Ловец орлов

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ыехав из долины, мы свернули на юго-запад, пересекли лес и увидели южный рукав реки Два Священных Вигвама. Здесь я нашел следы бобров, запруды новые и старые; на берегу валялись палки и сломанные ветки — строительный материал умных зверьков. Но на тропе, по которой мы ехали, виднелись следы копыт, значит, здесь частенько проезжали наши охотники. Старик хлестнул лошадь и крикнул мне:

— Я знал, что люди из нашего лагеря ставят здесь ловушки. Не беда! Мы поедем дальше, и я покажу тебе такие запруды, которые никто еще не нашел.

Мы повернули на север и, поднявшись по крутому, поросшему лесом склону, поехали вдоль ручья. Ручеек был узкий; кое-где он имел в ширину не больше четверти шага. Взглянув на него, я подумал, что бобры не могут жить в таком маленьком ручье; должно быть, старик забыл те тропы, по которым проезжал много лет назад. Мне хотелось спросить его, не сбился ли он с пути, но я не посмел. Держал он путь прямо к скалистым гребням гор.

Мы поднимались все выше и выше и, наконец, увидели широкую круглую котловину между двумя горами. Старик остановил лошадь на склоне горы и, подозвав меня к себе, указал вниз. По краям котловина заросла ивами, осинами и тополями, а в центре виднелись пять запруд, разделенных плотинами, и эти плотины сделаны были бобрами.

Я не верил своим глазам; неужели маленький ручеек, вдоль которого мы ехали, доставлял достаточное количество воды в эти пять прудов?

— Я привел тебя сюда, на этот склон, чтобы ты сразу увидел все пять запруд, — сказал мне Красные Крылья. — Как ты думаешь, много ли можно поймать здесь бобров?

— Много! Больше, чем нужно, чтобы купить ружье, — тихо отозвался я.

Мне было очень стыдно. Я бранил себя за то, что усомнился в старике.

— Когда я в последний раз приезжал сюда — о, сколько лет прошло с тех пор! — было здесь только две запруды. А теперь их пять! Я рад за тебя. За работу! Ты научишься ставить ловушки и купишь себе ружье.

Мы сошли с лошадей и направились к нижнему пруду. Плотина из ивовых прутьев была возведена недавно и облеплена грязью. Несколько троп вели от пруда к роще. Высоко над водой поднимались три новые и четыре старые мазанки[7] — жилища бобров.

— Если считать на каждую мазанку по пяти бобров, старых и молодых, здесь, в этом пруду, водится не меньше тридцати пяти бобров, — сказал мне старик.

Одна из тропинок спускалась к самой воде; земля здесь была еще влажная. Должно быть, по этой тропинке проходили ночью бобры-работники.

Красные Крылья показал мне, как нужно ставить ловушку, и охотно отвечал на все мои вопросы. Прежде всего он объяснил мне, что ловушку следует ставить так, чтобы бобр не вытащил ее на берег или на мелководье, где он может отгрызть попавшую в зажим лапу и убежать.

Затем старик срезал ивовый шест длиной в три шага. Один конец этого шеста был раздвоен, а другой свободно проходил в звено цепи, прикрепленной к ловушке. Мелкие веточки на шесте он обрубил наискось, так, чтобы звено не могло соскользнуть и цеплялось за зазубрины. Ловушка была уже насторожена — в тиски вставлен был сторожок, или подпорка, державшаяся на пружине; достаточно было коснуться ее, чтобы ловушка захлопнулась.

Красные Крылья опустил ловушку в воду и поставил у самого берега, слегка зарыв в грязь, чтобы не отнесло ее на середину пруда. Бобр, подплыв к откосу и вылезая на сушу, упирался передними лапами в берег, а задние болтались в воде; одна из задних ног должна была коснуться сторожка и попасть в тиски.

Поставив ловушку и продев шест в звено цепи, старик опустился на колени у самого края воды и глубоко загнал шест в илистое дно; раздвоенный конец был обращен вверх. Загнал он его косо, так что весь шест был покрыт водой. По обе его стороны он вбил под водой два крепких колышка, верхние концы которых перекрещивались и удерживали шест в наклонном положении; чтобы приподнять его или оттянуть в сторону, нужно было сначала вытащить колышки.

