Литературная Газета 6444 ( № 51-52 2013)

Дожить до выхода третьей книги

Куллэ Виктор Альфредович - поэт, литературовед, переводчик, кандидат филологических наук. Родился в 1962 году в г. Кирово-Чепецке Кировской области. Учился в Ленинградском институте точной механики и оптики, служил в армии, окончил Литинститут им. А.М. Горького и аспирантуру при нём. Автор книг стихов "Палимпсест" (2001) и «Всё всерьёз» (2011), многочисленных публикаций в периодике. Защитил первую в России диссертацию по поэзии Бродского (1996), комментировал его собрание сочинений. Лауреат премии журнала «Новый мир» (2006) и итальянской премии Lerici Pea Mosca (2009). Автор сценариев к документальным фильмам о Ломоносове, Грибоедове, Цветаевой. Живёт в Москве.

– Вы и швец, и жнец, и на дуде игрец. Иначе говоря – поэт, переводчик, литературовед, сценарист, культуртрегер, редактор, издатель и прочая, и прочая. А как представляетесь другим людям? Что значится в визитке?

– Визитки не имею, а представляюсь просто: литератор. Слова «поэт» я (по отношению к себе) стараюсь не употреблять. «Стихотворец» – как-то поскромнее. Поэтом – коли заслужил – пусть другие величают.

– А окружающие что думают? Я к тому, что если речь заходит о Куллэ, то неизбежно выливается в обсуждение его переводов, издательской деятельности. Не обидно, что об оригинальных стихах говорят реже?

– Конечно, обидно. Полтора года назад вышла книга стихов – вторая за более чем 30 лет работы. Печатных откликов на неё было ничтожно мало. Да и сама книга вышла во Владивостоке, в издательстве «Рубеж» у Саши Колесова – никому из московских издателей я, похоже, не интересен. Причины, как мне кажется, лежат не в области качества текста, а – как бы поизящнее выразиться – в сфере литературного быта.

– Вы участвовали в работе над наиболее полным на сегодняшний день собранием сочинений Бродского в семи томах. Чем это издание принципиально отличается от других подобных? Только лишь количеством текстов?

– Выпустило его издательство «Пушкинский фонд», т.е. братья Гордины и Гек Комаров. Я лишь над комментариями работал. По числу ранних стихов семитомник уступает прижизненному четырёхтомнику – некоторые из них были исключены по воле автора. Зато в это собрание вошли стихи последнего времени и максимально полный корпус эссеистики.

– А почему туда не вошло скандальное стихотворение «На независимость Украины», которое сейчас особенно актуально в связи с волнениями на майдане в Киеве? Это же его стихи. А ведь сколько было споров, что это фейк, подделка, что толерантный и культурный Иосиф Александрович не мог такого написать[?]

– В собрание стихи эти не вошли, и в ближайшее время официально опубликованы не будут – такова воля автора, которую наследники чтят. Рано или поздно выйдет академический Бродский – там окажется немало сюрпризов. Но это точно его стихи. Когда через год после смерти поэта я приехал в Нью-Йорк, чтобы разбирать его архив, своими глазами видел черновики. Он прочитал стихи на публику единственный раз, была сделана магнитозапись – и они зажили самостоятельно. Если не ошибаюсь, первым их Лимонов напечатал – вероятно, снимал с той самой плёнки, что и у меня есть. Копий авторской машинописи, ходящей по рукам, встречать не доводилось. Кстати, перепечатывают их с искажениями как минимум в области пунктуации – что неизбежно, когда текст снимается на слух.

