшись, непростительно вошел в организацию «Бунда», где числился формально и не вел там никакой работы. Я никогда этого не скрывал. Разобравшись в ее буржуазно-националистической программе, я сбросил это «грязное белье» и, вступив в В КП (б), с 1920 года вел активную партработу, проводил неуклонно генеральную ленинско-сталинскую линию партии большевиков, активно боролся против вылазок всяческих врагов (троцкистов, бухаринцев и проч.). В августе 1937 года был мобилизован ЦК ВКП(б) из Всесоюзного института экспериментальной медицины, где был заведующим токсикологической лабораторией, в органы социалистической разведки, где работал абсолютно честно и безгранично преданно. Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов советской власти, в том числе и националистов всяческого рода (и еврейских) — об этом известно генерал-лейтенанту П.А. Судоплатову.

В органах госбезопасности я организовал специальную службу на научных основах, согласно вашим указаниям, что не сможет отрицать ни один из моих клеветников. С приходом Абакумова, благодаря подтасованным «фактам» заинтересованной лично семейственно-организованной группки его сподвижников, моя основная научная работа была прервана. Мною же разрабатывались методики специальной техники на совершенно новых основах, преподанных мне лично Вами.

Приступив к организации специальной лаборатории для органов разведки на научных основах, мною было выдвинуто положение, что кроме лаборатории, оснащенной по последнему слову науки и техники на материале подопытных животных, необходимо поставить проверочно-исследовательскую работу на людях, с целью проверки как имеющихся литературных данных, так и получаемых у нас в лаборатории, действия различных ядовитых и снотворно наркотических веществ. Это положение было поддержано руководством министерства и лично Вами.

Таким образом, помимо одной лаборатории, на одном из наших объектов под моим руководством была организована такая совершенно секретная испытательная научно-исследовательская лаборатория. Вами было утверждено положение этой особой лаборатории и узко ограниченный круг лиц, имевший доступ в нее, которые только одни и знали о ее существовании. Планы и отчеты этих лабораторий утверждались Вами или В.Н. Меркуловым. Последний неоднократно беседовал со мной по обоим видам работы и знакомился лично при посещении. По приходе в министерство Абакумова эта особая работа захирела и закончилась к декабрю 1949 года. Как я понял после ареста, делалось это вредительски, для обмана. В 1951 году лаборатория была ликвидирована. Штат ее из более 20 работников распущен, научное оборудование разбазарено. Это совпало с разоблачением деятельности Абакумова и обновлением руководства МГБ СССР.

К сожалению, надежды на осуществление моих научных разработок, к которым благожелательно отнесся новый министр Игнатьев в беседе со мной в октябре 1951 года, были остановлены моим арестом по анекдотическому и дикому обвинению меня в националистической деятельности. В окружении абакумовских сподвижников работать мне приходилось в сложных условиях: мою особую добавочную работу, которая продолжалась до 1950 года (об этой работе известно Вам, В.Н. Меркулову и П.А. Судоплатову), я не имел права разглашать и посвящать мое начальство вплоть до бывшего начальника отдела Железова. В этом переплете я не нашел правильного разрешения задачи, я сделал непростительные преступные ошибки: незаконное хранение сильнодействующих средств (не смертельно опасных), которые остались от прежней моей деятельности и с которыми я планово собирался работать впредь, так как был все время — до последнего, обманно обнадеживаем.

Никаких злых, преступных помыслов у меня никогда не было. Для преступных целей я легко мог бы использовать более совершенные и значительно более сильные средства. Здесь сказалась моя обывательская успокоенность, преступное благодушие и беспечность в мелкобуржуазном интеллигенте ко до н-кихото веком желании работать, и работать только на благо советской разведки. Я получил по заслугам. Я обращаюсь к Вашему великодушию: простите совершенные мною преступные ошибки, дайте мне возможность не вести паразитическую жизнь, когда вся страна ведет величественную созидательную стройку коммунизма при лязгании волчьих зубов врагов — американского империализма, когда дорога каждая минута. Я остался коммунистом-большевиком. Я получил хороший урок. Готов выполнять все Ваши задания на благо нашей любимой Родины…

Г. Майрановский.

Владимирская тюрьма МВД СССР

21 апреля 1953 года».

Но и это письмо осталось без ответа. Вскоре Григорий Майрановский, переведенный 7 июня 1953 года в Бутырскую тюрьму, а оттуда вскоре во Внутреннюю тюрьму на Лубянке, посылает Лаврентию Берии очередное послание:

«Я, Майрановский Григорий Моисеевич, был мобилизован ЦК ВКП(б) в августе 1937 года из Института экспериментальной медицины (ВИЭМ), где я был заведующим токсикологической лабораторией, — в органы госбезопасности на работу по организации специальной токсикологической лаборатории (отравляющих и наркотических веществ).

У меня есть предложения по использованию некоторых новых веществ: как ряда снотворного, так и смертельного действия — в осуществление этой вполне правильной Вашей установки, данной мне, что наша техника применения наших средств в пищевых продуктах и напитках устарела и что необходимо искать новые пути воздействия через вдыхаемый воздух.

Все эти не осуществившиеся работы я готов передать в любое время по Вашему указанию.

Бутырская тюрьма Г. Майрановский.

Москва. 17 июля 1953 г.».

Однако это письмо привело к обратному результату. Еще 26 июня 1953 года Лаврентий Берия был арестован, но об этом автор послания, находясь в одиночной камере и лишенный всякой связи с внешним миром, не знал.

Письмо попало к старшему следователю следственной части по особо важным делам майору Молчанову, который доложил начальству:

«В связи с разбором поданной Майрановским жалобы о пересмотре его дела вскрылись новые обстоятельства, из которых видно, что им в 1938 году по указанию Берия была создана совершенно секретная научно-исследовательская лаборатория, которая занималась изготовлением различных отравляющих веществ. Кроме того, по заданию Берия Майрановский до конца 1949 года занимался разработкой вопроса отравления пылеобразными веществами через вдыхаемый воздух. Есть необходимость провести тщательное расследование, для чего передать дело в Прокуратуру Союза ССР».

В результате вместо освобождения, на которое Григорий Майрановский мог рассчитывать, так как его действия подпадали под Указ об амнистии от 27 марта 1953 года, он вновь был вынужден давать показания. На сей раз о подробностях работы своей лаборатории. Так, например, на допросе 28 августа 1953 года он показал, что всего в своих опытах использовал около 100 человек, осужденных к высшей мере, из которых более половины умерло в результате проведенных исследований. Также он заявил, что каждый случай был оформлен соответствующим протоколом.

А Павел Судоплатов на допросе 1 сентября 1953 года показал:

«Таких протоколов было не менее 150 штук, то есть таких испытаний яда над людьми было не менее чем над 150 приговоренными к высшей мере наказания».

На допросе 23 сентября 1953 года Григорий Майрановский сообщил следствию:

«При исследовании мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Также вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее оксимом (смертельно для животных в минимальных дозах). Однако это вещество для людей оказалось не смертельным, оно вызывало лишь сильные ожоги и большую болезненность».

Во время следствия над так называемыми «бериевцами» стали известны и другие подробности деятельности лаборатории. Так, 14 октября 1953 года бывший начальник 2-го спецотдела «А» А.Я. Герцовский показал, что Григорий Майрановский:

«…принимал участие в испытаниях яда на осужденных к высшей мере наказания. Об этом мне говорил в 1940-м или в 1941 году бывший заместитель начальника второго отдела Наркомата госбезопасности Калинин. Один раз в мою бытность начальником второго отдела «А», кажется, в 1941 году по распоряжению Кобулова мною были выделены Блохину для проведения опытов Филимоновым и Майрановским четверо военнопленных немцев, осужденных к высшей мере наказания за злодеяния против советских граждан. Блохин, доставив этих осужденных в помещение, где производились опыты, пригласил меня посмотреть помещение, так как я в нем ни разу до того не был. Я пришел, заключенные к этому времени уже находились в камерах, осмотрел помещение. Филимонова и Майрановского в помещении этом не видел. Лично в производстве опытов над осужденными я не участвовал и трупов умерщвленных людей не видел. А подписывал ли я акты об исполнении приговоров над этими осужденными, я не помню. Вероятнее всего, их подписывал Подобедов — начальник отделения из отдела «А» и принимавший в тот период времени участие в исполнении приговоров».

На вопрос о других случаях умертвления заключенных в спецлабораториях А.Я. Герцовский показал:

«В бытность мою начальником 1-го спецотдела НКВД СССР с января 1942 г., а затем начальником отдела «А» НКВД — МГБ СССР случаев выдачи осужденных к высшей мере наказания для этой цели, кроме того, о котором я только что рассказал, я не помню. Если они имели место, то без моего участия. До 1942 г., когда я не работал начальником 1-го спецотдела, я к исполнению приговоров вообще не имел никакого отношения и об опытах Майрановского знал только со слов Калинина. Он рассказывал о применении ядов над осужденными в присутствии Баштакова и, кажется, в его кабинете. Калинин рассказывал о том, каким образом производились отравления осужденных Майрановским. Но подробностей, приводимых тогда Калининым, я не помню. Присутствовал ли Баштаков при производстве опытов над людьми, я не знал».

На вопрос о том, кто из его подчиненных имел отношение к спец-лаборатории, Герцовский отвечал:

«К случаям умерщвления осужденных Майрановским и Филимоновым, по-моему, имели отношение только Калинин, Подобедов и, кажется, Баштаков. Но Калинин умер незадолго до войны, Подобедов последнее время работал начальником 1-го спецотдела в МВД Украины. О Баштакове я показания давал».

На допросе 23 октября 1953 года Герцовский показывал:

«О производстве опытов я узнал еще до начала войны со слов Калинина. Когда, почему и с чьего разрешения начали производиться те опыты над осужденными, я не знаю. Но когда в январе 1942 года меня назначили начальником 1-го спецотдела, ко мне официально обратились Блохин с Филимоновым. Они и рассказали о такой практике. Фактически дело происходило таким образом. Филимонов приходил к Подобедову, который получал приговоры на осужденных к высшей мере наказания, и отбирал нескольких осужденных. По какому признаку, не знаю. Затем Филимонов спрашивал у меня, кому я буду докладывать приговоры, то есть Меркулову или Кобулову, для получения санкции на их исполнение, с гем чтобы у одного из этих заместителей наркома получить разрешение на выдачу нужных ему осужденных для производства опытов. Когда я после этого докладывал приговоры на осужденных к высшей мере наказания — Меркулову или Кобулову, — то обычно получал указание: передать Блохину разрешение выдать Филимонову или Судоплатову такое-то количество осужденных для производства опытов. Чаще я докладывал приговоры с высшей мерой наказания Меркулову, как первому заместителю НКВД СССР, а потом — как наркому госбезопасности СССР. После этого Блохин в присутствии представителя отдела «А», проверявшего личность осужденных, получал их у начальника тюрьмы и отвозил осужденных в специальное помещение, которое находилось под его охраной. Когда наступала смерть осужденных, Блохин вызывал Подобедова, они отправлялись в это помещение и там составляли акт об исполнении приговора…

— Какое количество осужденных за время вашей работы начальником 1-го спецотдела и отдела «А» было выдано Филимонову для производства опытов?

— Я не могу, даже примерно, назвать число осужденных, переданных Филимонову для производства опытов. Такого учета ни 1-й спецотдел, ни отдел «А» не вели, а мое личное участие в этом деле заключалось в передаче распоряжения от Меркулова или Кобулова Блохину о выдаче осужденных.

— Вот выписка из показаний Блохина от 19 сентября 1953 года: «В мою задачу входила доставка арестованных в специальные камеры. Всей работой руководил Берия или его заместители — Меркулов и Кобулов. Они давали задание 1-му спецотделу или отделу «А» подобрать соответствующих арестованных из числа лиц, приговоренных к расстрелу, — дряхлых или цветущих по состоянию здоровья, по возрасту — молодых или старых, по полноте — худых или полных. В соответствии с этим заданием отдел «А» или 1-й спецотдел из числа лиц, приговоренных к высшей мере наказания, подбирал соответствующих людей, и предписания с указанием фамилий арестованных передавались мне. Всякий раз, получив предписание, я лично у Меркулова или Кобулова перепроверял правильность этих предписаний и необходимость доставки этих арестованных к Майрановскому. При подтверждении Меркуловым или Кобуловым указания я доставлял осужденных к Майрановскому». Что бы вы могли пояснить по этому поводу?

— За время моего пребывания начальником 1-го спецотдела и отдела «А» заданий на подбор осужденных для производства опытов отдел ни от кого не получал и такого подбора не производил. Как я уже показывал выше, Филимонов обычно подходил к Подобедову и по приговорам отбирал нужное ему количество лиц для получения разрешения у Меркулова или Кобулова на выдачу ему осужденных для производства опытов. Ездил ли предварительно Филимонов в тюрьму для отбора осужденных к высшей мере наказания по признакам, указанным Блохиным, я не знаю. Подобедов не мог ездить в тюрьму вместе с Филимоновым для производства такого отбора осужденных без моего разрешения. А так как Подобедов у меня таких разрешений не брал, я думаю, что он в тюрьму для отбора арестованных не ездил. Отдельных предписаний на выдачу Блохину осужденных, над которыми производились опыты, не составлялось. Осужденные выдавались Блохину начальником тюрьмы по обычным предписаниям военных трибуналов для исполнения приговоров. Передача же осужденных Филимонову Блохиным для производства опытов производилась по устному распоряжению Меркулова или Кобулова, которое передавалось Блохину через меня. И, как видно из показаний Блохина, перепроверялось им лично у Меркулова или Кобулова… Я понимал, что распоряжения Меркулова или Кобулова о приведении в исполнение приговоров путем умерщвления, а не путем расстрела, как это указывалось в приговорах суда, являются нарушением закона. Но я считал эти нарушения в условиях войны оправданными по соображениям, изложенным выше.

— Вы признаете, что эти случаи приведения в исполнение приговоров путем умерщвления скрывались от органов прокуратуры, и представители прокуратуры не привлекались в этих случаях ни к участию в исполнении приговоров, ни к участию в составлении актов о приведении в исполнение приговоров?

— Порядок приведения в исполнение приговоров над осужденными к высшей мере наказания путем умерщвления без участия прокурора был установлен еще до моего назначения начальником отдела. Я в этом порядке ничего не изменил. Не имея возможности, ввиду секретности постановки опытов, указывать в актах действительный способ исполнения приговора, в актах в таких случаях способ приведения в исполнение приговоров вообще не указывался.

— А вы лично давали указания своим подчиненным Подобедову и Балишанскому в случаях умерщвления осужденных не привлекать прокуроров к исполнению приговоров?

— Я таких указаний не давал, и в этом не было надобности, так как такова была сложившаяся в подобных случаях практика еще до меня.

— Тогда вам придется ознакомиться с показаниями Балишанско-го, на которого вы только что ссылались. Они несколько расходятся с вашими. Будучи допрошенным, он сообщил следователю вот что: «Примерно в 1945 году, во время войны, меня вызвал к себе Герцовс-кий и дал указание взять материалы на трех осужденных к высшей мере наказания немцев, содержавшихся во внутренней тюрьме, пойти во внутреннюю тюрьму к Миронову, проверить личность осужденных по материалам, имевшимся в отделе «А» (то есть с приговором или решением особого совещания) и вместе с Блохиным или Яковлевым доставить осужденных в помещение, где приводятся в исполнение приговоры. При этом Герцовский сказал, чтобы к исполнению приговоров над этими тремя осужденными прокурора не привлекать». Далее Балишанский показал, что эти трое осужденных были умерщвлены в лаборатории Майрановского. Правильно ли показал Балишанский об указаниях в отношении прокурора, которые ему дали вы? Если это так, то попрошу объяснить, почему вы избегали присутствия прокурора?

— Я не помню, давал ли я такое указание Балишанскому, но думаю, что необходимости в этом не было, так как Балишанский, принимая спецработу от Подобедова, был им проинструктирован о порядке ее исполнения…»

По поводу лаборатории Григория Майрановского дал показания и правая рука Лаврентия Берии, его заместитель Богдан Захарович Кобулов. Он, в частности, заявил:

«Лаборатория полковника Филимонова была создана на базе бывшей личной химической лаборатории Менжинского. С работой этой лаборатории я лично столкнулся во время войны. Она занималась изготовлением для НКВД и Наркомата обороны средств и диверсионной техники для боевых групп, действовавших в тылу противника. Кроме того, в лаборатории имелось отделение, которое изучало возможности изготовления ядов.

— Кто персонально возглавлял это отделение?

— Это отделение возглавлял Майрановский.

— Как оформлялись опыты с точки зрения учета: кого доставляли, каков был результат и так далее?

— На этот вопрос я ответить не могу. Ответ на него может дать сам Майрановский. Видимо, велись дневники записей опытов.

— Не считаете ли вы, что подобные опыты являются преступлением против человечности?

— Я этого не считаю, так как конечной целью опытов была борьба с врагами Советского государства. НКВД — это такой орган, который мог применять подобные опыты над осужденными врагами советской власти и в интересах Советского государства. Как работник НКВД, я выполнял эти задания, но как человек, считал подобного рода опыты нежелательными.

— На ком испытывалось действие ядов, изготовленных в отделении Майрановского?

— К работе этого отделения я отношения не имел, но слышал, что Филимонов ставил вопрос перед Берией или Меркуловым (точно не знаю) о разрешении ему испытания некоторых ядовитых препаратов на арестованных, приговоренных к расстрелу. Получил ли он такое разрешение, я не знаю.

— А за что был осужден Майрановский?

— Не знаю. Дело я это не читал.

— Скажите, для какой цели в 1953 году Майрановский из Владимирской тюрьмы, где отбывал наказание, был этапирован в Москву?

— Я такого случая не помню. Лично с ним я не разговаривал…»

«Всплыла» лаборатория Майрановского и во время процесса над «бериевцами» — на закрытом судебном заседании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 18–23 декабря 1953 года. В частности, член суда Михайлов спросил Берию:

«Подсудимый Берия, в процессе предварительного следствия вы показывали: «Я признаю, что то, о чем свидетельствует Майрановский, является страшным, кровавым преступлением. Я давал Майра-новскому задание о производстве опытов над осужденными к высшей мере наказания». Эти показания вы подтверждаете?

Берия. Да, подтверждаю.

Член суда Михайлов. И далее, на вопрос, был ли Меркулов полностью в курсе деятельности секретной лаборатории, вы ответили: «Безусловно, был полностью в курсе этого, так как он больше занимался этим». Подтверждаете это показание?

Берия. Да, подтверждаю.

Председатель. Подсудимый Меркулов, вы согласны с показаниями Берии?

Меркулов. Я не знаю, что Берия подразумевает под словами «полностью в курсе». Я только 8 раз давал разрешения о выдаче Майрановскому осужденных…»

После расстрела в декабре 1953 года Лаврентия Берии вновь стали вызывать на допросы Григория Майрановского и находившихся в заключении или на свободе людей, имевших отношение к его лаборатории. Среди них были Александр Григорович, Евгений Лапшин, Сергей Муромцев, Наум Эйтингон, Михаил Филимонов, Владимир Подобедов, Аркадий Осинкин, Петр Яковлев и Василий Наумов. Вот некоторые выдержки из их показаний.

Александр Григорович: «Майрановский провел исследования ядов примерно над 100–150 заключенными. Я или Щеголев только отвешивали яд, а Майрановский замешивал его в пищу и через работника спецгруппы давал заключенному. В случаях, когда яд не оказывал смертельного воздействия, Майрановский сам шприцем вводил смертельную дозу. Кроме того, исследование ядов производилось путем инъекций при помощи шприца, кололок или путем выстрелов отравленными пулями в жизненно неопасные участки тела..»..

Евгений Лапшин: «Я был в спецлаборатории, в помещении Блохина, где приводились в исполнение приговоры осужденных к ВМН, когда испытывалась трость-кололка. Пошел я туда по заданию Меркулова…»

Сергей Муромцев: «В спецлаборатории была обстановка непрерывного пьянства Майрановского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы. Майрановский поражал своим зверским, садистским отношением к заключенным. Некоторые препараты вызывали у них тяжелые мучения. Я вынужден был обратиться к Блохину и со слезами уговаривал его помочь мне освободиться от этой работы…»

Наум Эйтингон: «Я присутствовал при производстве опытов в лаборатории Майрановского. Подопытными были четыре человека немцев, осужденные к ВМН как активные гестаповцы, участвовавшие в уничтожении советских людей. Было применено впрыскивание в кровь яда курарина. Яд действовал почти моментально, смерть наступала минуты через две…»

Михаил Филимонов: «Судоплатов и Эйтингон требовали от нас спецтехники, только проверенной на людях… Были случаи, когда при мне проводились испытания ядов, но я старался избегать присутствовать при этом, так как не мог смотреть на действие ядов на психику и организм человека. Некоторые яды вызывали очень тяжелые мучения у людей. Чтобы заглушить крики, приобрели даже радиоприемник, который и включали при этом» [894].

