Лукоеды

19

Забравшись на скалы на склоне горы. Солнце почти в зените. Бладмон с значком Самсона на лацкане улыбается и тычет пальцем. В сторону синего моря. Подрагивающего белой полоской вдоль извилистого берега.

По этой дороге. Не так уж и далеко от замка. Четыре дня оттуда, откуда мы начали. Ползти, спотыкаться и бежать. Так, что вороны разлетались в разные стороны. В темноте нас чуть не затоптал жеребец. А бык чуть не поднял на рога. Когда его в поле пригласил на честный бой Бладмон. Но эта чертовая скотина чуть не прибила нас обоих.

Наоми кормила нас в сарае за ее коттеджем. Пока ее отец бегал с криками, обещая убить, по округе. Полные тарелки темно-коричневых ломтиков бекона с наваленными на них кучками яичницы-глазуньи. Все это плавает в сладком желе жира. Груды хлеба и сливочного масла. Полные кружки дымящегося чая с молоком. Все это подавалось с улыбками и очаровательным обменом знаками. Между Наоми и Бладмоном. Который может свободно говорить с глухонемыми.

Огромный черный автомобиль с шумом выезжает из-за склона горы. Бладмон поправляет лацканы, проверяют ширинку и выставляет большой палец вверх. Впереди шофер в униформе. И что-то белое сзади. Издающее крик, узнав нас.

— Боже праведный, а я вас повсюду ищу, парни!

Лицо, которое я последний раз видел, катающимся на полу в парикмахерской. Далеко, далеко в городе. Теперь уютно устроившаяся на пушистой белой обивке. И вся в белом шерстяном твиде. На зеленовато-голубом платье. Протягивает обе руки, чтобы схватить нас. Обнять, прижать. Положив руку каждому на колено. Уселась между нами, как королева. И говорит, поехали, Губерт.

Пыхтя, едет поезд, опаздывая на двенадцать часов. Или спеша на двенадцать часов. Высоко по ажурному мосту. Покачиваясь над серебристой полоской, текущей вниз по склону горы. Небо охвачено розовым закатом. В полях темнеет. Автомобиль, шумя, проезжает вдоль невысоких стен и паба. Вдалеке внизу пологих зеленых холмов едва заметный изгиб песчаного берега. И дальше серая массивная крыша лодочной станции. А еще выше. Кладбищенский замок. Все еще возвышающийся призраком на склоне холма.

Большие передние железные ворота приоткрыты. От окна отпрянуло лицо. Глория, вытанцовывая на гальке, направляется в сторону дверей. У стен замка навалены обугленные матрасы и кроватные пружины, столы, комоды и стулья. На каменной башне иссушенная и обугленная ива. Черноносый Элмер прыгает, гавкает и виляет хвостом. Персиваль с покрасочной кистью в руке улыбается и отдает честь на входных ступеньках. Кивает головой.

— Добро пожаловать домой, сэр. Крашу лаком входную верь. Ломились тут непрошеные гости, пытаясь проникнуть внутрь. Прибыли целой бандой из города. Говорят, нам сказали, что у вас тут вроде бы тусовка. Один из них держал под рукой колесо от рулетки. Говорит, организую здесь немного азарта для гостей. Ну, я ему пообещал организовать ключом по голове, что вряд ли пойдет на пользу его здоровью.

Барон в смокинге и полосатых брюках кланяется и щелкает каблуками на входе в библиотеку. Отведя глаза, я прохожу мимо раскопок. Но все же заметил леса. И дверь с надписью, опасно, не входить. Все, что нужно сделать — это пройти. Быстро. Думая о далеком будущем. Когда исчезнет запах гари. Все гости разъедутся. Ища удовлетворения в других местах. Спроси у каждого. Что ищете вы тут? Что вас тут держит? Поиск.

Вверх по парадной лестнице. По родным коридорам. Чувствую, что за мной наблюдают. Из дверей и в щелочки. Опусти и запри железный барьер в Октогональной комнате. Все еще целая. Чисто прибранная. Вывешен смокинг. На умывальнике брусок мыла. Письма на ночном столике. Сажусь и открываю одно.

2 Отдел Виновных

Корпорация правонарушений

Уважаемый господин,

Нашему вниманию предстали некоторые сведения и мы, все четверо в родстве по браку в этой компании, ошеломлены дискредитирующим и оскорбительным презрением и бесцеремонными насмешками, которым подвергся наш клиент в результате наглой публикации, нацарапанной углем на внутренних стенах вашего замка. Описывающей нашего клиента следующим образом.

