Назидательная история о тяжелых шагах

Dorothy Leigh Sayers: “The Vindictive Story of the Footsteps That Ran”, 1921

Перевод: Л. Серебрякова


Мистер Бантер оторвал взгляд от видоискателя.

— Думаю, все будет как надо, сэр, — почтительно сказал он. — И если нет других, так сказать, пациентов, которых вы хотите запечатлеть…

— Не сегодня, — ответил доктор. Он нежно взял со стола подвергшуюся опыту крысу и с видом удовлетворения поместил ее в клетку. — Может быть, в среду, если лорд Питер любезно разрешит мне еще раз воспользоваться вашими услугами.

— Что-что?.. — Его светлость оторвал свой длинный нос от неприятного вида склянок, которые он разглядывал, и рассеянно произнес: — Старый воспитанный пес машет хвостом, когда слышит свое имя. Так о чем идет речь, Хартман? О лимфатических железах у мартышек или о юго-западном вздутии двенадцатиперстной кишки у Клеопатры?

— Значит, вы ничего не слышали, надо понимать? — смеясь, сказал молодой ученый. — Не пытайтесь обмануть меня этими вашими фокусами с моноклем. Я к ним привык. Повторяю, я говорил Бантеру, что был бы бесконечно благодарен, если бы вы позволили ему прийти через три дня, чтобы зафиксировать успехи подопытных образцов, — предполагается, конечно, что таковые должны быть.

— О чем речь, старина! — ответил его светлость. — Вы же знаете, всегда рад помочь коллеге-ищейке. Выслеживать преступников — занятие, подобное вашему. Уже закончили? Отлично! Между прочим, если вы не почините эту клетку, рискуете потерять одного из своих пациентов — под номером пять. Всего-навсего одна проволочка перегрызена — и умный обитатель клетки на свободе. Забавные маленькие животные, не правда ли? И не нуждаются в дантисте; хотел бы я быть на их месте, — все-таки проволока не так отвратительна, как свистящая бормашина.

Доктор Хартман издал возглас удивления.

— Как, черт возьми, вы это заметили, Уимзи? Мне показалось, вы даже не взглянули на клетку.

— Результат наблюдательности, усовершенствованной практикой, — спокойно объяснил лорд Питер. — Всякое нарушение действует определенным образом на наш глаз, потом включается мозг со своими предостережениями. Я заметил непорядок, когда мы вошли. Но только лишь заметил. Не могу сказать, что мой мозг как-то отреагировал на него. Но все же дал знать, что требуется вмешательство. Все в порядке, Бантер?

— Думаю, милорд, получилось великолепно, — ответил слуга.

Он уже упаковал камеру и пластинки и теперь, не торопясь, наводил порядок в маленькой лаборатории, оборудование которой — компактное, как на океанском лайнере, — было приведено в беспорядок во время опыта.

— Я чрезвычайно признателен вам, лорд Питер, и вам, Бантер, — сказал доктор. — Надеюсь получить хорошие результаты. Вы даже не представляете, какая это помощь для меня — серия действительно хороших снимков. Я не могу позволить себе такую вещь, еще не могу. — По осунувшемуся молодому лицу пробежала тень, когда он взглянул на великолепную камеру. — У меня нет возможности заниматься этими исследованиями в больнице. Не хватает времени. Вот и приходится работать здесь. К тому же сражающиеся Великие Державы не позволяют отказаться от практики, даже здесь, в Блумсберри. Временами и полукроновый визит существенно меняет дело — позволяет свести концы с концами и заполнить отвратительную брешь в финансах.

— Как говаривал мистер Микобер[27] — сказал Уимзи, — «годовой доход двадцать фунтов, годовой расход девятнадцать фунтов девятнадцать шиллингов шесть пенсов — в итоге благоденствие; годовой доход двадцать фунтов, годовой расход двадцать фунтов шесть пенсов — в итоге нищета». Не утруждайте себя благодарностью, дружище. Для Бантера нет большего удовольствия, чем возиться с пиро-и гипосульфитом. Дайте ему такую возможность. Любая практика полезна. Чтение отпечатков пальцев и колдовство над фотопластинами, конечно, верх блаженства, но работа со страдающими цынгой грызунами (неплохое выражение!) тоже вполне приемлема, если не предвидится преступления. А в последнее время они стали так редки… Не над чем поломать голову, не правда ли, Бантер? Просто не знаю, что случилось с Лондоном. Я даже стал совать нос в дела соседей — чтобы проветрить мозги. На днях чуть не до смерти напугал почтальона, полюбопытствовав, как поживает его подруга в Кройдоне. Он женатый человек, живет на Грейт Ормонд Стрит.

