Лист на ветру

Глава 1

До Хэллоуина было еще две недели, но Гремлины[2] уже принялись за работу.

Джерри МакКензи на полном газу развернул «Долли-II» на взлетно-посадочной полосе — плечи сгорблены, кровь стучит в ушах, уже на полпути вверх, пристроился за темно-зеленой задницей ведущего, нажал на рычаг сектора газа, и внезапно почувствовал дрожь удушья — вместо головокружительного чувства подъема, как всегда при отрыве от земли.

Встревоженный, он ослабил газ, но, прежде, чем смог повторить попытку, раздался взрыв… рефлекторно он дернулся, и с размаху ударился головой о плексиглас.

Это были не пули, нет — поврежденные покрышки лопнули, тошнотворно накренившись, самолет вылетел со взлетно-посадочной полосы, и трясясь и натыкаясь на кочки, поехал по траве.

Сильно запахло бензином, Джерри рывком выскочил из-под колпака «Спитфайра», и в панике, огромными прыжками, помчался прочь, вообразив, что уже сгорает заживо — когда последний самолет из «Зеленых», взревев, взлетел совсем рядом с ним, взял на крыло, и уже через пару секунд рев его двигателей превратился в ровное тихое гудение.

Механик кинулся к нему из ангара, посмотреть, в чем проблема — но Джерри уже открыл брюхо «Долли» и увидел, что беда была невелика: проколот один из топливопроводов.

Ну, слава Богу, он не поднялся с этой штукой в воздух, это с одной стороны — но когда он схватил трубку, посмотреть, насколько плохи с ней дела, та развалилась у него в руках надвое, окатив ему рукава чуть не до плеч бензином самой высокой пробы.

Хорошо, хоть механик не прискакал сюда с зажженной сигаретой во рту.

Чихая, он выкатился из-под плоскости, и Грегори, механик, перешагнул прямо через него.

— Не летать ей сегодня, приятель, — сказал Грег, присев на корточки, чтобы заглянуть в двигатель, и только покачал головой, увидев, что именно там произошло.

— Ага, скажи мне еще что-нибудь, чего я не знаю. — Он опасливо держал намокший рукав подальше от тела. — Сколько времени займет ее исправить?

Грег пожал плечами, и, щуря глаза на холодном ветру, продолжал исследовать внутренности «Долли».

— Полчаса на покрышки. Может, и получишь ее завтра обратно, если топливопровод будет единственной неисправностью в двигателе. Что-нибудь еще посмотреть?

— Да, консоль левого крыла — пистолет иногда торчит. Найдется у нас немного смазки, ты не знаешь?

— Я посмотрю, может, в столовой и найдется пара капель. Шел бы ты лучше в душ, Maк. Ты уже посинел.

Он действительно дрожал, быстро испаряющийся бензин уносил тепло его тела прочь, как дымок от свечи. Тем не менее, он задержался еще на мгновение, наблюдая, как механик что-то куда-то сует, высматривает, и выстукивает, насвистывая сквозь зубы.

— Иди уже, — сказал Грег с притворной досадой, выглядывая из-за движка, и увидев, что Джерри все еще там. — Я о ней позабочусь.

— Да знаю. Я просто хотел… ну, в общем, спасибо.

Адреналин от прерванного полета еще плескался в жилах, сорванные рефлексы заставляли его дергаться. Он отошел, с трудом подавив в себе желание еще раз оглянуться через плечо на раненый самолет.

Джерри вышел из туалета пилотов полчаса спустя, глаза ему жгло от мыла и бензина, позвоночник ломило.

Половина его мыслей была с Долли, а другая половина с товарищами. «Синий» и «Зеленый» этим утром были в воздухе, «Красный» и «Желтый» отдыхали. Зеленое звено скоро будет уже над Фламборо Хед, на охоте.

Он сглотнул, все еще обеспокоенный, во рту у него пересохло от пережитого волнения, и он отправился за чашкой чая в столовую. Это было ошибкой; он услышал хохот Гремлинов, как только вошел, и еще с порога увидел там Матроса Малана.

Малан был капитаном их группы, и в целом славным, порядочным малым. Южноафриканец, великолепный тактик, и самый свирепый, самый стойкий воздушный боец, какого Джерри когда-либо видел. Терьеры-крысоловы не могли с ним сравниться.