Выше приведенная надпись была сфотографирована, но наш клиент полностью отрицает такое утверждение и мы просим вас установить имя датчика, а также зарегистрированное количество кубических метров газа, потребленное во время выше упомянутого предполагаемого акта. Далее позвольте также разъяснить вам, сэр, что мы здесь не просто так сидим, мы знаем, что нам делать. В заключении, напоминаем вам о наших прежних жалобах и удовлетворении, которое мы требуем без промедленья.

Искренне ваши,

Боттомлес Дидл

Блеймвози и Дон

Клементин сидит на краю кровати. Прекрасное приветствие по возвращению домой. Быстренько ответь им с такой моральной силой, чтоб их охватила лихорадочная дрожь, и нанеси ущерб, порывшись в томах, описывающие соответствующие прецеденты. На примере которых можно создать неуязвимую оборону.

Уважаемые господа,

Фотограф, давно и незаметно следящий в окно через дорогу напротив вашего офиса, с большим удовольствием познакомит вас с интересными снимками, сделанными в прошлый вторник. А именно. На одном из снимком среднего увеличения вы все трое, явно руководящие партнеры, пытаетесь тренькать как на банджо вздувшимися сосками вашей клиентки, держа ее в своих объятьях. Осмелюсь полагать, что ваш четвертый партнер, хотя и утверждает обратное, в это время делал жесты у задней части вашей клиентки, балансирую на пачке писем, в которых он определенно излагал то, что нужно делать дальше.

С точки зрения общественности шансов ни у кого из вас нет.

Клементин

Три Железы.

Клейтон Кло растягивается на постели, чтобы отдохнуть. В туфлях и одежде. Привычка дискомфорта. В сельской местности не увидишь ни стульчака с унитазом. Ни зеркала, чтобы посмотреться. Бладмон говорил, что у него есть данное богом право украсть. Если никто не видит. Но здесь за дергающимися занавесками везде торчали головы, люди так и шныряли из дверей в двери, пока мы шли по городу. Меж угасающих мечтаний, выставленных в витринах магазинов. О том, как из кулака колотушку сделать. Прежде чем зарегистрироваться в ведомстве нищеты. Теперь можно и поспать. Пока не наступит последний час угасания. Я уже такое пережил. Молясь о том, чтоб больно было меньше. Чем пока живешь. А это всегда больнее. В огромной полой тишине. Ждать одиноко. В глаза страх тлеет. Пока отлетает душа. Когда мой отец был внезапно призван к ответу. Он сидел в своем клубе. Старый унылый дом с большими окнами за небольшим газоном с чугунным забором на широкой главной улице в центре города. Он поднялся, было время ланча, из своего кожаного кресла. Другие члены клуба подумали, что он собрался кого-то замочить и испугались. Подошли на цыпочках, а он лежит мертвый лицом вниз. На утренней газете, уткнувшись носом в цены на зерно. Таким был мой папашка. Который заключал только самые срочные грязные сделок. Те, что давали самую большую и быструю прибыль. Говорил мне, стоя на ковре, Клейтон, смотри всем прямо в глаза. Старайся напугать его до чертиков. А если это не сработает, улыбнись и твердо пожми ему руку. А потом сделай его. Вот таким был мой папашка. Таким сильным, что мог свернуть голову быку или сорвать пожарную лестницу со стены дома. По которой я однажды пытался удрать. Меня спасла шаровая молния. Появилась, потрескивая, прямо с неба и взорвалась прямо над головой отца. Я говорю ему. Вот видишь. Бог тебе знак дает. Но он опять вскакивает. И ломает доску о колено. А я отчаянно ищу, куда бы смыться. И думаю, мне, что, все это чудиться. Удар молнии с неба, мне на счастье. Испепеляющий моего отца. Но когда на мои ребра обрушился град ударов. Мне в нос ударил запах его паленых волос. Вот таким был мой папашка. Который дал моей матери меня.

Этот вечер был как раз срединой весны. Первая ночь моего возвращения. Раздался стук в дверь. Голос. Эрконвальд. Спрашивает разрешения войти. Расскажу ему о моем отце. А он, возможно, расскажет о своем. История может оказаться такой печальной. Что весь народ будет рыдать. Он стоит, сияя глазами. Белый воротник летней рубашки выпущен на лацканы.

— Добрый вечер, уважаемый. Как хорошо видеть вас снова. Надеюсь, ваша поездка в столицу была спокойной и прекрасной. А ваше возвращение не слишком омрачено следами пожара. По поводу чего я выражаю вам свои самые печальные соболезнования. Это была полностью моя вина. Я поджигал обувь УДС и замерял его боль, когда он вышел из под контроля и помчался на башню. Мы, где могли, все заделали и почистили. И теперь я пришел попрощаться. К сожалению, я должен уезжать.

