Литературная Газета, 6496 (№ 06/2015)

Время держать ответ

В рамках Года литературы МГУ имени М.В. Ломоносова и "Литературная газета" начинают новый совместный культурологический проект. В рубрике «Мировая словесность: взгляд из XXI века» мы хотим поставить не вполне обычные вопросы и сформулировать проблемы: «Зачем нужна русская литература?»; «Как соотносятся и взаимодействуют русская литература и литературы народов России?»; «Какова роль русского языка как языка мировой литературы?»; «Русская литература в контексте православной культуры»; «Современный литературный процесс: логика и перспективы»; «Литература русского зарубежья и ХХ век»; «Лингвистика и литературоведение: пути творческого взаимодействия»; «Зарубежная литература и русский ХХ век».

Цель проекта - предложить современное, актуальное прочтение широкого спектра явлений литературного процесса прошлого и настоящего. Рубрика будет адресована в первую очередь учителям-словесникам и преподавателям высшей школы, а также студентам и аспирантам, представителям творческих профессий и всем, кто любит литературу.

По завершении Года литературы планируется издание материалов рубрики «Мировая словесность: взгляд из XXI века» отдельной книгой.

То, что нынешний год объявлен Годом литературы, само по себе говорит об ощущении некой неудовлетворённости литературными делами – и в той части общества, что не потеряла ещё навык к чтению, в том числе и в государственных структурах, инициировавших этот план. Достаточно вспомнить, что указ о проведении Года литературы подписан Президентом РФ, Организационный комитет по проведению Года литературы сформирован распоряжением председателя правительства, а возглавляет его председатель Государственной Думы РФ.

Что же не в порядке на фронтах отечественной беллетристики, как говорили в 20-е годы? Вроде бы жаловаться особо не на что: выходит множество современных книг, в литературе работают признанные мастера, происходит постоянное пополнение их рядов новыми авторами. Да и сама литературная палитра весьма разнообразна: здесь и возрождённый в своих правах реализм, и потеснённый было постмодернизм, и сложнейший синтез реализма и модернизма, который не описывается привычной терминологией. Богатство и многообразие современной литературы поражает, и если для его демонстрации перечислять имена и произведения последних лет, то объёма газетной полосы явно не хватит. Современная литература предстаёт как сложная динамическая система, находящаяся в неравновесном состоянии.

Да и литературная жизнь бурлит: множество премий с самыми разными номинациями и вкусовыми пристрастиями членов жюри появились отнюдь не в 2015 году, а вручаются лет эдак двадцать, если не больше. Они пытаются определить писательские репутации, закрепить их, сделать устойчивыми, пусть и в сравнительно небольшом круге участников литературного процесса, близкого к той или иной премии. И не велика беда, что у многих членов жюри преобладает брендовое мышление, почему и состав лонг- и шорт-листов , а также и лауреатов, вполне предсказуем. И всё же они вручаются, и нет, наверное, месяца в году, когда не вставала бы на небосклоне российской словесности новая премиальная звезда.

Как будто второе дыхание получили «толстые» журналы: они вновь консолидируют свой круг читателей, идеологически и эстетически близких авторам и критикам издания.

Крупные книжные магазины, такие как «Москва», или «Дом книги», или «Библио-Глобус», собирают сотни тысяч людей, для которых потребность чтения является естественной и неотъемлемой.

Что же тогда вызывает неудовлетворение и заставляет объявлять Год литературы?

По нашему глубокому убеждению, причина одна: резкое изменение её статуса. Из важнейшей сферы общественного сознания, в которой формировались национально значимые культурные образы, модели личного и социального поведения, способность чувствовать и думать, иными словами – важнейшие принципы русского взгляда на мир, литература превратилась в сферу частную, локальную, едва ли не приватную, а читающая публика разбрелась в соответствии со своими пристрастиями и представлениями, оформленными разнообразными премиями и «толстыми» журналами. И вот итог за последние 15 лет: русская культура утратила присущий ей на протяжении последних трёх столетий литературоцентризм.

