Литературная Газета, 6504 (№ 14/2015)

Левиафан и Либерафан

Становлюсь "историческим" человеком. Не успели утихнуть страсти по «детектору патриотизма», о необходимости которого я образно обмолвился в эфире, как грянула история с худсоветами. И на меня вновь ощерился отечественный Либерафан - извечный враг Левиафана. Либерафан, кстати, вовсе не золотая рыбка, исполняющая общечеловеческие желания, а тоже чудище «обло, стозевно»: за нашу и вашу свободу в клочья порвёт.

Дело было так. Общественная палата затеяла круглый стол «Театр и общество», навеянный, конечно, скандалом с «Тангейзером». Выступая там, я, помимо прочего, вспомнив о пользе советских худсоветов, предложил создать при Министерстве культуры «конфликтный худсовет» – КХС. Что-то вроде МЧС, но только в сфере искусства. У вас беда? Тогда мы летим к вам. Или идём, если беда, скажем, в Московском драматическом театре им. Станиславского, измученном электричеством. Всероссийской свары в Новосибирске можно было избежать, если бы вовремя вмешалась группа товарищей, «неглупых и чутких», представляющих разные «тренды» отечественной культуры, но озабоченных её процветанием. Однако помощь пришла поздно, да ещё в виде православных протестантов, и Москва стала прирастать Сибирью. Вот уже и свиная голова опасно улыбается на пороге МХТ им. Чехова, предостерегая Олега Табакова, что из доставшейся ему половины Художественного театра не следует устраивать кунсткамеру с заспиртованными богомолами и засушенными бесноваторами.

И вот, едва я заговорил о худсоветах, поднялся шум. Реакция была такая, словно я предложил прилепить на грудь нашему двуглавому орлу серп и молот. Не меньше! Гнев изрыгали и театральные брехтазавры, хранящие на заслуженной чешуе рваные раны от проклятого совка. Сердилась и СМИ-шная молодь, для которой перестройка – седая древность. Почему такая реакция? На какой плавник коллективного Либерафана я ненароком наступил? Давайте разбираться. И начнём с «Тангейзера». Всем хочется придумать что-то новое. Кулибин, например, изобретал. Кулябин изгаляется. Сам признался в интервью: взыскуя славы и просчитывая будущий эпатаж, он колебался между холокостом и христианством. Выбрав второе, режиссёр не ошибся: в противном случае, не доводя дело до премьеры, его просто тихо смахнули бы в творческое небытие, как таракана, забежавшего на праздничный стол. Режиссёра лишить профессии гораздо легче, чем, например, писателя или живописца. Он без театра – как генерал без рядовых. Постановщику для самовыражения нужно слишком много, прежде всего – деньги. А деньги в России даёт государство и режиссёрам, и олигархам, и нанотеологам[?] Грудной у нас капитализм: без державной титьки – никуда!

Иные спрашивают: а в чём, собственно, преступление молодого постановщика, за которое наказали директора театра? В богоборчестве? Но сложные, противоречивые отношения искусства и религии теряются в веках. Кстати, Вагнер, будучи христианином, уносился гением в пучины германского племенного язычества, предвосхищая невольно наступательную мистику Третьего рейха, за что музыку автора «Лоэнгрина» в некоторых странах даже не исполняют, а 200-летие композитора отметили, в том числе и в России, словно извиняясь. Наша газета – редкое исключение. Но если мы однозначно станем на сторону клира, то куда денем лицейский «афеизм» Пушкина, антипоповские выходки молодого Есенина, лефовское безбожие Маяковского?