— А змеи тоже уезжают?

— Они упакованы. Баки полные бензина. Шины накачены до нужного давления.

— Эрконвальд, мне жаль, что вы уезжаете.

— Путлог настроил ваш орган. Франц нашел свои минералы. Надеемся, мы вам пришлем о них хорошие новости. Если в шахте произойдет обвал, ничего не предпринимайте, а дайте нам знать.

— Спасибо.

— С вашего позволения Барон хотел бы побыть у вас еще немного. Он нашел граммофон и коллекцию пластинок, которые хотел бы послушать.

В этот печальный вечер я приподнял голову от подушки. Окинул взглядом постельные покрывала и рассыпающуюся мебель. Мои сатиновые панталоны и шелковые чулки на спинке стула. Чтобы посмотреть как уходит этот человек. Который сказал, что, не смотря на все эпидемии и землетрясения, величавые руины Кладбищенского замка будут удивлять тех, кто придет потом. Не смотря на пятна запекшейся крови. Оставленные Блаем. Который ослабил супругов УДС. Увечьями, нанесенными в ваше отсутствие. Все трое сцепились в драке в часовне, круша церковные скамейки. Блай ушел, оставив за собой Две Изуродованные Задницы. Которые сейчас лежат вместе навзничь, обсуждая, какие судебные действия им теперь предпринимать. Остается только надеется, что действовать они будут осмотрительно. Так чтобы завтра наступило с новых объявлений, бросающихся радостно в глаза. А вы, уважаемый, человек сплошного благородства. И бесконечной доброты. Как самый младший из трех детей я могу умножить два фактора и вывести кубичный корень за доли секунды. Теперь я уезжаю, чтобы присутствовать при снятии посмертной маски с моей недавно умершей матери при захоронении ее останков. Я вам всегда отвечу, уважаемый, вам только стоит меня кликнуть. Не беспокойтесь.

На рассвете их верхнего окна зала я наблюдаю за отъездом. Франц перетягивает капот машины широким стропом. Путлог укладывает ящики на крышу. Из окон машут руками. И вниз по холму они отправляются. Затем проезжают по каменному мостику. И скрываются среди деревьев поместья.

Ужинаю в спальне перед камином. Щи, варенная крапива и картошка. Магазин в кредит уже не дает. Выражают недовольство. Насчет крупных невозвращенных долгов. Но счета так и не прислали, чтобы не обижать. Персиваль сказал, что хозяин магазинчика там на холме выглядел за прилавком всегда вполне счастливым. С закатанными рукавами над гроссбухом. Лысый с огромными розовыми щеками и всегда улыбался, прибегая с последним заказом. Теперь они бледные, а он едва шевелится, выбирая бекон. Чуть не плачет, когда Персиваль уходит, сгибаясь под грузом. Стоя в проеме двери, бормочет о свежих признаках цинка, свинца и радия в шахте.

Бладмон в нервной готовности. Прерывает свои баталии с Бароном за шахматной доской, выглядывает из дверей в коридор, кланяется и улыбается. Говорит, Клементин, не сбавляйте оборотов жизни на доброй посудине Кладбищенский Замок. Дело времени и берег изобилия появится. А пока он всегда на палубе готовый, если надо, встретить новые осложнения при любом непонимании. Наступившие очень скоро. Со звуком автомобиля, взбирающегося вверх по холму, как это было всегда все эти месяцы. Из него вышли лукоеды. Добрались они только до паба. И жутко кутили там три дня. Потом Эрконвальд отправился дальше в столицу на поезде, снимать посмертную маску со своей матери.

Обитатели замка срезают путь прямо через поля, чтобы привлечь к себе внимание. В темном интерьере шумного паба. Под названием Пустая Петля. Толкая перед собой супругов Ута в кресле-каталке. Так, чтобы и они могли поджариться в печи проклятий. И потерять пару седых волос в чреве неудовлетворенности. Экс-зеки теперь охраняют Глорию. Которую УДС, кипя от гнева, обозвал падлой, готовую лечь под любого, как кран, готовый подать горячую воду, стоит его лишь повернуть. И что он ванну уже принял.