Масштаб подобного, воистину геологического изменения культурного статуса литературы современникам, наверное, трудно осознать. Это примерно то же самое, что смена геомагнитного поля Земли или изменение привычного облика пяти континентов, когда одни уходят под воду, а там, где только что плескался океан, появляется суша с новыми береговыми очертаниями. Но катастрофа, сменившая «полярность» русской культуры, лишив её литературоцентризма и предложив на её место массмедиа, произошла не сама по себе, не в силу неких социокультурных обстоятельств непреодолимой силы. Не потому что пришёл интернет, не потому что информация стала доступна и избыточна, не потому что нет времени читать и не потому что утвердилось клиповое мышление как результат воздействия рекламы и сериалов. Даже не в силу якобы объективных процессов глобализации, которая навязывает не только ширпотреб, но и англосаксонские стандарты образования, мышления, поведения, в которых нет места литературе и чтению, – по крайней мере, того места, которое она традиционно занимает в русском культурном пространстве.

Причина в другом – в осознанной государственной политике в отношении образования, которая велась на протяжении последних 15 лет. Эта политика привела к насильственному внедрению абсолютно чуждой нам Болонской системы, к разрушению традиционного пятилетнего высшего образования и замене его на бакалавриат и магистратуру – без чёткого понимания, зачем нам это нужно и в чём смысл того и другого. А в школе она привела к насильственному внедрению тестовой системы, принятой в англосаксонской образовательной модели и принципиально чуждой национальной образовательной традиции, генетически восходящей к немецкой ещё с петровских времён. Так пришёл в школу ЕГЭ – самое, наверное, непопулярное детище трёх министров образования последних лет.

При чём же здесь литература? Как все эти образовательные инновации отразились на литературе, её статусе в культурной иерархии, на её общественной роли и социальной значимости?

Начнём со школы, которая при всех сложностях и несовершенствах всё же является после семьи важнейшим фактором, формирующим личность. Так вот, литература планомерно и целенаправленно выдавливалась из школы и превратилась из главного предмета школьной программы во вполне второстепенный, как пение[?]

Нечто подобное было просто непредставимо ещё в начале 2000-х годов. Литература была основным школьным курсом, наравне с математикой, русским языком и историей. Фасад типовой школы середины века украшали барельефы Ломоносова, Пушкина, Горького и Маяковского, что само по себе было архитектурным подтверждением статуса литературы. Сочинение было первым из выпускных школьных экзаменов и обязательным вступительным в любой вуз, гуманитарный или технический. Так было в дореволюционной России, когда за партами сидели гимназисты, так было в СССР, так было в первое десятилетие новой России. Почему?

Да потому что в обществе, в педагогической среде, в семьях господствовало понимание того, что литература и сочинение по литературе формируют две вещи, необходимые личности в её социальном и национально-историческом бытии.

Первое: включает её в контекст национальной истории и культуры, укореняет в вертикали времени, даёт ощущение причастности к событиям национально-исторической жизни, как бы далеко от них ни отстоял человек. Уж так повелось в русской культуре, что национальную историю мы познаём через литературу: об Отечественной войне 1812 года знаем по Л. Толстому, созданные им художественные образы Наполеона и Кутузова для нас правдоподобнее, чем реальные исторические деятели. О том, как ощущала себя дворянская молодёжь накануне выступления 1825 года на Сенатской площади, поведал Грибоедов, и Чацкий для нас и живее, и ближе Чаадаева, Бестужева, Муравьёва… Честь смолоду беречь учил всякого русского отец Петруши Гринёва, а сам Петруша показывал собственными поступками, что есть вещи куда дороже жизни, когда отказался сплюнуть, по совету Савельича, да поцеловать злодею ручку: «Я предпочёл бы самую лютую казнь такому подлому унижению», подумает он, стоя под виселицей. О Петре Первом всякий, кто принадлежит русской культуре, мыслит категориями исторического романа Алексея Толстого.

И второе. Освоение литературы как предмета предполагает два вида деятельности: с одной стороны, это чтение как интеллектуальное и эмоциональное восприятие значительных объёмов художественного текста – как, скажем, четырёх томов «Войны и мира» или «Тихого Дона». С другой стороны, это написание сочинения, в котором и сказывается опыт подобного освоения. Это взрослый и очень серьёзный вид деятельности, в идеале близкий к литературной критике, к созданию научного текста, в котором сказывается личное интеллектуальное и эмоциональное отношение к литературному произведению, а также к литературно-критической традиции его интерпретации. Сочинение формирует у человека способность критического восприятия того, что было сделано до него; способность обнаружить разные точки зрения и умение их сопоставить или противопоставить. Скажем, выразить своё отношение к Обломову, важнейшему образу национального литературного пантеона, формирующему некие краеугольные камни национальной мифологии, и определить свою позицию между статьями Чернышевского, увидевшего в Обломове символ национального недеяния и паразитизма помещичьего сословия, и Дружинина, который создал апологию этого образа, трактуя его как корневой для русского взгляда на мир. Эти навыки критического восприятия текстов столь важны, что возникает вопрос: а можно ли вообще понять литературу, не создавая сочинения?

