Лорелея

2 мая

Стоит ли и говорить, что утро выдалось тоскливым, и погода за окном в унисон с настроением Артура испортилась: небо заволокло темно-серыми тучами, и непрекращающийся дождь монотонно стучал по карнизу, возвращая юношу в реальность.

Артур неуверенно смотрел на кончик пера, с которого готова была сорваться синяя чернильная капля. Он запутался настолько, что даже не знал, что написать. Или знал, но боялся сам себе признаться, как и в том, что он всеми силами будет искать встречи с Мицци.

Лишь бы дождаться ночи — она мягко окутает город, изменив его до неузнаваемости. И вместе с ночью придет его прекрасная дама, сотканная из белого тумана. Что будет дальше, Артур не знал, он лишь помнил, как щемило сердце, когда она уходила, скрывалась в предрассветной мгле, а пальцы, только что касающиеся ее кожи, теперь сжимали воздух.

Однако вопрос, чем скрасить тоскливый день в ожидании столь желанной ночи, решился сам собой. В дверь настойчиво стучали, и, вставляя ключ в замочную скважину и открывая, Артур уже не сомневался, кого ему ждать за порогом.

— Мистер Берже, мистер Дюфрен… Я бы хотел сказать, что радуюсь вас видеть…

— Рад, рад видеть, — машинально поправил Люк, и Артур скрипнул зубами.

Люк скинул плащ и цилиндр на руки юноши и уверенно прошел в комнату, его коллега проследовал за ним.

— Конечно, не лучшее жилье, но здесь ты хотя бы под наблюдением и не натворишь бед.

— Я очень ценю вашу заботу, — Артур постарался, чтобы его слова звучали искренне.

— Так ценишь, что даже не предложишь сесть? — усмехнулся Фабьян.

Впрочем, приглашение им не требовалось — Люк нашел себе место на диване, Фабьян же занял единственный свободный стул, аккуратно переложив с него нетронутые книги по истории искусства на стол. Повисла неловкая тишина, нарушить которую решился, наконец, Артур.

— Я… Я просто хотел говорить, что я уже прекрасно себя чувствую. И этот инцидент…

— Ах, ну вот и славно, что произошедшее тебя не беспокоит! Знаешь, редкий человек бы на твоем месте так быстро все забыл, выкинул из головы, смирился с существованием вампиров, в конце концов. Но ты, парень, молодец! Всегда уважал в англичанах стойкость духа, — весело произнес Фабьян, и Артур не смог с уверенностью сказать, смеется ли тот или говорит серьезно. — Расскажи, чем занимаешься?

— Вернулся к учебе, — он кивнул в сторону аккуратно сложенных и ни разу не открытых за последнюю неделю книг. — Я решил писать выпускную работу по Давиду, его сюжеты так точно отражают события эпохи, и к тому же…

— А вдохновение ты ищешь, видать, в «Планте»?

— Но как вы…

— Мадемуазель Жанетт была очень мила и с радостью рассказала нам про странноватого англичанина, который искал там не только вдохновение, но и девушку… я сначала хотел было поинтересоваться, кто же настолько завладел его вниманием, но Люк мне подсказал.

— На Рейне в Бахарахе волшебница жила… — отвлеченно проговорил тот, крутя в руках какую-то подобранную на диване безделушку, и строчка из стихотворения Брентано прозвучала в его исполнении весьма зловеще.

Когда же он встал и подошел к Артуру почти вплотную, тот отшатнулся. Угольки глаз Люка жгли насквозь, они смотрели на юношу с ненавистью, в то время как остальное лицо сохраняло каменное спокойствие.

— Ты еще глупее, чем я предполагал, — произнес он холодно. — Идти навстречу своей смерти, раскрывать ей все двери — в буквальном смысле.

— Я не понимаю, о чем вы, — неуверенно пробормотал англичанин.

— Твое? — охотник повертел у него перед носом маленькой медной шпилькой, украшенной перламутровым цветком на конце.

— Что? Она была здесь? Вампирша? — Фабьян подскочил со своего места и недоверчиво осмотрел вещицу. — Ты свихнулся, что ли?

