Лучшее за год. XXV-II. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

Роберт Рид Рокси

Свой первый рассказ Роберт Рид опубликовал в 1986 году и вскоре стал постоянным автором «The Magazine of Fantasy & Science Fiction» и «Asimov's Science Fiction», а также «Science Fiction Age», «Universe», «New Destinies», «Tomorrow», «Synergy», «Starlight» и других изданий. Рид — один из самых плодовитых современных писателей, в частности среди авторов рассказов. Серьезную конкуренцию ему могут составить разве что Стивен Бакстер и Брайан Стэблфорд, которым, так же как и Риду, удается удерживать очень высокую планку качества прозы, а это далеко не просто. Рассказы Рида «Сестра Элис» («Sister Alice»), «Брат Совершенство» («Brother Perfect»), «Порядочность» («Decency»), «Избавитель» («Saznor»), «Реморы» («The Remoras»), «Куколка» («Chrysalis»), «Хвост» («Whiptale»), «Запасной игрок» («The Utility Мап»), «Мозг» («Marrow»), «День рождения» («Birth Day»), «Слепец» («Blind»), «Жаба с неба» («The Toad of Heaven»), «Большой шаг» («Stride»), «Форма всего сущего» («The Shape of Everything»), «Почетный гость» («Guest of Honor»), «Плата за добро» («Waging Good»), «Убить завтрашний день» («Killing the Morrow») и около полудюжины столь же ярких работ стоят в ряду лучших произведений жанра 1980 — 1990–х годов. Многие из лучших рассказов вошли в сборник «Драконы из Весеннего Источника» («The Dragons of Springplace»). К тому же Рид добился успеха и как романист: с конца 1980–х по настоящее время он написал уже десять произведений — «Подветренный берег» («The Leeshore»), «Гормональные джунгли» («The Hormone Jungle»), «Черное молоко» («Black Milk»), «Удивительные» («The Remarkables»), «По светлому пути» («Down the Bright Way»), «За звездной вуалью» («Beyond the Veil of Stars»), «Восторг жаворонков» («Ап Exaltation of Larks»), «Под открытым небом» («Beneath the Gated Sky»), «Жизненная сила» («Marrow») и «Сестра Элис» («Sister Alice»). Среди последних книг автора повести «Топь» («Mere»), «Вкусы моего гения» («Flavors of My Genius»), сборник «Кукушата» («The Cuckoo's Boys») и роман «Колодец звезд» («The Well of Stars»). Рид живет со своей семьей в городе Линкольн, штат Небраска.

В этом трогательном, вдумчивом и грустном рассказе объясняется, что лучший друг человека должен быть с ним до конца — либо своих дней, либо всего сущего.

Она меня будит без пяти пять утра. Входит в комнату, позвякивая жетонами ошейника и стуча когтями по старым дубовым половицам, и скулит — так тихо, что никто, кроме меня, не услышит.

Я кое–как усаживаюсь на кровати, вяло спускаю с нее ноги, натягиваю брюки и обуваюсь в новые кроссовки — привычная обувь раздружилась с изгибом стопы и ахилловым сухожилием. Какое–то время вожусь в ванной, затем иду в прихожую и вынимаю из шкафа теплую куртку. Собака внимательно следит за мной, в ее движениях и взоре легко угадываются энтузиазм и эгоистический интерес. В потемках возле двери я вежливо командую «сидеть» и «место», чтобы застегнуть на шее, которая с каждым днем угрожающе худеет, строгий ошейник с шестифутовым поводком.

Как и прежде, прогулки нам в радость, хоть и проходят они теперь мирно — без дерганья поводка, без свар с другими собаками. В начале марта в шестом часу утра царят мгла и покой под холодным ясным небом. Ярко горит Венера, узок месяц. Взяв курс на парк, мы пересекаем четырехполосное шоссе, шагаем в южном направлении мимо футбольного поля, поворачиваем на запад, снова на юг и оказываемся на узкой асфальтированной пешеходной дорожке. Днем здесь побывали сотни собак. В городе давно принят закон насчет поводка, и я его послушно блюду. А вот закон насчет уборки мусора нов, поэтому лишь немногие собачники носят с собой фонарики и полиэтиленовые мешки. На том месте, где моя сука справляет нужду вот уже четырнадцатый год, она отмечается и в этот раз, и я опускаюсь на колени, чтобы исследовать результаты и констатировать: стул относительно тверд, хоть и чересчур пахуч.

Что ж, денек начинается неплохо.

Мы идем дальше на юг, к белым деревянным ступенькам. С некоторых пор собака не жалует лестниц, но все же взбирается по ним достаточно резво. Вот мы на широкой велосипедной дорожке — это ее любимая территория. Весною в стриженой траве гнездятся кролики, и ей каждый год удается находить норки, набитые ушастой мелюзгой.

Однако нынешним утром ни одному крольчонку не доведется погибнуть в собачьих зубах.

Ниже по пешеходной дорожке шагает старик с немецкой овчаркой. Тони, басистый джентльмен, обычно машет нам издали и не упускает случая поболтать. Ему нравится смотреть, как Рокси скачет, а она от этой парочки просто без ума. Но сейчас они не замечают нас в потемках, а я не в настроении окликать. Они уходят вперед и сворачивают к шоссе, а когда на пешеходную дорожку спускаемся мы, Рокси замирает и, учуяв запах приятеля, тихонько скулит от огорчения.

Возвращаемся домой. Собаке пора принимать лекарство. Ей прописаны проин от ночного недержания мочи и метронидазол против диареи. Обычно она принимает полную дозу метронидазола, но несколько недель тому назад мы пережили тяжкую ночь, когда она не могла успокоиться ни дома, ни снаружи. Без малейшего повода лаяла, а это совсем не в ее привычках. Возможно, ее сводили с ума высокие звуки. Ветеринар предупредил, что возможны припадки, и метронидазол способен повысить их вероятность и усугубить остроту протекания. Вот почему нынче утром я даю ей только полпорции.

Я маскирую снадобье горстью вонючей консервированной еды, предназначенной для гериатрических собак. Она нетерпеливо ждет, чтобы управиться с пищей в один глоток, да с каким смаком ест, даже линолеум вылизывает.

