Ловец орлов

ГЛАВА ВТОРАЯ

оя мать молчала и искоса посматривала на меня, а я сказал, обращаясь к вождю:

— Я знаю, что на равнинах нам грозит встреча с неприятельскими отрядами, но ехать мы должны. И кажется мне, что мы благополучно доберемся до лагеря пикуни.

— Да, ехать мы должны, — подтвердила мать.

— Я стара. Не все ли равно, когда я уйду в страну Песчаных Холмов? — проговорила бабушка.

Вождь и старшины рассердились и ушли. Уходя, Орлиные Ребра бросил через плечо:

— Помните, что мы вас предостерегали! Не наша вина, если вы трое будете убиты!

Мы наскоро поели и сложили наш вигвам. Женщины, подруги моей матери, помогли ей оседлать лошадей и навьючить на них поклажу. Меня окружили мои товарищи; они не могли понять, почему я решил покинуть лагерь. Воины советовали мне отложить путешествие; через несколько месяцев племя кайна собиралось перебраться на юг и охотиться вместе с пикуни. Им я ответил, как и старшинам, что не хочу и не могу ждать.

К седлам наших трех вьючных лошадей мы привязали шесты от вигвама, затем вскочили на трех других старых кляч и тронулись в путь. Впереди ехал я. Когда мы выезжали из лагеря, бабушка зарыдала так громко, что все собаки подняли вой. Долго не могла она успокоиться. Я посматривал на мать: глаза ее блестели, улыбка не сходила с лица. Я слышал, как она шептала: «Наконец-то! Наконец-то я возвращаюсь к родному народу!»

Вскоре после полудня мы поднялись на вершину холма и оттуда посмотрели вниз, в долину реки Много Мертвых Вождей. Река эта течет на север в «страну вечной зимы».

Дальше, на равнине и склонах холмов, мы увидели стада бизонов и антилоп. Животные щипали траву, отдыхали, ходили на водопой. Мы остановили лошадей и долго следили за ними. Мать сказала мне:

— Если мы переправимся на другой берег, стада обратятся в бегство и привлекут внимание наших врагов, которые, быть может, скрываются поблизости.

— Мы переправимся через реку, когда стемнеет, — ответил я. — А сейчас спустимся к реке и спрячемся в зарослях.

Стараясь не спугнуть дичи, мы спустились в долину, напоили лошадей и спрятали их в кустах, а сами прилегли отдохнуть и спали до захода солнца. Проснувшись, мы поели пеммикана[2], затем переправились через реку и выехали на равнину, держа путь на юго-восток. Луны не было; цокая копытами, убегали от нас бизоны, но в темноте враги не могли узнать, кто спугнул стада. Прохладный ночной ветерок доносил запах шалфея и других трав, растоптанных копытами бизонов.

Моя мать вздохнула полной грудью.

— Как люблю я этот запах свежей травы! — воскликнула она. — Как легко у меня на сердце! Я так счастлива, что мне хочется запеть!

— Пой, пой! — проворчала бабушка. — Наши враги, скрывающиеся во тьме, рады будут тебя послушать.

Вдруг где-то поблизости завыл волк, и тотчас же другие волки стали ему подвывать. Выли они протяжно и громко.

— Вот и не нужно мне петь! Они споют за меня, — сказала мать.

О, как любили мы слушать вой волков! Мне всегда казалось, что они друг с другом беседуют.

Ехали мы всю ночь, заставляя наших старых кляч бежать рысцой. Вскоре переправились мы через северный рукав Маленькой реки, а затем через южный. Реки эти являются самыми северными притоками Большой реки (Миссури). На берегу южного рукава мы остановили лошадей и утолили жажду.

Моя мать радостно засмеялась и сказала мне:

— Сын мой, мы напились воды из родной моей реки. Как люблю я все реки, протекающие в стране пикуни! И как красивы наши долины, поросшие лесом! Летом здесь много ягод, а зимой холмы преграждают путь ветрам и метелям. Да, наша страна гораздо лучше, чем северная страна кайна и сиксика.

Бабушка презрительно фыркнула.

— Ха! Глупости ты говоришь! — воскликнула она.

Мы ей не ответили, и она продолжала:

— Эта южная страна принадлежит не одним пикуни, но и нам, кайна, а также сиксика.

— Да, правду ты говоришь, — отозвалась мать, — но я заметила, что кайна и сиксика всегда кочуют на севере, предоставляя пикуни одним сражаться с кроу (вороны), ассинибуанами и другими врагами, которые хотят завладеть нашей богатой страной.

Бабушка промолчала, не зная, что ответить.

