Ловушка

Глава девятая

«Если всё так будет продолжаться и дальше, тебя поставят на академический испытательный срок».

Я выхожу с собрания с предупреждением, эхом отдающимся в голове, и направляюсь в раздевалку. Я провалил три из пяти предметов в этом семестре и едва успел сдать два других. Но такое бывает, когда ты практически не ходишь на занятия.

В прошлом году перспектива исключения казалась непостижимой. В этом же году меня это беспокоит не так, как должно. Но возможное отстранение от команды, тем не менее, всё равно беспокоит. Это буквально единственное, что меня сейчас волнует. Если я потеряю футбол, то с тем же успехом можно бросать учёбу. Какой смысл оставаться?

И куда я поеду потом? Домой? В последнее время мы с сестрой не сходимся во взглядах.

Диана виделась с Пейдж в начале сентябре, что повлекло за собой «звонок» мне. Она спустила на меня всех собак. Упрекала, уговаривала, и потом, когда и это не сработало, она, наконец, взорвалась, проругавшись на меня больше часа. Я ожидал этого «разговора» последние пару месяцев, поэтому был полностью готов к вине, которую она попыталась возложить на меня.

Я сказал ей не лезть, что только разозлило её ещё больше. Когда она требовательно спросила, что случилось между мной и Пейдж, а я ответил: «Прощай, Диана. Я вешаю трубку», она перестала со мной разговаривать. Это продолжалось три недели.

Когда она снова начала мне звонить, это было либо для того, чтобы вселить в меня вину и вернуть домой для «исполнения своих обязательств», либо же чтобы сказать, как она разочарована во мне. Ещё интересовалась, что со мной стало, ни капли не сомневаясь, что моё тело захватили инопланетяне.

С тех пор я получил около десятка звонков от неё. Она свыклась с тем, что в ту же секунду, как речь заходит о Пейдж или ребёнке, я вешаю трубку.

Теперь в своих звонках она спрашивает об учёбе, и я лгу, рассказывая как всё отлично. Можно только представить, чтобы она сделала, если бы я признался ей, что мой средний балл 3.5 упал на целую единицу за один семестр. Ага, ей бы это понравилось.

Я спрашиваю о Тесс и Даге, а потом сразу же вешаю трубку. Ключ для избежания спора — не затягивать разговор, иначе он растянется на слишком долго и неизбежно приведёт к Пейдж, а разговоры о Пейдж — это нарушение условий сделки. Конец разговору. Я не стану о ней говорить. И Диана это знает. Но её ничего не останавливает. Неа, моя сестрица превращается в бульдога, когда дело доходит до моей бывшей девушки и ребёнка.

До родов Пейдж осталось десять дней, а от моей сестры ничего не слышно почти месяц. Совпадение? Возможно. Кто знает.

Я качаю головой, раздражённый тем, что не могу вытеснить из мыслей надвигающуюся дату.

Завернув за угол, я изумлённо замечаю Зака Пирсона, нашего начинающего квотербека, стоящего у раздевалки. На нём тяжёлая кожаная футбольная куртка, чёрные джинсы и перекинутый через плечо рюкзак. Зак одет и готов уходить, так почему он ещё тут? Тренер Брайтон продержал меня в своём кабинете целых сорок пять минут после тренировки. Я был уверен, что все уже разошлись.

— Что ты до сих пор здесь делаешь? — спрашиваю я, когда подхожу.

— Жду тебя, — отзывается он с открытым, дружелюбным выражением лица. Пирсон хороший парень. Мы много зависали вместе с тех пор, как мой сосед по комнате Стив начал встречаться с лучшей подругой его девушки четыре месяца назад. До этого мы в основном тусовались только когда команда была на выезде. Он мне нравится, но мы не близки, если понимаете о чём я.

Я останавливаюсь перед ним.

— Для чего?

Дёрнув головой в направлении двери, он изрекает:

— Скажу, когда закончишь.

— Что, будешь ждать, пока я приму душ? — осведомляюсь я, вскинув бровь. Тренер рассказал ему о моих плохих оценках?

Пирсон разражается смехом.

— Только час не возись. У меня встреча с Оливией сегодня.

Из того, что я слышал, он видится с Оливией практически каждую ночь, так что ничего нового.

Пожав плечами, я проталкиваюсь в раздевалку.

Пятнадцать минут спустя, с всё ещё влажными после сушки полотенцем волосами, я выхожу из раздевалки и нахожу прислонившегося к стене Пирсона с прижатым к уху телефоном. Заметив меня, он произносит:

— Лив, мне пора бежать. Увидимся позже. — Он тихо смеётся над чем-то, что она говорит, и отвечает: — Ловлю на слове.

Вот ещё кое-что, что я знаю о нашем бесстрашном квотербеке — он по уши влюблён в свою девушку, как когда-то я был помешен на Пейдж.