Около шести я беру стакан апельсинового сока и спускаюсь на цокольный этаж, к себе в кабинет. Компьютер включается без проблем. В почтовом ящике куча электронных писем, но ни одного важного. В поисках новостей пробегаюсь по сайтам, посвященным науке и мировым событиям. «Скай энд телескоуп» вывесил крошечную статейку об астероиде неопределенных размеров, замеченном на неуточненной орбите. Астрономы пронаблюдали за ним две ночи, и вот свежайший вывод: диаметр небесного тела, возможно, достигает километра, и через два года оно пройдет очень близко к Земле, вероятность столкновения один к шести тысячам.

«Но это соотношение не окончательное, — посулил астроном. — Так бывает всегда. Как только мы получим более точные данные, угроза обязательно исчезнет».

Когда я ухаживал за своей будущей женой, она работала газетным репортером в Омахе. С ней я познакомился, потому что в ту пору дружил со многими журналистами. Как–то знойным летним вечером мы оба оказались на праздновании Четвертого июля, разговорились в клубах порохового дыма, и Лесли упомянула о купленном ею недавно щенке сибирской лайки.

Я с ухмылочкой признался, что меня всегда привлекали ездовые собаки.

— Тогда тебе надо познакомиться с Рокси, — сказала она.

— Почему Рокси?

— Фокси Рокси, — объяснила моя будущая благоверная. — У нее рыжий окрас. По мне, так вообще на собаку не похожа. Ни дать ни взять громадная лисица.[2]

Оказалось, что у ее собаки рыже–белый с бурым оттенком окрас и вдобавок темно–рыжая маска на узкой морде, подчеркивающая одухотворенность голубых глаз. В первый свой визит я не застал Лесли дома, но сука, гулявшая на заднем дворе, разволновалась при виде меня невероятно. Лайки вообще–то наихудшие сторожевые собаки в мире. Рокси была тогда четырех–пятимесячной, с короткой шерстью, крупным костяком и длинными ногами. Сидя за воротами, закрытыми на цепочку, она слизывала соль с протянутых мною пальцев. И вдруг улеглась на брюхо, изображая послушание. Но ее хозяйка могла подойти в любую секунду, поэтому я не решился отворить ворота и выпустить на свободу потомка волчьего племени.

Так что я просто ушел, провожаемый жалобным воем, который у всех людей на милю окрест вызывал один и тот же вопрос: «Что за негодяй так истязает несчастную божью тварь?»

Мы с Лесли начали встречаться в конце октября. Но очень скоро отношения навсегда превратились в любовный треугольник.

Моя подруга работала допоздна, к тому же ежедневная поездка в Омаху и обратно занимала два часа. У нее не было времени на гиперактивного щенка. Я, сочувствуя обеим, время от времени приезжал, чтобы подразнить ее собаку краткими проявлениями привязанности. А оставаясь на ночь, получал кошмарное утро — с побудкой в седьмом часу и неодолимой сонливостью на работе. Поэтому чаще наше общение ограничивалось вечерними прогулками по ближайшим окрестностям.

В те дни Рокси проводила под открытым небом столько же времени, сколько и в доме. Но ворота заднего двора серьезной преграды собой не представляли, с помощью длинного носа она запросто отодвигала засов. Закрепление же его посредством веревки или цепочки давало лишь кратковременный эффект — четырехфутовая изгородь преодолевалась энергичным прыжком. Не возымели действия и веревки, и даже тонкие цепи. В конце концов Лесли посетила магазин сельскохозяйственных товаров и купила прочную — хоть легковушку из канавы вытаскивай — стальную цепь. Через несколько лет я задал гостье с Аляски дурацкий вопрос: тяжелая цепь — не перебор ли? Нет, ответила она, для ездовых собак это в порядке вещей. После чего подтвердила уже известное мне: «Они очень любят бегать».

Однажды утром снаружи раздался лай, и Лесли попросила меня проверить, не Рокси ли это шумит. Я выглянул в окно столовой и увидел скачущую по двору рыже–белую красавицу лайку, она была вне себя от радости.

— Нет, не Рокси, — сообщил я подруге.

Тяжелая цепь не помешала Рокси задушить белку, и теперь она резвилась, подбрасывая и ловя добычу. Было очень весело, пока белка не улетела за пределы досягаемости — вот тут–то и поднялся жалобный вой. Я оделся, нашел в гараже лопату, и, когда поднял трупик за хвост, собака снова восторженно запрыгала. Как же, человек пришел на выручку, день не будет испорчен! Но как только лопата вонзилась в землю, Рокси сообразила, что ее предали, и вой возобновился — уже в разы громче.

Через две ночи Лесли позвала на помощь. Ее псина опять прикончила зверушку, и как теперь быть? Моя пассия, хоть и родилась в фермерской семье, имела крайне слабый желудок и потому боялась даже подойти к жертве. Не можешь ли ты подъехать и решить проблему…

Было поздно, я здорово устал. Приехал на следующий день, после того как Лесли отправилась на работу. На солнце разлагался труп молодого опоссума. К этому времени я успел набраться опыта, поэтому, прежде чем приступить к похоронам, выпроводил Рокси за ворота. Сразу по возвращении посадил ее на цепь, и она кинулась туда, где еще совсем недавно лежал убитый ею зверь. Нюхала, рылась, а потом долго каталась по свежевскопанной земле.

Проухаживав за Лесли год, я перебрался к ней. В первую же весну совместной жизни мы вырыли пруд во дворе. Как раз там, где находилась могила опоссума. Мясо успело полностью сгнить, и я положил череп в небольшой горшок, чтобы хранить его на полке во второй спальне, которую переоборудовал в кабинет.

Через несколько дней снова в Интернете всплыл астероид, и теперь он имел официальное название.

Болид оказался очень темным, и поэтому астрономы предположили, что имеют дело с недолговечной кометой, которая почти растратила запас легкоиспаряющихся веществ. Несмотря на крошечное альбедо, астероид был крупнее, чем выглядел на фотоснимках, два километра в поперечнике, а то и побольше. Как и было обещано, одна шеститысячная вероятность столкновения продержалась недолго. Свежие данные позволили ученым начертить красивую эллиптическую орбиту, она проходила аж за Сатурном и ныряла в орбиту Земли. Но расчеты еще ведутся, прочитал я в Сети. Если объект начнет вести себя как комета, водяные фонтаны и газовые выбросы уменьшат или увеличат его скорость, в зависимости от хаотических факторов. Осложнения эти могут очень много значить, а могут не значить ничего. Но в настоящий момент вероятность столкновения с Землей, прочитал я на сайте «Сайенс дейли», оценивается как один к тремстам. То есть она увеличилась в двадцать раз. Все равно это ничтожно мало, легче в покере собрать дырявый стрит. И если траектория объекта существенно исказится, вероятность столкновения может упасть до одного к бесконечности.