Именно по этой причине он почувствовал, как будто стайка жуков легко пронеслась у него вниз по позвоночнику, когда глубоко посаженные глаза Малана устремились прямо на него.

— Лейтенант! — Малан поднялся со своего места, улыбаясь. — Вас-то я и искал!

Дьявол тебя забери, подумал Джерри, устраивая на лице некий вид уважительного выражения. Разумеется, Малан мог и не слышать о проблемах с «Долли», но у Джерри и без того было столько мороки с эскадрильей, еще по пути на охоту за «Мессерами» над Фламборо Хед…

Вряд ли Малан искал здесь именно его, Джерри; скорее всего, он просто размышлял, кого бы на такую работу подрядить. И тот факт, что капитан группы назвал его по званию, а не по имени, мог означать одно: что работка эта, скорей всего, будет аховая — из тех, за которые никто добровольно не возьмется.

Но сейчас у него просто не было сил беспокоиться о том, что это могло быть; а Малан тем временем уже представлял ему другого — долговязого парня в армейской форме, с темными волосами, и довольно приятной, хоть и жестковатой, если присмотреться, наружностью.

А глаза у него, как у хорошей овчарки, подумал он, кивая в ответ на приветствие капитана Рэндалла. Пожалуйста, возможно, будьте добры — но такой своего не упустит.

— Капитан Рэндалл приехал сюда из Oпс-Илинга, — бросил ему Сэйлор через плечо. Он не стал ждать, пока те обменяются всеми формулами вежливости, и уже вел их по гудроновой дорожке, направляясь к офисам летного командования.

Джерри поморщился, и последовал за ним, бросив тоскливый взгляд в сторону летного поля — на «Долли», которую на буксире уже бесславно тащили в ангар.

Тряпичная кукла, нарисованная у нее на носу, размылась, черные кудри, растворенные отчасти непогодой, отчасти пролитым бензином, грустно обвисли.

Ну, это он ей подправит позже — когда услышит все детали ужасной работы, которую принес незнакомец.

Его взгляд обиженно остановился на шее Рэндалла, и человек вдруг обернулся, и взглянул на него через плечо, будто затылком почувствовал какую-то напряженность в отношении Джерри.

У Джерри даже случился легкий приступ дурноты внизу живота, когда он понял, что добрая половина произведенных им наблюдений — таких, как отсутствие знаков различия на военной форме, и та особая самоуверенность, свойственная исключительно мужчинам, которые хранят все тайны и знают все секреты — застыла в глазах незнакомца.

«Моя тетя Фанни родом из Oпс-Илинга» — вяло подумал он. И даже не удивился, когда Сэйлор махнул Рэндаллу на дверь, чтобы тот подождал их там, и услышал, как капитан, наклонившись, шепнул ему на ухо:

— Ты с ним, смотри, поосторожней — он хоть и забавный, но редкий мудак.

Джерри кивнул, и в желудке у него екнуло. Слова Малана вовсе не значили, что капитан Рэндалл был каким-нибудь чудиком, или масоном.

«Забавный мудак» в данном контексте могло означать только одно. МИ-6.

Капитан Рэндалл был секретным агентом британской разведки. Он даже не стал этого скрывать, когда Малан разместил их в одном из свободных помещений, и удалился.

— Нам нужен пилот — очень хороший пилот, — добавил он с легкой улыбкой, — летать на одиночные рекогносцировки, в разведку. Новый проект. Весьма специфический.

— Одиночные? И куда? — осторожно спросил Джерри.

Обычно «Спитфайры» летали по четыре, или еще большими звеньями — все, вплоть до целой эскадры, по шестнадцати самолетов сразу. В таком боевом порядке они могли, по крайней мере, прикрывать друг друга от тяжелых «Хенкелей» и «Мессершмиттов». В одиночку, да еще по своему собственному выбору, они летали редко.

— Это я скажу вам немного позже. Во-первых — вы готовы, как вы думаете?

У Джерри волосы встали дыбом, так его это задело. Неужели чертов ботаник думает, что он…

Тут он кинул взгляд на свое отражение в оконном стекле. Глаза красные, как у свихнувшегося кабана, мокрые волосы торчат сосульками, свежий красный синяк растекается по лбу, и куртка прилипла к телу сырыми заплатами — он так и не удосужился ее высушить, прежде чем надеть снова.

