Литературная Газета, 6627 (№ 01-02/2018)

Гулять по воде

Гулять по воде

Книжный ряд / Библиосфера / Субъектив

Игорь Бондарь-Терещенко

Теги: Олег Зоберн , Автобиография Иисуса Христа

Олег Зоберн. Автобиография Иисуса Христа. М. Эксмо 2017 512 с.

Скорее всего, автора этой книги предадут анафеме, книгу сожгут очередные идущие мимо, но пока она в топе продаж, можно успеть разобраться с очередным опиумом для народа.

По поводу основных тенденций, звучащих в этом сборнике монологов человека по имени Йесус Нацеретянин, можем заметить, что Чехова не зря числят по ведомству предтеч большевизма. Выдавливать из себя раба, сомневаясь, пролетарский ли ты писатель, начинали давно, и текст Олега Зоберна как раз на такой концепции выстроен. Берётся одна историческая личность, проводится ревизия её «человеческих» качеств и выдаётся вердикт. Например, чеховский «маленький человек», не особо пригодный для «гуманитарных» экспериментов. А вы думаете, отчего у нас так мало богословских «автобиографий», зато цари-тираны, чиновники-деспоты и прочие литературные госслужащие попадают в серию «ЖЗЛ», их авторы получают премии, и всё это считается большой литературой?

Итак, медицинский, как говорится, факт. По сути, весь огромный роман Зоберна – это его доказательство от противного. Пересказ канонических евангелий (с учётом «от Фомы») литературно одарённого автора с богословским, как оказалось, образованием. Причём это не постмодернизм и не новая русская готика, а вполне психологический текст, основанный на паре-тройке главных моментов, известных далеко не всем верующим, но являющихся основной темой для раздумий всех правоверных. Помните, возглас о том, зачем был покинут на кресте? Это кода, если хотите знать, всего сочинения – Христос в романе не просто «маленьким человеком» выглядит (а какого ещё Чехова вы от выпускника Литинститута хотите), он и Фомой неверующим побыть успевает. А уж после «гулять по воде», как в песне поётся, совершать чудеса, воскрешать местного Паниковского. Это оттого такое панибратство в стиле, что Спаситель в романе – не Богочеловек, не Сын Божий, как ужаснулся бы Розанов, а «всего лишь» человек. У него есть одна маленькая штучка, он целует женщин, смеётся над грубыми шутками своих учеников и рассказывает, рассказывает, рассказывает. Как Мюнхгаузен, вы правы, и рассказы эти ужасно хороши. «Как мало иной раз надо для счастья – всего лишь покинуть Иерусалим, – говорит в них главный герой. – Желательно навсегда».

А разве так можно, спросите вы, даже с этой, как её, литературой? Покинуть, навсегда… Как раз с ней можно всё, бумага терпит, смыслы рождаются, шаркающая кавалерийская походка по мановению пера превращается в вальсирующую иноходь, и многое можно успеть рассказать до первых петухов. Главное, один раз усомниться: «Почему Юра, почему не я?», и дальше уже под мостом, как Чкалов. «В Галилее полно целителей, которые справились бы и с больным зубом, и с переломом, но сделать эту сложную операцию мог только я. Это был мой долг, написанный огненными буквами на скрижалях моего сердца», – подтверждают в романе смысл любой исповеди. И потом, какая разница о чём, главное – как, с кем, в каком количестве. «Мы покурили ещё, и я стал рассказывать легионерам о зелёном драконе, покрытом изумрудной чешуёй, во чрево которого попадают грешники».

И всё-таки это литература, господа, взятая в оборот историей с рукописью, найденной на этот раз не в Сарагосе, а в Сирии, где её нашли то ли в сосуде, откуда выпустили очередного беса сомнения, то ли в армейском (арамейском) снаряде-капсуле, напоминающем комсомольское послание потомкам. Главное, всё-таки в этом, в литературности текста, одержимого памятью о Леониде Андрееве, Серафиме Саровском и ещё десятке апокрифических авторов. Как это делается на самом деле? В первую очередь с литературой. «Я велел ученикам держать её крепче, ещё тёплым от нагрева пессарием проник в неё, ухватил плод за голову и потянул на себя. Женщина завопила. Матфей, державший её правую ногу, побледнел и чуть не потерял сознание. – Держи крепче, старый дурак! – крикнул я, и это привело его в чувство».

Впрочем, отвлечься от чтения трудно, написан роман и хорошо, и легко, и довольно искренне, и всё в нём его героем оправдано, вплоть до мужеложства. Ловить за руку автора на предмет исторических погрешностей не стоит и пытаться – это библейский сёрфинг высокого полёта, документов проштудировано масса, сюжетная канва крепка, и мысли наши быстры, и поэтому претензии могут быть только к излишней художественности. Впрочем, без неё, наверное, никак, если уж речь, напомним, о литературе, об этой возвышенной мастурбации, и недаром один из пассажей в романе заканчивается той самой единственной частицей, как в монологе Молли Блум. «Каким-то образом я понял, что для согласия присоединиться к процессии должен сказать только одно слово «да» на египетском наречии».

Согласимся ли мы тоже – с подобным форматом «богословской» рефлексии – решать не одному прокуратору в наших краях, и поэтому стоит успеть разобраться с водными процедурами самим, без подсказки.