Литературная Газета 6420 ( № 25-26 2013)

Во всём виноват режиссёр

В своей знаменитой "системе" Константин Сергеевич Станиславский не только изложил принципы работы актёра над ролью, но и сформулировал понятие «сверхзадача». Приступая к созданию спектакля, писал он, режиссёр обязан точно знать, для чего он всё это делает.Какую идею хочет донести до зрителя? Кто-то вольно обращается с классикой и шокирует зрителей, играя на инстинктах. Это называют правом на самовыражение, «режиссёрским видением», и выпускают коммерчески успешные спектакли, где за яркой внешней формой - пустота, отсутствие содержания, отношения к происходящему.

Режиссёры этого типа утверждают, что «система» Станиславского устарела, как и сам Станиславский. Даже юбилей великого театрального реформатора, отмечавшийся в созданном им театре, назвали «Вне системы». А между тем вопрос – ради чего? – по-прежнему является ключевым в любом творчестве.

С наследия Станиславского и начался наш разговор с художественным руководителем театра «Школа современной пьесы» Иосифом РАЙХЕЛЬГАУЗОМ.

Мы ГИТИСов не кончали, но считаем[?]

– Иосиф Леонидович, вы ставили спектакли в крупнейших театрах мира, есть ли для вас авторитеты в профессии? Что вы думаете о системе Станиславского сегодня?

– С тех пор как Станиславский опубликовал свою систему, вокруг неё идут бесконечные – их даже нельзя назвать дискуссиями – бои защитников и опровергателей. Я вспоминаю замечательную статью одного из наших выдающихся режиссёров Анатолия Васильевича Эфроса, которая называлась «Назад к Станиславскому». А сегодня мы присутствуем при очередном витке этой войны и слышим другой девиз: «вперёд от Станиславского».

Безусловно, этим занимаются люди, не лишённые таланта, но не всегда обременённые специальным образованием. То есть «мы ГИТИСов не кончали, но считаем...». Такой взгляд на Станиславского поддерживает и определённая часть нашей критики. В последние годы сформировалась такая группа экзальтированных девушек плюс-минус пятидесяти лет и примкнувших к ним экзальтированных мальчиков того же возраста. Когда-то, в 90-х годах, когда им было чуть больше 30, их выпустили в Европу, и они увидели, что в спектакле можно употреблять нехорошие слова, можно заниматься тем, чем врачи занимаются в больнице, когда берут анализы. Это не абстракция, а вполне конкретный случай: пару лет назад на одном из престижных театральных фестивалей в Германии мы с Дмитрием Крымовым смотрели спектакль Ромео Кастеллуччи «Проект J. О концепции лика Сына Божьего», на протяжении которого главный герой (старик) ходил под себя, а его сын убирал за ним и менял ему подгузники. Это было предельно натуралистично. Для пущей художественности экскременты разбрызгивали среди зрителей. В Крымова попали.

Тем не менее европейский театр, как и российский, разный. Но мы почему-то бросились на этот запретный плод и объявили высшим достижением мирового театра то, что нам показывают в рамках фестиваля «NET». У нас появился ряд специалистов по Новому европейскому театру, и они начали рассказывать практикам российского театра, каким должен быть театр в XXI веке.

На самом же деле мировой театр – я это хорошо знаю, – включая голливудские и европейские школы, как незыблемый учебник начальной профессиональной технологии исповедует систему Станиславского. Никто из выдающихся практиков мирового театра XX, а теперь уже XXI века таких, как Стрелер, Гротовский, Брук, не подвергал сомнению первооснову самой системы. Можно открывать новые звёзды, можно строить космические корабли и даже лететь на эти звёзды, но то, что Земля вращается вокруг Солнца – неоспоримый факт. Система Станиславского – это такое же открытие, как система периодического закона Менделеева, как теория относительности Эйнштейна. Он открыл законы профессиональной работы артиста и режиссёра. Поэтому сегодня ставить под сомнение его вклад – это по меньшей мере признак дилетантизма, отсутствия глубоких знаний и профессионального образования.