— Совершенно готов, — отрезал он. — Сэр.

Рэндалл поднял руку всего на полдюйма, как будто отвергая необходимость всех этих формальностей. — Я имел в виду ваше колено, — сказал он мягко.

— А, — сказал Джерри, смутившись. — Это. Да, все в порядке.

Он получил две пули в правое колено год назад — когда развернулся, и нырнул после сбитого «Мессера», и упустил еще одного; тот выскочил из ниоткуда, прямо позади него, и изрешетил ему всю задницу.

Под огнем, побоявшись уходить в небо, полное дыма, пуль и беспорядочных взрывов, он вел горящий самолет вниз, и оба они кричали, когда падали; металлическая шкура «Долли-I» раскалилась так жарко, что опалила ему левое предплечье, прямо через куртку; правая нога захлюпала от крови, наполнившей ботинок, когда он втиснул ее в педаль.

Он тогда это сделал — и на два месяца угодил в больничную палату. Он по-прежнему заметно хромал, но о своей разбитой коленной чашечке не жалел ни минуты; целых два месяца он был дома, в отпуске по ранению — и девять месяцев спустя на свет появился маленький Роджер.

Он широко улыбнулся при мысли о своем парне, и Рэндалл невольно улыбнулся ему в ответ.

— Отлично, — сказал он. — Вы в порядке, и с нашей миссией готовы летать достаточно долго? — Джерри пожал плечами.

— Ну, как долго это вообще может быть на «Спитфайрe»? Если только вы уже не придумали какого-нибудь способа для дозаправки в воздухе. — Он это в шутку сказал, но дальше наступило замешательство, и он увидел, как Рэндалл подобрал губы, словно размышляя, сказать ли ему, что именно они… придумали.

— Вы ведь «Спитфайр» имели в виду — я на нем буду летать? — спросил он неуверенно.

Христос, а что, если это будет одна из тех экспериментальных птичек, о которых они в последнее время слышали снова и снова?

Ему даже кожу защипало от едкой смеси страха и волнения. Но Рэндалл кивнул.

— О, да, конечно. Никакой другой самолет не будет достаточно маневренным, а вам, скорее всего, придется хорошенько понырять и порыскать. Так что все, что мы можем теперь сделать — это взять «Спитфайр II», снять с него пару бортовых пушек, и заменить их парой камер.

— Одну пару?

Снова поджав губы, Рэндалл ответил.

— Возможно, вам потребуется вторая пара пулеметов.

«Ого. Ну, тогда…»

Как объяснил ему Рэндалл, Джерри придется ехать в Нортумберленд, и там пройти двухнедельную подготовку по использованию подкрыльных камер, обучаясь выборочной съемке участков местности на разных высотах. С ними будет команда поддержки, она должна подготовить его к работе с камерой — в любую, даже самую плохую погоду.

Их научат, как избавляться от пленки, не уничтожив и не повредив ее, в случае, если это понадобится. После чего…

— Я не имею права говорить, куда именно вас направят, — сказал Рэндалл.

Обычно его манера вести беседу была настойчивой, но вполне дружелюбной, он то и дело шутил. Теперь все следы веселости исчезли; он стал чертовски серьезен.

— Восточная Европа — все, что я могу сейчас сказать.

Джерри уже чувствовал себя так, будто его слегка выдолбили изнутри — и сделал глубокий вдох, чтобы чем-то заполнить образовавшееся в нем пустое пространство. Он еще мог сказать «нет»…

Однако, прежде чем стать летчиком ВВС, он давал присягу — и теперь он им стал.

— Ну да. Так точно. Разрешите… может, я еще смогу повидать жену — хоть разок, прежде чем уеду?

Тут лицо Рэндалла немного смягчилось, и Джерри заметил, как большой палец капитана инстинктивно коснулся его собственного золотого обручального кольца.

— Думаю, это можно будет организовать.

Марджори МакКензи — для мужа просто Долли — приоткрыла плотные шторы. Не больше, чем на дюйм… Ну, на два дюйма.

Но сейчас это не имело значения; в маленькой квартирке и так было темно, как в угольном ящике.

Лондон снаружи был так же темен; она поняла, что шторы открыты, только потому, что почувствовала, как от оконного стекла тянет холодом через узкую щель.

