Грофилд приналег плечом на дверь, поднажал, и она медленно откатилась назад, а раннеапрельский солнечный свет наискось пролился на пыльный деревянный пол сцены. Дверь была деревянная, укрепленная с обеих сторон крестовинами, восьми футов в высоту и восьми в ширину. Она соединялась с направляющей, расположенной наддверным проемом при помощи девяти промасленных колесиков, большая часть из которых скрипела, пока Грофилд продолжал напирать, привалившись плечом к старому дереву и неуклонно продвигаясь вперед, открывая все шире и шире упрямую дверь вопреки ее желанию.
Вот уже три недели минуло с тех пор, как он вернулся из Лас-Вегаса, а по телефону еще ни разу не позвонили, чтобы предложить какую-нибудь работу. Он очень сожалел, что Майерс и его предложение с фабричной зарплатой на поверку оказались пшиком. Мэри сейчас была в городе, зарабатывала на пропитание в супермаркете. Предполагалось, что они откроют этот чертов театр на летний сезон через два с половиной месяца, и Грофилд не имел ни малейшего понятия, откуда на все это возьмутся деньги.
Это были долгие восемь футов, учитывая, что дверь сопротивлялась на каждом дюйме пути, но наконец квадратный проход со стороной восемь футов был полностью открыт. Грофилд ногой забил деревянный клин под край двери, чтобы она не откатилась, закрывшись снова, и повернулся, оглядывая свой театр при солнечном свете.
Это было не бог весть что. Поначалу, первые семь лет своей жизни или около того, строение служило амбаром, а в какой-то момент, в первое десятилетие после Второй мировой войны, кто-то превратил его в летний театр, пристроив сцену с этого края и подняв пол там, где сидели зрители, соорудив ряд платформ, так что первые четыре ряда кресел располагались на изначальном полу амбара, следующие же четыре ряда — на платформе, на две ступеньки выше, следующие четыре ряда — еще на две ступеньки выше, и так далее. Всего — двадцать четыре ряда по десять мест с проходом по центру. Двести сорок мест. Раза три-четыре Грофилду даже довелось видеть, как все они были заняты.
Для театра это чертовски неподходящее место — вот в чем состояла проблема. Единственная штука в Индиане, которая достаточно велика, чтобы ее можно было найти с завязанными глазами, — это Индианаполис, и, как только вы это нашли, тут уж ничего нельзя поделать. А даже если бы и можно было, Мид-Гроув находится слишком далеко от него, чтобы это имело какое-нибудь значение. Поблизости нет ни туристических зон, ни крупных городов, ни университетских городков. Единственными потенциальными зрителями были жители Мид-Гроув да полудюжины других маленьких городишек в этих краях и фермеры, расположившиеся между ними. Большинство из них не знали толком, для чего нужен настоящий театр, и сомневались, что хотят узнать об этом больше. Если бы не жены школьных учителей и докторов, никаких зрителей вообще бы не было.
Результатом такого отношения стало то, что всеми позабытый чудак, который двадцать лет назад переделал амбар под летний театр, быстро потерял все свое состояние и амбар. За последние два десятилетия строение несколько раз переходило из рук в руки, на непродолжительное время снова становясь амбаром или на еще более непродолжительное время кинотеатром; послужило складом производителю велосипедных деталей, который разорился по причинам, не связанным с владением этим зданием; и несколько раз становилось летним театром с катастрофическими финансовыми последствиями. И наконец, три года назад, Алан Грофилд выкупил строение и двенадцать акров земли, прилегающих к нему, включая два маленьких фермерских домика, истратив большую часть денег, привезенных им после ограбления островного казино, которое он провернул с человеком по имени Паркер. Он купил это место сразу, без всякой закладной, и сказал себе, что с этого времени у него есть корни, что у него будет родное местечко, куда он всегда может вернуться. Он знал наперед, что летний театр будет убыточен, но это его не удручало; летние театры всегда убыточны, особенно когда ими управляют актеры, и уж тем более когда они не расположены ни на одном из побережий Соединенных Штатов. Но предполагалось, что театр существует не для того, чтобы зарабатывать на жизнь; предполагалось, что это — образ жизни, а это уже нечто совсем другое. На жизнь он зарабатывал с такими людьми, как Паркер и Дэн Лич. Но не с такими людьми, как Майерс.
Ну а сейчас — временно — вообще ни с кем. С Паркером он участвовал еще в одном деле, налете на бронированную машину, но оно прошло неудачно, и Грофилд чуть было не схлопотал тюремный срок. С тех пор ничего особенно важного не произошло. Два сезона спектаклей выкачали большую часть его сбережений, и вот он находится здесь; до третьего сезона оставалось менее трех месяцев, и у него просто не было денег, чтобы свести концы с концами. Даже если он будет держаться старого репертуара, то есть пьес, срок авторского права на которые истек, за которые ему не придется перечислять никаких авторских гонораров, все равно предстоят расходы: на жилье и питание для труппы в течение лета и даже на выплату небольшого жалованья двум исполнителям главных ролей, на рекламу, то есть афиши и объявления в газетах; на прокат костюмов, мебели и реквизита; а также оплату счетов за газ, электричество и телефон. Деньги, вырученные от продажи билетов, не покроют всех этих расходов. В самом худшем случае ему придется на недельку-другую смотаться в Кентукки или в Северную Каролину рисовать бумажки, но он ненавидел это занятие и по возможности избегал его. Распространять фальшивые деньги не более противозаконно, чем громить бронированные машины, но существует одно различие, которое он находил важным: человек, подсовывающий фальшивые деньги, — актер, он пользуется актерскими талантами и методами, но налетчик применяет совсем другие таланты. Грофилду претило использовать свои актерские способности подобным образом, это почему-то казалось особенно унизительным.
Но сейчас, оглядывая свой театр при ярком свете первого теплого солнечного весеннего денька, Грофилд с горестной миной на лице решил, что, если до первого мая никто не предложит ему работу, придется на несколько дней или на неделю заняться изготовлением фальшивых денег, чтобы финансировать предстоящий сезон.
Он и без того экономил на всем, на чем только мог. Оба фермерских домика сдавались в аренду, а они с Мэри жили в театре, спали среди декораций спальни, расставленных на платформе, которая задвигалась за кулисы, пользовались туалетом в театре, Мэри готовила им еду на двухконфорочной плитке в женской артистической уборной под сценой. Однако к середине июня придется выгнать жильцов из ближайшего домика, того, что стоял по другую сторону окружной дороги, прямо напротив них, чтобы было где разместиться труппе.
