Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)

Модель сложной молекулы

Модель сложной молекулы

КНИЖНЫЙ

РЯД

Георгий Яропольский. Нечто большее : Стихотворения и поэмы. - Нальчик: Эльбрус, 2011. - 200 с. - 3000 экз.

Поначалу думаешь, что автор обещает нам "нечто большее", нежели прежде, или вообще "нечто большее", чем может дать нам поэзия как таковая, но в процессе чтения с ужасом обнаруживаешь, что "нечто большее" есть пустота, мчащаяся за героем (автором?), равно как и за всеми остальными. Хаос и абсурд - вот что кроется за столь многообещающим титулом. На протяжении всего пространства книги сталкиваешься с тем, что

ни Богу, ни бесу мы не нужны,

ни даже себе самим.

А через страницу автор ополчается на это им самим заявленное обстоятельство, сражается с ним или бежит от него, увёртываясь, но чувствует, что это "нечто большее", а значит, оно его рано или поздно настигнет

грозно, голодно, неумолимо[?]

И укрыться возможности нет.

Всё знакомо и вместе с тем ново. Это ощущение сопровождает читателя строчка за строчкой. Не сразу и не во всём с автором соглашаешься. Главное, он умеет обратить внимание на очень тонкие связи. Кому, например, придёт в голову следить за тенями и делать из этого какие-то выводы? А для Яропольского это так естественно, что возникает встречный вопрос: да как же пройти мимо такого загадочного явления?

[?]Никогда не мог себя заставить

на чужие тени наступать.

Каждый раз думаешь: о чём ещё может поведать Яропольский в очередном сборнике? Но палитра его красок неиссякаема, более того, его образы обладают какой-то мистической визуальностью: вот только протяни руку - и коснёшься живой картины. Немного не по себе от некоторых строк, но это не останавливает. Идёшь с автором дальше, и он не разочаровывает. При всей кажущейся лёгкости, иронии над многим в жизни, над самим собой всё пронизано неизбывной болью, и пишет поэт только о том, о чём молчать невозможно.

В первой части сборника, озаглавленной "Игра в жмурки", герою то и дело удаётся прикинуться, что ему всё нипочём, однако к концу читатель попадает в водоворот "малого свода абсурдов", где за мнимой шутливостью является поистине страшное прозрение:

Потерян рай, не стало ада,

нас не накажут, не спасут;

одна теперь у нас отрада -

благословенный наш абсурд.

Отсюда - прямой ход к поэме-трактату "Потерянный ад". Людская скверна настолько превысила все пороги, что "и сам Вельзевул отвернулся, заперев перед нами свой ад". Эта корневая мысль обыгрывается со всех сторон, и в неё, как в воронку, втягиваются многие и многие исторические подробности, свидетельства о глобальных преступлениях XX века. Появляющийся под конец поэмы "вьюнош", говорящий странное, видимо, должен восприниматься как намёк на нечто иное, чем то, что уготовано простой логикой. Намёк, однако, остаётся лишь намёком, равно как "пёс, которого знал Питер Брейгель", и в итоге

по никем не расчисленной трассе

шпарит шарик

в холодном пространстве,

и язык, что немыслим был раньше,

сам себя из раздолья творит.

Захлопнув за собой дверь из поэмы, герой (или автор?) принимается лить "крокодиловы слёзы": сожалеть о не содеянном, каяться в упущениях[?] Но диссонансом ли звучит заявка:

и всё же я зову его героем -

лишь потому, что он почти не врёт?

Думается, нет: герой (автор?), испытывая брезгливость ко всякого рода притворству, настолько не верит в искренность душевных движений, что, даже лья настоящие слёзы, сомневается в их подлинности (этакий толстовский многослойный психоанализ собственных чувств: дескать, вот я раскаиваюсь, и, значит, я хороший, а поверх этого: ты любуешься тем, что тебе стыдно, следовательно, ты гадок!).

Книга, естественно, ходит многими путями, да и читатель, несмотря на приверженность Яропольского к выстраиванию композиции, не проходит через сборник страница за страницей, а прыгает то туда, то сюда, и композиций получается великое множество.

Однако в каждой из них обнаруживается странная цельность: как будто одну и ту же модель сложной молекулы рассматриваешь с разных сторон. Что же связывает её атомы в единое целое? Во-первых, техника стихосложения. Во-вторых, трагикомичность описываемых ситуаций. В-третьих, упомянутая выше ирония, не исключающая из своего поля ничего, в том числе и автора. Но ирония эта - лишь защитная плёнка, под которой - любовь.

А вот выход из книги, стих "Откровение", где герой (автор?) говорит:

вижу небесный город,

что отражён во мне, -

это действительно выход.

И конечная сентенция: время расставить точки / мне над своими "i" - даёт основание ожидать чего-то и в самом деле большего и нового.

Потому что видишь (помнишь?), как движется он сквозь равнодушную толпу к тому, что выше всего на свете:

Пусть, кто хочет, вослед

мне пролает,

я на лай даже не обернусь[?]

Сумасшедшее солнце пылает -

вот к нему-то всю жизнь и тянусь!

И хочется жить, жить и жить[?] Невзирая ни на что.

Лариса ШАДУЕВА