Пара УДС смерила меня недружеским взглядом, когда они шли на дневную прогулку через верхний зал с помощью Ины и Имельды в белых кружевных шапочках, которых они одарили большими коробками сливочных шоколадных конфет. Все теперь мигрировали из обгоревших северных комнат в южные. Как-то ранним утром в солнечных лучах, струящихся через купол большого зала, молча стоял Эрконвальд. Поднеся бинокль к глазам, он наблюдал за птицами, свившими гнезда в гипсовых украшениях над потолочными карнизами. Сказал, что среди них есть три редких вида. Каждый из которых может огорошить меня пометом. И огорошил, когда Эрконвальд объявил, что он и Глория обручились и собираются пожениться.

Шарлен по утрам, когда я к ней тянулся, отодвигалась в сторону. Фыркала и заявляла, за кого вы меня принимаете. Так как я едва мог кого за что-то принимать, я стал ждать полдника. Когда человек в более здравом уме. И она, пятясь, ушла с подносом. После приятно торжественного обеда планирую свое самоубийство. Которое должно произойти на рассвете на океанском лайнере. Время, против которого едва будут возражать твои попутчики. Большинство которых заняты, лежа друг на друге, или слишком изнурены, чтобы обратить внимание на такую печальную мелочь за завтраком. Если они вообще в силах принять пищу. Оно не должно произойти в самом начале путешествия, чтобы на омрачать остальную часть поездки. В четыре утра перелезь через леера на корме. В ночь проведения бала-маскарада. Когда все должны будут знакомиться друг с другом. Вполне достаточно, что внести определенный диссонанс. Но до того, как начнутся глубокие разногласия. С расцветом дружбы.

— В чем дело, Шарлен?

— Ни в чем.

— Ты сердита.

— Нет.

— Да.

— Ну, а если и так. Вам то это для чего знать? Если вы игнорируете меня все эти недели. Я только служанка. Которой помыкают все кому не лень. Мне все это надоело. И я ухожу. Я только ждала вашего возвращения, чтобы сказать вам об этом. И это не потому, что я не держусь за место. Но вы позволили этой банде сесть вам на шею, воровать, обманывать вас и чуть не сжечь весь замок. От того, что они тут творили, когда вы уехали, покраснел бы сам дьявол. Каждую ночь одно и то же. Меня тут преследовали чуть ли не до смерти. Если не приставали ко мне на кухне, то один за другим ломились пьяными ко мне в спальню, колотя в дверь. Персиваль безостановочно таскает им вино. К первому блюду не приступят до тех пор, пока половина из них не передерется. Тарелки с едой летали по всему месту. Признаюсь, меня то и дело разбирал смех. Особенно когда г-жа УДС стала искать, куда это Глория удалилась с ее мужем. А они оба святотатствовали за органом в часовне. Пейте чай, а то остынет.

В небе носятся ласточки. Охотясь за комарами, мотыльками и бабочками. Визжат свиньи, которых Тим выращивает в амбаре. Жрут все подряд, что только могут. Топчут яблоки, мнут ягоду и ломятся сквозь листья капусты. Задрав вверх плотно скрученные хвосты. Чавкают с таким неописуемым поведением. Чтобы набрать вес.

— Извини, что у тебя проблемы, Шарлен.

— Это ничто по сравнению с тем, что случилось с другими. Однажды днем появляются приятная леди и важно вышагивающий с тросточкой джентльмен и начинают расспрашивать о видах этого исторического места. У них то у самих был такой видок. Началось все с замечания о картине. Одной их тех, что висят в обеденном зале. Я не знаю, что он имел ввиду, но Франц обозвал их культурными самозванцами. Они сели обедать. А этот УДС снимает эти две картины со стены и хладнокровно бьет одной по голове джентльмену, а другой леди. Оба сидят, не зная что и сказать, с головами, торчащими из портретов. Можете себе представить. Ваше имущество. Сломано о пару незнакомцев, которых вы даже не приглашали, бандой нахлебников, от которых вы не можете избавиться. И что вы думаете происходит дальше, эти гости снимают с себя эти картины и продолжают обедать, как ни в чем не бывало. Вот в том то все и дело с этим местом, можете тут вытворять с кем хотите, что хотите, но никто из них не встанет и не уйдет. За исключением Персиваля. А он из ума выжил. Обращается к вам, как к королевскому высочеству, а себя называет метрдотелем. Целый час учил меня, как это произносить. Вальсировал по кухне. Стоял на старой клети, как будто он командовал армией рабов. Называл меня поваром по соусам, как будто у нас есть повар по рыбе, мясу и овощам. Как повар по супам я приложилась по нему черпаком. Но промахнулась, потому что только я замахнулась, как он свалился с клети пьяным. Вы слишком добросердечны. Каждый вас использует. Я припасла немного вкусной ветчины к вашему возвращению. Приготовила, чтобы спрятать ее. Сбегала в туалет, а когда вернулась, все исчезло, до последнего кусочка. Но сегодня вечером я припрятала прекрасную рыбу. Никто ее не найдет. Плавает в одной из дождевых бочек во дворе. Хотите я ее пожарю на сливочном масле?