Итак, ему придется рисовать бумажки, вот и все. За удачную неделю, поработав в двух-трех штатах, он сможет нарисовать пятнадцать или двадцать тысяч, и у него будет достаточно, чтобы продержаться этим летом, придерживаясь старого репертуара.
— Старого репертуара, — сказал он вслух.
Его охватило вдруг отвращение. Он покачал головой, стоя лицом к пустым креслам, потом, повернувшись, пошел туда, где у задней стены, напротив той, где откатилась дверь, были сложены задники. Они были разных размеров: от трех футов в ширину и восьми футов в высоту до пяти футов в ширину и двенадцати футов в высоту, и все изготовлены из муслина, прикрепленного к простой раме из сосновых досок один на четыре. На задниках краской на водной основе было нарисовано оформление прошлогодних спектаклей, и теперь они были свалены безо всякой системы, образуя беспорядочное нагромождение фальшивых стен, дверей и окон разных расцветок, стилей и эпох.
Грофилд начал по одному переносить задники к проему в задней стене и опускать их на землю с шестифутовой высоты. Перетащив около десяти, он соскочил на землю, занес один задник за угол, прислонил его к боковой стене, взял шланг, который он уже надел на кран, расположенный на улице, и начал поливать его, смывая краску.
Муслин — легкий, но краска — тяжелая. Любой хрупкой девушке под силу нести нераскрашенный холщовый задник, но если на нем три-четыре слоя краски, то даже сильный мужчина едва сможет приподнять эту штуковину. Грофилд, как и большинство экономных театральных администраторов, каждую весну смывал прошлогоднюю краску на водной основе, чтобы снова пустить в дело старые задники. В придачу к шлангу в его распоряжении была жесткая щетка и стремянка, чтобы соскабливать краску после первого обливания. Второе обливание обычно довершало дело, хотя иногда ему приходилось еще пройтись жесткой щеткой в паре мест и третий раз пустить струю воды из шланга. Грофилд любил работу по театру, все, что имело отношение к сцене, пусть даже такой вот простой физический труд. Он работал при ярком солнце, обдуваемый мягким весенним ветерком, вода была холодной, краска сбегала по задникам длинными струями, и спустя некоторое время, несмотря на свои денежные затруднения, он начал насвистывать.
Машина, которая свернула с щебеночно-асфальтовой окружной дороги на гравиевую стоянку возле театра, была бронзовым «плимутом» с техасскими номерами. Грофилд стоял на стремянке с жесткой щеткой в одной руке и шлангом в другой и смотрел на нее.
Прошел уже час, как он работал. Семь серовато-белых задников, подсыхая, стояли в ряд вдоль боковой стены амбара; теперь он трудился над восьмым. Земля вокруг играла красками — красной, желтой, белой, синей и зеленой — и другими самыми разными оттенками, сливающимися вместе и образующими новые цвета, веселый пестрый калейдоскоп, развернувшийся на земле в разноцветной воде, которая бежала, текла во всех направлениях, между новых, весенних упругих травинок. Сам Грофилд тоже был разноцветным в своих рабочих штанах, теннисных туфлях и спортивной майке, мокрый и цветистый. Он, наклонившись, стоял на стремянке, поставив локти на верхнюю перекладину, с жесткой щеткой в правой руке и шлангом, с которого капала вода, в левой, наблюдая, как автомобиль приближается к нему по стоянке, наискосок, и наконец останавливается. Он ждал, что водитель вылезет и спросит, как проехать к какому-нибудь месту. А что же это еще могло быть?
Но это был Дэн Лич. Он вылез из-за баранки и окликнул его:
— Привет, Грофилд, чем занимаешься?
— Отмываю задники, — объяснил Грофилд. — У тебя для меня хорошие новости?
— Возможно, — кивнул Дэн. — Слезай-ка с лестницы и давай я тебе кое-что покажу.
Грофилд спустился со стремянки:
— Что меня интересует, так это есть ли у тебя работа по мою душу. Я имею в виду, получше той, что предлагал нам Майерс. Кстати, ты нашел его?
— Я расскажу тебе об этом позже. — Дэн огляделся по сторонам. — Насколько это место укромно?
— Нас никто не услышит, не беспокойся.
— А как насчет того, чтобы увидеть?
Грофилд кивнул на фермерский домик по другую сторону окружной дороги:
— Вон в том доме живут люди.
— Ты знаешь здесь какое-нибудь более укромное место?
Грофилд посмотрел на него:
— Для чего?
— Я хочу кое-что тебе показать. Знаешь, давай прокатимся!
Грофилд взглянул на свои мокрые руки, мокрую одежду, опять на задники:
— Это что-нибудь стоящее, Дэн? Что у тебя за секреты такие?
— Я не хочу открывать багажник, так чтобы кто-нибудь это видел еще, — уточнил Дэн. — Ты ведь меня знаешь, Грофилд, я не шучу.
— Это точно, — ответил тот. — Видишь ли, моя одежда в ужасном состоянии. Ты хочешь, чтобы я сел в машину, или мне пойти переодеться?
— Дело в том, что это не моя машина, — сказал Дэн. — Это машина Майерса. Грофилд так и просиял:
— Так ты нашел его, да?
— Садись. Это я и хочу тебе показать.
Грофилд сел в машину, на пассажирское сиденье, а Дэн, снова устроившись за рулем, попросил:
— Скажи мне, куда ехать.
— Выбирайся на дорогу и поворачивай налево, — скомандовал Грофилд.
Когда Дэн открыл багажник, Грофилд увидел, что там, свернувшись калачиком, лежал Эндрю Майерс. Грофилд посмотрел на него, прищурившись, думая, что он мертв, но Майерс вскоре зашевелился, приподнял голову и, моргая на свету, выглядел ослепленным, растерянным и напуганным.
— Что теперь? — задал он вопрос. Голос у него был хриплый, будто он изнемогал от жажды.
— Вылезай! — сказал Дэн.
Майерс слабо пошевелил руками и ногами:
— Я едва могу двигаться.
Дэн сунул руку в багажник и пару раз ткнул лежащего большим пальцем в бок, чуть повыше ремня.
— Не заставляй меня ждать, — поторопил он.
— Да вылезаю я. Вылезаю!
Грофилд отошел назад и наблюдал, как Майерс сначала мучительно приподнялся, а потом начал вылезать из багажника.
Он спросил у Дэна:
— Сколько он там сидит?
— От самого Хьюстона, — объяснил Дэн. — Хотя нет, вру! Вчера он выходил на двадцать минут.