Ну и ещё один навык, который формирует литература. Она учит человека письменному речепорождению. Созданию собственного связного текста довольно значительного объёма, внутренне непротиворечивого и структурированного, содержащего как эмоциональную, так и интеллектуальную рецепцию прочитанного.

Это, так сказать, в идеале. В реальности первые полтора десятилетия XXI века школа двигалась в сторону противоположную.

Пресловутый ЕГЭ. Честно говоря, автор этих строк устал писать о том, что гуманитарное знание не поддаётся формализации, стало быть, проверить литературу в тестовом режиме просто невозможно. Ничего страшного, говорили адепты ЕГЭ. У нас уже давно нет вопросов о том, как звали лошадь Вронского или шпица в «Даме с собачкой»; у нас теперь эссе, со строго определённым количеством слов и чёткими критериями оценки. От себя добавим: такой формат экзамена требует клипового мышления и формирует его. ЕГЭ нанёс по литературе удар, тяжесть которого трудно переоценить, превратив его в предмет второстепенный, сдаваемый по выбору.

Другая проблема – постоянное сокращение часов на литературу, притом значительное. Тоже ведь парадокс: идёт время, объём текстов, которые должны стать предметом школьного изучения, увеличивается, а часы сжимаются, как шагреневая кожа… И что же в результате? Мы получаем выпускника школы и в перспективе – студента, мыслящего клипами и не способного создать развёрнутый, объёмный, связный и непротиворечивый текст.

К этому добавим ещё и очевидное: произошло вытеснение чтения как вида интеллектуальной деятельности всевозможными медийными продуктами и программами, ушла из повседневной жизни такая форма семейного общения, как чтение вслух. Иными словами: в современном обществе и мире сфера бытования литературы сузилась, а её социально и исторически значимые функции не могут быть «переданы» другим видам общественной коммуникации, например, телесериалам, которые тщатся воссоздать образы давнего и недавнего прошлого...

И вот теперь наметился поворот: государство вновь обретает утраченный было интерес к литературе. Появляются даже попытки исправить ошибки первых полутора десятилетий века, и одна из таких попыток – введение сочинения. С этого года как раз и ввели.

Увы, то, что планомерно разрушалось в угоду западному (в первую очередь англосаксонскому) стандарту в течение 15 лет, за 15 минут не вернёшь… Сама концепция возвращения блудного сочинения (о чём уже доводилось писать в «ЛГ» в прошлом году) не выдерживает никакой критики. Разорить можно достаточно быстро, а вот построить…

Напомним: сочинение в нынешнем варианте его возвращения не является сочинением по литературе. Оно не предполагает демонстрацию знаний русской классики или же понимание смыслов, аккумулированных литературой прошлых столетий. Оно предполагает абстрактные рассуждения по нескольким темам из области общих знаний, которые должны быть подкреплены не менее чем двумя примерами из литературы. Притом совершенно не обязательно из русской классической: вполне подойдёт «Гарри Поттер» или «Коты – воители». Вот вам и сочинение. Только по какому предмету? Уж точно – не по литературе! Мы с коллегой Владимиром Агеносовым предположили, что сочинение пишется по демагогии! («Экзамен по демагогии», «ЛГ», № 31, 2014).

Такой вариант возвращения сочинения, когда оно вроде бы есть, но при этом существует вне связи со школьным предметом «литература», никак не ориентируется на общеобразовательный стандарт, не проверяет усвоение программы русской классической литературы и литературы ХХ века, близок к имитации. Хочется только надеяться, что это не навсегда и не надолго.