Она наклонилась, дохнула на стекло, и почувствовала на нем влагу собственного дыхания — оно, конденсируясь, холодком скользнуло мимо ее лица. Даже не видя этого тумана, но почувствовав скрип пальца на стекле, она быстро нарисовала на стекле маленькое сердце, с буквой «J» там, внутри.

Конечно, оно исчезло почти сразу, но это тоже не имело значения; когда рассветет, заклинание все равно останется там — невидимое, но там — и встанет между ее мужем и небом.

А когда придет рассвет, солнечный луч ляжет прямо на его подушку.

При свете она снова увидит его сонное лицо: его спутанные волосы, почти исчезнувший синяк на виске, глубоко посаженные глаза, закрытые так невинно… Он выглядит таким молодым, когда спит. Почти таким же молодым, каким он был на самом деле.

Ему всего двадцать два года; слишком молод, чтобы носить на лице такие черты и шрамы.

Она коснулась уголка рта, и не смогла найти ту морщинку, ту новую складочку, которую показало ей предательское зеркало — сейчас рот у нее был нежным, чуть припухшим — и она кончиком большого пальца легко пробежала по своей нижней губе, туда и обратно…

Что еще, что же еще? Что еще она могла для него сделать?

Он покинет ее, оставив ее с частицей себя самого. Возможно, у них будет еще ребенок — вот то, что он дал ей — но и то, что она дала ему. Другой ребенок. Еще один, чтобы растить его в одиночку?

«Даже если и так» — прошептала она; рот ей стянуло, кожу саднило от нескольких часов его щетинистых поцелуев; они оба были не в состоянии больше ждать, и он даже не успел побриться. «Пусть даже так».

По крайней мере, он смог увидеть Роджера. Подержать своего маленького мальчика на руках — и, хотя она предупредила, что малыш болен, все молоко тут же оказалось на нем, и потекло вниз по рубашке.

Джерри вскрикнул от удивления, но не позволил ей взять Роджера обратно; он держал сына на руках, и нянчил его, пока Мэнни не заснула; только тогда они уложили его в корзину, и вместе отстирали запачканную рубашку.

В комнате было холодно, и она обхватила себя руками за плечи.

Сейчас на ней не было ничего, кроме армейской майки Джерри — он думал, что в ней она выглядит особенно эротично — непристойно, сказал он, утверждая, что благодаря его горскому акценту это слово звучит очень грязно — эта мысль заставила ее улыбнуться. Тонкий хлопок, и правда, плотно прильнул к ее груди, и соски у нее торчали намного больше, чем это обычно бывает от холода.

Она хотела бы заползти к нему под одеяло, поближе, тоскуя по его теплу, желая сохранить его, прикасаться к нему так долго, как они только сумеют. Он должен был уйти в восемь, чтобы успеть на обратный поезд; тогда едва рассветет.

Но некий пуританской импульс самоотречения удерживал ее, заставлял ее, продрогшую и нерешительную, ждать, и бодрствовать здесь, в темноте. Ей казалось, что если она сейчас отринет себя, и свои желания, если она предложит кому-то этот отказ как жертву, это укрепит магию, поможет ей сохранить его в безопасности, и приведет его обратно.

Бог знает, что сказал бы министр об этом маленьком суеверии — ее слегка покалывающий рот искривился от насмешки над самой собой. И от сомнений.

Тем не менее, она продолжала сидеть одна, в темноте, ожидая холодного синего рассвета, который заберет его у нее.

Конец ее сомнениям положил маленький Роджер — для того ведь и созданы младенцы.

Он зашелестел в своей корзине, издавая те маленькие хрюканья пробуждения, что предвещали возмущенный рев — когда он обнаружит себя здесь, в промокших насквозь пеленках, и с пустым животом — и она поспешила через крохотную комнату к его корзине, качая тяжелой грудью, и на ходу сцеживая молоко.

Она хотела опередить его, чтобы он не разбудил Джерри — но споткнулась, задев носком ножку стула, и с треском его оттолкнула.

Последовал взрыв из простыней и постельного белья — это Джерри вскочил с громким «Черт!» перекрывшим ее собственное приглушенное «Черт побери!» — и Роджер тут же возглавил их совместное выступление криком, пронзительным, как вой сирены во время воздушного налета.