– Вслед за системой Станиславского пошёл замах на ещё одно грандиозное достижение мировой культуры – русский репертуарный театр. Он ведь появился не вчера?

– До 1917 года он назывался антрепризным, а по сути был тем, чем стал в советские времена репертуарный театр, – с постоянной труппой, набранной как минимум на сезон, с подробной проработкой произведения, использованием всех технологий создания спектакля – звука, света, декораций, костюмов.

Мне кажется, совершенно глупо, бессмысленно и бездарно в угоду некой моде разрушать русский репертуарный театр. Притом что репертуарные театры, как и любые фирмы, учреждения, как и жизнь любого человека, переживают расцвет и закат, рождение и смерть – это нормально. Но если больной умер, расстреливать доктора, мне кажется, по меньшей мере неправильно.

Уверен, что традиционный русский репертуарный театр может мирно сосуществовать с любыми, самыми новейшими и экспериментальными (в том числе и «экскрементальными») театральными формами. И ни тот ни другой от такого соседства не пострадают.

– Станиславский говорил о важности застольного периода для понимания смысла пьесы, роли. А режиссёр Белякович, например, утверждает, что надо сразу пробовать, и всего за каких-то 12 дней ставит «Гамлета». Получается, у каждого режиссёра своя система? В чём особенность системы Райхельгауза?

– Станиславский в разные периоды проповедовал разные театральные подходы. К концу своей жизни он внедрял метод действенного анализа, который как раз требовал максимально сократить застольный период и как можно быстрее выходить на сцену – проверять роль «ногами». До Станиславского антрепризные театры выпускали спектакли раз в 7–12 дней. Конечно, качество этих спектаклей было соответствующим. Не буду комментировать методы моих коллег – они имеют полное право на своё творческое credo. В нашем театре так: нужно сесть за стол – садимся за стол, нужно походить ногами – ходим ногами. Главное, чтобы в результате получился, как сегодня модно говорить, качественный продукт, который называется спектакль.

Четверть века мировых премьер

– Ваш театр носит название «Школа современной пьесы». Какой она должна быть – современная пьеса? В чём её сильные и слабые стороны?

– Во-первых, я убеждён, что по-настоящему живой театр, которого ждёт зритель, – это театр современной пьесы. Я не устаю повторять, что античный театр – это школа современной пьесы, когда зрители требовали «хлеба и зрелищ», причём зрелищ – свежих, приуроченных к определённым событиям в государстве. Вся история мирового театра – и Шекспир, и Мольер, и Островский, и Чехов, и Горький – это школа современной пьесы. И Товстоногов репетировал своих современников, того же Володина, Розова, Радзинского. Театр «Современник» – это школа современной пьесы.

Поэтому, когда некоторые мои коллеги заявляют, что современной пьесы нет, это говорит не о современной драматургии, а либо об их лености, либо старости, либо непрофессионализме, либо нелюбознательности. Безусловно, современная пьеса есть. Об этом говорит и конкурс современной драматургии «Действующие лица», который мы проводим вот уже более десяти лет. Это самый крупный в мире русскоязычный конкурс, на него приходит ежегодно от 300 до 500 пьес, и он действительно определяет картину современной драматургии. Мы регулярно издаём сборники лучших пьес года. Эти пьесы появляются в репертуаре нашего театра, и чем дальше, тем больше театров Москвы и России ставят эти пьесы.

«Школа современной пьесы» – это не только название, это программа театра. Следующий сезон у нас юбилейный, 25-й, а это четверть века мировых премьер. За всё это время мы лишь однажды выпустили классическую пьесу, и то это была часть триптиха: «Чайка» Чехова, «Чайка» Акунина и «Чайка-оперетка». Все остальные спектакли – это эксклюзивные сочинения театра, это драматургия, которая написана сегодня и которую мы ставим впервые. Поэтому в этом театре был открыт Евгений Гришковец, прошли первые пьесы Дмитрия Быкова, Людмилы Улицкой, Бориса Акунина, Александра Демахина, Михаила Дурненкова и многих других.