О причинах написания остаётся гадать. Тут уместно начать издалека. Я бы не рискнул вслед за некоторыми критиками объявлять Бродского певцом имперского сознания. Но всякий большой поэт является по природе патриотом. Хотя бы потому, что пишет на родном языке. Просто патриотизм его заключается не в оправдании дурости властей, а в гордости своим Отечеством и боли за него. И то и другое переживается с утысячерённой интенсивностью. У нас привыкли противопоставлять понятия «патриот» и «космополит» – это не только пакостно, но и, по сути, неверно. Извините за банальность, но я убеждён, что стать подлинным гражданином мира способен лишь тот, у кого за спиной стоит вся мощь собственной культуры и языка. Фигура отщепенца, изгоя, волка-одиночки была неимоверно привлекательна для романтиков, но где бы ни скитался, например, Байрон – он писал стихи по-английски, и значит, оставался фактом родной литературы. Как бы горько ни складывалась судьба Данте – бо"льшего патриота Флоренции, чем он, найти затруднительно.

– Так что же такое писательский патриотизм?

– Это в первую очередь любовь. А она может быть и горькой, и мучительной. Казённый патриот полагает, что любовь к Отечеству выражается в предугадывании желаний начальства. А поэт служит гармонии. Не только в рамках создаваемого стихотворения, но и в самом бытовании родного языка. А это невозможно без гармонизации нравственных, социальных и прочих отношений в стране. Разница между стихом, «облитым горечью и желчью», и примитивным глумлением проста: в первом случае перед нами дитя любви, пускай неразделённой, во втором – злорадства.

Я увлёкся, вернёмся к Бродcкому. У стихов «На независимость Украины» была немаловажная предыстория. Некогда Милан Кундера обвинил, по сути, всю русскую культуру в оккупации Чехословакии 1968 года. Мысль сводилась к тому, что солдаты, ехавшие на броне советских танков, были воспитаны на Достоевском. Имеется в виду идея Фёдора Михайловича о Христе, принесённом на русских штыках. История нашей литературы в эмиграции толком ещё не написана – мало кто знает, что Бродский тогда чрезвычайно резко выступил в защиту отечественной культуры. Опубликовал по-английски эссе «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому», чем вызвал против себя шквал нападок со стороны писателей Восточной Европы. Это, кстати, было в 1985 году, ещё до присуждения Нобеля, – и Бродский сильно рисковал. В свете неполиткорректного скандала он мог с лёгкостью пролететь мимо премии. Тем, кто хочет понять смысл стихов об Украине, не худо бы сначала ознакомиться с этим ответом Кундере. Кстати, если не ошибаюсь, перепечатывать ту свою программную статью Кундера больше не решался.

– А с чего такой интерес к Бродскому, как это началось?

– Я люблю шутить, что стал бродсковедом поневоле, почти случайно. Поступил в Литинститут в 1986-м, это были первые годы гласности. В 87-м Бродскому дали Нобеля, но напечатан он у нас ещё не был. Я в институте написал – из эдакой фронды – пару курсовых о его поэзии: одну для кафедры русского языка и стилистики, другую – по марксистско-ленинской эстетике. Пальчиком погрозили, но особого скандала уже не случилось – а тексты ушли в самиздат. Вскоре один появился в легендарном нью-йоркском «Новом журнале», другой – в рижском «Роднике». Потом предложили остаться в аспирантуре. Я с вызовом брякнул, что писать не о ком: «О Бродском же небось не позволите!» Мудрый Владимир Павлович Смирнов глянул с усмешкой: «Отчего ж нет? Пишите…» Так всё и закрутилось. Мне фантастически повезло с научным руководителем: Вадим Евгеньевич Ковский был кристально твёрд в том, что касается формы научной работы, и неимоверно деликатен, когда речь заходила о содержании. Параллельно у нас возникло издательство, опубликовали одну из первых книг Бродского в России «Бог сохраняет всё». Установились дружеские контакты с Львом Лосевым, Томасом Венцловой, Валентиной Полухиной, Яковом Гординым, последовало предложение работы над комментариями…

– Вы были последним главредом журнала «Литературное обозрение». Вам, конечно, знакомы проблемы толстых журналов. Как думаете, их время окончательно прошло?