Проведение Года литературы – замечательная вещь, и очень хочется, чтобы он не прошёл впустую, не утонул в мероприятиях «для галочки», о которых сразу же и забудется. Список этих мероприятий большой и весьма внушительный. Каждый, кому интересно, может посмотреть информацию Оргкомитета на официальном сайте Года литературы. Но когда читаешь план всех этих мероприятий, не оставляет ощущение случайности и необязательности запланированных событий: ровным счётом ничего не случится, если та или иная поездка на поезде-экспрессе или на автобусе, встреча, форум, совещание, конференция не произойдёт или заменится на другое, столь же похожее и необязательное. Создаётся впечатление, что составлял эти все мероприятия люд чиновный, но не сами участники живого литературного процесса, не учёные-филологи, не преподаватели школы и вуза. Поэтому и не ориентирован план основных мероприятий Года литературы на постановку серьёзных общественно значимых проблем, которые за год не решить, но поставить можно и нужно.

Возможно, так получилось потому, что организации, которая была бы способна провести Год литературы, на сегодняшний момент в стране не существует. Оргкомитет отработает своё и уйдёт в историю, как и 2015 год, а Союза писателей, по сути, больше нет. Существующие ныне раздробленные писательские организации даже в работе Оргкомитета не задействованы – настолько мала и неощутима их общественная роль. А ведь с самого основания Союза писателей в 1934 году каждый год был годом литературы! И ведь тогда ставились задачи огромной политической важности – и это были задачи литературные.

Я уже слышу упрёки в ностальгии по всему советскому и смиренно соглашаюсь: да, так… Не имея возможности в СП состоять хотя бы в силу возраста, но будучи историком литературы, я прекрасно понимаю, сколь велика была роль Союза писателей в организации литературной жизни. Вспомним 30-е годы, I съезд Союза писателей, открытие Литературного института имени А.М. Горького, журнала «Литературная учёба» и приложения к нему – «Литературного обозрения». Да представимо ли сейчас, в помпезно задуманный Год литературы, открытие литературного учебного заведения или хотя бы одного журнала?!

Увы, нынешняя реальность совсем другая. В Год литературы может прекратить существование старейший литературоведческий журнал «Литература в школе» по банальной причине отсутствия финансов – а в 2014 году ему исполнилось сто лет! Он пережил две революции, Гражданскую войну, Великую Отечественную, горбачёвскую перестройку – а вот Год литературы может не пережить! Кто-нибудь из членов Оргкомитета хотя бы знает об этом? Или существование журнала, вырастившего поколения школьных учителей, слишком несерьёзная проблема на фоне форумов и совещаний, помпезных мероприятий и грома литавров? В советское время, о котором сейчас не любят вспоминать, это было просто невозможно.

Если вновь обратиться к 30-м годам, когда формировались новые отношения литературы и власти, мы увидим множество серьёзных научных и социально значимых проблем, решённых тогда. Трудно переоценить роль русских писательских «бригад», отправлявшихся в республики СССР очеркистов и учёных с целью открытия и пропаганды новых имён в национальных литературах. В СССР шёл невероятно интенсивный процесс познания иноязычных литератур и создавались условия, подчас тепличные, для их развития.

И результаты этого процесса, интенсивно шедшего на протяжении всего советского времени, оказались значимы как для ино­язычных литератур, так и для самой русской литературы. Мы легко обнаруживаем «культурные коды» в публицистике, в поэзии и, конечно же, в переводах Б. Пастернака или О. Мандельштама. Нельзя представить себе «Литературную энциклопедию» как 30-х, так и 60–70-х годов без статей о национальных писателях. Именно в 30-е годы начинается серьёзнейшая переводческая работа: на русском языке появляются произведения классиков национальных литератур. Учреждается альманах «Дружба народов», проводятся декады национальных культур, во всесоюзном масштабе празднуются писательские юбилеи, издаются антологии («Антология дагестанской поэзии», «Антология армянской поэзии» и многое другое).

И это были отнюдь не дежурные мероприятия, проводившиеся «для галочки», а осознанная государственная политика, итогом которой стало развитие национальных литератур и выход художников, им принадлежавших, на уровень мировой литературы. Среди них – такие замечательные авторы, как С. Вургун, Р. Гамзатов, Ч. Айтматов, Ю. Рытхэу, О. Чиладзе, Н. Думбадзе…

Стоит задаться вопросом: а могли бы сложиться эти писательские судьбы именно так, как они сложились, в современной ситуации? Иными словами – вне культурной политики СССР, которая проводилась бескорыстно и последовательно? Смеем предположить, что нет! Дело в том, что эта политика опиралась на статус русского языка как языка мирового, как одного из пяти языков ООН, который он приобрёл уже после войны. Ведь именно через русский язык, через переводы или авторизированные переводы приходили не только к читателю СССР, но и к мировому читателю Чингиз Айтматов, Олжас Сулейменов, Нодар Думбадзе, множество других авторов, которые благодаря блестящей русской переводческой школе, основателем которой по праву может считаться М.Л. Лозинский, смогли не затеряться в маленькой национальной литературе, как, увы, это часто бывает.