— А как вы узнали?

— Ну, тут я ни при чем. Видите ли, он живет как раз напротив моего друга, инспектора Паркера, и его жена — не Паркера, он не женат, а почтальона — спросила на днях Паркера, действительно ли воздушное представление в Кройдоне длилось всю ночь. Растерявшись, Паркер, не подумав, ответил: «Нет». Подвел беднягу. Каков? А все его необыкновенная задумчивость. Доктор рассмеялся.

— Вы позавтракаете со мной? — спросил он. — Боюсь только, у меня нет ничего, кроме холодного мяса и салата. Женщина, которая занимается моим хозяйством, по воскресеньям не бывает. Приходится управляться самому. Чертовски непрофессионально, но ничего не попишешь.

— С удовольствием, — сказал Уимзи. Они вышли из лаборатории и вошли в маленькую темную квартирку у задней двери. — Сами отстраивали местечко под лабораторию?

— Нет, — ответил доктор, — над этим потрудился последний жилец, он был художник. Из-за этой пристройки я здесь и поселился. Оказалось, прибежище весьма удобное, хотя стеклянная крыша в такие жаркие дни, как сегодня, немного разогревается. Но мне нужно было что-нибудь на первом этаже, и подешевле, пока времена не изменятся к лучшему.

— И пока ваши опыты с витаминами не сделают вас знаменитым, а? — весело спросил Уимзи. — Вы ведь, знаете ли, человек, подающий надежды. Я это, можно сказать, кожей чувствую. Однако кухонька совсем недурна.

— Да, довольно уютная, — согласился доктор. — Правда, лаборатория несколько ее затемняет, но женщина, которая мне готовит, бывает здесь только днем.

Они прошли в узкую маленькую гостиную, где был накрыт стол с холодными закусками. Единственное окно в дальнем конце комнаты выходило на Грейт Джеймс Стрит. В комнате, напоминающей скорее коридор, было множество дверей: дверь из кухни, рядом — дверь, ведущая в переднюю, на противоположной стороне — третья, через которую посетитель рассмотрел небольшой кабинет-приемную.

Лорд Питер Уимзи и хозяин сели за стол, и доктор выразил надежду, что с ними вместе сядет и Бантер. Однако этот правильный индивид, соблюдая принятые условности, решительно отклонил все предложения подобного рода.

— Если бы мне было позволено выразить свое мнение, — заметил он, — я бы сказал, что предпочитаю, как всегда, обслуживать вас и его светлость.

— Бесполезно спорить, — рассмеялся Уимзи. — Бантеру нравится, когда я знаю свое место. Он — своего рода террорист. Моя душа мне не принадлежит. Продолжайте, Бантер; ни за что на свете мы не позволим себе вам мешать.

Мистер Бантер подавал салат и разливал воду с такой величавой торжественностью, словно это был старый портвейн с отстоявшимся от времени осадком.

Был безмятежный воскресный летний полдень 1921 года. Грязная маленькая улочка была пустынна. Один только продавец мороженого проявлял признаки жизни. Отдыхая от своей разъездной деятельности, он стоял сейчас на углу, непринужденно облокотись на зеленый почтовый ящик. Затих гомон крепких, громкоголосых блумсберрийских младенцев, пребывающих, по-видимому, в стенах своих квартир и поглощающих исходящий паром, явно не соответствующий такой тропической жаре воскресный обед. Только из квартиры наверху доносился назойливый звук тяжелых быстрых шагов.

— Кто этот весельчак над нами? — вскоре заинтересовался Уимзи. — Ранней пташкой, как я понимаю, его не назовешь. Как, впрочем, и любого другого в воскресное утро. Понять не могу, за что таинственное Провидение наслало такой ужасный день на людей, живущих в городе. Сам я должен был находиться за городом, но сегодня после полудня мне нужно встретить друга на вокзале «Виктория». Надо же приехать в такой день! А кто эта женщина? Жена или хорошо воспитанная подруга? Похоже, собирается послушно исполнить все предписанные женщине обязанности, и те и другие. Там, наверху, как я понимаю, спальня?

Хартман в некотором удивлении взглянул на Уимзи.

— Прошу простить мое неприличное любопытство, старина, — сказал Уимзи. — Дурная привычка. Совершенно не мое дело.