Пейдж.

Чёрт. Хотел бы я, чтобы в моей голове стояла стальная рабочая ловушка.

— Так ты расскажешь мне, что всё это значит? Тренер тебе что-то сказал? — спрашиваю я, пока он пересекает холл, направляясь в мою сторону.

Затолкнув телефон в карман куртки, Пирсон подстраивается под мои шаги, в то время как мы плечом к плечу идём на выход.

— Оливия сказала мне, что ты не едешь домой на каникулы, — роняет он, склонив ко мне голову.

Оливия в моём классе по политологии в этом семестре. Я познакомился с ней через Пирсона, и когда мы на прошлой недели прохлаждались в классе, я ненароком сболтнул, что не собираюсь домой на Рождество.

— Да ладно, пустяки.

— Эйприл говорит, что твой сосед собирается в какой-то круиз по воссоединению семьи, — говорит Пирсон, продолжая копать.

Я бросаю на него взгляд, пока мы идём через короткий коридор, ведущий на парковку.

— Да. — У меня такое ощущение, будто я знаю, куда ведёт этот разговор.

— Почему бы тебе не поехать домой со мной? Мама жалуется, что ей некому печь и готовить теперь, когда мой брат от нас отбился.

Я блекло улыбаюсь самому себе. Рефлексы на уровне.

— Нет, старик. Всё хорошо.

Господи, может ли моя жизнь стать ещё хуже. Я официально объект жалости.

Пирсон толкает дверь, и порыв ледяного ветра ударяет в лицо. Я ограждаюсь плечом от ветра и следую за ним в зимний вечер. Земля укрыта парой сантиметров снега, но, по крайней мере, метели нет и дороги чисты. В шесть уже стемнело, но парковка хорошо освещена и почти пуста, не считая мою машину, несколько других и грузовик Пирсона.

— Ты поедешь домой со мной.

Я качаю головой.

— Мне и здесь хорошо.

Мой телефон начинает звонить, прежде чем Пирсон успевает настоять. Засунув руку в карман куртки, я бросаю быстрый взгляд на экран, и у меня замирает сердце.

Диана.

Я останавливаюсь в полушаге и вскидываю палец Пирсону с просьбой дать мне минуту. Он кивает и продолжает идти. Я поворачиваюсь к нему спиной.

Едва прижав телефон к уху, я слышу задыхающийся голос моей сестры:

— Пейдж рожает. — Пауза, и моё сердце теперь буквально застревает в горле, препятствуя словам. — Думала, может, ты захочешь знать.

Я всё ещё ничего не говорю.

Не могу. Физически не могу. Мне понадобится час, чтобы перевести дыхание.

Мне кажется, она собирается сказать больше, но бросает трубку на этих словах, оставляя меня стоять там. Одного. На холоде.

Часть меня, слабая часть, хочет ей перезвонить. Хочет забронировать рейс домой в эту же секунду. Но другая часть меня знает, что если я выберу эту дорогу, возврата не будет. Я всё потеряю. Больше, чем уже потерял.

В один день мои родители были здесь, а к тому времени, как я проснулся на следующее утро, их уже не стало. Какой-то идиот, чересчур тупой и бездумный, чтобы понять, что он слишком пьян для вождения за рулём отнял их жизни и безвозвратно изменил мою.

После их смерти мне пришлось переехать к сестре. Никто из нас и не выбрал бы другую жизнь, но смерть исключает возможность выбора. Очевидно, и тот, кто отвечает за новую жизнь на земле — тоже. Футбол и учёба в Уорвике были моим выбором.

И Пейдж намеренно отобрала это у меня.

Поэтому, прежде чем я размякну и сделаю что-то, о чём потом пожалею, я разворачиваюсь и окликаю Пирсона, который не торопясь забирается в грузовик, устремив взгляд на меня.

Я неторопливо бегу к нему с гремящим в горле сердцем, пока не останавливаюсь у грузовика.

— Когда едем? — спрашиваю я.

Пирсон улыбается, выглядя довольным.

— Выезжаем в пятницу.

— Круто. — Я застываю. — И, эй, спасибо.

— Не благодари. Ты сделал мне одолжение.

Нет, это он сделал мне одолжение, потому что я знаю, что если останусь, то, в конце концов, сдамся и

Я так крепко цепляюсь за руку Эрин, что она, наверное, совсем онемела. Но Эрин не жалуется, она — моя опора и партнёр по родам.

Шесть недель курсов материнства не подготовили меня к такой боли, как роды. А я-то думала, что это спазмы — своеобразная пытка. Они и в пыль не попадают кошмарной боли, пожирающей моё тело с каждой схваткой.

