Литературная Газета 6276 ( № 21 2010)

Отвергнутый историограф России

Литература

Отвергнутый историограф России

ШТУДИИ

Николай ПЕТРАКОВ, академик РАН

В многогранной деятельности Александра Сергеевича Пуш­кина была область, которой сам поэт придавал огромное значение. Он был глубоким знатоком русской истории, занимался её изучением и желал создать панораму реальных исторических событий, потрясших Россию в конце ХVII – начале XVIII века.

21 июля 1831 г. Пушкин писал Бен­кендорфу: «Более соответствовало бы моим занятиям и склонностям заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не желаю взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить давнишнее моё желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III».

Период для российской истории крайне знаменательный. Один его этап – создание великой империи в европейских масштабах, овладение западными технологиями при ужесточении крепостничества, ликвидации патриаршества; другой – провал страны в безвременье, приход к власти случайных, малообразованных людей.

В своих «Заметках по русской истории XVIII века» Пушкин необычайно точно охарактеризовал эту ситуацию в России: «Ничтожные наследники северного исполина, изумлённые блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всём, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе. Доказательства тому царствование безграмотной Екатерины I, кровавого злодея Бирона и сладострастной Елисаветы». Вот о каких этапах российской жизни Пушкин хотел написать в своей Истории государства Российского. А дальше шла бы история о двух нелегитимных императорах – Екатерине Великой и Алек-

сандре I. О последнем он пишет: «Покойный государь окружён был убийцами его отца. Вот причина, почему при жизни его никогда не было бы суда над молодыми заговорщиками, погибшими 14 декабря. Он услышал бы слишком жёст­кие истины. NB».

О Екатерине II ещё в 1822 году Пушкин писал: «Возведённая на престол заговором нескольких мятежников, она обогатила их на счёт народа и унизила беспокойное наше дворянство… Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество». Таких оценок вы не найдёте в современной Пушкину историографии России.

Пушкина крайне интересовала методология исторической науки. Он был против фетишизации законов развития общества, распространения особенностей становления западного образа жизни католической Европы на другие цивилизации. Специфика формирования отдельных территорий, отдельных народов должна занимать решающее место в исторических прогнозах. История не терпит сослагательного наклонения. Ох, как ещё терпит. История и есть сослагательное наклонение. А во что оно реализовалось – не есть закономерность. Послушайте великие слова Пушкина: «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные… из истории христианского Запада. Не говорите: иначе нельзя было быть.

Коли была бы это правда, то историк был бы астроном и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия провидения. Один из остроумнейших людей XVIII столетия предсказал Камеру французских депутатов и могущественное развитие России, но никто не предсказал ни Наполеона, ни Полиньяка» (ПСС, М., 1958, т. VII, с. 144).

Уже этих заметок хватает, чтобы убедиться, что Пушкин обладал мощным потенциалом в области историографии и мог достойно занять место Карамзина как историографа России. Но не тут-то было! Пушкин хотел писать историю подлинную, а не угождать желаниям царского двора. Ещё в восемнадцать лет он пишет:

Но я, поверь – историк

не придворный,

Не нужен мне пророка важный чин!

И эту свою непридворность Александр Сергеевич пронесёт через всю жизнь.

Карамзина Пушкин искренне уважал и защищал в печати от нападок Полевого и других критиков. «Карамзин есть первый наш историк и последний летописец», – пишет Пушкин. Но тут же в «Литературной газете» от 15 февраля 1830 года остроумно замечает: «У нас есть три Истории России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора». И хотя под третьей он подразумевает историю Полевого, то под первой – карамзинскую Историю государства Российского. Для «гостиной» – значит для придворных чтений.

Однако в тот период никто не мог сопоставить карамзинскую трактовку истории России с амбициозными взглядами Пушкина на новую методологию изучения исторического процесса. Реально ситуация развивалась достаточно тривиально.

Император поначалу весьма благосклонно отнёсся к стремлению Пушкина заняться историей. 22 июля 1831 года Пушкин писал Плетнёву: «Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу – но не в канцелярскую, или придворную, или военную – нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: раз он женат и небогат, надо дать ему средства к жизни. Ей-богу, он очень со мной мил».