По иронии судьбы, во Владимирской тюрьме содержался и нацистский «коллега» Григория Майрановского, один из самых страшных врачей-экспериментаторов Освенцима, немец Карл Клауберг: Сначала нацист был удачливей «чекиста»: вместе с другими военнопленными был освобожден в 1955 году, вернулся в Германию, где открыл собственную врачебную практику. Он не только не скрывал своего участия в «медицинских» экспериментах по стерилизации женщин в Освенциме, но даже широко рекламировал их. Позже он был арестован опять и в 1957 году умер в Киевской тюрьме, ожидая нового процесса.

Ленинградский математик-диссидент Револьт Пименов, осужденный по пресловутой «политической» 70-й статье УК РСФСР к тюремному заключению, тоже отбывал наказание во Владимирской тюрьме. Он вспоминал, что во время прогулок в тюремном дворе Григорий Майрановский обязательно надавал генеральскую папаху, хотя до осуждения имел звание только полковника. Он также остался в памяти этого осужденного «своим окриком 12 апреля 1961, когда все

ликовали запуску Гагарина в космос: «А Вы почему не улыбаетесь? Вам не нравятся достижения Советской власти?!»

А вот бывший врач тюрьмы в 1990 году вспоминала о поразившем ее случае, когда она попыталась сделать инъекцию одному из заболевших заключенных. Увидев женщину в белом халате со шприцем в руках, Григорий Майрановский закричал: «Не подходите ко мне! Вы хотите меня убить! Я знаю, как это делается!»[895]

В общем, дело Григория Майрановского так и не было пересмотрено, и свой срок он отбыл, что называется, «от звонка до звонка», в июле 1956 года вновь вернувшись в камеру Владимирской тюрьмы. В декабре 1953 года Президиум ВАК лишил его докторской степени и профессорского звания, а КГБ — звания полковника и знака «Заслуженный работник НКВД», полученного в апреле 1940 года (интересно, лишили ли его часов, которые он получил за хорошую работу в апреле 1938 года). В июне 1956 года специальным решением Президиума Верховного Совета СССР действие указа об амнистии на него не распространялось.

После освобождения в декабре 1961 года Григорий Майрановский вернулся в Москву и написал прошение о реабилитации, но в марте 1962 года постановлением Совета Министров СССР ему было запрещено жить в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. В июне того же года указом Президиума Верховного Совета СССР он был лишен всех наград.

Остаток жизни Григорий Майрановский провел в должности заведующего биохимической лабораторией НИИ токсикологии, переехавшего в Махачкалу во время Великой Отечественной войны. Умер он в декабре 1964 года.

В 1989 году его сыновьям, ходатайствовавшим о посмертной реабилитации отца, старшим помощником генпрокурора СССР Виктором Илюхиным было в этом отказано в связи с доказанностью вины в совершении преступлений и отсутствием оснований для пересмотра дела [896].

В начале 90-х годов прошлого века правозащитники и «историки» поспешили обвинить чекистов в многочисленных убийствах невинных советских граждан, которые «палачи с Лубянки» совершили в первые годы после окончания «холодной войны». Надо же было чем, то доказывать миф о «кровавой гэбне». Если для довоенного периода истории органов госбезопасности вполне годился миф о десятках миллионов расстрелянных в 1937 году, период войны — голословное заявление о том, что чекисты отсиживались в глубоком советском тылу, то для первого десятилетия «холодной войны» — миф об «отравителях» с Лубянки во главе с Павлом Судоплатовым.

Вот только документально они смогли доказать всего лишь четыре случая внесудебной расправы, где в той или иной степени (начиная от участия в операции и заканчивая оформлением свидетельства о смерти) были задействованы сотрудники Отдела «ДР» МГБ СССР. А вот сам лично Павел Судоплатов в этих операциях не участвовал. Зато подробно рассказал в одном из писем, адресованном в ЦК КПСС.

«…Внутри же страны, в период второй половины 1946 г. и в 1947 году, было проведено 4 операции:

1) по указанию членов Политбюро ЦК В КП (б) и 1-го секретаря ЦК КП (б) Хрущева, по плану, разработанному МГБ УССР и одобренному Хрущевым, в гор. Мукачеве был уничтожен Ромжа — глава грекокатолической церкви, активно сопротивлявшийся присоединению гре-ко-католиков к православию;

2) по указанию Сталина в Ульяновске был уничтожен польск. гр-н Самет, который, работая в СССР инженером, добыл сов. секретные сведения о советских подводных лодках, собираясь выехать из Сов. Союза и продать эти сведения американцам;

3) в Саратове был уничтожен известный враг партии Шумский,

именем которого — шумскизм — называлось одно из течений среди украинских националистов. Абакумов, отдавая приказ об этой операции, ссылался на указания Сталина и Кагановича;,

4) в Москве, по указанию Сталина и Молотова, был уничтожен американский гр-н Оггинс, который, отбывая наказание в лагере, во время войны, связался с посольством США в СССР, и американцы неоднократно посылали ноты с просьбой о его освобождении и выдаче разрешения на выезд в США.

В соответствии с Положением о работе Спец, службы, утвержденной правительством, приказы о проведении перечисленных операций отдавал бывший тогда министр гос. безоп. Абакумов.

Мне и Эйтингону хорошо известно, что Абакумов по всем этим операциям докладывал в ЦК ВКП(б)»[897].

Авторы обращают внимание читателей, что во всех четырех случаях приказ об их ликвидации исходил от руководителей СССР. Поэтому Павел Судоплатов лишь выполнял приказ. Да и четко отслеживались причины, из-за которых этих людей невозможно было уничтожить в обычном судебном порядке.

Кто были эти жертвы и почему их потребовалось убивать столь необычным способом?

Архиепископ Юрий Теодор Ромжа, ставший в 1944 году епископом Мукачинской епархии, был убит по указанию члена Политбюро ЦК В КП (б) и первого секретаря ЦК КП(б) Украины Никиты Сергеевича Хрущева. Вместе с министром госбезопасности УССР Сергеем Савченко будущий разоблачитель «культа личности» направил письмо Иосифу Сталину и министру госбезопасности СССР Виктору Абакумову, где они обвиняли епископа в связях с ОУН и Ватиканом. Понятно, что арестовывать церковного деятеля такого уровня было нежелательно. Поэтому 27 октября 1947 года сорокашестилетний епископ был, по рассказу Павла Судоплатова, ликвидирован следующим образом: сначала украинскими чекистами была организована автокатастрофа, но организована плохо, так что епископ остался жив. Тогда партийный руководитель республики вновь обратился к Хозяину — по-видимому, за санкцией, после чего в Ужгород выехали чекисты Сергей Савченко и Григорий Майрановский, которые организовали завершающий этап операции. Медсестра мукачевской больницы — агент МГБ — 1 ноября сделала Ромже смертельный укол, использовав полученную от присланного из Москвы специалиста ампулу яда кураре[898].

Аналогичным способом был убит Александр Яковлевич Шумский. Родился он в 1890 году в Киевской губернии, в бедной крестьянской семье. В 1908 году вступил в Украинскую социал-демократическую партию. С осени 1917 по осень 1919 года — член украинской партии эсеров. С осени 1919 года по 1920 год один из лидеров украинской компартии. После ее роспуска вступил в КП (б) Украины и был избран членом ЦК. В 1920 году занимал пост наркома внутренних дел УССР, в 1921–1923 годах — представителем Советской Украины в Польше. В 1923–1924 годах — главный редактор журнала «Красный путь» — орган отдела агитации и пропаганды КП (б) Украины. С 1924 по 1927 год — нарком просвещения УССР. Активно проводил политику украинизации.

После конфликта с 1-м секретарем украинской компартии Лазарем Кагановичем был в 1927 году переведен в Москву председателем союза работников просвещения. В 1933 году сослан на 10 лет в Соловки, а в 1935 году переведен в ссылку в Сибирь. Будучи в ссылке в Красноярске и в Саратове, он продолжал писать письма Иосифу Сталину, протестуя против новой «русской великодержавной» национальной политики и угрожая самоубийством в случае отказа в возвращении на Украину. Впрочем, кроме писем руководителю СССР, есть данные о том, что он был связан с украинской эмиграцией.

По воспоминаниям Павла Судоплатова, решение о ликвидации Александра Шумского, по предложению Лазаря Кагановича и Никиты Хрущева, было объявлено ему и Виктору Абакумову в ЦК партии секретарем ЦК Алексеем Кузнецовым. В Саратов специально выехали Лазарь Каганович, первый заместитель министра госбезопасности генерал-лейтенант Сергей Огольцов и Григорий Майрановский. Жертва, уже выехавшая из Саратова в Киев, была 18 сентября 1946 года отравлена в больнице города Саратова. Официально он скончался от сердечной недостаточности[899].

Расскажем теперь о третьей жертве. Исай Оггинс, американский коммунист, был давним агентом Коминтерна и НКВД. В тридцатые годы прошлого века он выполнял секретные задания в Китае, На Дальнем Востоке и в США. Его жена Нора также была агентом НКВД и отвечала за обслуживание конспиративных квартир во Франции и США. В 1938 году он въехал в СССР по фальшивому чехословацкому паспорту, а 20 февраля 1939 года был арестован по подозрению в двойной игре. Его обвинили в шпионаже и предательстве и постановлением Особого Совещания при НКВД СССР приговорили к 8 годам ИТЛ.

Нора Оггинс в 1939 году вернулась в США. Первое время она считала, что ее муж находится в СССР по оперативным соображениям, но потом поняла, что он арестован. Тогда она вступила в контакт с американскими спецслужбами, надеясь таким путем вызволить мужа из СССР. В 1942 году, по просьбе американских властей, ей разрешили встретиться с супругом — встреча состоялась в печально знаменитой Бутырской тюрьме. Теперь, когда стало точно известно, что Исаак Оггинс арестован, это только усилило желание американцев освободить его и использовать в своих целях. Поэтому руководство МТБ и государства приняло решение о ликвидации этого человека. В связи с этим министр МТБ Виктор Абакумов направил Иосифу Сталину и Вячеславу Молотову следующую докладную записку:

«…В апреле 1942 года американское посольство в СССР нотой в адрес Министерства иностранных дел СССР сообщило о том, что, по имеющимся у посольства сведениям, американский гражданин Оггинс Исай находится в заключении в лагере в Норильске. Посольство по поручению Государственного департамента просило сообщить причину его ареста, срок, на какой осужден Оггинс, и состояние его здоровья.

В связи с настояниями американского посольства по указанию товарища Молотова 8 декабря 1942 года и 9 января 1943 года состоялось два свидания представителей посольства с осужденным Оггинс. Во время этих свиданий Оггинс сообщил, что он арестован как троцкист, нелегально въехавший в Советский Союз по чужому паспорту для связи с троцкистским подпольем в СССР. Несмотря на такое заявление, американское посольство в Москве неоднократно возбуждало вопрос перед МИД СССР о пересмотре дела и досрочном освобождении Оггинса (так в тексте документа. — Прим. авт.), пересылало письма и телеграммы Оггинса его жене, проживающей в США, а также сообщало МИД СССР, что признает Оггинса американским гражданином и готово репатриировать его на родину.

9 мая 1943 года американскому посольству было сообщено, что «соответствующие советские органы не считают возможным пересматривать дело Оггинса».

Теодор Ромжа

20 февраля 1939 года Оггинс был действительно арестован по обвинению в шпионаже и предательстве. В процессе следствия эти подозрения не нашли своего подтверждения, и Оггинс виновным себя не признал. Однако Особое Совещание при НКВД СССР при говорило Оггинса к 8 годам ИТЛ, считая срок заключения с 20 февраля 1939 года… Появление Оггинса в США может быть использовано враждебными Советскому Союзу лицами для пропаганды против СССР.

Исходя из этого, МГБ СССР считает необходимым Оггинса Исайя ликвидировать, сообщив американцам, что Оггинс после свидания с представителями американского посольства в июне 1943 года был возвращен к месту отбытия срока наказания в Норильск и там в 1946 году умер в больнице в результате обострения туберкулеза позвоночника.

В архивах Норильского лагеря нами будет отражен процесс заболевания Оггинса, оказанной ему медицинской и другой помощи. Смерть Оггинса будет оформлена историей болезни, актом вскрытия трупа и актом погребения.

Ввиду того что жена Оггинса находится в Нью-Йорке, неоднократно обращалась в наше консульство за справками о муже, знает, что он арестован, — считаем полезным вызвать ее в консульство и сообщить о смерти мужа.

Прошу ваших указаний.

Абакумов»[900].

По данной докладной записке Иосифом Сталиным и Вячеславом Молотовым было принято решение о ликвидации Исайя Оггинса. Его доставили в спецлабораторию, которой руководил Григорий Майрановский, и сделали под видом профилактического осмотра смертельный укол.

Участие подчиненных Павла Судоплатова в данной операции, проведенной по прямому приказу высших руководителей страны, сводилась к тому, что они организовали похороны тела жертвы в Пензе и оформление даты захоронения — 1946 годом.

Возможно, что аналогичным образом были уничтожены японские пленные, о судьбе которых рассказали В.А. Бобренев и В.Б. Рязанцев, описавшие эту историю в книге «Палачи и жертвы». Остается загадочной смерть во Владимирской тюрьме в марте 1949 года бывшего начальника японской военной миссии в Харбине, генерал-майора Акикуса Шуна и бывшего генконсула во Владивостоке и Харбине Миякава Фунао (занимавшегося шпионажем против России еще с дореволюционных времен) в Лефортове в марте 1950 года. Оба были арестованы в Харбине в 1945 году[901]. Хотя возможно, что к их смерти подчиненные Павла Судоплатова не имели никакого отношения.

В начале данной главы было написано, что чекисты крайне редко использовали отравляющие вещества для «ликвидации» врагов советской власти. Раньше мы рассказали о том, как были убиты Степан Бандера и Лев Ребет, а Николай Хохлов (до сих пор официально не признано, что его пытались умертвить по приказу Москвы) выжил после покушения. Расскажем о других жертвах «отравителей с Лубянки».

6 августа 1925 года в одном из кафе Майнца работниками военного аппарата Германской компартии — братьями Гольке был отравлен Владимир Степанович Нестерович (Ярославский)[902]. Об этом покушении написано достаточно много, поэтому не будем останавливаться на этом вопросе. Расскажем о тех эпизодах, где участие агентов Москвы не столь очевидно.

В декабре 1925 года в Польше советскими агентами якобы был отравлен профессиональный революционер, высокопоставленный советский чиновник и военный разведчик Игнатий Леонидович Дзе-валтовский[903]. Кратко расскажем биографию жертвы.

Он родился в 1888 году. Окончил Виленское реальное училище. С 1908 года — член Польской партии социалистов. Учился во Львовском политехническом институте и Петербургском психоневрологическом институте, но учебы не окончил. В апреле — августе 1915 года — курсант Павловского военного училища. Служил в гвардейском гренадерском полку.

В апреле 1917 года вступил в РСДРП(б), занимался революционной агитацией в войсках. О последствиях его деятельности можно узнать из книги А.И. Деникина «Демократизация армии»: управление, служба и быт». В ней легендарный военачальник и один из лидеров Белого движения так охарактеризовал участие Дзевалтовского:

«В Киеве слушалось дело известного большевика, штабс-капитана гвардейского гренадерского полка Дзевалтовского, обвинявшегося, совместно с 78 сообщниками, в отказе принять участие в наступлении и в увлечении своего полка и других частей в тыл. Процесс происходил при следующей обстановке: в самом зале заседания присутствовала толпа вооруженных солдат, выражавшая громкими криками свое одобрение подсудимым; Дзевалтовский, по дороге из гауптвахты в суд, заходил вместе с конвоирами в местный Совет солдатских и рабочих депутатов, где ему устроена была овация; наконец, во время совещания присяжных, перед зданием суда выстроились вооруженные запасные батальоны, с оркестром музыки и пением «Интернационала». Дзевалтовский и все его соучастники были, конечно, оправданы».

В октябре 1917 года — член Петроградского В РК. С 8 ноября 1917 года — комиссар Зимнего дворца. С 9 ноября 1917 года — заместитель командующего войсками Петроградского военного округа. В 1918 года — главный комиссар Управления военно-учебных заведений Всероссийского Главного штаба. С октября 1918 года — комиссар Всеросглавштаба. В июне — августе 1919 года — заместитель народного комиссара по военным и морским делам Украинской ССР. В августе — октябре 1919 года — народный комиссар по военным и морским делам Украинской ССР.

С октября 1919 по март 1920 года — помощник командующего Восточным фронтом, член реввоенсовета 5-й армии. В 1920 году — член Дальбюро ЦК ВКП(б), военный министр Дальневосточной Республики, министр иностранных дел Дальневосточной республики. Затем на дипломатической работе. С января 1922 года по 1924 год на административно-хозяйственной руководящей работе. В 1924 году — представитель Исполнительного комитета Коммунистического интернационала при Болгарской коммунистической партии[904].

С его деятельностью на этом посту связан один странный инцидент. В апреле 1924 года он должен был поехать по заданию Коминтерна в Грецию и среди прочего передать местной компартии предназначенные ей деньги. До Греции он так и не доехал, более того, исчез из поля зрения Коминтерна[905].

В марте — ноябре 1925 года — резидент Разведывательного управления Штаба РККА в Прибалтике. В ноябре 1925 года, прихватив крупную сумму денег из кассы резидентуры, бежал в Польшу

Существует «письмо» начальника советской внешней разведки М. Трилиссера, где раскрыты подробности этого инцидента. Оговоримся сразу, документ частично или полностью сфальсифицирован и создан на Западе. Вот его текст:

«В марте месяце с/г был командирован в Прибалтику т. (…) [Дзевальтовский], который бежал в Польшу и был укрыт польскими властями. Последние широко используются его сведениями и проваливают наших ответственных работников, (…) [Дзевальтовский] с собой захватил 300 000 червонцев.

Ввиду того, что (…) [Дзевальтовский] предложил свои услуги французам и может проехать через Германию, надлежит принять меры для задержания его в Германии впредь до особого распоряжения»[906] .

Именно с помощью этого предмета в начале сентября 1978 года на мосту Ватерлоо в Лондоне болгарской разведкой был «ликвидирован» корреспондент Би-би-си эмигрант и диссидент Георгий Марков. В качестве яда был применен рицин — вещество в 6 000 раз сильнее цианистого калия, и противоядия от него пока не существует.

Георгий Марков скончался 11 сентября 1978 года в одной из лондонских клиник. Из его показаний, сделанных перед смертью, следовало, что 7 сентября он получил укол зонтом в ногу от неизвестного. Вскрытие, сделанное после кончины 49-летнего Маркова, выяснило, что у него в ноге находился крошечный шарик (1,5 миллиметра в диаметре), содержавший сильный яд рицин. В Великобритании объявили, что смерть Маркова была политическим убийством, акцией возмездия болгарских властей против диссидента, бежавшего из страны еще в 1969 году.

В 2005 году болгарская газета «Дневник» обнародовала информацию о предполагаемом убийце Маркова: им был назван датский подданный итальянского происхождения Франческо Джуллино. Он являлся болгарским секретным агентом в Европе, его кодовое имя было «Агент Пикадилли». После убийства Маркова Джуллино исчез, но, судя по новым сведениям, до этого он был награжден болгарскими властями. Кроме того, в других публикациях утверждалось, что София якобы получила рицин от Москвы[907]. Спустя какое-то время британские СМИ сообщили новые подробности. Так, «ликвидатора» завербовали после ареста за контрабанду наркотиков и валюты. Джуллино якобы получил инструкции об уничтожении Маркова лично от руководителя болгарской компартии Тодора Живкова и замминистра внутренних дел Стояна Славова.