Я вырос в доме, где жили черные лабрадоры. Глуповатые, но очень добрые и послушные, эти существа каждый новый день начинали с немого вопроса: «Что я должен сделать, чтобы хозяин мной гордился?»

Невозможно найти такую глупую лайку, с таким раболепным нравом.

На ферме, где росла Лесли, собак и кошек было полно, но все они жили во дворе. По этой причине, а еще потому, что работала, она выгуливала Рокси как бог на душу положит. Разумеется, я рассудил: уж коли поселился в ее доме, мой долг — победить хаос и установить дисциплину. Чтобы быть спокойным за утреннюю оправку собаки, я ее выгуливал. А поскольку работал я дома, не составляло труда выводить Рокси и на послеобеденный моцион. Когда моя подружка приезжала вечером усталая, я пристегивал к ошейнику зверюги тридцатифутовый поводок и эскортировал ее в парк.

Но все же остается вопрос: кто кого дрессировал?

Вечерняя прогулка совершалась после человеческого ужина. Как только я выпускал из пальцев вилку, собака принималась скулить и прыгать, иногда чувствительно пихая меня в живот лапой. Дрессировать ее можно было бесконечно — и с почти нулевым результатом. Она была слишком быстрая, чтобы ее ловить, слишком общительная, чтобы держать взаперти. Однажды вечером, мечтая спокойно посмотреть любимую программу, я поддался соблазну и закрыл Рокси внизу. Несколько секунд громыхали удары в дверь, затем наступила тишина. Дождавшись рекламной паузы, я приотворил дверь и выглянул: собака сидела в кабинете, терпеливо ждала. «Умница», — похвалил я ее и в награду позволил спуститься. Она лежала у меня в ногах, спокойная как никогда, и временами бросала в лицо многозначительный взгляд.

Поднявшись наверх, я обнаружил, что она наделала. Опорожнила мочевой пузырь прямо на коврик. Я усвоил урок, и выгул Рокси стал главным приоритетом, да и вообще я перестал обращаться с ней как с обузой.

Теперь мертвая комета не сходила с газетных полос и телеэкранов. Бездушный официальный номер сменился именем Шелби, так ее наспех назвал один из открывателей. Вероятность столкновения колебалась между 1:300 и 1:1000, в зависимости от того, чье экспертное мнение цитировалось. Но самый тревожный голос успокаивался, когда его владелец или владелица констатировали неопровержимую истину: болид все еще очень далеко и движется в направлении Солнца. Со дня на день может начаться испарение, и тогда Шелби существенно изменит свою орбиту.

Тем временем на редкость мягкая зима закончилась мощным снегопадом, меньше чем за день выпало пятнадцать дюймов осадков. Автомобили превратились в белые валуны. Нагретая земля растопила несколько нижних дюймов, но оставшийся снег выглядел внушительно. Мы с четырехлетней дочуркой слепили во дворе снеговика, причем у меня за сорок лет он был первым. Радовалась снегу и Рокси, хоть и могла прыгать лишь там, где он был утоптан или откинут лопатой. С неделю мы гуляли только по расчищенным улицам, и требовались настойчивые уговоры, чтобы Рокси согласилась отлить.

Несколько лет я бегал с ней в холодную погоду, чуть больше мили за раз. Лишь один маршрут она принимала без жалоб, изучив поворотный пункт до дюйма. Однажды ветреным утром, когда растаял последний снег, я привел ее к купе старых сосен возле маленького, на девять ямок, поля для гольфа, а потом соблазнил пробежать чуть дальше, чем обычно.

Вместе мы выдерживали комфортный темп. И у отметки в одну милю она захромала. Вид жалкий, будто ей и впрямь больно, аккурат до того момента, когда мы повернули к дому, — и хромоты как не бывало.

Через несколько дней она разбудила меня в полпятого утра. Прогулка выдалась ничем не примечательная, но я не мог избавиться от беспокойства. Когда вернулся домой, открыл сайт «Ныо сайентист» и прочитал, что кто–то нашел отснятые несколько десятков лет назад фотопластинки. На этих снимках Шелби возле его перигея — безвестная крапинка движется вблизи орбиты Венеры. Астрономы, успевшие получить новые сведения, ввели их в свои уравнения и обновили прогноз. И, что важнее, они не обнаружили никаких признаков оболочки и хвоста. За минувшее жаркое лето старая комета не выделила заметного количества летучих веществ.

А хуже всего то, что как в далеком прошлом, так и ныне болид движется по вполне предсказуемой траектории.

В одночасье снова изменилась вероятность столкновения с Землей, с нестрашных 1:300 до — о ужас! — 1:13.

Я привык бегать трусцой, а Рокси хороша на дистанции шесть — девять миль, это если не летом. Поздней же осенью и зимой, когда температура падала до сносного холодка, мы могли пробежать и двенадцать миль, а то и больше. Снег она просто обожала. Думаю, каждый маршрут она знала наизусть, и ей нисколько не мешало, когда снегом заносило следы. Мы бегали со знакомыми людьми, и она носилась вокруг новеньких, пыталась произвести впечатление. Но пуще всего ей нравилось гулять и нюхать запахи, и она не упускала случая пометить свежее дерево или какой–нибудь важный забор.

Рокси часто поднимала заднюю ногу, как это делают кобели. Паче того, она иногда выполняла собачий эквивалент стойки на руках, и брызги летели очень далеко, заставляя чужих псов потом ломать голову: «Что за здоровенная сука тут побывала?»

И еще она обожала состязаться. Стоило нам заметить впереди собаку, или бегущего человека, или даже неторопливого велосипедиста, для нее становилось делом чести припустить со всех ног и обогнать. И не только обогнать, но еще оглянуться с радостным лаем, который означал: «Ну что, сделала я тебя?»

Знавшие меня люди — родственники, друзья и даже случайные знакомые — теперь задавали вопрос: «Какова, по–твоему, реальная вероятность?»

В смысле — вероятность столкновения.