– Вы охотно ставите либеральных авторов, а если бы вам принесли пьесу патриотической направленности, вы бы заинтересовались ею?

– А либералы, по-вашему, не патриоты? Я жду разных пьес. Мы все понимаем патриотизм по-разному. Я посмотрел один из самых модных спектаклей в МХТ, который называется «Идеальный муж». Вот уж где сверхпатриотизм: и флаг России во всю ширину задника, и мат, и нетрадиционная ориентация. Мало того, это сделано талантливым и профессиональным режиссёром, только всё это к моей жизни не имеет никакого отношения. Притом что меня занимает всё, что происходит в Думе, меня занимают решения нашего правительства и президента, меня занимают положение человека в обществе и экономика. Меня занимает вся наша жизнь. Но я смотрю «Идеального мужа», где есть все признаки современности, и никак не сопереживаю происходящему. И в то же время я сижу на спектакле Римаса Туминаса «Евгений Онегин», который, казалось бы, ничем не соотносится с сегодняшним днём, а у меня ощущение, что это обо мне, о вопросах, которые меня мучат, о жизни, которая меня окружает и в которой я сам варюсь.

Поэтому когда вы спрашиваете, возьму ли я патриотическую пьесу, да, я очень её жду. Но я точно вам скажу, что не возьму пьесу, которая будет рассказывать зрительному залу об эффективном менеджере Иосифе Виссарионовиче Сталине. Хотя в нашем театре уже много лет идёт спектакль по замечательной пьесе Иона Друце «Ужин с товарищем Сталиным», который поставил и в котором играет Сергей Юрский. Но там нет апологии Сталина.

Продаём только своих!

– Ваши коллеги отзываются о вас с уважением. Режиссёр Леонид Хейфец в своём интервью рассказывал, как вы помогли ему в трудную минуту, когда он был уволен из Театра Советской армии, актёру Саиду Багову вы протянули руку помощи, когда он вернулся из Израиля. Думаю, есть и другие примеры…

– Я об этом не задумываюсь, просто делаю то, что считаю нужным. Я слышал разговоры, что наш цех – режиссёрский, театральный – очень разобщён. На самом деле с большинством моих коллег, главных режиссёров московских театров я дружу, у меня нет врагов. Во всяком случае, я об этом не знаю. Когда прихожу в хороший театр, то радуюсь, а когда вижу плохой спектакль, причём как у коллег, так и у себя в театре, то готов провалиться сквозь землю от стыда. Как и тогда, когда вижу, как замалчиваются замечательные произведения, а крепкий, но вполне предсказуемый спектакль «Таланты и поклонники» в Театре Маяковского вдруг объявляется последним достижением режиссуры и выставляется на «Маску».

– В вашем театре проходят клубные вечера. Что это за театральный жанр?

– Для меня театр – это не только спектакли, это пространство, куда человек хочет приходить, где ему хорошо. Поэтому, как только появилась «Школа современной пьесы», я предложил Булату Окуджаве выступать у нас, выходить на сцену, читать стихи, петь песни, и он это делал до последних дней своей жизни. Сергей Юрский провёл здесь огромное количество творческих вечеров. Елена Камбурова, уже имея собственный театр, до сих пор регулярно поёт у нас. Мы предоставляем сцену молодым коллективам. Здесь родился Театр Фоменко, здесь, ещё будучи бездомными, играли свои дипломные спектакли артисты театра «Квартет И». У нас регулярно проходит лаборатория «Класс молодой режиссуры», где никому ещё не известные студенты и выпускники режиссёрских факультетов делают свои первые работы и тут же получают приглашения в профессиональные театры.

В небольшом фойе открыта галерея современного искусства «Комната», где проходят интереснейшие выставки, перформансы. Мы устраиваем премьеры своих киноработ. В труппе много пишущих людей, в театральном киоске можно приобрести их книги, даже есть такая шутка: «Продаём только своих!» Кроме того, мы регулярно проводим лекции на тему театральной теории и практики.