Кроме того, британские журналисты утверждали, что вскоре после смерти Маркова в Париже произошло похожее покушение — дробинкой с рицином выстрелили в Владимира Костова, бывшего редактора болгарского государственного радио. Благодаря толстой шерстяной кофте яд не попал глубоко в кожу, и болгарин выжил. После падения режима Живкова в 1989 году в здании МВД Болгарии якобы нашли запас зонтиков, подготовленных для стрельбы[908].

С середины 90-х годов прошлого века различные яды, а также смертоносные вещества (например, радиоактивные элементы) активно использовались негосударственными структурами для ликвидации опасных конкурентов, когда другие средства по тем или иным причинам использовать было нежелательно.

Единственный известный случай применения яда «ликвидаторами с Лубянки» — спецоперация по уничтожению высокопоставленного командира чеченских боевиков «Черного Араба» — Амира ибн аль-Хаттаба (настоящее имя — Самир бин Салех ас-Сувейлим). Он скончался 20 марта 2002 года после прочтения пропитаного специальным отравляющим веществом письма[909].

Глава 26 УПРАВЛЕНИЕ ТЕРРОРА И ДИВЕРСИЙ

При советской власти об организующей и руководящей роли Лубянки в организации партизанского движения говорить и писать было не принято, хотя 90 % партизанских отрядов было сформировано с участием чекистов. Так, только во второй половине 1941 года по линии НКВД «…было оставлено для действия в тылу противника 1600 партизанских отрядов, численностью 27 тысяч человек и 500 диверсионных групп, численностью 2250 человек…

Всего переброшено (через линию фронта. — Прим. авт.) в тыл противника во второй половине 1941 года 198 партизанских отрядов, численностью 43 796 человек и 1033 диверсионных групп, численностью 4893 бойца-подрывника.

Таким образом, за время войны (с июня 1941 года по начало 1942 года (документ был подготовлен в начале 1942 года. — Прим. авт.) оперировало в тылу врага 77 939 человек»[910].

К моменту создания 18 января 1942 года Четвертого управления (разведка и диверсии на оккупированной территории) НКВД СССР на его учете состояло 1798 партизанских отрядов (70 796 бойцов и командиров) и 1153 разведывательно-диверсионных групп (7143 разведчиков и подрывников). И это без учета партизанских отрядов, сформированных чекистами на местах и из-за неразберихи первого года войны не учтенных региональными (областными и республиканскими) отделами и управлениями, а также Москвой.

Много это и мало? По официальным данным, к концу 1941 года сумели закрепиться на оккупированной территории и развернуть войну с врагом около 3500 партизанских отрядов и групп, насчитывающих 90 тысяч человек[911].

Согласно современным официальным данным, «всего по линии зафронтовой работы органами госбезопасности было подготовлено и заброшенно во вражеский тыл 2222 оперативных групп, из них 244 Четвертым управлением НКВД СССР, а остальные — 4-мя Отделами территориальных органов. 20 опергрупп действовали по заданию военной контрразведки»[912].

Каждую из этих групп нужно было подготовить, обеспечить ее переброску через линию фронта, а потом создать ей условия для эффективной деятельности. Это не только получение от нее рапортов о количестве пущенных под откос вражеских эшелонов и уничтоженной военной техники противника, но и снабжение ее всем необходимым (взрывчаткой, боеприпасами, медикаментами, свежими листовками и газетами для проведения агитационной работы среди местного населения и т. п.).

Исак Оггинс

В годы Великой Отечественной войны вопросами организации терактов и диверсий не только на оккупированной противником территории, но и нейтральных стран (например, Турции) занималась Особая группа — Второй отдел — Четвертое управление НКВД-НКГБ СССР, Четвертые управления НКВД—НКГБ Украины и Белоруссии, а также Четвертые отделы областных управлений НКВД-НКГБ. Разумеется, спецоперации разрабатывали и проводили не только они, но и те, кто подчинялся военной разведке или штабам партизанского движения. К середине 1942 года на оккупированной территории Советского Союза не осталось «бесхозных» партизанских отрядов или городских подпольных организаций.

5 июля 1941 года согласно Приказу НКВД СССР № 00882 от 5 июля 1941 года была сформирована Особая группа при наркоме НКВД. Она подчинялась непосредственно народному комиссару внутренних дел. Хотя о существовании этого подразделения в центральном аппарате госбезопасности знали немногие. Создать-то ее создали, но «забыли» включить в штатную структуру НКВД. Об этом парадоксе чуть ниже.

Особую группу возглавил старший майор госбезопасности Павел Судоплатов, а его заместителями тем же приказом назначили заместителя начальника Первого управления НКВД Наума Эйтингона[913] и заместителя начальника 2-го (дальневосточного) отдела Первого управления НКВД старшего майора госбезопасности Николая Мельникова[914].

Основные задачи Особой группы:

разработка и проведение разведывательно-диверсионных операций против гитлеровской Германии и ее сателлитов;

организация подпольной и партизанской войны;

создание нелегальных агентурных сетей на оккупированной территории;

руководство специальными радиоиграми с немецкой разведкой с целью дезинформации противника[915].

Последняя задача так и не была выполнена в полном объеме.

Малоизвестный факт. Когда 20 июля 1941 года НКВД и НКГБ были объединены в единый наркомат — НКВД, Лаврентий Берия 30 июля 1941 года подготовил документ под названием «Структура народного комиссариата внутренних дел Союза ССР». В нем была подробно расписана структура нового ведомства. Место нашлось всем подразделениям, кроме Особой группы[916]. Не было намеков на существование этого подразделения и в Приказе НКВД СССР № 00983 от 31 июля 1941 года, в котором расписана структура центрального аппарата НКВД СССР В этом документе лишь указано на существование, на правах административно-оперативного управления, Штаба истребительных батальонов НКВД[917]. А Особая группа, в качестве самостоятельного отдела, заняла свое «официальное» место в структуре центрального аппарата НКВД только 3 октября 1941 года[918].

Приказом НКВД СССР от 25 (по другим данным 26) августа 1941 года оперативные группы местных органов госбезопасности, призванные противостоять парашютным десантам и диверсантам противника, были преобразованы в Четвертые отделы Управления НКВД прифронтовых республик, краев и областей, оперативно подчиненные Особой группе при НКВД СССР.

В тот же день, 26 августа 1941 года, приказом по Наркомату был определен порядок взаимодействия с Особой группой оперативных, технических и войсковых подразделений и соединений органов госбезопасности и внутренних дел. К этому следует добавить, что Второй отдел НКВД СССР являлся единственным из подразделений центрального аппарата, который не эвакуировали из Москвы в Куйбышев в октябре 1941 года.

В конце августа 1941-го были окончательно определены конкретные боевые задачи, поставленные перед Особой группой Верховным командованием и руководством НКВД СССР. В области разведывательной деятельности — приказано сосредоточиться на сборе и передаче командованию Красной Армии по линии Н КВД разведданных о противнике:

дислокации, численном составе и вооружении его войсковых соединений и частей;

местах расположения штабов, аэродромов, складов и баз с оружием, боеприпасами и ГСМ;

строительстве оборонительных сооружений;

режиме политических и хозяйственных мероприятий немецкого

командования и оккупационной администрации.

В области диверсионной деятельности необходимо добиться: нарушения работы железнодорожного и автомобильного транспорта, срыва регулярных перевозок в тылу врага;

вывода из строя военных и промышленных объектов, штабов,

складов и баз вооружения, боеприпасов, ГСМ, продовольствия и прочего имущества;

разрушения линий связи на железных, шоссейных и грунтовых дорогах, узлов связи и электростанций в городах и других объектах.

В области контрразведывательной работы (совместно с особыми отделами Красной Армии) следовало:

установить места дислокации разведывательно-диверсионных и карательных органов немецких спецслужб, школ подготовки агентуры, их структуру, численный состав, системы обучения агентов, пути их проникновения в части и соединения Красной Армии, партизанские отряды и советский тыл;

выявлять вражеских агентов, подготовленных к заброске или уже переброшенных через линию фронта, а также оставляемых в тылу советских войск после отступления немецкой армии;

выявлять способы связи агентуры противника с его разведцентрами;

проводить систематические мероприятия по разложению частей, сформированных из добровольно перешедших на сторону врага военнослужащих Красной Армии, военнопленных и насильственно мобилизованных жителей оккупированных территорий;

ограждать партизанские отряды от проникновения вражеской агентуры, проводить ликвидацию наиболее опасных пособников врага и, по возможности, представителей оккупационной администрации, ответственных за карательные действия фашистских властей и военного командования по отношению к партизанам и местному населению[919].

В связи с расширением объемов работы по организации партизанского движения на оккупированной противником территории Особая группа 3 октября 1941 года согласно Приказу НКВД СССР № 001435 «Об организации 2-го отдела НКВД СССР» была реорганизована в самостоятельный отдел НКВД. При этом в оперативном подчинение у него остались Четвертые отделы областных управлений.

Примечательно, что был сохранен особый статус новой структуры — она подчинялась непосредственно Лаврентию Берии. Также на своем посту остался Павел Судоплатов и один из его заместителей — Николай Мельников[920]. А вот другой заместитель, Наум Эйтингтон, уехал в зарубежную командировку в Турцию. Вместе со своими коллегами Георгием Мордвиновым и Иваном Винаровым он должен был организовать в Анкере убийство германского посла Франца фон Папена[921]. Место отбывшего в спецкомандировку занял бывший заместитель наркома внутренних дел Грузии майор госбезопасности Варлаам Какучая[922] .

Второй отдел НКВД СССР состоял из шестнадцати отделений, из них четырнадцать — оперативные региональные отделения. В их задачу входила организация разведывательно-диверсионной работы за рубежом в регионах, непосредственно примыкающих к театру военных действий, а также в районах возможного нападения противника (Япония, Турция и т. п.).

Для оптимизации координации деятельности территориальных Четвертых управлений и отделов 10 ноября 1941 года в составе Второго отдела НКВД СССР было создано прифронтовое отделение[923].

Основные задачи Второго отдела НКВД СССР и подчиненных ему Четвертых управлений и отделов республиканских и областных подразделений НКВД:

формирование в крупных населенных пунктах, захваченных противником, нелегальных резидентур и обеспечение надежной связи с ними;

восстановление контактов с ценной проверенной агентурой органов госбезопасности, оставшийся на временно оккупированной советской территории;

внедрение проверенных агентов в создаваемые противником на захваченной территории антисоветские организации, разведывательные, контрразведывательные, административные органы;

подбор и переброска квалифицированных агентов органов госбезопасности на оккупированную врагом территорию в целях их дальнейшего проникновения в Рейх и другие европейские страны;

направление в оккупированные противником районы маршрутной агентуры с разведывательными и специальными задачами;

подготовка и переброска в тыл врага разведывательно-диверсионных групп и обеспечение надежной связи с ними;

организация в районах, находящихся под угрозой вторжения противника, резидентур из числа преданных и проверенных на оперативной работе лиц;

обеспечение разведывательно-диверсионных групп, одиночных агентов, специальных курьеров и маршрутных агентов оружием, средствами связи и соответствующими документами[924].

Отдельно следует отметить тот факт, что сотрудники Второго отдела готовили методические пособия для разведчиков и диверсантов. Например, инструкцию «по изготовлению зажигательных средств», в качестве учебного пособия при обучении подрывному делу членов 125 «боевых диверсионных групп», которым предстояло сражаться с врагом в Сталинградской области и самом городе[925]

Приказом НКВД СССР от 18 января 1942 года, в связи с расширением деятельности по организации партизанских отрядов и диверсионных групп в тылу противника, Второй отдел НКВД СССР был преобразован в Четвертое управление НКВД СССР[926]. Его начальником стал Павел Судоплатов, заместителями — Николай Мельников, Варлаам Какучая, а с 20 августа 1942 года вернувшийся из зарубежной командировки Наум Эйтингон.

По инициативе Лаврентия Берии в составе наркоматов внутренних дел Украины и Белоруссии создавались собственные Четвертые управления. Следует обратить внимание на то, что образованные ранее Четвертые отделы УНКВД краев областей были переподчинены Четвертому управлению НКВД СССР и соответствующим управлениям наркоматов внутренних дел УССР и БССР[927].

Малоизвестный исторический курьез. «Четвертое Главное (особое Управление) НКГБ СССР» планировалось создать еще… в мае-июне 1941 года. Основной задачей этой структуры должно было стать «улучшение обслуживания важнейших Наркоматов (авиационной промышленности, боеприпасов, вооружений и электростанций. — Прим. авт.), имеющих оборонное значение, и усиление борьбы со шпионской, диверсионной, вредительской и террористической деятельностью иностранных разведок на объектах предприятий этих Наркоматов»[928].

Соответствующее Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об изменение структуры Народного комиссариата государственной безопасности» (кроме создания Четвертого управления планировалось переименовать три Управления НКГБ СССР (разведывательное, контрразведывательное и секретно-политическое) в Главные Управления НКГБ СССР) так и осталось проектом и не было утверждено Иосифом Сталиным[929].

На созданные в 1942 году Четвертые управления возлагались задачи по формированию в крупных населенных пунктах на оккупированных территориях нелегальных резидентур. В их ведении было внедрение агентов в оккупационные военные и административные органы, подготовка и переброска в тыл немецких войск разведывательно-диверсионных групп, организация резидентур в районах, находящихся под угрозой захвата, обеспечение групп и агентов оружием, средствами связи и документами.

Четвертые отделы занимались также допросами пленных и перебежчиков. Полученная информация о разведывательных органах немецких спецслужб и антисоветской деятельности на оккупированной территории передавалась в контрразведывательные и секретно-политические отделы.

И завершая рассказ об административных реформах, следует привести структуру центрального аппарата Четвертого управления НКВД СССР. Она имела такой вид:

Руководство.

Секретариат.

Финансовая группа.

Информационно-учетное отделение.

1-й отдел (зарубежный):

1- е отделение (Европейское);

2- е отделение (Африка, Дальний Восток);

3- е отделение (Ближний Восток, Турция, Иран, Афганистан, арабские страны, Средняя Азия, Закавказье);

4- е отделение — работа по военнопленным и интернированным).

2-й отдел (территории СССР, оккупированные и угрожаемые противником):

1- е отделение (г. Москва и Московская обл.);

2- е отделение (УССР, Молдавская ССР, Крымская АССР);

3- е отделение (БССР);

4- е отделение (области РСФСР, Карело-Финская ССР);

5- е отделение (Литва);

6- е отделение (Латвия);

7- е отделение (Эстония);

8- е отделение (вербовка спецагентуры из числа з/к лагерей);

9- е отделение (учетное).

3-й отдел:

1- е отделение (техническая подготовка);

2- е отделение (оперативное);

3- е отделение (материально-техническое снабжение);

1-й и 2-й отряды взрывников.

4- й отдел:

1- е отделение («Д»);

2- е отделение («ТН»);

3- е отделение (подготовки);

4- е отделение (материально-техническое).

Отдельная рота саперов.

Штаб истребительных батальонов и партизанских отрядов:

1- е отделение (истребительные батальоны);

2- е отделение (партизанские отряды).

Общая численность центрального аппарата Четвертого управления 113 человек[930].

Структура Четвертых отделов областных управлений НКВД полностью позволяла решать задачи в сфере организации зафронтовой работы органов госбезопасности.

Четвертый отдел включал в себя:

руководство;

секретариат;

1- е отделение — руководство деятельностью истребительных батальонов;

2- е отделение — руководство партизанскими формированиями;

3- е отделение — проведение разведки на оккупированной территории;

4- е отделение — организация связи;

5- е отделение — боевая подготовка;

6- е отделение — материально-техническое обеспечение[931].

Деятельность этих подразделений в первые месяцы после их создания протекала в сложных условиях. Одна из причин — нехватка обычных сотрудников, уже не говоря о тех, кто имел опыт разведывательно-диверсионной работы. Если Павел Судоплатов имел право привлекать к работе в свое подразделение любых чекистов, даже находящихся в заключении, то руководители периферийных органов госбезопасности вынуждены были довольствоваться в основном своими подчиненными. А ведь большинство этих людей пришли в «органы» в конце тридцатых годов и поэтому уровень их профессиональной подготовки был низок. И не их в этом вина. Просто все тонкости мастерства оперативный сотрудник достигает лет через пять службы.

Другая причина — высокая «текучесть» кадров. Так, Четвертый отдел НКВД УССР был создан в конце августа 1941 года и «укомплектован на 75 % штатной положенности работниками НКВД эвакуированных областей и командирами пограничных войск НКВД УССР». А в сентябре 1941 года, когда Красная Армия оставила Киев^ почти все эти люди, за исключением шести человек, оказались на оккупированной территории. Отметим сразу, что они не успели своевременно эвакуироваться. Просто согласно действующим в тот период приказам чекисты, которые находились в населенных пунктах, отступали с последними частями Красной Армии.

Многие чекисты погибли во время бомбежек в прифронтовой полосе или во время боевых действий на фронте. Ведь большинство сотрудников Четвертого отдела находилось на передовой. В качестве примера можно привести фрагменты докладной записки временно исполнявшего дела (ВРИД) начальника 1-го сектора Четвертого управления НКВД УССР лейтенанта госбезопасности Севостьяна Ивановича Полищука, датированной 22 августа 1941 года.

«По Вашему (заместителя наркома НКВД УССР полковника Тимофея Амросевича Строкача. — Прим. авт.) заданию я 18 августа с.г. выехал в районы Житомирской области, расположенные в районе действия 5-й армии для проверки работы по созданию партизанских формирований и диверсионных групп и налаживания с ними связи по руководству их действия в тылу противника…»[932]

При этом нужно учитывать, что чекист ездил по прифронтовым районам, собирая информацию об партизанских отрядах, которые планировалось перебросить через линию фронта или просто оставить в тылу наступающих войск противника.

Аналогичная ситуация складывалась с сотрудниками Четвертых отделов областных УНКВД. Так, большинство сотрудников «четверки» Орловского областного управления НКВД «выехало к фронту (Брянск), там образовало оперативный штаб по организации и деятельности партизанских отрядов и диверсионных групп»[933]. Этот штаб возглавил чекист Дмитрий Емлютин. В октябре 1941 года оперативная группа не успела эвакуироваться вместе с частями отступающей Красной Армии и оказалась в полном составе на оккупированной фашистами территории Орловской области.[934]

Большинство из этих людей не смогли прорваться через линию фронта. Вот и пришлось Отделу кадров НКВД УССР заново подбирать сотрудников для службы в Четвертом отделе.

А вот перечень задач, которые предстояло решить новым сотрудникам Четвертых управлений и Четвертых отделов, которые заменили тех, кто оказался в тылу врага:

«1. Широкое развертывание партизанского движения на территории областей и районов УССР, занятых противником;

подготовка партизанских отрядов и диверсионных групп для оседания в районах на случай вынужденного отхода частей Красной Армии из указанных районов;

установление связи с партизанскими отрядами, действующими в тылу противника, и повышение эффективности их деятельности;

усиление боевой выучки истребительных батальонов и улучшения качества несения ими службы;

создание базы оружия, питания и обмундирования для снабжения формируемых партизанских отрядов;

организация подготовки проводников разведчиков, связников и радистов; оказание практической помощи УНКВД по формированию 4-го Отдела и организации их работы»[935].

П.А. Судоплатов

В ноябре 1941 года руководство НКВД УССР утвердило «Типовую инструкцию по работе оперуполномоченных 4 отделов НКВД УССР». В ней были не только подтверждены задачи, которые перечислены выше, но и добавлены новые. Например, «прием и оформление материалов, пришедших из тыла противника связников, партизан, разведчиков». Отдельным пунктом предписывалось «организация связи и оказание помощи подпольным партийным и советским организациям, находящимся в тылу противника»[936].

Согласно Положению о работе Четвертых отделов НКВД— УНКВД республик, краев и областей от 1 июня 1942 года[937], перед ними ставились следующие задачи:

повседневный контроль за формированием истребительных батальонов, партизанских отрядов и диверсионных групп, руководство их повседневной деятельностью;

налаживание связи с истребительными батальонами, перешедшими на положение партизанских отрядов, а также существующими партизанскими отрядами и диверсионными группами, находящимися в тылу противника;

организация агентурной и войсковой разведки в районах вероятных действий партизанских отрядов и диверсионных групп;

разведка тыла противника и мест возможной переправы партизанских отрядов;

обеспечение партизанских формирований оружием и боеприпасами для ведения боевых действий, а также продовольствием, одеждой и другим снаряжением[938].

Преобразование в центральном аппарате Лубянки Четвертого отдела в управление отразилось и на местной структуре НКВД, где тоже были сформированы Четвертые управления.