Майерсу приходилось тяжко, и теперь Грофилд видел почему: он был закован в наручники, но странным образом — его левое запястье было приковано к левой лодыжке.
Грофилд сделал шаг вперед, чтобы помочь ему перелезть через край багажника и спуститься на землю, но Дэн сказал:
— Оставь этого ублюдка. Он сам справится.
Грофилд нахмурился:
— Ну зачем же так над ним измываться?
— А как там твой затылок? — спросил в свою очередь Дэн. Грофилд пожал плечами:
— Нормально. Он меня всего-то один раз стукнул. Да и злость уже прошла.
— А у меня — нет, — ожесточился Дэн. Грофилд посмотрел на него:
— Тебе не удалось вернуть свои деньги?
— Он потратил их, прежде чем я до него добрался, сукин сын! — Лич внезапно шагнул вперед, ухватил Майерса за волосы и дернул. — А ну, вылазь, да поскорее!
Майерс вывалился на землю.
Они остановились на грунтовой дороге, примерно в двух милях от театра, в лесу. Лишь несколько косых лучиков солнечного света пробивалось сквозь ветви, так что здесь было намного прохладнее. Грофилду уже становилось зябко и неуютно в своей, одежде, до сих пор все еще не просохшей.
Майерс катался по грязи, пока ему не удалось наконец встать на ноги, а потом он медленно поднялся, опираясь правой рукой о машину. Стоя, он заметно клонился вниз и влево, пальцы левой руки касались земли. Его запястье было до мяса стерто наручниками. Когда он смотрел на Грофилда, ему приходилось широко открывать рот, чтобы приподнять голову достаточно высоко и встретиться с Грофилдом взглядом. В этом положении он выглядел слабоумным больным человеком.
Дэн сказал:
— У Майерса припасена для тебя история, Грофилд. Расскажи ему, ублюдок. Майерс спросил:
— Можно мне сесть? — Ему пришлось опять опустить голову, чтобы произнести эти слова. — Я не могу разговаривать в таком положении.
— Сиди, стой — мне все равно, — равнодушно пожал плечами Дэн. — Только расскажи историю.
Майерс опустился на землю и принял более нормальное положение. Он посмотрел на Грофилда:
— Я знаю, где больше ста штук только и дожидаются, пока их заберут. — Когда он заговорил, голосу него стал немного получше, но выражение лица по-прежнему оставалось страдальческим.
Грофилд взглянул на Дэна, но тот продолжал наблюдать за Майерсом с видом мрачного удовлетворения. Грофилд снова переключил внимание на Майерса, который сказал:
— Дэнкуорт рассказал мне об этом. Он хотел, чтобы я вместе с ним отправился за этими деньгами.
— Дэнкуорт? — переспросил Грофилд.
— Это тот парень, которому ты позволил обшарить себя в Лас-Вегасе, — объяснил Дэн.
Грофилд нахмурился:
— Тот, которого убил Майерс?
— Да. Но ведь там было так — или он меня, или я его.
В голосе Майерса сквозила обида, будто с ним плохо обошелся кто-то, к кому он проявил доброту.
— Расскажи мне об этом, — попросил Грофилд. Дэн сказал:
— Послушай про сто штук.
— Минутку, — попросил Грофилд. — Вначале я хочу послушать про перестрелку. — Майерсу же он сказал: — Вы с Дэнкуортом были такими корешами, что он рассказал тебе про эти сто тысяч и захотел, чтобы ты пошел на дело вместе с ним, но потом он резко к тебе переменился и попытался тебя убить?
— Он потерял ко мне доверие. — Голос Майерса по-прежнему был чуточку грустный. — После того как вы ушли, ребята.
— Остальные тоже ушли?
Дэн сказал:
— Сразу после нас. Все трое.
Грофилд спросил:
— А чья это была идея — ограбить нас с Дэном?
— Моя, — признался Майерс. — Я страшно на вас разозлился, ребята, ведь вы ушли первыми. Может быть, если бы вы не ушли, то и остальные...
— Если они профи, — сказал Дэн несколько раздраженно, — они бы тоже ушли.
— Как бы там ни было, — сказал Грофилд, — ты и как там его...
— Дэнкуорт.
— Я тебя не спрашивал. Ты и как там его звали, спустились вниз после того, как все ушли, и увидели Дэна со мной у стола, и ты видел, как мы выиграли.
— Мы не могли подойти слишком близко, — сказал Майерс. — И думали, что это ты разжился деньгами.
— И тебе захотелось расквитаться с нами за то, что мы от тебя ушли.
— Именно так.
— И вот когда как там его звали...
— Дэнкуорт.
Дэн шагнул вперед и пнул Майерса в правую коленную чашечку:
— Он тебя не спрашивал!
Майерс не издал ни звука, но поморщился и схватился за колено свободной рукой.
Грофилд покачал головой, взглянув на Дэна.
— Мне не нравится смотреть, как людям делают больно, — поморщился он. Майерсу же сказал: — Да, Дэнкуорт. После того как ты заполучил деньги Дэна и вернулся в номер отеля, он набросился на тебя.
— Все верно.
— Вы схватились, и ты одержал победу.
— Именно так.
Грофилд, повернувшись вполоборота к Майерсу, сказал Дэну:
— Если он городит такое идиотское вранье по этому поводу, почему я должен верить в его историю про сто тысяч?
Опять обидевшись, Майерс сказал:
— Что ты имеешь в виду, говоря об идиотском вранье?
Дэн нахмурился, смерив взглядом Майерса, а потом посмотрев на Грофилда.
— У тебя чертовски уверенный тон.
— Еще бы! Во-первых, ни в одной из комнат не было никакого беспорядка, никаких следов борьбы. Было несколько пятен крови на ковре перед одним из кресел, и только. Во-вторых, единственная возможность убить человека, как был убит Дэнкуорт, — это подкрасться к нему сзади, когда он сидит, закинуть одну руку вперед у него из-за спины, задрать ему голову за подбородок и полоснуть по горлу ножом, который держишь в другой руке. Нельзя нанести человеку такой порез спереди и нельзя нанести ему такой порез, когда дерешься с ним.
Майерс отбивался:
— С чего бы это мне, черт возьми, вздумалось его убивать?
Грофилд снова повернулся к нему:
— Да с того, что Дэн его нокаутировал, и ты перестал ему доверять. Ты нуждался в нем до тех пор, пока готовил какой-то мошеннический трюк, чтобы заполучить готовые деньги, но, как только ты заполучил тринадцать тысяч Дэна, он стал тебе ни к чему. Да к тому же ты был страшно зол на весь мир, потому что все прочие от тебя ушли. И ты хотел прикарманить деньги Дэна.