Персиваль накрывает стол для обеда в октагональной комнате. Белые подставки, графины и канделябры. В камине ярко горит торф, бликами отражаясь в монокле Персиваля. Говорит, что копался в книгах в библиотеке. И что млечный путь это дорога, по которой умершие восходят на небо. Ступая со звезды на звезду.

— Сэр, я точно знаю больше их всех. Выдал этому Францу порцию научных данных, от чего он рот раскрыл от изумления. Он впал в отчаяние, когда я ему дал определение ампутона. Он ни малейшего представления не имел, что это электрон без подмышек. Стоял ошарашенный в своих сандалиях посреди большого зала, готовый войти в историю полным идиотом. Я сказал ему. Что мне его аэронавтика вообще не нравится. Подобные ему все еще отдают должное обществу плоской земли. Я же, конечно, являюсь членом общества по предупреждению регистрации времени. Что я только не сделал бы с ним на глазах общественности. Сначала загипнотизировал бы его фактами, а потом раздел бы до академической наготы вплоть до носок.

— У нас есть чистые салфетки?

— Да, белье уже спрашивали, сэр. Но прежде, чем отдать его в стирку, я решил использовать его повторно.

— Вино?

— А, вино. Его тоже заказывали, сэр. Вы бы знали, как эта толпа поглощает мадеру, рейнвейн и кларет.

— Так, заприте на замок белье, серебро, вино, кладовую.

— Можете дальше не говорить, ваше высочество. Именно этого я и хотел все это время. Но у нас нет замков.

— Используйте гвозди.

— Гвозди, сэр, эту банду не остановят. Еще до того, как на них нападет аппетит, они уже размахивают монтировками, ища чем бы поживиться. Я уже не раз ловил этих УДС на попытке умыкнуть фамильные ценности. Все это, сэр, от незнания правил поведения. Если бы не Эрконвальд, то многие из нас из-за отсутствия манер уже попадали б из монашеского туннеля прямо в пасть огромного угря. В моральной темноте свет не нужен. Призраки замка от стыда попрятались. А теперь, сэр, слушайте. Буду краток. Пригласите экспертов по управлению замком. По утрам собирайте плату с постояльцев каждой комнаты. Нужно смотреть вперед, а не назад, сэр. У нас же по сути дела отель.

Дымится супница. Рыба Шарлен в соусе. Ее подал Персиваль с помощью Оскара в кепке: он ударился головой, подпрыгнув со страху. В коридоре для слуг. А теперь наливает белое вино. Бывают же хорошие моменты как этот. Греюсь у камина и вкушаю пищу. Пока наступает ночь. На холодном побережье. Овцы жмутся, укрываясь, к каменным стенам. Море, шипя, набегает на утесы. С грохотом взрываясь в пещерах, заливая берег пузырьками белой взбитой пены. На скалах сидят длиношеие птицы. Печальная седая волна омывает их черных перья. Коснулся губами золотистого вина. С удовольствием откушал рыбки на сливочном маслице. Окруженный таким приятным галантным обхождением.

Клементин ел сладкое: тушенный в сметане пудинг с приправой из сливочного масла и жженного сахара. Когда объявили о прибытии банды из паба, орущей у стен замка. Персиваль сказал им убираться. Хозяин на вечерне и просил не беспокоить.

— Сэр, это тот с колесом рулетки. Сказал, что он вам отстегнет комиссионные.

— Скажите, чтобы пришел завтра. Будет бал.

— Вы это серьезно, сэр?

— Я хочу открыть бальный зал. И чтобы там было горы всего.

— Сэр, я все время знал, что вы возьмете правильную ноту. Но эта банда, закончив опустошать бутылки, высосет и темноту из пещеры.

— Я хочу, чтобы вы послали приглашение Макфаггерам.

— А боевые посты, сэр, можно поднять на «Новене» флаг и вывести ее с потушенными огнями в бухту.

— Только бальный зал.

— Слушаюсь. Как насчет паблисити, сэр. В наше время нужно прилично крутиться, чтобы поддерживать требуемый имидж. С учетом того, какие люди в наши дни находятся в центре внимания. И уверяю вас, обаяние будет то, что надо. Положитесь на меня. Священник для исповеди в часовне вне расписания. Начинать духовно обновленным. Что может сравниться с совершением нового греха после того, как покаялся в старом. Вы когда-нибудь исповедовались, сэр?