В общем, театр существует ещё и как большой театральный клуб. Поэтому, когда сегодня какой-нибудь вновь назначенный главный режиссёр объявляет как своё ноу-хау, что у него будет совершенно новый театр, он будет показывать фильмы, будут идти авторские вечера, проходить конкурсы, мне это удивительно слышать. Мы это делаем уже 25 лет, но зачем об этом шуметь? Работай – и всё.

Любите ли вы театр так, как люблю его я?

– Ваш театр много гастролирует по стране и за рубежом, успеваете ли следить за культурными процессами, происходящими в Москве? Ощущаете ли вы внимание и заботу городских властей?

– Я считаю, что забота о культуре города, и, в частности, о театральной культуре, не менее важна для правительства Москвы и для мэра, чем забота о состоянии дорог, своевременном вывозе снега и посадке цветов. Поэтому при всех наших общих претензиях к предыдущему мэру Юрию Михайловичу Лужкову я не могу не выразить ему колоссальную благодарность. Убеждён, что он останется в истории уже тем, что открыл в Москве более 20 театров. Он построил «Новую оперу», Театр Фоменко, филиал Малого театра. Он открыл новое здание Театра Розовского. При нём было принято решение о строительстве новой сцены нашего театра. Он на пупе крутился, чтобы вытащить Большой театр из того безобразия, в котором тот оказался…

Юрий Лужков постоянно стимулировал театральный процесс, это он дал путёвку в жизнь замечательной программе «Открытая сцена», которая поддерживала молодую режиссуру и начинающих артистов. Минимум два раза в сезон на протяжении многих лет Лужков собирал художественное и административное руководство московских театров, беседовал, расспрашивал. Он знал главных режиссёров по именам и фамилиям, понимал, что театры, культура – это духовная жизнь столицы.

Новое правительство Москвы делает много важных и нужных вещей, тем не менее ни Сергей Собянин, ни руководитель московского Департамента культуры Сергей Капков, к огромнейшему сожалению, ни разу не встречались с художественным руководством московских театров. Ни разу не были в нашем театре, где работают 12 народных артистов, звёзд российской сцены.

Я боюсь, что советники мэра советуют ему про театр что-то не то. Потому что театры закрываются. До сих пор не вернули отобранный театр Анатолию Васильеву, до сих пор нет театрального помещения у режиссёра Дмитрия Крымова, имя которого известно на весь мир. До сих пор заморожены строительство и реконструкция многих театров, в том числе и новой сцены нашей «Школы». После того как в руководство театральной культурой Москвы пришли, как они сами себя называют, эффективные менеджеры, руководство становится по-чиновничьи холодным и жёстким. Самое главное – они не любят театр.

– Тем не менее каждый вечер в столице распахивают двери сотни театральных залов, и все они забиты людьми самого разного возраста. Выпускаются премьеры, молодые, талантливые режиссёры проводят неожиданные сценические эксперименты. Иногда даже не понять, где действительно бурная культурная жизнь, а где имитация бурной культурной жизни. И как отделить одно от другого?

– Это взаимосвязанный процесс. Когда у руководителей основных телевизионных каналов спрашивают: почему вы показываете такую пошлость, они говорят: люди этого хотят. Извечный спор: что первично – яйцо или курица? Может быть, наоборот, люди хотят то, что им показывают? Я думаю, то же самое происходит с театром. Для того чтобы реально поднимать культуру, должна быть очень внятная театральная программа как часть общекультурной политики Москвы. Такой программы сегодня нет. Поэтому принцип сейчас простой: играйте как хотите, играйте что хотите, главное – продавайте билеты и как можно дороже – вот к чему призывает нас московское начальство. А самое главное – нет ясности, прозрачности в финансировании московской культуры. Сегодня ни один художественный руководитель или директор театра не понимает, почему он получает или не получает те или иные деньги. Очень важно понимать, чего хочет власть, что она поддерживает, к чему стремится. Либо к оболваниванию народа, которым легко вертикально управлять, либо к воспитанию, привитию ему навыков чувствовать и думать.