Майерс заморгал, шевеля губами, будто пытался сообразить, что ему ответить. Но нужные слова не приходили на ум.
Дэн угрожающе проговорил:
— Ну что, сукин сын, так все оно и было?
Грофилд попросил:
— Не нужно его пинать, Дэн. Мне только хотелось разобраться с этим вопросом, прежде чем я услышу про сто тысяч. — Он посмотрел на Майерса: — Ну а теперь я слушаю.
Майерс хотел было надуться, но побоялся, поэтому сказал:
— Это чистая правда. У меня нет никаких причин врать насчет этого.
— Ты просто расскажи, — предложил Грофилд.
— Хорошо. — Майерс вытер рот тыльной стороной ладони свободной руки и снова положил руку на больное колено. — До начала этого года Дэнкуорт сидел в тюрьме.
— Меня это не удивляет, — сказал Грофилд.
— Это было неподалеку от Лос-Анджелеса, — пояснил Майерс, — в тюрьме штата. Там он познакомился с одним старичком по имени Энтрекин, они стали друзьями, как я полагаю. И оказалось, что у этого Энтрекина и еще двух стариков — все они заключенные, отбывавшие там большие сроки, — есть тоннель, ведущий на волю. Дэнкуорт выбрался через него, совершив побег, — это безо всяких дураков. Он до сих пор числится в Калифорнии беглым преступником, ты можешь навести справки.
— Я не хочу наводить никаких справок, — махнул рукой Грофилд. — Я принимаю на веру тот факт, что Дэнкуорт был беглым преступником и что он выбрался на волю по какому-то тоннелю. Продолжай.
— Хорошо, — кивнул Майерс. — Так вот, весь фокус с этими тремя старичками и тоннелем заключается в том, что они не желают покидать тюрьму! Понимаете? Все они старые. Им не хочется проводить последние годы жизни, скрываясь от полиции. Женщины их больше не интересуют. Так что, по их разумению, им будет лучше, если они останутся за решеткой.
Грофилд снова взглянул на Дэна, но Дэн наблюдал за Майерсом.
— Но у всех у них есть семьи, — продолжал Майерс. — У всех троих — жены, дети, внуки и так далее, и все они на воле. И вот, естественно, старики хотят позаботиться о своих семьях, поэтому вот что делают: выбираются по ночам и совершают кражи со взломом по всему Лос-Анджелесу. Два-три раза в неделю они выходят ночью и совершают эти маленькие кражи со взломом, которые Энтрекин называет «укусами». Они совершают три-четыре «укуса» каждую ночь, когда выбираются, вдоль побережья Калифорнии, вокруг Лос-Анджелеса, и никогда не берут ничего, кроме наличных денег. У них есть небольшая однокомнатная квартирка где-то недалеко от проспекта Сансет, в которой они хранят деньги, которые посылают своим семьям.
Грофилд улыбнулся.
— История просто замечательная, — восхитился он. — Мне очень хотелось бы, чтобы это было правдой, потому что это так замечательно. Они заботятся о своих семьях! Надо же!
— Именно так, — подтвердил Майерс. Дэн же сказал:
— Весь смак заключается в том, что нельзя иметь лучшего алиби. Они не смогли бы проворачивать эти дела, будь они на воле, а не в каталажке...
— Это — замечательная история! — повторил Грофилд. Он по-прежнему улыбался — история явно пришлась ему по душе.
Майерс сказал:
— Но это еще не все. Кажется, они откладывают деньги, не все передавая своим семьям, потому что хотят после смерти оставить им что-нибудь по-настоящему хорошее. Может быть, приобрести недвижимость, знаете ли.
— Недвижимость? — переспросил Грофилд. Он широко улыбался. — Мне нравятся эти трое.
— Так вот, — сказал Майерс, — Энтрекин рассказал Дэнкуорту, что они припрятали в своей квартирке больше ста тысяч долларов, а это было еще в прошлом году. Теперь их, должно быть, стало еще больше.
— Меня вот что удивляет, — засомневался Грофилд. — С чего бы этот смекалистый старичок стал так много рассказывать Дэнкуорту?
— Наверное, тот ему понравился, — высказал предположение Майерс. — Ну и конечно, уверенность, что Дэнкуорт просидит в тюрьме минимум еще двенадцать лет, даже если его освободят досрочно, так быстро, как только возможно. Он не рассказал Дэнкуорту, где в точности проходит тоннель, и Дэнкуорт вырвал у него это силой. Вот так ему и удалось бежать.
— Доверие, оказанное не тому человеку, — сказал Грофилд. — Вот что правит миром. Старик доверился Дэнкуорту. Дэнкуорт доверился тебе. А теперь предполагается, что мы доверимся тебе.
— Доверие тут совершенно ни при чем, — прервал Грофилда Дэн. — Дослушай его до конца, а потом я растолкую тебе свою идею.
— Ну, слушаю. — Грофилд повернулся к Майерсу.
— Старик, — продолжал тот, — так и не захотел рассказать Дэнкуорту, где в точности находится квартира. Однажды он, правда, упомянул о том, что это где-то рядом с проспектом Сансет, но и только. Однако дело в том, что там спрятано больше ста тысяч долларов наличными! И Дэнкуорт точно объяснил мне, где тоннель выходит за пределы тюрьмы.
— Это было его ошибкой, правда? — сокрушался Грофилд. — Если бы он все это держал при себе, то был бы и сейчас еще жив.
Дэн сказал:
— Это уже совсем из другой оперы. А суть заключается в том, что какой-то человек, ну хотя бы вот ты, Грофилд, мог следить за выходом из тоннеля до тех пор, пока они втроем не выйдут на волю, а потом отправиться за ними следом. Сначала они, возможно, пойдут наносить свои мелкие «укусы», но рано или поздно окажутся в квартире. Потом надо дождаться, когда они снова отправятся обратно в каталажку, вломиться туда, найти деньги и смыться.
Грофилд скорчил гримасу.
— Мне было бы противно забирать их деньги, — поморщился он. — Они мне слишком не нравятся.
— Тебе и не придется забирать их, — сказал Дэн. — Я сам их заберу. Это работа для одного человека.
Грофилд посмотрел на Дэна нахмурившись и спросил:
— Тогда зачем тебе я?