Впрочем, одно дело – искреннее, мятежное, заложенное, видимо, в генезисе таланта богоборчество, которое художник сам преодолеет, если доживёт. И совсем другое дело, когда богохульство – расчётливый продюсерский ход. Если хотите, кощунство и святотатство – это шпанская мушка и виагра современного искусства. По-другому не получается…

Если кто-то думает, что найти «смелый ракурс» для рекламной заманухи безумно трудно, то он сильно ошибается. Вот вам навскидку «версия», в отличие от кулябинской вытекающая из замысла Вагнера, а он был не только композитором, но поэтом, лично сочиняя либретто, выверяя каждое слово. Помните, Тангейзер за свои венерические грехи так и не вымолил пощады у папы римского? Видимо, индульгенции на тот момент кончились. Понтифик явно в насмешку сказал, что прощение грешный рыцарь получит, когда расцветёт и прорастёт папский посох. То есть никогда. Как известно, посох, жезл – это традиционные замещающие фаллические символы. Справьтесь у Фрейда или ближайшего сексолога. Теперь вообразите: в финале оперы на сцену выходит сам папа римский с расцветшим замещающим символом. Ну и как вам? Учитывая нынешнее недружелюбие Польши, понтифику можно придать внешнее сходство с Иоанном-Павлом (Войтылой). Думаю, скандал из Новосибирска через Москву перекинется в Брюссель. А дальше – переговоры в Минске под эгидой Лукашенко. Баш на баш: вы снимаете санкции, а мы – «Тангейзера». Вот это скандал!

Стремление оскорбить чувства верующих не новость. Возможно, и моя «версия» покажется кому-то непростительной дерзостью. Кстати, в дневнике Е.С. Булгаковой есть характерная запись. Михаил Афанасьевич вернулся из редакции, кажется, «Безбожника», мрачным и сказал с возмущением: «Тому, что они там вытворяют, прощения нет!» Сын киевского священника сам вынашивал «роман про Понтия Пилата». (Это тогда-то!) И его возмущало не вторжение писателей в мир веры, но прагматическое кощунство атеистов на зарплате. Либерафан в ту пору разгулялся: рушили храмы, казнили священников, в основном православных, хотя досталось всем конфессиям, даже тем, что активно помогали революции. Кстати, тема у нас почти табуированная…

Однако проходит совсем немного времени, и Таиров губит себя, поставив злополучных «Богатырей» на либретто вредного мужика Демьяна Бедного. Спрашивается, а что такого натворил Камерный театр? Ну, подумаешь, князь Владимир напился с дружиной и в пьяном угаре крестил Русь. Делов-то! Пустяки в сравнении с мощами, вытряхнутыми из рак. Абсолютно в русле антирелигиозной пропаганды. Но к тому времени Левиафан вновь пересилил Либерафана. Приближалась война, а сражаться без исторической памяти и веры – дело безнадёжное.

Кстати, язвительный Булгаков символически сквитался-таки со своими театральными антиподами, обвинявшими его в архаике, походя заметив, что Мейерхольд погиб во время репетиции под обрушившейся трапецией с голыми боярами. Каково! Автор «Багрового острова» был против эксперимента? Ничуть. Тут что-то другое. Мастер понимал: традиция – это историческое сложение усилий многих талантов, от неё нужно отталкиваться, а не попирать в спесивой гегемонии. Кстати, он оказался провидцем. Трапеции рухнули и погребли многих.

В чём же суть нынешнего конфликта? Почему общество лихорадит то от гельмановских пакостей, то от выставки «Осторожно, религия!», то от кривляний Pussy Riot у алтаря, то от занудных непотребств Богомолова? А теперь вот и Тим Кулябин поместил Спасителя в венерический лупанарий. «Художник на всё право имеет! Потомки разберутся!» – воскликнет редактор журнала «Театр» Марина Давыдова, которую от комиссарши Гражданской войны отличает разве что отсутствие маузера на ремне. Да, имеет. Причём такое же, как и граждане, протестующие, что их налоги идут на оскорбительные выдумки и экспериментальный вздор. Лучше поможем детям Донбасса!

