«Кто с мечом придёт, тот от меча и погибнет».
Хороши твои сапоги,
Сабля вся твоя в серебре,
Но устали твои шаги, —
Задержись на моём дворе!
Ты зайди ко мне,
Отдохни
От кровавых своих расправ…
На шелковые простыни
Уложу тебя, обласкав. —
Франтоватый головорез
Подбоченился. Он польщён.
Он красавиц таких окрест
Никогда не встречал ещё.
Улыбаясь, за ней идёт
И садится за стол, сопя.
Жадно ест и без меры пьёт,
И снимает мундир с себя.
Саблю — в сторону,
Сам — в кровать
Лёг, почёсывая живот.
— Не пора ли, хозяйка, спать? —
Искривил похотливо рот.
— Эй, хозяйка, ко мне иди! —
Только вдруг отрезвел. Примолк.
Был приставлен к его груди
Беспощадный стальной клинок.
Саблю он опознал свою,
Голос женщины опознал:
— Ты позорил мою семью,
Ты детей моих убивал.
Смертью праведной насладясь
Тех, кто мною был так любим,
Захотел ты ещё сейчас
Насладиться телом моим.
Сабля твой украшала стан,
Покраснела от крови сталь.
С ней пришёл ты в мое жильё,
Так умри же ты от неё! —
Так сказала жена и мать.
И по самую рукоять
В сердце, сжавшееся в комок,
Погрузила стальной клинок.
Поёт Дильбар,
Рубаху вышивает
Она тому, кто так сейчас далёк,
Что песни и ветра не долетают
В те земли, где ступал его сапог.
Поёт Дильбар.
То грустный, то счастливый
Струится голос в утренней тиши.
И на следы иголки торопливой
Ложатся тайны девичьей души.
Рубаха, что с такой любовью шита,
Сквозь все огни и воды пролетит,
В бою отыщет храброго джигита,
И он, ее надевши, победит.
Последние
Стальной иголки взмахи:
Пришить осталось только бахрому.
Дильбар глядит с улыбкой на рубаху,
Сама дивясь искусству своему.
На рукоделье солнце посмотрело,
На нём оставив алое пятно,
И показалось вдруг:
Живое тело
Просвечивает через полотно.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Без стука в дверь
Вошёл в дохе бараньей
Знакомый почтальон.
Письмо взяла…
Прочла о том, что пал на поле брани
Геройской смертью тот, кого ждала.
Щекой к стеклу оконному прижалась,
Не зарыдав, не опуская рук,
Лишь чаще грудь её заколыхалась,
Как море на крепчающем ветру.
Шагнула к двери,
Распахнула двери
И, торопливо выйдя на крыльцо,
Вслед почтальону крикнула:
— Не верю! —
И просветлело вдруг её лицо.
Рубаха на столе.
Рубаха сшита.
Взяла её, на почту отнесла…
— Вот мой подарок моему джигиту.
Я жду его, как раньше я ждала.
— Но он… погиб!..
— Я знаю. Ну так что же,
Пускай погиб,
Прошу я одного:
Наденьте на него рубаху всё же,
И мне не надо больше ничего.
Он оживёт.
Опять его мы встретим.
Иначе, знаю я, не может быть… —
И люди
Не могли не верить этим
Словам Дильбар,
Умевшей так любить.
…Лежит джигит.
В груди кусок металла…
Но потревожен непробудный сон:
Рубаху, что Дильбар ему прислала,
Надели на него,
И ожил он.
Что это — сказка?
Да, пожалуй, сказка…
Но слушай ты, любимая моя:
Сто раз на мне в боях помята каска,
Но выходил живым из пекла я.
Сто раз на мне свинцом шинель пробита,
Но сквозь огонь и непроглядный дым
В рубахе, что твоей любовью шита,
К тебе вернулся цел и невредим.
Когда,
Вставая,
Целует заря
Озёра, леса, поля;
Когда умывает
Росой лицо
Проснувшаяся земля, —
Тогда,
Оглашая лесную тишь
Гимном души своей,
Вмиг просыпается
Птица зари —
Маленький соловей.
Крылья почистит,
Расправит их,
А потом
Полетит
К другу верному своему,
О котором грустит.
К светлому роднику
Полетит соловей,
К тому,
Которому посвятил
Песни души своей.
Вот и сегодня
Проснулся он,
На зарю поглядел,
Крылья расправил
И к своему
Роднику полетел.
С песней радостной,
Как всегда,
Другу взглянул в глаза, —
Только родник
На этот раз
В ответ ничего не сказал.
Необычно
Тиха, мутна,
Грустно течёт вода.
— Что случилось, родник, с тобой?
Неужели беда?
Отчего
Помяты твои
Цветистые берега? —
И родник
Соловью в ответ:
— Это следы врага.
Это —
Родины нашей враг
От расплаты бежит.
Настигает его джигит,
Мужественный джигит.
Знает враг,
Что захочет пить
Джигит,
От ходьбы устав,
И прикоснутся
К воде моей
Жадно его уста.
А для того,
Чтоб он не мог
Врага покарать в бою,
Враг отступающий
Отравил
Живую воду мою.
Посоветуй,
Друг соловей,
Делать теперь чего?
Как джигита предупредить?
Как нам
Спасти его?
Думала долго
Птица зари
И сказала потом:
— Я спасти
Помогу его,
Дружба
Порукой в том.
Усталый джигит
За врагом идёт.
Весь он от зноя
Взмок.
Ремень от винтовки
Натёр плечо —
Воды
Хотя бы глоток!
Хотя бы
Каплю воды ему…
Подумал —
И в тот же миг
Увидел
Прямо перед собой
Студёный лесной родник.