— Моя самая большая проблема сейчас заключается в том, — объяснил Дэн, — что мне делать с этим ублюдком. Я не могу возить его с собой до тех пор, пока не выполню работу, он же будет путаться под ногами и испортит все дело. Мне нужно спрятать его где-нибудь до окончания работы, просто на тот случай, если все это — вранье, тогда я смогу вернуться и заставить его заплатить и за это.
Грофилд покачал головой.
— Только не у меня! — сказал он. — Если у тебя это на уме, то извини.
— Как долго это может продлиться? — задался вопросом Дэн. — Неделю? А у тебя полно места, чтобы его спрятать. В этом твоем театре...
— Нет, — категорически возразил Грофилд. — Я не беру работу на дом.
— Я отдам тебе десять процентов из того, что найду, — пообещал Дэн. — Если он говорит правду, тебе достанется больше десяти штук.
Грофилд почувствовал, как его одолевает искушение, но тем не менее покачал головой:
— Извини, Дэн, но я просто не стану этого делать. Не стану рисковать тем, что у меня есть. А кроме того, не имею права ставить свою жену в потенциально опасную ситуацию, а именно такой она и будет.
Дэн раздраженно проговорил:
— Тогда что мне, черт возьми, с ним делать?
Грофилд пожал плечами:
— Ты получил от него нечто, стоящее твоих денег. Отпусти же его. Уверен, он не станет портить тебе игру в Лос-Анджелесе.
— Вот именно! — с готовностью подтвердил Майерс.
— Вот видишь? Он вовсе не горит желанием опять увидеться с тобой. Отпусти его домой, в Техас.
Дэн недовольно поморщился:
— А что, если он врет? Посылает меня заниматься какой-то дребеденью, наблюдать за аллеей, где якобы тоннель выходит на поверхность, — что, если нет никакого тоннеля и он, черт возьми, просто делает из меня дурака?
— Ты нашел же его теперь, найдешь и снова!
— Не хочется мне так легко его отпускать, — с ожесточением проскрежетал Дэн, и на мгновение вид у него стал такой, будто он вот-вот снова примется пинать Майерса куда попало.
Грофилд посоветовал:
— Тогда убей его. Но не здесь, отвези его...
— Да ты что! — Майерс уставился на Грофилда, будто его только что предали.
Дэн сказал:
— Не хочу я никого убивать, это занятие не для меня. Я ворую.
— Ну, либо одно, либо другое, — сказал Грофилд. — Прятать его у меня или у кого-то еще — неудачная идея. А вдруг, пока тебя не будет, он вырвется на свободу, убьет меня и Мэри, а когда ты вернешься, будет ждать тебя в засаде?
— Ты слишком хорошо будешь его стеречь, чтобы этого не случилось.
— Да неужели? Забудь об этом, Дэн. Говорю тебе, убей его или отпусти. Либо поверь ему насчет этих стариков и их тоннеля, либо не верь.
— Мне нужно подумать, — с раздражением проговорил Дэн.
Грофилд спросил:
— Ты не отвезешь меня обратно? А то я в этой мокрой одежде уже начинаю мерзнуть.
— Конечно! — Дэн пихнул ногой Майерса. — А ну-ка, обратно в багажник.
— Разреши мне сесть на заднее сиденье, — умолял Майерс. Теперь голос у него стал скулящий. — Я ничего не сделаю, только разреши мне сесть на заднее сиденье.
— Я тебя сейчас не луплю только потому, — сказал ему Дэн, — что мой друг не любит смотреть на такие вещи. Но не заставляй меня копить злость на потом, а не то, когда он уйдет, тебе небо с овчинку покажется. Давай залезай в багажник.
Майерс помучился немного и залез в багажник. Грофилд хотел, было пойти и сесть в машину, но решил, что ему следует задержаться и присмотреть за Майерсом, пока тот не спрятан. А то Дэн от раздражения и сознания собственного бессилия мог снова надавать ему затрещин и пинков.
Наконец Майерс оказался внутри багажника, лежа на боку в скрюченном положении наподобие эмбриона, и Дэн захлопнул крышку:
— Поехали, я отвезу тебя домой.
Они сели в машину, Грофилд объяснил, куда ехать, и они отправились.
Ведя машину, Дэн сказал:
— Ума не приложу, что мне с ним делать.
— Отпусти его, — сказал Грофилд. — Было бы ради чего возиться.
— Мне нужно подумать.
Мэри крикнула:
— Обедать!
Грофилд стоял на платформе, около декорации спальни, и опять переодевался. Когда Дэн высадил его рядом с амбаром, он тут же сменил промокшие вещи на сухой комплект рабочей одежды и снова принялся мыть задники. Соответственно тут же весь вымок опять. Но это не слишком его беспокоило, когда он был все время в движении и на солнце. Он почти закончил работу к тому времени, когда Мэри вернулась домой из супермаркета, в котором работала, с полными сумками продуктов: часть из них оплачивал хозяин, а за некоторые приходилось платить. Грофилд доделал последние два задника, прежде чем пошел мыться и переодеваться. Солнце клонилось к закату, становилось заметно прохладнее, и теперь он был даже рад, что можно влезть в сухое.
У декораций спальни было две стены, составленные из задников: у одной стояла двуспальная кровать, у другой — комод с зеркалом. Деревянный кухонный стул без подлокотников приткнулся в прихожей, на том углу платформы, где не было стены, а разрозненные приставные столики и торшер обступали кровать с обеих сторон, довершая меблировку. За кулисы тянулись удлинители от торшеров, подключенные к осветительному пульту.
Снова одетый во все сухое, Грофилд спустился с платформы и пересек сцену справа налево. Центральная ее часть, основное место для игры актеров, была оформлена в виде гостиной, но при помощи одной лишь мебели, без каких либо задников, создающих иллюзию стен, дверей и окон, так что позади мебели было только пространство, заполненное всевозможными предметами сценического хлама, а за ним — задняя стена амбара. Что касается обстановки гостиной, то широкая, приземистая, обитая темно-бордовым мохером софа стояла точно посредине сцены, прямо перед зрителями, на старом, выцветшем ковре, подделке под персидский. Ее обступали приставные столики с настольной лампой справа и напольной лампой слева. Черное кожаное кресло, стоявшее боком к зрительному залу, расположилось слева от софы, если смотреть со сцены.
Одинокий книжный шкаф высотой восемь и шириной три фута стоял примерно в шести футах позади черного кожаного кресла. Справа от софы, если смотреть со сцены, несколько в глубине, расположилось кресло-качалка, а позади него — столик цилиндрической формы, служивший подставкой для бутафорского телефона.