Как по часам, старая миссис Манс из соседней квартиры в негодовании ударила по тонкой стене.

Голая тень Джерри пересекла комнату, как границу. Он неистово застучал в перегородку кулаком, и та затряслась и загудела, как барабан.

Он сделал паузу, по-прежнему стоя с поднятым кулаком, и ждал. Роджер даже визжать перестал, под впечатлением от такого разгула страстей.

Мертвая тишина с другой стороны стены была им ответом, и Марджори прижалась губами к маленькой круглой головке Роджера, чтобы заглушить свое хихиканье.

От него пахло детской, и ароматами свежей мочи, она прижалась к нему, как к большой грелке, и рядом с его мимолетным теплом и его детскими нуждами все ее представления и предрассудки, заставившие ее наблюдать за своим мужчиной в холодном одиночестве, показались ей нелепыми и смешными.

Джерри издал удовлетворенный стон и сунулся к ней.

— Ха, — сказал он и поцеловал ее.

— Что ты себе думаешь? — прошептала она, наклоняясь к нему. — Ты горилла?

— Да, — прошептал он в ответ, схватив ее за руку, и прижимая к себе. — Хочешь увидеть мой банан?

— Доброе утро…

Джерри остановился, завис задом над креслом, и уставился на улыбающегося Фрэнка Рэндалла.

— Ага, — сказал он. — Niech sie pan od pierdoli… Так, что ли? Это значит «Отвалите, сэр» — если излагать по-польски прилично?

Рэндалл, застигнутый врасплох, так и покатился со смеху.

— Как-то так, — согласился он.

С собой у него была целая кипа бумаг, на официальных бланках всех видов и размеров — в том числе и «туалетная бумажка», как ее называли пилоты. Джерри узнал одну такую, ее подписывали, называя того, кому, в случае чего, отойдет ваша пенсия — и другую, о том, что делать с вашим телом, если вы были одиноким, и кто-то вдруг решился бы о нем похлопотать. Он все это уже подписывал, когда принимал присягу, но они заставляли вас делать это снова, если вы переходили в спецслужбы.

Формуляры он проигнорировал, вместо этого сразу уставившись на принесенные Рэндаллом карты.

— …Вот я и подумал, что вы с Maлaном взяли меня просто за красивые глаза, — он сильно растягивал слова, еще больше форсируя свой акцент. Он наконец сел, и откинулся в кресле, подчеркнуто небрежно. — Хорошо. Это Польша, а дальше что?

Так это было не совпадение… Или все-таки та неудача с «Долли», после которой он вошел в столовую слишком рано?

В каком-то смысле, такая мысль казалась ему даже утешительной: не было тут никакой Кровавой Руки Судьбы, похлопавшей его по плечу и проколовшей ему топливную линию…

Раньше Рука Судьбы была с ним в приятельских отношениях, поставив его в Зеленом звене в одну пару с Андреем Кадзиевичем.

Андрей и в самом деле был — dobry przyjaciel, хорошим другом. Его сбили месяц назад — когда он шел по спирали вверх, пытаясь уйти от «Мессершмитта».

Возможно, его ослепило солнцем, а может, он просто смотрел не через то плечо. Левое крыло оторвало к чертовой матери, и он по той же спирали ушел вниз, прямо в землю.

Джерри не видел аварии, только слышал… И выпил водки — с братом Андрея, уже потом.

— Польша, — согласился Рэндалл. — Малан говорит, вы сможете вести разговор по-польски. Это правда?

— Могу заказать выпивку, затеять драку, или дорогу спросить. Что-то из этого подойдет?

— Последнее, может быть, — сказал Рэндалл очень сухо. — Но будем надеяться, до этого дело не дойдет.

Агент МИ-6 отложил в сторону формуляры, и развернул перед ним карты.

Кляня себя на чем свет стоит, Джерри склонился над ними, притянутый как магнитом. Это были официальные карты, но уже с отметками, сделанными чьей-то рукой — какие-то кружки и крестики.

— Это здесь, — сказал Рэндалл, прихлопывая и расправляя карты обеими руками.

— Нацисты за последние два года организовали в Польше трудовые лагеря, но это еще не известно среди публики, ни дома, ни за рубежом. И будет весьма полезно для наших военных, если об этом станет известно широкой общественности. Не только существование лагерей, но и то, что именно в них происходит.

