Литературная Газета, 6586 (№ 06/2017)

Любоваться сакурой, не замечая красоты яблоневого сада

Любоваться сакурой, не замечая красоты яблоневого садаВыпуск 6 (25)

Спецпроекты ЛГ / Словесник / Комментарии

Борьба за власть в вымышленном королевстве Вестороса интереснее дней сегодняшних?

Теги: чтение , книги , зарубежные , отечественные , авторы , классика

Ирина Бубнова, доктор филологических наук, профессор, завкафедрой зарубежной филологии Московского городского педагогического университета

Книга (точнее, русская литература) уже не представляет собой, к сожалению, никакой ценности для подавляющего большинства современных молодых людей, причём сюда можно включить и тех, кому сегодня уже за тридцать, и тех, кто ещё учится в школе.И главная причина этого положения, на мой взгляд, кроется отнюдь не в сложности и несовременности русской классической литературы (а именно этот аргумент выдвигают сторонники исключения Толстого и Достоевского из курса школьной программы), не в отсутствии времени и в непрофессионализме учителей.

Безусловно, русскую классику невозможно сравнить с «Гарри Поттером», которого знают все, однако и мы в своё время читали не только «Повесть временных лет» и «Капитанскую дочку», но и «Двух капитанов» В. Каверина, «Чудака из 6 «Б» В. Железникова, «Милого Эпа» Г. Михасенко, «Пеппи Длинныйчулок» А. Линдгрен и ещё огромное количество книг, не известных сегодняшней молодёжи. Аргумент о нехватке времени вообще трудно принять, так как времени, ежедневно потраченного на интернет, на бессмысленные «лайки», «селфи» и многое другое, вполне хватило бы на чтение хотя бы двадцати страниц в день. Что касается учителей, то и двадцать, и тридцать, и сорок лет назад среди них были и высококлассные профессионалы, и скучные «начётчики», однако это не мешало тогдашним школьникам читать, а обществу – оценивать человека, в том числе и по богатству его домашней библиотеки, и по количеству прочитанных книг.

Мне кажется, что всё перечисленное выше – это лишь следствие, а источник обсуждаемой сегодня проблемы, как правило, в дискуссиях не упоминается, хотя он, конечно же, известен любому специалисту. Дело в том, что воспитание определённой культуры или, если угодно, «модели» чтения – это первоочередная задача государства, которое на любом этапе его развития заинтересовано в стабильности социума, обеспечиваемой не только гомеостатическим путём, но и за счёт управления информационными процессами.

Важнейшим сегментом этого управления является область, обозначенная ещё в начале ХХ века как «книжное дело», т.е. «трудовой процесс производства, круговращения и потребления ценностей печатного, рукописного, а также устного слова» (Рубакин Н.А. Психология читателя и книги. Краткое введение в библиографическую психологию. М.–Л., 1929). Об этом же писал и Э. Сэпир, рассматривая общество в коммуникативном аспекте как сложную организованную сеть человечества, «которая охватывается прессой». Иными словами, вопрос о том, какие книги нужны народу, что он должен читать, всегда был вопросом, над которым работали многочисленные научные коллективы (см., например, Алчевская Х.Д. Что читать народу? Критический указатель книг для народного и детского чтения. Т. 1. СПб., 1888; Т. 2, СПб., 1889. Т. 3, М., 1905; Анский С.А. Народ и книга. Опыт характеристики народного читателя. М., 1914 и др.) и который решался на самом высоком уровне. И это вполне закономерно, так как ещё со времён В. фон Гумбольдта язык рассматривается как внешнее проявление духа народа, а этот дух, его интеллектуальное своеобразие хранится прежде всего в его литературе.

Ребёнок, начинающий знакомство с печатным словом со сказок А.С. Пушкина, продолжающий затем читать рассказы Н. Носова, формирующий основы своего представления о любви по рассказам Д. Драгунского («Что любит Мишка?») и понимающий значение честного слова из рассказа о маленьком мальчике А. Пантелеева, повзрослев, не будет скучать над романами Л.Н. Толстого и рассказами А.П. Чехова. Но самое главное – он по своему мировоззрению будет носителем русской культуры, способным при этом осознавать смыслы, заложенные и в романах Ремарка или У. Эко.

