Луи Ламбер

Между сферами ясновидения и абстракции, так же как между сферами абстракции и инстинктивности, находятся создания, в которых различные свойства двух царств сливаются, производят смешанные существа: гениальных людей.

Ясновидящий необходимо является самым совершенным выражением человека, кольцом, соединяющим видимый мир с внешними мирами: он действует, видит и чувствует своим внутренним существом. Абстрактивист думает, инстинктивист действует.

Отсюда три ступени для человеческого рода: инстинктивист ниже среднего уровня, абстрактивист находится на этом уровне, а ясновидящий выше его. Ясновидящий открывает человеку его истинный путь, в нем начинает пробуждаться бесконечность, и там он прозревает свою судьбу.

Существуют три мира: естественный, духовный, божественный. Человечество проходит через естественный мир, который не остается незыблемым ни в своем существе, ни в своих проявлениях. Духовный мир незыблем в существе, но подвижен в проявлениях. Божественный мир незыблем и в существе и в проявлениях. Таким образом, существуют три культа: материальный, духовный, божественный, им соответствуют три формы, выражающиеся действием, словом, молитвой, иначе говоря, существуют факт, разумение и любовь. Инстинктивист ищет фактов, абстрактивист занимается идеями, ясновидящий видит конечную цель: он стремится к богу, ибо он его предчувствует или созерцает.

Так когда-нибудь обратный смысл выражения et Verbum caro factum est[61] будет кратким содержанием нового евангелия, которое заявит: «И плоть станет словом, и она станет СЛОВОМ БОГА».

Воскресение осуществляется ветром с небес, который взметает миры. Ангел, которого несет ветер, не говорит: «Мертвые, встаньте!» Он говорит: «Пусть встанут живые!»

Таковы те мысли, которым я с большим трудом придал формы, доступные нашему пониманию. У него были и другие, которые, не знаю, по каким причинам, Полина запомнила особенно отчетливо, их я записал; но они приводят в отчаяние разум, ибо, зная, какой гений их высказал, стремишься их понять. Я процитирую некоторые из них, чтобы закончить зарисовку этого образа. Может быть, их стоит процитировать еще и потому, что эти последние идеи лучше охватывают все миры, чем предыдущие, как будто применимые только к зоологическому миру. Но между этими двумя сериями фрагментов есть соответствие, очевидное для взора тех немногих людей, которым нравится погружаться в бездны такого рода идей.

Все на земле существует только в движении и числе.

Движение — это в какой-то мере действующее число.

Движение — это производная силы, рожденной словом и сопротивлением, что и является материей. Без сопротивления движение не имело бы результата, его действие было бы бесконечным. Всемирное тяготение Ньютона не есть закон, но следствие общего закона мирового движения.

Между движением и сопротивлением возникает некое равновесие, которое и становится жизнью; как только одна из этих двух сил побеждает, жизнь прекращается.

Нигде движение не бывает бесплодным, повсюду оно порождает число, но, как в минерале, оно может быть нейтрализовано превосходящим по силе сопротивлением.

Число, порождающее всяческое разнообразие, создает одновременно и гармонию, которая в своем самом высоком значении является связью между частями и единством.

Без движения все было бы одним и тем же единством. Его производные, одинаковые в своей сущности, различаются только в числе, породившем его свойства.

Человек проявляется в свойствах, ангел — в сущности.

Приобщая свое тело к элементарному действию, человеку, быть может, удастся приобщиться к свету своим внутренним миром.

Число — это разумный свидетель, присущий только человеку, благодаря которому он приходит к познанию слова.

Есть число, которое нечистый не может переступить. Число, которым заканчивается творение.

Единство — это отправная точка для всего, что было произведено; отсюда возникли сложные соединения, но конец их должен быть сходен с началом. Отсюда и вытекает формула спиритуализма: сложное единство, изменчивое единство и единство установившееся.

Вселенная — это разнообразие в единстве. Движение — это средство, число — результат. Конец — это возвращение всего существующего к единству, а это единство и есть бог.

Три и семь — два самых значительных числа для духовного мира.

Два — это число, означающее размножение. Три — это духовный знак творения, так же как материальный знак окружности. Действительно, бог творил с помощью сферических линий. Прямая — это атрибут бесконечности; так человек, предчувствующий бесконечное, воспроизводит ее в своем творчестве.

Два — это число, означающее размножение. Три — это число, выражающее существование, включающее размножение и плод. Прибавьте четверицу, и вы получите семь, то есть формулу небес. Бог выше всего этого, он — единство.

После того как я еще раз повидал Ламбера, я расстался с его женой и оказался во власти идей, до такой степени противоположных общественной жизни, что я отказался, несмотря на обещание, вернуться в Вилльнуа. Облик Луи произвел на меня неизъяснимо зловещее впечатление. Я побоялся снова оказаться в опьяняющей атмосфере, где экстаз казался столь заразительным. Каждый, как и я, мог почувствовать желание броситься в бесконечность, точно так же как солдаты во время лагерной стоянки у Булони убивали себя в укрытии, где один из них покончил с собой. Известно, что Наполеон должен был сжечь этот лесок, зараженный представлениями, дошедшими до состояния смертоносных миазмов. Может быть, в комнате Луи было то же самое, что в этом укрытии. Эти два факта являются доказательством его учения о передаче волевых импульсов. Я почувствовал необычайное волнение, превосходящее самое фантастическое воздействие чая, кофе, опиума, сна или лихорадки — таинственных возбудителей, столь ужасно влияющих на наш мозг. Быть может, я мог бы превратить в законченную книгу эти обрывки мыслей, понятные только для немногих умов, привыкших склоняться над краем бездны в надежде увидеть ее дно. Жизнь этого гигантского ума, который, несомненно, повсюду дал трещины, как слишком обширная держава, развернулась бы в повествовании о видениях этого существа, неполных из-за чрезмерной силы или чрезмерной слабости; но я бы предпочел просто отдать отчет в своих впечатлениях, вместо того чтобы создавать более или менее художественное произведение.

Ламбер умер двадцати восьми лет 25 сентября 1824 года на руках у своей подруги. Она похоронила его на одном из островов парка Вилльнуа. На его могиле стоит простой крест, высеченный из камня, без имени, без даты. Цветок, рожденный на краю бездны, должен был погибнуть безвестно, и никто не узнал ни его цвета, ни аромата. Как многие непонятые люди, он зачастую стремился гордо погрузиться в бездну, чтобы похоронить в ней тайны своей жизни! В то же время мадмуазель де Вилльнуа имела право написать на этом кресте имя Ламбера, присоединив к нему свое. Разве после смерти мужа эта единственная связь не была для нее единственной надеждой? Но тщеславие скорби чуждо верным душам. Замок Вилльнуа разрушается. Жена Ламбера не живет там больше, конечно, ради того, чтобы яснее видеть себя в нем издали такой, какой она была в то время. Разве не слышали все, как она говорила когда-то:

— Мне принадлежит его сердце, а богу — его гений.

Замок Сашэ. Июнь — июль 1832 г.