На рассвете мы подъехали к глубокому каньону, где протекала река Крутой Берег. Здесь, в роще ив и тополей, мы сделали привал. Сняв с лошадей поклажу, я повел их на водопой; на песчаной косе, врезавшейся в реку, я увидел свежие следы военного отряда из двадцати человек. На мокром песке, у самой воды, ясно видны были отпечатки их ладоней и колен. Здесь воины утолили жажду, а затем двинулись к верховьям реки.

Дрожа от страха, я зорко осматривался по сторонам, окинул взглядом склон долины, поросший лесом, но не увидел ни человека, ни зверя. Я боялся, что враги спрятались где-нибудь поблизости. Быстро отвел я лошадей в рощу и рассказал женщинам о своем открытии. Они так испугались, что даже бабушка примолкла.

Мы оседлали лошадей, навьючили на них поклажу и выехали из леса. Шесты вигвама грохотали по камням. Спустившись к реке, мы переправились на другой берег, поднялись по крутому склону на равнину и здесь остановили лошадей и оглянулись. На песчаной косе, где я поил лошадей, выстроились в ряд враги и смотрели нам вслед. Когда мы остановились, они начали стрелять из ружей. Пули зарывались в землю в нескольких шагах от нас. Снова стали мы хлестать лошадей и галопом помчались по равнине. До нас долетали насмешливые крики.

На вершине холма между рекой Крутой Берег и рекой Два Священных Вигвама мы позволили измученным клячам отдохнуть и, оглянувшись на пройденный путь, убедились, что враги нас не преследуют. Долго беседовали мы о нашем чудесном спасении. Хорошо, что я спустился к песчаной косе. Врагов было человек двадцать, а следы их ног остались только на этой косе, так как дальше берега были каменистые. Если бы я не увидел отпечатков ног, мы остались бы в тополевой роще, и враги нас бы не пощадили.

Как только лошади отдохнули, мы тронулись в путь и к полудню увидели реку Два Священных Вигвама. Называется она так потому, что много лет назад пикуни и кайна выстроили в низовьях два вигвама, посвященных Солнцу.

Мы сделали привал на берегу реки, напоили лошадей, стреножили их и сняли с них поклажу. Здесь никакая опасность нам не угрожала: леса поблизости не было, и враги не могли незаметно к нам подкрасться. Бабушка собрала хворост, а мать развела костер и, достав из мешка сушеное мясо бизона, занялась стряпней.

Когда мы поели, мать вызвалась караулить, пока мы с бабушкой будем спать. Я взял с нее обещание разбудить меня в середине дня, так как она тоже должна была отдохнуть и выспаться. Но мать не сдержала слова; окликнула она меня, когда солнце уже спустилось. Я проснулся и стал бранить ее, но она засмеялась, легла и тотчас же заснула.

Была у нас только одна собака, очень большая и похожая на волка. Я дал ей кличку Синуски — «полосатая морда». Недавно она потеряла своих щенят. Родила она их в роще далеко от лагеря, и, должно быть, щенки стали добычей койотов или рыси.

Пока я караулил, собака лежала подле меня. Вдруг она вскочила, ощетинилась и, потянув носом воздух, жалобно заскулила.

«Не угрожает ли нам опасность?» — подумал я. Но лес находился очень далеко от нас, а на поросших травой склонах долины не было видно ни одного живого существа. В нескольких сотнях шагов от реки росли кусты шиповника, и я решил, что там-то и притаился враг.

— Синуски! — прошептал я. — Кто там прячется? Ступай посмотри.

Я хлопнул в ладоши, и она убежала; никогда еще не бегала она так быстро; струйками вилась за ней пыль. Я вскочил, взял лук и разбудил женщин. Они тотчас же вскочили и стали отвязывать лошадей. Синуски прыгнула прямо в кусты, но никто оттуда не выскочил, и крика мы не слышали. Страх рассеялся; с любопытством ждали мы, что будет дальше. Вскоре собака вышла из кустов, держа в зубах какого-то маленького светлого зверька. Он был живой; мы видели, как он извивается. Синуски рысцой бежала к нам.

— Она нашла волчонка! — воскликнула моя мать.

Действительно, это был пушистый серый волчонок. Подбежав ко мне, Синуски бросила свою находку к моим ногам, потом заскулила, положила передние лапы мне на плечи и лизнула меня прямо в лицо. Казалось, она просила пощадить волчонка.

— Не бойся, Синуски, я его не обижу, — сказал я.

Нагнувшись, я погладил маленького зверька. Он ничуть не испугался и завилял хвостом. Был он очень худ и, по-видимому, давно не ел. Мы не понимали, что случилось с волчицей, как могла она его потерять. Синуски улеглась на песок подле волчонка, а он схватил один из ее набухших сосков и, громко причмокивая, стал сосать.