По его темному, худому лицу пробежала тень — гнева, подумал Джерри, заинтригованный. Судя по всему, господин МИ-6 хорошо знал, какого рода вещи там происходят, и он спрашивал себя — откуда.

— Если мы хотим, чтобы это стало широко известно, и так же широко обсуждалось — а мы это сделаем, уж поверьте — мы должны будем представить документальные свидетельства, — сказал Рэндалл как ни в чем не бывало. — Фотографии.

По его словам, всего их будет четверо — четыре пилота «Спитфайров». Целое звено — только вместе они летать не будут.

У каждого будут свои определенные цели, географически разделенные — но все они должны быть сняты в один и тот же день.

— Лагеря охраняются очень строго — зато у них нет зенитной артиллерии. Правда, есть сторожевые вышки и пулеметы.

Джерри не надо было повторять, что пулемет в умелых руках на земле может быть эффективен не меньше, чем если бы он бил с вражеского самолета. Качество снимков тоже должно быть таким, каким хочет их видеть Рэндалл; это значит, что лететь им придется низко — достаточно низко, для того, чтобы постоянно рисковать попасть под обстрел со сторожевых вышек.

И тут его единственным преимуществом будет внезапность; охранники еще смогут его засечь, но им и в голову не придет ждать, что он на бреющем полете пройдет прямо над лагерем.

— Если камеры будут неисправны, не пытайтесь делать больше одного захода. Лучше сделать поменьше снимков, чем вообще ничего.

— Да, сэр.

Он вернулся к этому «сэр» потому, что сегодня на совещании присутствовал капитан группы Maлaн, и тихо, но внимательно слушал. Кажется, пришел, чтобы соблюсти приличия.

— Вот список целей, на которых вы будете практиковаться в Нортумберленде. Подлетайте как можно ближе, настолько, насколько сочтете разумным — но без лишнего риска, — лицо у Рэндалла переменилось, изломанное кривоватой усмешкой. — Как можно ближе, насколько вообще сможете — и с шансом вернуться назад, хорошо? Камеры могут стоить больше, чем вы сами.

Это вызвало слабый смешок у Малана. Пилоты — специально обученные пилоты — в армии были на вес золота. В настоящее время у ВВС на вооружении было вполне достаточно самолетов, но везде не хватало пилотов, чтобы на них летать.

Его научили пользоваться подкрыльными камерами, научили, как можно безопасно заряжать пленку во время полета.

Если он все-таки будет сбит, но выживет, и если не сгорит самолет… он обязан спасти пленку, и попытаться переправить ее обратно, через границу.

— Теперь, что касается польского… — Рэндалл провел рукой по волосам, и посмотрел на Джерри с кривой улыбкой. — Если придется выбираться самостоятельно, тогда, вероятно, вам и потребуется спрашивать дорогу.

У них в звене было два пилота говорящих по-польски, сказал он — один поляк, и один венгр, доброволец — а теперь еще англичанин, знающий по-польски всего несколько слов. Он, Джерри.

— Это миссия добровольная, позвольте мне повторить.

— Да, я уже знаю, — раздраженно сказал Джерри. Сказал же вам, что пойду, разве нет? Сэр.

— Сказали. — Рэндалл мельком посмотрел на него — темные глаза у него были совершенно непроницаемы — потом снова опустил взгляд на карты.

— Спасибо, — сказал он тихо.

Щелкнув, колпак закрылся над головой. Стоял сырой, промозглый нортумберлендский денек, и его дыхание тут же стало конденсироваться на внутренней поверхности кабины — стекло запотело в считанные секунды. Он наклонился вперед, чтобы его протереть, и резко взвизгнул, вырвав себе несколько прядей. Он забыл пригнуться. Опять.

Освобождаясь, он с проклятием снова оттолкнул колпак, и светло-каштановые волоски, попавшие в шов плексигласа, когда он его закрывал, улетели, подхваченные ветром.

Пригнувшись, он закрыл колпак снова, и стал ждать сигнала к взлету.

Сигнальщик дал ему отмашку, и он подал газ, чувствуя, как самолет начинает двигаться. Автоматически он коснулся своего кармана, и шепнул: «Люблю тебя, Долли» себе под нос.