Артуру, может быть, и следовало бы ответить, а возможно, даже и решительно заявить, что ничего подобного не было и быть не могло, но он продолжал молчать. Никому теперь не интересная заколка была отброшена на стол, Люк же уверенным движением достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его юноше.

— Завтра с Сан-Лазара отходит поезд до Гавра. Оттуда садишься на паром до Англии и больше никогда сюда не возвращаешься. Может быть, это еще сможет спасти твою жизнь.

Это была во всех отношениях прекрасная идея. Как только она сама не пришла в голову Артуру… Он повертел в руках конверт, даже достал оттуда маленькую бумажку, которая должна была завтра решить его судьбу, пробежал глазами и аккуратно положил на стол рядом с заколкой. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но словарного запаса на французском — да и любом другом языке — не хватало.

— А вы уверены…

Пауза. Мужчины выжидающе смотрели, хоть Артур и был убежден, что они знают, что он сейчас скажет. Люк — точно знает. Пока юноша собирался с мыслями, тот демонстративно достал папиросу из портсигара и чиркнул спичкой.

— Вы уверены, что правы относительно вампиры… вампиров? Относительно Мицци.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы так уверенно меня убеждали, что они являются лишь чудовищами, неспособными ни что человеческое, и я, конечно, не могу спорить, но… Так ли они действительно ужасны? Я видел Мицци, я говорил с ней, она, как вы видеть, не убивала меня. И я — как же это будет — assure…

— Дурак ты, вот как это будет, — сказал Фабьян хоть и беззлобно, но и безо всякого уважения. — Дай-ка взгляну…

Он оттянул воротник рубашки Артура и аккуратно дотронулся до раны, нанесенной вампиршей. Юноша невольно поморщился.

— Еще кровоточит, плохо заживает, — с неудовольствием произнес врач. — Не отцепится она от тебя, пока не добьет.

— Она не собирается меня убивать!

— Ты так считаешь? — Фабьян все еще хмуро разглядывал его ранку.

— Это… это другие чувства.

— Ты думаешь, она любит тебя? Как бы не так! — неожиданно резко произнес Люк.

Артур был плохим физиономистом, да и собственные мысли занимали его сейчас куда больше, но на мгновение ему показалось, что всегда такое спокойное, словно каменное, лицо охотника на вампиров исказилось в злой усмешке. Впрочем, это могло лишь померещиться, потому что уже через секунду тот спокойно докуривал свою папиросу и смотрел сквозь тюлевые занавески за окно, где дождь размывал улицу, экипажи и пешеходов, делая их похожими на разбрызганные по бумаге акварельные кляксы. Больше ничего говорить он не собирался, и ему на помощь пришел Фабьян.

— Не любит она тебя, как же ты не поймешь! Она на уровне физиологических инстинктов не может отказаться от твоей крови… Хм-хм, как бы тебе это объяснить, — почесал он подбородок, глядя на сосредоточенно-непонимающее лицо Артура. — Вампир, испробовав кровь однажды и отпустив свою жертву, что случается, прошу заметить, крайне редко, не успокоится, пока не выпьет ее до конца. Эта зависимость, которую ты принял за человеческие чувства, лишь стремление вновь изведать твоей крови, вкус которой она не может забыть.

— Нет, все же вы не правы. Она бы могла убить меня сразу…

— Но не сделала этого? Считай, что оттягивает удовольствие. Представь, что творится у нее в голове: попробовав твою кровь, она не может думать ни о чем другом. Она знает про тебя все, — Артур поежился, — и никогда теперь не отпустит. Она прочитала тебя насквозь и просто помешалась на тебе, а точнее — уж не буду льстить — на твоей крови. Ее вкус и аромат сводят вампиршу с ума, она бредит ими! Мы сами видели, как вампир преследовал свою жертву из Реймса в Монпелье только потому, что не смог убить за один раз. Что это было, если не одержимость? Трудно понять, как мыслят и что чувствуют эти существа, но точно могу сказать, что не хотел бы оказаться на пути вампира, столь страстно жаждущего моей крови!