Печально, но факт: быть писателем–фантастом еще не значит иметь специальное образование. Фундаментальные знания по астрономии мне бы не помешали, но, увы. И предложить я мог только устоявшиеся официальные цифры — 1:13. Самый правдоподобный сценарий — это Шелби пройдет мимо на расстоянии меньшем, чем от нас до Луны. Если столкнемся, то это произойдет через два года, ну, чуть раньше: 11 марта, приблизительно в 15.45 местного времени. И по вине орбитальной динамики удар придется на Северное полушарие.

По примеру телевизионных дикторов я всех уверял, что цифры обязательно изменятся.

В середине апреля я посетил крошечный научно–фантастический конвент, проводимый одним из наших государственных колледжей. Я рассчитывал попасть на открытое обсуждение астероидов и комет–убийц. Однако не мешало бы помнить: сегодняшние фэны не читают ничего, кроме фэнтези и книг, завязанных на громкие кино, — и телепроекты. Уделить хоть чуть–чуть любопытства столь печальной теме они не пожелали. Остальные же — и я в том числе — убедили себя, что беда пройдет стороной.

Но вообще–то конвент мне понравился. Самое лучшее — это перемена обстановки. Какое счастье, когда не скулит собака, которой пора пи–пи. Хочешь — спи по утрам аж до полвосьмого. Правда, это так и осталось благим пожеланием — не привык мой организм лениться.

В понедельник поутру я забрал собаку из временного приюта. Как обычно, после скоротечного приветствия Рокси устремилась к машине. Я узнал, что стул у нее в порядке, собака съела оставленные мною таблетки и пищу.

Выдалась по–летнему теплая неделя. В четверг утром, в час, я подскочил на койке — Рокси решила умыться. Свои интимные места она не лизала, но зато увлажняла все четыре лапы, да так рьяно, что приходилось делать передышки. Она вставала, шла в туалет напиться, а потом возвращалась в спальню и опять вылизывала ноги.

Я не выгонял ее в прихожую и не затворял дверь — это дало бы только скулеж. Приходилось лежать два–три часа и думать о работе. Я завершал недописанные рассказы, шлифовал роман, который до сих пор никуда не пристроил. А когда не оставалось других тем, размышлял о Шелби. Если комета — убийца человеческой цивилизации, разве она, дрянь такая, не заслуживает лучшего имени?

К четырем утра я был вымотан и зол.

Затворив окна, я включил кондиционер. Собаке прохладный воздух вроде не помогал, но по крайней мере шум агрегата заглушил ее плямканье. К половине пятого удалось задремать, и я насладился пятнадцатью минутами полусна. Потом Рокси подошла к изножью кровати и завыла.

Однажды зимой моя собака проявила необычный интерес к участку велосипедной дорожки. Дорожка ныряла под мост. Мост имел три туннеля. Пешеходный туннель был узок и темен. Рядом с ним располагался проем пошире, здесь мирно тек ручей. А в дальнем конце моста находился третий туннель, такой же ширины, что и средний, это на случай разлива. Обычно я давал Рокси возможность напиться, но тут ей втемяшилось, что мы должны изучить дальнюю арку. Она ждала в студеном ручье, глядя на меня вопросительно и требовательно. «Это очень важно! — говорил ее взгляд. — Мы обязаны там побывать». Но невозможно было убедить меня в целесообразности переправы по горло в воде ради осмотра туннеля, забитого глиной и мусором.

Моя собака вросла в свой мир, как никто из людей. Брось рядом с велосипедной дорожкой картонную коробку, и Рокси будет носиться вокруг и гавкать, пока не убедится в безопасности нового объекта. То же относится и к детскому велику, забытому на переднем дворе, или снеговику, стоявшему там еще вчера.

Как–то вечером, несколько лет назад, мы вышли из дома втроем. Один из наших соседей здорово подгулял, и жена отказалась пускать его в дом. Поэтому он улегся на дорожке и уснул. Рокси с первого взгляда определила: ситуация ненормальная, надо поднимать тревогу. Она залаяла и завыла, потом запрыгала. У собаки не укладывалось в голове, почему мы ее оттаскиваем, когда у кого–то явные неприятности.

Она часто замечала нюансы, ускользавшие от внимания ее спутника, наблюдательного писателя.

Как–то раз в тихую прохладную погоду мы с Рокси бежали по велосипедной дорожке. Вдруг она, точно обезумев, стала носиться вокруг меня. Таращилась в небо, глаза огромные, перепуганные.

Я поднял голову и непристойно захохотал.

Прямо над нашими головами плыла громадная белая спираль. Да, выглядела она зловеще. Наверняка Рокси казалось, что призрак вот–вот обрушится на нас. Мы рванули с места. В отдалении крошечный биплан выписывал дымом буквы, это тренировался летчик–рекламист. Я все хохотал и не мог отдышаться, страх как будто подталкивал в спину. Ветер в тот момент дул с севера, а мы бежали на юг, и спираль преследовала нас еще полмили. Наконец дорожка сжалилась над нами и повернула на запад. (Но я заметил, что Рокси так и не прекратила следить за самолетом, виновным, по ее мнению, в дерзком надругательстве над законами природы.)

Часто Рокси открывалось то, чего не знал я. Однако затащить меня в таинственный туннель ей не удалось. «Ты не единственное упрямое существо в нашей семье», — был мой ответ. Но вот пришли теплые дни, и двое местных детей отправились в туннель на разведку. И обнаружили там тело подростка, зарытого в мелкой могиле. Прибыла полиция, и на неделю проход был закрыт. Когда мы смогли побывать там вновь, Рокси, позабыв всякие приличия, с живейшим интересом обнюхала груды выкопанной земли в русле, даже потыкалась кое–где носом; каждый вдох рассказывал ей о разыгравшейся драме.

Как выяснилось, несколько месяцев назад из приюта для трудных подростков исчез мальчик. Были арестованы двое его лучших друзей. Ребята не поделили сигареты и подрались. Один сознался, что присутствовал при убийстве, но поклялся, что череп приятелю проломил не он, а второй. Не имея других свидетелей и располагая лишь самыми скудными результатами экспертизы, следователи были вынуждены пообещать ему свободу в обмен на показания. Но на суде мальчик изменил свою версию. Несмотря на жестокость совершенного преступления, в тюрьму так никто и не сел. Время от времени я спрашиваю себя: а что, если бы я послушался Рокси, пересек ручей и дал ей разрыть могилу? Может, тогда полиция получила бы более свежий след и смогла бы раскрыть дело?