Покончив с этим делом, старик стал черпать рукой воду и поливать склон и то место, где стоял на коленях. Делал он это для того, чтобы бобры не почуяли его запаха. Затем на цыпочках он подошел ко мне.

— Ну вот! — сказал он. — Ловушка поставлена неплохо. Сегодня ночью бобр пойдет в рощу за ветками для плотины и, вылезая на берег, попадет задней ногой в ловушку. Когда сожмутся тиски, он почувствует боль, испугается и подумает, что какой-нибудь враг напал на него с суши. Он повернется и нырнет, увлекая за собой ловушку и цепь. Звено скользнет по шесту и дойдет до раздвоенного конца, с которого не соскочит. Дальше бобр плыть не может; снова он поворачивается и плывет к берегу, чтобы, выбравшись на сушу, отгрызть попавшую в тиски лапу. Но звено застревает на первой же зазубрине, и бобр вынужден остановиться. Он начинает задыхаться и всплывает на поверхность. Трудно тащить ему за собой тяжелую ловушку и цепь, которые влекут его ко дну. Выбившись из сил, разгребает он лапами воду. Набрав воздуха в легкие, он скрывается под водой; потом поднимается еще два-три раза и, наконец, идет ко дну. Несколько пузырьков воздуха появляются на поверхности пруда; все кончено: бобр утонул и лежит на дне.

— Ты говоришь так, как будто сам все это видел! — воскликнул я.

— Да, три раза видел я, как бобр попадает в ловушку, и каждый раз повторялось одно и то же: сначала он нырял, затем выплывал подышать на поверхность и, наконец, шел ко дну, раньше чем я успевал сосчитать до пятидесяти.

— Ты мне сказал, что есть два или три способа ловить бобров.

— Да. Зимой, когда пруды замерзают, нужно прорубить дыру во льду перед одной из мазанок, в которых живут бобры. Если заглянуть в дыру, можно увидеть под льдом входы в мазанку. Вот перед этими-то входами и ставят ловушку. Ее осторожно спускают вниз на палке, а звено цепи скользит по длинному гладкому шесту, который глубоко загоняют в илистое дно, а верхний его конец торчит из проруби. Есть еще один способ ловить этих мудрых зверьков-строителей. Подобно людям, собакам, волкам и другим животным, они очень любопытны: каждому из них хочется знать, что делает его собрат. Этим свойством пользуется охотник. Поймав бобра, он вырезает у него железы, наполненные желтым густым и очень пахучим веществом. Поставив ловушку, он смазывает этим веществом кончик ветки, которую втыкает около самой ловушки в илистое дно так, что верхушка ее поднимается над водой. Первый же бобр, почуяв запах, подплывает к ветке и обнюхивает ее; в это время задняя половина его туловища погружена в воду; одна из задних лап ударяет по сторожку, и ловушка захлопывается. Каждому ловцу бобров нужно иметь это пахучее вещество; не всегда удается поставить ловушку у откоса, по которому бобры вылезают на сушу. Случается, что у берега слишком мелко, и вода не покрывает шеста и ловушки. Тогда следует отыскать другое место, поглубже, и смазать ветку пахучим веществом, чтобы привлечь бобров к ловушке.

— И больше никаких способов нет?

— Расскажу тебе еще об одном. Если у ловца бобров нет пахучего вещества, а у откосов слишком мелко, то следует слегка повредить плотину так, чтобы она пропускала воду. Перед самым отверстием с внутренней стороны плотины охотник ставит ловушку. Вечером бобры выходят из своих жилищ, замечают, что плотина повреждена и спешат ее исправить. Первый же бобр, добравшийся до этого места, попадает в ловушку. Мне этот способ не нравится. Попробуй-ка разрушить плотину, и ты увидишь что это нелегкое дело. Ветки и палки так туго переплетены и так плотно облеплены грязью, что разрушить плотину почти невозможно.

— Как ты добр, Красные Крылья! — воскликнул я. — Ты научил меня ставить ловушки и рассказал мне все, что сам знаешь о бобрах. Теперь, если я услышу, как кто-нибудь восхваляет способ ловить бобров, ему одному известный, я посмеюсь над ним!

