Литературная Газета 6478 ( № 36 2014)

«Мы вступили в новую эру, но этого пока не поняли»

Александр Николаевич Привалов - научный редактор журнала "Эксперт", один из наиболее авторитетных публицистов, последовательно освещающий проблемы российского образования. Мы беседуем о рубеже, на котором находится гуманитарное образование в России, нерешённых задачах и открывающихся возможностях.

– Александр Николаевич, недавно один авторитетный учитель литературы высказался в том духе, что «в нынешних условиях крушения гуманизма» словеснику только и осталось воспитывать себе приемлемых собеседников. А вы каким видите назначение предмета «Литература»?

– Мне не нравится то, что вы процитировали, потому что мне всегда казалось, что цель работы учителя внеположна самому учителю, что учитель – одна из наименее эгоцентрических профессий. Поэтому учитель, который говорит о своей работе, как о чём-то приятном прежде всего для себя, меня несколько фраппирует. Но я понимаю, что это чистоплюйство и не важно, чем человек руководствуется – была бы польза[?] Если ему нравится воспитывать собеседников – пусть воспитывает. А вот чем должна быть литература в школе – важный вопрос. Дело в том, что государственная школа имеет двойное назначение. Школа, с одной стороны, направлена на социализацию младенца (обобщённо говоря) – понятно, что школа не единственный инструмент социализации, но основной. И это правильно.

Но это лишь часть задачи. Вторая часть – это создание нации. Школа – нациеобразующий институт. В каждой стране люди разные, и родители у детей разные, и разные у них убеждения. Но, пройдя единую общую школу, люди воспитываются пусть не как готовые, но как полуготовые граждане единого коллектива нации. В той машине, которую представляла собой советская школа, на русскую литературу ложилась, возможно, даже чрезмерная нагрузка… потому что, по ещё более давней, чем советская, традиции, школа в нашей стране должна была дать сгусток знаний, вокруг которого и складывалось мироощущение, поведение, и в этом сгустке гигантская роль была за литературой. Никто не считал, что нацию объединяет второй закон Ньютона, но все считали, что нацию объединяет роман Чернышевского «Что делать?». И то и другое – ошибка. Что теперь?

Теперь хуже. Про советское время можно сказать много дурного, но никому в голову не приходило, что в рамках тогдашней – пусть и обветшавшей – системы возможны массовые антиобщественные движения. Например, межнациональные конфликты. Не существовало и проблемы самоидентификации. Теперь, когда проблема самоидентификации страной не решена, а жителями решается каждым в меру своего понимания, роль литературы должна была бы повышаться. А она, напротив, понижается, поскольку реформаторы образования занимаются только тем, что могут сосчитать. А литература – вещь несчитаемая. И литература была убрана ровно тогда, когда она оказалась нужна. Литература – негодное средство для воспитания единства мировоззрения, она даёт лишь почву для разумных мировоззрений. Но она уж точно могучее средство самоидентификации, цивилизования. Сам набор опций поведения у человека начитанного и неначитанного – разный. И предпочтительно, чтобы перед тем, как метнуть кирпич в голову ближнего, человек перебрал в голове другие варианты.

– Единый учебник литературы, единый литературный канон – необходимы ли они?

– При сколько-нибудь толковом учителе учебник литературы никогда не был нужен. Говорить о единых учебниках – прежде всего таких тонких материй, как литература, – в условиях, когда немыслимо растёт дифференциация детей, – вряд ли возможно.

Теперь про некий неразмываемый корпус, ядро классики. Ну, разумеется, оно должно быть едино. Иначе это не канон. И, разумеется, там должен быть, например, Чехов. Но я совершенно не уверен, что именно из Чехова там должно быть. И не уверен, что это надо жёстко навязывать. Скорее, рекомендовать. Я, например, не представляю российского гражданина, не читавшего «Войну и мир». Но я плохо представляю себе и рядового учителя, который сегодня добьётся, чтобы его ученики прочитали «Войну и мир»… Я могу быть не прав, но исхожу из того, что вижу у современных словесников. Чтобы читать, дитя должно быть потрясено. И если учитель не умеет потрясти – он не заставит детей читать. В «Войне и мире» масса бриллиантов, но если учитель не умеет их показывать каждые полторы минуты – детям будет неинтересно.

Я бы, конечно, хотел, чтобы с детьми поступали так, как поступили со мной. В десятом классе я оказался у Феликса Александровича Раскольникова. Он тогда плюнул на всё, что тогда было даже ещё более обязательно, чем сейчас, плюнул на все программы и занимался с нами «Войной и миром» шесть месяцев подряд. Я был бы счастлив, если бы для всех детей России нашёлся такой Феликс Александрович. Но я твёрдо знаю, что в современных условиях он не пережил бы первой проверки методического центра.

– Не так давно министр образования Дмитрий Ливанов сказал, что при оценке сочинений на грамотность обращать внимания не нужно, что, когда ученик при написании сочинения боится допустить ошибку, это сковывает его способность к самовыражению. Действительно ли, так уж нужно последовательно проверять грамотность?

– Люди также могут ходить по улицам без штанов, чтобы это не мешало их самовыражению... Слова министра показывают, что в Министерстве образования вообще не понимают, зачем в школе изучают русский язык. С их точки зрения, русский язык изучают, чтобы сдать экзамен, а не для того чтобы грамотно на нём общаться, изъясняться.