Грофилд пересек сцену позади всей этой мебели и взошел на платформу с другой стороны, там, где располагались декорации столовой. Опять две стены, одна — с окном, выходившим на заднюю стену амбара. Старый, но прочный кленовый обеденный стол и четыре стула, два — под стать столу и еще два — разнящиеся между собой, случайные. Кленовое бюро из какого-то ветхого спального гарнитура стояло у той стены, в которой не было окна; в ящиках этого бюро Мэри хранила их собственную посуду, серебряные приборы и скатерти.
И свечи. Две из них сейчас горели на столе, уже сервированном Мэри. Ее не было видно, и, когда Грофилд взошел на платформу, освещение на сцене померкло, становясь все слабее до тех пор, пока не стал четко виден подсвечник на столе. Грофилд наклонился и заглянул в пространство за сценой из-за боковой шторы, Мэри у осветительного пульта как раз отпускала главный рубильник.
— Вот там и оставайся! — крикнула она, помахала ему рукой и ушла в артистическую уборную героини, чтобы снять обед с плитки.
Грофилд уселся на свое место лицом к зрителям. Свет в зале был погашен, и все, что ему было видно, — это темнота, царившая там, за пределами декораций гостиной. Но это была какая-то уютная темнота, теплая и ласкающая, и он улыбнулся ей. Его безнадежный театр служил ему домом в большей степени, чем любое другое место, в котором он когда-либо жил.
Мэри вышла, неся обед — мясной хлебец и овощной гарнир, спаржу, — все из морозильной камеры супермаркета. Она была маленькая, ладная, плотная и походила на героиню мюзикла тридцатых годов. Грофилд всегда был без ума от нее.
Пока он раскладывал мясной хлебец и спаржу по тарелкам, она снова ушла, на этот раз к холодильнику в артистическом фойе, и принесла оттуда полбутылки мозельвейна — по полтора доллара за бутылку — один из предметов роскоши, который они еще могли себе позволить. За обедом Мэри спросила:
— Кто это приезжал к тебе сегодня? Я с ним незнакома? — Она знала о его второй профессии, он повстречался с ней во время одного из ограблений четыре года назад, но когда они бывали вместе, не так-то часто вдавались в детали этих темных дел.
Грофилд проглотил мясной хлебец и поинтересовался:
— Откуда ты знаешь, что ко мне кто-то приезжал?
— Миссис Брэди мне сказала. (Это была жилица из домика на другой стороне дороги.) Она сказала, что ты уехал с ним. В «плимуте». И что машина — из Техаса.
Грофилд ухмыльнулся, покачав головой:
— Чем меньше сообщество, тем труднее что-либо скрыть. Это был Дэн Лич, тот парень, который выиграл деньги, когда я был в Лас-Вегасе. Я тебе об этом рассказывал, помнишь?
— Он что — предлагал тебе работу? — Она посмотрела с надеждой: ей было известно их финансовое положение.
— Не совсем так. — И он рассказал ей о событиях дня, про Майерса и про трех стареньких заключенных с их тоннелем и тысячами долларов.
— По-моему, это нечестно — забирать деньги у таких людей, — тихо проговорила Мэри. — И я рада, что ты отказался.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, но я не потому сказал «нет». Она продолжала говорить, следуя собственному ходу мыслей:
— То, чем ты уже привычно занимаешься, — лучше всего: забирать из банков, бронированных машин и тому подобных мест. На самом деле это даже не назовешь воровством, потому что ты забираешь не у людей, а у учреждений. Учреждения не в счет. Они должны нас поддерживать. Грофилд улыбнулся:
— Из тебя получится отличный свидетель защиты. Она состроила гримасу:
— Не следует шутить на эту тему.
После обеда они вместе помыли посуду, а потом Грофилд включил радио. Подсоединенное к театральным динамикам, оно было постоянно настроено на музыкальную станцию, которая передавала очень много Мантовани и ничего, записанного позднее 1955 года. При довольно небольшой громкости сего агрегата театр был весь пронизан музыкой, которая, подобно весеннему дождю, плавно струилась из-под потолка со стропилами, напоминавшего своды собора.
Они вместе сидели на диване лицом к пустым креслам там, в темноте, и разговаривали, в основном о пьесах, которые могли бы поставить в предстоящем сезоне. Позже они занимались любовью на диване и заснули там, обнимая друг друга.
Он услышал шум.
Грофилд открыл глаза и, не видя ничего, кроме разметавшихся черных волос Мэри, секунду-другую не мог сообразить, где он — лежа лицом вниз, окутанный теплом везде, кроме ягодиц.
Он приподнял голову, и Мэри издала горловой негромкий ворчливый звук и чуть передвинула голову. Он посмотрел на ее спящее лицо, прислушиваясь. Потом поднял глаза, обвел взглядом тускло освещенную сцену, темные недра театра.
Там кто-то был. Он никого не видел и даже толком ничего не расслышал, не знал точно, где находится этот кто-то, но знал, что сейчас они с Мэри не одни.
Легкая дрожь возникла где-то в основании позвоночника, там, где его оголенная кожа так и осталась холодной, и легонько пробежала вверх по спинному хребту, словно ртуть по термометру. Они с Мэри были на свету, хотя и тусклом, оба — сонные, полуобнаженные. Вторгшийся же сюда скрывался в темноте.
Мэри хмурилась во сне. Она снова подвинула свою голову, растревоженная напряжением в теле Грофилда. Переместив центр тяжести на правый локоть, зажатый между ее плечом и спинкой дивана, он медленно подтянул кверху левую руку и ладонью прикрыл ей рот.
Ее глаза в испуге открылись. Он почувствовал, как напрягается ее рот, прижатый к его ладони, силясь преодолеть препятствие и закричать. Он посмотрел на нее пристально, медленно качнул головой туда-сюда. Страх в ее глазах постепенно исчез, и она понятливо кивнула. Он отнял свою ладонь, оперся на оба локтя и, склонив голову к ее голове, прошептал ей в самое ухо:
— В театре кто-то есть. Где-то там, среди кресел.
Она чуть слышно, одними губами спросила:
— Что ты собираешься делать?
— Я пойду к осветительному пульту. А ты оставайся здесь. Не двигайся, пока я тебе не крикну.
— Хорошо. Ты полагаешь, этот человек — Майерс?
Такое Грофилду не приходило в голову. Он думал, что это какой-нибудь субъект, охваченный нездоровым любопытством, может быть, даже какой-нибудь мальчишка из местной школы. Но если Дэн внял совету Грофилда и освободил Майерса и если он сделал это слишком близко отсюда, вполне возможно, что именно Майерс появился здесь: он был очень непрофессионален, а значит, и непредсказуем, невозможно было предугадать, какова будет его реакция на что бы то ни было.