— Нет.

— Придает вам силу добра. Когда вы в пессимистическом настроении. Исповедь очищает прошлое в один прием. Раскладывает перед вами будущее, как блин, с которым можно протанцевать, скатать и съесть. До этого я никогда не был так счастлив в своей жизни. Даже с этой бандой, с которой мы друг другу все кишки вымотали. Но разве это не очищало атмосферу и не приводил к согласию умов, как только они поднимали свои головы от ковра? Признаю, иногда человеку нужно побыть одному, чтобы спокойно очистить кишечник. Что теперь уже не проблема на любом поле вокруг, когда всех ядовитых змей вывезли подальше за паб.

Персиваль приносит портвейн. Сорок лет пролежавший в ожидании прикосновения губ. Развалился в кресле после ванны у тлеющего камина. Неторопливо ухает море. Сквозь щели в половицах несет холодным сквозняком. Тетушка наверняка спланировала заморозить меня здесь насмерть. Когда не смогли убить меня в больнице. Хорошо сидеть вместо этого в собственном замке, проедая львиную долю. Попивать эту темно-красную сладкую субстанцию. Придет лето и можно будет полежать на травке. Пусть клещи пососут мою кровь. Змей в конечном счете перебили. Мир снова покроется буйной зеленью. Если только смогу до этого здесь дожить. Годами следовал маленьким заветам. В носу не ковырять, в присутствии других громко не пукать, не теребить свою пипиську. Не высовывать ее, когда не надо. Отрыжка лишь легкая. Не превратиться в человека, которого родители показывают детям. И говорят, смотри, не вырасти такой же развалиной, как он. Бладмон знает какой-то секрет. Поддерживающий его бесстрашие. У Франца его водные часы. Медный шар с крошечной дырочкой в днище. Плавает в ведре с жидкостью. Определяет водные атомы, проходящие через отверстие по мере того, как он погружается. Ни один из трех не доверяет современным часам. Эрконвальд — сторонник солнечных часов. Путлог — солнечного хронометра Уистона. Роза рассказывала, что однажды они чуть душу не вымотали друг из друга, споря относительно правильного времени. Размахивая каждый своими часами. На углу улицы, у парка, рядом с лабораторией в столице. Франц вылил свое ведро воды в лицо Эрконвальду и Путлогу. Когда аргумент разрешился, через квартал началась другая драчка по поводу природы ядра земли. Предложенное редкое вещество вогнало в краску некоторых зевак. Пока двое других орали и жестикулировали перед молчащим Эрконвальдом. У каждого обязательно есть карманные солнечные часы, полярную ось которых можно настроить на любую широту. Знают время и направление, в котором следовать теории. А Эрконвальд в тот вечер, одев сапоги, толкал тачку с фонарем, освещающим географическую диаграмму полудрагоценных минералов. Все трое, занятые экспериментом, были меланхоличны. Но прежде, чем они закончат, они весь мир прикончат.

Шарлен взяла поднос. Стоит, сверкая влажными глазами. Вытянув руки. Рукава зеленого свитера поддернуты вверх на ее бледных сильных руках. Ее нос как аккуратненький белый руль на лице. Подрули ее поближе. Лестью и похвалой. Прежде, чем начнется очередной тяжелый день.

— Рыба была прекрасной, а пудинг одно наслаждение.

— Это просто работа одного ничтожества.

— Положи поднос.

— Зачем? К чему мне расстраиваться, зная, что вы со мной что-то сделаете, завтра уедете, а я останусь одна сама с собой.

— Положи поднос. Пожалуйста.

— Я сделаю, что мне говорят. Но это ничего не изменит.

— Мы устраиваем бал. Я хочу пригласить тебя в качестве гостьи.

— Меня же тогда заклюют на кухне и сошлют вниз в темницы. Они же все позеленеют от зависти. Мне, конечно, хотелось бы побывать там в качестве приглашенной, но я и так там буду.

— Это будет новоселье.

— Зачем вам это после пожара и взрывов?

Шарлен ставит поднос на стол. И собирает пальцем остатки взбитого крема и пудинга с жженым сахаром. Сосет, положив его в рот. Облизывая губки, садится на край постели. В полумраке поблескивают ее кудряшки. Белизна кистей постепенно переходит в красноту рук. На гладком личике сбоку подрагивает мускул. А на шейке пульсирует жилка. Сильная голубоглазка с телом как у птички.

