Литературная Газета 6275 ( № 20 2010)

Мы росли в другое время

Они сражались за Родину

Мы росли в другое время

ПОБЕДИТЕЛИ

У войны не женское лицо. Но в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. свыше миллиона советских женщин встали в боевой строй защитников Родины. Более двухсот тысяч врачей, свыше полумиллиона фельдшеров и санитарок, санинструкторов. На фронте много было женщин-связисток и зенитчиц, лётчиц и воздушных стрелков, снайперов и пулемётчиц, механиков-водителей танков, партизанок… Как правило, это были добровольцы. Согласно статистике, на фронтах Великой Отечественной войны воевали более 800 тысяч женщин, 95 женщин удостоены звания Героя Советского Союза, четверо – полные кавалеры ордена Славы, 311 200 наград вручены женщинам за боевые подвиги и мужество. Великая Отечественная война уходит в историю вместе с её участниками. А вместе с ними постепенно стирается память о тех событиях. Но ещё живы последние героини тех лет. Одна из них– ветеран финской и Великой Отечественной войн старший лейтенант медицинской службы Зоя Алексеевна Виноградова, прошедшая медсестрой ад войны, воевавшая на трагическом, политом кровью Невском пятачке.

Среди защитников Ленинграда вы не найдёте человека, который не знал бы грозного смысла этих двух ласковых слов. Невский пятачок – это тот страшный плацдарм на левом берегу Невы, в районе деревни Арбузово и Московской Дубровки, ширина которого составляла не более 4 километров, а глубина метров 800. Невский пятачок был густо нашпигован металлом и обильно пропитан кровью. Уже после войны на разных участках откапывали кубометр за кубометром земли, и в каждом из них оказывалось до 10 килограммов пуль, осколков мин, бомб и снарядов. Потому-то здесь не приживались деревья, не росла трава, не цвели цветы. В историю Великой Отечественной и обороны Ленинграда эта местность вошла как символ мужества, стойкости и беспримерного подвига воинов Ленинградского фронта и моряков Балтийского флота.

Искренние строки воспоминаний – это не какой-то там «экстрим» телевизионных программ сегодняшнего дня, а жизнь во всех её проявлениях. И как бы тяжела и трагична ни была она, воспоминания оптимистичны: дружба на всю жизнь, любовь, молодость, вера в жизнь и Победу, Победу даже ценой собственной жизни.

– Я была озорная, бесстрашная. Детство было трудным – как у всех, наверное. Родилась в 1921 году в Тихвине. Мой отец – Виноградов Алексей Васильевич – родом из Череповца, из крестьянской семьи, работал кондуктором товарных поездов. Мама Александра Никитична не работала. У неё было пятеро детей, я была третьей. В 1936 году закончила 7 классов, нужно было уезжать. Случайно увидела объявление, что в Сясьстрое идёт набор в двухгодичную школу медсестёр. Мама дала пять рублей на дорогу, я туда и уехала. Поступила. Директором был врач-хирург Милов, большой души человек. Окончила я второй курс с отличием, наградили меня книгами и бесплатной путёвкой в дом отдыха в Вырице. А доктор Милов мне напутствие сказал: «Учись, Зоя, ты должна стать врачом». Начала я работать в Изваре, недалеко от Волосово. Но наступил 1939 год.

– 1939 год. На Халхин-Гол вас не посылали. А на финскую тоже попали, как говорится, добровольцем?

– Что было, то было. Сначала вызвали в военкомат, направили на сборы в Сестрорецк, выдали военную форму и стали учить на операционных сестёр. Там я подружилась с двумя девочками, однолетками – с Зоей Галашиной и Верой Младенцевой. Так с ними и не расставались. Прикомандировали нас ко 2-й хирургической группе усиления. Работали в местах наибольшего скопления раненых. Иногда не спали по трое суток. А на хуторах ещё посылали и в патруль. Вдвоём, расстояние один километр, идём друг другу навстречу. Сейчас вспоминаю, думаю, как мы не боялись. Ну с винтовкой, но идёшь-то одна, ночью. Да любой финн мог выстрелить и убить. А тогда даже мысли такие не приходили в голову. Потом перевели нас в госпиталь в Териоках (теперь Зеленогорск): Зою Галашину – в терапию, Веру Младенцеву – в эвакоотделение, а меня – в операционную. Одна операционная сестра со стерильного стола подавала инструменты сразу трём хирургам. Много было и раненых, и обмороженных, в том числе и эстонцев. Были, конечно, и дни затишья.

– Вы всю финскую прошли? Демобилизовались? Или сразу из огня да в полымя?

– Когда бои кончились, нас перевезли в Шувалово, во дворец на берегу озера. Принесли газеты. Листаем. Находим свои фамилии в списке награждённых медалью «За боевые заслуги». Тогда это было большой редкостью! Дали льготы – бесплатный проезд в транспорте, за медаль доплачивали пять рублей. В 1940 году меня демобилизовали, и я вернулась на свою прежнюю работу. Тут снова вызывают в военкомат, тщательно проверили все документы и… посылают меня в Москву в Кремль медаль получать.