— Нет, нет! — перебил старик. — Никогда не смейся над хвастунами и не говори лжецам, что они лгут. Если когда-нибудь ты станешь вождем — а как бы я хотел дожить до этого дня! — помни, что ты должен быть смелым, честным, великодушным и снисходительным к глупцам. А теперь поставим вторую ловушку и пойдем домой.

Вторую ловушку поставил я в дальнем конце пруда и, по словам старика, сделал это не хуже, чем он.

С нетерпением ждал я следующего утра. На восходе солнца я побежал к реке и выкупался вместе с Синуски и волчонком. Потом я пригнал лошадей, оседлал одну из них и поехал к пруду осмотреть ловушки. Собака побежала за мной, а волчонка я посадил в мешок, привешенный к луке седла.

Держа на коленях ружье Красных Крыльев, я проехал через весь лагерь и, осматриваясь по сторонам, ловил взгляды всех встречных. Был я хорошо одет, ехал на быстром коне и вез ружье; мне хотелось, чтобы все любовались мною.

Я догнал двух охотников и вместе с ними доехал до южного рукава реки, где были расставлены их ловушки. Один из них спросил меня, где поставлена моя ловушка, а я ответил уклончиво:

— Там, дальше…

Они засмеялись, и другой охотник воскликнул:

— Мы это место знаем. Скоро мы там с тобой встретимся.

Я приуныл. Мне хотелось, чтобы никто не знал об этих пяти запрудах. Проезжая вдоль ручья, я увидел несколько оленей и лосей, но не пытался их подстрелить, так как спешил взглянуть на ловушки. Чем ближе подъезжал я к запрудам, тем сильнее волновался. Завидев издали нижнюю запруду, я сошел с лошади, привязал ее к дереву и, выпустив из мешка Нипоку, стрелой полетел к ловушке. Добежав до откоса, я остановился и уставился в воду. Ясно разглядел я шест и верхушки колышков, но глубже ничего не было видно. Мне показалось, что шест даже не отклонился в сторону, а тропинка, проложенная бобрами, высохла за ночь. Даром пропали труды старика!

Я был так огорчен, что чуть не заплакал. Медленно поплелся я ко второй ловушке — к той, которую я сам поставил. Потом раздумал, вернулся к откосу и, взяв тонкую палку, стал шарить ею по илистому дну, отыскивая первую ловушку. Я хотел убедиться в том, что она не сдвинута с места.

Вдруг я вспомнил, что накануне, когда старик поставил ловушку, ясно можно было разглядеть первое звено цепи на месте. А теперь его не было видно! Быстро выдернул я колышки, схватил обеими руками шест и начал тащить его из воды. Это было дело нелегкое; я напрягал все силы и, наконец, вытянул шест и цепь, а затем и бобра — большого бобра, съежившегося и окоченевшего. Передние его лапки были плотно прижаты к груди. Я схватил его за хвост, оттащил от пруда и бросил на землю.

Нипока тотчас же прыгнул к нему; я отогнал волчонка, но он вернулся и, громко ворча, пытался укусить мертвого зверька.

Как я был счастлив! Усевшись на землю, я смотрел на бобра, любовался пушистым мехом, широким плоским хвостом и думал о том, какой большой обруч придется взять, чтобы на нем растянуть и высушить шкуру.

Потом я вскочил и побежал ко второй ловушке. Не увидев звена цепи, я понял, что еще один бобр пойман. Быстро вытащил я его на берег, высвободил заднюю его лапку из тисков и положил зверька на траву рядом с первым бобром. Любуясь своей добычей, я считал себя богачом. Мне оставалось поймать еще тридцать восемь бобров, и тогда я могу купить ружье. По пальцам я сосчитал сколько дней уйдет на ловлю. Только девятнадцать дней! Как мало! Меньше чем через месяц у меня будет ружье!

Оставив Синуски и волчонка караулить бобров, я насторожил обе ловушки и опустил их на дно. Затем, связав бобров за задние лапы, я перебросил их через седло, Нипоку посадил в мешок и поскакал домой.

Мать осыпала меня похвалами, и даже бабушка улыбнулась, когда я положил у входа в вигвам двух больших бобров. Они просили меня войти и отдохнуть. Я свое дело сделал и заслужил отдых: они сами отведут мою лошадь на пастбище, сдерут с бобров шкурки и растянут их на обручах для просушки. А на ужин я получу лакомое блюдо: поджаренные хвосты бобров.