— Ваше высочество, не соизволите ли вы опустить железную дверь. Не то, что я чего-то боюсь, но в этом замке никогда не знаешь, кто и кого подслушивает. Говоря по правде, каждый раз, проходя мимо гробовой комнаты, я так и жду, что кто-нибудь да выскочит и наброситься на меня, живой или мертвый и тут уж не знаешь, что лучше, а что хуже.

Клементин опускает портал. Скрипит, позвякивая цепь. Перекидывает ее через железную решетку. Поворачивает засовы. Проходит в переднюю и запирает дверь для слуг. Возвел укрепления против остального мира. Чтобы ее увидеть, сидящей в свете. Одинокой свечи на столе. Запах воскового дыма от остальных задутых. Один свитер на ее коленях. Два других лежат на полу у ног. Один желтый, другой розовый. Платье спущено с плеч до пояса на бедра. Груди выступают силуэтом на фоне свечи. Тонкие тени трех ребер под ними. Кулачки твердо сжаты.

— Вау.

— На тот случай, если вы видели много женщин. Я решила показать, что я имею.

Клейтон Кло Кливер медленно поднимается на носочки. Посмотреть на то, что можно увидеть и просто стоя. Сглатывает обильную слюну. Ее плечи вогнуты вперед. Всегда думал, что они у нее большие. А оказались маленькими. Без свитеров. Как сложенные крылья. Кончики грудей опущены вниз и торчат. Когда она наклоняется. Склоняя голову. Которую оттяпала у курицы. Одним сильным ударом. Тогда я отступил на несколько шагов назад, чтобы на меня не брызнула кровь. Успокоенный ее улыбкой. Смерть повсюду. Под полом кишат крысы. Ночью слышу крики чаек, усевшихся на крепостных валах. Во время наших странствий Бладмон мне сказал, что он часто нуждается в смене человеческих существ. Чтобы поменять вкус предательства. Шарлен может подоить сорок коров за один заход. У нее сильные руки. Сидит, ожидая, руки подрагивают. Покусывает губы. Если бы у Элмера была подруга, я бы вывел еще щенят и жил бы, окруженный верным собакоедом. Никому не нравится, когда на тебя в темноте с рычаньем бросается тяжело дышащий монстр. Сверкают зубы, если светит луна. Если нет, звук скрежета клыков. Опустись теперь на представительницу своего верного персонала. Как тот парень со своим румпелем, пересекающий воды в затопленной квартире Розы. Не забываемый для моряков момент. Реи кливера торчат. Именно так я и выгляжу, готовый к отплытию. А она сидит и ждет, когда мой кливер зайдет ей в порт.

— Шарлен, ты что дрожишь?

— Потому, что мне страшно. Потому, что вы можете выкинуть меня, когда со мной закончите. А я не хочу уходить. Я поцеловала вас во время взрыва, держа вашу голову в своих руках. Мня аж в дрожь бросило, когда вы в первый раз вошли на кухню. Я с ума сходила от отчаяния. Не знала, где что найти. Или что будет со мной. Думала, что достанусь какому-нибудь чокнутому, старому лендлорду с красным носом, большой палкой и в крагах, всегда готовым налететь и отдубасить меня до потери сознания.