На республиканские «четверки» были возложены не только задачи по организации и координации деятельности многочисленных разведывательно-диверсионных групп и нелегальных резидентур, но и решение множества технических задач. Например, финансирование их деятельности. В частности, в «Плане мероприятий НКВД УССР по созданию нелегальных резидентур на временно оккупированной территории Украины» (документ датирован 16 мая 1942 года) указано: «…Выдать на оперативные нужды 4-му Управлению НКВД УССР 200 тысяч румынских лей, 50 тысяч оккупационных марок, тысячу венгерских пенге, бытовых ценностей на сумму 100 тысяч рублей»[939].

Также сотрудники аппарата Четвертых управлений республиканских НКВД регулярно готовили разведывательные сводки, в которых подробно освещалась ситуация в отдельных областях, занятых противником. В качестве примера такого документа можно назвать «Разведывательную сводку 4-го Управления НКВД УССР № 11 (819/СП) о положении в оккупированной противником Винницкой области по состоянию на 30 сентября 1942 года» от 15 октября 1942 года[940]. В нем подробно освещается состояние экономики, начального и среднего образования, культуры, а также затронута тема движения украинских националистов (ОУН) на данной территории. В тоже время в «разведывательной сводке» не содержится данных о дислокации отдельных воинских частей и расположении важных объектов (штабов, складов боеприпасов и горюче-смазочных материалов, аэродромов и т. п.). На основе анализа этого документа можно предположить, что для его составления были использованы результаты бесед и докладов тех, кто побывал в Винницкой области и пробыл там некоторое время.

Еще одна задача сотрудников Четвертых управлений и отделов НКВД-НКГБ заключалась в выявлении причин провала разведывательно-диверсионных групп, выводимых за линию фронта.

Получить представление о структуре Четвертых управлений НКГБ союзных республик можно на основе «Положения о функциях подразделений 4 Управления НКГБ УССР» от 16 октября 1943 года.

«ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ

Ведет работу по внедрению агентуры в разведывательные и контрразведывательные органы противника, в руководящие административные и политические органы. Кроме того, осуществляет руководство оперчекистскими группами, действующими в тылу противника. Ведет работу по внедрению агентуры «РОА» и ее центры.

1-е отделение

Осуществляет руководство оперативными группами, действующими в тылу противника. Работает по внедрению агентуры в разведывательные и контрразведывательные органы противника, в руководящие административные и политические органы оккупантов…

ВТОРОЙ ОТДЕЛ

Ведет работу по «Д» (диверсии. — Прим. авт.) и «Т» (убийство представителей военной и оккупационной администрации. — Прим. авт.) на оккупированной территории. Проводит следствие по изменникам и предателям из числа агентуры 4-го Управления НКГБ УССР. Производит разведывательный опрос военнопленных. Осуществляет руководство УНКГБ.

1- е отделение.

Организует «Д» и «Т» работу по наиболее важным объектам на оккупированной территории.

2- е отделение.

Осуществляет руководство УН КГБ.

3- е отделение.

Проводит следствие по изменникам и предателям из числа агентуры 4-го Управления. Кроме того, осуществляет разведывательный опрос военнопленных.

ТРЕТИЙ ОТДЕЛ

Организует связь и материально-техническое обеспечение агентуры и оперчекистских групп 4-го Управления НКГБ УССР. Ведает учетом, информацией и опертехникой.

1- е учетно-информационное отделение.

Ведет агентуру и лиц, проходящих по материалам 4-го Управления. Обобщает полученные наиболее ценные оперативные данные и выпускает по ним информационные документы.

2- е отделение.

Осуществляет радиосвязь с агентурой и оперчекистскими группами. Ведет подготовку новых кадров радистов.

3- е отделение.

Ведет материально-техническое обеспечение агентуры и оперче-кистских групп 4-го Управления НКГБ УССР.

4- я группа (опертехника)

Обеспечивает агентурно-оперативные мероприятия необходимой документацией, ведет обработку документов противника и составляет по ним необходимую информацию»[941].

В августе 1943 года руководство в Москве поставило перед республиканскими Четвертыми управлениями НКГБ и Четвертыми отделами УНКГБ, помимо организации и ведения агентурно-разведывательной работы задачу по проведению диверсий на оккупированной противником подведомственной территории.

В качестве примера того, как была организована работа по выполнению этого указания Москвы, рассмотрим деятельность Четвертого управления НКГБ УССР. Во-первых, областным управлениям НКГБ было предписано создать специальные группы по 2–3 человека, которым предстояло заняться организацией «Д» (напомним, этой литерой в документах того времени обозначали диверсии) «на важнейших железнодорожных коммуникациях, промышленных и военных объектах противника на оккупированной территории области».

Во-вторых, необходимо было готовить агентов-одиночек и группы, ориентированные исключительно на организацию диверсий на оккупированной территории, не «отвлекаясь» на проведение разведки или участия в боевых действиях партизанских формирований.

Подробную информацию о каждом диверсанте (план, задание, легенда и справка по агентуре) необходимо было представлять в Четвертое управление НКГБ УССР. А каждые десять дней начальникам УНКГБ вменялось информировать специальной запиской о результатах мероприятий по линии «Д» начальника НКГБ УССР Савченко.

Одновременно с этим предписывалось начать поиск людей, которые располагали связями среди «железнодорожников, рабочих и инженерно-технических работников промышленных предприятий, для организации там, при помощи своих связей, диверсионных актов всеми доступными на месте средствами».

В-третьих, необходимо было восстановить связь с диверсионными группами, оставленными ранее на оккупированных территориях, и активизировать их работу.

Об указании активизировать диверсионную деятельность знали только начальники областных управлений НКГБ и их подчиненные — начальники Четвертых отделов. Дело в том, что Савченко приказал «работу по «Д» строго законспирировать»[942]

7 мая 1945 года нарком госбезопасности Всеволод Меркулов направил Иосифу Сталину спецсообщение: «Решением ЦК ВКП(б) от 14 апреля 1943 года при организации комиссариата государственной безопасности СССР в системе НКГБ было создано 4-е Управление для специальной работы в тылу противника на временно оккупированной территории.

В связи с освобождением территории СССР от оккупантов НКГБ считает целесообразным 4-е Управление упразднить, а его личный состав обратить на укомплектование органов НКГБ.

Представляя при этом проект постановления ЦК ВКП(б), прошу Вашего решения».

Прилагаемый документ был лаконичным:

«Совершенно секретно

Проект

Постановление ЦК ВКП(б) от «» 1945 г.

В частичное изменение Постановления ЦК ВКП(б) от 14 апреля 1943 г. упразднить 4 Управление НКГБ СССР по специальной работе в тылу противника как исчерпавшее свои функции.

Секретарь ЦК ВКП(б)

И. СТАЛИН»[943].

Наш рассказ о подразделениях органов госбезопасности, которые в годы войны занимались организацией террора и диверсий на временно оккупированной территории СССР и за границей, будет неполным без упоминания легендарного ОМСБОНа.

Я.И. Серебрянский

Нарком внутренних дел Лаврентий Берия приказом от 27 июня 1941 года поручил создать «войска Особой группы при народном комиссариате внутренних дел СССР» заместителю начальника внешней разведки Павлу Судоплатову С июня по октябрь 1941 года это воинское подразделение находилось в подчинении у последнего[944]. Хотя отдельные журналисты и историки ошибочно называют Павла Судоплатова командиром ОМСБОНа.

После октября 1941 года непосредственно Павлу Судоплатову, как начальнику Второго отдела — Четвертого управления НКВД-НКГБ СССР подчинялась лишь школа специалистов (разведчиков и диверсантов), входившая в штатную структуру войск Особой группы[945]. Ее официальное название — Учебный центр подготовки специальных разведывательно-диверсионных отрядов ддя деятельности в тылу противника[946]. А войска Особой группы подчинялись Лаврентию Берии. Хотя они регулярно передавались в оперативное подчинение различным военачальникам Красной Армии.

Войска Особой группы первоначально имели такую структуру:

штаб из командно-начальствующего состава Главного управления пограничных войск (ГУПВ) и Главного управления местной противовоздушной обороны (ГУМПВО) НКВД СССР;

пять отрядов численностью сто человек каждый из слушателей Высшей школы войск НКВД и курсов усовершенствования НКГБ;

саперно-подрывная рота численностью девяносто человек из военнослужащих отдельной мотострелковой дивизии особого назначения (ОМС-ДОН) НКВД и 3-го полка МПВО.

В таком виде они просуществовали недолго. Первое переформирование произошло уже 6 июля 1941 года. При Особой группе была создана 1-я бригада в составе четырех батальонов — по три отряда, в каждом отряде по три группы, в каждой группе три звена.

1-й батальон состоял из личного состава слушателей учебных заведений НКВД СССР и НКГБ СССР.

2-й батальон был укомплектован посланцами Коминтерна — эмигрантами-антифашистами (испанцами, болгарами, немцами, австрийцами, чехами и др.), костяк которых составляли бывшие бойцы и командиры интернациональных бригад, сражавшихся в Испании с франкистским режимом.

3-й и 4-й батальоны — добровольцы из числа представителей рабочей молодежи, а также спортсменов-преподавателей и студентов Центрального государственного ордена Ленина института физической культуры и воспитанников всех без исключения добровольных спортивных обществ СТОЛИЦЫ[947].

В соответствии с приказами по Особой группе № 2 от 14 июля и № 7 от 16 июля 1941 года была сформирована 2-я бригада в составе трех батальонов и саперной роты[948].

1-й батальон состоял из сотрудников органов госбезопасности и внутренних дел (в том числе милиции и пожарной охраны), прибывших из оккупированных немцами республик Прибалтики, западных областей Украины и Крыма.

2-й и 3-й батальоны — из комсомольцев, направленных ЦК ВЛКСМ[949]. Так как большинство комсомольцев Москвы уже было мобилизовано в действующую армию, то 4 сентября 1941 года ЦК ВЛКСМ принял постановление «О мобилизации комсомольцев на службу в войска Особой группы при НКВД СССР». Эта вынужденная мера позволила провести так называемую комсомольскую разверстку уже не только в Москве, но и на территории не менее чем четырнадцати областей РСФСР. Ее результат: в ряды будущих диверсантов-разведчиков добровольно влились еще «800 городских и сельских комсомольцев»[950].

Бригада дислоцировалась на стрельбище ОСОАВИАХИМа (Общество содействия армии и флоту, авиационному и химическому строительству) в Мытищах, а с 31 августа 1941 года в подмосковном городе Пушкино.

Командиром 1-й бригады со 2 августа 1941 года стал полковник Михаил Орлов, командиром 2-й бригады был назначен подполковник Н.Е. Рохлин, бывший до этого преподавателем военных дисциплин Высшей школы войск НКВД[951]. Начальником штаба Особой группы являлся комбриг Павел Богданов.

Приказом № 16 от 5 августа 1941 года начальником штаба Особой группы был назначен полковник Михаил Орлов[952]. После этого командиром 1-й бригады стал подполковник Н.Е. Рохлин, а командиром 2-й бригады майор Сергей Вячеславович Иванов. Комиссар 2-й бригады — лейтенант госбезопасности Сергей Стехов, начальником разведотделения 2-й бригады старший лейтенант Михаил Прудников.

Приказом № 22 от 16 августа заместителем начальника штаба Особой группы назначается полковник Иван Третьяков (до этого начальник отделения отдела боевой подготовки ГУ МП ВО НКВД)[953].

Приказом НКВД СССР № 00481 от 5 октября 1941 года войска Особой группы при наркоме внутренних дел Л аврентии Берии были переформированы в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) войск НКВД, состоящую из двух мотострелковых полков и отдельных подразделений. При этом 1-я бригада была переформирована в 1-й полк, а 2-я бригада — во 2-й полк[954]. В штат бригады была введена школа младшего начсостава и специалистов. ОМСБОН дислоцировался в пригороде столицы — Мытищах.

Одним полком командовал бывший начальник штаба — Вячеслав Гриднев, а другим — майор А. К. Сампев. Командиром ОМСБОНа руководство НКВД назначило полковника Михаила Орлова.

Добавим, что 1-й полк состоял из четырех батальонов:

1- й батальон был укомплектован чекистами и курсантами Высшей школы НКГБ-НКВД;

2-й батальон был укомплектован интернационалистами и добровольцами, присланными по путевке Коминтерна: испанцы, австрийцы, немцы, итальянцы, поляки, болгары;

3-й и 4-й батальоны состояли из спортсменов, студентов институтов физкультуры, работников спортивных обществ, направленных ЦК ВЛКСМ[955].

Полк дислоцировался на стрельбище «Динамо» в Мытищах.

В марте 1942 года 2-й мотострелковый полк ОМСБОН передислоцирован в город Бабушкин, а затем на станцию Зеленоградская[956]. Здесь он и был расформирован 29 ноября 1943 года. Его личный состав был использован для укомплектования 2-го парашютно-десантного батальона минеров ОООН (Отдельный отряд особого назначения) с теми же задачами выполнения спецзаданий в тылу врага[957].

За время существования ОМСБОНа им командовали:

С октября 1941-го по август 1942 года — командир бригады полковник Михаил Орлов.

С август 1942-го по октябрь 1943 года — командир бригады подполковник Вячеслав Гриднев.

С октября 1943-го по октябрь 1945 года — командир отряда полковник Михаил Орлов.

В архивных документах лаконично отражен перечень лиц, чьи спецзадания на фронте и в тылу врага они выполняли:

«народного комиссара внутренних дел;

народного комиссара госбезопасности;

начальника 4-го управления НКГБ;

командира 2-го ОМСДОН, которому бригада подчинялась в октябре-декабре 1941 года.

Через заместителей наркома внутренних дел госбезопасности, а также начальника 4-го управления НКГБ Павла Судоплатова ОМСБОН выполнял задания:

Ставки Верховного Главнокомандования;

штаба обороны города Москвы (октябрь-декабрь 1941 года);

командования 16-й армии Западного фронта (1941–1942 гг);

командующего Западным фронтом (1941–1943 гг.);

штаба обороны Главного Кавказского хребта (1942–1943 гг);

командующих Северо-Кавказским (1942–1943 гг.), Закавказским (1942–1943 гг.), Брянским (1942–1943 гг), Центральным (1943 г.), Белорусским (1943 г.) фронтами»[958].

После ознакомление с этим списком кто-то из читателей может решить, что командующими фронтами активно участвовали в организации партизанского движения в тылу врага. На самом деле, ОМСБОН был универсальным подразделением, созданным по инициативе Лаврентия Берии. Указанные выше военачальники и руководители органов госбезопасности его использовали для решения собственных задач.

Снова процитируем строки из доку мента, хранящегося в Российском государственном военном архиве:

«Боевая деятельность ОМСБОН на фронте началась в октябре 1941 года. В течение 1941–1943 гг. бойцами ОМСБОНа выполнялись следующие задачи:

1) оперативно-боевые на фронте, ведя общевойсковые бои под Москвой;

2) специальные задачи на фронте по устройству инженерных заграждений или снятию их (противопехотных и противотанковых препятствий) на дальних и ближних подступах к Москве, Кавказскому хребту (1941–1943);

3) спецзадачи по разминированию оборонных объектов государственной важности (мосты, предприятия, электростанции, железнодорожные сооружения, правительственные здания) в Москве, Харькове, Киеве, Гомеле, Смоленске, Туле, Курске, Вязьме, Калуге, Сталинграде, Грозном, Майкопе, Моздоке, Краснодаре, Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и в Крыму (1941–1943);

4) оперативно-боевые задачи по обеспечению государственной безопасности страны;

5) специальные боевые и разведывательные задачи в тылу врага, действуя подразделениями, мелкими группами и индивидуально с выброской на оккупированную территорию врага и в его глубоком тылу в пределах: западных областей РСФСР, Украины, Белоруссии, Карело-Финской ССР, Латвии, Литве, Молдавии, Польше, Чехословакии, Румынии, Германии»[959].

Отдельным абзацем отмечена деятельность этого подразделения в тылу врага.

«С января 1942 года ОМ СБОИ формирует и готовит отряды и группы специального назначения для выполнения задач в тылу врага. Они готовились по особой программе с учетом поставленных перед ними задач и находились в оперативном подчинении 4-го управления НКГБ [960].

На основе указаний народного комиссара внутренних дел Лаврентия Берии в октябре 1943 года управление ОМСБОН войск НКВД было расформировано[961]. Прекратил свое существование и сам ОМСБОН. А что произошло с его личным составом?

«В соответствии с указанием народного комиссара внутренних дел и приказов заместителя народного комиссара внутренних дел офицерский, сержантский и рядовой состав ОМСБОН в количестве 1650 человек, в том числе все находящиеся в тылу врага и в оперативных командировках по линии 4-го управления НКГБ, были откомандированы с 4 октября 1943 года в распоряжение вновь формируемого Отдельного отряда особого назначения (ОООН) НКГБ СССР, куда были переданы все материальные ценности, имущество, партийное и комсомольское хозяйство ОМСБОНа».

Приказом НКГБ № 00282 от 5 октября 1943 года объявлено о сформировании ОООН НКГБ[962] с подчинением его народному комиссару госбезопасности СССР и его заместителю. Перед ОООН НКГБ ставились те же задачи, что и раньше: выполнение особо важных заданий в тылу врага группами и отрядами специального назначения.

За счет личного состава Нго мотострелкового полка ОМСБОН был укомплектован 1-й парашютно-десантный батальон минеров ОООН НКГБ, перед которым стояли задачи выполнения спецзаданий в тылу врага группами и отрядами спецназначения.

Личный состав расформированного 29 ноября 1943 года 2-го мотострелкового полка был использован для комплектования 2-го парашютно-десантного батальона минеров ОООН с теми же задачами — выполнения спецзаданий в тылу врага[963].

Структура ОООН состояла из нескольких подразделений.

Штаб:

оперативное отделение; отделение связи; административная часть; организацион но-строевое отделение;

Отдел кадров.

Отдел тыла: отделение снабжения; отделение вооружения.

Финансовое отделение.

Службы:

химслужба;

санслужба.

В мае — августе 1945 года отряды ОООН выполняли спецзадания на территории Литвы по ликвидации политического бандитизма.

Приказом НКВД и НКГБ № 001171/00411 от 5 октября 1945 года объявлено о расформировании ОООН, которое было завершено 15 ноября 1945 года. Согласно приказу, его личный состав, имущество, автотранспорт и конный состав были обращены на укомплектование войск НКВД и органов НКГБ[964].

Итогом боевой деятельности ОМСБОН — ОООН за четыре года войны стало уничтожение 145 единиц танков и другой бронетехники, 51 самолета, 335 мостов, 1232 локомотивов и 13 181 вагонов. Бойцы бригады осуществили 1415 крушений воинских эшелонов противника, вывели из строя 148 километров железнодорожных путей, провели около 400 иных диверсий[965].

Также следует отметить подготовку кадров, организованную на базе этого уникального соединения.

«С 1941 по 1944 год было подготовлено:

212 спецотрядов и специальных диверсионно-разведывательных групп общей численностью 7316 человек, при этом начиная с февраля 1942 года, в тыл противника с диверсионно-разведывательной миссией заброшено 108 спецотрядов и разведгрупп общей численностью 2537 человек плюс свыше пятидесяти одиночных разведчиков;

603 радиста;

534 инструктора-подрывника;

5255 подрывников;

126 водителей;

107 минометчиков;

305 снайперов;

более 3000 парашютистов;

61 санинструктор;

80 химинструкторов».

К этому следует добавить, что инструкторами ОМСБОНа было подготовлено свыше 3500 подрывников из числа военнослужащих и гражданских лиц, воевавших в партизанских отрядах»[966]. О высоком уровне обучение косвенно свидетельствует такой факт. 5172 человека были награждены боевыми орденами и медалями. Многие из них — посмертно…

Глава 27 ТАЙНЫ 13-го ОТДЕЛА

В годы «холодной войны» одна из популярных «страшилок», которой активно «кормили» своих читателей западные СМИ и авторы многочисленных опусов перебежчиков и невозвращенцев, — миф о «длинной руке Москвы». Якобы «ликвидаторы с Лубянки» похитили или умертвили тысячи человек из числа тех, кто по тем или причинам сбежал за «железный занавес» или занимался антисоветской деятельностью.

