Лоция ночи

По эту сторону биенья

Сердечного — я в темноте,

Но я за гриву хвать мгновенье —

Ему уже не пролететь.

Как рыба в дыры под землей,

Соединивших две реки,

Так я скользнула пустотой,

Напрягшись, — тяжкою стрелой

В жары духовные — рукой

Души, самой душой

Небесные задеть огни.

Чтоб все бесовское во мне

Признали ангелы своим —

Раз прокалил его в огне

Своей печатью Элохим.

Так вытянувшись и закрыв

Глаза заемные, земные,

Я помнила, что тьма была

Когда-то Богом, но стекла,

Землей сгустясь, а я — пчела,

И светом я верну ее в края родные.

Ночь. Перевертывается карта

Своею черной стороной.

Они сначала без азарта

Играют, козыряя мной.

. .

Туманный передернет снова,

Трехглазый шепчет — не отдам,

И вот уж я — валет трефовый,

Разорванный напополам.

Все это было со мною во сне

При голой, и скользкой, и спелой луне.

Проникновенье пара в пар

(А сонная душа есть дым непрочный)

Или невиннее всего,

Иль, может быть, — всего порочней.

Как бы повторяя паденье,

Ангел свалился с небес,

И, в темное облако слившись,

Кружили мы под потолком.

И кости мои растворились,

И кровь превратилась в ихор.

Чужим ли крылом, заемным

Я пробовала взмахнуть.

Долго во мне он копался —

Как будто зерно искал,

В котором вся сладость земная

И тайна, — и не отыскал.

Темный дух к душе моей

Приникнул — к вене кровеносной.

Из тела выщелувшись, я

Большою стану вдруг и грозной.

Огненным сияющим медведем,

Всю меня свечением обняв,

Трепетом все кости мне сломав…

В нем обида темная играет.

Ты не видишь — я ведь умираю,

Мою душу тела вне всю корчит,

Он меня зашепчет, защекочет.

Пламя пожирает свой подсвечник,

Погляди — ведь мы несемся в вечность,

И со мною скоро ты растаешь

В сполохах и вздохах. Понимаешь?

Нарцисса я сужу за недостаток

К себе любви.

Уж я-то не поверю отраженьям —

В воде ль, в крови.

Ах, эйнджелс, духи, когда бы вы могли

Хоть на мгновенье

Глухонемого «я» извлечь коренья

И стебли бледные из бешеной земли.

Когда б устроили одно

Мне с ним короткое свиданье,

Чтоб прошептало мне оно

Свои желанья.

Его слегка поцеловав,

Я буду знать, что я жива,

Я буду знать, что «я» во мне

Спит в черноземной глубине.

Имя с окнами на запад и восток

Дал мне Бог.

А душа открыта на все четыре —

В ней кто хочешь живет — как в своей квартире.

«Вы ли — те ли?

Вы откуда вылетели?

Вы, наверное, оттуда,

Полыхает где Иуда?» —

«Мы сорные духи,

Ненужные души,

С тобою хотим мы сцепиться

И кровью твоей насладиться». —

«Умру я и стану такою,

Как вы, беспризорной душою,

И одною из неисчислимых,

Холодной искрой огня

Закружусь пред глазами любимых,

И они не узнают меня?» —

«Мы не грешные души,

И ничто нас не сушит,

И никто не мучает нас,

Никого не любили,

Нас за это забыли,

Ты открой нам на миг свой глаз.

Мы просто пыль,

Мы пыли тень,

Открой, открой

Ресниц плетень.

Видишь — брат мой совсем

Озяб и промок,

Отвори, отвори

Зрачок.

Мы пришли из такой далекой тьмы,

Глубже ада она и черней,

На мгновенье — и сразу скроемся мы —

Пожалей ты нас, пожалей.

Ты не бойся вреда,

Только крылья посушим,

Улетим навсегда,

Ведь не злые мы души».

И впустила я их,

Этих мошек чужих,

И теперь их поди прогони,

В хрусталик въелись они.

«Нет, в море хладного злого огня

Мы не уйдем назад».

И если окликнете вы меня,

Они вам посмотрят в глаза.

И днем бывает иногда —

И рыбкой пойманной блеснет

Вдруг ангел —

Но уж смыкается вода,

Вода слепого дня.

Зато уж ночью —

Ангелов круженье,

Демонов кишенье,

А уж заблудшие души —

Что вестовые в сраженье.

Я руку подниму —

И стаи пестрых душ

Ее пронижут горячо, —

Они влетят, как птицы в тучу,

И вылетят через плечо.

Во тьме меж мною и стеной

Порхает серебристый рой.

Вся их толпа синя, бела,

Спешат, снуют куда-нибудь,

И тьма всегда для них была

Что смертным — зимний путь.

Вот души — радужней микробов —

Исцвечивают мглу дотла.

Куда спешат, и где их дом?

И тьма всегда для них была

Увеличительным стеклом.

Людей и ангелов такая

Толчея —

Тебя не сыщет никакая

Гончая.

Давка — как много их,

Всякому дай пролететь.

Будто конвертов живых

Белая круговерть.

Что вы, люди и духи,

Что вы несете во брюхе?

«Икринку. Иону. Весть».

Все сыплется песок ночной,

Ночь превратилась в снег.

Боюсь — за этой мелкотой

Вослед придет другой.

Умрет, бывает, человек

Один, порой глухой,

Подумают — инфаркт, инсульт…

А нет! Убийство тут.

Убийцу в суд не позовут

И оправдали б там,

Он убивает только тем,

Что существует сам.

Вот контур легкий зашуршал,

Сгустился темный свет,

И сердце ужас смертный сжал…

Свидетелей-то нет.

В ангельских вижу повадках я нечто дельфинье.

Вот, изогнувшись, ныряют всем скопом.

Крылий их тонкотканных сияющих клинья

В воздухе чертят круги и змеиные тропы.

Вот, кувыркаясь, летают вверх-вниз

И воробьями вьются.

Уж меня облепили они, что карниз,

И смеются.

Может быть, часто зрачок прижимаю к луне,

Кожа ее осталась на дне —

Вот и мерещится мне.

В ангельских вижу повадках я нечто павлинье,

То разгорятся, то гаснут.

Вижу тела их из огненных линий —

Это опасно.

Так на вид — просто облачко, светлый дымок,

Глаз в середине, как щупальца спрута — ресницы,

То пикируют прямо в глазницы,

То, как пробки, летят в потолок.

То на ресницах сидят и болтают

Горсткой огня и зерна,

Внутрь влетают и вылетают,

Будто я им равна.

Ах! Равны мы и вправду, огнистые тени,

Хоть для вас я — что бабочке глиняный дом.

Мы равны — мириады, обломки, ступени —

И по ним, спотыкаясь, бредем.