К концу недели бесхвостая комета вытеснила остальные новости с первой полосы. Субботним утром с дюжину бегунов собираются у здания Христианской ассоциации молодых людей, и главная тема обсуждения — Шелби. Я выкладываю все, что знаю о сложном небесном маршруте кометы. Сообщаю, что старенький «Хаббл» зафиксировал нечто похожее на крошечный выброс газа — возможно, окиси углерода — из ее экваториальной части. Это что–нибудь меняет? Может быть. А может, и нет.

По туринской шкале астероидной опасности наш неприятель теперь оценивается в зловещие семь пунктов. Десятка означает верный конец, но вилка между семью и десятью почему–то не слишком тревожит тусовку. Однако туринская шкала обманчива. Заслужить восемь или девять пунктов может метеорит величиной с гору или крошечный астероид. А летальная десятка полагается только массивному объекту типа Шелби, доказавшему девяностодевятипроцентную вероятность столкновения с поверхностью Земли.

В последние дни опубликованные шансы на столкновение увеличились до одного к одиннадцати.

— Придется нам его взорвать, — заявляет один из утренних бегунов. — Начиним ядерной взрывчаткой ракету да как шарахнем!

— Не поможет, — возражаю я.

— Это почему же? Я не отвечаю.

Но другие бегуны слушают внимательно, и наша единственная особа женского пола, миниатюрная бывшая гимнастка, интересуется:

— А все–таки, почему нельзя его разбомбить?

Малые болиды — не хрупкие камни, готовые разлететься в пыль от одного удара молотка. Чаще это мягкие, но прочные груды щебня, со множеством пустот внутри.

— Все равно что пинать сугроб, — объясняю я.

К тому же мы не располагаем ракетами, достаточно мощными, чтобы возить водородные бомбы через всю Солнечную систему. Даже если запускать самую ускоренную программу ракетного строительства, потребуются месяцы. А поскольку мы не следили за Шелби годами, то и не сможем как следует закартировать его поверхность и определить самое подходящее для удара место. Стрелять же в него наугад — все равно что крошечными пулями препятствовать громадному пушечному ядру. Конечно, куча щебня может развалиться на куски, но много мы выиграем, если вместо ядра получим заряд картечи? У которой, как известно, шансы на попадание выше? Да вдобавок каждая картечина с добрый холм величиной? Даже если добьемся желаемого выброса газа и при этом Шелби не развалится, это произойдет к концу года, не раньше.

— То есть у нас не останется времени на исправление ошибки, если она будет допущена, — говорю я слушателям.

Доклад мой заканчивается, и я обнаруживаю, что выдохся. Болит живот, першит в горле.

Остальные долго молчат. Затем один из участников, по профессии бухгалтер, замечает:

— Десять шансов из одиннадцати, что Шелби промахнется.

Веский довод, ничего не скажешь.

— И шансы могут измениться в нашу пользу, — добавляет оптимистический голос. Мой голос. Я не хочу, чтобы другим было так же тошно, как и мне, вот и обещаю: — Один к одиннадцати — это еще не последнее слово.

Собаке явно неможется. В тот день я сидел за компьютером и читал про орбитальную динамику, а Рокси лежала поблизости и вылизывала лапы. Звуки эти для меня невыносимы, и когда она наконец унялась, мне стало гораздо легче. Но унялась она только потому, что устала. Полчасика сна — и процедура умывания возобновилась.

Наш ветеринар был недоступен до понедельника. Я позвонил в клинику экстренной помощи; дежурная медсестра предположила аллергию. Вполне похоже на правду, весна–то выдалась теплая. Медичка посоветовала бенадрил, но у нас дома его не нашлось. Ладно, если хотите, можете доставить собаку на обследование.

Я вывел Рокси во двор, открыл перед ней заднюю дверь «хонды CRV», и лайка проскочила в салон, не медля ни секунды. До клиники было пять минут езды, я оказался единственным посетителем. Ветеринар, плотный дядя средних лет с большими руками и соответствующим голосом, осведомился, нет ли у моей питомицы артрита. «Нет», — ответил я и тут же вспомнил, как медленно она взбирается по лестнице. Однако в машину запрыгивает очень даже резво. Врач говорит, что сердце у нее сильное. Это потому, что упражняется регулярно. Он заметил красноту в ее глазах — значит, скорее всего аллергия. Порекомендовал укол кортизона и таблетки. Достал шприц с иголкой лишь на самую малость короче бильярдного кия и закачал ведро маслянистой дряни ей в спину и в обе задние лапы, отчего она завыла и задрожала.

Мы вернулись в приемную и обнаружили там пациента. Вот уж кому не повезло! Собачонка подралась с питбулем, вернее, питбуль подрал ее. Рядом с ней Рокси выглядела идеалом здоровья, у меня даже полегчало на душе. Врач прописал и выдал двенадцать таблеток преднизона, вместе со счетом на сто пятьдесят долларов. Но зато сразу прекратилось лизанье, и Рокси крепко проспала до семи утра, а проснулась свежая и готовая к прогулке.

Правда, мочилась она теперь почти безостановочно, но врач меня предупредил насчет побочного эффекта.

Тем большим сюрпризом явилась водяная диарея. Утром в понедельник я позвонил своему ветеринару — наябедничать и спросить совета. Оказалось, что рекомендованная доза чрезмерна. Но снижать ее требуется постепенно, иначе может не выдержать адреналиновая железа.

До конца недели я совершенно вымотался. Поспать удавалось лишь урывками, полными ярких сновидений. Собака почти все время скулила, а когда умолкала, я вскакивал со страхом и бежал проверить, жива ли. Посреди ночи она выла, просясь наружу, и мне тоже хотелось выть от безысходности. Вот же взвалил на себя обузу! Лесли ухаживать за Рокси не желала — мол, собака вполне здорова, а что не резва, так это возраст, и зря ты тревожишься. Но в три часа ночи я, шатаясь от изнеможения, испытывал не тревогу. Я испытывал злость. И мне ничего другого не оставалось, кроме сладкой мечты: когда–нибудь я смогу спать всю ночь напролет беспробудным сном, не срываясь ежечасно с койки. Но однажды я осознал, как часто теперь приближаю в мыслях неизбежное, и мне стало страшно.

Когда забеременела Лесли, забеспокоилась и ее родня, и моя. В нашем доме живет зверь с волчьей кровью, отдаем ли мы себе отчет, как это опасно? Тем летом нам срочно понадобилось уехать из города, и договориться с обычным собачьим приютом я не успевал. Помочь вызвалась моя теща, пообещав, что северная собака, живя при включенном кондиционере, не будет страдать от июльской жары.

