ПЯТИКНИЖИЕ

ПЯТИКНИЖИЕ

Священник

Ярослав Шипов. "Райские хутора" и другие рассказы. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2012. - 624 с. - 10 000 экз.

Священник Ярослав Шипов, охотник Ярослав Шипов, русский писатель Ярослав Шипов[?] Все эти грани личности не только воплотились в рассказах, но и внесли в них необходимое разнообразие. В тех, где появляется священник, - там назидательность, порой суровая, неподготовленному человеку даже и странная. Где расхаживает по лесам охотник, - там азарт, сдерживаемое волнение, пахнет листвою, утренним туманом. Лучшие рассказы - те, где на первый план выходит хороший русский писатель, умный, наблюдательный, добрый, умеющий даже в опустившемся человеке увидеть затаённый свет. Здесь нет лобового поучения, но тем больше целительная сила этих рассказов. Ещё одно превосходное качество прозы Шипова - чувство истории. Это рассказы человека, который живёт на своей земле, связан с нею душой и корнями, не только переживает за неё, но и чувствует себя причастным ко всему на этой земле происходящему. И если порой в его словах слышен пафос, то это пафос высокой ответственности за Родину.

Антология Григорьевской премии 2011. - СПб.: Лимбус Пресс, ООО "Издательство К. Тублина", 2012. - 432 с. - 1000 экз.

Составитель этого сборника Виктор Топоров написал в предисловии, каким принципом руковод[?]ствовался: "Подлинно живые стихи подлинно живых поэтов - стихи не обязательно антологически прекрасные, но непременно - онтологически важные". Так оно и есть, причём бытийность тут не только общечеловеческая, философская (которой тоже хватает) - но и вполне конкретная, от полёта Гагарина до катастрофы теплохода "Булгария", от питерских "сосулей" до московской Манежки. Темы провинциального бытия раскрыты похуже столичных, и хоть в сборнике можно найти стихи поэтов Ставрополя, Казани, Самары, Тюмени - их меньше не только чем Москвы-Петербурга, но и ближнего-дальнего зарубежья. "Подступает ад - ледяной айфон приложи к виску", - пишет киевлянин Александр Кабанов, и не будет большим преувеличением сказать, что сей рецепт преодоления онтологических проблем соответствует настроениям немалого числа поэтов - авторов этой книги.

Андрей Белый.

Арабески. Луг зелёный. - М.: Республика, 2012. - 590 с. - 1200 экз.

Готовя сборник "Арабески", Андрей Белый писал: "пусть читают меня те, кому я понятен и интересен". Для более массовой публики, полагал он, понадобится популярный пересказ. И верно: понимать Белого непросто, однако, вчитавшись, испытываешь всё возрастающее удовольствие не только от смелости мысли, но и от её отточенного изящества. "Арабески" - статьи, дополняющие общие положения книги "Символизм"; особое внимание уделено Достоевскому, в котором Белый видел предпосылки тупика русской литературы и о котором писал: "Неимоверная сложность его - наполовину поддельная бездна", а также Ибсену и Бодлеру. В "Литературном дневнике" находим вереницу воспоминаний и размышлений о фигурах литературной жизни рубежа XIX/XX столетий: трогательно-задушевных (В. Соловьёв), иронично-лирических (Мережковский), лаконично-точных (Чехов)[?] Статьи, вошедшие в сборник "Луг зелёный", - размышления о месте русских писателей в родной культуре, о её течении и направлении в преддверии всеевропейского апокалипсиса.

Джон Ирвинг.

Чужие сны и другие истории. - М.: Эксмо, 2012. - 480 с. - 3000 экз.

По собственному признанию, классик современной американской литературы Джон Ирвинг написал больше романов, чем рассказов. И в этой книге - которая представлена издательством "Эксмо" как "единственное в творческой биографии Ирвинга собрание произведений малой формы" - рассказов немного. Есть среди них проходные, есть и примечательные, вроде "Внутреннего пространства", получившего премию О. Генри. Но более интересна документальная составляющая книги. Это, во-первых, автобиография Ирвинга, где он повествует о детском воспоминании, оставившем неизгладимый след в его душе, а также о своей страсти - спортивной борьбе, которая "научила его большему, чем Писательская мастерская". Каждый художественный рассказ сопровождает довольно подробный авторский комментарий. Последнюю треть книги составляют эссе о любимых писателях Ирвинга. Особенно интересны рассуждения о творчестве Гюнтера Грасса - "самого сильного и многогранного из ныне здравствующих писателей".

Нина Элизабет Грёнтведт.

Привет! Это я[?] (не оставляй меня снова одну). - М.: КомпасГид, 2012. - 288 с. - 5000 экз.

Когда авторы детских книг берутся говорить от лица детей, у них это иногда получается, а чаще - не очень. Норвежку Нину Грёнтведт впору записывать в чемпионки - так естественно удался ей дневник десятилетней девочки с трудным и неуёмным характером и сильной творческой жилкой. Кажется, что все девчачьи откровения пишет сама Ода, и никто взрослый не маячит у неё при этом за спиной. Если в чём и ощущается присутствие автора - так это не в языке (книга, кстати, прекрасно переведена на русский), а в безукоризненности повествования: настолько оно точно - и при этом забавно. Так грамотно распределять действие, юмор, фантазию и психологическую драму может только человек большого писательского мастерства. А ведь Грёнтведт ещё и прекрасный иллюстратор! Её книга - цельное воплощение обоих талантов: писателя и рисовальщика. И к тому же это очень хорошая книга о дружбе. "Привет, это я", - говорит Ода, улыбаясь с обложки, и вы, открывая её дневник, не захотите его закрыть, пока не узнаете всё-всё-всё.

Книги предоставлены магазинами "Фаланстер" и "Библио-Глобус"

Т. Ш.

Загрузка...