Часть 2. Живые консервы

Комментарий к Часть 2. Живые консервы

“Лошади не имеют Родину, поэтому они не хотят за неё сражаться!”

Наполеон Бонапарт.

Так, надо собраться и начать рассказывать толково и по порядку.

Итак, это самое яркое из моих первых воспоминаний — конская ярмарка. Я стою среди молодняка в небольшом загоне, нас, молодых жеребчиков и кобылок, примерно двадцать голов, все волнуются, потеют и нервно приплясывают. Я, кажется, тоже, потому что начинаю присматриваться к окружающему миру, концентрирую свой взгляд, чего мы, лошади, обычно не делаем, наш глаз так устроен, что нам нет нужды акцентировать его на чем-то, у нас широкий кругозор. А если мы начали, грубо говоря, «косить глазом», то это оно и есть, я разволновался и стал присматриваться. А присмотреться, оказалось, есть к чему. Здесь очень много людей и они бесконечной толпой снуют туда-сюда, но люди для меня не интересны, они просто часть пейзажа, неприятная и досадная. Равнодушно отворачиваюсь от них и смотрю на соседа справа, такого же гнедого шайренка, как и я. Заинтересовавшись, потянулся к нему, легонечко щипнул за ганаш, тот недовольно дернул головой, уворачиваясь, и сердито спросил:

— Уймись, лучше скажи мне, что происходит?

Я ответил:

— Не знаю, что происходит, вообще-то это я хотел спросить о том же.

Он вздохнул, оскалился и со всей дури врезал мне зубами по переносице, я не успел увернуться и от удара у меня голова загудела. Встряхнувшись и подождав, когда голова пройдет, я смерил соседа презрительным взглядом и отвернулся от него, с драчунами я не хочу связываться.

Тем временем в загоне нас становилось все меньше и меньше, заходили люди и уводили то одного, то двух. Дошла очередь и до меня, подошли двое, один вроде с конефермы, его я знал, а другой совсем незнакомый, и вот он и начал меня… хм-м, осматривать. Поднял и согнул по очереди все мои ноги, схватил за ухо и больно, неприятно, пальцами раздвинул веки, заглядывая мне в глаз, я потом долго смаргивал слезы, которые вытекли от раздражения моего глаза его шершавыми пальцами, далее этот… извиняюсь, молчу. Далее он теми же пальцами схватил за губу, задрал вверх и осмотрел мои зубы, и, наконец, сказал:

— Беру, сколько стоит?

Зачем-то сняли уздечку, сменили её на недоуздок, к нему прицепили повод и меня вывели из загона. Завели в небольшой двухместный коневоз, привязали, сзади захлопнулась дверца, лязгнул засов. Я стоял в полумраке и тревожно прислушивался к происходящему вокруг меня. Где-то впереди взревел мотор, пол под ногами задрожал, закачались-затряслись стенки коневоза, я захрапел, поднял повыше голову и покрепче уперся ногами в пол, чтобы не упасть при качке и наклонах на поворотах. Было все — и страх перед непонятным положением (как устоять, удержаться на качающемся полу, и почему этот пол вообще двигается, шевелится, а??? Я вас спрашиваю?); темнота, но она не внушала недоумения, так как было понятно, откуда и почему она взялась, я стоял в маленьком, закрытом помещении; запах… А вот запах, да, сбивал с толку, пахнет непонятно чем. Как будто в навоз свежего цемента намешали… Что может так пахнут, а???

Пол трясется, качается, на поворотах наклоняется, то вправо, то влево, стенки дрожат-вибрируют, я стою и переживаю, от переживаний мой желудок расстроился и кишечник… В общем, придется меня вымыть, так я перепачкался.

Оу, неужели приехали? Пол перестал качаться. Открылась дверца, и ко мне хлынул тусклый свет фонарей, хм, надо же, уже ночь? Так вот почему я такой голодный…

Меня задом выпятили из коневоза, развернули и провели по какому-то проходу-коридору, завели в небольшое помещение, заперли и оставили.

Сначала я подозрительно понюхал пол, покопал ножкой, не шевелится ли? Нет, не шевелится, пол как пол, твердый, неподвижный. Осмотрел стены, тоже в порядке, не трясутся и не качаются. Стены в полтора метра высотой, дальше, до потолка, решетки, на двери тоже решетка, на полу солома-сечка вперемешку с опилками. Подождав немного и поняв, что никто не собирается меня ни чистить, ни кормить и поить, я кротко вздохнул и лег спать голодным и грязным.

Из разговоров старших лошадей, к которым я не очень-то прислушивался, выцепил одну фразу, она мне крепко запала в памяти: «Судьба лошади полностью зависит от того, кто её купит». Ну и кто меня купил? Что меня ждет завтра?

Проснулся утром, солнца нет, но мое нутро сообщило мне, что рассвет уже был и не пора ли уже позавтракать? Я озадаченно обошел денник, всем своим существом вопрошая — где еда? Попробовал сечку, не жуется, а опилки старые и уже несъедобные. Где люди, где моя еда? Тут даже кормушки нет, как в той конюшне, в которой меня приручали. Куда я попал?

Ну наконец-то, хоть кто-то! Я обрадованно и доверчиво сунулся к вошедшему человеку в надежде получить наконец-то корм, но был встречен грубым окриком и кулаком. Больно стукнув меня по шее, человек пристегнул повод и вывел из денника, я охотно пошагал рядом, так как надеялся все-таки получить пищу. Но вместо этого меня ждал еще один коневоз, еще одна поездка куда-то. К вечеру этого дня голодный я уже тихо ненавидел всех людей, которых видел. Не понимаю я ничего, что за жизнь у меня начинается? Меня кормить будут или нет???