Вернувшись на ферму, мы увидели Рокси во дворе; прикованная к дереву, она выглядела жалко. Тесть усадил нас в кухне и сурово осведомился, известно ли нам о злобном нраве нашей собаки. Как выяснилось, до этого утра все обстояло благополучно, а нынче Рокси без всякой причины напала на одного из его псов и убила кошку.

Ничего не скажешь, приятный сюрприз.

Мы с Лесли засыпали ее отца вопросами, обоим хотелось уложить событие в контекст. Я и сейчас думаю, что Рокси перестала верить в наше возвращение и попыталась сделаться вожаком стаи. Лесли спросила, сильно ли пострадала собака, с которой сцепилась наша лайка.

— Могло быть хуже, — признал мой тесть. — Двигается с трудом, но оклемается.

— Что за кошка? — поинтересовался я.

Он описал милую трехцветную малютку, которую я хорошо помнил.

— Где труп?

— Она убежала умирать, — ответил тесть и, немного помолчав, добавил: — Да я не за кошек волнуюсь. Дело в другом. Они мелкие животные, и ваш ребенок тоже будет мелким животным. Поди угадай, как поведет себя эта собака.

Мы с Лесли были потрясены. Но, выйдя спасать всеми брошенную перепуганную лайку, я заметил трехцветную кошку, мирно гуляющую возле сарая. Я вернулся и показал в окно:

— Это и есть покойница?

— Гм, — отозвался тесть, — значит, выживет.

На это у меня нашелся только один аргумент:

— Поверьте, если бы моя собака хотела убить кошку, она бы это сделала.

Вскоре курс преднизона закончился, и следующие два дня Рокси выглядела совершенно здоровой. Но возобновилось облизывание. Я ей дал бенадрил, и признаюсь, доза была изрядная, шесть таблеток. Без толку — она так и переходила с места на место и вылизывала свои несчастные лапы. Поздно вечером в воскресенье я опять позвонил в клинику экстренной помощи, описал симптомы и добавил, что у меня осталась половина упаковки преднизона, десять таблеток. Врач посоветовал дать собаке одну, чтобы она провела ночь нормально. Но эффект заставил себя ждать. Рокси нервничала, я не мог уснуть и в конце концов укрылся на цокольном этаже. Решил, если она придет следом, ее возню заглушит шум аквариумов.

Слава богу, собака не нарушала моего одиночества. Краткосрочный отпуск закончился спозаранку, в шесть утра. Мы медленно и чинно прошли обычную милю, и собака вылила из себя целый пруд.

Когда Джесси была совсем маленькой, мы укладывали ее на пол, на спинку. Рокси подходила осмотреть и обнюхать, но ни разу не допустила, чтобы крохотные ручонки ухватились за шерсть. Иногда она приносила моей дочери теннисный мячик или пластмассового снеговика с откушенной головой, клала к ногам Джесси и дожидалась, когда та пнет подарок, — с этого начиналась их игра.

Жестокость пришла позже. Зубы и ногти причиняли боль, и крепкие удары иногда приходились в мягкие места. Но, как я объяснял друзьям, я не мог подвергнуть эвтаназии виновника побоев. Потому что им была моя дочь, которой тогда еще и двух лет не исполнилось.

Когда мы приносили дочку из яслей, Рокси обязательно приветствовала ее. Я такой чести удостаивался редко — кстати, вот еще одно доказательство тому, что лайки абсолютно не похожи на лабрадоров. Моя собака достаточно умна и спокойна за свое положение, чтобы считать меня чем–то само собой разумеющимся. И если соизволяет явиться на зов, то обязательно останавливается в нескольких шагах и ждет, когда их сделаю я.

«Да вы же кошечку описываете!» — воскликнула одна дама, слушая наши рассказы.

Ничего себе кошечка весом пятьдесят фунтов. С голубыми глазами, хвостом–бубликом, рыже–белой шкурой и инстинктами свирепого хищника.

Я кое–что читал о лайках и пришел к такому объяснению их натуры. С наступлением лета жители Сибири отпускают своих собак на волю. Работы для животных нет, и три месяца они кормятся тем, что добывают сами. С первым снегом те, кому посчастливилось выжить, возвращаются на стойбище, чтобы таскать нарты и за это получать верный кусок мяса или рыбы.

Мне не удалось подсчитать всех задушенных Рокси кроликов. Также она не брезговала мышами, по крайней мере однажды уничтожила семью землероек, и несколько раз ловила в воздухе вспугнутых птиц. Но кролики считались самой ценной добычей. Еще в бытность свою щенком она принесла некрупную ушастую жертву. Я не впустил охотницу в дом, и она, опалив меня лютым взглядом, целиком съела трофей на дворе. И до конца дня ее упругая поступь выглядела упругой вдвойне.

С годами у нее развился вкус к хлебным палочкам и пицце. Зеваки, к числу которых принадлежали мои племянники, вдруг обнаруживали, что у них из пальцев исчезло лакомство. Но когда Джесси была дома, я старался не допускать неподобающего поведения лайки. Однажды вечером Рокси выхватила из руки моей жены кусок хлеба, едва не цапнув за пальцы. Моя реакция была резкой и бурной. Оскал и рычание собаки нельзя было истолковать иначе как совет не подходить. Все же я попытался вытащить ее наружу, но едва дотронулся до ошейника, как она укусила. Длинный, острый клык проткнул мясо между большим и указательным пальцами.

После этого мы относились друг к другу с предельной осторожностью.

Не раз и не два мое терпение угрожало лопнуть, но в последний момент собака шла на попятный. А бывало, что уступал я, во всяком случае пытался. Как–то поутру Рокси подобрала на дороге задавленного бельчонка — вонючую гнилую лепешку — и вопросительно посмотрела на меня. Я не пытался отобрать сокровище, но спокойно и твердо заявил: вот придем домой, засуну шланг тебе в пасть и буду мыть, пока следа не останется от гадости.

Наверное, она поняла. А может, вспомнила, как я уже проделал это, когда она вот так же нашла себе «подножный корм». Кончилось тем, что она остановилась у нашей подъездной дорожки и выронила трупик, ухмыляясь и давая мне почуять гнилостный запах от ее зубов.