– Неужели всем в Кремле вручали?

– Не знаю, всем ли, но нам вручал лично Михаил Иванович Калинин в Зеркальном зале Кремля. Сидим ждём, когда и из какой двери появится Калинин. Но так и не уследила. Президиум занял свои места, сначала вручали ордена, потом медали. Вызвали меня, все зааплодировали, Калинин левой рукой вручил коробочку, а правой прикрепил медаль. Поздравил. Я покраснела и выпалила: «Служу Советскому Союзу!» Потом вместе сфотографировались.

– Фотография сохранилась?

– Нет, к сожалению. Не знала я, что можно заказать фотографию. В 1941-м снова пошла учиться – в техникум с трёхгодичным обучением, после него можно было поступать в мединститут, десятилетки-то у меня не было. Но фашисты не дали доучиться. 26 июня меня вызвали в военкомат и направили в 166-й полк – охрана особо важных предприятий в Ленинграде. Здесь я и познакомилась с Ниной Ивановной Енишевой по мужу, и стали мы неразлучными подругами, до сих пор дружим.

– Ветераны вспоминают, что боялись «прозевать войну», сами просились на передовую. Вы были добровольцами?

– Да, мы неоднократно ходили в штаб нашей 20-й дивизии НКВД, чтобы нас направили на самый передовой край. Наверное, так надоели начальнику штаба майору Толкачёву, что сказал: «Ладно, девчонки, скоро я вас переведу в такую часть, где будет жарко». Вот и послал нас в самое пекло – в 8-й стрелковый полк – Нину в полковую часть, а меня – в 1-й стрелковый батальон 20-й санитарной дружины НКВД. Невский пятачок. Нужно было переправиться на правый берег. Сплошной поток огня. Многие так и не дошли до цели, остались на этом берегу, некоторые утонули в Неве. Я должна была переправляться с пулемётчиками. Солдаты, молодые мальчишки, никак не могли втащить пулемёт «максим» в лодку. Он зацепился за борт – и ни туда и ни сюда. Страшно было, а я только бога молила, чтобы скорее добраться до правого берега. Доплыли. Весь берег в воронках, а вода в Неве – красная от крови.

– Зоя Алексеевна, а вы помните первый бой, в котором пришлось участвовать? Ведь Невский пятачок – это легенда в обороне Ленинграда, вы – живая легенда этого пятачка.

– Первый бой не забудешь никогда. Перед боем комбат собрал всех командиров рот и начальников служб, в том числе и меня, поставил задачу – взять Арбузово, – рассказал, кто, где и как должен действовать. Мне сказал: «Если хоть один раненый останется на поле боя, ты знаешь, что бывает за невыполнение приказа». Наступило утро. Зелёная ракета – это значит приготовиться, занять исходные позиции. Подошёл ко мне комиссар, спрашивает: «Страшно?» Я ответила, что страшно. Он тогда отстегнул фляжку: «Глотни». Глотнула. Я до этого водку никогда не пила, но ничего не почувствовала. Тут взвилась красная ракета. Пошли цепями, и я тоже. Повалились раненые и убитые, и началось светопреставление, земля дрожит, дым такой, что в трёх метрах ничего не видно, всё ухает, рвётся. Мы бегом, перевязываем, оттаскиваем тяжелораненых в укрытие: кого на себе, кого на плащ-палатке. Руки у меня были по локоть в крови, но паники не было, всё переживали в себе. Вынесла раненого комбата, его тотчас же заменил другой офицер. И так до темноты, атака за атакой. Арбузово не взяли. Остатки батальона остановились недалеко от немецких траншей. Раненых из укрытия нужно переправить на тот берег. Лодки стояли на Неве, дырявые. Немцы заметили переправу, начали стрелять по ней. А я стою и говорю себе: «Бей, сатана, всё равно не уйду». Стою, смотрю в бинокль, как лодка доплывает. Потом вторая атака. Всё повторилось.

– Вы были ранены на передовой под Арбузово. Как это было? Расскажите, если не тяжело вспоминать.

– Первое ноября. Перевязываю раненного в голову бойца, а сзади разорвался снаряд, раненого убило, а меня тяжело ранило в грудь, живот и руку. Потеряла сознание. В сумерках кто-то наступил мне на руку, от боли пришла в себя. Застонала: «Пить». Надо мной склонились четыре моряка. Один говорит: «Тебе нельзя пить», снегом провёл по губам. Другой говорит: «Перевяжи её, она вся в крови. Куда тебя отнести?» Я говорю: «Под мост». В нашей полковой санчасти меня перевязали и на носилках в лодке переправили на другой берег. А тут обстрел. Лодка никак не может причалить к берегу, ткнётся – и обратно. А уже снежок выпал. Я и говорю: «Ребята, так вот уже земля, чёрная», – встала и шагнула за борт, да и с головой в Неву. Меня вытащили, по-русски обматерили и, мокрую, отвели в землянку к понтонщикам. Подошла грузовая машина, выгрузили снаряды, посадили меня в машину и отвезли в госпиталь 2222, в больнице Мечникова. Очнулась я уже там.