Наконец-то дали сена, это сушеная трава, пыльная и колючая, но если ее тщательно прожевать и смочить слюной, то она становится вполне съедобной, а некоторые травы даже возвращают вкус и запах. Жую сено, значит, и по сторонам смотрю, нас здесь много, много разных лошадей, все разного возраста и разной степени упитанности, помещение длинное, пол качается и дрожит сильнее обычного, с каким-то металлическим лязгом и грохотом. Нда-а-а, совсем заморили, не заметил даже, как сменился транспорт. И где это я? Ближняя кобыла серой масти печально посмотрела на меня:

— Ты в поезде, в вагоне скотовоза, а куда едем, я не знаю. Я Лента, а как тебя зовут?

— Не знаю, я не думаю, что у меня есть имя. Меня называют по-разному, чаще Гнедком, а так то ли Виго, то ли Биго.

— Мне жаль тебя, это плохо, когда у лошади нет имени, ведь безымянная лошадь это расходный товар.

— Что это такое?

— Это очень плохо, но ты еще жеребенок, тебе еще могут дать имя, так что дождись, когда приедем, и обязательно дождись имени, это очень важно, пойми, малыш. Если у тебя будет имя, то тебе ничего страшного не будет угрожать. А пока ты без имени, ты никто, ты просто мясо или тягловая сила номер какой-то.

Мне стало не по себе. Я не знаю, правду ли сказала серая Лента, но и этого было достаточно, чтобы в мою жеребячью голову закрались дурные мысли. Как-то неправильно моя жизнь начинается… А может, так и надо? Ведь это случилось, значит, это оно и есть, все в порядке вещей?

Как долго мы ехали, я не знаю, но в конце концов куда-то приехали. Меня вместе с остальными лошадьми выгнали из вагона, согнали в кучу и под свистящие удары кнута погнали сперва вдоль вагонов, а потом по дороге. Я инстинктивно, по-жеребячьи прижимался к Ленте, как к единственной знакомой кобыле в этом мире, она стала моим якорем, моей поддержкой и надеждой. Но, увы, нас разделили, рассортировали по породам и назначениям. С тоской я смотрел, как уводят Ленту и других кобыл, а потом увели и меня с тремя шайрами и небольшим табунком молодых коньков разных пород.

Меня поставили в пару к вороному коню, мы были почти одинакового роста, несмотря на разницу в возрасте — я двухлетка, он четырехлетний, почти взрослый конь. Как и я, он был неухожен, грязный и худой, с большими, грустными глазами.

Началась моя непонятная жизнь, полуголодная и все время в движении, нас распрягали только на ночь, загоняли в веревочный загон, забрасывали случайный корм и оставляли до утра. Утром нас отлавливали, наспех чистили щеткой, запрягали, и мы с напарником тянули повозку дальше. Временами до нас доносились раскаты грома, это был странный гром, неприродный какой-то, неестественный, пугающе ненастоящий. Вскоре по сторонам дороги, на обочинах, стали появляться кости животных. Мой напарник со страхом косился на эти кости, он явно что-то знал. А я, в свою очередь, заметил, что лошадей в загоне становится меньше.

Вот и сегодня на закате нас согнали в загон, а один конь остался снаружи, темно-серый в яблоках с треугольной проточиной на лбу.

Пару дней спустя мы с вороным были остановлены, впереди случился затор — то ли авария, то ли дерево рухнуло, нам это, собственно, было неинтересно, наше внимание было привлечено к груде костей на обочине, возле которой нас случайно тормознули. Кости. Свежие. Полуобглоданные. Местные хищники и падальщики еще не успели их растащить. И я с тоской смотрел на еще узнаваемые лошадиные ноги, на знакомую голову с белой треугольной проточиной. Не надо быть сверхумным, чтобы не понять, что на обочине лежат останки коня, пропавшего пару дней назад.

С затором разобрались, вожжи хлестнули по нашим спинам, мы вздрогнули и, с трудом оторвав взгляд от костей, влегли в хомуты, потянули повозку дальше.

Мы с напарником очень привыкли друг к другу и в загоне уже просто по привычке стояли рядом, грустно почесывая друг другу холки и спины. И, когда он вдруг сегодня остался снаружи и его не пропустили в загон, я запаниковал, сразу вспомнился тот, пропавший и съеденный конь. Я суетливо забегал и заметался вдоль веревки, глядя, как уводят моего друга, безымянного вороного товарища, и чувствовал, что потихоньку схожу с ума, зверею и сатанею. Нет! Не позволю, никому не позволю сожрать моего друга!!! Яростно набрасываюсь на веревку, да пусти же ты, сволочь пеньковая! Взбесившись окончательно, я грудью и ногами наваливаюсь на неё сверху. И она сдалась, провисла под моим немалым весом, рывок, другой — и я на свободе. И скачу, скачу туда, куда увели моего друга. А за моей спиной в разные стороны с радостным ржанием разбегались лошади, случайно выпущенные мной на волю.

Где же он? Ох, вот он, бьется в путах, сражается за свою жизнь, окруженный четырьмя людьми. Повсюду паника, беспорядочно мелькают факелы, хаос и сумятица. Вороной воспользовался замешательством и особенно сильно рванулся, освободил голову и ноги, со свистом разлетелась веревка и рассыпались в разные стороны люди. Одного он лягнул в живот, другому в запале драки оттяпал пол-ладони, сгоряча проглотил, не заметив, откушенные пальцы. Кровь, крики, огонь.

И два коня несутся в ночь. Я и вороной.

Загрузка...