Люди, как правило, не понимают, зачем министром сказана эта фраза. Сказана она с тем, чтобы избежать скандала. Страшный скандал был на ЕГЭ в этом году, когда им пришлось задним числом снижать планку, чтобы без аттестатов не осталась четверть выпускников. Теперь они будут думать, как, ничего не предпринимая по сути школьных проблем, избежать скандала в году следующем. Сочинение им не нужно, им его навязал Путин, они пытаются минимизировать возможные для себя угрозы от выпускного сочинения.

– Что сами родители учеников могут – и может быть, даже должны – делать в помощь учителю словесности?

– В этой сфере родители должны не учителю словесности. Если у тебя растёт ребёнок, ты обязан сделать так, чтобы он читал. И нет на свете способа приучить ребёнка к чтению, если не читаешь ты. Так же, как нет на свете способа приучить ребёнка умываться, если ты не умываешься… Читай ребёнку вслух каждую свободную минуту. Води его пальцем по строчкам. Человек, не умеющий много читать, не научится ни говорить, ни думать.

– Это для своих детей. А для чужих? Ведь невозможно воспитывать детей в вакууме…

– Вот это уж точно зависит от дарования. У меня есть знакомые люди, которые приходили в класс, где учатся их дети, устраивали там самодеятельный литературный театр, костюмированные чтения по ролям… дети выли от восторга! Дети любят, когда с ними занимаются. Но это не всякий может. Это должен быть, во-первых, человек с очень большим азартом, во-вторых, с очень серьёзным терпением. А азарт и терпение уживаются плохо. Чем больше неопытный человек загорается вначале, тем быстрее он гаснет. А человек, у которого есть терпение, но нет азарта, детей не зажжёт. Но научить своего ребёнка читать, если ты сам читаешь, – это твоя первая обязанность.

– Грядёт двухсотлетний юбилей Лермонтова. Как воскресить Лермонтова для современных детей?

– Лермонтова для мальчишек в тринадцать-пятнадцать лет не надо воскрешать. Ты прочти им три стишка… Он же вот, готов! Это ж тот самый захлёстнутый потоками гормонов юнец… оперная страстность… какие тут могут быть проблемы?

Гораздо труднее его для взрослых сделать актуальным. Как-то у нас вышла из оборота простая мысль, что один из бриллиантов русского слова – «Герой нашего времени», мы плохо понимаем его место в развитии большой русской классики… мы мало о нём думаем. Самое бы время что-то о нём заново сказать.

– Александр Николаевич, сейчас популярна точка зрения, что язык – это саморегулируемая система, не нуждающаяся в защите «от нас, носителей языка». Так ли это?

– Никакая аналогия не доказательство, но, на мой взгляд, точной будет аналогия вот какая. Природа – тоже саморегулируемая система, причём несопоставимо более надёжно саморегулируемая, чем русский язык. Поэтому зачем нам вывозить мусор? Природа разберётся, он сам разложится, что надо просочится в грунт, развеется по ветру… так зачем мы вывозим мусор и боремся с промышленными выбросами? Ведь природа всё утрясёт. Но как утрясёт? Сначала вымрут целые города, и лет через семьсот-восемьсот исчезнут следы нашего существования… Вот это – точная аналогия. Должны быть жёсткие службы языка, академический институт, регулярно издающий нормативные словари. Должны быть простейшие гигиенические меры. Они у нас всегда были. И более того: последний гигантский глоток англицизмов мы уже почти переварили. А вот абсолютное разбиение азов грамотности стоит гораздо дороже. Грамотность должна насаждаться и охраняться; то и другое должны делать профессионалы. А разговоры про то, что язык стал другой… может быть, и стал, но гораздо менее другой, чем кажется. 99% книг, изданных в XX и даже XIX веках, сегодня минимально грамотным человеком читаются без особых затруднений.

– А каково значение русского языка для государства?

– Когда в 91-м году распался СССР, у нас остался козырь, за который, например, Британская империя заплатила сотнями тысяч жизней и гигантскими деньгами. Наш язык был ключевым рабочим языком в массе близлежащих стран. Этого козыря больше нет – точнее, в значительной мере нет. Конечно, приятно думать, что поскольку русский язык, несомненно, относится к числу великих, сам тот факт, что нам при рождении повезло его получить, даёт нам какие-то специальные преимущества… но это неправда. Для того чтобы это преимущество разумным образом использовать – надо работать. Для того чтобы русский язык оставался языком не только общения черезграничного, но и рабочим языком соседских элит – надо было что-то делать. Почему, например, мы не помогли соседям сделать именно русский языком их новой юриспруденции, их государственного строительства, когда они этим занялись? Почему не спонсировали простейшие общественные движения русскоязычных? Почему мы вообще ничего не делали? Последствия такой неразумной политики с каждым годом всё более очевидны, в том числе и внутри самой России.

Мы вступили в новую эру, но этого пока не поняли. Вопли по поводу пармезана показывают, до какой степени люди пока не поняли, что они вошли в новую эру. И в этой новой эре придётся многое поменять. В том числе, я очень надеюсь, мы сумеем разумно поменять гуманитарную политику, образовательную политику. Настолько жёстко изменились внешние условия, что придётся к ним приспосабливаться. Я считаю, что это шанс.

Беседовала Татьяна ШАБАЕВА

Теги: русский язык , филология