Через неделю пришлось отвезти ее на несколько дней к ветеринару.

Когда я потом приехал за ней, она лежала на боку в железном вольере, очень похудевшая, и казалась крайне подавленной. Но как только распахнулась дверца, Рокси выскочила. Она уклонялась от человеческих рук и пыталась запрыгнуть на стол, где в своей клетке хрипло орал попугай.

За периодом болезни последовало несколько счастливых месяцев отменного самочувствия. Рокси ходила за мной по всему дому, пока я не ложился спать, и устраивалась ночевать поблизости. Она хорошо ела и обильно какала, и хотя несколько раз случались приступы диареи, через день–два недуг уходил.

Часто Рокси ложилась спать в том самом месте, где она меня укусила. Иногда быстро сучила ногами, отрывисто потявкивая, — охотилась во сне, преследовала добычу.

Но вот однажды я спохватился: что–то давно уже она не бегает во сне.

Теперь по ночам собака почти не просыпалась и редко сучила ногами.

Я же, напротив, спал хуже некуда, видел яркие мерзкие кошмары.

Не пройдет и двух лет, как Шелби доберется до Земли. Самый вероятный сценарий таков: черное небесное тело попадет в орбиту геосинхронных спутников и нырнет глубже. У космической станции орбита довольно высока, и ее экипажу, возможно, посчастливится увидеть, как бесформенная глыба пронесется между астронавтами и их родной планетой. Издали Шелби не покажется огромным или страшным. Но Солнце осветит его черную поверхность, даже если Северная Америка будет лежать во тьме. А затем, коснувшись верхних слоев атмосферы, астероид слегка изменит курс, подчиняясь нашей сильной гравитации.

Как я и предсказывал, вероятность наихудшего исхода не осталась постоянной.

Вместо одного к одиннадцати — грозный один к девяти. Но поскольку не происходит мощного выброса газа, цифра вряд ли изменится значительно, по крайней мере в течение года. Пока Шелби далек от нас, он почти не страшен. В последние недели большинство астрономов будут уверять, что обойдется без столкновения, а мы, просыпаясь поутру и выходя во двор, будем видеть летящую в небе тусклую звездочку. Промахнувшись на многие мили, астероид продолжит свое бессмысленное движение по орбите, которая изменится не без скромного участия нашей старой доброй планеты.

Мы с женой спорили о том, как быть в случае ухудшения ситуации. Моя мать зимой живет в Юме. Можно привезти к бабушке внучку, а заодно несколько тонн консервов в качестве гостинцев.

Четырехлетняя малютка слушает наши разговоры и смотрит новости по телевизору, и в ее лепете проскакивают обрывки услышанного. Но, будучи неисправимой оптимисткой, она обещает мне:

— Этот метеор очень красивый, мы выйдем на него смотреть, ты и я, и Рокси тоже.

— Как насчет мамы? — спрашиваю я.

— Она будет спать, — уверена Джесси, очевидно успевшая обдумать эту тему. — Ей же утром на работу. Папа, ты что, забыл?

Как–то вечером я вез ее из яслей домой. «Национальное общественное радио» рассказывало о спешной переделке марсианского зонда. Он, начиненный не самым совершенным оборудованием, вскоре стартует и возьмет курс почти на столкновение с Шелби. Пройдет над самой его поверхностью, сделав несколько тысяч снимков. Это поможет нам нацелить ядерный снаряд, который, вероятно, будет выпущен в августе. Или в сентябре. Надо было купить молока. Затормозив перед продуктовым магазином, я заглушил мотор и дослушал сообщение до конца, пока отстегивал дочку.

Мимо проходил мужчина, рядом с ним вышагивала немецкая овчарка.

Я нечасто встречал Тони днем и еще реже видел его так близко. Глядя не столько на него, сколько на Джесси, я сказал:

— Давненько мы не пересекались.

Он остановил собаку, держась за поводок обеими руками. Беря дочь за ручку, я почувствовал его взгляд. Было нелегко, но я решил поделиться с ним своей печалью. Несколько лет назад у него хворал прежний немец, и Тони пережил все то, что теперь выпало на мою долю. Я объяснил:

— Рокси выходит все раньше и раньше. И, боюсь, слабеет.

Тут я выпрямился, посмотрел прямо ему в глаза и, честно скажу, не узнал его.

— Это плохо, — произнес мужчина незнакомым голосом.

У Тони голос низкий грудной, как у радиоведущего, а у этого слабый, почти девичий тенорок. К тому же он был очень худ и одет чересчур тепло.

— Вы Тони? — пришлось мне спросить.

Он кивнул с улыбкой: — Да. — И пояснил: — Это из–за химиотерапии.

Мне стало очень неудобно. И грустно.

— Но все–таки держусь вертикально, — добавил он с потугами на гордость.

Я от всего сердца пожелал ему удачи, и мы с дочкой пошли в гастроном за молоком и пакетиком «Эм–энд–эмс».

Через несколько дней холодным ранним утром, еще нет и пяти, Рокси останавливается в нескольких футах от нашей поворотной точки. Устремляет на меня многозначительный взгляд и, дождавшись встречного внимания, смотрит на широкие белые ступеньки. Она не утомлена, то есть не больше обычного. Но дает понять, что не настроена подниматься по лестнице.

Мы поворачиваем и идем домой под звездным небом с яркой Венерой и ломтиком Луны.

Я не знаю, почему плачу на ходу. И не просто плачу, а рыдаю, надеясь, что никто из собачников не попадется навстречу и не увидит меня в таком состоянии.

Мне очень хотелось пригласить Рокси на массовый забег. Идеальным вариантом казался городской февральский пятимильник с подходящим названием «Бег животных». Прошлая зима выдалась слишком теплой, а в эту я был настроен очень серьезно. Однако в феврале накануне мероприятия пришел арктический фронт и развеял мои надежды. Перед тем как лечь, я велел собаке спать крепко, мол, утро нам предстоит очень хлопотное.

Но такой стужи я все же не предвидел. Выбравшись из–под одеял и глянув на градусник за окном, я ахнул: минус десять! И лютый ветер, враз заработаешь обморожение. Своему носу я плохого не желал и уж тем более не хотел лишиться его ради пятнадцатого места в каком–то провинциальном забеге. Потому остался дома, пообещав себе и собаке, что в следующем феврале нам обязательно повезет.

Вот только вскоре после этого Рокси прекратила бегать на длинные дистанции.