От вешалки – до премьеры

– Что такое дирижёр, я понял благодаря Валерию Гергиеву, когда давно знакомый оркестр под его управлением зазвучал совсем по-другому. А что за профессия – режиссёр?

– Профессии такой долго не было. Её, в общем-то, востребовали Станиславский с Немировичем-Данченко. Если коротко сформулировать, то режиссёр – это автор спектакля. Я много лет пишу книгу по нашему театральному делу, этот учебник называется просто: «Во всём виноват режиссёр». Всё в театре, начиная с вешалки и кончая подбором артистов для спектакля, всё, что видят и слышат зрители, – это ответственность одного человека, режиссёра.

– Задача режиссёра – реализовать замысел, а не удерживать труппу. Что вы делаете, если актёр тянет одеяло на себя?

– У меня, к счастью, таких проблем нет. Потому что в нашем театре работают мои единомышленники – люди, с которыми мы либо давно знакомы, либо очень хорошо понимаем друг друга. Альберт Филозов, Таня Васильева, Ирина Алфёрова, Таня Веденеева, Юра Чернов, Володя Качан. Всё это мои друзья и коллеги. А большая часть труппы – мои ученики разных лет, выпускники моей мастерской во ВГИКе и ГИТИСе.

– Правда, что профессиональным актёрам, приходящим к вам, вы предлагаете снова переучиваться в вашей мастерской. Для чего? Чтобы они могли называться учениками Райхельгауза?

– Видите ли, в Москве и в каждом российском городе сегодня открыты театральные студии, актёрские факультеты при университетах, где преподают люди, которых не подпустят близко ни к ГИТИСу, ни Школе-студии МХАТ, ни к Щукинскому, ни к Щепкинскому. Среди педагогов много самозванцев, которые нашли себе кормушку и просто обманывают молодых людей и тянут деньги у них и у их родителей. Поэтому я иногда вынужден в театр принимать молодых артистов только через переподготовку в наших мастерских. Так что закрывать надо не Архитектурный или Литературный – институты с колоссальной историей, прекрасными педагогами, замечательными выпускниками, а эти самозваные институты, которые как блины лепят артистов и режиссёров из непринятых в серьёзные театральные вузы.

– Почему, говоря словами Чехова, русский человек больше других мечтает увидеть «небо в алмазах»? Чего ему не хватает в реальной жизни?

– Так уж заложено в нашей многовековой психологии, что мы всё время ждём какой-то милости – то от природы, то от Господа Бога, то от начальства. В то время как во многих цивилизованных странах принято считать, что в своей жизни человек виновен сам. Если ты не получил образование, то это не означает, что тебе его не дали – родители, школа, государство, а это ты его не получил. Если у тебя такая семья, такая жена и такие дети – в этом виновен ты. Если у тебя такая работа, если у тебя такая зарплата, если у тебя такая квартира – в этом виновен ты. Ты не сделал, не произвёл, не научился.

Сегодня мы живём, как это ни странно, всё-таки в относительно свободной стране. И я не знаю случаев, чтобы человек хотел нечто осуществить, и ему в этом государство сильно мешало. Но мы, к огромнейшему сожалению, по-прежнему ждём некоего блага откуда-то. Неслучайно в нашей стране самое большое количество праздников в мире. У нас уж если Первое мая отдыхаем до 15-го, а если уж Новый год – гуляем с 25 декабря по 10 января.

– Давайте пошутим, пофантазируем. Понятно, что в зоопарках животные находятся в неволе. Если бы у вас была возможность вернуть их в естественную среду, кого бы вы освободили в первую очередь?

– Я бы освободил того, кто не станет немедленно поедать мне подобных.

Беседовал Игорь ЛОГВИНОВ