Но если с самого начала круг его чтения ограничить «Властелином колец» или даже более глубокими произведениями, но написанными авторами – носителями иной ментальности, то в результате мы получаем поколение, способное, говоря метафорически, любоваться цветущей сакурой, но не замечающее красоты яблоневого сада. Иначе говоря, на нашей земле, благодаря многолетним действиям, направленным на создание искусственных «ментальных кормушек», сегодня появилось целое поколение людей, для которых «великое русское слово» стало пустым звуком.

Публика жаждет забвения

Александр Мелихов, Санкт-Петербург

Когда-то Белинский разъяснил, почему царству реализма не будет конца: боги, герои могут быть интересны в детской поре человечества, а взрослого человека занимают собственные дела. Но для чего деловому человеку читать хотя бы Пушкина, обладавшего «удивительной способностью делать поэтическими самые прозаические предметы»? Ведь как ни важна для истинных ценителей потребность наполнять обыденность красотой, подавляющему большинству литература важна лишь как средство в какой-то жизненной борьбе. Поэтому культовыми книгами могут становиться только те, которые указывают путь – приходят на память «Что делать?», «Мать», «Как закалялась сталь», «Иду на грозу»…

За ними идут книги, помогающие разоблачить тех, кого публика считает угнетателями, – но лишь в том случае, если пробуждают надежду победить. Иначе от жестокой правды прячутся. Именно поэтому во время перестройки с упоением читалась любая чернуха, она говорила: так жить нельзя, и мы так жить не будем. А когда люди поняли, что, можно ли так жить или нельзя, а жить будем как живётся, то и в книгах начали искать того, что либо отвлекает от жизни – фэнтези, либо примиряет с нею – антиутопия: она демонстрирует нам, что мы, оказывается, живём ещё не так плохо, а наши неудачи проистекают не из нашей никчёмности, а из хода вещей.

Публика попроще ищет забвения в боевиках и мелодрамах, но тамошние схватки и бедствия, пусть и с хорошим концом, всё равно напоминают о наших проблемах, поэтому самые простодушные не желают видеть в книге российских имён – пусть любятся и сражаются не Петя и Маша, а Питер и Мэри. Российским снотворным не сравниться с западными.

В разочарованном обществе должна быть популярна и эстетика бессилия, красивого поражения, в высших образцах явленная Чеховым и Хемингуэем, Ремарком, и в молодой прозе я замечаю направление «потерянного поколения», но нашим Ремаркам не хватает кому таланта, а кому красивых декораций, которые в России почему-то выглядят пош­лостью.

Вот почему, на мой взгляд, широкий читатель, включая учителей, которые тоже всего лишь люди, не тянется к современной отечественной литературе: она не даёт надежды, а её разоблачения убивают даже и ту, какая есть. Забвения же серьёзная литература не должна дарить по определению, а эстетизировать разочарование – у нас для этого не хватает красивых напитков, имён и декораций.

Признак „избранности“

Алексей Фёдоров, учитель русского языка и литературы

Может быть, «по контрасту» с серьёзными книгами школьной программы, для понимания которых нужен труд ума и души, в которых перипетии сюжета почти никогда не играют главной роли, учащиеся в свободное время выбирают прямо противоположное: захватывающий событийный ряд, простые и понятные отношения, чёткая система оценок, отсутствие описаний и размышлений.

То есть критерии читательского удовольствия во многом пересекаются с представлением о качественном блокбастере. Думаю, что в этом отношении отечественная массовая литература в целом всё ещё отстаёт от уровня лучших мировых образцов-бестселлеров – может быть, здесь кроется объяснение популярности именно зарубежных авторов.

Что касается тех, кто, выбирая для досугового чтения «серьёзную» литературу, тоже отдаёт приоритет переводной, здесь, на мой взгляд, может быть несколько объяснений. Во-первых, в школьной программе зарубежная литература представлена очень слабо, и обращение к ней может восприниматься как свобода от «обязаловки», как путь для открытия (иногда и демонстрации) своей индивидуальности. Во-вторых, современная зарубежная литература, как мне кажется, в целом менее политизирована, чем отечественная, или, во всяком случае, воспринимается таковой с определённого социокультурного «расстояния». И, в-третьих, никуда не исчезла своеобразная интеллектуальная мода на «приобщение» к западным «артефактам» как признаку «избранности».