— Будем надеяться, что нет, — сказал Грофилд. — Ну, я пошел.
— Давай.
Грофилд напрягся, чуть подтянув колени под собой, чтобы получить больший рычаг, потом резко оттолкнулся кверху кистями рук и коленями и рывком перекатился вправо, через спинку дивана на пыльный потертый ковер позади него. Он тяжело приземлился на левый бок, сделав почти полный оборот, перевернулся на живот, встал на ноги и, согнувшись пополам, предпринял стремительный зигзагообразный бросок к кулисам и осветительному пульту, где не мешкая одновременно выжал главный рубильник освещения сцены до отказа вниз, а рубильник освещения в зале — до отказа вверх.
Сделал быстрый шаг влево, чтобы выглянуть в зал из-за края отдернутого занавеса. Сцена казалась такой же освещенной, как и прежде, светом, проливающимся из зала, а бедняжка Мэри лежала там, на диване, неподвижно, в традиционной позе обнаженной женщины, пытающейся прикрыться. В зале никого не было видно. Кресла уходили назад, ярус за ярусом, совершенно пустые. Все четыре входные двери у задней стены были закрыты. Неужели он ошибся? Но у Грофилда было чутье на такого рода вещи, он обладал им от природы и старался развивать его, занимаясь своей второй профессией.
Вдруг донесся какой-то звук, что-то негромкое, но реальное, что разбудило его и сообщило о чьем-то постороннем присутствии где-то поблизости. Не кошки и не белки — и те и другие время от времени наведывались сюда. Нет, какого-то человеческого существа.
Поверх осветительного пульта стоял ящик с инструментами. Грофилд дотянулся до него, достал молоток с шарообразным бойком и развернул его так, чтобы шар превратился в рабочую часть. Он чувствовал себя глупо в одной лишь тенниске, потому что его брюки, ботинки, в общем, вся одежда лежала на полу перед диваном. Одеваться не было ни времени, ни возможности.
Грофилд вынырнул из-под занавеса, бегом, в два скачка, преодолел расстояние до края сцены и спрыгнул вниз. Он потрусил вверх по центральному проходу, при каждом втором шаге поднимаясь на один уровень и на бегу зорко поглядывая направо и налево. Молоток он держал наготове в правой руке.
Но там никого не было. В конце концов, он остановился наверху, у дверей, огляделся вокруг еще раз, и оказалось, что он в полном одиночестве. Бросив взгляд назад, на Мэри, которая только пошевелила головой, чтобы ей было его видно, он собирался уже было крикнуть ей, что это оказалось ложной тревогой, когда услышал стук.
Откуда? Он навострил ухо и прислушался: стук раздался снова, глухой, негромкий, но уже у него за спиной. Доносившийся от дверей.
Грофилд повернулся и, нахмурившись, посмотрел на двери. По другую сторону от них располагалась большая квадратная платформа, пристроенная снаружи к передней стене амбара, возвышавшаяся на десять футов над землей, так чтобы быть вровень с задними рядами кресел внутри. Широкие деревянные ступеньки вели вниз до уровня земли. Деревянные перила огораживали ступени и платформу.
Кто-то — или что-то — находился там, снаружи, на платформе. Стук раздался снова, прозвучав у самого низа крайней слева двери, и Грофилд снова наморщил лоб, стараясь сообразить, что это такое. Это не было постукиванием костяшек пальцев, но это также не было и царапающим звуком, который издают кошки или собаки.
Чувствуя себя как никогда глупо и уязвимо без одежды — да еще с молотком в руке, Грофилд пошел к крайней двери, наиболее удаленной от того места, откуда доносился шум, медленно и тихо отпер ее, резко распахнул и выскочил в ночную тьму.
Светила четвертушка луны, и небо, полное звезд, проливало совсем чуточку света. Но достаточно, чтобы разглядеть силуэт тела, лежавшего ничком на досках платформы с левой стороны. На глазах у Грофилда тело медленно приподнялось на локтях и подалось вперед, стукнувшись головой в дверь.
Грофилд огляделся по сторонам, но никого больше не увидел. Он осторожно приблизился к телу, которое опять рухнуло, после того, как ударилось в дверь. Кажется, что-то знакомое? Боже, да это Дэн Лич!
— Господи! — прошептал Грофилд. Не сводя глаз с Дэна, он попятился к открытой двери и крикнул: — Мэри! Оденься и принеси мне брюки! Тут раненый!
Мэри позвала:
— Эй!
Грофилд был на крыше, в солнечном свете, с кровельной дранкой, гвоздями и молотком. Он посмотрел вниз:
— Что?
— Он проснулся.
— Бредит?
— Нет, на этот раз по-настоящему проснулся. Хочет с тобой поговорить.
— Только я за что-то взялся, — проворчал Грофилд и покачал головой. — Сейчас приду. Как только закончу вот с этой, за которую уже взялся.
Мэри прикрывала глаза от солнца одной ладонью. Помахав другой рукой, она развернулась и скрылась из виду.
Прошло два дня с тех пор, как они внесли в дом Дэна, истекающего кровью, сочащейся из четырех ножевых ран, и положили его на армейскую койку в мужской артистической уборной. Мэри, испугавшись, что он умрет, хотела позвонить в службу скорой помощи, чтобы его забрали в больницу, но Грофилд знал, что это будет плохо для всех них, и настоял, чтобы они сами выхаживали Дэна. Мэри принесла из кассы, расположенной на уровне земли под задними рядами кресел, книгу об оказании первой медицинской помощи и неуклонно следовала почерпнутым оттуда рекомендациям. Это явно себя оправдывало.
Грофилд закончил с кровельной дранкой, которую прибивал, повесил молоток на гвоздь, не до конца забитый в крышу, убедившись, что остальные новые доски и сумка с гвоздями не соскользнут, потом спустился по скату крыши к лестнице, а оттуда на землю.
Дэн выглядел очень бледным, но был в сознании. Он сказал:
— У тебя красивая жена.
Мэри выглядела польщенной, а Грофилд проговорил:
— А у тебя осталось всего только восемь жизней.
— Откуда ты знал, где меня искать?
— Ты пришел и постучался в дверь. Разве не помнишь?
Дэн нахмурился:
— Издеваешься надо мной?
— Нет. Ты приполз сюда, забравшись вверх по ступенькам со стороны фасада, и бился головой об дверь, пока мы тебя не услышали и не впустили. Ты что, совсем этого не помнишь?