Я поклялась, что не буду плакать, визжать и вопить, как женщины, которых можно увидеть в фильмах и видеороликах о родах, но у меня не выходит сдержать слёзы и болезненное хныканье.

Больно. Господи, как это больно.

— Ох, Пейдж, ты так хорошо справляешься.

У меня нет сил или воли, чтобы поднять голову на пару сантиметром и заглянуть в лицо Эрин. Хватает того, что она здесь, держит меня за руку — или даёт мне выжать из неё кровь.

— Больно, — исторгаю я жалобный стон, чувствуя начало новой схватки, затягивающейся как верёвка вокруг моего раздувшегося живота. Боже, как бы я хотела не быть такой идиоткой и не ждать столько, чтобы сказать маме и Эрин, что, кажется, рожаю. К тому времени, как меня доставили в больницу, у меня отошли воды, а шейка матки расширилась на восемь сантиметров. Врач неотложной помощи сказала, мне ещё повезло, что я не родила в машине.

Пять минут спустя роды перешли во вторую стадию, и вместе с тем исчез всякий шанс на эпидуральную анестезию. Теперь мне не оставалось ничего, кроме как изо всех сил терпеть боль.

— Ладно, Пейдж, я досчитаю до десяти, а потом хочу, чтобы ты начала тужиться. — Одетый в стандартную зелёную форму Доктор Сэмюэль занял место между моими раздвинутыми ногами, глядя на меня поверх бифокальных очков и награждая одобрительным кивком.

Я подключена к аппарату, отслеживающему мои схватки, и как только на мониторе появляется новая, он приказывает мне тужиться.

Сжимая руку Эрин и холодные, стальные перила больничной койки, я тужусь изо всех сил. Во время интервалов отдыхаю, и под отдыхом я имею в виду — перевожу дыхание и издаю стоны, чтобы не кричать.

Тридцать минут спустя со спутанными на голове волосами и струящимся по шее потом, я делаю последний рывок и выталкиваю ребёнка наружу.

— Никакой ошибки. Это девочка, — объявляет доктор Сэмюэль из-за маски. Я слышу улыбку в его голосе.

Взволнованной Эрин разрешают перерезать пуповину, прежде чем доктор поднимает малышку, показывая её мне. Вся в подтёках крови и слизи с продолговатой головой, она всё равно самый красивый ребёнок, которого я видела.

Брианна — имя, которое выбрала я, в том случае если УЗИ показал верно, и родится девочка.

Воздух застревает в горле в тот миг, когда она начинает плакать. Слёзы облегчения и радости нахлынывают с нешуточной силой теперь, когда я знаю, что с ней всё хорошо.

Доктор Сэмюэль ещё трудится со мной — роды не совсем закончились, — в то время, как медсестра уносит моего ребёнка, чтобы помыть её, взвесить и прикрепить бирку.

Сперва мне хочется подержать её, но потом меня одолевает потребность во сне, который требует тело. Роды — изнурительная работа.

— Пейдж, она красавица.

Моя голова устало заваливается набок, когда голос Эрин привлекает моё внимание обратно к ней.

Она выглядит свежо и красиво в своей одежде с завязанными в аккуратный хвост длинными волосами. Хорошо, что я люблю её до умопомрачения.

— Спасибо, — выговариваю я пересохшими губами.

— Нет, тебе спасибо за то, что позволила мне разделить этот момент с тобой, я-то уж знаю, какая жесткая конкуренция была на эту работу. — Несмотря на дразнящие слова, её голос полон эмоций.

— У Трента не было ни единого шанса против тебя. — Я была польщена тем, что он вызвался, но наша дружба имеет границы, которые в этом случае закончились бы у дверей родильной палаты.

Я и Эрин разделяем это мгновение с нежной улыбкой, цементирующей нашу дружбу на всю оставшуюся жизнь. Она остаётся со мной, пока доктор заботится о последе и накладывает швы — да, потребовалась эпизиотомия. К тому времени, как он заканчивает, медсестра возвращается с моей завёрнутой в пелёнку малышкой, и располагает её в мои ожидающие руки.

Она красивая. Сейчас, будучи чистой, даже больше чем просто красивая. Я смотрю на неё благоговейно, не веря, что она появилась из меня. Осторожно касаюсь тёмного пушка волос на её голове. Он шелковистый и мягкий. Её глаза закрыты, поэтому я не знаю их цвет. Думаю, она похожа на меня в младенчестве. Волосы точно мои.

Будучи беременной я не верила, что смогу полюбить её больше, чем уже любила, но сейчас, когда она в моих руках, я упиваюсь её видом, и эта любовь возрастает в геометрической прогрессии. Растягивается. До бесконечности.