Многонациональный характер советской литературы поставил перед литературоведением того времени серьёзные научные проблемы, решение которых выглядит как очень актуальное и сегодня. Ведь именно в контексте многонациональной советской литературы могли родиться интереснейшие научные гипотезы, ставшие потом теориями. Среди них – теория ускоренного развития литератур Г. Гачева, его гипотезы о национальных образах мира – от киргизского до американского.

Не стоит, наверное, ждать от Года литературы таких же масштабных событий (да и возможны ли они в один год?), как те, о которых шла речь. Но всё же какие-то его результаты можно было бы предугадать.

Важнейшим из них было бы возвращение литературе её традиционного для русской культуры статуса, когда она мыслилась как сфера формирования национального сознания и как важнейший фактор укоренения личности в истории, когда человек ощущает себя наследником стоящих за его плечами многих и многих поколений и чувствует личную ответственность за будущее, прочно ассоциируя свою судьбу с национальной судьбой. Такую задачу легко поставить, но очень трудно реализовать.

Один из путей её реализации – восстановление литературы в законных правах в школе и в вузе. В тех правах, которых она была лишена с момента насильственного внедрения ЕГЭ. Литература вновь должна стать одним из основополагающих предметов школьной программы, а сочинение – основной формой контроля и отчётности. Часы должны не урезаться, а хотя бы вернуться в исходное состояние. Университеты и вузы вне зависимости от профиля должны восстановить сочинение, так как малограмотный человек не может иметь университетского образования.

Не менее значимым могло бы стать собирание Русского мира через литературу. Перед нами стоит практически не описанная и научно не осмысленная проблема: современная русскоязычная литература в культурном пространстве бывшего СССР. Центробежные процессы сменяются центростремительными. Обнаруживается притягательность не только русского языка как мирового, притягательность не только единого языкового и культурного пространства, но и притягательность русского цивилизационного пути.

И мы можем судить об этом не понаслышке. С самого начала ХХI века не только в России, но и странах СНГ всё более осознавалась потребность в сохранении и восстановлении единого образовательного пространства. Эта потребность крепла по мере насильственного внедрения Болонской конвенции, направленной как раз на унификацию образования по глобалистскому (читай – англосаксонскому) образцу. Своеобразным ответом на эту потребность стало открытие филиалов МГУ в странах ближнего зарубежья. В частности, филологический факультет представлен в филиалах МГУ в Баку и Астане.

Опыт филиалов ставит перед нами ещё одну важную научную проблему: необходимость изучения национальных русскоязычных литератур. Они есть на всём постсоветском русскоязычном пространстве, но нам они в большей степени известны в тех странах, куда мы ездим в командировки, как, например, в Азербайджан: многие писатели, азербайджанцы по рождению, воспитанию, образованию, родному языку, создают азербайджанскую литературу на русском языке.

Данная ситуация напоминает ту, что сложилась при подготовке I съезда СП: не пора ли нам вновь снаряжать писательские «бригады» с тем, чтобы собирать и систематизировать огромные богатства русскоязычной литературы на постсоветском пространстве?

Не только русскоязычной, но и русской. Её создают люди, принадлежащие русской культуре, русскому языку, русской ментальности, но волею судеб оказавшиеся четверть века назад не у себя дома, в СССР, а в союзных республиках, получивших государственный статус. За четверть века эти литературы обрели совершенно новое качество, освоили новую проблематику, и их изучение тоже является одной из актуальных задач современного литературоведения, перед которым в прямом смысле слова лежит terra incognita.

Год литературы стоило бы использовать для того, чтобы осознать вызовы современной историко-культурной ситуации и найти научные силы и административно-организационные возможности на них ответить.

Поздравляем нашего автора с 55-летием и желаем здоровья и вдохновения!

Теги: Год литературы , литературный процесс