В девяностые годы прошлого века, после того как Советский Союз исчез с политической карты мира, а Россия в последнее десятилетие прошлого века стремительно теряла свое былое могущество, «ужастики» на тему «длинная рука Москвы» перестали быть интересными большинству читателей. Ведь появилась новая тема — международный терроризм.

Зато в России после 1991 года, когда стало модным поливать грязью все то, что было при советской власти, даже эффективно работавшие и защищавшие интересы большинства населения страны органы госбезопасности (ведь кроме репрессий 1937 года в их истории был огромный вклад в победу советского народа в Великой Отечественной войне[967], сотни нейтрализованных агентов и кадровых сотрудников иностранных разведок в годы «холодной войны»[968], жесткая борьба с коррупцией в двадцатые-тридцатые годы прошлого века[969] и другие славные дела). Одна из популярных тем последнего десятилетия прошлого века — миф о «кровавой гэбне». В нем, среди прочего, утверждалось, что в годы «холодной войны» чекисты коварно захватили и насильственно вывезли из западных стран или убили на месте несколько тысяч невинных жертв. Понятно, что для выполнения такого объема работы в структуре органов госбезопасности (МГБ — МВД— КГБ) якобы существовало специальное сверхсекретное Управление. Оговоримся сразу, такой бурной фантазией обладали не все журналисты, «историки» и перебежчики — творцы данного мифа. Многие из них приписывали «массовые» похищения и ликвидации сотрудникам реально существующих подразделений в системе органов госбезопасности. При этом авторы «забывали» сообщить своим читателям, чем же на самом деле занимались сотрудники этих подразделений. Мы исправим этот недостаток.

Еще не затихло эхо победных салютов мая 1945 года, а Москва уже начала подготовку к новой войне. На территории Западной Европы, Северной и Южной Америк срочно начали создаваться нелегальные резидентуры, чья основная задача — организация диверсий и «ликвидация» врагов Советского Союза в случае начала новой мировой войны. Москва располагала всем необходимым для создания таких резидентур.

Во-первых, были сотрудники Четвертого управления НКВД — НКГБ, которые во время войны приобрели бесценный разведывательно-диверсионный опыт. Николай Хохлов так охарактеризовал этих людей:

«Люди Судоплатова прошли большую школу боевой диверсионной работы в условиях игры со смертью. Это означало не только то, что они готовы были пойти на территорию противника для задания любой опасности. На это были способны и разведчики из Главного управления. Но боевики бывшей партизанской службы знали уязвимые места военных заводов и артиллерийских складов, умели подобрать в любой аптеке материалы для взрывчатых веществ, были знакомы с теми элементами в психологии масс, ударив по которым можно вызвать дезорганизацию государственной военной машины. Они умели работать с самодельной радиостанцией, были способны стрелять безошибочно в темноте и драться, как волки, — насмерть. Короче, — они могли не только запланировать диверсию, но и провести ее сами. Кроме того, люди Судоплатова научились за годы партизанской войны выбирать из массы мирных граждан тех немногих, кто способен на выполнение «боевого задания». Боевым заданием на языке советской разведки называется особенно рискованное поручение, связанное с саботажем, диверсией, а иногда даже и с убийством. Такие поручения обычно выходят за пределы международной законности. От людей, организующих такие операции, требуется особая надежность и умение молчать при любых обстоятельствах»[970].

Даже если «перебежчик» Николай Хохлов, а его трудно заподозрить в симпатиях к советской власти, на первое место ставит саботаж и диверсии, а только на третье — убийства, и то как исключение, значит, на Лубянке не планировали массовой «ликвидации» живущих на Западе врагов советской власти.

Во-вторых, уже в 1945 году более 150 агентов Москвы по всему миру занимались тем, что добывали свидетельства о рождении, паспорта, метрики и другие удостоверяющие личность документы. Если говорить о распределение по отдельным странам, то в Австрии планировалось задействовать сеть из 28 «агентов по работе с документами», по 24 агентов — в Восточной и Западной Германии, 15 агентов — во Франции, 13 агентов — в Соединенных Штатах, 12 агентов — в Великобритании, 12 агентов — в Италии; 10 агентов — в Канаде, 10 агентов — в Бельгии, 9 агентов — в Мексике, 8 агентов — в Иране, 6 агентов — в Ливане и 6 агентов — в Турции. Оперативные работники, специализирующиеся на подготовке документов для нелегалов, были откомандированы в двадцать две резидентуры западных государств и стран третьего мира, а также в Китай и во все миссии МГБ в странах Восточной Европы[971].

В-третьих, в центральном аппарате МГБ СССР был создан отдел, который возглавил Павел Судоплатов. Большинство его новых подчиненных вместе с ним служили в Четвертом управлении НКГБ СССР или командовали разведывательно-диверсионным группами в тылу противника.

В мае 1946 года в структуре Министерства госбезопасности СССР был создан отдел «ДР». Ее возглавил Павел Судоплатов. По утверждению этого человека:

«В нашу задачу входила организация специальной агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны против врагов партии и советского государства. В частности, согласно специальному постановлению Политбюро ЦК ВКП(б), мы готовили боевые операции во Франции, Турции, Иране. Однако в последний момент мы получили приказ отложить их»[972].

Известно, как минимум, о двух операциях, которые разработали сотрудники отдела «ДР» МГБ СССР под руководством Павла Судоплатова.

«Спец, служба готовила операцию против Сеида Нури, одного из инициаторов Багдадского пакта, бывшего иракского премьера, проводившего реакционную проанглийскую политику. Действовать против него мы решили из Турции, для чего создали под соответствующим прикрытием наш опорный пункт во главе с полковником Волковым Н.В., опытным закордонным разведчиком, успешно действовавшим в тылах фашистских войск во время войны. В тогдашней, не нейтральной Австрии, тов. Е.И. Мирковский — Герой Советского Союза подготовился к проведению диверсионной операции на американской военной базе. Все было готово, однако по указанию инстанции обе операции были отложены»[973].

Из двух операций только одна предусматривала убийство, вторая — организацию диверсии на американской военной базе на территории Европы.

О Н.В. Волкове нам ничего неизвестно, поэтому добавить что-либо к сообщенному Павлом Судоплатовым не смогу. А вот о втором человеке и чем он занимался в послевоенной Австрии — было подробно рассказано выше. Сейчас лишь напомним, что в марте 1954 года Евгений Мирковский возглавил 13-й (разведывательно-диверсионный) отдел Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ СССР. О нем мы расскажем ниже. В 1955 году вышел в отставку в звание полковника, по официальной версии — по состоянию здоровья[974]. Хотя основной причиной его увольнение — попытка защитить своего командира в годы войны — Павла Судоплатова.

Подробности деятельности Отдела «ДР» МГБ продолжают оставаться секретными и в наши дни. Лишь после смерти работавших по этой линии чекистов можно немного приоткрыть завесу тайны.

Летом 2004 года умер ветеран внешней разведки подполковник в отставке Иосиф Гарбуз. При жизни он был известен лишь узкому кругу коллег по работе.

После окончания Московского военно-инженерного училища, с 1941 по 1943 год он участвовал в разведывательно-диверсионных операциях, проводимых сотрудниками Второго отдела Четвертого управления НКВД СССР под Москвой и Сталинградом. Тяжело раненный во время боев под городом на Волге, он в возрасте 19 лет был удостоен одной из высших боевых наград — ордена Красного Знамени. Затем работа в центральном аппарате Четвертого управления НКГБ СССР.

Его творческий талант оперативного работника под руководством Павла Судоплатова и Михаила Маклярского раскрылся в блестяще проведенной ими разработке по делу «Басмачи», завершившейся проникновением в руководство созданного гитлеровскими спецслужбами Туркестанского легиона и фактически полной ликвидацией его боевых подразделений в 1944 году.

С 1948 по 1951 год Иосиф Гарбуз в качестве нелегала и спецагента Отдела «ДР» МГБ СССР находился в Румынии и Палестине. Одним из его достижений на этом участке оперативной деятельности было приобретение им ценного источника информации о состоянии разработок в Израиле бактериологического оружия.

В 1952 году, награжденный орденами Красного Знамени, «Знаком почета», медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы» и «Партизану Отечественной войны», по состоянию здоровья он был уволен в запас[975].

По другим данным, с 1950 по 1955 год он учился на оптико-механическом факультете Московского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Также в литературе можно встретить утверждение о том, что еще в 1946 году Иосиф Гарбуз вместе с профессиональным разведчиком-нелегалом А. Таубманом и коллегой по Четвертому управлению Н КВД — НКГБ СССР Юрием Колесниковым легализовался в Палестине, где им удалось создать советские агентурной сети, действовавшие в этом регионе против Англии. Также планировалось проводить боевые и диверсионные действия против англичан.

Е.И. Мирковский

Засылка советских агентов в Палестину исходила из стремления Москвы в первые послевоенные годы усилить свои позиции на Ближнем Востоке и вместе с тем подорвать британское влияние в арабских странах. Внешнеполитическое ведомство Советского Союза рекомендовало руководству страны проводить политику благоприятного отношения к созданию еврейского государства в Палестине. Предполагалось, что его руководство займет просоветскую ориентацию.

Чем же занялись советские агенты в Палестине? Юрий Колесников организовал доставку стрелкового оружия из Румынии для еврейских военных формирований. А. Таубман попытался возобновить связь с советским агентом Яковом Серебрянским, внедренным еще в 1937 году в одну из еврейских сионистских организаций в Палестине. Иосиф Гарбуз оставался в Румынии, отбирая там кандидатов для будущего переселения в Израиль.

Следует иметь в виду, что, помогая евреям, на самом деле руководство Советского Союза ставило своей задачей создание собственной агентурной сети внутри сионистской политической и военной структуры[976].

Постановлением Политбюро № 77/309 от 9 сентября 1950 года на базе расформированного Отдела «ДР» было организовано Бюро № 1 по диверсионной работе за границей. Начальником этого подразделения назначили Павла Судоплатова. На том же заседании Политбюро была утверждена специальная инструкция МГБ СССР (протокол П 77/309), согласно которой в отношении «вражеских элементов» допускалось применение мер по «пресечению» их деятельности «особыми способами по специальному разрешению». На основании данного постановления Политбюро ЦК В КП (б) приказом МГБ СССР № 00532 от 28 сентября 1950 года было сформировано Бюро № 1. Оно действовало на правах управления и подчинялось непосредственно министру[977].

Павел Судоплатов, как и большинство ветеранов и историков отечественных спецслужб, в своих произведениях умышлено избегает каких-либо рассказов о деятельности этой структуры. Хотя сотрудники Бюро № 1 провели, как минимум, одну операцию за пределами Советского Союза. В Мюнхене 4 марта 1953 года умер Вольфганг Залус — телохранитель и секретарь Льва Троцкого. Ликвидация была осуществлена агентом МТБ, подсыпавшим жертве препарат, смерть от которого наступает через 10–12 дней. «Отравление Залуса не вызвало у противника каких-либо подозрений», — сообщалось в рапорте МТБ высшему руководству СССР[978].

Обвинение в убийстве иностранного гражданина, организованного сотрудниками Лубянки, можно было считать голословным, если бы этот факт не был признан в экспертном заключении Конституционного суда РФ от 26 мая 1992 года. Авторы документа указали: «в связи с подготовкой заседания Конституционного Суда Российской Федерации 26 мая 1992 г. о конституционности Указов Президента Российской Федерации от 23, 25.08.1991 г., мы, группа экспертов Комиссии ПВС (Президиум Верховного Совета Российской Федерации по организации передачи-приема архивов КПСС и КГБ на госхранение работали — по просьбе КС — над поиском и изучением документов, касающихся ряда аспектов деятельности КПСС: о решениях руководящих органов партии по вопросам, относящимся к компетенции государственных органов, о номенклатуре государственных должностей и порядке их утверждения руководящими органами КПСС и т. п.».

А вот интересующий нас абзац, касающийся причин смерти Вольфганга Залуса. «Об этом убийстве было подробно проинформировано руководство КПСС — Маленков, Берия, Молотов, Булганин, Хрущев. В рапорте С.Д.Игнатьева от 08.03.1953, N 951/И, говорилось о том, что ликвидация была осуществлена агентом МГБ, всыпавшим Залусу специальный препарат, смерть от которого наступает через 10–12 дней. 04.03.1953 Залус умер. «Отравление Залуса не вызвало у противника каких-либо подозрений», — сообщалось далее в рапорте (ЦОА МБ РФ, ф. 4 ос, оп.11, ед. хр. 29, л. 214)».

Другой жертве повезло больше. В 1952 году был разработан план операции по ликвидации экс-премьера Временного правительства России Александра Керенского. Исполнителем выбран уже знакомый нам Николай Хохлов, который должен был выстрелить в политика. Последний отказался выполнить приказ. Спустя много лет он так рассказал о произошедших тогда событиях:

«Это политическое убийство должно было состояться в 1952 году по прямому приказу Сталина. Его исполнителем должен был стать я. Для меня участие в убийством и когда не было приемлемо. Я сорвал эту операцию прямым отказом. Почему не расстреляли? Была невероятная цепь совпадений, считайте это удачей. Сталин потребовал отчета. Спасая себя, Судоплатов поневоле спас и меня»[979].

Министр госбезопасности СССР С. Д. Игнатьев в начале 1953 года представил Иосифу Сталину докладную записку, в которой предлагал подготовить и организовать убийство Тито «с использованием агента-нелегала «Макса» — тов. Григулевича И.Р., гражданина СССР, члена КПСС с 1950 года (справка прилагается)». Далее в записке говорилось, что в результате бесед с Иосифом Григулевичем в Вене в начале февраля 1953 года были выработаны три варианта осуществления террористического акта против Тито (впрочем, в перечне оказался и четвертый вариант). Предпочтение, однако, отдавалось первому. Процитируем: «Поручить «Максу» добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам «Макс» не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни «Максу» будет предварительно привита противочумная сыворотка».

Справедливости ради отметим, что Бюро № 1 занималось не только разработкой планов по ликвидации «врагов советской власти», но и подготовкой к будущей войне.

В 1952 году министр госбезопасности Игнатьев издал приказ о разработке Бюро № 1 совместно с ГРУ плана диверсионных операций на американских военных объектах и базах — на случай войны или возможного ограниченного военного конфликта вблизи границ СССР. Было определено около ста пятидесяти целей, разбитых на три категории: военные базы, где размещались стратегические военно-воздушные силы с ядерным оружием; военные сооружения со складами боеприпасов и боевой техники, предназначенных для снабжения американской армии в Европе и на Дальнем Востоке; и, наконец, нефтепроводы и хранилища топлива для обеспечения размещенных в Европе американских и натовских воинских частей, а также их войск, находящихся на Ближнем и Дальнем Востоке возле наших границ.

В 1953 году Павел Судоплатов предложил создать на территории Западной Европы сеть спецрезидентур, которые должны были вести регулярное наблюдение за 150 стратегическими объектами НАТО, преимущественно за местами хранения ядерного оружия, и план действий, направленный против американских и натовских стратегических военных баз в случае войны или вышедших из-под контроля локальных конфликтов. План предусматривал, что первой акцией при возникновении военного конфликта в Европе должно стать уничтожение коммуникаций натовской штаб-квартиры.

В апреле 1953 года произошло слияние МВД и МГБ СССР. В результате Бюро № 1 было ликвидировано.

С мая 1953 года активной разведкой за рубежом должен был заниматься 9-й (разведывательно-диверсионный) отдел МВД СССР — (проведение актов индивидуального террора и диверсий). Он был создан 30 мая 1953 года согласно приказу министра внутренних дел № 00318. Начальником отдела был назначен Павел Судоплатов.

9-й отдел просуществовал недолго. 31 июля 1953 года его функции были переданы во Второе главное управление (разведка за границей) МВД СССР. Спустя три недели (21 августа 1953 года) по обвинению в «бериевском заговоре» был арестован Павел Судоплатов, его сменил полковник Лев Студников.

В конце июля того же года функции этого подразделения передали в создаваемый 12-й (специальный) отдел Второго главного управления (внешняя разведка) МВД СССР. Из-за внутриполитических катаклизмов вопрос о создании 12-го отдела был рассмотрен на заседании ЦК КПСС только в сентябре 1953 года. Тогда же были окончательно определены основные задачи этого подразделения:

«…проведение диверсий на важных военно-технических объектах и коммуникациях» на территории главных противников США и Англии, а также на территории государств, используемых главными агрессорами против СССР;

осуществление активных действий (в первой редакции «актов террора». — Прим. авт.) «в отношение наиболее активных и злобных врагов Советского Союза и деятелей капиталистических стран, особо опасных иностранных разведчиков, главарей антисоветских организаций и изменников Родины».

Также в документе было особо указано, что любое мероприятие могло быть проведено только с санкции Президиума ЦК КПСс.

На том же заседание присутствующие ознакомились с проектом «Положения о 12-м отделе при 2-м Главном (разведывательном) управлении МВД СССР». Вот что они прочли:

«1. 12-й отдел при 2-м Главном (разведывательном) управлении МВД СССР выполняет специальные задания по диверсиям и террору в капиталистических странах.

Все мероприятия по линии 12-го отдела проводятся только после предварительного доклада и получения санкции ЦК КПСС.

Учитывая особый характер выполняемых заданий, вся работа проводится с соблюдением строжайшей конспирации.

В целях обеспечения квалифицированными кадрами 12-й отдел приравнивается в правах к самостоятельному оперативному управлению МВД СССР.

2. Структура и кадры 12-го отдела утверждаются особым постановлением ЦК КПСС.

12-й отдел подчиняется непосредственно начальнику 2-го Главного (разведывательного) управления МВД СССР.

3. На 12-й отдел возлагаются следующие задачи:

а) проведение диверсий на важных военно-стратегических объектах и коммуникациях главных агрессивных государств, как на территории этих государств, так и на территории других капиталистических стран, используемых главным агрессором против СССР;

б) осуществление актов террора в отношение наиболее активных и злобных врагов Советского Союза из числа деятелей иностранных государств, особо опасных иное гран ных разведчиков, главарей эмигрантских организаций и изменников Родины;

организация секретного изъятия и доставка на нашу территорию лиц, вывоз которых является особой необходимостью;

в) организация похищения и доставка в СССР новейших образцов вооружения и военной техники капиталистических государств, применение в необходимых случаях подкупа и других средств;

4. В целях выполнения вышеизложенных задач, 12-й отдел:

а) выявляет и изучает военные базы, аэродромы, порты, важные военно-промышленные объекты, уязвимые узлы коммуникаций, изыскивает подходы к этим объектам и насаждает на них агентуру, способную осуществить диверсионные мероприятия;

организует наблюдение и подвод агентуры к лицам, в отношение которых намечено проведение специальных мероприятий;

б) подбирает и готовит в СССР, странах народной демократии и капиталистических государствах специальные кадры нелегалов, как из числа советских граждан, так и иностранцев, преданных Советскому Союзу, смелых, решительных, обладающих организаторскими способностями;

в) для проведения мероприятий по диверсиям и террору создает в капиталистических странах нелегальные резидентуры и агентурные группы, способные организовать эту работу;

г) создает в капиталистических странах глубоко законспирированные резидентуры и агентурные группы с задачей развертывания активной диверсионной деятельности только в случае военных действий;

д) для легализации разведчиков и агентов-нелегалов создает в капиталистических странах необходимое прикрытие — коммерческие предприятия, торговые фирмы, комиссионные и посреднические бюро, импортные фирмы, пансионы, гаражи, кафе и т. п.;

е) с помощью соответствующих подразделений 2-го Главного (разведывательного) Управления М ВД СССР обеспечивает нелегалов документами, необходимыми для проживания и передвижения за границей;

ж) организует надежную быструю действующую связь с нелегальными резидентурами и агентурными группами по нелегальным каналам, используя для этого радио, шифрофотограммы, другие технические средства;

з) обеспечивает нелегальные резидентуры и нелегальные группы необходимыми материально-техническими средствами для осуществления диверсий и террористических актов;

5. Нелегальным резидентурам и группам 12-го отдела в капиталистических странах запрещается поддерживать какой-либо контакт с местными коммунистическими организациями, а также вербовать агентуру из числа коммунистов.

6. Для осуществление диверсионных и террористических актов, а также организации похищения новейших образцов вооружений, военной техники, 12-й отдел в необходимых случаях использует агентурные возможности других подразделений 2-го Главного (разведывательного) Управления МВД СССР и по согласованию с руководством Министерства обороны СССР 2-го Главного управления Генштаба Советской Армии, если агентура этих управлений имеет подходы к объектам диверсий и террора и может ускорить или облегчить выполнения заданий.