— Но как вы?..

— Это всего лишь предположение, — сказал лорд Питер с обезоруживающей улыбкой. — Я расслышал скрип железной кровати и глухой звук прыжка на пол; конечно, это может быть кушетка или что-нибудь еще. Во всяком случае, последние полчаса он топчется в носках на нескольких футах пола, а женщина, с тех пор как мы тут сидим, бегает на высоких каблучках туда-сюда: из кухни, в кухню, потом в гостиную. Отсюда и мой вывод о семейных привычках жильцов второго этажа.

— А я-то думал, — обиженно сказал доктор, — вы слушаете мое интереснейшее повествование о благотворном влиянии витамина В на излечение цинги Линдом в 1755 году.

— Я и слушал, — поспешил его успокоить лорд Питер, — но я слышал также и шаги. Малый наверху не торопясь прошел в кухню — вероятно, за спичками, потом в гостиную, оставив ее заниматься полезным домашним трудом. Так о чем я говорил? Ах да! Понимаете, как я уже сказал, мы слышим или видим что-то, не зная и не думая об этом. Потом начинаем размышлять, и тогда все увиденное и услышанное возвращается к нам, и мы начинаем рассортировывать наши впечатления. Как на фотопластинах Бантера. Изображение на них л… ла… Как сказать, Бантер?

— Латентно, милорд.

— Вот именно, латентно, то есть скрыто. Бантер — моя правая рука, что бы я без него делал? Изображение латентно, пока мы не начали проявлять его. То же и с мозгом. Так что никакой мистики. Всего лишь маленькие клетки, доставшиеся мне от моей уважаемой бабушки. Немного серого вещества — и более ничего. Кстати, любопытно, я не ошибся насчет тех людей наверху?

— Все совершенно верно. Мужчина — инспектор газовой компании. Грубоватый, но на свой манер любящий жену. Я хочу сказать, он не прочь в воскресное утро поваляться в постели, предоставив ей заниматься хозяйственными делами, но все деньги, которые ему удается сэкономить, он отдает ей на шляпки, меховое пальто и все такое. Они женаты всего около полугода. Меня вызывали к ней весной, когда она подхватила инфлюэнцу. Он тогда буквально потерял голову от волнения. Она — прелестная маленькая женщина. Должно быть, итальянка. Думаю, он нашел ее в каком-нибудь баре в Сохо[28]. Великолепные черные волосы и такие же глаза, фигура Венеры, превосходные очертания всех необходимых мест, хорошая кожа — как говорится, все при ней. Можно предположить, что она была, некоторым образом, приманкой для посетителей. Веселая. Однажды здесь бродил какой-то ее старый поклонник — нелепый маленький итальянец с ножом, быстрый как обезьяна. Тогда могло случиться всякое, но, к счастью, я случайно оказался дома, а потом подошел и ее муж. На этих улицах драки не редкость. Для дела, конечно, неплохо, однако изрядно надоело бинтовать разбитые головы и перевязывать перерезанные вены. Женщина, ничего не скажешь, симпатичная, хотя, я бы сказал, излишней застенчивостью не отличается. И все же, думаю, она искренно любит Бротертона, так его зовут.

Уимзи слегка кивнул.

— Думаю, жизнь здесь довольно однообразна, — заметил он.

— В профессиональном отношении — да. Роды, пьянки, избиения жен — вот, как правило, и все. И конечно, обычные болезни. Сейчас, например, я живу на детские поносы — из-за жаркой погоды, как вы понимаете. Осенью начинаются инфлюэнции и бронхиты. Случайно может перепасть воспаление легких. Ноги, само собой разумеется, — варикозные вены. Господи! — вдруг взорвался доктор. — Если бы я мог убраться отсюда и заняться своими опытами!

— Ах, — вздохнул лорд Питер, — где тот старый эксцентричный миллионер с таинственным заболеванием, который всегда фигурирует в романах? Мгновенный диагноз, чудесное исцеление, а потом: «Бог благословит вас, доктор; здесь пять тысяч фунтов, Харли Стрит…»

— Такие типы в Блумсберри не живут, — вздохнул доктор.

— А увлекательная это, должно быть, штука ставить диагнозы, — задумчиво продолжал лорд Питер. — Как вам это удается? Для каждого заболевания есть определенный набор симптомов, подобно тому как, объявляя, например, трефы, вы хотите дать знать своему партнеру, чтобы он не ходил козырями? Вы ведь не скажете: «У этого малого прыщ на носу, следовательно у него ожирение сердца»?

— Надеюсь, что нет, — сухо ответил доктор.

— Или больше похоже на то, как находят ключ к преступлению? — продолжал Уимзи. — Комната или, скажем, тело, все перевернуто и разбросано как попало — это внешние симптомы зла, и вы должны тут же выбрать один, который расскажет вам обо всем.

— Пожалуй, ближе к этому, — сказал доктор Хартман. — Некоторые симптомы показательны сами по себе, как, скажем, состояние десен при цинге, другие в сочетании… «

Он не договорил; оба вскочили на ноги: из квартиры наверху донесся пронзительный крик, сопровождаемый падением чего-то тяжелого. Жалобно закричал мужской голос, протопали тяжелые шаги, затем — доктор и его гость еще стояли в оцепенении — появился и сам мужчина — поспешно сбежав вниз по лестнице, он забарабанил в дверь доктора Хартмана:

— Помогите! Помогите! Откройте же! Моя жена… Он убил ее…


Они торопливо бросились к двери и впустили его. Это был высокий блондин, в рубашке и носках. Волосы его стояли дыбом, на лице недоуменное страдание.

— Она мертва… Он был ее любовником… — простонал он. — Ее не стало, доктор! Я ее потерял! Моя Мадалена… — Он замолчал, какое-то мгновение дико озирался вокруг, потом прохрипел: — Кто-то проник в квартиру… не знаю как, заколол ее… убил… Я призову его к ответу, доктор. Идите быстрей… Она готовила мне на обед цыпленка… А-а-а!

Он издал громкий крик, который перешел в истерический смех, прерываемый икотой. Доктор энергично встряхнул его.

— Возьмите себя в руки, мистер Бротертон, — резко сказал он. — Может быть, она только ранена. Дайте пройти!

— Только ранена?.. — переспросил мужчина, тяжело опускаясь на ближайший стул. — Нет, нет, она мертва… Маленькая Мадалена… О Боже!

Схватив в кабинете сверток бинтов и несколько хирургических инструментов, доктор Хартман побежал наверх, следом за ним — лорд Питер. Бантер, успокоив истерику холодной водой, пересек комнату, подошел к окну и громко окликнул стоявшего внизу констебля:

— Ну, чего там? — донеслось с улицы.

— Не соблаговолите ли вы зайти сюда на минуточку? — сказал мистер Бантер. — Тут произошло убийство.

Когда Бротертон и Бантер вместе с констеблем поднялись наверх, они нашли доктора Хартмана и лорда Питера в маленькой кухне. Доктор, стоя на коленях, склонился над телом женщины. Увидев вошедших, он покачал головой.

— Мгновенная смерть, — сказал он. — Удар прямо в сердце. Бедное дитя. Она совсем не страдала. О, к счастью, здесь и констебль. По-видимому, совершено убийство, однако убийца, боюсь, скрылся. Может быть, нам сможет помочь мистер Бротертон. Он в это время находился в квартире.

Мужчина опустился на стул, тупо уставившись на мертвое тело, с его лица, казалось, сошло всякое выражение. Полицейский вытащил блокнот.

— Итак, сэр, не будем терять время, — сказал он. — Чем скорее начнем, тем больше вероятности схватить того типа. Значит, когда это случилось, вы были здесь, так?

Какое-то время мистер Бротертон смотрел на него непонимающим взглядом, потом, сделав над собой усилие, твердо заговорил:

— Я был в гостиной, курил и читал газету. Моя… она готовила обед. Вдруг я услышал, как она вскрикнула, бросился на кухню и увидел, что она лежит на полу. Ни слова не успела сказать… Когда я понял, что она мертва, то сразу бросился к окну и увидел, как отсюда по стеклянной крыше ползет человек. Я громко закричал, но он исчез. Затем я побежал вниз…

— Стойте, — прервал его полицейский. — А что, сэр, вам не пришло в голову сразу кинуться за ним?

— Моя первая мысль была о ней, — ответил мужчина. — Я подумал, может, она еще жива. Я пытался привести ее в чувство…

Он застонал.

— Значит, он вошел через окно… — начал полицейский.

— Извините, констебль, — прервал его лорд Питер, отрываясь, очевидно, от мысленной инвентаризации кухни, — мистер Бротертон предполагает, что тот человек ушел через окно. Надо быть точнее.

— Это одно и то же, — возразил доктор. — Он мог войти только через кухонное окно. Все эти квартиры похожи друг на друга. Дверь с лестницы ведет в гостиную, а там был мистер Бротертон, так что этим путем он войти не мог.

— И через окно в спальне он тоже не мог пробраться, иначе бы мы его заметили, — добавил Уимзи. — Ведь мы сидели внизу, в комнате. Разве только он спустился с крыши. — Потом, повернувшись к Бротертону, он неожиданно спросил: — Скажите, дверь между спальней и гостиной была открыта?

Тот какое-то мгновение колебался.

— Да, — произнес он наконец, — открыта, я в этом уверен.

— Если бы тот человек вошел через окно спальни, вы могли бы его увидеть?

— Конечно, я просто не мог бы его не увидеть.

— Послушайте, сэр, — несколько раздраженно сказал полицейский, — разрешите мне задавать вопросы. Надо думать, тот малый не стал бы лезть в окно спальни на виду у всей улицы.

— Как мудро, что вы об этом подумали, — сказал Уимзи. — Конечно, не стал бы. Мне это не пришло в голову. Должно быть, как вы говорите, это было именно кухонное окно.

— Еще бы, даже следы его остались. — Констебль торжествующе указал на несколько расплывчатых отпечатков на покрытом лондонской сажей подоконнике. — Значит, так: он спустился по водосточной трубе на стеклянную крышу… А что это за крыша, между прочим?

— Моей лаборатории, — пояснил доктор. — О Боже! Подумать только, пока мы сидели за столом, этот мерзавец…

— Действительно, сэр, — согласился констебль. — Потом по стене на задний двор… Там его кто-нибудь да видел, можете не сомневаться; сцапать его ничего не стоит, сэр. Не успеете глазом моргнуть, как я там буду. Послушайте, сэр, — повернулся он к Бротертону, — нет ли у вас какой мыслишки, кто бы это мог быть?

Бротертон посмотрел на него безумным взглядом, и в разговор вмешался доктор.

— Я думаю, вам следует знать, констебль, — сказал он, — что на эту женщину еще раньше, примерно месяца два тому назад, было совершено покушение — не смертельное, нет, но могло, бы таковым оказаться. Покушавшегося звали Маринетти, он итальянец, официант, у него был нож…

— Ага! — полицейский старательно облизал карандаш. — Так вы узнали этого типа, о котором только что было упомянуто? — обратился он к Бротертону.

— Да, это тот самый человек, — с лютой ненавистью сказал Бротертон. — Он домогался моей жены, будь он проклят! Чтоб ему лежать здесь, рядом с ней!..

— Совершенно с вами согласен, — сказал полицейский и повернулся к доктору: — Послушайте, сэр, а орудие преступления у вас?

— Нет, — ответил Хартман, — когда я вошел, в теле его не было.

— Вы его вынули? — настаивал констебль, обращаясь к Бротертону.

— Нет, — ответил Бротертон, — Он унес его с собой.

— «Унес его с собой…» — повторил констебль, уткнувшись в свой блокнот. — Уф-ф…! До чего же здесь жарко, не правда ли, сэр? — добавил он, вытирая с бровей пот.

— Я думаю, это из-за газовой плиты, — мягко сказал Уимзи. — Невероятно жаркая штука — газовая плита в середине июля. Вы не возражаете, если я ее выключу? Правда, в ней стоит цыпленок, но, я полагаю, вы не захотите…

Бротертон застонал, а констебль сказал:

— Верно, сэр. Вряд ли б кому пришло в голову обедать после такого. Спасибо, сэр. Послушайте, доктор, а какое оружие, как вы считаете, тут поработало?

— Мне кажется, что-то длинное и тонкое, вроде итальянского стилета, — ответил доктор. — Около шести дюймов в длину. Оно было воткнуто с огромной силой под пятое ребро и попало прямо в сердце. Видите, здесь практически нет кровотечения. Такое ранение вызывает мгновенную смерть. Мистер Бротергон, когда вы ее увидели, она лежала так же, как сейчас?

— На спине, как сейчас, — ответил мужчина.

— Ну, теперь, кажется, все ясно, — сказал полицейский. — Этот Маринетти, или как там его, имел зуб против несчастной молодой леди…

— Я думаю, он был ее поклонником, — вмешался доктор.

— Пусть так, — согласился констебль. — Эти иностранцы все такие, даже самые приличные из них. Заколоть ли, еще что-нибудь сотворить — для них, можно сказать, проще простого. Этот Маринетти вскарабкался сюда, увидел несчастную молодую леди одну, за приготовлением обеда, стал за ее спиной, обхватил за талию, ударил (для него это пара пустяков, видите — ни корсетов, ничего такого), она вскрикнула, он вытащил из нее свой стилет и был таков. Ну, теперь остается только его отыскать, этим я сейчас и займусь. Не волнуйтесь, сэр, мы до него быстро доберемся. Мне придется поставить тут человека, сэр, чтобы не толпились люди, но пусть это вас не беспокоит. Всего доброго, джентльмены.

— Можем ли мы теперь перенести бедняжку? — спросил доктор.

— Конечно. Мне вам помочь, сэр?

— Не стоит, не теряйте времени, мы сами справимся.

Когда шаги полисмена затихли внизу, Хартман повернулся к Уимзи:

— Вы мне поможете, лорд Питер?

— Бантер с такими вещами справляется лучше, — ответил Уимзи, деланно рассмеявшись.

Доктор с удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал, и вдвоем с Бантером они понесли неподвижное тело. Бротертон с ними не пошел. Он сидел, сраженный горем, закрыв лицо руками. Лорд Питер ходил по маленькой кухне, вертя в руках ножи и другие кухонные принадлежности; он заглянул в раковину и, по-видимому, провел инвентаризацию хлеба, масла, приправ, овощей — всего, что было приготовлено к воскресному обеду. В раковине лежал наполовину очищенный картофель, трогательный свидетель спокойной домашней жизни, прерванной столь ужасным образом. Дуршлаг был полон зеленого горошка. Лорд Питер дотрагивался до всех предметов своим чутким пальцем, пристально вглядывался в гладкую поверхность застывшего в миске жира, словно это был магический кристалл; его руки несколько раз пробежали по кувшину с цветами, затем он вытащил из кармана трубку и медленно набил ее.

Доктор вернулся и опустил руку на плечо Бротертона.

— Послушайте, — мягко сказал он, — мы положили ее в другую спальню. Она кажется очень спокойной. Вы должны помнить: она страдала только одно короткое мгновение — когда увидела нож. Для вас это ужасно, но вы не должны поддаваться горю. Полиция…

— Полиция не может вернуть ее к жизни, — в тихом бешенстве сказал мужчина. — Она мертва. Оставьте меня в покое, будьте вы прокляты! Оставьте меня, говорю вам!..

Он встал, сильно жестикулируя.

— Вам нельзя здесь оставаться, — твердо сказал доктор. — Постарайтесь успокоиться, сейчас я вам что-нибудь дам и после этого мы вас оставим. Но если вы не будете владеть собой…

После длительных убеждений Бротертон позволил себя увести.

— Бантер, — сказал лорд Питер, когда кухонная дверь закрылась за ними, — знаете, почему я сомневаюсь в успехе тех экспериментов с крысами?

— Вы имеете в виду доктора Хартмана, милорд?

— Да. У доктора Хартмана есть теория. При всех исследованиях, дорогой Бантер, чертовски опасно иметь какую-нибудь определенную теорию.

— Вы часто так говорите, милорд.

— Черт возьми! Значит, вы знаете это не хуже меня. В чем же ошибочность теорий доктора Хартмана, а, Бантер?

— Вы хотите сказать, милорд, что он видит только те факты, которые соответствуют его теории.

— Вы читаете мои мысли! — с притворным огорчением воскликнул лорд Питер.

— И этими фактами снабжает полицию.

— Ш-ш-ш! — сказал лорд Питер, завидев возвращающегося доктора.

— Я заставил его лечь, — сказал доктор Хартман. — Думаю, лучшее, что мы можем сделать сейчас, — предоставить его самому себе.

— Знаете, — сказал Уимзи, — эта мысль мне почему-то не очень нравится.

— Почему? Думаете, он может наложить на себя руки?

— Если не находишь других причин, которые можно облечь в слова, то годится и эта, — ответил Уимзи. — Но мой вам совет — ни на минуту не оставляйте его одного.

— Но почему? Часто в таком горе присутствие посторонних людей раздражает. Он умолял оставить его одного.

— Тогда, ради Бога, вернитесь к нему, — сказал Уимзи.

— Послушайте, лорд Питер, — возмутился доктор, — я думаю, мне виднее, что для моего пациента лучше.

— Доктор, — сказал Уимзи, — речь идет не о вашем пациенте — совершено преступление.

— Но в нем нет ничего загадочного.

— В нем не меньше двадцати загадок. Когда, например, в последний раз здесь был мойщик окон?

— Мойщик окон?

— Ну да.

— Право же, лорд Питер, — возмущенно сказал доктор Хартман, — вам не кажется, что это переходит все границы?

— Жаль, если вы так думаете, — сказал Уимзи. — Но я в самом деле хочу знать о мойщике окон. Посмотрите, как блестят оконные стекла.

— Он был вчера, если это вас интересует, — сухо ответил доктор Хартман.

— Вы уверены?

— Он вымыл и мое окно.

— В таком случае, — сказал Уимзи, — абсолютно необходимо, чтобы Бротертон ни на минуту не оставался один. Бантер! Куда, черт побери, подевался этот малый?

Дверь в спальню отворилась.

— Милорд? — Бантер появился так же незаметно, как незаметно исчез, чтобы незаметно наблюдать за пациентом.

— Хорошо, — сказал Уимзи, — оставайтесь на своем месте.

От его небрежной, несколько нарочитой манеры держаться не осталось и следа, он смотрел на доктора так, как четыре года назад, должно быть, смотрел на заупрямившегося подчиненного.

— Доктор Хартман, — сказал он, — что-то здесь не то. Давайте вернемся назад. Мы говорили о симптомах. Потом услышали крик. После этого — звук быстрых тяжелых шагов. В каком направлении бежал человек?

— Разумеется, я не знаю.

— Не знаете? А это, однако, симптоматично, доктор. И подсознательно все время меня беспокоило. Теперь я знаю почему. Человек бежал из кухни.

— И что же?

— И что же! К тому же еще и мойщик окон…

— А причем тут мойщик окон?

— Вы можете поклясться, что следы на подоконнике — не его.

— Но ведь наш приятель Бротертон…

— Вы осмотрели крышу лаборатории на предмет следов?

— Но оружие, Уимзи? Кто-то же взял оружие!

— Знаю. Вы считаете, удар мог быть нанесен гладким стилетом, потому что края раны совершенно ровные. А мне они показались рваными.

— Уимзи, на что вы намекаете?

— Ключ к разгадке здесь, в квартире, но, будь я проклят, если могу вспомнить, что это. Я видел это, знаю, что видел. И скоро вспомню. А пока не позволяйте Бротертону…

— Не позволять — чего?

— Делать что бы то ни было.

— Но что именно?

— Знай я это, я тут же разгадал бы загадку. Почему он не сразу сообразил, закрыта или открыта была дверь в спальню? Неплохая история, но не до конца продумана. В общем… Послушайте, доктор, разденьте его и под каким-нибудь предлогом принесите сюда одежду. И пришлите ко мне Бантера.

Доктор недоумевающе посмотрел на него, покорно махнул рукой и пошел в спальню. Уимзи последовал за ним. Проходя через спальню, он бросил задумчивый взгляд на Бротертона. В гостиной лорд Питер опустился в красное бархатное кресло и, устремив взгляд на олеографию в позолоченной раме, погрузился в размышление.

Вскоре появился Бантер, держа в руках целый ворох одежды. Уимзи принялся методично, но совершенно бесшумно обыскивать ее. Неожиданно он бросил одежду и повернулся к лакею.

— Нет, мой Бантер, — сказал он, — это всего лишь мера предосторожности. Я на ложном пути. То, что я видел, — что бы это ни было, — оно не здесь. На кухне. Но что же это такое?

— Не могу сказать, милорд, но у меня тоже сложилось убеждение, точнее сказать, я ощутил — не сознательно, если вы меня понимаете, милорд, но все же ощутил — какое-то несоответствие.

— Браво! — воскликнул Уимзи. — Да здравствует подсознание! Что-то тогда сбило меня с толку, и я это упустил. Ну, начнем от двери. Сковороды и кастрюли. Газовая плита, внутри — цыпленок. Набор деревянных ложек, газовая зажигалка, сковородник. Остановите меня, когда станет «горячо». Камин. Камин. Коробочки со специями и прочая ерунда. Что-то тут не в порядке? Нет. Пошли дальше. Кухонный шкаф. Тарелки. Ножи и вилки — не то. Банка с мукой. Кувшин для молока, сито на стене, щипцы для орехов. Пароварка. Заглядывал внутрь — ничего.

— Вы заглянули во все ящики кухонного стола, милорд?