Пушкин действительно был допущен к архивам, написал и издал «Историю пугачёвского бунта», собрал обширный материал по жизни и деятельности Петра Великого. Но одновременно поэта с супругой обязывали посещать Аничков дворец и иные официальные великосветские балы. Это по многим причинам раздражает Пушкина. Он пытается манкировать многими приглашениями, что вызывало недовольство императора и сильно огорчало Наталью Николаевну. Результатом этого конфликта стало присвоение Пушкину камер-юнкерства, обязывающего его в обязательном порядке посещать все официальные мероприятия.

Мать Пушкина Надежда Оси­повна пишет своей дочери Ольге: «Александр, к большому удовольствию жены (курсив мой. – Н.П.), сделан камер-юнкером… Говорят, что на балу в Аничковом дворце она была положительно очаровательна. Возвращается с вечеров в четыре или пять часов утра, обедает в восемь часов вечера; встав из-за стола, переодевается и опять уезжает».

У Александра Сергеевича была совершенно другая реакция на своё назначение. В дневнике он записывает: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове… Так я же сделаюсь русским Данжо». Маркиз де Данжо, будучи адъютантом Людовика XIV, вёл дневник интимных подробностей частной жизни короля.

Потенциальный историограф России одним мановением руки самодержца низводился до уровня историографа альковной жизни императорского двора! Пушкин понял, какую пощёчину он получил.

Пытаясь хоть как-то развязать ситуацию и ответить за своё унижение, Александр Сергеевич уже 25 июня 1834 года подаёт официальное прошение об отставке на имя графа Бенкендорфа: «...Семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу, и... прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение. В качестве последней милости я просил бы, чтобы дозволение посещать архивы, которое соизволил мне даровать его величество, не было взято обратно».

Казалось бы, всё логично. Раз я не историограф Петра Великого, а всего лишь «мальчишка» камер-юнкер, то отпустите меня в добровольную ссылку, где я хочу работать над архивами, а не посещать ежедневные балы в Аничковом.

Однако реакция власти на прошение об отставке была столь жёсткой, что Пушкин понял: ни о какой работе не может быть и речи. Об этом он писал жене в середине июля: «На днях хандра меня взяла; подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так?» А дальше уже мысль о близкой смерти и о молве, которая ляжет на плечи детей: «Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как мила была на аничковских балах».

Вот, собственно, почти вся история о несостоявшемся великом историографе России Александре Сергеевиче Пушкине. Хотя упоминание историографа есть в анонимном дипломе, который послужил поводом к дуэли и гибели поэта: «Полные кавалеры, командоры и кавалеры светлейшего ордена всех рогоносцев… единодушно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена всех рогоносцев и историографом Ордена».

Вот куда спустили историка не придворного! Вот где открываются глубокие корни подлинной причины устранения поэта из жизни.

Хотя есть и другие мнения. Заме­чательный специалист по Пушкину Э.С. Лебедева пишет: «Адские козни», о которых твердил после разразившейся катастрофы князь Вяземский, – это не «происки самодержавия», как хотелось думать советским историкам». («Духовный труженик». – С.-П., Наука, 1999, с. 400). При чём здесь «советские историки»? П.Е. Щёголев отсидел три года в Петропавловской крепости отнюдь не за большевистские воззрения; Тынянов, Вересаев, отец и сын Модзалевские имели свои суждения об отношениях Пушкина и властей. Они были самостоятельными в своих исследованиях. Или они должны были все любить царизм и конкретно Николая Павловича?

Чтобы не вдаваться в эту странную полемику, приведу лишь один факт.

В.А. Жуковский робко предлагал императору оказать посмертные почести Пушкину на уровне тех, что были оказаны Карамзину. Д.В. Дашкову царь сказал: «Какой чудак Жуковский! Пристаёт ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?»

Вполне «по-советски» отшил царь Пушкина и от историографии, и от достижений в области развития русской литературы. Значение Пушкина как историографа не исчерпывается объёмом его исторических работ, к завершению которых у него возникало множество препятствий. Охлаждение общества к изучению истории вызывало в нём отчаяние: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим… Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ».

Когда граждан страны связывает лишь территория проживания или форма паспорта, когда они не ощущают исторического, духовного единения, то сама власть становится атрибутивной и неэффективной.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии: 03.06.2010 20:01:24 - Николай Алексеевич Барболин пишет:

Вот это да! Академик не только блестящий экономист, но и великолепный знаток Пушкина и его эпохи! Весьма интересная публикация...