7. Выбор и изучение военно-стратегических объектов диверсий производится в контакте со 2-м Главным управлением Генштаба Советской Армии.

8. В своей работе 12-й отдел использует информационные материалы о военно-стратегических объектах империалистических стран, имеющихся во 2-м Главном (разведывательном) управление МВД СССР.

9. В целях подбора необходимой агентуры, а также продвижения нелегалов в капиталистические страны, 12-му отделу разрешается иметь свои оперативные группы в странах народной демократии, Китайской Народной Республике и Германской Демократической Республике. В этих странах оперативные группы 12-го отдела действуют под крышей старших советников МВД СССР, через которых согласовывают свои действия с руководством этих стран.

10. Для подготовки и тренировки нелегалов и агентуры в Москве, а в случае необходимости в других городах Советского Союза, отдел создает законспирированные пункты и конспиративные квартиры для обучения диверсионной технике, стрельбе, радиоделу, фото и др.

Нелегалы, находящиеся на подготовке, и сотрудники конспиративных пунктов, содержатся по негласному штату, утвержденному министром внутренних дел СССР.

11. На сотрудников 12-го отдела при 2-м Главном (разведывательном) управлении МВД СССР распространяются все льготы, определенные в решение ЦК КПСС для сотрудников Главного управления МВД СССР.

12. На сотрудников 12-го отдела, работающих за границей в нелегальных условиях или выезжающих во временные командировки в нелегальные условия в капиталистические страны, распространяется действие постановления Совета Министров СССР № 2599-1076-сс от 1 июля 1948 года «О льготах для сотрудников Комитета Информации Совета Министров СССР, работающих за границей в нелегальных условиях».

Примечание: МВД СССР предоставляется право частично или полностью лишать льгот в указанном параграфе тех сотрудников, которые не проявили себя положительно в работе или совершили поступки, порочащие звание чекиста».

В архиве сохранился проект структуры 12-го отдела МВД СССР (на документе указана дата 7 сентября 1953 года):

«1-е отделение — выполнение специальных заданий по Соединенным Штатам Америки

2-е отделение — выполнение специальных заданий по Латинской Америке

3-е отделение — выполнение специальных заданий по Англии, Канаде, Южно-Африканскому Союзу, Австралии, Новой Зеландии, Ирландии.

4-е отделение — выполнение специальных заданий по Германии и Австрии

5-е отделение — выполнение специальных заданий по Финляндии и Скандинавским странам

6-е отделение — выполнение специальных заданий по Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии

7-е отделение — выполнение специальных заданий по Италии, Испании, Югославии, Греции

8-е отделение — выполнение специальных заданий по Ирану, Афганистану, Турции

9-е отделение — выполнение специальных заданий по Египту, Саудовской Аравии, Израилю, Ливану, Сирии, Ираку

10-е отделение — выполнение специальных заданий по Японии, Филиппинам, Индонезии, Индокитаю, Индии

11-е отделение — по материально-техническому и хозяйственному обеспечению

Секретариат».

12 сентября 1953 года было принято Постановление ЦК КПСС «Об организации 12-го (специального) отдела при 2-м Главном (разведывательном) управлении МВД СССР». Согласно тексту этого документа:

«Поручить МВД СССР (тов. Круглову) организовать при Главном (разведывательном) управлении 12-й (специальный) отдел для проведения диверсий на важных военно-стратегических объектах и коммуникациях главных агрессивных государств — США и Англии, как на территории этих государств, так и на территории капиталистических стран, используемых главными агрессорами против СССР

Признать целесообразным проведение актов террора [активных действий] в отношении наиболее активных и злобных врагов Советского Союза из числа деятелей капиталистических стран, особо опасных иностранных разведчиков, главарей антисоветских эмигрантских организаций и изменников Родине».

Создание 12-го отдела потребовало несколько месяцев. Только 20 ноября 1953 года министр внутренних дел Сергей Круглов направил письмо на имя Председателя Совета Министров Георгия Маленкова и первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева, где подробно расписал структуру и штаты, а также проект Положения о 12-ом (специальном) отделе при Втором главном (разведывательном) управлении МВД СССР.

В предлагаемом на утверждение Постановлении ЦК КПСС на этот отдел возлагается проведение «диверсий на важных военно-стратегических объектах и коммуникациях на территории главных агрессивных государств — США и Англии…» и «осуществление активных действий в отношении наиболее активных и злобных врагов Советского Союза из числа деятелей капиталистических стран, особо опасных иностранных разведчиков, руководителей антисоветских эмигрантских организаций и изменников Родины». При этом прерогатива принятия подобных решений оставляется за Президиумом ЦК КПСС: «2. Установить, что все мероприятия МВД СССР по линии 12-го (специального) отдела предварительно рассматриваются и санкционируются Президиумом ЦК КПСС».

В 12-м отделе насчитывалось 82 штатных сотрудника и десять региональных отделений, агентуры которые могли, в случае необходимости, провести активное мероприятие в любом регионе мира, начиная от территории США и заканчивая Филиппинами и Саудовской Аравией[980].

12 декабря 1953 года министр внутренних дел Сергей Круглов направил предложение в ЦК КПСС о проведении крупной диверсии на американской военной базе в Австрии (база ГСМ, снабжавшая топливом американские самолеты для воздушного моста с Западным Берлином во время его блокады). С документом ознакомились Никита Хрущев и Георгий Маленков, но от проведения операции отказались.

После создания КГБ 12-й отдел прекратил свое существование. Его функции были переданы созданному в марте 1954 года 13-му отделу при Первом главном управлении (внешняя разведка) КГБ СССР.

Как и его предшественники, он «прославился» серией скандальных операций — похищений и убийств. О них рассказано выше. Жертвами Лубянки были не только функционеры из НТС, но и предатели. Так, в 1956 году был похищен ушедший на Запад крупнейший британский агент в восточногерманских спецслужбах — генерал-лейтенант Роберт Бялек.

В ноябре 1956 года сотрудники 13-го отдела участвуют в операции на территории Венгрии.

13-й отдел, как и Бюро № 1, занимался не только похищениями и убийствами врагов Советского Союза, но и готовился к будущей войне. Чем же конкретно занимались сотрудники 13-го отдела в первое десятилетие существования Комитета государственной безопасности? Их приоритетной задачей был выбор объектов на территории Западной Европы и подготовка их ликвидации силами разведывательно-диверсионных групп или местного антиправительственного «подполья» в случае наступления «особого периода» — вооруженного конфликта между Востоком и Западом.

Так, в мае 1955 года бывшие союзники по антигитлеровской коалиции (СССР, США, Великобритания и Франция) подписали так называемый Австрийский государственный договор, что положило конец послевоенной оккупации страны. КГБ получил задание подобрать и заполнить несколько тайных складов с оружием и боеприпасами, прежде чем части Советской армии будут выведены с территории Австрии.

Другое направление деятельности 13-го отдела — подготовка подробных описаний объектов, которые могут стать целями для диверсантов, и посадочных площадок для советских разведывательно-диверсионных групп.

В качестве примера можно привести перечень позиций досье на объект. Вот как они звучали:

1. Роль объекта в мирное и военное время, его место в воєнно-промышленном потенциале противника. Документы, фотографии, фильмы, карты, и диаграммы, на которых приведены подробности, касающиеся его местоположения, графика работы, системы безопасности, личного состава, соседей, находящихся поблизости населенных пунктов, и способы проникновения на объект.

2. Подробные описания слабых мест объекта, методов нападения на каждый из них, оценка предполагаемого ущерба, вид сотрудников, которые должны быть задействованы в диверсионных мероприятиях (агенты, нелегалы и т. д.).

3. Возможности вести разведку и осуществлять диверсионную деятельность на объекте. В этот раздел дела включаются индивидуальные отчеты (справки) по каждому источнику информации по данному объекту и по каждому агенту-боевику, отобранному для проведения операции против этого объекта.

4. Подробное описание специальных средств, необходимых для ведения диверсионной работы против данного объекта, точное указание характера использования этих средств, точное местоположение тайников, порядок хранения и роль каждого агента, которому предоставляется право его использования.

5. Организация инструктажа участников нападения на объект, а также условные слова, обозначающие начало «специальной операции». (Эта часть дела была помещена в запечатанный пакет.)

Если какая-либо информация из приведенного выше списка отсутствует, к делу прилагалась записка о мероприятиях, проводимых для того, чтобы ее добыть.

К 1959 году, если не раньше, на самых уязвимых участках линий электропередачи, нефтепроводов, систем коммуникаций и крупных промышленных комплексов в большинстве, если не во всех странах НАТО систематически велась разведывательная деятельность; эти объекты наносились на секретные карты 13-го отдела.

Летом 1959 года агент КГБ устроился на временную работу на электрическую подстанцию неподалеку от Вормса (порт на левом берегу реки Рейн, на территории ФРГ), чтобы помочь разработке планов организации диверсии на линии электропередачи, проходящей над Рейном.

Делегация советских экспертов в области энергетики (во главе с заместителем министра по вопросам строительства атомных электростанций и в сопровождении сотрудника КГБ) воспользовалась поездкой в США, проходившей со 2 по 30 октября 1959 года, для того чтобы разведать объекты возможных диверсий на электростанциях и линиях электропередачи.

Дела о подходящих посадочных площадках и базах для размещения разведывательно-диверсионных групп, которые должны были совершать нападения на эти и другие объекты, включали подробную информацию о характере местности, ориентирах, климате по временам года, преобладающих ветрах, населенных районах и местных традициях.

В случае, когда диверсионно-разведывательная группа должна была добираться морем, а не самолетом, в дело включались дополнительная информация о береговой линии, приливах, условиях работы для подводных и моторных лодок.

Значительное количество информации собирали местные агенты и советские граждане, которым был разрешен выезд на Запад для воссоединения семей. Кроме того, предпринимались попытки завербовать нелегальных агентов в основных странах НАТО и Японии, чтобы помочь диверсионно-разведывательным группам. Как видно из одного из дел 13-го отдела:

«Для работы в качестве специальных [нелегальных] агентов, принимающих участие в операциях линии «Ф»[981], пригодны лица в возрасте от 20 до 45 лет. Представители аристократии и буржуазно-консервативных кругов не представляют интереса. Предпочтение отдается следующим профессиям: электрики, механики, инструментальщики, химики, опытные инженеры, техники и рабочие высокой квалификации — в первую очередь, граждане США, Франции, Канады, Британии, Западной Германии, Италии и Японии. Не подходят лица, строго придерживающиеся религиозных догм и правовых норм, злоупотребляющие алкоголем, наркотиками, а также личности с сексуальными отклонениями. Для того чтобы можно было объяснить особенности проводимой операции и предусмотренный для нее порядок действий, желательно отбирать людей, которые совершают частые поездки по своей стране, а также по другим странам — людей, имеющих свои дома, летние дома, дачи, усадьбы и земельные участки».

Так же скрупулезно сотрудники 13-го Отдела подходили к изучению каждого объекта. Например, дело по нью-йоркскому порту (объект «Грант»), к примеру, включало подробности, касавшиеся мест стоянок кораблей, расположения складов, систем коммуникаций, сведения о сотрудниках и мерах обеспечения безопасности. Как всегда были отмечены наиболее уязвимые участки порта.

Операция «Кедр», начатая в 1959 году резидентурой в Оттаве, продолжалась 12 лет, в течение которых была проведена очень тщательная разведка нефтеперерабатывающих заводов, а также нефте- и газопроводов по всей территории Канады от Британской Колумбии до Монреаля. Каждый объект был сфотографирован под разными углами, у каждого были выявлены слабые места. На мелкомасштабных картах были отмечены наиболее удобные пути подхода к диверсионным объектам и наилучшие пути отхода.

Аналогичные мероприятия, хотя и меньшего масштаба, проводились и на территории стран НАТО и даже нейтральных государств Западной Европы (Австрии, Швеции и Швейцарии). Резидентуры должны были ежегодно предоставлять планы организации диверсий на четырех-шести крупных объектах. Так, в период с 1964 по 1967 год линия «Ф» в Западной Германии планировала проведение «специальных операций» на нефтепроводе Вильгельмсхавен — Весселинг: хранилищах горюче-смазочных материалов в Вильгельмсхавене и Унтерпфаффенховене, основных электроподстанциях в Браувайлере и Роммерскирхене, в деревушке Файнау; на транзитной базе НАТО в порту Бременхавен, в военном бункере правительства ФРГ, в корабельных доках Ховальдсверфт в Киле и «\yesser А.С.», а также на главном складе американской армии в Мисау. По указанию из Центра резидентура в Бонне закупила военную форму и рабочую одежду, использовавшиеся военнослужащими бундесвера, железнодорожниками, лесниками, охотничьими инспекторами и дорожными рабочими, в которые должны были облачаться для маскировки бойцы разведывательно-диверсионных групп. Для них же в Шварцвальде и в Баварии были подготовлены посадочные площадки. Оружие и радиостанции, которые должны были использоваться в ходе диверсионных операций, прятались в тайниках недалеко от намеченных объектов.

Стандартный, упакованный в контейнер для длительного хранения, набор снаряжения бойца разведывательно-диверсионной группы состоял из: оборудования для подрыва железнодорожного полотна; одной мины «Черепаха» в комплекте с тремя дополнительными зарядами; четыре устройства «Уголок»; взрывных устройств для разрушения основных опор столбов линий высоковольтной передачи; 36 метров детонирующего шнура, двух детонаторов «Карандаш» с двухчасовым замедлением.

В каждом тайнике можно было разместить один или несколько контейнеров. Радиопередатчики и радиоприемники, как правило, прятались в разных тайниках, иногда вместе с местной валютой для ее использования впоследствии бойцами разведывательно-диверсионных групп. Так, в августе 1965 года десять тысяч немецких марок были заложены в тайник «Трезубец» недалеко от Бонна; несколько попыток найти их, предпринятые лет через десять, окончились неудачей, и деньги были списаны.

Италия была разделена Центром на четыре основные зоны действий, в каждой зоне было по две посадочных площадки и базы для разведывательно-диверсионных групп: в предгорьях Альп (с площадками в долине Арно и в районе Ливорно — Пиза — Флоренция), центральная и южная.

Все площадки для десантирования ца парашютах должны были представлять собой ровный участок местности, ближайшие дома находятся от которого на расстоянии примерно одного-полутора километров.

В каждой зоне на земле или собственности, принадлежащей опытному агенту, создавался большой тайный склад оружия; радиостанция и деньги прятались в тайниках.

Римская резидентура, согласно инструкциям, закупила форму военнослужащих, полицейских, карабинеров, железнодорожных рабочих и лесников, а также обычную одежду жителей, проживающих вблизи районов приземления.

Для нужд членов разведывательно-диверсионных групп резидентурам большинства северных районов было поручено достать знаки отличия альпийских частей ВС.

Линия «Ф» подготовила объектовые дела по линиям высоковольтной передачи, нефтепроводам, мостам, туннелям и военным объектам в радиусе 120 км от каждой посадочной площадки. Было подготовлено четырехтомное дело о бывших участниках итальянского Сопротивления во время войны, которые, как надеялись, окажут помощь в проведении диверсионных операций.

Помимо офицеров линии «Ф» в резидентурах КГБ, которые использовались для руководства операциями или осуществляли контроль за их проведением, 13-й отдел и его преемник имели также небольшую группу нелегалов, обученных приемам диверсионной деятельности и ведения других «специальных операций», которые ездили по всему миру от одного диверсионного объекта к другому. Так, «нелегал» Василий Гордиевский («Громов»), находясь зимой 1964–1965 года на задании в Испании, подобрал семь посадочных площадок и восемь мест для организации складов оружия[982]. Оговоримся сразу — он выполнил разовое поручение Центра.

А вот другой «нелегал» в течение всего своего многолетнего нахождения за рубежом специализировался исключительно на выполнении таких заданий. О нем впервые рассказал перебежчик Василий Митрохин.

В конце ноября 1962 года на территорию Великобритании прибыл подданный Бельгии Эмиль Эрварт. На самом деле звали этого человека Игорь Витальевич Войтецкий («Поль»). Родился он в 1933 году в Москве в семье Глеба Павловича Шландина и Софьи Давыдовны Рудницкой. После того как отец в 1937 году покончил жизнь самоубийством, мать вышла второй раз замуж за Виталия Пантелеймоновича Войтецкого, будущего кинорежиссера. В 1956 году Игорь Войтецкий начал подготовку в качестве разведчика-нелегала.

Одновременно с подготовкой будущего «нелегала» началось создание его «легенды». В качестве «отца» Эмиля Эрварта был выбран бельгиец Эрнст Эрварт. В 1933 году он приехал в Советский Союз и дальнейшая его судьба неизвестна. Биографию «матери» пришлось придумать. Марта Алтхаммер родилась в 1907 году в Дрездене. После того, как у супругов 23 декабря 1933 родился сын, они разошлись. Отец ребенка уехал в Бельгию и больше не возвращался в Германию.

С 1958 по 1962 год Игорь Войтецкий жил в Австрии. Осенью 1962 года он получает подлинный документ, подтверждающий его бельгийское подданство. Одновременно он совершенствует свои навыки кинооператора — профессии «прикрытия».

30 января 1963 года в британском городе Дувр состоялось бракосочетание Эмиля Эрварта и Эрны Херманн, которая родилась 27 июля в 1931 года в городе Фридштадт. Понятно, что имя и биография невесты были вымышленными. Боевую подругу советского «нелегала» звали Юлией Ивановной Горанковой («Вирджиния»), и родилась она в 1931 году.

После «медового месяца» молодожены приступили к выполнению главного задания — подбор площадок для высадки воздушных и морских десантов. Сначала в Северной Ирландии и Шотландии. Затем, с 1964 по 1974 год — во Франции, Турции, Бельгии, Греции, Австрии, Израили и США.

Также в операциях 13-го отдела принимали участие сотрудники легальных резидентур. Они «специализировались» на закладке тайников с оборудованием для разведывательно-диверсионной группы.

В качестве примера об одном из тайных складов. Он появился 15 мая 1966 года благодаря сотрудникам легальной резидентуры в Берне (Швейцария). В «схрон» был спрятан радиопередатчик со взрывным устройством-ловушкой («Молния») BR-3U.

Вот описание его месторасположения. Это сейчас можно использовать систему GPS-навигации. Сообщил координаты в Центр, и все. А тогда нужно было подробно описать весь маршрут, с указанием всех ориентиров.

«Выезжайте из Фрайбурга по Авеншеской дороге. Через 6 километров от Фрайбурга дорога проходит через городок Бельфо. По правой стороне дороги, если ехать из Бельфо, находится одиноко стоящая ферма. Примерно в 100 метрах за фермой, с правой стороны от нее, к находящемуся на холме лесу ведет дорога. Выход на эту дорогу находится прямо напротив железнодорожного переезда. Следуйте по этой дороге до края леса, туда, где стоит большая крытая часовня с изображением святого и скамьями.

Тропа проходит мимо часовни по краю леса. Пройдите 55 шагов по тропе, оставив часовню по левую руку (если стоять к ней лицом). Вы увидите с правой стороны от себя каменный столбик с буквами F C, а затем сразу же слева большую сосну (единственную в секторе между часовней и столбиком). Начинайте вновь отсчитывать шаги от края дорожки. Идите, двигаясь под прямым углом к тропе, следуя между сосной и столбом. Сделав 36 шагов, вы окажетесь в точке, расположенной между двумя большими густыми деревьями, единственными в этом секторе. Расстояние между деревьями три шага. Участок между деревьями был использован для тайника.

При отсутствии машины можно добраться до тайника на поезде, следующем из Фрайбурга, выйти в Бельфо и далее добираться пешком. Расстояние от железнодорожной станции Бельфо до тайника — примерно 1500 метров.

В тайнике находятся три контейнера, сумка, водонепроницаемая упаковка и камень.

Внутри сумки находится взрывное устройство, которое было поставлено на взвод с помощью системы «Молния» при закладке тайника.

Сверху корпус был прикрыт доской, чтобы защитить рукоятку при вскрытии тайника.

Рядом с центром тайника на глубине 30 см был зарыт стеклянный кувшин, а над сумкой была вертикально воткнута в землю металлическая трубка длиной 15 см, верхний конец трубки на 5–7 см заглублен в землю. Эти предметы были помещены там специально, чтобы было видно, не вскрывался ли тайник посторонними лицами. В то же время во время раскопки они могут служить опознавательными знаками. Общая глубина тайника составляет один метр. В контейнере находится радиопередатчик BR-3U».