Мы привязали лошадей, и женщины снова заснули. Заснул сладким сном и волчонок, довольный и сытый. Я был рад, что Синуски его нашла, так как мне давно уже хотелось иметь ручного волчонка. Долго придумывал я ему кличку и, наконец, решил назвать его Нипокана, или сокращенно Нипока. В тот день я и не подозревал, что этот волчонок будет со временем моим помощником и защитником.

На закате солнца я разбудил женщин, и мы поели сушеного мяса. В сумерках мы переправились через реку и поехали на восток к холмам, разделяющим долины рек Два Священных Вигвама и Барсук. В полдень сделали привал на берегу реки Береза. Я вынул из мешка волчонка и отдал его Синуски.

Река Медведь начинается там, где река Крутой Берег сливается с реками Два Священных Вигвама, Барсук и Береза. На рассвете мы выехали на плоскогорье, откуда берет начало река Медведь, а на восходе солнца спустились в долину реки в том месте, которое мы называем Апукуитсипеска — «Широкая долина ив». Нигде не было видно дичи; земля была утоптана конскими копытами, и я нашел отпечатки собачьих лап. Теперь мы знали, что неподалеку находится большой лагерь — лагерь пикуни.

— О, скоро мы их увидим! — воскликнула моя мать.

Слезы навернулись ей на глаза, и она запела дрожащим голосом, а я стал ей подпевать.

Дважды переправлялись мы через реку и, наконец, увидели в конце долины огромный лагерь пикуни — сотни и сотни вигвамов. Мужчины гнали табун на водопой; тысячи лошадей гуськом поднимались по тропинке на равнину. Как ни велико было расстояние, отделявшее нас от лагеря, но мы услышали громкий протяжный гул, напоминавший жужжание пчел: болтали, смеялись, пели мужчины и женщины, лаяли собаки, нетерпеливо ржали лошади.

Понукая усталых кляч, мы въехали в лагерь, направляясь к вигвамам клана Короткие Шкуры, находившимся в восточной части лагеря. Этих вигвамов было больше двухсот.

Мы миновали огромный вигвам Одинокого Ходока; Одинокий Ходок был вождем нашего клана, а также всего племени. Он заслужил славу великого воина, и во всех наших трех племенах не было человека умнее и великодушнее, чем он.

Женщины выбегали нам навстречу и громко кричали:

— Женщина-Олень вернулась к нам, а с ней Маленькая Выдра, ее сын!

Но никто не обращал внимания на бабушку. Они столпились вокруг нас, засыпая вопросами, а мы остановили лошадей у входа в вигвам Быстрого Бегуна. Это был мой дядя, старший брат матери. Прибежали его жены, обняли нас и повели в вигвам.

Моя мать подошла к Быстрому Бегуну, обняла его и заплакала. Он гладил ее по голове и дрожащим голосом говорил:

— Ну-ну, не плачь, сестра! Сегодня счастливый день. Как я рад, что ты вернулась к нам, ты и Маленькая Выдра! А как он вырос!

Мать скоро осушила слезы и села рядом с ним, а он обратился ко мне.

— Да, племянник! Ты теперь взрослый. Вероятно, ты уже охотишься и привозишь матери мясо и шкуры. А когда же ты начнешь священный пост?

— О, я им горжусь! — воскликнула мать. — Он хороший охотник.

— Я хочу быть ловцом орлов, — сказал я. — Жрецы кайна — ловцы орлов — отказались мне помочь. Быть может, ты придешь мне на помощь. Этим летом я научусь ловить священных птиц, которые парят в далекой синеве.

Вошла бабушка и села у входа. Услышав мои слова, она нахмурилась и сердито проворчала:

— Сумасшедший! Не знаю, что мне с ним делать. Быстрый Бегун, быть может, ты заставишь его взяться за ум!

Дядя засмеялся.

— Молодец! — сказал он мне. — Юноши должны мечтать о великих подвигах. Я знаю, настанет время, когда ты будешь ловцом орлов. Но сначала нужно подумать о священном посте. Ты должен увидеть вещий сон, а затем участвовать в набегах на враждебные нам племена. Ты должен беседовать со жрецами Солнца и приносить жертвы богам. И, быть может, через пятнадцать-двадцать зим ты научишься ловить орлов.

Он умолк, а у меня сжалось сердце. Я-то надеялся на его помощь! И жрецы кайна говорили, что я должен ждать много-много лет! Мне стало так грустно, что я ничего ему не ответил. «Не быть мне ловцом орлов, — думал я. — Лучше отказаться от несбыточной надежды».

Мать и бабушка ушли. Им предстояло снять поклажу с лошадей и поставить наш маленький вигвам. Я остался вдвоем с дядей. Вскоре к нам присоединилось несколько воинов. Они курили и расспрашивали меня о кайна, а я отвечал коротко; однако рассказал им о том, как мы едва спаслись от неприятельского отряда. Не успел я закончить рассказ, как дядя и его гости выбежали из вигвама, созывая Икунукатси[3], и отдали приказ седлать коней.