Клементин стоит со спущенными до щиколоток штанами. В трусах месячной свежести. Никогда не знал, что у меня был галантерейщик. Прямо на той же улице, недалеко от тетушкиной корпорации. Все трусы, рубашки и носки разложены, перевязаны ленточками за двумя сверкающими витринами. Всегда встречал меня с обезоруживающей очаровательной улыбкой. Когда после ланча, поглазев вместе с другими на витрину, я заходил в магазин. А, г-н Клементин, вы насчет носок? Прекрасно. Но у меня сейчас с ладьями туго. Мне нравился этот человек. С таким воодушевлением продавал рубашки. Тогда, когда нужно было. Чтобы успокоить меня. Доверительно шептал мне, это то, что сейчас носят. Я старался быть спокойным. И не канючил, дай мне, ради бога, такое, чтобы удивить всех в офисе. Где тебя не пожалеют, если хоть чуть отклонишься от моды. Бросали на меня косые взгляды у автомата с прохладительными напитками. Когда я думал над бумажным стаканчиком. И что же время так медленно тянется до конца рабочего дня. Чтобы вместе с остальными толпою тысячной вывалится к поезду. Который никогда не останавливался на перекрестке. Где только день и ночь. Ветра, туманы и дожди. Крик чайки. И Шарлен берет инициативу на себя. Тянет меня за одежду. Срывает с себя свою. Погружает руки в мои волосы. Впивается зубами в шею. Страстная тигрица, рычащая из кухни. Схвати за ягодицы ее покрепче. И на кровать вали. Взбирается по мне, лицо мне задевая грудью. Ну, что моряк, давай. В такую штормовую навигацию. Не допусти крушенья корабля в мечтаньях пьяных. Схвати ее за подмышки. Буйно заросшие волосами. Так пахнущие горячим потом. Жует мне уши. Впивается мне в глотку. Такое чувство, что меня как будто из листьев прошлогодних выкопали. Сверкает спелый белый корень. Вставь ей. Сосуды кровеносные и все такое. Меж плавных звуков набухают. А из нее слова торопливо выбегают. Ваше высочество, я отрекусь от Бога ради вас. И не за то, что от него тычки я только получала. Но куда б вы ни взглянули, везде беда. И только удивляешься, откуда же берется материнская любовь, которую ребенок забирает. Моя была лишь маленьким узелком, свернувшимся во мне, готовая взорваться. Как сегодня. Когда я не могу ни контролировать и ни помочь себе. И не поможет даже то, что знаешь, у всех так. Он отнял у мне прекрасные ногти. Сгрызла все как есть от безысходности. А эта ваша штука, что сейчас во мне, блаженство ниспосланное свыше. Луч свечи священной, поверьте мне. Уходят прочь все мои накопленные страхи. Вас очаровала эта леди Макфаггер. При мысли об этом у меня сердце болит. Может с социальной точки зрения я и не подхожу вам. Но я ей больше не позволю пользоваться ваши инструментом. Теперь меня никто не заставит выйти замуж за грязного старика, который будет лапать меня всю своими руками. Беззубо шамкая ртом с нижней губой, наползающей на нос. Именно так с нами и поступают в этой стране. Тебя опоросячивают как свинью каждый год. Пока ты не погрязнешь вся в тоске. С визжащими детьми вокруг твоих ног. О, в ваших глазах я вижу сентиментальность. Голубки и все такое летающее вокруг. Я — женщина, но при мысли о детях в моем животе меня тошнит. Если у них не будет такого отца как вы. Я была самой смышленой девчонкой в своей округе. С большим количество мозолей на руках и уменьем уходить. Так что если вам со мной не интересно. Ну, что же. Я уйду довольная и тем, что у меня внутри ваш сок. Но вам нужна жена. Вас это потрясло? Ладно, я этого не говорила. Тема довольно щекотливая. Однажды, в пабе дама, приехавшая в город, высказалась по поводу погоды, полагая, что это довольно безопасная тема среди обидчивых посетителей. Сказала, что сегодня дождливый день и ей за это сломали нос. Вот и вся сварливость.

Шарлен мотает головой, разбрасывая волосы. По своим плечам. Красивая, игривая девчонка. Вся грудь ее покраснела. Слизываю с нее соленый пот. Шепчу ей, что трахается она великолепно. Она в ответ, попридержи язык, или я тебя отшлепаю за твою дерзость, если ты, конечно, на мне еще погалопируешь. В наше удовольствие. Всю эту великолепную ночь. Слышала, что ты можешь делать это, сидя на стуле. А я усядусь на него как на седло. Давай попробуем. Если на момент призадуматься, то жизнь — это нечто больше, чем просто фуксии, трава и гранит. Я также слышала, что его целуют. И это я попробую.

Затхлый запах плесени на моих руках. От влажной обивки. Сижу оперевшись руками, а она сидит на нем, обхватив меня ногами. В этой жизни столько моментов, когда можно напрасно расточать накопившееся раздражение. Или трахаться. Или позволить дьявольскому упрямству так разрастись, что начинаешь слепнуть и делаешься его пленником. Настолько, что не можешь ни ходить, ни говорить. Шарлен рассказала, как она смеялась в тот момент, когда теряла девственность. От того, что ей доверительно рассказал мужчина, владелец магазинов. Что его жена, когда он был на ней, читала некрологи в вечерней газете, которую открыла и держала за его спиной. Он так привык к этому, что стал спрашивать, кто на этот раз поздоровался с Богом. Но мне сейчас позади Шарлен ничего не видно, мы просто смотрим за спины друг друга. И я не верю глазам своим, стена начинает двигаться. И точно. Потрескивая, медленно открывается. Прямо на том месте, где когда-то была панель. А теперь вдруг дверь. И в ней появляется. Как раз в тот момент, когда Шарлен и я, обнаженные, сжимаем друг друга в объятиях. Кто б вы думали, Бладмон. Весь в паутине и пыли. В фуражке яхтсмена, брюках и со значком Самсона. Держит, высоко подняв, фонарь. Отворачивается при виде нашей благопристойности. И одна лишь фраза.

— Прошу меня простить.