Литературная Газета 6276 ( № 21 2010)

Я не сторож брату своему

Литература

Я не сторож брату своему

ПОЭТОГРАД

Сергей СОКОЛКИН

* * *

Николаю Ивановичу Тряпкину

Дано нам жить под строгим небом –

у верной Родины в горсти,

чтоб, умирая,

русским хлебом

по всем окопам прорасти.

Как сеятель в часы восхода,

Любовь,

что Господом дана,

бросает

только в чрево рода

свободы вечной семена.

* * *

Там,

где гудит страна, предвосхищая сечу,

и незачатый плод кричит из бездны дней,

там всем нам танцевать

за голову Предтечи

и, получив её, не знать, что делать с ней.

О, бедный мой народ, разверившийся

в Слове,

на горе и крови свой замесивший хлеб,

беззубым ртом опять свистаешь

клич соловий

и точишь лезвие впотьмах своих судеб.

Искупят сыновья отцовскую проруху.

И день придёт, когда сердца отпустит

ржа.

Но не дано нам знать,

подняв на ближних руку,

как светел Божий Лик

на полотне ножа…

* * *

Где мосты сожжены и деревни погублены

и где воздух тлетворный бесплоден и слеп,

где могучие руссы под корень подрублены,

там цветёт наш корявый,

безрадостный хлеб.

И где катит тягуче –

с последними силами

смерть-старуха свой крест –

на скрипучей оси,

окопалась земля родовыми могилами

среди глада и мора великой Руси.

* * *

Глаз мёртвой девушки чуть-чуть

подслеповат.

В него война глядится, словно в воду.

И видит сквозь него слепой солдат

кровавый путь в Господнюю свободу.

Се попущенье пасмурных времён, –

где в гневе поднял камень брат на брата, –

в бесславной бойне не оценит он

и не опустит дула автомата.

И тени искорёженных друзей,

взывая к мщенью, восстают из праха.

И ангел – в окровавленной слезе, –

взмахнув крылом, сползает на рубаху

и чёрный штык.

А враг придёт назад,

как подлый тать…

И повернувшись к Богу,

обняв холодный труп, сидит солдат

и мёртвым глазом смотрит на дорогу.

* * *

З.П.

Я не сторож брату своему.

И не брат я сторожу тому,

кто стрелял на соловьиный шорох,

кругом первым сделав Колыму.

Я не сторож брату твоему,

что поверил в гордую войну.

И стрелял на север, юг и запад,

доверяя Богу одному.

Просто брат я брату своему,

просто честь не подчинить уму,

просто он тогда меня не выдал…

И теперь мне трудно одному.

Я не сторож брату своему.

Приглашаю всех на Колыму…

Я в Москве люблю ходить на небо,

А ещё – в Бутырскую тюрьму…

МАСЛЕНИЦА

В.М.

Кто на Руси не любит шумной казни,

весёлой разудалой русской казни –

с блинами, и икрой кроваво-красной,

и водкой серебристо-ледяной?!

Гуляй, честной народ,

сегодня праздник,

гуляй, братва, и пей

за сырный праздник.

Царь-батюшка не любит

трезво-праздных,

царь-батюшка сегодня сам такой…

Попеть бы, погулять бы,

побухать бы

и с каждой спелой бабой

справить свадьбу.

Под утро свадьбу, ночью

снова свадьбу.

Чё рот раззявил, наливай полней!

Кто кровь не любит погонять

по венам,

севрюжинку и с хреном и без хрена,

язык русалки к яйцам или к хрену!

Ух, расплодилось по весне дряней…

Как весело, легко снежинки

кружат,

румяных мягких баб головки

кружат.

Из сочных девок груди прут наружу

и набухают солнцем и весной.

И парни, затянув себя потуже,

друг дружку лупят искренне

по рожам,

по красным мокрым и счастливым

рожам.

Ведь праздник, праздник к нам

пришёл домой!

Дудят рожки и громыхают трубы,

и чарочки братаются друг с другом.

Лихой купец целует девок в губы

и самым сочным дарит соболя.

И казнокрад монаху дует в уши

и нищим пятаки бросает в лужи.

Ведь завтра он уже царю не нужен,

башка его не стоит и рубля...

И вот везут по кочкам и ухабам

большую разухабистую бабу,

соломенную фифу, дуру-бабу.

Не баба – смерть уселась на санях.

Её когтит медведь, она и рада.

Цепной шатун-медведь.

И нет с ним сладу.

Он мясо жрёт, пьёт водку с шоколадом.

И пиво пенно плещется в бадьях.

Вокруг идёт-гудёт война-работа,

храп лошадей и псовая охота.

И мне охота, и тебе охота, –

так получай метлою в левый глаз.

Ну, потерпи, соколик, белый голубь…

Ты победил, – тебя за шкварник –

в прорубь,

глотни с ведра. И голым задом – в прорубь.

И ещё раз. И двести сорок раз…

А праздник разгулялся, шумный праздник,

полнеба подпалил уже проказник.

Он, как жених, красив палач-проказник, –

лишь спичкой чиркнул. И – за воротник.

Он язычком ласкает бабу красным, –

огонь, огонь, ах, как она прекрасна

в страданьях… Кто не любит шумной

казни…

Кто не любил, давно уже привык…

И пьяный попик на корявых ножках

пьёт из горла. И с ним какой-то –

в рожках,

пушистенький – в совсем нестрашных

рожках.

Даёт-суёт хрустящие рубли.

Едят блины и взрослые и дети,

едят блины и «до» и «после» смерти.

У русских – первый блин идёт за третьим.

И за четвёртым – тоже первый блин.

* * *

Грустью я обижен и растрачен –

на тебя, на жизнь, на белый свет.

Я растрачен и переиначен,

бьёт в глаза холодный белый свет.

Это там, где небо было вольно

под крестом могучего орла,

там, где песня-сказка, вспыхнув болью,

по оврагам-кочкам понесла.

Там, где был я верен и уверен

в крепости заветного кольца.

Сердца жар был волчьей страстью мерян

в злых зрачках любимого лица.

И теперь под волчий вой, играя,

как река, – в предчувствии беды –

кровь моя бурлящая дурная

сносит этой крепости следы.

Размыкая ветреные руки

безучастной спутницы-судьбы,

жаркого дыхания разлуки

на твоих губах растут клубы.

Словно с ветки лист – в страну иную –

с губ слетает поцелуя след.

Словно песню спев свою земную –

в небо вышел неземной поэт…

* * *

Зачищены три олигарха…

Но это сверху – Богом данное.

Большой Иван кутит без страха

с опричниною окаянною.

Отрезанными головами

по-над страной собаки лаются.

И птицы с чёрными крылами

с восьми концов сюда слетаются.

Но не берут меня в Малюты.

Теперь Малюта – имя бранное,

как деревянная валюта,

но, впрочем, тоже Богом данная.

Теперь словарь собачий в моде…

Скинхед – какое имя странное.

И я скинхеду дал по морде –

за то, что слово – иностранное.

* * *

В.К.А.

Страну украли. И потерян след.

До послезавтра доживём едва ли.

Гуляет доллар, как хмельной сосед.

При Сталине бы расстреляли.

Куда летим мы, позабыв азы

(всё нам «хип-хоп» и всё нам

«трали-вали»),

забыв, что мы народ, забыв язык?!

При Сталине бы расстреляли.

Кричу я: – Люди, мы ж не хуже всех!..

Но тишина. И я опять в печали.

В печали я! Уныние есть грех.

При Сталине бы расстреляли…

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: