Лорелея

«Приветствую, дорогая сестра!

Бетти, я вижу, ты слишком серьезно подошла к нашей переписке. Я с удовольствием читаю о происходящем в Роуздэйле, но, дорогая, три страницы про твою кошку — не слишком ли много?

Отвечаю тебе сразу же, как получил твое письмо — слава английской почте! — и хочу рассказать тебе о многом, но не знаю, с чего начать. Главным событием этих дней было, конечно, то, что я наконец-то посетил кафе „Планте“, о котором столько слышал на недавней выставке импрессионистов. Это небольшое кафе на Гранд-рю-де-Батиньоль достойно внимания хотя бы потому, что там собираются интереснейшие люди своего времени! Иногда я жалею, что приехал в Париж слишком поздно, да что там, что так поздно родился!

Окажись я здесь лет на десять раньше… О, знаешь, я уверен, что ничего не изменилось бы, потому что тогда мне было тринадцать лет, но, во всяком случае, это дало бы мне возможность почувствовать себя причастным ко всему тому искусству, что уже скоро ознаменует собой новую эру в художественной жизни Франции. Даже Риверс это признавал, а уж о его твердолобом ретроградстве сочиняли анекдоты.

А чего только стоят разговоры в „Планте“! Конечно, я не участвовал в них, скорее как внимательный студент слушал их, не конспектируя разве что из страха показаться смешным. Многие идеи показались мне не только странными, но и просто революционными — такого я никогда не услышал бы на лекциях у нас в Кембридже. Но, глядя на их картины, я понимаю, что да — именно они и правы, так и только так можно передать причудливую игру теней. К тому же мне очень понравилась идея М. относительно того, как освещенные поверхности воздействовали на остававшиеся в тени, а саму тень можно изображать без использования битюма — цвета совершенно меняются благодаря преобладанию светлых тонов.

Но знаешь, Лиз, пусть это и прозвучит странно, особенно для меня, но мои размышления сейчас далеки от художников с их обсуждением пленэров и солнечных лучей. Да что такое! Еще вчера я вновь мечтал, что вновь вернусь за мольберт, и, быть может, вдохновленный, смогу нарисовать что-нибудь получше той неудавшейся коровы… Но нет, мыслями я хоть и возвращаюсь вновь в кафе, но вовсе не к художникам. Почему? Я предупреждал, что не смогу этого объяснить. Пожалуй, это можно списать на усталость — столько новых впечатлений! Неужели я устал от Парижа? Может быть, стоит действительно поскорее отправиться в Рим? Но пока я не хочу покидать этот город, а тем более — „Планте“. Завтра я непременно туда вернусь, необходимо разобраться с самим собой и своими мыслями.

Обнимаю,

Артур С.»