– И вот там-то вы и стали «принцессой».

– Нет, это было после второго ранения, а пока я лежала в блокадном госпитале. Истощённые сотрудники госпиталя еле ползали. Нам давали баланду с парой бобов и один сухарь в день. Раны не заживали, я с каждым днём становилась всё слабее. И тогда я решила сбежать в свою дивизию. Штаб её находился на улице Герцена, 67. Заячья шапка лежала у меня под подушкой. Я нашла в заборе дырку и пошла в чём была. Долго-долго шла, попала под обстрел, посижу, отдохну и снова иду. Дошла. Начальник штаба, майор Толкачёв, как увидел меня, так и ахнул: «Виноградова! Ты жива!» Вызвал начальника сандивизиона, им был тогда майор Скрипник. Тот: «Виноградова! Ты жива? А мы твоей матери похоронку послали. Нам твои документы принесли. Значит, долго будешь жить, теперь мы из тебя артиллериста сделаем!» А я их прошу сообщить в госпиталь, что я не дезертировала. Всё они уладили, меня переодели, принесли котелок пшённой каши. Такой она вкусной оказалась, я сразу всю её съела. И на душе потеплело – у своих.

– А я вот подумала о вашей матери, каково это ей было – получить похоронку. Когда вы «воскресли» – это, конечно, радость непередаваемая, счастье. А перед этим?

– Что поделаешь? Война! У меня ведь и младший брат Борис погиб под Белой Церковью. Был пулемётчиком, второй номер. Несмотря на близорукость, рвался на фронт, на передовую, из десятого класса пошёл добровольцем. Мама в слёзы, а он: «Зойка воюет, а я что? В тылу должен быть?» Такая вот судьба. Мы же росли в другое время. Нашими идеалами были Чапаев, Анка-пулемётчица, Павка Корчагин. Нынешняя молодёжь их и не знает, наверное.

– Да, конечно. Вот если бы сейчас, не дай бог, пришлось снова пройти через такие испытания, даже не представишь, что было бы. И так в ушах звенит от наших лжепатриотов, что и Ленинград нужно было сдать Гитлеру. Так что ваши воспоминания тем ценнее и тем нужнее, что это правда жизни, тяжёлая, невыносимо трудная, жестокая, но правда, искренняя правда очевидца и участника событий. Но вернёмся к тому времени. Стала Зоя Виноградова артиллеристом?

– Сижу в штабе, Толкачёв вызвал двух офицеров, сказал им: «Вам по пути, отведёте эту девушку в Сертолово – там формируется артиллерийский полк». Я ослабела, они потянули меня за руки. Кое-как дошли до места назначения. Там была санитарная часть. Шагнула я через порог и упала. Вот тут мы и встретились с Ниной. Она тоже была направлена в эту часть после ранения и контузии. Это была 23-я армия, смеялись мы, – невоюющая. Блокада, голод. Бойцы истощённые, многие вообще не поднимались. Дистрофия, кровавые поносы… Они еле ходили, держались за стенки, умирали на нарах.

– Вам, Зоя Алексеевна, одного боя было мало. Кипучая натура не позволяла сидеть ну если не совсем в тылу, то по крайней мере в затишье. И вас направили в 11-ю бригаду, и опять на Невский пятачок.

– Да, с Невским пятачком мне было не расстаться. В конце 1942 года снова направили меня в пехоту, в 11-ю стрелковую бригаду, в 4-й истребительный батальон. Командиром там был Леонид Герман, умный, грамотный командир. А меня в бою опять ранило, очень тяжело: проникающее ранение в грудь, в живот, в плечо – перелом костей – и в руку. На плече была такая большая рана – до костей. Я хирургу говорю: «Если руку отнимете, жить не буду». Перед выпиской из госпиталя посмотрела в зеркало, а у меня седина на висках. У меня фотография сохранилась, я слева, а в чалме – это девушка с ранением в голову.

Мы ещё долго разговаривали с Зоей Алексеевной, она рассказывала о своей жизни, о том, что выполнила пожелание доктора Милова и стала врачом, о том, что работала на Севере, о том, что ежегодно ездит на встречи ветеранов, что на встречах школьники часто спрашивают: «А вы настоящий инвалид войны или приравненный?». Или: «А вы настоящий участник войны или приравненный?»

В заключение приведу слова Константина Симонова: «Мы, говоря о мужчинах на войне, привыкли всё-таки, беря в соображение все обстоятельства, главным считать, однако, то, как воюет этот человек. О женщинах на войне почему-то иногда начинают рассуждения совсем с другого. Не думаю, чтобы это было правильно».

Беседовала Татьяна ЛЕСТЕВА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: