Лорем

Глава 5

Подписи не было, но Глэн прекрасно знал почерк.

Он сунул руку в ку.

— Ян, что именно ты рассказал этому парню? Что ты узнал?

Ян рассказал. Стало понятней.

Ничего не стало понятней.

Цыгане пришли, они принесли еду и их воины ходили наравне с нимами. Нимы восхищались “ручным зверям” цыган, их дети играли вместе. Глэн был согласен с тем, что примкнуть к Ассеям для беженцев лучше, чем блуждать одним, без продовольствия и защиты перед инквизиторами.

Но если инквизиторы настигнут их, смогут ли цыгане держать магию в секрете? Там, в крепости, Глэн начал отбиваться силой воды. Слов было недостаточно, он защищался. Он уже передал весть об этом в Архипелаг и в Сеадетт, потому что это было нарушением соглашения. Но встретил полное оправдание своих действий. Это была самооборона в условиях паники. Он не сделал ничего дурного.

Ему больше ничего не оставалось. Аштанар была ему как дочь, он бы скорее умер, чем отдал девочек этим варварам. Они не слушали его, хотя он убеждал их изо всей силы. У них был приказ.

Что ж, у него была сила стихии.

Глэн вспомнил стражников, которых заморозил.

Прогнал образы прочь.

— Ян, ты уже что-нибудь выяснил?

— Глэн, я осматриваюсь в местах, которые указал Клин. Да, здесь был сильный маг скалы. Я не узнаю след его магии. Пойду изучу город.

Значит Клин не врал в этом, но все также оставалось неясным, кто поднял крепость. Чьего блага добивался этот неизвестный? Что им теперь делать? Слишком много вопросов. А поговорить об этом не с кем.

Поток в его ку был неспокоен, но говорить с Архипелагом без результатов было не о чем.

После концерта Аштанар замолчала. Они принесли ковер, и она будто стала как прежде. Зная то, что она сказала у реки, это было не удивительно. Раньше сказки были с ней неотрывно. Не стоило беспокоить ее еще больше.

Как и Магуи, та всегда просила не пугать ее и соглашалась с любым решением. Она была руками и голосом Аштанар, ее опорой и утешением. Но она не была воином. Сила этой девушки была не в том, чтобы раздумывать о судьбах мира. Зато она умела развлекать детей тех, кто пытался убить ее незадолго до этого, и искренне об этих детях заботиться. Не стоило лишать ее сил.

С цыганами ситуация была обратной. После сказанного Эзобериеном, Глэн был уверен, что попытки обсудить с ними положение вещей приведет к беде.

Глэн уважал лесных магов, они были сродни Архипелагу. И ему было горько от того, что случилось с их народом. Напоминание Яна о Пороховой войне заставило его задуматься, а что бы он сам сделал.

Когда мир рушится и магия может исчезнуть. Когда нимы, понимая источник магических сил, отказываются от даров природы, вырубают деревья, истребляют животных, охотятся на магов. Когда повсюду взрывы.

Смог ли бы он поступить иначе?

Но теперь когда-то великая цивилизация выродилась в дикарей и цыган. Некоторые лесные маги перебрались в Сеадетт, остальные озлобились. Эзобериен до сих пор проявлял себя как хороший человек, но в нем, судя по словам Яна, были те же отчаяние и ярость.

Он снова коснулся ку.

— Да, Ян, я не буду доверять всем словам Эзобериена и задумаюсь, прежде чем передавать их на Архипелаг.

— Пожалуйста, Глэн, пока что ничего не сообщай. Город цел, гарнизон на месте, инквизиторов нет, я чувствую в городе следы силы других магов.

Глэн снова задумался. Это были хорошие новости для беженцев. Но что делать им самим?

Эзобериен ждал, что Астонор может как-то помочь понять и спасти лес. Она тоже в это верила, но насколько теперь это для нее важно — он не знал. Может быть традиции сказочниц и были ложью, но они работали.

Зато он кое-что знал про язык леса и мог предположить, чем может помочь Астонор. Язык природы не имел знакового начертания и был недоступен для понимания любым путем, кроме магии леса. Язык этот был в узорах коры деревьев, прожилках травы и листьев, шкурах, панцирях, перьях и чешуе животных. И в людях. Маги леса старших ладов могли читать людей. Может быть, они хотят что-то прочитать в Сказочнице.

Стоит ли им позволять это, только потому что этого хочет Предреченная? И не могло ли письмо быть хитрым планом заманить Аштанар в сердце Леса, подальше от Архипелага и других земель, где найдутся те, кто может защитить ее?

Эзобериен был честен и искренен, но он мог просто не знать об этом. Нужно было увидеть письмо. И Глэн знал, кто может в этом помочь.

Придя к этой мысли, он отправился к Эзобериену. Тот держался особняком от беженцев и цыган, в стороне даже от дома, где они все еще находились. Но дом хорошо просматривался с дерева, на раскидистой кроне которого обустроился лесовик.

Глэн показал ему записку Яна.

— Что ж, надеюсь, вы не потеряете своего ценного свидетеля. Ассеям я про Клина не сказал, как Ян посоветовал. К слову, что-нибудь слышно от него?

Глэн пожал плечами.

— Что означает твой жест?

— Мы думаем, что если сейчас начнем неосмотрительно действовать, это может спровоцировать конфликт. Большой и очень серьезный, связанный с народами, о которых ты пока мало что знаешь. Ян что-то выяснил, но продолжает расследование. Я не готов рассказывать тебе, потому что боюсь, что все, что произошло с нами — часть чьего-то злого умысла.

— И вы не знаете, чьего?

— Эзобериен, я думаю, это мог быть твой народ.

— Да как ты мог вообразить такое?! Бальты хотят нас уничтожить, феллы помогают им всем чем могут, неужели и вы туда же?

Глэну пришлось использовать все доступное красноречие, чтобы успокоить лесовика. Нет, это не позиция его народа. Это собственные мысли Глэна, основанные на его трактовке значения сказок Аштанар, которым он делился с Эзобериеном в дороге. Он может ошибаться, но если он прав, целью письма, которое он не видел, но которое получил Эзобериен, было заманить Аштанар к Отрофон-Кессеям. Он не винит лесовика, но считает, что его могли использовать. Он хочет увидеть письмо, может быть это поможет ему разобраться в своих сомнениях.

— Это не моя тайна. Я поговорю с Аштанар.

— Она снова молчит.

— Все же я найду способ.

— Хорошо, а я поговорю с Клином.

— Пожалуйста не рассказывай ему все, что ты сейчас мне наговорил. Вы считаете, что он не враг, может быть и так. Но он фелл, и уже знает слишком много.

— Знаешь, где его найти?

— Нет. Он ним, Ян. И его непросто увидеть.

— Что же, разыщу его сам.

Глэн отправился осмотреться.

Местные жители приняли беженцев. Как было не принять, они были соседями, здесь были старики и родственники городских. Все же нимы оставались людьми, даже без всего, чего были лишены. И эти люди узнавали его и радостно приветствовали.

Поток, неужели их глаза закрыты для тебя.

Поток, эти люди не знали, что еще вчера я сражался с некоторыми из их сограждан. Что бы они говорили тогда?

Глэн шел по улице, принимая слова благодарности, и замечал, как изменилось общее настроение.

Цыгане встали рядом с деревней. Вокруг были дозоры, но на улицах накрыли столы с угощением. Лерассы и деморги ходили между людей, нимы радовались ручным животным.

Дети играли вместе — дети цыган, местных и беженцев. Магуи и многие взрослые были с ними.

Глэн понимал, что где-то у цыган наверняка есть и драконы. Но их держат спрятанными.

Они соблюдали соглашение. Все было хорошо.

Клин был на улице. Он не менял облик со вчерашнего вечера, и, заметив Глэна, сразу пошел навстречу.

— Идем, у меня есть для тебя новости.

Раз уж повозка была безопасна, Глэн решил разговаривать в ней.

— Клин, мы думаем, что то, что ты знаешь, может пролить свет на ситуацию. Нам важно услышать то, что ты пережил, и я хотел бы, чтобы ты остался с нами. Ян уже рассказал тебе, кого мы ищем. Сейчас он вернулся в Стебиндес, хочет узнать, что там произошло и какая обстановка сейчас в городе.

Парень улыбался. Где-то Глэн видел прежде эти глаза и улыбку.

— Я тоже хочу отправиться с вами. Но не готов идти рядом с тем, кто хочет меня убить.

— Клин, Эзобериен пока тебя не тронет, но будь с ним осторожен. Как я понял из рассказа Яна, ты уже знаешь, что это лесные маги остановили нимов и наверняка думаешь, что тогда пролилось много невинной крови. Да, Клин, так и было, война такова. Лесные маги могут читать природу, знать по ней, кто где был, и могут просить мир о помощи. Нимы не верили, что такие возможности не используют против них. Люди, которым не дано подчинить стихию, стремятся к власти над всем, до чего могут достать. Тогда была больше чем война с магами, они начали истреблять природу. Маги леса начали мешать нимам это сделать. Вмешались маги остальных стихий. В той войне, как и в любой другой, не было правых и неправых. Все это было очень сложно. И все сложно сейчас.

— Но что именно они сделали? Вы говорите без подробностей, я так и не понял, от чего вы хотите меня предостеречь. Что я могу услышать, если начну задавать вопросы в поисках других, как вы говорите, нимов, которые в курсе всего, что тогда было?

— Клин. Что ты знаешь о Творце?

— Понятно. То есть Эзобериену больно и поэтому я должен все ему простить. Но я ему пока даже ничего не сделал! А Эзобериен меня пытал. Мне тоже больно. Пусть простит меня за то, в чем нет моей вины, а я тогда прощу то, что он причинил мне. Раз он один из вас.

— В столице я достаточно поиграл в ваши игры, фелл. Замечаешь ты или нет, но ты говоришь, как представитель своего народа. Ты убеждаешь меня, чтобы Эзобериен выглядел для нас злом, чтобы он и помыслить не смел говорить что-то про тебя, поскольку это ты здесь настоящая жертва. Ты говоришь, что не имеешь с феллами связи, но так же лжив в своих речах. В тоннеле ты говорил, что у тебя был злой умысел, теперь говоришь, что вы с Фуксией творили добро.

Глэн внимательно следил за лицом Клина. Не похоже было, что обвинение или упоминание о трагически погибшей напарнице сколь-нибудь впечатлило его.

— Я говорил то, что хотели слышать от меня, потому что был беспомощен и пытался выжить.

— Я не знаю, что бы стал делать, будь я на твоем месте. Но я бы не стал лгать. Ты же уже знаешь, что маги Архипелага не врут?

— На самом деле, это многое объясняет. У меня постоянное ощущение, что я могу как-то особенно говорить с вами, да и говорите вы не то, чего следовало бы ожидать от вас.

— Огонь против Потока, феллы не хотят, а может и не могут понять, почему правда священна. Как и мне не дано понять, лживы твои речи или честны. Но я умею видеть и сравнивать то, что вижу с тем, чего мне стоило бы ожидать. И я точно знаю, чего не вижу. Ты не защищаешься.

— Ну и что?

— Значит тебе не страшно. Я представляю себя на твоем месте, и я был бы в ужасе. Все, что я знал — неправда. Ты один из народов, которыми управляют силы, недоступные для понимания. Твоя подруга и напарница умерла и не может подтвердить или опровергнуть твои слова. Ты пережил штурм города, который начался не без твоего влияния. А ты говоришь со мной, будто не боишься и последние дни тебе ничего серьезного не угрожало. Вот почему я сделал такой вывод.

— Если ты об этом, я не в порядке. Фуксия умерла почти у меня на глазах. Я сделал, что мог, чтобы избежать этого. Что мне оставалось? Помешать трясти крепость?

— Как это произошло?

— Когда ее схватили, я попытался спасти ее. Мы бежали прочь из города по тоннелю, потому что все бальты строят города с тоннелями. И на нее обрушился завал.

— Ты не виноват в этом.

Парень молчал. Его лицо ничего не выражало.

— Но мне почему-то плохо и, знаете, стыдно.

Они еще помолчали.

Потом Глэн сказал.

— Аштанар потеряла мать. Тоже несчастный случай. Она пока не знает, мы не смогли сказать ей. Ее мать, госпожа Камайн, сейчас с Потоком. Я говорю с ней, Ян говорит с ней, — Клин слушал, — Но госпожа Камайн совсем не та, кем была при жизни. Она теперь мелодия, не голос. Я слушаю ее мелодию и думаю, что это лишь наследие ужасной трагедии, а то, что было ее сердцем, отправилось куда-то дальше. Но все же мне грустно, что это произошло. Тебе бывает грустно, Клин?

— Нет. Но я понимаю, что люди грустят, — Его лицо исказилось, — Но я не понимаю, почему. Что толку в грусти? Зачем люди боятся? Злятся? Я пытался разобраться, найти пользу, или хотя бы ощутить то же, что вижу в других людях. А потом перестал. Все это приводит к ошибкам, все это лишнее.

Глэн не знал, почему люди созданы такими, каковы есть. У него даже не возникало подобных вопросов. Люди лишь часть Потока, и все, что происходит с ними, суть одно из состояний воды. Клин не знал песен Цикла Потока, но, похоже, пытался прислушаться.

— На Архипелаге мы считаем, что человек сам волен выбирать, какие чувства слушать. Кто-то верит страху, и становится боязливым. Кто-то идет за счастьем, и глух к страданиям других людей. Нет ответа тому, как вести себя, чтобы быть во всем правым. Все это части одной стихии. Как вода — она бывает клубящимся облаком и грозным штормом, застывшим льдом и сносящей все на своем пути горной лавиной. И ты тоже часть Потока, Клин, в тебе тоже есть грусть и радость, сомнение и страх.

— Я никогда не чувствовал страх.

Глэн задумался, каково это. Ему было очень страшно, когда его речей оказалось недостаточно перед лицом стражников, и пришлось силой защищать Аштанар и Магуи.

— Страх указывает путь там, где нет света. Он придает сил и помогает увидеть правду.

— Я прекрасно могу все это, не чувствуя страха.

— Все люди чувствуют, Клин. Почему ты — нет?

Кто и как бы не поиздевался над парнем, что он стал таким, одну очень редкую вещь он умел хорошо. Он не злился на тех, кто говорил ему что-то полезное.

— Ну, у вас пока что нет единого мнения на этот счет. Ты вот считаешь, это потому, что я — лживое бессовестное чудовище. Эзобериен — потому что меня так научили в специальной школе. Ян показывает, что он мне не враг, но я могу стать для вас таковым. А по мне, то, что я не боюсь, очень помогает выживать там, в моем мире, к которому вы, похоже, совсем не имеете отношения.

Он хотел продолжить, когда Магуи ворвалась в комнату.

— Они хотят забрать мальчика!

Глэн тут же сорвался с места и они побежали.

— Цыгане говорят, мальчик беженцев стал одним из лесных. Я играла с ними, когда среди нас оказался телепортист и сказал об этом. Я даже не успела заметить, что он стал магом! — Она задыхалась от бега, — Они там все разбираются, цыгане хотят забрать мальчика, говорят, что ему не нужна бусина, а Эзобериен кажется готов драться!

Впереди были крики и женский плач. Мальчик зим шести от роду обнимал мать, они оба громко плакали. Их заслоняли мужчина из числа беженцев и Эзобериен. А вокруг собрались цыгане.

Они совсем не выглядели мирными и благодушным.

Эзобериен озирался так, будто собирался сражаться со всем табором. Цыгане держались в стороне, одного взгляда лесовика хватало, чтобы они пока не смели приблизиться.

И здесь же были беженцы и деревенские жители.

Те, кто только что радовались Глэну и верили в него.

Те, кому он был очень нужен сейчас.

Больше не раздумывая, Глэн шагнул в круг свободного пространства вокруг этих четверых.

— Остановитесь! Что же вы делаете, братья мои и сестры. Случилось чудо среди нас, а вы не желаете видеть. Зачем вы праздновали без повода и остановились, когда произошло нечто прекрасное?

— Мы не дураки, Глэн. Это он, — Обличающий палец цыгана указывал на Эзобериена, — Начал волнения.

— Я знаю, что вы задумали. Вы собираетесь украсть ребенка! — выкрикнул лесовик.

Глэн видел барона. Тот стоял чуть в стороне, переговариваясь с магом в плаще с глубоким капюшоном. Во время речи Глэна он прервался и внимательно слушал. Когда Эзобериен закричал, барон подался вперед и сказал:

— Не украсть, а принять в мир, которому он принадлежит.

— Пусть вы так это называете, но среди вас собрат, который считает, что есть иной путь. Выслушали ли вы Эзобериена, прежде чем сражаться с ним? По вашим лицам я вижу, что вас не устроили его речи. Что ж, мы можем найти иной путь. Я понимаю вас, люди. Вы хотите защитить свой народ и видите мальчика, которого отныне тоже должны защищать и пестовать его. Но вы забыли об одном. Когда вкладываешь душу в дело очень сложно отстраниться и понять что не так с результатом. Вы взращиваете поле, на котором взойдут дурные всходы. Вы собираетесь разлучить этого мальчика с семьей. Может быть ему суждено стать одним из вас, а может быть нет. Вы же лишаете его выбора.

— Не вынуждай нас произносить те речи, которые мы не сможем исправить. Мы не заберем мальчика просто так, а выкупим и заберем туда, где ему будет самое место.

— Купите его, как скотину или вещь. Что с вами, неужели это путь разумных людей?

— Это путь людей, которых вы ведете. Ты, Ян, Эзобериен. Один из вас пропал, другой хочет драки, ты говоришь, что эти люди не правы? Что же они, по-твоему, не разумны? В этом мире у всего есть цена. Людей можно покупать и продавать, даже его родители согласны с этим. Мы готовы заплатить за ребенка, которого, более того, будем кормить и одевать, обучать и заботиться о нем.

Телепортист в плаще наблюдал молча. Он не вмешивался. Но Глэн прекрасно понимал, что все, о чем он хотел говорить с бароном и остальными цыганами, нельзя было говорить при нимах.

— Пусть те речи, что вы обращаете ко мне, коснутся сердца скорбящей матери, с груди которой вы забираете дитя. Нельзя вершить судьбы людей вот так, на грани поединка. Я говорю вам, братья мои, опустите оружие. Сегодня в вашем народе праздник, с вами теперь новый ребенок. Дайте же всем радоваться событию, пусть продолжится угощение, люди, зачем нам драться, не лучше ли продолжить угощаться и танцевать?

— Глэн, я не считаю, что кто-либо прислушается к тебе, — Сказал Эзобериен, — Ты не знаешь того, что я. Слушай меня, барон! Мы помогли этим людям, и поможем им снова.

— Пока что твоя помощь во вред всем нам, Эзобериен, — отвечал барон, — Мы братья, но ты черная овца в этом стаде.

— Именно, барон, мы все братья, и от того любой из нас может помочь мальчику. Мы заберем всю семьи и уведем туда, где они будут в безопасности, — Предложил Глэн.

— Вы начали с того, что цыгане злодеи, потому что хотят забрать ребенка, а пришли к тому, что вы хорошие, потому что хотите забрать трех человек, — Оскалился барон.

Кто-то засмеялся. Все обернулись на голос.

Клин вышел в круг.

— Пусть мальчику не место среди людей Стебиндеса. Хорошо, слушай меня, цыганский барон, я его покупаю.

Толстый кошель грузно звякнул на траву.

— Половина родителям, половина вам, чтобы оставили всех нас в покое.

— А может мы лучше убьем вас и заберем все деньги?

— Мой отец течение острова Ои. Вы понимаете, что это значит? — раздался голос Аштанар. Глэн и не заметил, что она тоже была здесь. Как была, не переодевшись после выступления. Она также вышла в круг, — Если вы соберетесь причинить нам вред, вот он, — Аштанар указала на Глэна, — передаст это на Архипелаг, и у вас будут серьезные проблемы.

Цыгане, возбужденные близостью драки, не желали внимать голосу разума.

Но князь слышал их. И должен был понимать, что Аштанар, выросшая на Архипелаге, не стала бы лгать. И все трое смогут справиться с одним зарвавшимся нимом.

Он вышел в круг и поднял кошель.

Посмотрел монеты и проверил на зуб.

— Здесь целое состояние, откуда оно у тебя? Почему ты решил, что мальчишка того стоит?

— Из него вырастет отличный воин на славу всем нам.

Цыгане захохотали, только мать мальчика охнула.

— Во славу Стебиндеса? Во славу этих людей? — Барон указал в сторону Эзобериена и Глэна, — Кто ты вообще такой, парень?

— Я — тот, кого вы не узнали в этом облике. Но вы знаете меня. Я воин, а вы — мое войско. Из-за меня плачут женщины в тайной тоске. Моим голосом поют звезды на небосклоне. Моими словами смельчаки говорят о подвиге и чести. Я — Чайка Гелата. И сегодня день моей радости. Я нашел себе ученика.

Глэн охнул. Ну конечно, вот почему парень показался ему знакомым.

Но как они могли его не узнать?

По лицам людей он понял, что имя известного барда было знакомо собравшимся. Барон вышел в круг и подал Клину руку:

— Тогда забирай его, мы согласны на такую честь, — Он сказал тише, так что могли расслышать лишь те, кто находился рядом, — Однако твои спутники выглядят такими же удивленными, как и все мы. Как это может быть?

— Они не знали, что я могу говорить так пафосно, уважаемый барон.

Тот расхохотался и похлопал Клина по плечу.

— Тогда надеюсь, ты споешь нам свои песни, уважаемый бард.

— С большим удовольствием. Но, как видите, мне нужно сначала переодеться и подготовиться.

Грациозно раскланявшись, Клин направился к родителям мальчика, а барон пошел делить деньги.

Глэн увидел, как Клин что-то шепнул отцу мальчика.

Тот кивнул, и Клин уверенным шагом пошел к людям, составляющим круг. Все они восторженно встречали его, Клин раскланивался и смущенно благодарил.

Глэн осмотрелся. Как будто все снова стало хорошо.

В голове не укладывалось.

Парень был известным бардом, а они встретили его, как травника. Что-то здесь было не так. Улучив момент, он шепнул Клину:

— Что ты сказал отцу мальчика?

— Я сказал забрать свою долю, собираться и идти на юго-восток, если хотят, чтобы сын был в безопасности. Я догоню их.

— А выступление?

Клин выразительно взглянул на него.

Глэн ничего не понял, но на всякий случай спросил:

— Почему ты решил, что нужно идти туда?

— Вы называете Эзобериена лесовиком. И именно Эзобериен ходил договариваться с цыганами. Мне показалось, он знает, куда еще можно отправить ребенка, если, как Ян говорил, здесь ему больше не место.

— Но как ты понял направление?

— Ян говорил, что ваши народы живут там, где нам плохо. А сейчас вы называли его лесовиком. В наших сказках, если знаешь, лесовики живут там, на юго-востоке.

Нет слов. Этот мальчишка, этот наглый юнец, уделал его.

Впрочем, если он и правда был Чайкой Гелата, он уделал всех.

Не зря феллов в землях нимов называют демонами. Демоны они и есть. Вот те самые, пылающие, как огонь, и опасные, как лезвия их знаменитых клинков.

Но сейчас Клин помог всем им. Демон был на их стороне.

— Тогда мы пойдем с тобой, поможем отвести мальчика. Я передам Эзобериену.

Клин кивнул и ушел за угол дома.

Глэн заглянул туда в полной уверенности, что парень опять растворился в воздухе.

Клин копался в заплечном мешке.

Что же, и им пора собираться.

Обернувшись, он столкнулся с Эзобериеном.

— Ассеи воруют детей, у которых пробуждается магия леса. Магуи спрашивала, делают ли такое до сих пор лесные маги, я отвечаю.

Что ж, кое-что это объясняло. С тех пор как Роща Старейшин высохла, лесные маги рождались не только на территории лесовиков, но и на землях нимов.

— Но остальные дети, которые не маги, в безопасности?

— Да, Глэн. О чем ты говорил с Клином?

— Он сказал родителям мальчика идти на юго-восток, он собирается провести их к вашему племени.

— Невозможно, родители нимы, их не пустят.

— Поэтому он предложил им, если хотят, жить где-то поблизости. И дал им на это деньги. Зэбор, учитывая все, что случилось, я сказал Клину, что мы пойдем с ним.

— Ян сказал, да? — хмуро уточнил лесовик, — Ну что же, пусть будет так. Вы правы, и нужно поторопиться.

— Ох, я за всеми событиями совсем забыл узнать, как там Ян. Иди скорей к девушкам, их не стоит оставлять одних, а я поговорю с ним.

Глэн проверил ку. Поток призывал его.

— Глэн, послушай меня.

Он не сразу понял, что голос раздавался не от воды, а звучал из-за спины. Клин выглядел довольно серьезным. Выражение лица не очень вязалось с рыжим париком, который он нацепил.

— Если барон действительно отдаст родителям мальчика его долю, я думал сказать им, что сын станет русалкой или вроде того, и что он не сможет жить на земле, но может иногда приходить к ним. Я не знаю, как все устроено в племени Эзобериена, но он ходит один и наверное мальчик тоже сможет, хотя бы когда вырастет.

Глэн вздохнул. Сил взглянуть парню в глаза не было.

— Это, это хороший план, парень. Знаешь, мы пожалуй выплатим тебе эти деньги. Нечего тебе было во все это влезать.

Клин не ответил. Оглядевшись, Глэн понял, что рядом никого нет.

Ладно, теперь точно пора была связаться с Яном.

Они поговорили. Глэн вкратце обрисовал ситуацию и их планы.

Сказанное Яном заставляло задуматься.

Стебиндес не был разрушен. Дома были целы, люди уже возвращались в них и ждали родных, которые покинули город по тоннелю.

Инквизиторов не было нигде в обозримой окрестности. Причина тому, что инквизиторы ушли, как сказали Яну в крепости, заключалась в том, что тело гадалки было выдано инквизиторам, которые его опознали и признали доказательством лояльности церкви Девяти.

Беженцы могли возвращаться.

Коменданта в Стебиндесе не было, как и казначея. Стражники пропустили его осмотреть комнаты обоих. Никаких следов того, что кто-то из них был магом, Ян не обнаружил.

Все потери среди населения города, исключая перечисленных, составляли десяток стражников, в том числе тех, что пострадали от водной магии Глэна.

Ян расспросил граждан Архипелага, что говорят на счет произошедшего. В Сеадетте провели расследование произошедшего, обнаружили след магии самого Яна под крепостью, признали следствием попытки незаметно покинуть город. В ходе расследования столичные маги узнали о приказе схватить Сказочницу, так что действия обоих магов списали на самооборону.

Счастье, что все обошлось.

О том, что крепость поднималась или опускалась, разговора не было.

Сам Ян, выслушав сообщенное Глэном, заключил, что пойдет к цыганам, сообщит новости беженцам и найдет Клина, если получится.

Закончив беседу, Глэн обнаружил, что все уже собрались и ждут только его. Он забрался в повозку.

Ян говорил с ним так, будто Глэн поступал хорошо и был во всем прав. Сам он вовсе не был в этом уверен.

Он чуть не допустил войны между лесными племенами. На глазах у нимов. Рассказал личные для Аштанар события ее прямому конкуренту и выдал ему же несколько важных тайн магов.

Теперь же они оставляли беженцев одних в руках цыган, которые были вовсе не так дружелюбны и безобидны, как могли подумать нимы.

Все это Глэн вывалил на спутников. Кроме смерти Камайн, это он расскажет лично своей госпоже и в другой обстановке.

Магуи рассудила, что зря они во все это лезут, и хорошо, что все закончилось. Беженцы в безопасности, город спасен, даже мальчик спасен. И хорошо, что теперь они свободны и Глэну больше не нужно изображать нима, а всем им общаться украдкой, опасаясь слежки цыган.

Аштанар написала, что очень зря они рассказали Клину так много, особенно про Нарилию, и что письмо она разрешает показать, раз им так надо.

Хотя бы она не обвиняла Глэна в том, что они не опознали Чайку Гелата сразу же. Запоздало Глэн вспомнил, что Клин не стремился говорить с Аштанар. Могла ли она догадаться раньше?

Ее белое лицо ничего не выражало, но в глазах была тоска.

Эзобериен высказал все, что он думает по поводу действий обоих магов, не выбирая выражений. Здравое зерно его речи заключалось в том, что у пропавшего непонятно куда барда были теперь все знания, чтобы сильно насолить всем присутствующим. И они поверили нехорошему феллу. И неразумно обвиняют Отрофон-Кессеев в том, что те никогда не стали бы делать. И что последствия поступков касаются лично Зэбора, мнение которого никто даже не попытался спросить.

В этот раз Глэн не пытался его переубедить. Он сам относился к себе не лучше и чувствовал примерно тоже самое.

Сил не было даже на то, чтобы размышлять. Он мрачно смотрел в окно.

Родители мальчика действительно шли на юго-восток от деревни, повозка догнала их на дороге. Тепло поблагодарив всех собравшихся, они спросили:

— А где Чайка Гелата? Барон отдал нашу долю. Здесь достаточно не только, чтобы купить дом, здесь на целую деревню хватит. Нам правда столько не нужно, мы хотели вернуть хоть что-то.

Глэн вздохнул. Что бы не задумал Клин, его поступок вызывал у толмача чувство глубокого уважения.

— Госпожа, Чайка поручил мне говорить с тобой. Он выдумал для толпы, что мальчик отправится к нему в ученики. На самом деле, он… понимаешь, у твоего сына открылся необыкновенный дар. Его ждет великое будущее, но он, он как бы вроде русалки. Теперь его место совсем иное, для нас оно недоступно. Уважаемые, я понимаю, что это ваш ребенок. Но вы видели, что сегодня произошло. Скоро в мальчике начнут просыпаться способности, которым вы не будете знать причины и не сможете научить его, как поступить. Без этого однажды он не сможет дышать, как рыба на берегу, — В его голосе звучали кротость и сострадание, — Помните ли вы, кто защищал вас, кто был готов умереть за вас, стоять против всего цыганского табора?

Женщина кивнула и посмотрела на Эзобериена.

— Его племя живет не очень далеко. Там знают, как ухаживать за русалками. Они помогут вашему сыну, но вам с ними жить нельзя, вы люди, которые живут на берегу.

— Тогда мы найдем дом на побережье, — Сказал отец мальчика.

— Да, и, благодаря господину Чайке, у вас есть деньги на это. В дороге же ни о чем не беспокойтесь, мы отведем вас.

Эзобериен был мрачен. Но спорить не стал.

И письмо не показал, отметил Глэн.

Но кто знает, куда заведет их дорога.