Скинул рубаху,
Прильнул к нему
Горячей грудью своей…
Но в эту минуту
Запел,
Запел
Маленький соловей.
Запел,
Как будто заговорил,
Джигиту сев на плечо…
Но
Ничего не понял джигит,
Склонившийся над ключом.
Уже почти
Пересохшим ртом
Поцеловал родник…
Но в этот миг
Между ним и водой
Опять соловей возник.
Ядовитую каплю
С губ
У джигита сорвал
И в объятия родника
Бездыханный упал.
На берег
Воды свои родник
Выбросил —
И трава
Испепелилась на берегу.
Выгорели дерева.
Постоял джигит,
Помолчал,
Чёрные брови свёл,
Поднял саблю,
Винтовку взял
И вновь за врагом пошёл.
С новой силой
В его душе
Рос справедливый гнев,
А в ушах у него звучал
Соловьиный напев.
Слушай, Родина!
Если вдруг
Час роковой придёт,
За тебя,
Как птица зари,
Честно
Джигит умрёт.
Говорить сегодня я хотел
О другом, —
о том, как поутру
Первый снег, кружась, с небес летел,
Радуя повсюду детвору.
О любви я говорить хотел
И о грусти, спутнице её,
И о ветре счастья,
что влетел
В наше многолюдное жильё;
Говорить о радости труда,
О крови,
что вечно горяча,
О плече, которое всегда
Чувствую у своего плеча.
Говорить про птиц хотелось мне,
Что остались с нами зимовать,
О волшебной зимней тишине
Мне хотелось в песнях рассказать…
Рассказать об очень многом мне
Хочется…
Да не могу сейчас:
Я услышал снова о войне,
О войне,
нацеленной на нас.
Вижу я, закрыв глаза свои,
Памятные чёрные дела:
Пепелища —
там, где шли бои, —
И детей расстрелянных тела.
Не могу
об этом я молчать,
Сын свободной, радостной страны,
Потому что —
мне ль её не знать,
Цену
новой
мировой войны!
Он русский парень. Северянин.
Он невысок и сероглаз.
Под Сталинградом дважды ранен
И под Берлином в третий раз.
Но победила жизни жажда…
Приехал он в свою страну,
И мы увиделись однажды
И сели на скамью одну.
Пусть он не брат, которым может
Гордиться мой семейный круг,
Но друга я не знал дороже,
Чем новый друг мой,
русский друг.
Нередко первый луч рассвета
Нас застаёт за книжкой с ним,
Когда мы, сверстники-студенты,
Перед экзаменом не спим.
И вспомним мы былые даты, —
И понимаю я тогда,
Что быть не мог
плохим солдатом
Мой друг в военные года.
Свой край спасая от пожарищ
В незабываемой войне,
Он,
русский парень,
мой товарищ,
Вернул
мою свободу мне.
Москва.
Идём мы с другом вместе
По улицам.
Заходим в сквер.
И как в родимом Бухаресте
Себя я чувствую в Москве.
Желтеют деревья,
теряют красу,
В полях застывают вечерние росы.
Я встретил вчера на поляне в лесу
Две рядом растущие с детства берёзы.
Два дерева жили под небом одним,
Одна их поила земля
и кормила,
Но было одно,
словно старец, седым,
Другое
зелёным, как юноша, было.
Ветра на себя принимало одно,
Собой прикрывая ровесника-друга.
Другое —
от севера защищено —
Взлелеяно было дыханием юга.
Два дерева…
Я любовался одним.
Не тем,
что зелёным и пышным осталось,
А тем,
что в ненастиях стало седым.
Красивая старость!
Почётная старость!
Скажут,
Осуждая и скорбя:
«Каменное сердце у тебя».
…Многие сердца, хоть и малы,
Обладают твёрдостью скалы —
Той скалы,
Что не боится гроз,
Что жару выносит и мороз.
Твёрдость,
Но не холод в них живёт:
Ведь ночами камень отдаёт
Нам обратно тёплые лучи —
Те, что он от солнца получил.
Камень отдаёт своё тепло;
Трескаясь, морщинится чело…
А когда минует время тьмы,
Вместе с солнцем
Вдруг увидим мы,
Что опять холодным камень стал,
Словно душу он с теплом отдал.
…Молчалив лежит он и угрюм,
Никому своих не выдав дум,
И в себя вбирает вновь лучи,
Чтобы их
Другим
Отдать в ночи…
Скажем,
Уважая и любя:
«Каменное сердце у тебя».
Посвящается поэту
Аркадию Маркову
Мы в полутёмном зале онемело
Скупые слёзы прятали в платке.
И песня итальянская звенела
На северном, на нашем языке.
Пел юноша о солнце.
Он не видел
Восходов и закатов никогда,
И он не наблюдал, из дому выйдя,
Как золотится вешняя вода,
Как небо перечёркивают птицы,
Как зелена трава в его краю,
Как рыжая пшеница золотится,
Как празднует природа жизнь свою.
Он никогда не видел, как в оконце,
Искрясь на солнце, падает капель, —
Он был слепым, но пел:
«Я знаю солнце».
«Я знаю солнце», — убеждённо пел.
Небезупречно, может, пел сначала,
Быть может, путал ноты иногда,
Но сила духа в голосе звучала,
Которая сильнее тьмы всегда.
И люди с удивлёнными глазами
Незрячему внимали соловью,
Как будто увидали солнце сами
Сегодня в первый раз за жизнь свою.
То солнце, что даёт нам жизнь и разум;
То солнце, что за тучею любой
Увидеть можно сердцем,
а не глазом…
Так пел о солнце юноша слепой.
И эту песню солнечного юга,
Наверное, услышав из окна,
Угомонилась северная вьюга,
И за окном настала тишина.