— Последнее, что я помню, — это Майерса с тем ножом.
— Где, черт возьми, он взял нож?
— В машине. Это же была его машина, ты знаешь, он держал нож в ножнах под приборным щитком. Я оставил его там, мне нож был ни к чему.
Грофилд разложил складной стул, прислоненный к стене, и сел.
— Расскажи мне все по порядку, что случилось, — попросил он. — С самого начала.
— Я послушался твоего проклятого совета, — сказал Дэн. — Вот это и случилось.
— Ты отпустил его?
— Я недооценил этого ублюдка. У меня так каждый раз. Я снова отвез его туда, где заставил его рассказать тебе ту историю, там его и отпустил.
— Огромное тебе спасибо. А завезти его сначала на несколько сот миль отсюда ты, конечно, не мог.
— Я был зол, — сказал Дэн. — И просто хотел от него избавиться как можно скорее.
— Но не тут же, рядом со мной.
— Ты прав. Я не подумал. Как бы там ни было, сюда он не заявился.
— В этом тебе повезло, а то ведь он мог довести дело до конца. Ты расскажешь мне, что произошло?
— Я заставил его вылезти из багажника, снял наручники, а он удачно попал мне ногой в голову. Сбил меня с ног и ударил камнем, и я отключился на несколько секунд, или на минуту, или около того, а когда вставал, он снова вышел из-за машины, уже с ножом, ну и попотчевал меня им вдоволь. Я думал, что умру.
— И все?
— А дальше я открыл глаза и увидел твою жену. Ума не приложу, как я сюда добрался.
— А я ума не приложу, — сказал Грофилд, — как это тебя никто не увидел тут.
Дэн приподнял трясущуюся руку и вытер пот со лба. Он все еще был очень слаб; разговор измотал его, и дыхание становилось затрудненным.
— Можно мне остаться? Я знаю, каково тебе, но... — спросил он и не договорил.
Грофилд покачал головой.
— Выбора нет, — сказал он. — Естественно, ты останешься.
— Всего на несколько дней, пока не восстановлю силы.
На это требовалось, он знал, гораздо больше времени, но Грофилд об этом и словом не обмолвился.
— Конечно, — вслух согласился он и встал. — Бумажник у тебя был довольно пухлым с виду, когда я тебя раздевал. Я бы хотел, чтобы ты заплатил за лекарства и все такое...
— Конечной — ответил Дэн. — Возьми сколько хочешь.
— Только на расходы, связанные с тобой, — уточнил Грофилд. — В иных обстоятельствах я бы не стал, но мы несколько стеснены в средствах.
Мэри спросила:
— Вы любите мясной суп с овощами? Я имею в виду, консервированный.
— Конечно.
— Отдохните немного, — сказала она, — а я его сварю. Пойдем, Алан, дай ему отдохнуть.
Они вышли и притворили за собой дверь. Грофилд вздохнул:
— Мне жаль, что так получилось.
— Ничего страшного. В случае чего мы скажем, что это мой кузен, который приехал погостить, простудился в дороге и ему придется некоторое время полежать в постели.
Грофилд улыбнулся:
— Хорошо.
Когда зазвонил телефон, Грофилд стоял на лестнице с малярной кистью в руке. Он обводил свежим слоем краски надпись: "ТЕАТР «МИД-ГРОУВ», которая тянулась вдоль всей стены амбара, выходившей на окружную дорогу.
— Проклятие, — ругнулся он.
Мэри была занята работой, и ему пришлось подойти самому. Он сунул кисть в ведро, стоявшее наверху стремянки, и торопливо спустился на землю.
Сейчас он находился примерно посередине между двумя телефонными аппаратами, один с отводной трубкой в билетной кассе справа от него, а другой — за кулисами, рядом с осветительным пультом. Он колебался, куда скорее доберешься, в то время как телефон трезвонил уже в третий раз, и потрусил к большому открытому дверному проему, ведущему на сцену. Он поднялся по деревянной лестнице, пристроенной к наружной стене, и пошел через сцену. Дэн сидел в кожаном кресле среди декораций гостиной, расположенных поперек дома, так что через открытую дверь на него даже попадало немного солнца. За ту неделю, что он здесь пробыл, это был первый день, когда раненый окончательно пришел в себя и выглядел бледным, худым, но возбужденным и нетерпеливым. Он приподнял руку, медленно и слабо помахав ею, пока Грофилд наискосок трусил к осветительному пульту.
— Алло?
— Грофилд? — Голос был мужской, зычный, однако какой-то невнятный.
— Слушаю.
— Это Барнес.
Имя показалось ему знакомым, но Грофилд не сразу сообразил, кто это такой. Он переспросил:
— Барнес?
— Из Солт-Лейк-Сити.
— Ах да! — Теперь он вспомнил, и облик Эда Барнеса промелькнул у него в памяти — высокий человек, очень широкий в плечах, но несколько предрасположенный к полноте, лет примерно сорока, с черными волосами и мясистым бесформенным носом. Однажды Грофилд брал с Эдом банк в Солт-Лейк-Сити.
Барнес спросил:
— Ты свободен?
— Как птица, — ответил Грофилд.
— Можешь завтра приехать в Сент-Луис?
—Да.
— Встретишься с Чарлзом Мартином в отеле «Хойлс».
— Заметано.
Грофилд повесил трубку и вернулся по сцене обратно к Дэну.
— Я завтра уеду ненадолго, — сообщил он. Дэн недовольно посмотрел на него:
— У тебя что-то намечается?
— Ты знаешь Эда Барнеса?
— Работал с ним пару раз.
— Если это получится, — сказал Грофилд, — ты, возможно, уедешь раньше, чем я вернусь.
— А они могут использовать еще одного человека?
— Дэн, ты еще не готов.
— Да знаю, черт возьми. — Дэн свирепо посмотрел в сторону кулис. — Когда я доберусь до этого сукиного сына...
— Сначала убедись, что ты к этому готов, — посоветовал Грофилд.
— Я буду готов.
Грофилд кивнул:
— Пойду работать дальше. — Он подошел к дверному проему и уже хотел было спрыгнуть вниз, когда Дэн окликнул его.
У Дэна все было в порядке с голосом до тех пор, пока он не попытался повысить его, а тут пустил петуха. Грофилд оглянулся, и Дэн крикнул:
— Спасибо!
— Еще бы, — сказал Грофилд, спрыгнул на землю и пошел обратно, чтобы дорисовать последние буквы.