Артуру показалось, что противоположная стена поехала перед глазами, и он схватился на край стола, чтобы не упасть. Фабьян предупредительно подставил стул. То, что описал врач, с трудом укладывалось в голове, но если так и есть… И если это одержимость движет Мицци каждый день навстречу ему… — юноша бросил взгляд на конверт с билетом, — не будет ли лучшим решением и правда бежать? Бежать так далеко, чтобы она никогда не настигла его. Спастись, пока не поздно.

— Это пугает, — кивнул Фабьян. — Поэтому нас весьма огорчило то, что мы наткнулись на Мицци слишком поздно, когда она уже завлекла жертву — то есть тебя, парень! Виноваты, извини, — развел он руками.

— То есть, все те слова, которые она говорила, все чувства… все это — ложь? — переспросил Артур, недоверчиво озираясь. Люк продолжал все так же курить у окна, делая вид, что его совершенно не занимает беседа. Впрочем, он стоял к англичанину спиной, и тот не мог видеть его лица.

— Уж думаю.

— Но вы не уверены?

— Артур! Навсегда выбей эту дурь из головы! Здесь тебе не бульварный романчик, здесь нет мест чувствам, о которых ты пытаешься сказать. Есть только помешанная на твоей крови вампирша, от которой было бы благоразумно держаться подальше.

— Фабьян, — окликнул его Люк, которому надоело созерцать уличную жизнь через окно гостиницы. — Ты сказал все, что было нужно. Если у этого юнца еще остались мозги, он поймет, что надо делать. Идем! Завтра поезд с Сан-Лазара, ты знаешь, как поступить, — бросил он Артуру.

Когда они были уже на пороге, Люк немного задержался в дверях, шаря в карманах плаща в поисках то ли спичек, то ли перчаток… и наконец извлек на свет божий пистолет.

— Держи. Надеюсь, тебе это не пригодится, но имей в виду — он заряжен посеребренными пулями, этого должно хватить, чтобы убить вампира. Если придется использовать — не мешкай, действуй. Стреляй наверняка, целься в сердце. И помни, у вампиров нет чувств. Они не могут любить.

Дверь за ним захлопнулась, оставив растерянного юношу стоять, неуверенно сжимая пистолет. Он и стрелять-то никогда толком не умел… С минуту посмотрев на него, он раздраженно отшвырнул оружие на стол, где уже одиноко лежал конверт с завтрашним билетом и шпилька Мицци, оставленная как единственное напоминание о ней.

— …Но кто попал к ней в сети, спастись уже не мог, — прошептал он продолжение того стиха, что начал Люк, и без сил опустился на стул, невидящим взглядом уставившись в стену.

Вещи — кроме самых необходимых — были упакованы в один средних размеров чемодан, скромно прислоненный к стенке, и гостиничный номер казался теперь совсем безликим и холодным. Сборы заняли ровно полчаса — не так уж и много вещей у путешествующего в одиночку молодого человека. Все остальное время Артур пытался понять, как же будет правильнее поступить, и, не придумав ничего лучше, сдался. Он уедет. Он больше не будет рисковать свой жизнью, позволяя этой смертельно опасной — но такой притягательной! — девушке находиться рядом. Пусть его картина мира станет прежней, в ней не будет больше вампиров, прекрасных призрачных женщин и воспоминаний о далеком Рейне, который он и не видел-то никогда.

Никогда еще простое решение не давалось так сложно.

Не переставая злиться на самого себя, Артур схватил куртку и зонт и выскочил на улицу, то ли от кого-то убегая, то ли наоборот пытаясь догнать. Он хотел попрощаться с Парижем, обещая ему и в первую очередь самому себе непременно сюда вернуться вновь, и уже не на два месяца.

Ноги сами вели к Лувру. Казалось бы, он знал его вдоль и поперек, и бывший королевский дворец уже ничем не мог его удивить. Но эта дорога (сначала по шумной Риволи, затем обязательно обойти музей и прогуляться недолго в саду Тюильри, раздумывая, а готов ли он много часов кряду посвятить высокому искусству, или лучше перекусить здесь же в кафе, а потом все же неторопливо зайти в роскошное здание Лувра и потеряться здесь, забыв обо всем), эта дорога была одним из немногих приятных воспоминаний о Париже, никак не связанных с вампиршей. И все равно думал он именно о ней.

Мостовая блестела от дождя, редкие прохожие спешили поскорее оказаться в сухом месте и быстрым потоком обтекали Артура, иногда задевая его своими огромными черными зонтами. Тюильри в это время обычно был полон посетителей. Дамы выходили в сад, чтобы продемонстрировать сшитые по последней моде платья, подметая длинными шлейфами турнюров гравиевые дорожки; нарядные дети богатых семейств бегали, пока их похожие в своих униформах на сорок нянечки и гувернантки беседовали неподалеку; на бортике фонтана, а то и вовсе на еще холодной земле кучковались студенты и молодые повесы, убивая понапрасну время…

Сейчас же сад, смоченный весенним дождем, пустовал, и Артур с удовольствием прошелся по скрипящим под ногами камешкам. Ботинки все равно уже давно промокли, и лишние полчаса прогулки в одиночестве ситуацию не ухудшат. Холодный свежий воздух помог отвлечься от тяжелых дум, а открывающиеся виды на Лувр и возвышающиеся за ним башни Нотр-Дама натолкнули на мысль, что уже завтра он покидает этот замечательный город, совсем скоро вернется домой в Англию, к следующему семестру, если допишет, уже предоставит тезисы Риверсу… На лето, возможно, стоит поехать в Роуздейл к сестре и ее мужу, которые всегда так радостно его принимают. И Абигейл. Непременно нанести визит Абигейл, подарить все эти чудесные французские дамские безделушки, которые и так уже занимают половину его чемодана, и, возможно…

— Артур!

Этот голос, терзающий его все последние дни и не идущий из головы, он ожидал услышать здесь меньше всего.

Он медленно развернулся. На дорожке стояла закутанная в темный плащ дамская фигура, и как бы Артур ни убеждал себя, что ее присутствие здесь невозможно, он сразу понял, что это Мицци — даже несмотря на спрятанные под капюшоном волосы и окутывающую густым облаком лицо вуаль. Она была настоящей, и это заставляло сердце биться быстрее.

— Но… но как? — только и пробормотал он.

И на всякий случай посмотрел наверх: хоть дождь и продолжал монотонно лить из бесконечных серых туч, был определенно день. Самая его середина. И в мае уже поздно темнеет…

— Разве ты можешь выходить днем на улицу?

Он не заметил, как вампирша оказалась рядом с ним. Словно и не по земле шла вовсе.

— Это неприятно, — просто ответила она. — Обычно я так не делаю, но сегодня…

— Что сегодня?

— Я хочу в Лувр. Я никогда там не была, — сказала она это так просто, словно…

Словно все и правда было просто. Банально. Как у людей. Милая пара идет на прогулку в музей. «Я даже ни разу не водил Абигейл в Британский Музей, — не к месту пронеслось в голове, — но почему-то очень хочу показать картины Лувра этой мертвой девушке».

— Ты ведь знала, что я здесь буду, да? Откуда? И… Мария, Мицци, я просто не могу понять, почему ты меня преследуешь?

Эти слова дались Артуру неожиданно легко. Не было никакой магии, вампирских чар — это было его время, когда он чувствовал себя свободно, а вампирша… Что ж, днем вампирам и правда приходится несладко, если она даже не пытается околдовать его и подчинить себе. Мицци аккуратно подняла вуаль, откинула ее с лица и тут же поморщилась, будто свет бил ей прямо в глаза. Только вот солнце было скрыто за тучами.

Про себя Артур, давно привыкший примечать детали, отметил, насколько по-другому она выглядит днем. Еще в прошлый раз в своей квартире она казалась бледной и измученной, и сейчас можно было подумать, что она еле держится на ногах. Неумело наложенный толстый слой косметики только усугублял впечатление, хотя, возможно, девушка и думала, что так сможет быть похожей на человека или… или больше понравиться Артуру?

— Я просто хочу быть с тобой, — ответила она.

— Ты уже говорила это однажды.

— Но ты мне не поверил. Хочешь, я уйду?

Юноша понимал, что если он ответит положительно, она действительно уйдет. Не будет нападать на него, очаровывать и гипнотизировать — она просто не сможет. Но разве мог он так ответить? Вместо этого он предложил ей руку и зонтик. Предлагать сердце смысла не имело, им она владела уже давно.

Та радостная улыбка, что осветила лицо Мицци, когда Артур подхватил ее под локоть, заставила и юношу улыбнуться в ответ.

— Так значит, тебя интересует искусство?

— Не очень, — честно призналась девушка. — Но общаться с теми милыми художниками из «Планте» было занятно.

— Но ты ведь не… не убила никого из них?

— Только одного.

— Ты сейчас шутишь?

Вампирша внимательно посмотрела на него и ничего не ответила.

Они направились к зданию музея, и за все время так и не было нарушено молчание. Девушка крепко вцепилась в руку Артура, тот держал огромный черный зонт раскрытым над обоими и старался ни о чем не думать, а просто по возможности наслаждаться обществом своей спутницы.

Оказавшись по ту сторону тяжелых старинных дверей, отделявших волшебный мир изящных искусств от всего остального Парижа, Артур улыбнулся, глядя, как аккуратно девушка ступает на мраморный пол и придерживает полы мокрого насквозь плаща. Впрочем, когда плащи и зонтик были скинуты на руки знакомому привратнику, юноша на мгновение забыл, зачем сюда пришел. В музей вампирша оделась, как на бал. Судя по платью — на бал времен Наполеона, однако это не мешало ей выглядеть в нем роскошно. Пожалуй, даже немного чересчур, и уж точно не к месту, но, очевидно, девушка выбрала лучшее из того, что хранилось в шкафу в течение последней сотни лет, и теперь выжидающе смотрела на Артура с явно читаемым во взгляде: «Ну, как я тебе?».

— Ты замечательно выглядишь, — искренне сказал он. Можно было закрыть глаза и на не к месту яркий макияж, и на слишком большое количество украшений, которыми она увешала шею, уши, а остатки позвякивали на запястьях, и на потускневшее и местами стертое золотое шитье — она действительно замечательно выглядела, и юноше захотелось отвернуться, лишь бы оторвать от нее взгляд.

Артур направился к билетной кассе, а Мицци осталась одна посреди роскошного вестибюля и неуверенно огляделась. Таким взглядом провинциалки обычно окидывают лучшие ателье Парижа, зайдя туда по неведению, и, как те смотрят на шикарные ткани и платья стоимостью в небольшой дворец, так Мицци разглядывала лепнину на стенах и роспись потолка.

— Ты здесь никогда не была? — сделал очевидный вывод Артур. — За столько-то лет!

— Он открыт только днем, — пожала плечами девушка. — К тому же картины в таком количестве навевают скуку. И это не говоря о статуях!

Впрочем, другого ответа от деревенской девушки, к тому же вампира, едва ли следовало ожидать, поэтому Артур только усмехнулся и предложил компромисс:

— Тогда я обещаю не делать сегодняшнюю экскурсию долгой. Раз ты сказала, что хочешь посмотреть музей, я покажу тебе свои любимые залы, и будем считать твое культурное образование на сегодня законченным. Хотя греческие статуи и заслуживают того, чтобы быть увиденными… А египетский зал! Французские ученые сейчас делают потрясающие открытия, и музей пополняется каждый год — это действительно впечатляет.

— Мумии, да? Я читала о них в газете. Не слишком интересно смотреть на этих давно умерших и завернутых в бинты фараонов, — наморщила носик девушка.

— Ты тоже умерла, — заметил Артур, и хоть он хотел сказать это в шутку, но по тому, как обиженно и расстроенно Мицци взглянула на него, но тут же отвела взгляд и закусила губу, понял, что даже немертвую девушку легко обидеть. — Извини, я… я вовсе не это имел в виду.

— Ничего, это нормально. Ты же прав. Просто я думала, что сегодня… хотя бы на один день… Неважно. Так ты покажешь мне свои любимые картины? — улыбнулась она.

Он уже привычно подал руку Мицци, принимая правила ее игры, и уверенно повел сквозь залы. Немногочисленные посетители с любопытством смотрели вслед странной парочке, мило беседующей на английском языке. Юноша в простом костюме никак не сочетался с дамой, словно сошедшей с картины «Коронация Наполеона».

— Англичане всегда вызывали у меня недоверие, — пробормотала одна из посетительниц, направив монокль на Мицци.

— Актриса, наверняка. Только они так одеваются, — хмыкнул ее спутник, по всей видимости, большой знаток актрис.

— Ты все это знаешь и понимаешь, да? — спросила Мицци, когда Артур в очередной раз начал рассказывать ей про особенности освещения или исторический контекст конкретной картины. Около «Свободы на баррикадах» они провели не менее получаса. — Должно быть, сложно держать все это в голове.

— Ну, я учился этому несколько лет, и все еще продолжаю… А что, тебе так скучно?

— Нет-нет, что ты! Я никогда не видела столько картин сразу. Я вообще их не особо много видела. Кроме того, что выставляли художники из «Планте»… Импрессионисты, так их называют? Или когда рисовали меня. И это все восхищает, но…

— Что?

— Я боюсь показаться глупой, если скажу.

— Не бойся, мне правда интересно, — подбодрил Артур.

— Они все такие ненастоящие. Все эти идеальные картины, застывшие позы — в них нет жизни. Смешно, да? Я говорю о жизни. Но в этих прекрасных, безупречных полотнах нет искренности, я им не верю. Или я слишком плохо знаю людей?

— Боюсь, ты знаешь нас даже лучше, чем мы сами. И какие же картины тогда нравятся тебе больше всего?

Мицци уверенно зашагала в предыдущий зал.

— Эти!

Артур проследовал направление ее пальца и не смог сдержать улыбки. Стену украшали радостные картины живописцев XVIII века — родной эпохи Мицци. С картин Ватто, Фрагонара и Буше смотрели прелестные розовощекие амурчики, очаровательные пухлые барышни — иногда в изящных костюмах, иногда и без них вовсе — в окружении буйной зелени и цветов.

— Неужели?

— Не смейся! Я бы хотелась оказаться где-нибудь там, — она указала на «Завтрак» Франсуа Буше, где семейство собралось за маленьким столом в залитой солнцем комнате среди замысловатой мебели с позолотой. — Глупо, конечно, но я тоскую, что меня там не может быть. Эта картина — почти противоположное всему тому, что у меня есть. И именно она мне кажется очень настоящей и правильной, а то, что я имею в действительности… — вампирша развела руками и добавила с улыбкой: — А еще у девушки слева чудесное платье. Темно-голубое — мой любимый цвет.

Артур чувствовал, что Мицци говорит искренне, и что следовало бы что-то сказать, но слова не шли. Было больно понимать, что та жизнь, которая есть у нее, не жизнь даже, а существование, не нравится вампирше, что она желает другого — такого банального, простого, обычного, что есть у всех людей… Но при этом он не мог ее жалеть. Сложно жалеть того, кто при встрече рассказывает, кого убил, и чьей следующей жертвой можешь стать ты.

— Ты так странно смотришь… Артур! Тебе не нравится Буше?

— Почему же, нравится, — очнулся тот. — Очень мило. Хотя классицизм до недавнего времени нравился мне больше — пока меня не покорили импрессионисты. Или итальянский Ренессанс… Я хотел ехать в Италию специально, чтобы как следует изучить его.

— В Рим, да?

— Откуда ты знаешь?..

— Догадалась, — засмеялась она.

— Ну конечно.

— Извини, я… Я не специально, — смутилась вампирша. Конечно, охотники оказались правы — выпив его крови, она узнала все о нем. О его родных, друзьях, увлечениях… От этой мысли становилось очень неприятно.

— Неважно. Все равно я туда уже не еду.

— Жаль, — почему-то сказала Мицци.

Они еще немного походили по залам: Артур рассказывал что-то, что помнил из курса истории живописи, девушка внимательно слушала и понимала в лучшем случае половину, жалуясь на то, что так и не выучила как следует английский.

— Я хочу тебе кое-что показать, — подозвал Артур.

— Мона Лиза! — просветлела его спутница. — Я читала в газете статью про нее. Ну, по правде, это была та же статья, что и про мумии…

— Ну видишь, ты не так далека от мира искусства, как говоришь, — улыбнулся англичанин. — Но я имел в виду другую картину, ее тоже написал Леонардо да Винчи.

Мицци с интересом разглядывала полотно, на котором была изображена красивая молодая девушка — хоть и не столь загадочная, как вышеупомянутая Мона Лиза, она все равно притягивала взгляд.

— Прекрасная Ферроньер, — представил картину Артур. — В честь нее назвали это милое женское украшение, которое у нее на лбу, — пояснил он.

— Она и правда очень красивая, — согласилась вампирша.

— И напоминает мне тебя.

— Правда? — сравнение с красоткой Миланского двора явно польстило девушке. — Но почему? Я давно не видела себя в зеркале, но, вроде бы, я не очень на нее похожа, и ее волосы явно темнее… — она подцепила пальцем прядь своих рыжих волос и вытащила из сложной прически. — Точно темнее!

— У нее такой же взгляд, как у тебя. Я понял это не так давно, когда увидел впервые днем — в твоей квартире. Такой же немного испуганный, обиженный и очень печальный. Разве не так?

— Никогда не думала, что это так выглядит, — пробормотала Мицци и посмотрела на Артура точно таким же взглядом, что и девушка на картине Леонардо.

— Это не плохо, — заверил ее молодой человек. — Мне очень нравится.

И всякий раз не переставал удивляться, как она расцветает всякий раз, услышав от него что-то приятное. Конечно, это льстило и заставляло умиляться ее непосредственной радости, но каждое проявление человечности Мицци болезненно отзывалось в нем.

— Что ж, не буду тебя здесь больше мучить, пойдем. Дождь уже, кажется, закончился.

Погода и впрямь исправилась, и город вновь ожил с наступлением темноты. Как и Мицци, для которой пришло ее время. Она скинула плащ, так и не высохший после дождя, и радостно закружилась прямо на ступеньках музея, не обращая внимания на гуляющих поблизости людей.

— Это было чудесно, спасибо тебе, Артур, — прошептала она, неожиданно оказавшись рядом с ним, практически в его объятиях.

— Но за что? Это было совсем несложно — все эти вещи, которые…

— Спасибо, что позволил мне быть рядом, — сказала вампирша так тихо, что Артур скорее не услышал ее слова, а почувствовал. И понял, что вновь тонет в ее бездонных зеленых глазах. Но по своей ли воле?..

Он аккуратно отодвинул от себя девушку и сделал шаг назад — всего один шаг, который дался ему с невероятным трудом — едва ли не самый трудный шаг в его жизни.

— Мицци, этот вечер был восхитительным, — честно сказала он. — И лучшее, что мы можем сделать — это не портить его.

— Но… — она хотела было что-то сказать, но поникла.

— Ты ведь читаешь мои мысли, правда? — вампирша легонько кивнула. — Тогда ты знаешь, что я хочу сказать.

— Позволь мне сказать кое-что первой, — быстро заговорила она. — Сегодня впервые за много лет я почувствовала себя живой. Да что там — я уже вечность ни с кем не разговаривала так, как с тобой. Просто разговаривала, понимаешь? Как… как человек. Я бы хотела, чтобы это никогда не заканчивалось…

— Но все закончится твоим следующим убийством: не сегодня, так завтра. Так?

Она молча опустила голову.

— Я бы очень хотел, чтобы ты была человеком и чтобы все было возможно. Но сейчас есть единственный выход.