Здесь у каждого были свои маленькие ритуалы, в эти последние несколько минут перед взлетом. Для Джерри МакКензи это было лицо жены, и его счастливый камень — и от того, и от другого у него обычно начинало щекотать в животе.

Камень она нашла на скалистом холме, на острове Льюис, где они провели свой короткий медовый месяц — необработанный сапфир, сказала она, очень редкий.

— Как и ты, — сказал он, и крепко ее поцеловал.

Как раз сейчас у него не было никакого повода для «щекотки» но ведь не было бы ритуалом, если вы делали это время от времени, так ведь? И даже если сегодня боя не предвидится, все равно — он должен был его соблюдать.

Сначала он прошел медленными кругами, прислушиваясь к ощущениям от нового самолета, и принюхиваясь, чтобы запомнить его запах.

Он загадал: пусть они полетают с «Долли-II» еще — с ее сиденьем, пропитанным его потом, и такой знакомой вмятиной на консоли, где однажды он, торжествуя, ударил ее кулаком, в экзальтации от убийства — но они уже переделали этот, оборудовали его камерами, и этими новыми штуковинами для ночного видения.

Всего этого было, разумеется, недостаточно, чтобы по-настоящему привязаться к самолету; они были почти столь же хрупкими, как и люди, летающие на них — хотя их детали можно было использовать повторно…

Не важно; он проскользнул в ангар накануне вечером, и быстро нарисовал на носу тряпичную куклу, чтобы сделать его своим. Он еще успеет узнать «Долли-III» поближе, к тому времени, когда их отправят в Польшу.

Он нырнул, потом резко ушел вверх, немного прошел голландским шагом,[3] покачал крыльями, проходя через облачный слой, и закончил — голландским и иммельманами[4] — и все это, читая вслух Правила Малана, чтобы сконцентрироваться, и настроить свой разум перед полетом, — а заодно и удержаться от приступов воздушной болезни.

Сейчас эти Правила висят в каждой казарме ВВС: «Десять Заповедей», как называют их летчики — и вовсе не в шутку.

ДЕСЯТЬ МОИХ ПРАВИЛ ДЛЯ ВЕДЕНИЯ ВОЗДУШНЫХ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ — говорил плакат жирным черным шрифтом.

Джерри знал их наизусть.

Он посмотрел на свои визиры, как раз сейчас явно страдающие дезориентацией. Волшебная камера их все-таки сбила. Дерьмо.

Кнопки, которыми управлялась каждая камера, размещались не как обычно, на рычаге; они были на коробочке, подключенной к проводу, который бежал из окна; сама коробка была пристегнута к его колену. Лучше бы он, ад кровавый, сам глядел в окно, не пользуясь никакими видоискателями; во всяком случае, до тех пор, пока ситуация не обернется так, что ему придется применить орудия. В таком случае…

Ага, точно, с этим у него все в порядке.

Не в этом случае. Он должен будет лететь очень низко, под радарами, и ни в коем случае не должен искать боя. Хотя — всегда есть шанс его найти. Если какой-нибудь немецкий самолет обнаружит его в одиночном полете над Польшей, его лучшим шансом, похоже, будет просто взять курс прямо на солнце — и падать.

Эта мысль заставила его улыбнуться.

Он фыркнул, и слегка согнул больное колено, занывшее от холода. Да, если ты вовремя ее заметил.

Однажды он уже узнал, что значит «быстро». Его тело вообще часто опережало сознание, начиная двигаться прежде, чем мозг понимал: он что-то увидел. Сейчас он не видел ничего, да он и не ждал; но все равно продолжал всматриваться — на чистом рефлексе.

Ну, это определенно мимо. Лететь прямо и держать высоту — было как раз то, что он собирался делать. И очень медленно.

Тоже не пойдет; не будет у него никакого формирования — и эта мысль его будто холодным душем окатила. Он будет совсем один, никто к нему на помощь не придет, если он попадет в передрягу.

Да, это так.

Ведь что нужно больше всего, когда летишь в разведку?

Хитрость, скорость, и Чертово Везение — кому что больше нравится.

Он сделал глубокий вдох — и нырнул, выкрикнув последнюю из Десяти Заповедей, так, что та эхом откликнулась в его плексигласовой оболочке.