В лагере началась суматоха; пастухи приводили лошадей, женщины молили Солнце защитить воинов от стрел неприятеля, плакали дети, выли собаки.

Я вышел из вигвама посмотреть, как собираются воины. По приказу военного вождя, которого звали Одинокий Бизон, воины двинулись на запад, громко распевая боевую песню нашего племени. Все они были в боевом наряде и вооружены луками, ружьями и щитами; военный убор из перьев украшал их головы. Это было волнующее зрелище. Я восхищался воинами, прислушивался к песне и забыл на время о своем горе. Но когда они поднялись на равнину и скрылись из виду, я снова отдался тоске. Ярко светило солнце, а мне казалось, что черная туча нависла над моей головой.

Наш вигвам был уже поставлен. Я кликнул Синуски, вынул из мешка волчонка, и она его накормила. Мать принесла мне поесть; тетки дали пеммикана, сушеных ягод и мяса бизона, но я не чувствовал голода. Пришли женщины и завели разговор с матерью. Мальчики, мои сверстники, хотели со мной познакомиться и втянуть в игру, но мне было не до игр. Взяв волчонка, я вышел из лагеря и поднялся на равнину. Синуски бежала за мной по пятам. Я отдал ей волчонка, лег на траву и тотчас же заснул.

Разбудило меня тихое ворчание собаки. Я приподнялся и увидел, что солнце уже скрылось за горами. Какой-то старик медленно брел по склону. Когда он приостановился и поднял голову, я узнал дядю моей матери — Красные Крылья. Был он великим жрецом Солнца, хранителем священной Трубки Грома.

— А, вот ты где! — сказал он, усаживаясь рядом со мной. — Твоя мать сказала, что я найду тебя здесь. Ты печален. Я пришел, чтобы помочь тебе.

— Этим летом я хочу стать ловцом орлов. Научи меня, если хочешь мне помочь, — резко ответил я.

— Тише, тише, сын мой. Будь спокоен, не сердись, говори ласково и кротко, — сказал мне старик.

— Все говорят — и жрецы кайна и мой дядя, — что мне придется ждать много-много лет, и тогда только я смогу сделаться ловцом орлов.

Он ответил мне не сразу, и я подумал, что и от него не дождусь помощи. Повернувшись к нему спиной, я стал смотреть на волчонка, который затеял игру с Синуски и старался поймать ее за хвост. Хотелось мне быть таким же счастливым и беззаботным, как он.

Наконец, старик заговорил, словно размышляя вслух:

— Много видел я на своем веку и понял, что и юноши могут совершать великие подвиги. Одна беда: юноши думают прежде всего о том, чтобы весело провести время. Нравится им плясать, разгуливать в нарядной одежде, играть в азартные игры; они ходят на охоту и убивают зверей для того, чтобы обменивать у белых торговцев меха на зеркальца и яркую материю. Но если бы юноша от всего этого отказался, если бы думал он только о том, чтобы развить свои силы, стать выносливым и смелым, не отступающим перед лишениями и тяжелыми испытаниями, тогда, быть может…

Старик умолк, задумчиво глядя вдаль. Я не выдержал и крикнул:

— Значит, ты хочешь сказать…

— Вот что хочу сказать, — перебил он меня, — несмотря на молодость свою, ты можешь стать ловцом орлов, если пойдешь по тропе, которую я тебе укажу.

Никогда я с нее не сверну! — воскликнул я.

— Прежде всего ты должен начать священный пост.

— А что я должен делать, когда пост мой окончится?

— Тогда узнаешь. Сейчас я ничего тебе не скажу, — ответил он.

Я взял волчонка, и мы стали спускаться в долину. Трудно мне было приноравливаться к старческой походке Красных Крыльев. Я был так счастлив, что мне хотелось петь, плясать, бежать к матери и передать ей разговор со стариком.

Когда мы вошли в лагерь, лагерный глашатай, проходя мимо вигвамов, громко выкрикивал:

— Слушайте, слушайте все! Вот приказ вождя: завтра мы снимаемся с лагеря и пойдем к верховьям реки Два Священных Вигвама. Лагерь мы раскинем у подножия гор, поросших лесом, потому что многим из вас нужны новые шесты для вигвамов.

Этот первый летний месяц, месяц Новой Травы, называется также месяцем Новых Вигвамов, потому что в эту пору года женщины дубили шкуры бизонов и из мягкой белой кожи шили новые покрышки для вигвамов, а также заготовляли новые шесты.

Остановившись у входа в свой вигвам, Красные Крылья сказал мне.

— Я рад этой вести, сын мой. В горах Два Священных Вигвама будешь ты поститься. Во всей нашей стране нет более подходящего места для священного поста.