— А если я скажу, что люблю тебя?

— Мицци! — предостерегающе начал Артур. — Ты же знаешь, что это не так.

— Мы можем всегда быть вместе, — горячо шептала вампирша, хватая его за руки. — Ты ведь тоже хочешь этого.

— Пожалуйста, дай этому вечеру закончиться так же хорошо, как он начинался. Я хочу запомнить тебя такой, какой увидел сегодня — человеком, а не призраком, преследующим меня на Батиньоль и жаждущим моей крови. Ты говоришь, что любишь меня. Если это действительно так, то ты не будешь больше идти за мной и искать встречи. И уж тем более, если ты меня любишь, то не захочешь убить.

Мицци стояла прямо перед ним — и при этом была невообразимо далеко, в совершенно другом мире. Она смотрела на него грустным взглядом Прекрасной Ферроньер — как если бы та была вампиром и жила уже целую вечность.

— Тогда я тоже хочу попросить об одной вещи. Поцелуй меня перед тем, как ты уйдешь. Ты ведь сам хочешь этого, я знаю!

…Ее губы оказались неожиданно сладкими на вкус, а прикосновение не обжигало ледяным холодом. Артур знал, что за этими прелестными губками скрываются зубы, которые уже однажды оставили отметину на его шее, но в тот момент это было последнее, о чем он думал. И Мицци, так порывисто и искренне отвечающая на его поцелуй, была самой реальной девушкой из всех, что вообще существовали в этом мире. И самой желанной. Но, к сожалению, поцелуй не мог длиться вечно.

— Все, Мицци, теперь — все! Ты не пойдешь за мной, не будешь меня преследовать и пытаться убить… Мы просто расстанемся. Как люди.

Она долго и внимательно смотрела на Артура, склонив голову набок, а потом широко улыбнулась, обнажив острые клыки, и юноша готов был поклясться, что они удлинились.

— Я не человек, ты забыл, — вампирша клацнула зубами.

Артур стоял, не шелохнувшись, ожидая нападения в любую секунду. Он отчетливо помнил слова охотников, и отчаянно жалел, что оставил пистолет на столе гостиничного номера. Как глупо!

— Я никогда этого не забывал, как бы ни пытался.

— И я не могу об этом забыть. Но я хотя бы пытаюсь. Значит, ты хочешь, чтобы я ушла? Чтобы оставила тебя? Скажи это!

Нет, он не хотел. Он всем сердцем желал, чтобы она осталась, чтобы всегда была рядом с ним, остальное же теряло всякий смысл. Мечтал снова целовать ее нежные губы — целовать каждый день, каждый миг, и никогда-никогда не отпускать. Но сказать он мог только одно:

— Да, Мицци. Я прошу оставить меня, если это еще возможно.

«Прощай», — прошептал воздух голосом Мицци. Сама девушка уже не стояла напротив него, растворившись в тусклом свете фонаря, словно ее и не было вовсе.

Артур вздохнул. Это было, возможно, самое тяжелое прощание в его жизни, однако его не покидало ощущение, что вампирша не уйдет так просто.

«Вампир, испробовав кровь однажды и отпустив свою жертву, не успокоится, пока не выпьет ее до конца».

К приходу Мицци он готовился и ждал его, как первого свидания. Она посещала его сначала в снах, мерещилась где-то между явью и мечтами, затем явилась, хоть и вовсе без приглашения, но самая желанная из всех гостей. Что принесет сегодняшняя ночь, Артур не знал. Он нетерпеливо мерил шагами свою маленькую гостиничную комнату, потом садился на диван и тут же в нетерпении вскакивал снова. Пару раз он даже подошел к окну в надежде увидеть там белый призрачный силуэт… Но стекло лишь отражало свет в комнате и его собственное бледное лицо, и, как юноша ни присматривался, больше он ничего не видел в обманчивой ночной темноте.

Она не шла. Часы безучастно показывали второй час ночи, самое то время, чтобы явиться, пока не наступил рассвет. И Артур был готов ждать ее, сколько потребуется…