Лирень

В сто сорок солнц закат пылал

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла —

на даче было это.

Пригорок Пушкино горбил

Акуловой горою,

а низ горы —

деревней был,

кривился крыш корою.

А за деревнею —

дыра,

и в ту дыру, наверно,

спускалось солнце каждый раз,

медленно и верно.

А завтра

снова

мир залить

вставало солнце ало.

И, день за днем,

ужасно злить,

меня

вот это

стало.

И, так однажды разозлясь,

что в страхе все поблекло

в упор я крикнул солнцу:

«Слазь!

довольно шляться в пекло!»

Я крикнул солнцу:

«Дармоед!

занежен в облака ты.

а тут — не знай ни зим, ни лет,

сиди, рисуй плакаты!»

Я крикнул солнцу:

«Погоди!

послушай, златолобо

чем так,

без дела, заходить

ко мне

на чай зашло бы»,

Что я наделал!

Я погиб!

Ко мне,

по доброй воле,

само,

раскинув луч — шаги,

шагает солнце в поле.

Хочу испуг не показать —

и ретируюсь задом.

Уже в саду его глаза.

Уже проходит садом.

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

валилась солнца масса,

ввалилось,

дух переведя,

заговорило басом:

«Гоню обратно я огни,

впервые с сотвореньм,

ты звал меня?

Чаи гони.

гони, поэт, варенье!»

Слеза из глаз у самого —

жара с ума сводила,

но я ему —

на самовар:

«Ну что-ж,

садись, светило!»

Чорт дернул дерзости мои

орать ему —

сконфужен

я сел на уголок скамьи,

боюсь — не вышло-б хуже!

Но странная из солнца ясь

струилась —

и степенность

забыв —

сижу, разговорясь

с светилом, постепенно.

Про то,

про это говорю,

что-де заела Роста,

а солнце:

«Ладно,

не горюй,

смотри на вещи просто!

А мне ты думаешь,

светить

легко?

— Поди, попробуй!

а вот идешь —

взялось идти,

идешь — и светишь в оба!»

Болтали так до темноты —

до бывшей ночи, то-есть.

Какая тьма уж тут!

на ты

мы с ним, совсем освоясь.

И скоро

дружбы не тая,

бью по плечу его я.

А солнце тоже:

«Ты да я,

нас, товарищ, двое!

Пойдем поэт,

взорим,

вспоем

у мира в сером хламе.

я буду солнце лить свое,

а ты — свое,

стихами».

Стена теней,

ночей тюрьма,

под солнц двустволкой пала

стихов и света кутерьма —

сияй, во что попало!

Устанет то, —

и хочет ночь

прилечь —

тупая сонница.

Вдруг — я

во всю светаю мочь —

и снова день трезвонится.

Светить всегда,

светить везде,

до дней последних донца,

светить —

и никаких гвоздей!

вот лозунг мой —

И солнца!

Этот вечер решал —

не в любовники выйти-ль нам?

темно,

никто не увидит нас.

Я наклонился действительно,

и действительно

я

наклонясь

сказал ей.

как добрый родитель:

«Страсти крут обрыв —

будьте добры

отойдите.

Отойдите.

будьте добры.»

Молнию метнула глазами:

«Я видела —

с тобой другая,

ты самый низкий,

ты подлый самый». —

И пошла,

и пошла,

и пошла, ругая.

Я ученый малый, милая,

громыханья оставьте Ваши.

если молния меня не убила —

то гром мне

ей-богу не страшен.