Также к описанию прилагалась инструкция по обезвреживанию взрывного устройства «Молния»

«1. Выкапывая контейнер из земли, будьте осторожны, чтобы случайно не ударить по рукоятке. Копайте до тех пор, пока не покажется верхняя крышка контейнера с рукояткой, снимите доску и фанеру, прикрывающие сверху контейнер.

2. Рукоятку можно повернуть, а контейнер поднять и достать из ямы лишь после того, как будет обезврежено устройство.

3. Для того чтобы обезвредить устройство, нужно иметь при себе батарейку для карманного фонарика (не менее 3,5 В). Подсоедините к батарейке два провода длиной 30–50 см с острыми наконечниками (гвоздь или иголка).

4. Не вынимая контейнер из тайника, поместите один из контактов батарейки на корпус контейнера, а другой — на левое крепление замка — предполагается, что радист стоит лицом к крышке. Контакты должны подсоединяться после того, как вы соскоблите краску с корпуса контейнера и с крепления замка.

5. Когда контакты будут подсоединены к батарейке, вы должны услышать щелчок внутри контейнера, это указывает на то, что взрывное устройство обезврежено. Если щелчка не последовало, проверьте еще раз контакты и повторите процедуру обезвреживания устройства.

6. Если и после повторной процедуры обезвреживания вы не услышали щелчка, доставать контейнер из тайника запрещается, и тайник должен быть закрыт.

Чтобы открыть контейнер и извлечь электродетонаторы из приемопередатчика:

1. снимите замки и поднимите крышку контейнера ключом, который находится внутри упаковки. Отверните четыре винта и снимите металлическую обшивку, под которой в упаковке «АЛИОТ» находится приемопередатчик;

2. перережьте все провода, соединяющие контейнер с упаковкой АЛИОТ, и извлеките упаковку из контейнера»[983].

А вот два примера описания месторасположения тайников, подготовленных римской резидентурой.

«Описание пути к тайнику «Межозерный» и местоположение тайника.

15 апреля 1962 года радиопередатчик BR-3U за № 609072/9126 в водонепроницаемой упаковке был помещен в тайник «Межозерный».

Тайник «Межозерный» расположен в 30 км от Рима в лесистой местности между озерами Альбано и Неми, в 50 м от Виа деи Лаги (Via dei Laghi), справа от дороги, если ехать из Рима в Веллетри.

Выезжайте из Рима по Аппиа Антика и через 17 км (нижний участок аэродрома Чампино) поверните налево на Виа деи Лаги, ведущую в Веллетри. Продолжайте движение еще 13 км по Виа деи Лаги до столбика с отметкой 13 км и далее в том же направлении еще 120 м, а через 120 м вправо, в сторону леса ведет широкая дорога.

Идите по этой дороге 90 метров до развилки, где расходятся две дороги, идите по правой дороге, которая начинается в десяти метрах от четырех больших камней, лежащих на основной тропе.

Эти две дороги огибают с двух сторон холм. Пройдя по правой дороге 15 метров от места разветвления, поверните налево и поднимайтесь на холм (7–8 м). На вершине холма и на его склонах имеются ямы, очевидно, оставшиеся после выкорчевывания деревьев. Среди них есть группа из четырех расположенных рядом углублений.

Тайник находится в квадратной яме, которая расположена рядом с другим отверстием неправильной формы, напоминающим по форме цифру 8.

На дне ямы в направлении развилки дорог была вырыта камера, и в нее был помещен чемодан с приемопередатчиком. Чемодан засыпан землей и камнями, толщина слоя земли составляет 55–60 см. После того как чемодан был засыпан слоем земли толщиной 25 см, на этом месте была установлена первая отметка: два отрезка зеленой проволоки были разложены над местом диагонально друг к другу, а затем чемодан был засыпа# еще одним слоем земли толщиной 50 см. После этого на этом месте был диагонально положен провод желтого цвета; сверху — еще один слой земли, толщиной 55–60 см. С противоположной стороны ямы лежит большой камень.

Расстояние от пересечения дорог Виа деи Лаги и Аричча — Рокка ди Папа до широкой пешеходной тропы при движении со стороны Рима составляет примерно 1450 метров».

20 сентября 1962 года в тайник «Марино» были помещены два контейнера: блокнот с инструкциями по изъятию и упаковке приемопередатчика, капсула с инструкциями по пользованию приемопередатчиком с расписанием сеансов двусторонней и односторонней связи, все материалы были на чувствительной пленке на английском языке.

Тайник «Марино» представляет собой трещину в основании старого дерева, которая была углублена в направлении корневой системы.

Тайник расположен на уровне отметки 6 км по Виа деи Лаги, если двигаться со стороны Рима. Продолжайте движение по дороге Рим — Альбано, поверните налево на Виа деи Лаги, и идите еще 6,3 км. У камня с отметкой 6 км дорога начинает резко сворачивать, прямо перед деревушкой Марино. На середине изгиба от дороги отходят вправо и влево две грунтовые сельские дороги. Между основной дорогой и грунтовой дорогой, ведущей направо, есть участок, заросший высоким кустарником. Среди этих кустов в 25 метрах от дороги растет одинокое старое дерево. Тайник «Марино» находится у подножия дерева в корневой системе со стороны, противоположной дороге, на глубине 25 см от поверхности.

Два контейнера завернуты в целлофан и помещены в металлическую коробку из-под конфет размером 18*10*4 см, края которой заклеены изоляционной лентой.

Предметы присыпаны землей, сверху положен камень»[984].

В октябре 1966 года 13-й отдел был преобразован в отдел «В» (на правах управления) ПГУ КГБ СССР[985]. Деятельность его сотрудников отличалась от той, чем занимались их предшественники в предыдущие годы. Так, было принято решение «законсервировать» деятельность разведывательно-диверсионных резидентур. Подробнее о них мы расскажем в следующих главах нашей книги. Вместо этого основные усилия были сконцентрированы на подборе мест для скрытного десантирования разведывательно-диверсионных групп и выявление уязвимых мест в системах транспортных коммуникаций и систем энергоснабжения.

В военное время на базе отдела разворачивалось Управление диверсионной разведки. В свою очередь при этом отделе была создана Отдельная бригада особого назначения (ОБОН). Бригада носила кадрированный характер. Отдел занимался подготовкой условий для действия в военное время Управления и органов бригады. Так, в 1968 году все посольские резидентуры получили письмо из Центра: «Рекомендации по созданию необходимых условий на территории потенциального противника, для функционирования специальных групп в чрезвычайной ситуации».

Одной из главных задач отдела была подготовка на случай военного времени спецрезерва КГБ, который был сведен в бригаду особого назначения, общей численностью 4500 человек. В бригаду организационно входило 6 оперативных полков и один оперативный батальон. Формированием этих полков резервистами и развертыванием их в мирное время занимались территориальные органы КГБ Украины, Казахстана и Узбекистана, а также Хабаровского и Краснодарского краев, Московской и Ленинградской областей. В этом их курировал отдел «В». Кроме этого он занимался подбором и подготовкой спецрезерва внешней разведки, организовывал курсы и сборы.

Отдел «В» разрабатывал программы занятий и тренировок, которые проходили во время сборов. Они были рассчитаны на один-полтора месяца занятий. Он же планировал и проводил учения со спец-резервом. Все категории резервистов готовились вместе и по одной программе. Части бригады были разбросаны по Союзу и формировались национальными кадрами указанных регионов. Они были способны в случае войны приступить к разведывательно-диверсионной деятельности на своих направлениях, зная местные особенности как своей страны, так и сопредельных государств.

В август 1968 года отдел «В» ПГУ КГБ провел спецмероприятия по подготовке ввода войск Варшавского договора в Чехословакию.

В 1971 года на Запад ушел майор Олег Лялин — сотрудник отдела «В», работавший в то время в лондонской резидентуре под прикрытием переводчика и эксперта внешнеэкономического объединения «Разноэкспорт». Летом 1971 года его активно разрабатывала британская контрразведка с целью его вербовки. Вскоре выяснилось, что кроме любви к «зеленому змию» советского разведчика отличает еще и слабохарактерность. На этом решили и сыграть. Ждать пришлось недолго. В 3 часа ночи 30 августа 197 Иода Олег Лялин был задержан лондонской полицией. Его обвинили в том, что он управлял машиной в нетрезвом состоянии, и доставили в полицейский участок. Расчет контрразведчиков был предельно прост: сотрудничество с Лондоном и продолжение карьеры с возможностью регулярно выезжать за рубеж или позорное завершение командировки и изгнание из ПГУ КГБ. В ходе многочасовой беседы с британскими контрразведчиками он выбрал первый вариант.

Вот только реализовать его не удалось. И в этом виноваты сами англичане. Они не только не скрыли факт многочасового нахождения Олега Лялина в полицейском участке, но и согласно распоряжению генерального прокурора и министра внутренних дел освободили его от уголовной ответственности за управление автомобилем в нетрезвом виде. Более того, краткое сообщение о своем решение они поместили в одной из британских газет. После этого в Москве было принято решение отозвать Олега Лялина в Советский Союз. Британский агент понял — это «провал». Даже если Москва и не узнает о его предательстве, то на карьере все равно можно ставить крест. И тогда Олег Лялин решил попросить политического убежища в Англии. С собой он взял секретаршу и по совместительству любовницу Ирину Теплякову, супругу одного из сотрудников советского торгпредства. Собственную жену с малолетним ребенком Лялин бросил[986].

Он подробно рассказал о составе лондонских резидентур КГБ и ГРУ, об известных ему операциях КГБ в Англии. Он передал англичанам так называемые планы советских диверсий в Лондоне, раскрыл находившихся у него на связи агентов из числа армян-киприотов и дал ряд наводок на нелегалов советской разведки в других странах Запада. Следует подчеркнуть, что находившиеся у него на связи агенты из числа армян-киприотов представляли собой особую диверсионно-разведывательную агентурную группу отдела «В», являвшуюся фактически подрезидентурой, имевшую свою радиостанцию, что являлось для работы КГБ того периода нетипичным.

Огромный урон был нанесен не только отделу «В», но и советской внешней разведке в целом. 24 сентября 1971 года британский МИД в связи с делом Олега Лялина объявил о высылке по небеспочвенному подозрению в работе на советскую политическую (КГБ) и военную (ГРУ) разведку 105 советских дипломатов, что составило 20 % от 550 официальных представителей СССР в Лондоне. Москва в октябре того же года выслала из СССР, в качестве ответного шага, 38 британских дипломатов (20 % от общего числа сотрудников посольства Великобритании в Москве).

Хотя дело даже не количестве, а в качестве. В Лондоне англичане позволили остаться лишь семерым офицерам КГБ. При этом вполне сознательно были оставлены лишь те сотрудники, которые до прибытия в Лондон работали, главным образом, в периферийных органах КГБ, то есть те кто не имел опыта работы в центральном аппарате разведки или за границей, и сотрудники резидентуры КГБ и ГРУ, которые не особенно отличались результативностью в работе. При этом на тех, кто не был выдворен из страны, англичане коварно сумели бросить тень подозрения в принадлежности к агентуре британских спецслужб.

Для многих высылка стала крахом блестящей карьеры. Так, на первого в посольской иерархии советника, карьерного дипломата Владимира Филатова, ранее «без замечаний» работавшего во Франции и ФРГ, лично указал пальцем министр иностранных дел Алек Дуглас-Хьюм. Филатов отвечал за связи с Форин оффис, поэтому буквально не вылезал из европейского отдела британского МИД. Похоже, англичан это насторожило. Позже Филатов поехал послом в одну из африканских стран. Но блестяще начавшаяся дипломатическая карьера была сломана. Он умер молодым.

Кроме того, опубликовав списки выдворенных лиц, среди которых были и так называемых чистые дипломаты и даже сотрудники аппарата ЦК КПСС, англичане, указывая на принадлежность тех или иных советских граждан к ГРУ и КГБ, сознательно допустили искажения, вызвав, таким образом, озлобленность на спецслужбы СССР у тех, кто не был причастен в прямом смысле к кадровому составу КГБ и ГРУ. Фактически деятельность советской разведки в Великобритании была парализована на много лет[987].

В феврале 1976 года отдел «В» был преобразован в 8-й отдел и введен в структуру управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР[988].

По утверждению начальника управления «С» ПГУ КГБ Юрия Дроздова 8-й отдел «был не чем иным, как информационной и научно-исследовательской разведывательной структурой, отслеживавшей оперативными средствами все, что касалось сил спецназначения стран НАТО. Отдел, естественно, проводил подготовку спецрезервистов на случай военных действий».

В мирное время отдел готовил условия (в том числе и агентурно-оперативные позиции) для действия, разворачивающегося на его базе с наступлением военного периода Управления диверсионной разведки («ДР»), которому оперативно подчинялись О БОН, а впоследствии — КУОС и ОУЦ (подразделение «Вымпел»). В обязанности 8-го отдела управления «С» входило руководство ОБОН, выделенной в самостоятельную войсковую часть и носившей кадрированный характер. Численность бригады составляла около 4500 человек (спецрезерв внешней разведки), сведенных в шесть оперативных полков (ОПОН УКГБ Московской и Ленинградской областей, ОПОН КГБ Украины и Казахстана, ОПОН УКГБ Хабаровского и Краснодарского краев) и один оперативный батальон (т. н. «Ташкентский» ОБОН КГБ Узбекистана). Формированием этих полков резервистами и развертыванием их в мирное время занимались территориальные органы. Основная задача ОБОН определялась конкретно: подготовка и проведение в особый период, а при необходимости и в мирное время, активных разведывательных и диверсионных операций против объектов главного противника с целью добывания важной секретной информации, дезорганизации управления и работы тыла противника и нанесения ему морально-политического и военно-экономического ущерба.

В первое десятилетие после окончания Второй мировой войны особых проблем с исполнителями спецмероприятий у Лубянки не было. В органах госбезопасности (в центральном аппарате, регионах, а также за границей (в том числе и на нелегальной работе) служило множество фронтовиков, имевших специфичный боевой опыт. Все они, от нескольких месяцев до нескольких лет, воевали в тылу врага в качестве командиров разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов.

Шло время, ветераны уходили на заслуженный отдых, а им на смену приходили те, кто о войне знал лишь по смутным воспоминаниям детства. Была и еще одна причина — за плечами молодежи не было той суровой школы подполья, что у их старших товарищей. Поэтому было принято решение начать подготовку спецрезерва.

В 1965 году началось восстановление системы кадровой подготовки резерва командного состава партизан и разведчиков-диверсантов. К сожалению, к этому времени учебная, материальная и иная база в Советском Союзе практически отсутствовала. Непосредственно подготовкой диверсантов занимались в индивидуальном порядке сотрудники 8-го отдела управления «С» Первого главного управления КГБ.

В 1966 году был создан внештатный специальный курс при 1-м факультете ВКШ КГБ в форме пятимесячных сборов. Этому спецкурсу и дали дополнительное наименование— КУОС. Первым и единственным начальником этого спецкурса был Харитон Игнатьевич Болотов, на его счету четыре выпуска слушателей.

Предполагалось готовить специалистов для действий в тылу противника с баз партизанских формирований и самостоятельно. Учебно-методические материалы были подготовлены из расчета на группу из десяти слушателей[989].

Начиная с 1968 года КУОС дислоцировался в Голицыно на базе пограничного училища.

Учебно-воспитательную функцию на спецкурсе выполняла кафедра оперативно-тактической подготовки (ОТП). Подавляющее число профессорско-преподавательского состава кафедры были участниками Великой Отечественной войны, не менее трети являлись кандидатами военных наук.

Возглавлял кафедру Иван Иванович Москвичев, а его заместителем был Анатолий Исаевич Цветков. Первый, как правило, читал установочную лекцию по основам партизанской и контрпартизанской борьбы, руководил посредническим аппаратом на командно-штабных учениях. К большой заслуге Ивана Москвичева следует отнести то, что он в полной мере предоставил материально-техническую базу кафедры в распоряжение спецкурса. Это позволило, хотя и усеченно, но все же проводить полевую выучку слушателей.

Анатолий Цветков был, по существу, начальником штаба. На спецкурсе участвовал в основном в групповых занятиях и на учениях. С образованием спецкурсов его роль значительно усилилась. Профессор, доктор военных наук, начальник факультета и специальной кафедры, он участвовал в разработке учебных материалов для нового подразделения, а также в заседаниях кафедры, читал лекции. Но основная заслуга его состояла в том, что все аспиранты и соискатели КУОС нашли в нем доброго и требовательного учителя, который помогал каждому: от выбора темы диссертации до защиты, часто выступая как официальный и неофициальный оппонент. Многие аспиранты с благодарностью вспоминают его помощь в публикации различных материалов, что было не простым делом в те времена.

А теперь вернемся к истокам возрождения и развития опыта в учебном процессе на спецкурсе. Уже после первых выпусков был наработан положительный опыт, но наряду с этим обнаружились и существенные недостатки. Основной из них заключался в том, что не было условий для проведения полномасштабных полевых занятий. Стало ясно, что нужна специализированная материальная база. Наконец, и это очень важно, преподавательский состав, привлекаемый к занятиям с разных кафедр, не был связан единством учебного процесса.

Боевая обкатка в кризисных ситуациях за рубежом позволила вскрыть недостатки, связанные, прежде всего, с несогласованностью различных видов подготовки, уязвимостью используемых прикрытий и легенд, недостаточной изученностью и применением средств связи, шаблонностью каналов переброски, дефицитом знаний местных языков и т. д. Уроки Чехословакии, а также других событий конца 60-х — начала 70-х годов (теракты в Израиле, на Мюнхенской олимпиаде и др.) ускорили разработку предложений о создании спецфакультета на базе ВКШ КГБ, возрождавшего подготовку командного состава спецназа госбезопасности.

В 1968 году активизировалась подготовка к преобразованию спецкурса в автономное подразделение: факультет-кафедру специальных дисциплин.

В 1969 году была сформирована новая структура подготовки кадров. Согласно Положению, подписанному председателем КГБ Юрием Андроповым, предписывалось иметь три названия: Специальные курсы КГБ СССР, КУОС и в/ч 93526.

Наименование «Специальные курсы» использовалось лишь в системе КГБ, когда решались кадровые и финансовые вопросы. В силу этого было малораспространенным.

Название КУОС было позаимствовано с Болотовского спецкурса. Оно хорошо прижилось как в ВКШ КГБ, так и среди слушателей. В течение всего периода функционирования специального учебного подразделения использовалось наиболее часто.

Наименование в/ч 93526 использовалось для почтовой переписки слушателей, солдат и даже преподавателей. Но наибольшее значение оно имело при подготовке слушателей на базах Советской армии: воздушно-десантной, горно-альпийской, легководолазной.

Все три наименования, надо отдать должное «отцам-разработчикам», наилучшим образом вписывались в учебно-воспитательный процесс на всем его протяжении.

Куратором КУОС по линии внешней разведки выступал отдел «В» Управления «С» ЛГУ КГБ. Базой курсов стал так называемый старый городок в Балашихе-2 — территория бывшей 101-й разведшколы, созданной еще в 1936 году на 25-м километре Горьковского шоссе.

Учебно-воспитательная работа на Спецкурсах возлагалась на ВКШ КГБ. Ее функционально обеспечивала 13-я кафедра спецдисциплин, входившая в структуру Спецкурсов, а также целый ряд вспомогательных служб обеспечения. Наиболее специфической их единицей был отдельный взвод учебного обеспечения, комплектовавшийся солдатами срочной службы. В их задачу входили действия за противника на учениях, обеспечение учебных занятий, деятельности посредников на учениях, обслуживание автотранспорта и т. д.