Свои желания она доводила до моего сведения разными способами. Не являлась на зов. Притворялась спящей или хромающей. Или, если к нам в дом заходил кто–нибудь из приятелей–бегунов, радостно встречала его, а затем демонстративно залезала в оконный проем и усаживалась на ляжки в приятной тени.

Лесли слушала мои ответы на собачьи вопросы и удивлялась:

— Как тебе удается понять, чего она хочет?

— Глаза. Позы. Движения тела. В этой лайке говорит все. Да ты разве сама не видишь?

Она не видела ничего.

На протяжении года с лишним Рокси совершала лишь короткие неторопливые пробежки. Но вот осенним днем, когда я одевался в кабинете, она вдруг подошла к двери, повернула голову ко мне и застыла в этой позе. Дождавшись моего внимания, посмотрела на поводки, висевшие на крючке.

— Нет, — ответил я. — Я на длинную.

Разницу между длинной и короткой дистанциями она понимала.

И все же голубые глаза не отрывались от покрытого белой солью шестифутового поводка.

Я сказал, по какой дороге хочу бежать. Наши маршруты она знала наизусть.

— Уверена? — спросил я.

Она опустила грудь на пол и выгнула спину, потянулась, разминая мышцы.

— Ладно, пошли.

И до следующей весны она еженедельно пробегала по двадцать миль. А затем пришло тепло, и она бегать перестала. Навсегда.

Один из тех последних забегов получился особенным. Опять к нам пришел арктический фронт. Сначала мы направились на юго–восток, предоставляя сильному ветру толкать нас в спину. Но затем были вынуждены повернуть и двинуть к дому. Я уже не помню, по какой причине взял двадцатифутовый поводок, — наверное, чтобы она не лезла в сугробы. Рокси держалась впереди на предельной дистанции, натягивая ремень. Мы добрались до развилки тропы. Левая означала дом и тепло, а правая — еще мили на ледяном ветру. Собака оглянулась на меня, в глазах читался вопрос.

— Нет, девочка, — ответил я и добавил, что время вышло, пора домой.

Но она все–таки побежала вперед, остановившись только после того, как я остановился. Повернулась и упрямо посмотрела на меня. Было абсолютно ясно, чего она хочет.

— Замерз, — пожаловался я. — Мне тут уже неинтересно.

— Уверен? — спросила она, вскинув и опустив передние лапы.

— Да, малышка. Возвращаемся.

Я люблю вспоминать этот забег. Вспоминать, как посмотрела на меня Рокси: раздосадованно, сердито. Ее бледно–голубые глаза были очень красноречивы. Они принадлежали живой душе, страстной и решительной. А я, недостойный, посмел разочаровать такую замечательную собаку. Вряд ли я смогу когда–нибудь простить себе это.

Я и правда не знаю, как быть с Шелби.

Мы до сих пор ничего не предприняли. Когда дочки нет дома, мы с женой обсуждаем возможные варианты развития событий. Прикидываем, что можно сделать и чего нельзя. По последним намекам прессы, если астероид не промажет, удар придется по Западной Атлантике либо по нашему восточному побережью. Президент обещает помочь гражданам, насколько это в его силах, — спасибо ему за откровенность, хоть и мороз по коже от такого посула. Вряд ли есть смысл бросать дом, рассуждаю я. Через два года Калифорния и Новая Зеландия окажутся битком набиты беженцами. Но большинство людей даже не подумает перебраться в Небраску. Если выдастся непогожий март, со снегопадами и дождями, огненная буря может и не достигнуть нас. По крайней мере, это говорят сегодняшние очень приблизительные компьютерные модели. Никакого урожая собрать не удастся, об этом позаботятся пылевые тучи, которые закроют солнце, и кислотные ливни, но к тому времени мы накопим не одну тонну консервов и бутылок с водой. Из фермы родителей Лесли может получиться неплохое убежище, правда, зятю тошно думать о долгом пребывании среди упрямых твердолобых ослов, которые и друг с другом–то уживаются непонятно как.

Но есть шансы, что Шелби пролетит мимо.

Судя по вегасовским ставкам, в поведении этой крошечной планеты пока ничего не изменилось.

Сейчас начало мая, чудный теплый ветер, пора выводить собаку на прогулку. Дверь кабинета преграждают детские воротца, преодолеть их Рокси не может, силы не те. Она терпеливо ждет, когда я уберу препятствие и пристегну шестифутовый поводок к ее фиолетовому ошейнику с жетонами. Строгий ошейник остается висеть на крючке, он нам сейчас не нужен. От преднизона Рокси голодная, сонная и послушная. У меня была невеселая дискуссия с ветеринаром насчет доз и прогнозов. Теперь лайка глотает полтаблетки каждый вечер. Но если ей сильно нездоровится, она получает больше лекарства. О долговременных последствиях я при этом не думаю.

Она теперь просто чудо, а не собака. Ум остался ясным и острым. Недавно вела себя на утренней прогулке так, словно не понимала, где мы находимся, но это крайне редкий случай в нашей безмятежной жизни. Когда я отдаю команду, она исполняет. И объяснять, что от нее требуется, почти нет нужды. Погода отменная, и мы больше никуда не спешим. На полпути к парку встречаем пару, выходящую из огромного седана. Обоим лет восемьдесят, а может, и все девяносто. Хрупкая старушка говорит моей собаке:

— Ах, какая лапочка, просто красавица.

Я благодарю их от имени Рокси и от своего, и мы идем дальше.

Парк справа начинается с треугольной поляны, тут день–деньской выгуливают собак. Рокси делает свои дела в любимых местах, я ее хвалю за хороший стул. После чего мы берем курс на север, и в какой–то момент ко мне приходит мысль о пользе перемен. Неплохо бы пройтись до сосен, растущих возле поля для гольфа, однако я не уверен в силах лайки, а потому молчу, даже намеком не выдаю своего желания. Но когда достигаем обычной поворотной точки, Рокси идет дальше, не оглядываясь на меня. Минуем административное здание и спускаемся по узкому, крутому склону.

Совпадение? Или она мысли мои читает?

Какова бы ни была причина, мы уже бредем среди сосен, где долгие тени сделали траву заманчиво прохладной, и я снова плачу, думая об этой благодати, явившейся из небытия. И о том, что небытие вскоре заберет нас к себе. Но, кроме печали, мы испытываем гордость. Сознавая, что были на этом свете, что прожили жизнь…