Пятнадцать минут спустя — после того, как медсестра помогает мне выбраться из кресла-каталки и лечь в постель, — мама и Диана врываются в палату. И когда я говорю «врываются» — именно это я и имею в виду. В целях самосохранения Эрин незамедлительно сдаёт Брианну в протянутые руки бабушки. Диане остаётся ждать своей очереди, когда она сможет взять на руки племянницу.

С трудом оторвав взгляд от внучки, мама впивается взглядом в меня.

— Как мой ребёнок?

Она говорит обо мне.

— Хочу спать. Счастлива. Благодарна. Влюблена, — отвечаю я тихо.

— Конечно, — отзывается она с улыбкой изобилующей гордостью и любовью, когда смотрит на меня. — Ох, Рита и Трент уже в дороге. Они должны быть с минуты на минуты, — добавляет мама, переводя внимание обратно к внучке.

Рита — это мама Трента, они всю неделю ждали звонка. Не могу дождаться, когда познакомлю их с дочерью.

Господи, у меня родилась дочь.

У нас с Митчем родилась дочь.

Комок от эмоций формируется в голове, отчего становится трудно глотать. Слёзы жалят глаза изнутри, и я яростно моргаю, чтобы их удержать. Мне позволены слёзы счастья, а не печали, и сейчас и те, и те борются за превосходство.

Когда у меня получается прояснить и сфокусировать взгляд, Диана глядит прямо на меня. Как будто знает, что я думаю о Митче и чего хочу, но боюсь её спросить.

Она подходит ко мне, озабоченность омрачает радость и счастье на её лице.

— Она просто красавица, — в её голосе таится печаль.

— Да, — соглашаюсь я сдавленным голосом.

— Ты будешь замечательной матерью, — произносит она, повторяя слова, которые говорила мне несколько месяцев назад.

— Надеюсь. — Я пытаюсь улыбнуться и подавить отчаянное желание спросить её о Митче.

Знает ли он? Приедет ли? До сегодняшнего дня я не осознавала, как сильно в тайне питала эту надежду.

В любом случая, я, наверное, прозрачная как стекло, потому что её зелёные глаза отражают сочувствие и сожаление, когда она шепчет мне едва слышным голосом:

— Я позвонила и сказала ему, что ты рожаешь.

Дыхание прерывается, сердце колотится о грудную клетку. Спустя несколько секунд, я вынуждаю себя вдохнуть, в то время как боль с невыносимой силой разрушает мои внутренности.

Я ненавижу себя за этот вопрос, но знаю, что она не ответит мне, если я сама не спрошу.

— Что он ответил?

Слёзы блестят в её глазах. Слёзы жалости.

Она медленно качает головой, волнистыми волосами мягко шелестя по кремовой блузке.

Если сейчас заплачу, я превращу то, что должно стать самым счастливым моментом в моей жизни в горечь и печаль.

Я оглядываю комнату, смотрю на главных женщин своей жизни, женщин, которые так много значат для меня. Потом смотрю на любовь всей моей жизни, мою дочь, и понимаю, что должна быть сильной ради неё. Я должна быть сильной ради себя.

Я перевожу дыхание и беру руку Дианы в свою.

— Ничего страшного. У меня всё будет хорошо. У нас с Брианной всё будет хорошо.

Диана судорожно вздыхает, наклоняется и обнимает меня, не забывая о внутривенной трубке, всё ещё подсоединённой к моей правой руке.

— Конечно, будет, милая. И я всегда буду рядом с вами. Где бы ты ни захотела. Пожалуйста, не забывай об этом.

— Не забуду.

После продолжительных объятий, на которые украдкой поглядывали моя мама и лучшая подруга, Диана отпускает меня и объявляет:

— Кажется, придётся боем брать племянницу у твоей мамы.

Её заявление вызывает ожидаемый смех. Мама неохотно передаёт внучку Диане и отходит ко мне.

— Ты в порядке, милая? — спрашивает он, ласково обнимая руками моё лицо.

У меня выходит только кивнуть, слова тонут под угрожающими хлынуть слезами.

— Я здесь, с тобой, милая. Я здесь, с тобой.

Крики Брианны спасают меня от ужасных рыданий.

— Я знаю, сладкая, — ласково обращается Диана к племяннице, огибая кровать и неся её ко мне. — Ты хочешь к мамочке.

После того, как дочь возвращается ко мне на руки, и я чувствую её крошечное тельце своим, меня снова переполняет настолько глубокой любовью, что я сдаюсь и даю слезам пролиться. Вот оно — смешение радости и боли.

Брианна. Она всё для меня. И мы вдвоём, вместе, пройдём через это. Без Митча.

Опустив взгляд на прекрасную малышку, что держит своей крошечной рукой не только мой палец, но и сердце, я знаю, что должна оставить прошлое позади, как бы это ни было больно.

Митч — моё прошлое.

Брианна — моё будущее.