Хотя изменения коснулись не только места дислокации КУОС, но и увеличился срок обучения. Теперь на подготовку отводилось семь месяцев. За этот период слушатели проходили интенсивную специальную физическую, огневую, воздушно-десантную и горную подготовку. Осваивали специальную тактику, минно-подрывное дело, топографию, совершенствовали навыки разведывательной деятельности, изучали опыт партизанской борьбы и многое другое:

агентурная разведка, визуальное наблюдение, наружное наблюдение, оперативная установка, легендирование, документирование, нелегальные каналы переброски;

оперативное и физическое проникновение на объекты с особым режимом, особенности физической и технической защиты таких объектов и способы их преодоления;

минирование и организация диверсий, обезвреживание взрывных устройств иностранного производства, а также СВУ;

владение отечественным и иностранным стрелковым оружием, специальным вооружением;

рукопашный бой;

управление различными видами транспорта, в том числе в экстремальных условиях;

подбор и оборудование крупногабаритных тайников в городских и полевых условиях;

оперативная топография;

средства спецрадиосвязи, шифровальная работа и техника; полевое базирование, методы выживания в экстремальных условиях;

преодоление естественных и искусственных преград; морально-волевая и психологическая подготовка к действиям в экстремальных ситуациях;

подбор площадок для посадки и взлета вертолетов и самолетов малой авиации; силы, средства, методы и тактика действий спецслужб и полиции в особый период;

технические средства и способы обеспечения безопасности на территории боевых действий;

методы деятельности сил специальных операций, террористических и экстремистских группировок, антитеррористический курс.

Много лет спустя последний руководитель КУОС Сергей Голова рассказал:

«За семь месяцев слушатель овладевал навыками агентурной разведки и был в состоянии передать по радиостанции шифрограмму. Он мог заминировать и качественно подорвать объект с помощью штатной армейской взрывчатки или собственного изготовления. Еще один важный момент — знание специальной тактики малых разведывательно-диверсионных групп в сложных условиях тыла противника. Вступая в командование такой единицей, ее командир становился инструктором-методистом по всем специальностям своего личного состава. Если требовала обстановка, должен был обучить членов своей оперативно-боевой группы с нуля. В связи с этим все занятия на КУОС проводились в условиях, приближенных к боевым, с обозначенным противником, в том числе и на реальных объектах, при любых погодных условиях. Людей необходимо было загодя адаптировать к экстремальным ситуациям. Мы учили их, как переносить жару, терпеть голод, действовать ночью, спать на снегу и так далее.

Ребята отрабатывали вопросы тактики, радиодела, минно-подрывной, парашютно-десантной, огневой, горной, физической подготовки и других специальных дисциплин. Изучали все виды отечественного стрелкового оружия, а также вооружение почти всех стран мира. Два месяца отводилось для восстановления знаний, полученных еще в военных училищах. А дальше начинались практические занятия. Слушателей заставляли действовать в условиях постоянного физического и психологического напряжения. Обыкновенный марш-бросок инструкторы превращали в настоящую каторгу. По всему маршруту движения курсантов поджидали разнообразные ловушки. Для имитации передвижения с раненым использовалась семидесятикилограммовая кукла»[990].

О высоком уровне подготовки выпускников КУОС рассказал и другой руководитель этого учебного заведения, Петр Нищев. Он утверждает, что «ежегодно готовилось около 60 командиров оперативно-разведывательных групп специального назначения органов государственной безопасности по 7-месячной программе для действия в глубоком тылу противника в военное время. Подготовка осуществлялась впрок, то есть выпускники-командиры зачислялись в спецрезерв КГБ СССР, продолжая службу там, откуда были командированы на учебу.

Подготовленный на КУОС командир профессионально владел всеми знаниями и навыками члена группы специального назначения: агентурной разведкой, минно-взрывным делом, специальной тактикой малых групп, радиошифровальным делом, самбо и многим другим. Вступая в командование спецгруппой, ее командир становился инструктором-методистом по всем специальностям своего личного состава. Если требовалось, то обязан был учить членов группы с нуля…

Пополнение преподавательского состава кафедры осуществлялось из спецрезерва командиров. Сама комплектация кафедры, таким образом, порождала единство взглядов на учебный процесс.

Контингент обучаемых формировался из оперативных сотрудников преимущественно территориальных органов КГБ, имеющих опыт контрразведывательной работы, владеющих одним-двумя иностранными языками, с определенными личными и деловыми качествами. Отбор кандидатов на учебу регламентировала директива председателя КГБ СССР. За него несли личную ответственность руководители территориальных органов госбезопасности.

Учебный процесс строился с максимальной полевой и полигонной практикой, полностью обеспеченной методической и материальной базой. Все слушатели отрабатывали воздушно-десантную, горноальпинистскую подготовку, а некоторые и легководолазную. Благодаря высокой профессиональной подготовке выпускники КУОС пользовались большим кадровым спросом по всем направлениям чекистской деятельности»[991].

В 1973 году под редакцией заместителя начальника отдела «В» Управления «С» ПГУ КГБ полковника Лазаренко А.И. была издана монография «Обеспечение безопасности и жизнедеятельности разведывательных групп». В этой работе был аккумулирован советский и зарубежный опыт по вопросам партизанской и контрпартизанской войны, повстанческих и контрповстанческих операций, разведывательных и контрразведывательных мероприятий в условиях вооруженного противостояния.

В 1978 году состоялись Всесоюзные показательные учения в Ленинградской области. Эти учения, как и многие другие, проводились с привлечением сил и средств КГБ и МВД СССР в качестве условного противника. В сложной оперативной обстановке, в условиях ужесточенного контрразведывательного режима учебная группа КУОС во главе с Яковом Семеновым осуществила боевое десантирование, без потерь прошла многокилометровый маршрут и захватила «секрето-иосителя». Анализ учений показал, что некоторые элементы специальных мероприятий слушатели выполнили со значительным превышением аналогичных американских нормативов, разработанных для «зеленых беретов».

В 1993 году КУОС был расформирован. По утверждению одного из руководителей этой структуры Петра Нищева: «После развала СССР не только КУОС упразднили, но и имело место указание уничтожить все его архивы. Все и сожгли. Там и опыт был, и методики, и обширная уникальная специализированная библиотека, причем с очень большим фондом литературы на иностранных языках». Петр Нищев в беседе с журналистом отказался назвать имя человека, который отдал такой приказ. Чекист заявил: «Откуда я могу знать. Этот вопрос можно выяснить, если глава государства даст конкретное задание. А если вы или кто-то другой начнет выяснять, то ничего из этого не получится. Такие указания, как правило, отдаются устно. Поэтому не хочу рассказывать какую-либо легенду…»[992]

Отдельные журналисты, рассказывая о спецоперациях Лубянки в годы «холодной войны», почему-то всегда в перечень отвечавших за такие акции подразделений органов госбезопасности включают легендарную «Альфу». Единственная боевая операция (освобождения заложников и миротворческие операции в зоне межнациональных и политических конфликтов на территории СССР в конце восьмидесятых — начале девяностых годов прошлого века — эго полицейские операции), где были задействованы бойцы «Альфы» — смена руководителей страны в Афганистане в 1979 году.

Инициатором создания «Вымпела» выступил начальник Управления «С» (нелегальная разведка ПГУ) Юрий Дроздов. Официальная дата рождения «Вымпела» — 19 июля 1981 года, когда участники закрытого совместного заседания Совета Министров СССР и Политбюро ЦК КПСС утвердили предложенный Юрием Дроздовым проект. Во всех документах он проходил, как Отдельный учебный центр КГБ СССР[993] (в/ч 35690).

Первым командиром Группы специального назначения КГБ СССР «Вымпел» был назначен капитан 1-го ранга Эвальд Григорьевич Козлов, удостоенный Звезды Героя за участие в штурме дворца Амина. Заместитель командира — полковник Евгений Александрович Савинцев (до 1988 года), начальник штаба — подполковник Феликс Александрович Макиевский, офицер-пограничник.

Поскольку численность подразделения составляла первоначально около тысячи человек, то набирали офицеров из Погранвойск, ВДВ и других родов войск: через сито проходил один из десяти кандидатов. Помимо физических данных от них требовалось и знание оперативной работы. Хотя первоначально выпускники КУОСа составляли большинство. Средний возраст — около 30 лет, воинские звания от старшего лейтенанта до майора.

В 1983 году в составе «Вымпела» появляется подразделение боевых пловцов из числа сотрудников, прошедших стажировку в 17-й отдельной бригаде спецназа Черноморского флота. Важное место в их подготовке занимала работа с агентурой в приморских населенных пунктах стран вероятного противника. Цель — во взаимодействии с агентами захватить и уничтожить в день «Икс» стратегические объекты. Л ибо удержать их до прибытия основных сил десанта с воздуха и с моря.

Огневой подготовкой с бойцами «Вымпела» занимался ветеран Великой Отечественной войны Федор Степанович Быстряков. Физическую подготовку преподавал Александр Иванович Долматов, мастер спорта, создатель уникальной методики физической подготовки спецназа КГБ, приучавший не бояться мордобоя. Он учил метать в цель ножи и топоры, пользоваться подручными средствами в рукопашном бою с более сильным противником и драться одновременно с шестью партнерами. Минно-взрывное дело преподавали Борис Андреевич Плешкунов и Петр Иванович Нищев[994].

В 1984 году президент Мозамбика Самора Машел лично направляет телеграмму председателю КГБ Юрию Андропову с просьбой командировать в эту страну «социалистической ориентации» советников по борьбе с бандитизмом и инструкторов для обучения оперативно-боевых отрядов. В Москве откликнулись на просьбу. В Мозамбик отправилась группа сотрудников «Вымпела».

С 1984 по 1989 год сотрудники «Вымпела» в самых различных горячих точках мира — на Кубе, во Вьетнаме, в Анголе, Никарагуа и других регионах.

Еще одно место, где пришлось сотрудникам «Вымпела» работать практически с нуля, — Ангола, опора Советской России на Юге Африки. Будучи переброшенным из Мозамбика в Анголу, бывший десантник и афганец П.Е. Суслов в течение трех лет создал здесь из небольшого отряда целое Управление специальных операций — с несколькими отделами и специальными группами. За напористость и смелость ангольские товарищи прозвали его Valiente (храбрый).

В Анголе активно работали сотрудники «Вымпела» А. Михайленко, В. Кикоть, К. Сивов, В. Уколов, а также преподаватели КУОСа Ю. Пеньков, Я. Семенов (руководитель группы «Зенит» во время штурма дворца Амина), В. Смыслов, А. Евглевский[995]. По данным из отдельных источников, в Анголе они находились с 1986 по февраль 1988 года.

Во Вьетнаме прошли стажировку тридцать пять сотрудников «Вымпела». Там они изучали тонкости «малой войны» применительно к условиям Юго-Восточной Азии. Учились работать в джунглях, преодолевать различные заграждения, изучали различные иностранные взрывные устройства, в том числе американские мины-ловушки, отрабатывали методы скрытого передвижения[996].

В 1989 году по просьбе лаосских партнеров им оказали большую помощь советники С. Еолов и В. Кикоть. Они проанализировали обстановку в различных провинциях Лаоса и, с учетом опыта борьбы с вооруженной оппозицией в Афганистане, выдали практические рекомендации по тактическим и организационным вопросам, проведя соответствующие занятия на местах. Была разработана оптимальная модель лаосского спецназа[997]. Также из этой страны, по утверждению экс-командира группы «Вымпел» Героя Советского Союза Эвальда Козлова, «привезли особую культуру выживания в условиях Юго-Восточной Азии»[998].

30 сентября 1985 года в Бейруте было захвачено две машины с сотрудниками советской дипмиссии. В одной находились сотрудник консульства Аркадий Катков и врач посольства Николай Свирский, в другой — офицеры резидентуры КГБ Олег Спирин и Валерий Мыриков.

Боевики подрезали посольские машины, дали несколько автоматных очередей и зашвырнули советских граждан на дно своих машин. При этом ранение в ногу получил Аркадий Катков. Похитители — представители палестинской организации «Силы Халеда Бен эль-Валида». Спланировал же операцию и руководил ею бывший личный охранник Ясира Арафата — Имад Мугние по прозвищу Гиена. В захвате участвовал и другой охранник Арафата — Хадж. Спустя несколько дней расстреляли раненого Аркадия Каткова, изрешетив автоматными очередями.

Для участия в операции по освобождению заложников в Бейрут вылетала оперативно-боевая группа подразделения «Вымпел». В ходе проведенных мероприятий 30 октября 1985 года трое советских сотрудников были освобождены.

Начиная с осени 1984 года бойцы «Вымпела» принимали участие в многочисленных противодиверсионных учениях. Во время этих мероприятий проверялись технологии противодействия иностранным разведывательно-диверсионным группам. Об этом не принято говорить, но и сами «вымпеловцы» повышали свой профессиональный уровень, отрабатывая новые приемы разведывательно-диверсионной деятельности и тренируясь в условиях, мягко скажем, максимально приближенных к боевым. При проведении отдельных операций охране объектов «забывали» сообщить, что против них будет действовать не настоящий, а условный противник, да и автоматы у часовых были заражены боевыми, а не холостыми патронами. Справедливости ради отметим, что в похожих условиях проводил свои тренировки армейский спецназ.

Первые учения прошли в декабре 1984 — январе 1985 года под кодовым названием «Неман». Тогда в Белоруссию была заброшена большая группа разведчиков-диверсантов, которая «вывела из строя» крупный железнодорожный узел Калинковичи, «взорвала» нефтеперегонный комбинат, заложив более двадцати зарядов. Бойцы спецназа КГБ умудрились «прилепить» мину даже на двери караульного помещения военизированной охраны.

Успешно были проведены «диверсии» на Ярославском заводе синтетического каучука и на Армянской АЭС. В 1985 году стартовали учения, в ходе которых проверялось, как отреагируют органы КГБ и МВД Магаданской области и Чукотского автономного округа на проникновение «диверсантов с Аляски».

В 1986 году бойцы «Вымпела» в ходе учений заминировала штаб 76-й дивизии ВДВ. Один из сотрудников «Вымпела» под видом сослуживца начальника штаба (НШ) передал через оперативного дежурного посылку для НШ. Дежурный майор, решивший сделать приятный сюрприз для командира, занес ящик с муляжом мины прямо в кабинет НШ.

В 1987 году «Вымпел» провел учения на территории Латвии под кодовым наименованием «Янтарь-87». Много лет спустя один из участников вспоминал:

«…В республике высадилось десять групп. У каждой — своя задача. Одни, например, должны были захватить важнейшего секретоносителя — начальника военно-мобилизационного отдела КГБ.

Поначалу его собирались брать дома. Дважды проникали в квартиру — сначала прикинувшись агитаторами (в Латвии тогда как раз шли выборы). Потом — под видом жэковских сантехников. Решили похитить этого полковника в спальне, но… пожалели семью. Она-то при чем? Окна его служебного кабинета выходили прямо на площадь. Как только в них погас свет, группа захвата приготовилась к броску. Лампочки в подъезде были уже выкручены. Он не успел ничего даже понять. Вошел в свой дом и… все. То же самое хотели проделать и с председателем КГБ, но постеснялись. Как-никак генерал. Сфотографировали его в оптическом прицеле винтовки, потом показали: смотрите, вы были на волосок от гибели.

Другой «бригаде» поручалась ликвидация оперативной группы Комитета. Заранее выбрали маршрут, нашли крутой поворот, где хочешь не хочешь надо сбрасывать скорость. У насыпи поставили бойца с мольбертом — он действительно хорошо рисовал. В ногах — автомат. Еще двоих переодели в спецовки — эти делали вид, что копают канаву. Заложили МОНы — мины особого назначения. Остальное — дело техники. Выманили «опергруппу», причем о ее выезде мы знали сразу: напротив здания КГБ с жезлом стоял наш сотрудник, одетый в милицейскую форму. Дождались, пока те подъедут к засаде. Открыли огонь…

А потом вдобавок еще и оставили КГБ без транспорта. Разведали, что чекистские машины стоят на местной автобазе, проникли внутрь и «заминировали» их.

В общем, когда шел разбор операции, латыши только руками разводили… Они были в шоке…»

В 1988 году были проведены широкомасштабные учения в Свердловской области на Белоярской АЭС имени И.В. Курчатова (поселок Заречный) с привлечением сотрудников «Вымпела». Подготовка заняла больше месяца. Неожиданно выяснилось, что начальник местного управления КГБ категорически запретил бойцам проникать на станцию. Объект — секретный, охрана непременно откроет огонь на поражение. Тогда было найдено компромиссное решение. «Вымпеловцы» должны доложить подробный план проникновения, указать уязвимые места, а потом продемонстрировать свой «номер». Так и сделали. Во время показа периметр был преодолен за 42 секунды — электронная система защиты не сработала.

В сентябре 1989 года было проведено учение «Чесма». С разных мест было выброшено 182 «диверсанта», они накрыли пространство от Ленинграда до Севастополя. По их итогам был отснят закрытый фильм «По поступившим данным».

Результаты учения должны были вызвать тревогу у руководства советских правоохранительных органов и командования Вооруженных сил СССР. Так, высаженные с подводной лодки недалеко от Севастополя «диверсанты» проследовали до Симферополя, и при этом в военную контрразведку не поступило ни одного тревожного сигнала. «Боевики» заминировали все, что представляло военный интерес, включая Школу младших флотских специалистов недалеко от Севастополя.

Другой пример. В ходе учений «вымпеловцы» пронизали территорию Чечни и вышли в Дагестан. Недалеко от Москвы другая группа проникла на охраняемый объект тогдашнего 15-го управления КГБ и сняли табель поста караульного помещения.

В Ставрополе группе из семи «диверсантам» предстояло сначала незаметно проникнуть в город Н., затем на крупное предприятие ВПК и добыть там конкретные образцы совершенно секретных деталей и узлов. В качестве дополнительного задания — установить в одном из цехов взрывное устройство. На проведение операции отводилось десять суток. Бойцы «Вымпела» с поставленной задачей справились.

Вторая группа «Вымпела» получила задание проникнуть на азотно-туковый комбинат и «вывести» его из строя с максимальным ущербом. Разведчиков уже ждали. Они сумели обойти все засады и выполнили приказ. Позже специалисты были вынуждены признать: случись такая диверсия на самом деле, завод оказался бы выведен из строя на двенадцать лет, а регион надолго бы превратился в зону бедствия.

Всего же в ходе деятельности таких разбросанных по территории страны разведывательно-диверсионных групп в поле зрения «противника» попало только 19 из 189 человек[999]. При этом даже эти 19 частично или полностью выполнили свою задачу!

С 1988 по 1991 год «Вымпел» участвовал в миротворческих операциях в «горячих точках» Советского Союза: Баку, Карабах, Ереван, Нахичевань, Абхазия…[1000]

Распад СССР в 1991 году тяжело ударил и по «Вымпелу». После событий 1991 года подразделение передали под управление Межреспубликанской службы безопасности, затем включили в состав Агентства федеральной безопасности РФ. 24 января 1992 года «Вымпел» вошел в состав Министерства безопасности на правах самостоятельного подразделения. Изменились и задачи, стоящие перед ним: теперь основной целью подразделения стала защита стратегических объектов от террористических атак. Началась вторая жизнь «Вымпела».

В 1993 году они предотвратили попытку вывоза радиоактивных материалов из-под Екатеринбурга, неоднократно принимали участие в освобождениях заложников, работали в «горячих точках» на территории РФ и СНГ.

23 декабря 1993 года указом Президента РФ Министерство безопасности было расформировано, а «Вымпел» переподчинен МВД и переименован в «Вегу». Реакция бойцов «Вымпела» была предсказуемой — почти все они подали рапорты об увольнении или о переводе в другие подразделения. Так, в феврале 1994 года 128 человек подали рапорты на увольнение, 50 офицеров остались служить в Главном управлении охраны и службе безопасности президента, 30 человек ушли во внешнюю разведку и столько же в контрразведку. Дело в том, что 5 июля 1994 года Президент РФ подписал указ о создании Управления специальных операций Федеральной службы контрразведки (УСО ФСК РФ).

Главная задача УСО аналогична той, что стояла перед «Вымпелом» в 1992–1993 годах, — антитеррористические и антидиверсионные действия на стратегически важных и экологически опасных объектах России. Осенью 1994 года началось создание региональных подразделений УСО ФСК РФ. В конце декабря 1994 года группа из 21 сотрудника УСО ФСК участвует в операции по штурму Грозного.

Структурно подразделение «Вега» (57 офицеров) вошло в ГУОП МВД РФ и подчинялось начальнику ГУОП генерал-полковнику Михаилу Константиновичу Егорову. Начался набор сотрудников. МВД РФ утвердило 11 августа 1994 года «Инструкцию о порядке отбора кандидатов на военную службу (работу) в Отдельный отряд специального назначения «Вега»».

Справедливости ради отметим, что «Вега» просуществовала недолго. Указом Президента РФ от 28 августа 1995 года она была передана из МВД в УСО ФСБ и ему вернули старое название — «Вымпел».