— Нет, хотя мне следовало это сделать. Но суть в том, что я действительно что-то заметил. Но что же я заметил? Вот в чем вопрос. Ну ладно. Дадим простор нашей фантазии. Набор ножей. Порошок для чистки. Кухонный стол. Вы что-то сказали?

— Нет, — ответил Бантер, выведенный этим вопросом из состояния неизменной почтительности.

— Стол… Это уже «теплее». Очень хорошо. На столе — доска для отбивания мяса. Остатки ветчины и овощей. Пачка жира. Еще одно сито. Несколько тарелок. Масло в стеклянной масленке. Миска растопленного жира…

— О!..

— …растопленного жира… Верно! Здесь…

— …что-то не то, милорд.

— Именно растопленный жир. О чем я только думал? Вот где собака зарыта. Итак, будем держаться жира. Чертовски скользкая штука, чтобы за нее держаться… Стойте!

Последовала пауза.

— Когда я был ребенком, — начал Уимзи, — я любил бывало спускаться в кухню и разговаривать со старой кухаркой. Истинно золотая душа. Она всегда сама ощипывала и потрошила птицу. Я наслаждался этим зрелищем. Ох, уж эти мальчишки — настоящие маленькие хищники, не так ли, Бантер? Ощипывала, потрошила, мыла, набивала специями, подворачивала маленькие хвостики, связывала крылышки и ножки, смазывала жиром… Бантер!

— Милорд!

— Не забывайте о растопленном жире!

— Миска, милорд…

— Миска… Я мысленно ее вижу, но в чем тут дело?

— Она полна жира, милорд!

— Постойте, постойте… Верно! Полна жира, ровная нетронутая поверхность… Ей-Богу! Я и тогда почувствовал — что-то здесь не то. Хотя… Почему бы ей не быть полной? Помним о…

— Птица была в духовке.

— Не смазанная жиром.

— Очень небрежная стряпня, милорд.

— Птица в духовке, не смазанная жиром… Бантер! Допустим, она была поставлена в печь не до ее смерти, а после? Засунута второпях кем-то, кто хотел что-то спрятать — нечто ужасное…

— Но что бы это могло быть, милорд?

— В том-то и вопрос. Скорее всего то, что связано с птицей. Сейчас, сейчас… Подождите минутку. Ощипывала, потрошила, начиняла, складывала, связывала… О Боже!

— Милорд?

— Скорее, Бантер! Слава Богу, мы выключили газ!

Он промчался через спальню, не обращая внимания ни на доктора, ни на больного, который, приподнявшись на кровати, зашелся пронзительным криком, быстро открыл духовку и выхватил цыпленка, который уже покрылся золотистой корочкой. С коротким торжествующим криком Уимзи ухватился за железное кольцо, которое торчало из крыла птицы, и резко потянул за него. Это был шестидюймовый винтообразный вертел.

Доктор боролся в дверях с возбужденным Бротертоном. Уимзи схватил мужчину, которому удалось наконец вырваться, и ударом джи-джицу отбросил его в угол.

— А вот и орудие, — сказал он.

— Докажи, быть ты проклят! — яростно закричал мужчина.

— Докажу, — спокойно ответил Уимзи. — Бантер, позовите полицейского, он у двери. Доктор, нам понадобится ваш микроскоп.

В лаборатории доктор склонился над микроскопом. На предметное стекло был помещен тонкий мазок крови.

— Ну? — нетерпеливо спросил Уимзи.

— Все верно, — ответил доктор. — В середине цыпленок еще не прожарился. Бог мой, Уимзи, вы правы: круглые кровяные тельца диаметром 1/3621, кровь млекопитающего, возможно человеческая…

— Ее кровь, — сказал Уимзи.


— Это было умно придумано, Бантер, — говорил лорд Питер, когда такси везло его домой, на Пикадилли. — Если бы птица жарилась немного дольше, то кровяные тельца разрушились от нагревания и их уже нельзя было бы опознать. Этот случай показывает, что непреднамеренные преступления удаются легче всего.

— А что думает ваша светлость о мотиве преступления?

— В юности, — задумчиво сказал Уимзи, — меня заставляли читать Библию. Но мне, естественно, нравились только те книги, которые не нравились никому. Однако «Песни Песней» я выучил наизусть. Слушайте и внемлите, Бантер; в вашем возрасте это не повредит — речь пойдет о ревности.

— Я внимательно прочитал названное вами произведение, ваша светлость, — сказал Бантер, немного покраснев. — Если я правильно помню, это звучит так: «Люта, как преисподняя, ревность»[29].

Загрузка...