Но не всё так просто. Проблема куда глубже. В лаборатории можно всё. Как известно, профессор Преображенский, не интересовавшийся судьбой детей Германии, в домашних условиях превратил собаку в человека, но увидев, как Шариков пошёл во власть, сначала над кошками, вернул его в первобытно-четвероногое состояние. Испугался. Кстати, замечательный режиссёр-коммунист В. Бортко в классической экранизации «Собачьего сердца» добавил, по-моему, важную деталь: решение «дегуманизировать» уполномоченного по очистке приходит, когда тот появляется на трибуне в киноновостях. Ныне тотальный охват и молниеносная отзывчивость информационного пространства таковы, что любые лабораторные монстры, големы и косяки, выскочив из булькающей реторты, поражают общественное сознание. Часто необратимо. Достаточно вспомнить «бандеризацию» Украины, а ведь началось всё с исторических галлюцинаций академика Грушевского.

Как примирить право художника на самовыражение с правом людей не страдать, попав в информационно-культурное пространство, засорённое отходами фобий и умопомрачений? Не включать телевизор, не ходить в театр? Тогда давайте и голодать, ведь в колбасе попадаются крысиные хвостики! Лично я не хочу, чтобы мой внук, придя на «Евгения Онегина», скажем, в Театр имени Вахтангова, увидел, как актёр, декламируя: «Татьяна, русская душою», указывает пальцем на свой замещающий жезл. Видимо, господин Туминас полагает, что русская душа расположена не там, где литовская.

И вот ещё проблема, которую я пытался поднимать, когда вёл передачу «Контекст» на «Культуре», вызывая глухое недовольство приглашённых экспертов и бессильное сочувствие руководства канала. Чтобы понять степень новизны, зритель должен иметь хотя бы представление о норме, об «исходнике», с которого начинается череда интерпретаций. Ведь согласитесь, по сравнению с Гамлетом-копрофагом Гамлет-гей – это вроде как и норма. Когда-то я был учителем-словесником, не могу даже сообразить, куда сегодня можно повести учеников, чтобы они увидели на сцене «исходник». ТЮЗы давно превратились в зоны рискованного, если не болезненного самовыражения худруков. Но внутренняя ориентация на норму необходима. Неслучайно психиатры частенько повреждаются в уме. Почему? Да потому, что больше общаются с ненормальными, чем со здоровыми. В такую же ситуацию зачастую поставлены нынешние зритель и читатель. Берёшь в руки «большую книгу» – и, кажется, читаешь историю болезни, позаимствованную из психдиспансера.

Ну ладно, в Москве ещё есть места, где можно увидеть «исходник»: Малый, МХАТ им. Горького, Маяковка... Но наш Либерафан активно мечет икру во все пределы Отечества. Что прикажете делать, если в единственный облдрамтеатр присылают пестуна «Золотой маски» (так случилось в Пскове), и тот, порушив проверенный временем репертуар, выгоняет на сцену полуголых пионерок читать дурными голосами «Графа Нулина»? Что остаётся пока ещё нормальным губернским гражданам, желающим вырастить нормальных детей? Взять штурмом театр и повесить бесноватора на штанкете, как на рее? Успокойтесь, пошутил…

Вот для подобных конфликтных ситуаций я и предложил создать КХС, чтобы в спор вступала третья сторона – безусловные авторитеты, к мнению которых прислушаются. Другого выхода нет. Театральная критика давно превратилась в приживалку при «Золотой маске». А Минкульт традиционно воспринимается «продвинутой» творческой интеллигенцией как щупальце Левиафана. Кстати, худсовет быстрого реагирования необязательно должен в конфликте вставать лишь на сторону возмущённых традиционалистов, которые тоже ошибаются. В случае если дерзость художественно оправданна и не является кощунством, КХС защитит экспериментатора, сказав «фу!» Левиафану.

Впрочем, конфликт между Левиафаном и Либерафаном вечен, в нём заложено онтологическое противоречие между теми, кто хочет неведомого нового, и теми, кому достаточно обжитого старого. Всё, что мы имеем, результат компромисса. Если Левиафан и Либерафан не договариваются, они гибнут. При этом каждый думает, что победил.

Теги: искусство , театр , Юрий Поляков