– Уверен, что нет. Хотя многие поставлены на грань выживания. А некоторые сгинули вовсе – тот же мой «Литобоз». Надо признать, что из меня получился хреновый управленец. Выпуски, которые я тогда делал, все нахваливали. Ныне они на форумах букинистов как величайший раритет фигурируют. А вот удержать журнал на плаву не получилось – основной круг подписчиков состоял из библиотек, а у них после дефолта денег ни на что не было. Теперь ситуация чуть полегче. Мне кажется, что без толстых журналов будущее отечественной словесности окажется под вопросом. Это, по сути, давно уже национальное достояние – как академические театры. Какая-то поддержка – государственная ли, спонсорская – им, конечно, необходима. Как необходим и поиск новых форм сосуществования с пространством интернета. Все они так или иначе этим занимаются. Все они разные, я к ним по-разному отношусь – но они есть , и каждый обладает собственным лицом. Полагаю, более насущна проблема выживания журналов в провинции – потому что без «Дня и ночи», «Волги», «Урала», «Сибирских огней» русская культура оскудеет больше, чем без столичных изданий.

– А какой будет русская литература лет через …дцать? У вас как историка литературы, наверное, есть какие-то предположения на этот счёт?

– Прогнозы неутешительные. Нашему поколению суждено было пережить гибель страны и привыкать к бытованию в новой реальности. Кто-то попросту не смог с этим справиться. Так, сначала отказался от стихов, а потом и от жизни самый, наверное, мощный поэт нашего поколения, мой друг Денис Новиков. В какой-то момент само писание стихов стало представляться занятием бессмысленным. Уровень «белого шума», создаваемый армией интернета, заглушил немногие голоса, пытающиеся транслировать внятную и выстраданную информацию. Ничего необычайного – мало кто из больших поэтов был услышан при жизни, обратных же примеров множество. Но раньше у пишущего оставалась хотя бы надежда на «провиденциального собеседника». В нынешней ситуации, когда само существование поэзии поставлено под вопрос, многие уже не в состоянии справиться с перспективой абсолютной глухоты. Попытка проломить головой каменную стену подразумевает – пусть ничтожный – но шанс на успех. Ватную стену проломить невозможно.

– Издательской деятельностью занялись чисто из любви к искусству или имелся ещё и коммерческий интерес?

– Коммерции никакой. Просто, на мой взгляд, в основе механизма культуры лежит благодарность. Ты благодарен стихотворцам, без которых тебя самого не было бы, – и пытаешься посильно вернуть им долг. Помимо Бродского, я издавал стихи поэтов «филологической школы», сейчас работаю над томом Левитанского для «Библиотеки поэта», над полным собранием Уфлянда. Это нормальное проявление внутрицеховой этики. Так, Боккаччо издавал сочинения Данте, а Элиот – английских поэтов-метафизиков.

– Но поэтом-то быть не перестали?

– Надеюсь, нет. Подборки время от времени выходят, потом их по блогам интернетные пользователи растаскивают, я какие-то тёплые отклики получаю. Хотя дожить до выхода третьей книги стихов, похоже, шансы невелики.

Беседу вёл Игорь ПАНИН

Три обязательных вопроса

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Можно отшутиться: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива». Читатель для пишущего – зеркало. Изъяны амальгамы – ничто по сравнению с собственной монструозностью. Ну а если серьёзно, на мой взгляд, в мире (не только в России) происходит антропологическая катастрофа и последствия её непредсказуемы.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– Никто из настоящих писателей, сидя за столом, о читателе не думает. Ведь смысл творчества заключается не в кропании стихов или романов, а в работе автора над созиданием себя самого. Если она будет успешна – есть надежда, что и написанному им уготована долгая жизнь.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– На хрена, если всё так плохо, я продолжаю этим делом заниматься? Отвечаю: культура, как бы её ни оплакивали, исхитрялась выживать и в более неблагоприятные времена. Достаточно вспомнить о крушении Римской империи и тёмных веках, пришедших на смену Античности. Кто в ту пору мог помыслить, что – несколько столетий спустя – станет возможной эпоха Ренессанса?

Теги: Виктор Куллэ