Но я не мог усидеть на месте: хотелось мне поскорее рассказать Красным Крыльям об удачной ловле. Я побежал к нему, рассказал все, как было, и объяснил, что снова поставил обе ловушки. Завтра я принесу еще двух бобров, а через девятнадцать дней будет у меня сорок шкурок, которые я обменяю на ружье.

Слушая меня, старик тихонько посмеивался. Должно быть, его забавляла моя юношеская восторженность и вера в удачу. Ну, что ж! Быть может, я ошибаюсь; быть может, не так скоро удастся мне купить ружье. Пожалуй, выпадут и такие дни, когда я буду приносить по одному бобру. Беда не велика! Ружье я все-таки куплю.

Но вдруг я выпрямился и стал оглядывать себя, свою одежду, руки. Провел рукой по лицу и волосам. Что такое? Почему не только старик, но и жены его посматривают на меня и усмехаются?

Я рассердился и воскликнул:

— Почему вы надо мной смеетесь? Что смешного во мне?

— Ничего, ничего, — успокоил меня старик, — а смеемся мы потому, что у меня есть для тебя новость. Долго не придется тебе ловить бобров!

— Как? Почему? Да ведь я должен добыть сорок шкурок!

— Я буду ловить для тебя, сын мой, а ты пойдешь на войну.

— На войну?! — повторил я, не веря своим ушам.

Все громко расхохотались.

— Довольно! — прикрикнул старик на своих жен и, когда они притихли, продолжал очень серьезно: — Улыбались мы, радуясь твоей удаче. Ну, что, доволен ли ты?

— Да, но я ничего не понимаю. Ведь меня ни один отряд не принимал.

— Все это устроила твоя бабушка.

— Бабушка?! — воскликнул я.

Я недоумевал, какое отношение может иметь женщина к войне.

— Да, она, а пожалуй, и я помог немного. Давно уже приставала она к твоему дяде, Быстрому Бегуну, упрашивая его повести отряд против наших врагов, а на тебя возложить обязанность носителя его трубки. Ну и докучала же она твоему дяде! Быстрый Бегун заявил, что не хочет идти на войну; он уже повоевал на своем веку и теперь может отдохнуть. «Да, да! — закричала она. — Отдыхай и толстей! Устраивай пиры в своем вигваме и пренебрегай племянником! Ах, зачем он покинул народ своего отца? Вожди кайна рады были бы вести его по тропе войны!» Кажется, эти слова задели твоего дядю. Старуху он прогнал, сказав, что спорить с ней хуже, чем отбиваться от целого роя ос. Потом он пришел ко мне и долго со мной беседовал. Говорил, что стареет и трудно ему идти на войну. Однако он готов в последний раз повести отряд, если другие вожди отказываются тебя принять. Я сказал ему, что его долг — повести тебя по тропе войны и обучить всему, что должен знать воин. Сейчас он набирает воинов. Завтра утром я для всех вас снова извлеку мою Трубку Грома, а вечером вы покинете лагерь, чтобы совершить набег на ассинибуанов.

Выйдя из вигвама старика, я долго не мог собраться с мыслями. Счастливый выдался для меня день! Утром я поймал двух бобров, а теперь узнал, что меня берут на войну. Это было лучше, чем ловить бобров! «Если меня не убьют, я скоро буду ловцом орлов», — думал я.

У входа в наш вигвам мать и бабушка чистили шкурки бобров. Я остановился и, обращаясь к бабушке, сказал:

— Я слышал, что ты говорила обо мне с Быстрым Бегуном.

— Должен же был хоть кто-нибудь взяться за дело, если мать твоя о тебе не заботится, — проворчала она.

— Быстрый Бегун исполнил твою просьбу. Завтра вечером я вступаю на тропу войны.

Старуха посмотрела на меня, выронила нож, которым чистила шкуру, и, закрыв лицо руками, заплакала. Мать знаком приказала мне уйти. Я вошел в вигвам и сел на ложе из шкур. «Трудно понять женщину, — думал я. — Бабушка моя плачет, хотя и добилась того, чего хотела».